Читать книгу Выйти из боя. Контрудар из будущего - Юрий Валин - Страница 1

В один из солнечных, но прохладных дней начала лета из стеклянных дверей международного аэропорта под малопочетным номером «Ш-2» вышла высокая девушка. Двери за ее спиной с шорохом сдвинулись, отрезая путь немедленного отступления из дикой, наполовину азиатской страны. Оторваться от благовоспитанной Европы молодая пришелица не боялась. Старую добрую Европу девушка откровенно не любила, а здешний запах уже под-запылившейся зелени и плохо отрегулированных автобусных двигателей был все-таки не чужим для нее.

Девушка, щурясь, посмотрела на раннее солнце и вынула из рюкзачка темные очки.

Поджидающие клиентов бомбилы переглянулись. Опыт подсказывал, что короткостриженая блондинка не попадает ни под одну из категорий, способных выложить 100–150 зеленых за счастливую возможность с ветерком долететь до центра мегаполиса. Вообще-то таких красоток обязаны встречать. Правда, ни чемоданов, ни сумок молодая особа при себе не имела. То-то и таможенный контроль прошла быстрее всех. Значит, все-таки иностранка.

– Такси, мисс? Недорого… – произношение у труженика баранки было отнюдь не оксфордским, но понять можно.

Девушка задумчиво оглядела водителя, крутящего на пальце связку ключей с брелком, напоминающим кистень среднего размера.

– В какой отель прикажете, фройлян? – проявил знание немецкого языка таксист.

Девушка с кожей цвета странного лимонного загара неопределенно улыбнулась.

Водитель повернулся за помощью к коллегам. Те вяло приблизились. Ничего с этой туристки не заработаешь. Что за привычка с грошами по чужим странам шляться? Но поболтать хотелось. Такую «соску» не каждый день увидишь. Ляжки в джинсах, а куда там мини-юбкам, – глянешь, слюни так и капают. Может, ее все-таки встречать должны? На модельку не похожа – те плоские и на рожу, если без макияжной краски, стертые. Актриса?

– В город, сеньорита? Поедем недорого. Безопасно, сеньорита, – изрек на языке Сервантеса извозчик в белом джинсовом костюме.

Девушка улыбнулась.

– Не напрягайтесь, уважаемые. Мне на автобус, сеньоры командиры…

Мужчины проводили взглядами стройную фигуру. Наверное, все-таки нерусская. Из прибалтиек, что ли? Или из тех – потомков «первой волны»? Много сейчас княгинь липовых развелось.

За долгий день парень в белом костюме еще не раз вспомнил красивую незнакомку. Ползущие вверх цены на бензин, пробки на Сущевке и Третьем кольце, клиент, забывший недешевый мобильный, – все за этот день не вызвало эмоций. Вот, блин, бывают же такие красивые девки?! И почему тебе всегда крысы попадаются? Не внешне, так внутри, точно швабры натуральные. Дворянок поискать, что ли?

В начале третьего ночи парень утешился, сняв двух хохлушек на Ленинградском.

* * *

Катрин остановилась в средненькой гостинице на проспекте Мира. Всезнающий Интернет рекомендовал пристанище как центр молодежного туризма. По коридорам действительно шлялись группки каких-то неопределенных типов в широких штанах и мятых ветровках. В самой Европе такие экземпляры встречались почему-то значительно реже. Должно быть, в основном разъезжали по миру. Катрин сомневалась, что сможет вписаться в это глуповато-доброжелательное сообщество тусовщиков. Впрочем, девушка не собиралась здесь надолго задерживаться.

Город произвел на нее гнетущее впечатление. Бьющее в глаза обилие средств, потраченных на реконструкцию, иллюминацию и украшение столицы, подчеркивало непоправимую скорбность произошедшего. Дорогостоящий, второпях наложенный грим на лицо то ли умирающего, то ли уже испустившего дух существа. Людная Тверская. Манежная площадь, похожая на украшенный фонарями, незастроенный фундамент. Странные статуи у Александровского сада, куцая псевдоречка. Все походило на декорации старых черно-белых фильмов из жизни злобных дореволюционных угнетателей. Правда, цокающих языком от восхищения гуляк-купцов и заводчиков вокруг не было видно. Бродил нормальный народ, невзирая на запрет, сосал из бутылок пиво и, по-видимому, не обращал внимания на нелепость интерьера.

Катрин смотрела на все как будто впервые. Она хорошо знала город. Тот, старый настоящий город, ребра и позвонки которого еще проглядывали сквозь дорогую тротуарную плитку, «старинные» пластиковые фонари и вездесущие кляксы реклам.

Что умерло, то умерло.

Девушка дошла до Большого моста, посмотрела на о-очень большой храм. Идти дальше, к местам детства, расхотелось. Катрин вернулась к метро. Завтра будет тяжелый день.

Родители… Катрин ничего не могла с собой поделать – они теперь были чужими. Наверное, истинной близости никогда и не было. Но за эти годы скитаний, одиночества и встреч с самыми разными людьми и нелюдями Катрин поняла, что причина не только в ее детской, юношеской, а теперь уже и не юношеской черствости. Чувство отчуждения всегда оставалось обоюдным. Двадцать один год назад ребенка сделали по обязанности. Потом ребенок по обязанности старался уважать и слушаться породивших его. Ничего хорошего из обязанностей, помноженных на обязанности, получиться не могло.

Вот и не получилось.

Отца Катрин помнила в основном по запаху душистого трубочного табака. Отец почти не курил, но считал, что мужчина должен благоухать определенными солидными ароматами, непременно происхождением с Туманного Альбиона. Может быть, но засыпать в карманы пиджаков аккуратно отмеренные щепотки «благовоний» – довольно смешно. Впрочем, Катрин, наверное, была несправедлива. Отец постоянно пребывал в министерстве или в командировке. С задачей обеспечить семью материально он хотя и без воодушевления, но справлялся. И если бы на месте Катрин была любая другая Маша или Даша, Григорий Андреевич так же аккуратно спрашивал бы ее о делах в школе и так же размеренно, не щедро и не скупо, выдавал карманные деньги.

Вычитанную из хорошо изданных переводных книг педагогическую заботу мамы Катрин помнила намного лучше. Виктория Игоревна излишне пристально разглядывала себя со стороны. Она любила производить впечатление на мужчин и умела это делать. Только связать собственную привлекательность и принципы Макаренко в юбке не получалось даже у нее. Когда визг, истерики и попытки маман применить изощренные теории Фрейда, Юнга и Бердяева перестали производить впечатление на малолетнюю жертву, сама Катрин уже и не могла вспомнить. Должно быть, еще в первых классах школы. Девочке хватало и тупого педагогического прессинга в элитной спецшколе. Упрямства Катрин всегда было не занимать. Очень скоро Виктория Игоревна прониклась к наследнице презрительным пренебрежением. Диагноз «папина дочка» был вынесен раз и навсегда. Нет, нерегулярные вспышки бурных эмоций продолжались. Но это была уже даже не дань чувству долга, а так – следствие дурного настроения. Имея в виду себя, Виктория Игоревна всегда считала, что люди должны быть благодарны за возможность общаться с такой незаурядной женщиной, и у дочери нет ни малейших оснований считать себя исключением.

По прошествии лет Катрин поняла, что из мамы получилась бы исключительно талантливая mistress[1]. Стоило бы попробовать, только при чем здесь родная дочь?

…Катрин сидела в своем номере, пила минеральную воду, в которой не было ничего минерального, смотрела на лихорадочные огни города за окном. Родителей не выбирают. И когда родители не интересуются тобой долгие годы, с этим ничего не поделаешь. Может быть, нельзя назвать два года и два месяца «долгими годами», но Катрин успела прожить за это время несколько жизней. И за все это время родителям и в голову не пришло начать поиски.

Ну и фиг с ними! Тебя и так очень многие ищут. Хорошо хоть не под руководством Интерпола.

…Серое столичное небо начало сереть, огни гаснуть, а девушка все еще сидела, положив ноги на подоконник. Тяга к алкоголю давно прошла, в груди привычно пригрелась тоска, похожая на большого серого кота.

…Субботний день почти обезлюдил утренние улицы. Катрин спустилась в просторное метро, ехала, привычно пересаживаясь с линии на линию. Переходы и эскалаторы не забылись. Сонные и бодрые лица, купленные на дешевом оптовом рынке цветы, по раннему времени еще не ставшие по-настоящему плотоядными мужские взгляды. Под землей город почти не изменился, разве что на саму Катрин теперь обращали больше внимания. Видно, потеряла девушка за прошедшее время столичную заурядность. А может быть, просто так глазели, по субботам народ газеты читал неохотно, да и к сражениям с кроссвордами сонные мозги горожан еще не отмобилизовались.

Поезд остановился на стеклянном мосту. Зашипели двери, выпуская на платформу одиноких пассажиров. Катрин невольно окинула взглядом открывшуюся с длинного моста панораму. Город был залит солнечным светом. Торчали башни и башенки. Кроме привычной с детства башни университета, появился десяток разнокалиберных небоскребов, торчащих из тела города искусственно выращенными папилломами. Над самой плоской горой столицы вознесся тупой штык с пришпиленным ангелом. Катрин, как и все жертвы школьного образования, относилась к Великой войне без особого интереса. Но вряд ли память о погибших миллионах стоило воплощать в столь непродуманном монументе.

Эх, город, город, куда ты делся?!

Катрин вышла из метро, прошла сквозь оранжевую стайку коммунальщиков-таджиков. Здесь уже открылись магазины, жизнь начинала бурлить. Девушка с трудом нашла нужную остановку, зато автобус подкатил сразу.

Бело-красная двадцатиэтажная громадина гордо возвышалась на изрытом гаражами и автостоянками холме. Престижный район, никаких тебе «хрущевок», девятиэтажек, о дореволюционных домах и домишках, среди которых прошло детство, и речи нет. Роскошный вид на реку. Никем не засиженное место. И неуютное.

Катрин помедлила. Внутри подъезда сидела консьержка. Едва ли она узнала бы девушку, но пропустить, наверное, пропустила бы. Только стоит ли так являться, как снег за шиворот? Где ключи твои остались, бродяжка-блондинка?

Девушка опустилась на пестро покрашенную лавочку. Идти не хотелось. Не манит тебя родной дом. Да и какой он родной?

Вспомнились стены и башни на другом холме. Ветер с гор, блеск реки. Катрин зажмурилась, сжала кулак. Широкий браслет врезался в запястье. Королевское украшение было надето сегодня специально. Девушке нужна уверенность.

Веришь амулетам, дура?

Вроде бы помогло. Катрин встала, решительно набрала код домофона.

Никто не подходил. Потом ответил незнакомый мужской голос:

– Да?

Катрин несколько опешила, но напористо потребовала:

– 43-я квартира? Я могу поговорить с Григорием Андреевичем или с Викторией Игоревной?

Домофон в замешательстве пошипел и осведомился:

– А что вы хотели? По поводу чего?

– По поводу войти и поздороваться. Я, между прочим, прописана здесь. Была по крайней мере…

Динамик пораженно задумался, потом промычал:

– Да-да, входите, пожалуйста…

Катрин по-хозяйски прошла мимо заерзавшей за стеклянной перегородкой консьержки. Подъезд был все тот же, просторный и пустой, вот только запах новостройки повыветрился.

Металлическая дверь на лестничную клетку оказалась незапертой. Катрин шагнула внутрь. Мать встретила ее в холле. На Виктории Игоревне был элегантный черный костюм со свободного покроя брюками и туфли на шпильках. Некоторое смятение и спешку выдавала только не доведенная до идеального порядка прическа. Надо признать, годы пока не могли справиться с холеной красотой профессиональной домохозяйки. Скорее, наоборот – мама похорошела.

– Здравствуй, Катя, – Виктория Игоревна окинула дочь коротким цепким взглядом. – Хорошо ли добралась?

– Здравствуй, мама. Добралась без проблем. Автобусы сейчас ходят как часы.

Виктория Игоревна кивнула.

– Еще бы. Только это и радует.

За последние годы Виктория Игоревна явно стала сдержаннее в проявлении эмоций, но Катрин слишком хорошо знала маму, чтобы не уловить скрытое презрение. Кроссовки, автобус, вульгарная футболка – фу, дочь, повзрослев, так и не стала дамой.

– Проходи, Катя.

– Спасибо, мама, – девушка скинула кроссовки.

В дверях кухни мялся высокий молодой мужчина в светлых джинсах и белой сорочке.

– Это Виталий, – кратко отрекомендовала мама. – Пойдем в комнату.

Сорочка у Виталия была застегнута не на ту пуговицу, но подобные щекотливые подробности уже давно не заставляли краснеть молодую гостью.

Девушка села в кресло. За эти два года итальянская мебель не стала удобнее.

Виктория Игоревна опустилась в кресло напротив дочери.

Как, оказывается, просто обо всем догадаться, когда давно знаешь человека. Мама еще только укладывала узкие кисти на коленях, а Катрин уже знала, что она сейчас скажет.

– Катя, я знаю, как это ужасно для тебя прозвучит, но твой папа покинул наш мир.

Кажется, губы девушки все-таки дернулись.

Виктория Игоревна продолжала, чуть добавив в голос тщательно отмеренной скорби:

– Бедный Григорий. Это случилось прямо в рабочем кабинете. Инфаркт, «Скорая», конечно, не успела.

Катрин прикрыла глаза. Не надо. Не надо смотреть с таким любопытством, когда сообщаешь дочери о смерти отца.

– Это случилось год назад. Так неожиданно. Я была просто раздавлена. Уничтожена.

Катрин открыла глаза, прямо посмотрела на чужую красивую женщину. Слез ты не дождешься. Твоя дочь провела два года не в Санта-Барбаре.

– Он не мучился? Раз это было быстро, – голос девушки звучал чуть хрипловато, только и всего.

Виктория Игоревна откинулась в кресле.

– Странный вопрос. Разве смерть может быть легкой и без мучений? Ты все витаешь в облаках. Жизнь жестока. Ты никак не хочешь взрослеть, Катя.

– Куда торопиться? К инфаркту? Все там будем.

– У женщин вероятность инфаркта гораздо ниже, – поспешно возразила Виктория Игоревна. – Ты не знаешь…

– Конечно, знаю. Зато у нас чаще бывает рак матки, – согласилась Катрин.

Мать, совсем как раньше, поджала накрашенные губы.

– Ты по-прежнему груба, Екатерина. Я надеялась, что жизнь за границей хоть немного исправит твои манеры.

– Извини, – Катрин с трудом выговорила, – мама. Я хотела увидеть папу.

– Да, конечно. Что делать – судьба. Мне кажется, его подкосило твое исчезновение. Ты вышла замуж? Могла бы написать.

– Я не могла писать. Было слишком много работы. Меня никто не спрашивал?

Виктория Игоревна раздраженно шевельнула рукой.

– Несколько раз звонили твои однокурсники. Удивлялись, куда ты пропала. Как будто сами не поняли. Прислали из института письмо. Там у отца в бумагах лежит, я их в кладовку убрала. Несколько раз навещал какой-то странный тип. Я даже забеспокоилась. Нам только «братков» дома не хватало. Да, зимой звонил господин Загнер. Весьма воспитанный мужчина. Хотел передать тебе с оказией какой-то пакет. Я была вынуждена отказать, – ведь от тебя вестей так и не приходило. Ты всегда вела себя крайне непредусмотрительно. Ты думаешь восстанавливаться в институте?

– Вряд ли, – Катрин хотелось пойти в кабинет отца. Может быть, он сидит там и читает газету? Его и раньше по выходным было не видно и не слышно.

– Где похоронили папу?

– На Мамоновском. По Каширскому шоссе. Твой отец ведь на Даниловском рядом с матерью себе место не догадался приготовить. А сейчас там цены – квартиру продать, все равно не хватит. Кстати, мы тебя выписали. С пропиской в ДЭЗе сейчас строго. Разгул терроризма, распустили страну…

– Не страшно. Я ненадолго. Ты, мама, не говори, что я приходила, а то с ДЭЗом проблемы будут. Я скоро уеду.

– Я так и думала, – с облегчением проронила Виктория Игоревна. – Может быть, кофе выпьем?

Кофе сварил Виталий. Уйма достоинств у мужчины: и собой хорош, и руки сильные, и рецепты экзотические знает. Вот только этот ароматный напиток Катрин никогда не любила. Виктория Игоревна рассказывала о столичной жизни, в основном возмущалась жилищно-коммунальными реформами. Сразу видно – за квартиру несчастной вдове самой платить приходится.

Вот так бывает: умрет человек, а две самые близкие ему женщины сидят и думают о совершенно посторонних вещах. Одна пинает каблуками полумифического рыжего энергетика, другая давится густым напитком и мечтает о глоточке крепкого и прозрачного, градусов под пятьдесят. И только парень, занявший место покойного хозяина, ведет себя почти прилично. Варит новую порцию отравы и лишь украдкой косится на грудь внезапно объявившейся «падчерицы».

– Пойду я, – устало проговорила Катрин. – Дел много.

Мама любезно предложила еще чашечку кофе.

Катрин вышла на лестницу, спустилась на несколько пролетов вниз и села на холодные ступеньки. Из-за глухих сейфовых дверей квартир не доносилось ни звука. Разъехались по дачам, а может быть, тоже умерли. Даже лифтов не слышно.

Наличных оставалось достаточно. Деньги в родном городе тратились с трудом. Катрин поймала такси. У Кольцевой дороги остановились. Джина в магазинчике не было, в русских водках Катрин не разбиралась. Взяла «Столичную», запаянные в пленку колечки колбаски и конфет. Рюкзак сразу потяжелел. В цветочной палатке купила гвоздики.

Когда такси свернуло с шоссе, водителю пришлось петлять и десять раз переспрашивать у редких прохожих дорогу. Гвоздики на коленях Катрин почему-то пахли уксусом. Проехали дачный поселок, выбрались в неожиданно пустынные поля. Девушка увидела маковку деревянной церкви.

Из распахнутых ворот кладбища вышли три собаки. Младший песик, вислоухий подросток, радостно затрусил навстречу. Катрин выделила ему конфету.

Могилу девушка нашла быстро. Некрашеная оградка успела взяться ржавчиной. Катрин повесила рюкзак, присела на корточки и скрутила с бутылки крышку. Стаканчик сдуру взяла только один. Девушка плеснула в него водки, положила сверху конфету, поставила у деревянного креста. Ирония судьбы – отец терпеть не мог национальный напиток. Пил только на обязательных фуршетах и прочих официально-алкогольных мероприятиях.

Катрин глотала из горлышка, закусывала похожей на папье-маше колбасой. Водка, гадостная и теплая, не брала, только щеки становились влажными. Девушка вытирала лицо футболкой, жевала конфеты. «Белочка» и «Трюфеля» остались вкусными, как в детстве. Наверное, их тогда папа приносил. Катрин не помнила. Вокруг расплывался чужой, прошитый разномастными крестами мир. Пахло пыльными искусственными цветами и смрадным дыханием близкого города. Хотелось исчезнуть. Катрин снова глотала трудную водку. По алее прошли трое рабочих с лопатами, посмотрели, но подходить не стали. Припрыгал ушастый щенок, получил еще конфету, воспитанно унес грызть куда-то в сторону.

Теплая вонючая жидкость кончилась. Катрин машинально сунула пустую бутылку в рюкзак. Зря потраченные деньги. От такого пойла только на кладбище и попадешь. Девушка отправилась искать бригадира.

Никаких проблем. Четыреста «зеленых», и через неделю можно будет проверять работу. Катрин знала, что проверять ничего не будет, – больше сюда не вернется.

Водка все-таки взяла свое. Катрин с трудом помнила, как ехала в машине. Как выходила. «Столичная» свинцово качалась в желудке, вызывая тяжесть и тупое безразличие. Опьянения девушка не чувствовала, только в горле засел гнусный привкус колбасы.

В прохладном метро стало легче. Станция была конечная, Катрин плюхнулась на пустое сиденье. Перед глазами все еще стояло открытое всем ветрам кладбище, пузатые трубы ТЭЦ на горизонте. Место для мертвых. Впрочем, отец провел всю жизнь в многомиллионном городе, и, должно быть, место последнего успокоения у него протеста не вызывало.

Вагон наполнялся. Напротив девушки уселись трое молодых курсантов в милицейской форме и сразу принялись созерцать интересную блондинку. Скоро парни не выдержали и стали перешептываться и перемигиваться. Катрин было все равно. Но она заставила себя подняться и пересесть в другой вагон. Торопиться некуда и незачем. Только ведь сорваться с резьбы и кого-нибудь избить в кровь будет стыдно. Даже в такой день.

Катрин машинально вышла из метро, не доезжая до центра. Ноги несли по забытым переулкам. Вот и стена монастыря. Раз день мертвых, то уж всех твоих мертвых вспомни. Кованые ворота кладбища стояли приоткрытыми. Последний раз девушка была здесь с отцом лет пять назад. Ничего, Катрин редко забывала дорогу. Узкие проходы между каменными плитами с венками и ангелами вывели к знакомому надгробью. Послеполуденное солнце серебрило пыль на черном мраморе. Все, как помнилось всю жизнь. Имя, даты. Пыль. Только бронзовые массивные винты кто-то вывинтил, оставив, впрочем, литую чугунную плиту с надписью лежать ровно.

Пришлось сходить на строительный рыночек. Благо он все еще располагался на старом месте.

Отвертка оказалась слишком миниатюрной для мощного крепежа, но Катрин справилась и с упрямым последним винтом. Подмела внутри невысокой оградки, положила позаимствованные веник и тряпку на место. Черный мрамор антрацитово светился в вечерней тени. Ну, вот и все, бабуля. Прости, больше внучка не придет. Свидимся в стране Вечной Охоты.

Ворота уже заперли. Звать сторожа Катрин не стала. Перебраться через двухметровый забор человеку, знакомому с замковыми стенами не понаслышке, нетрудно. Девушка спрыгнула на полоску узкого тротуара, напугав не в меру нервного водителя. «Девятка» вильнула в сторону, возмущенно тявкнула клаксоном.

Мелкая пакость девушку неожиданно развлекла. Идиотские забавы, но в такой день – в самый раз. Катрин купила жестянку с коктейлем. Джин, несмотря на красочную надпись, внутри не обнаружился, но легкий алкоголь в банке имелся.

Ночной город выглядел чуть симпатичнее. Дневные несуразности и глупости торопливых улиц сгладились. Катрин шла по пустым тротуарам. Мимо пролетали на бешеной скорости бесчисленные дорогие машины. Пришлось свернуть в переулки. Местами еще можно было узнать старые, знакомые с детства дома, но в основном район превратился в бесконечную стоматологическую выставку. Везде торчали многоэтажные и подделанные под позапрошлый век зубы-дома. Металлокерамика.

Катрин было уже не горько, противно. Пора уезжать. Не имеешь ты с этим пустым блеском огней ничего общего.

Ладно, пройдись еще чуть-чуть, чтобы никогда не пожелать вернуться. Девушка прошла мимо метро, пересекла площадь с Лениным, стоящим над плечами разноплеменных соратников. Кафетерий со сладким, приятным для детского уха названием перестал существовать. Вместо него появился японский ресторанчик. Полусырой пищи Катрин досыта напробовалась в походных условиях. Рядом, несмотря на позднее время, светился киоск с мороженым. Катрин взяла вафельный стаканчик и свернула во дворы. Хотелось в последний раз пройти мимо детского садика и школы. Места первых неравных боев с недобрым миром.

Пустынный переулок Марона-пустынника.

Слизывая с вафельной хрупкости очень даже неплохое мороженое, Катрин поняла, что вляпалась. Угораздило же вывалиться в переулок из проходного сквера прямо в середину растянувшейся стайки безбашенных молодых людей. Сине-красные шарфы и флаги, завязанные на плечах, выдавали принадлежность к самой продвинутой в патриотическом и спортивном отношении группировке подросшего поколения.

– Ой, лялька! Пойдем с нами! – заорал коренастенький тинейджер.

Катрин хотела обогнуть поклонников самой популярной в мире игры, но пацаны уже загородили путь.

– Куда торопишься, красивая? Постой с нами, покури, – предложил наголо бритый парень.

– Не курю, ребята. Устала, домой иду, – миролюбиво объяснила Катрин и постаралась плечом оттереть с дороги низкорослого фаната. Недоросток уперся.

– Да ты не торопись, – насмешливо посоветовал бритый. – Завтра отдохнешь. Поболтай с простыми парнями.

– Устала я разговаривать. День выдался тяжелым.

– Устала она! – заржали за спиной. – Это твой еб-рь устал, раз такую соску на своих двоих на хату отправил. Или ты из этих, из вафлерш дежурных?

Катрин неторопливо обернулась. Ее окружали восемь несовершеннолетних идиотов. Почти поголовно обряженные в дешевые черные куртки. Пивом от компании несло, будто от целого взвода клураканов. Переулок оставался пустым. Только вдали, у выезда на мигающую рекламными огнями магистраль, маячили фигуры прохожих.

– Чего вертишься? – ехидно поинтересовался коренастый фанат. – Мы здесь все красивые. Или ты только черножопых уважаешь? Мани-мани, да? Подстилка ты классная, сразу видно. Я б тебе впендюрил.

– Грубый ты и неласковый, – укоризненно произнесла девушка. – И губы у тебя не накрашенные.

Парни засмеялись, но расступиться никто и не подумал.

– Смелая, ноги длинные. Люблю таких, – с удовольствием заметил говорливый кабанчик.

– Пойду я, ребята? – сказала уставшая от всего Катрин.

– Мороженым хоть поделись, – ухмыльнулся бритый вожак.

– Ешь на здоровье.

Парень стаканчик не взял, лизнул из ее рук.

– Вкусно, – бритый облизнулся.

В этот момент Катрин ухватили сзади между ног.

– Здесь тоже вкусно, – сообщил деятельный гном.

– Лапы уберите, – сказала девушка.

– Ты че, дура? Мы только начали, – теперь бедра щупали несколько пар рук. Самая нетерпеливая пятерня уцепилась за застежку джинсов.

Катрин вяло стряхнула с плеча рюкзак.

– Во, сама раздевается, – удивились за спиной. – Грамотная давалка.

Катрин поморщилась и посмотрела в глаза вожаку. В последний момент парень что-то понял и открыл рот…

Поздно.

Лапы, копошащиеся у нее между ног, сорвали пружину напряженных нервов.

Жестокий удар головой в лицо в одно мгновение выключил главаря. Девушка неудержимо рванулась из нахальных рук, влепила остаток мороженого в чью-то морду, одновременно ударила локтем. Если ублюдки и готовились к сопротивлению соблазнительной блондинки, то уж точно не к такому агрессивному. Катрин без проблем удалось развернуться. Ни о каком бегстве она не помышляла. Бой воскресил яркое чувство определенности. Тоскливая пустота наполнилась.

Рюкзак упал на асфальт. Катрин двигалась с легкостью балерины. Удары находили цель с оскорбительной для медлительного мужского пола легкостью. Двое тинейджеров уже валялись на мостовой. Девушка достала ногой третьего, вбила ему желудок между легкими. Красно-синие «бойцы» мешали друг другу. Приученная к тому, что промедление равнозначно смерти, Катрин непрерывно скользила между ними, уклоняясь от нелепых замахов. Девушкой овладело непристойное наслаждение. Жестокие прикосновения – в кадык, почки, пах, нос – смывали тоску с души.

Она слегка опомнилась, – большая часть футбольной шпаны уже лежала или сидела. «Убивать мальчишек все-таки нельзя. Утихомирься».

Но стоило приостановиться, как тут же стычку подстегнули металлические щелчки и мелькнувшая сталь. Дешевые китайские «выкидухи» – три доллара за пару, но вполне могут попортить внутренние органы.

На ногах оставалось четверо придурков, теперь в руках у двоих блестели короткие клинки. Пока щенки угрожающе скалились, Катрин сама прыгнула навстречу. Отшлифованный удар ногой – колено одного из уродов подломилось, он с воем повалился на тротуар. Но поддатые любители спорта были слишком уперты, чтобы отступить. В руках еще одного сверкнул нож. К тому же с асфальта поднялся недобитый коренастый.

Катрин отскочила назад, перепрыгнула через неподвижное тело, подхватила свой рюкзак. А не заняться ли оздоровительным бегом?

Не так-то это просто. Тинейджеры, сохранившие относительное здоровье, норовили замкнуть кольцо. Катрин выдернула из рюкзака отвертку. Эх, подточить бы не мешало.

В этот миг взвыла сирена, и ударили по глазам синежелтые блики мигалки.

Ни Катрин, ни ее противники в пылу битвы не заметили патрульную машину.

– Всем стоять! – рявкнул мегафон.

– Ноги! – завопил самый смышленый фанат.

Сине-красные кинулись в разные стороны. Чувствовался немалый опыт в уклонении от встреч с органами правопорядка.

Из милицейской машины выпрыгнули крепкие мужчины в камуфляжной форме с короткими «АКСУ» в руках и на удивление резво кинулись за любителями футбола. Надо думать, машина была не просто патрульной.

В довершение фанатских неприятностей сверху, от церкви, свернула еще одна милицейская машина с включенными проблесковыми огнями.

Большую часть ночи Катрин провела в отделении милиции. От отвертки удалось незаметно избавиться еще на месте побоища. Родной язык девушка моментально забыла. Что взять с тупой иностранки? Попала в разборку хулиганов как последняя дура. На все вопросы Катрин отвечала требованием вызвать консула и посла. Про консула менты понимали, заграничный паспорт тоже видели и смотрели на заокеанскую идиотку, вздумавшую в одиночестве бродить по ночным переулкам самого читающего в мире города, с соответствующим сочувствием. Красивая, но больна-ая.

В «обезьяннике» бунтовали плененные фанаты. Милиции удалось захватить троих. Еще трое были отправлены в 1-ю Градскую, ввиду серьезных телесных повреждений. Попытки переложить вину на светловолосую иностранку юные футбольные бойцы быстро оставили. Даже до их не до конца протрезвевшего сознания дошла смехотворность подобной версии.

Часа в четыре ночи в отделение прибыл заспанный полиглот в погонах старшего лейтенанта. Обошлись без консула и международных трений. Катрин заставили подписать протокол, подтвердить отсутствие претензий, после чего отпустили.

Воздух Родины оказался слишком сладок, даже не продохнуть. Катрин была сыта по горло. В 11 часов следующего дня девушка сидела в том самом, под номером 2, международном аэропорту. На рейс она уже зарегистрировалась, прошла пограничный и таможенный контроль, до посадки в самолет оставалось минут тридцать.

– Екатерина Григорьевна? – рядом возник сухощавый мужчина средних лет.

Катрин недоуменно захлопала ресницами. Родной язык девушка вспоминать категорически не желала.

Человек вздохнул и перешел на язык международного общения:

– Мисс Катрин Бертон? Не могли бы вы уделить мне несколько минут?

Судя по неудачному серому костюму и еще более сомнительному английскому произношению, незнакомец носил звание не старше капитана.