Читать книгу Егорка и Змей Добрыныч - Юстасия Тарасава - Страница 1

Посвящается жителям деревни Усть-Порозихи и всех российских сёл – людям, которыми я восхищаюсь и горжусь.

Глава 1

В самой большой на свете стране живёт мальчик Егорка. Живёт он в Научном Городке. А, может, в Академгородке или в Наукограде? Я точно не помню.

В каждом уважающем себя большом городе есть Академгородок. Или, вернее, Академ-пригород, потому что учёным для их умственного труда свежий воздух необходим, вот и строят научные городки рядом с лесами или парками. Особенно много Академгородков в столицах сибирских краёв и областей. Им без науки никак нельзя. Потому что Сибирь огромная, больше, чем многие страны, да что там страны – больше, чем континент Австралия. Тысячи учёных уже много лет каждый день Сибирь изучают-изучают, разные научные открытия делают-делают, а ещё даже и до половины не изучили. Очень уж много в ней интересного и удивительного. Необъятная Сибирь учёных к себе как магнитом притягивает. И вот на этой малоизученной сибирской земле стоял и теперь стоит Наукоград, Академгородок или Научный Городок, в котором живёт мальчик Егорка. А живёт он там, потому что в семье у него все работают учёными. Егоркин папа – профессор. Мама – научный сотрудник в лаборатории. Бабушка – тоже профессор, только на пенсии.

Папа с мамой с утра уходили на работу, а Егорка оставался с бабушкой. Она кашки варила, гулять с ним ходила, спать укладывала, купала, сказки читала, а в свободное время студентам в институте лекции рассказывала. Она эти лекции дома с Егоркой сочиняла, и от этого её внучек таким умным стал, что когда научился сам ходить и говорить, его сразу же можно было на работу брать самым младшим научным сотрудником. Но в Научных Городках все дети так растут и никто их знаниям не удивляется. Там и детские сады такие, научные, и школы. Когда Егорка в садик пошёл, он даже домой возвращаться не хотел – до того они с ребятишками заигрывались в симпозиумы и конференции. Но это когда он совсем маленьким был и, как все малыши, взрослым подражал. А потом Егорка и в машинки играть научился, и в войнушку, и в пиратов, и другими важными детскими делами заниматься. А когда Егорка в школу пошёл, он уже и читать-писать умел, и корни квадратные извлекать, и химические опыты ставить, и конечно, всё-всё, что в первом классе положено узнавать, уже давно выучил. Как и все ребятишки, которые вместе с ним учились. Поэтому у их учительницы МарьИванны была очень трудная работа – придумывать, что рассказать первоклашкам из Научного Городка, чтобы им было интересно учиться. Обычно учительница говорила: «Дорогие ребята! Сегодня мы почитаем сказку». И тут уж ей нелегко приходилось, только успевай отвечать. «Нет, Соня Ковалева, Колобок – это не биологическая субстанция округлой формы, а испечённый кусочек теста. Что значит, Алёша Королев, не может быть? Не может тесто испечься в виде шара по закону земного притяжения? А это сказка, в ней – может. Кто сказал, что представители животного мира не могут говорить человечьим языком? Витя Павлов? А это не представители фауны, а сказочные зверушки. Зачем ты переводишь на английский язык, Лана Давыденко? Колобок – русская сказка, наше народное творчество. Ах, у англичан такой же Джонни-пончик. Интересно…»

Что и говорить, после года занятий с такими учёными детьми учительнице понадобился не то что отпуск, а два больничных сразу. О первом она весь год мечтала, а второй пришлось добавить, когда дети на летние каникулы расходиться не захотели. Они от учёбы нисколько не устали, а только раззадорились, в азарт вошли. Им бы учиться и учиться, а тут каникулы какие-то придумали. Еле-еле родители уговорили их лето поизучать.

Такая жажда знаний даже напугала Егоркиных родителей. Вечером, когда мальчик крепко спал, взрослые держали учёный совет.

– Не нравится мне такая заумность, – сказал Егоркин папа. – Дети должны много играть. Кто в детстве не наиграется, тот во взрослой жизни доигрывать будет.

– Такие случаи науке известны, – согласилась бабушка. – Дети, которые слишком много учатся, становятся взрослыми, которые ничему не научились.

– Что делать будем? – испугалась мама.

– И думать нечего, – отрезала бабушка. – Я категорически против того, чтобы мой внук бездарно тратил свои детские годы. Ребёнку нужен свежий воздух, велосипед, футбол, рогатка, в конце концов.

– Ма-а-ма-а! – укоризненно протянула Егоркина мама.

– Я не только твоя мама, но и Егоркина бабушка. Я тебе как бабушка и как профессор говорю – детям нужно детство.

– У него и так нормальное детство, – неуверенно сказала Егоркина мама. – У него всё есть: и книжки, и игрушки, и занятия в бассейне, и в музыкальной школе, и в художественной.

– Вот это меня и пугает, – угрюмо вставил папа. – У меня в его возрасте были разбитые коленки, перочинный ножик и компас в кармане, шалаш на дереве и костёр за околицей.

– А без этого никак нельзя обойтись? – ужаснулась Егоркина мама.

– Можно. Но тогда мой сын потеряет целый мир. Мир детства.

– Я вам как бабушка и как профессор авторитетно заявляю: меня пугает, что нынешние дети такие паиньки и заучки. Это всё равно, что вместо молочных зубов у ребёнка сразу вырастут коренные.

– Не стоит обобщать, – возразил Егоркин папа. – Не все из них заучки, и не такие уж они и паиньки.

– А я вам как бабушка и как профессор…

Но тут Егоркина мама перебила: – Дорогие мои, наша беседа грозит перейти в ненаучный спор, а ведь мы хотели решить, что делать с нашим мальчиком.

– Как что? – переспросили оба профессора, и хором закончили: – К бабушке! В деревню!

– Решено, – подвела итог мама.

К слову сказать, это было правильное решение. Ничто так не помогает маленькому гению развиваться, как свежий воздух, компания соседских сорванцов, речка, лес с грибными и ягодными полянами, и мычаще-хрюкающее хозяйство по соседству. Ничто, разве что ласковая бабушкина сказка на ночь.

Глава 2

Когда-то Егоркин папа был не профессором Владимиром Архиповичем, а Володькой, озорным мальчишкой с непослушными золотистыми вихрами. И жил он тогда не в Научном Городке, а в маленькой деревушке Усть-Порозихе. Порозихой называлась речка, возле устья которой деревенька стояла. Вот и назвали деревеньку в честь реки. Там ещё озеро Кривое было. Почему его Кривым окрестили – непонятно. На карту посмотришь: очень даже ровное овальное озеро. Но раз уж прозвали Кривым, из песни слов не выкинешь, придётся и нам его так называть. Это самое Кривое озеро очень рыбное было. Каждый день с первой утренней зорькой на нём рыбаки появлялись и давай рыбачить, кто во что горазд. Кто у бережка по колено в воде стоит, удочку закинув, кто посреди озера в лодке сидит, с поплавка глаз не сводит. Рыбы всем хватало. Приезжие рыбаки удивлялись, понять не могли, откуда такой улов богатый бесперебойно идёт, озерцо-то с виду так себе. Размер не мал, не велик, два километра вдоль, полтора поперёк. Уж и воду озёрную в город на анализ отвозили – может, в ней секрет? И слова особые у старожилов выпытывали: часом не ловись ли рыбка, большая и маленькая? И откуда берётся вся эта непрерывно вылавливаемая рыба, им невдомёк. Здешние рыбаки знай себе в усы посмеивались, даже совсем безусые мальчишки улыбались во весь рот. Они-то знали, что от озера Кривого под землёй труба тянется к соседнему озеру Песьянову, которое соединено с третьим озером, Травяным. Это оно только называется озером, а на деле – рыбзаводик маленький. Рыбу в этом озере разводят и потом она уже по широким трубам и в Песьяново, и в Кривое плывёт. А по-другому нельзя, если рыбу в одном озере разводить, ей там тесно будет, как же без простора расти. Вот и сделали сообщающиеся озёра всем на пользу. Рыбам в них просторно, озёра здоровы, не болеют, и рыбакам отрада. Ловят рыбку, кто на потеху, кто на похлёбку, и нахваливают. В Усть-Порозихе рыбачить даже самые малые дети умеют.

Вот, значит, стоит деревенька Усть-Порозиха. С одной стороны Кривое озеро деревеньку умывает, со второй и третьей – сосновый бор подпирает, а с четвёртой – чистое поле, пшеница колосится. Лес сосновый с лиственным колком чередуется-чередуется, будто полосами посажен, а потом и вовсе смешивается. И по смешанному лесу речка Порозиха течёт, к большому Чарышу торопится. Чарыш отнесёт её в Обь, а там они все вместе побегут и вольются в Карское море, которое впадает в океан. Но об этом Порозиха узнает только когда вырастет и до больших рек добежит, а в лесу она журчит себе тихонько, кувшинками приукрашивается, по берегам ежевикой обрастает, растёт понемногу вширь. На том краю леса, где Порозиха крюк делает, мост стоит деревянный, широкий, чтобы лошадь с телегой или машина могли проехать. Иначе в соседние деревеньки по другую сторону реки ходу нет, придётся в обход добираться, а кому ж охота круг немалый делать.

А лес – до небес, в нём в самый знойный день прохладно, в самый морозный тепло. Грибы, ягоды, травы целебные. Возле речки –ежевика, на полянках – земляника, у дороги – рябина, калина, черёмуха. Всё есть. И целое грибное царство – маслята, опята, грузди, подосиновики, подберёзовики, белые, сыроежки, лисички, волнушки. А кто разбирается, тот и других много грибов углядит, в кузовок соберёт и домой отнесёт. И травы там особые, пахучие и зовучие, на ветру колышутся, так и манят – подойди ко мне. Вот она я – пижма, жёлтенькие глазки, вот тысячелистник – белые цветочки, вот розовые гвоздички дикие, синие васильки, фиолетовая медуница. И пахнет прогретый солнцем воздух так, что голова кружится и на душе легко. И то сказать, травы ведь лекарственные, болезни лечат, уму-разуму учат.

Места там тихие, спокойные, и народ живёт степенный, делом занят. А дел в деревне хватает, всех и не переделаешь. Рыбалка, грибы, ягоды, травы, да осенью охота утиная и заготовка прутьев ивовых – корзины плести. Один только Егоркин папа, тогда ещё не Владимир Архипович, а Володька-Егоза, со своей деревенькой не в склад, не в лад жил. То есть с самой деревней мирно, а вот с людьми – не очень. Вечно с Володькой какие-то истории случались. Его всегда ругали, беззлобно так, для воспитания. Такой уж он непоседливый был, больше всех ему знать надо. То солнышком через лупу выжигает и сарай подпалит, то решит посмотреть, как печка изнутри устроена и в дымоходе застрянет, счастье ещё, что летом дело было, и печь не топили, да всё одно так изгваздался в копоти и саже, что пришлось на пять раз в бане отмывать. А если пойдёт в ночное коней пасти с ребятишками или раков ловить, так непременно таких историй навыдумывает у костра, что потом все боятся и шагу в темноту ступить, пока не рассветёт. Ужас до чего правдоподобно придумывать умел.

Зато когда Володька-Егоза вырос и профессором стал, вся деревня им гордилась. Некоторые даже любили рассказывать, как прохвессор Володька в колодец залез, когда маленьким был. Это он опыт научный ставил. Проверял, правда ли в колодце днём звёзды видно. Чуть не утоп, и голос сорвал, пока на помощь звал. Когда дед Архип крики его услышал да из колодца вытянул, он добрый дрын обломал о попу будущего профессора. И когда Володька-Егоза своей космической ракетой сельсовет взорвал, ему тоже досталось на орехи. А уж когда на соседской лодчонке отправился в кругосветное путешествие, и поймали его уже у самых Чарышских перекатов, возле бурного водоворота, Володьку и вовсе на месяц под замок посадили. Лето было, ребятишки в школу ходили за своими грядками на приусадебном участке ухаживать. Володьку мама Прасковьюшка утром на замок закрывала, вечером отпирала. А через окно ему было не убежать – потому что окна в деревне Усть-Порозихе в ту пору были цельные, одной рамой, без форточек. И на лето их не распечатывали. Так и сидел Володька-Егоза дома, всей деревне на радость, себе на огорчение. Книжки читал, кошку дрессировал, поделки мастерил, курицу пытался на почтового голубя выучить, но не вышло. А под конец наказания физикой увлёкся, да так, что потом ещё много лет добровольно за учебниками просиживал, шалости свои забросил. Выучился и профессором стал. И когда жителей Усть-Порозихи спрашивают – а как это односельчанин ваш Володька такой молодой, а уже скоро, поди, академиком будет, те знают, что отвечать. Известно, как профессорами становятся – от любознательности.

Вот в эту деревеньку и отправили Егорку к деду Архипу и бабушке Прасковьюшке. На перевоспитание.

Глава 3

Бабушка Прасковьюшка разбудила Егорку на рассвете.

– Вставай, Егорушка, ехать пора.

– Куда? – пробурчал Егорка, заворачиваясь в одеяло.

– В лес. Грибы собирать. После дождика маслёнки в рост пошли.

– Ну, ба, зачем так рано? – Егорке не хотелось вставать.

– Позже нельзя, Егорушка, потом солнышко встанет высоко, землю согреет, по такой жаре в путь-дорогу нельзя трогаться.

– Ну, ба, зачем вообще куда-то ехать? В магазине грибов полным-полно. Хоть сушёные, хоть солёные.

– Вставай-вставай, покупатель, – улыбнулась бабушка Прасковьюшка. – Дед Архип уже телегу запрягает.

Егорка подскочил на постели, сна ни в одном глазу. – Что, поправдишную телегу?

– Сбегай, посмотри, – бабушка махнула рукой в сторону двора.

Егорка спрыгнул с перины и босиком по домотканым половикам прошлёпал в сени. В широком, в полстены, окне виднелись и озеро, и лесок на другом берегу, и птичий двор, на котором и в самом деле стоял в упряжи каурый конь Вихорёк, а дед Архип подтягивал на нём подпругу. В телегу дед постелил чуть не копну свежего сена.

Егорка никогда ещё не ездил на телеге. Верхом много раз катался в конной школе, куда их всем классом водили. И, восседая верхом на коне, Егорка представлял себя то богатырём, то рыцарем, а иногда уланом или будёновцем. А кем он будет чувствовать себя в телеге? Это надо проверить.

– Проснулся, Егорша? – заметил его дед Архип. – Беги завтрикай, бабка крендельки напекла.

Вихорёк переминался с ноги на ногу и прядал ушами. Солнышко оранжевым шаром поднималось в небе, отражаясь медно-золотым отсветом в озере. Стайки гусей и уток ныряли в восход. Из летней кухни манил запах свежеиспечённых калачиков и молочной каши. У молочка, подоенного бабушкой Прасковьюшкой перед тем, как отправлять коров в стадо, вкус такой, что ни в каком городе не сыщешь.

Позавтракал Егорка, вещи в рюкзак сложил – фляжку с водой, компас, дождевик, карту местности, им самим нарисованную, лупу. Костюм спортивный надел, фуражку нахлобучил, мазью от комаров и клещей намазался. Готов, значит, к походу. А бабушка Прасковьюшка смеётся – кто ж в лес с пустыми руками ходит? Корзины взяла, вёдра-котелки и кривые садовые ножи – грибы резать.

Егорка вышел на крыльцо. И в утренней прохладе, и в раскрывающихся навстречу солнцу цветах, и в самом воздухе было обещание чего-то необыкновенного. Так бывает, встанешь пораньше, поглядишь на этот радующийся твоему пробуждению мир, и вдруг чувствуешь, что сегодня наступил особенный день. День приключений. День открытий. День, который ты не забудешь никогда. Хотя внешне он ничем не отличается от других дней, но где-то там, глубоко-глубоко в сердце ты чувствуешь, что это он, тот самый день чудес, который иногда случается в жизни каждого. Есть люди, отмахивающиеся от такого предчувствия: «Ерунда! Так не бывает!» Есть люди, которые попросту не замечают голоса сердца. Но, слава богу, есть и люди, верящие своим чувствам. Вот и Егорка сразу поверил, что этот день сулит что-то удивительное, необычное. Надо только довериться ему, как воздушный змей доверяет катушке лески, своему запускателю и тёплому ветерку. Надо только довериться, и ты взлетишь.

Ослепительное утро позолотило привычный пейзаж. Егорка узнавал и в то же время не узнавал яркое озеро, подсвеченные сиянием берега, ставшие нарядными сарай и старую хату. Мальчик всегда видел её тусклой, потемневшей от времени, накренившейся на бок под тяжестью двух веков. А сегодня она словно помолодела, будто раньше спала, а теперь проснулась. Егорка впервые заметил, что из чердачного окошка торчат удилища, и спросил:

– Деда, а можно удочку с собой взять?

– Да какая с бабкой рыбалка, – отмахнулся дед Архип. – Она же тебе всю рыбу заболтает. Рыбалить надо молчком, а наша бабка болтунья.

– Пра-авда, – разочарованно протянул Егорка. Бабушка Прасковьюшка всё время разговаривала – с кошками и плошками, как говорил дед Архип, с цветами и вещами, со своими домашними и сама с собой. Дед Архип – молчун, поэтому разговаривать бабушке приходилось за двоих. Егорка представил, как бабушка Прасковьюшка будет разговаривать с рекой, с удочкой, с рыбой. Потом она с рыбкой подружится, и тогда придётся выпускать весь улов обратно в речку. Ведь нельзя же отправить на сковородку рыбу, с которой ты только что беседовал.

– Не тужи, – утешил дед Архип, видя, как Егорка сник. – Вот управлюсь с хозяйством и сходим на рыбалку.

– А когда ты управишься? – оживился Егорка.

– Известно когда. Как все дела переделаю.

– Так это не скоро, – снова огорчился Егорка.

– А скоро только сказка сказывается. Ты вот поезжай пока с бабкой по грибы.

Дед Архип подхватил Егорку и посадил на телегу. Сено пахло луговыми травами, и мальчику сразу захотелось лечь на спину и смотреть в небо.

– Дед, а как работает этот механизм? – Егорка с сомнением оглядел упряжь.

Дед Архип усмехнулся.

– Это транспорт гужевой, управляется словами и вожжами. – Он протянул Егорке длинные брезентовые ленты. – Вот это вожжи. Потянешь за правую – конь повернёт направо, за левую – налево. За обе дёрнешь и крикнешь: «Тпр-ру!» – остановится лошадка. А захочешь скоростей прибавить – чуть освободи вожжи и слегка хлестни ими коняшку по бокам да крикни: «Но-о!»

– А хлыст где? – оглядел телегу Егорка.

– Кнута не дам. Наш конёк умный, сам бежит как надо и бить его незачем.

Дед помог бабушке Прасковьюшке водрузить на телегу корзины, вёдра и взобраться самой.

– Вот какой у меня возница! – Бабушка села рядом с Егоркой.

– Дедушка, а разве я могу быть водителем? У меня же ещё прав нет.

– На этот транспорт паспорт не нужон, – успокоил дед. – Ты, главное, дорогу уступай машинам и повозкам. И всё время правой стороны держись.

Егорка осторожно взял вожжи. Вихорёк почувствовал, как поводья погладили его бока, и пошагал к ограде. Дед Архип открыл ворота.

– Ты, Егорушка, не бойся, Вихорёк сам дорогу знает, – успокоила бабушка Прасковьюшка. – Счастливо оставаться, дед.

– С богом, – проводил их дед Архип.

Глава 4

И поехали Егорка с бабушкой Прасковьюшкой в лес. Покатили. Ехать недалеко, лесок-то с двух сторон прямо к деревне подступает, крайние домики обнимает. А в лесочке тропинки в разные стороны разбегаются, выбирай, какая больше нравится.

– Мы с тобой, Егорушка, вот по этой дорожке поедем, – объясняет бабушка Прасковьюшка. – Нам в Чупинский лес надо.

– А почему его Чупинским зовут, ба? Он ведь у нашей деревни стоит.

– Потому что от нас в деревню Чупино по нему ехать.

– Какая же это деревня? – смеётся Егорка. – В Чупино всего-то домов пятнадцать.

– Это сейчас так. Раньше в Чупино народу было больше, чем в нашей деревне.

– А куда же они подевались, ба?

– Переехали. Кто в другие земли, кто на небо. Вот и осталось несколько дворов.

– А если все переедут, тогда что?

– Тогда не станет деревеньки.

– Жалко! – огорчается Егорка.

Едут они с бабушкой по бору, смотрят, как из жёлтой песчаной земли высокие сосны в голубое небо упираются, белым облакам животики щекочут. А внизу, у торчащих из земли корней, присыпанные прошлогодней хвоей, прячутся грибы-маслята.

Егорка грибов сначала не замечал, а потом научился их находить и бабушке показывал. Гляди, грибочек. А раз грибок, рядом и другой должен быть. Грибы семейками живут. Бабушка Прасковьюшка не нарадуется: вот помощник так помощник – глазастый, всё видит. Не ленивый, наклонится, бережно хвою разгребёт, а под ней – маслята. Свеженькие, нарядные, скользкими шляпками приветствуют.

– Ты, Егорушка, срежешь грибок, и снова хвоей присыпь, – учит бабушка Прасковьюшка. – Из этой грибницы ещё грибочки нарастут.

Так грибок за грибочком, шажок за шажочком, идут бабушка Прасковьюшка с Егоркой вдоль просёлка. Конь Вихорёк за ними неторопливо ступает, веточки обгладывает, пока они грибы режут да в корзинки складывают. Вихорёк любит по грибы возить. Пока грибники лес осматривают, Вихорёк и поесть, и подремать успевает. Не то что копны возить с утра до ночи. Хотя сено заготавливают и для Вихорька тоже, сенокос он не любит. А по грибы, пускай их лошади и не едят, всё ездить приятнее. Сплошной отдых, а не поездка.

Вихорёк переходил от кустика к деревцу, от дерева к травинкам, жевал сочную зелень и радовался прогулке. Вдруг он заметил под кустом что-то странное, незнакомое, радужно блестящее. Вихорёк перестал жевать и попятился. Под кустом боярки сидел кто-то переливающийся оранжево-зелёной чешуёй, с золотисто-жёлтым брюшком и двумя, да нет, тремя… тремя головами! Незнакомец повернулся к Вихорьку и умоляюще посмотрел на него, приложив пальчик передней лапы к губам средней головы.

– Тс-с-с!

Вихорёк увидел палец, а главное, огромный изогнутый коготь, приложенный к клыкастой пасти, и в ужасе шарахнулся.

– И-го-го! И-го-го-го-го!

Конь налетел на телегу, про которую он совсем забыл, и с перепугу решил, что кто-то подкараулил его не только спереди, но и сзади. И заголосил на весь лес: – ИГО-ГО-ГО-ГО!

Бабушка Прасковьюшка нахмурилась.

– Что это с ним? Отродясь такого не бывало. Неужто дурь-травы наелся?

Егорка вызвался сбегать посмотреть, что случилось.

– Нет, Егорушка, пойдём вместе.

Они оставили корзинки на поляне, и пошли на шум. Вихорёк с треском продирался сквозь кусты. Телега натыкалась на деревья, застревала, а конь с безумным взглядом, раздувающимися ноздрями, хрипя, метался между деревьями.

– Взбесился! – всплеснула руками бабушка Прасковьюшка. – Беги, Егорушка, беги, а то затопчет. Полезай на сосну.

– Ба, а как же ты?

– Беги скорее, Егорушка!

– Нет! Я тебя не брошу!

– Беги, кому говорю. – Бабушка Прасковьюшка подталкивала Егорку, но он как в землю врос. Однако, странное дело, приблизившись к ним, конь успокоился. Услышав знакомые голоса, он перестал метаться, подошёл к бабушке Прасковьюшке и опустил голову на её плечо.

– Бедненький! – погладила его бабушка. – Чего ж ты так испугался? – Вихорёк вздрогнул и оглянулся. – Тебя там напугал кто-то? – разговаривала с ним бабушка Прасковьюшка, продолжая гладить гриву. Потом она достала из одного кармана ломоть хлеба, из другого – кусочек сахару, и протянула на открытой ладони. Съев лакомства, Вихорёк окончательно успокоился.

– Вот и хорошо, – сказала бабушка Прасковьюшка. – Ты стой здесь, а мы сходим, посмотрим, что тебя так взволновало.

Вихорёк испуганно обернулся к дороге. Егорка поманил его зелёной веточкой, конь потянулся к ней губами, попробовал, да так и остался жевать.

– Ой, не ходил бы ты, Егорушка, со мной.

– Ещё чего! – возмутился Егорка. – Чтоб я тебя одну отпустил?

Мальчик воинственно вскинул голову. Бабушка Прасковьюшка погладила непокорные вихры и что-то зашептала.

– Ба, я не пойму, чего ты там шепчешь?

– Молитву, Егорушка. От всякой напасти.

Егорка посмотрел на бабушку, как взрослый на несмышлёного ребёнка.

– Ба! Ну, ты же современный человек! – укоризненно протянул он. – Наукой доказано, что ничего сверхъестественного нет и быть не может. Всё объясняется химией и физикой.

Они осторожно шли к дороге, внимательно осматривая окрестности. Никого. Внезапно бабушка Прасковьюшка остановилась, а Егорка, не успев затормозить, шагнул вперёд. Под кустом боярки сидел маленький зелёно-оранжевый золотистый трёхголовый дракончик.

– Ой! – Егорка потёр глаза кулаками и снова посмотрел под куст боярышника. Дракончик сидел на прежнем месте и смущённо улыбался.

– Егорушка! – ласково спросила бабушка Прасковьюшка, – а это твоя физика как объясняет?

Глава 5

Егорка сделал шаг навстречу. Дракончик тоже чуть-чуть придвинулся к нему.

– Ты кто? – наконец спросил Егорка.

– Змей. А ты кто таков? – полюбопытствовала Средняя голова дракончика.

– Егорка.

Все три головы испуганно зажмурили глаза, а Левая запричитала: – Ой-ё-ёй! Сам Егорий! Вот где погибель моя пришла!

Недоумевающий Егорка спросил у бабушки: – Чего это он?

– Перепутал, – усмехнулась бабушка Прасковьюшка и осторожно приблизилась к дракончику. – Значит, вот кто нашего конька испугал. Если жечься не будешь, я тебе молочка дам.

– А ты не врёшь? – недоверчиво спросила Правая голова и облизнулась.

– А ты? – переспросила бабушка.

– А чаво мне врать? Неужто по мне не видать, что я Змей? – продолжала всхлипывать Левая голова.

Егорка тоже подошёл поближе и спросил: – Ты чего ревёшь?

– Дак ить ты Егорий!

Бабушка Прасковьюшка подошла к Змею и почесала его золотистую чешуйчатую шею. Дракон довольно заурчал и подвинулся к ней. – Почеши ещё за ушком.

– Откуда ж ты здесь взялся? – спросила бабушка Прасковьюшка. – В наших краях давненько змиев не было. Жили, не тужили, а теперь пойдут неприятности.

– Неправда! – дракончик перестал жмуриться. Правая голова сердито сверкнула ярко-зелёными глазами. – У вас за озером гадюки живут. А я добрый и от меня бывают токмо приятности.

Бабушка Прасковьюшка рассмеялась, и это ещё больше разозлило Змея. Он умоляюще посмотрел на Егорку.

– Егорий, ты мне веришь? – спросила Средняя голова. Егорка посмотрел в её честные синие глаза и кивнул. – Я в жизни никого не обидел. Я – Змей Добрыныч.

– Горыныч, – поправил его Егорка.

– Ввек им не был! – запальчиво крикнула Правая голова, а Левая смутилась и сказала: – То бишь был, но я этого не помню. Меня Добрыня совсем малым змеёнышем подобрал.

– Какой Добрыня? – не понял Егорка.

– Известно какой, – пожал плечами Змей. – Никитич. Мамелфы Андревны сын.

– Так, значит, правда… – пробормотала бабушка Прасковьюшка.

– Истинная правда! – гордо выпятила шею Правая голова. – Я единственный в мире Змей Добрыныч. Подобран великим богатырём русским Добрыней Никитичем после битвы со Змеем Горынычем.

– Какой ещё битвы? – Егорка вытаращил глаза.

– Неуч! – скривилась Правая голова, а Средняя миролюбиво пояснила: – Битвы за Забаву Путятичну, племянницу князя Владимира.

– Так это на самом деле было?!

– А то как же? – обиженно выпятила нижнюю губу Правая голова и в её пасти блеснули два ряда острых зубов.

– А к нам тебя каким ветром занесло? – полюбопытствовала бабушка Прасковьюшка. – Попутным или встречным-поперечным?

Егорка сообразил, что бабушка спрашивает, зачем дракончик здесь появился.

– Дак ить податься мне некуды-ы, сироте горемычному.

– А раньше-то где жил, сирота? – спросила бабушка Прасковьюшка.

– Как от Добрыни Никитича отбился, забрали меня сродственники на Змеиный остров.

– И чего тебе с ними не пожилось?

– Лютуют больно. Народу поизвели тьму тьмущую. А меня в пещерах Змеевых под арестом держали, как узника в темнице. – Левая голова всхлипнула.

– Почему? – задал Егорка свой любимый вопрос.

– Добрый я. А Змею добрым быть не положено. Вот и наказали, чтоб весь свой род не позорил.

– Разве добрым быть стыдно? – опешил Егорка. – Добрый всегда сильнее, его уважают.

– Это у вас, у людей. Добрыня-то Никитич тоже меня учил людей не обижать, всем помогать, слабых защищать. А через эту доброту на меня одни проклятия сыплются.

Бабушка Прасковьюшка погладила Змея Добрыныча по головам. – Значит, за добрые дела пострадал?

– Не по нраву мне страдания. Я веселиться люблю. Улучил момент, когда меня без присмотра оставили, и улизнул.

– Смелый! – восхитился Егорка.

– Да чаво там смелого, удача дело сделала, – заскромничала Средняя голова. – Дедушка Огненный Змей поспешил в Австралью на именины к Радужному Змею. Дядька Змиулан на Змиевы Валы подался покуражиться. А тётки-змеюки в Драконовы горы улетели. Сказывали, дерево там растёт драконово и сок его от любого змеиного недуга исцеляет. А всё потому, что в жарких странах живут Небесная Змея и Змееносец.

– Так это же созвездия, – засмеялся Егорка.

Дракончик обиженно замолчал. Егорке стало неловко.

– Значит, все разлетелись и тебя одного оставили? – спросила бабушка Прасковьюшка.

– Почто одного? Поручили змеёнышам за мной приглядеть. А малые дети долго ли наказ помнят? Утекли на речку Горынь купаться, меня в темнице бросили. Понадеялись на старенькую бабушку-Змеюшку, а она сослепу мне разрыв-травы положила. Супротив разрыв-травы ни один засов не устоит. Замки-запоры сами порушились, я и улетел. – Дракончик вздохнул и зябко передёрнул крылышками. – Изо всех сил летел, погони боялся.

– И заблудился? – пожалела его бабушка Прасковьюшка.

– Я? Заплутал? – возмутился Змей Добрыныч. – Отродясь такого не бывало, чтобы Змей дорогу не нашёл. Куды хотел, туды и прилетел. Решил дядьку Горного Змея навестить. Может, он меня приголубит.

– А если он тебя злым родственникам вернёт? – испугался Егорка.

– Не выдаст. С ним никто не роднится и не водится за то, что он людям помогает. Он в нашем семействе паршивая змея.

– А к нам ты зачем подался? – в голосе бабушки Прасковьюшки снова появилась подозрительность. – Где мы, а где тот Горный Змей.

– Дело у меня тута. – Змей Добрыныч замялся. – Потайное. Бывал я в ваших краях с Добрынюшкой годков триста назад, да второпях одну вещицу обронил. Разыскать надобно.

– Бывал здесь с Добрыней Никитичем? – переспросили бабушка Прасковьюшка и Егорка.

– Эка невидаль. Да мы с ним почитай весь белый свет повидали. Тропы тута были звериные, безлюдье, кто-то ж должон был в этой глухомани лес валить, деревеньки ставить.

– Ты что ль ставил? – недоверчиво поджала губы бабушка Прасковьюшка.

– Не-е, – признался дракончик. – Добрыня. Сила у него в руках была великая, кому ж ишо в таком привольном месте деревню строить?

– А зачем ему понадобилось здесь деревню строить?

– Ему без надобности, а царица Екатерина повелела: желаю, чтобы в честь моей царской милости построили в тамошних диких местах три деревни.

– Триста лет назад? – прищурился Егорка.

– Ну-у… – Змей Добрыныч стал считать, шевеля губами и загибая пальцы. – Триста не триста, врать не буду, а двести восемдесят три годка миновало.

– И куда же делись эти твои три деревни? – допытывался Егорка.

– А куды им деваться? – удивилась Средняя голова. – Стоят по-старому, где их поставили.

– Где стоят? – глаза у Егорки стали большими-пребольшими.

– Да где ж им быть? Вон они: Самсоново, Порозиха и Усть-Порозиха. – Змей Добрыныч по очереди ткнул крылом в разные стороны.

– Так это что же получается? – ошеломлённо прошептал Егорка. – Выходит, наша деревня…

– Выходит, деревня ваша была наша, – отрезала Правая голова, чувствуя, что Егоркиным вопросам не будет конца, а Левая повернулась к бабушке Прасковьюшке и жалобно заныла: – Бабуся! Ты молочка обеща-а-ла!

Глава 6

Накормить дракончика оказалось непросто. Головы-то у него три! И все хотели чего-нибудь вкусненького пожевать. А верхних лап всего две, не считая крыльев. Левая голова ныла, Правая язвила, а Средняя пыталась их примирить. «Хорошо, что у меня всего одна голова», – подумал Егорка, а вслух прикрикнул: – Тихо! Мы вас кормить будем.

– Как же вы нас накормите, ежели вас двое, а нас трое? – усмехнулась Правая голова.

– Среднеарифметически. У меня две руки, у бабушки две, и у тебя две лапы. Получается, по две руки на каждую твою голову. Тебя покормлю я, её, – Егорка кивнул в сторону Левой головы, – бабушка, а Средняя сама поест.

– Жалко старушку утруждать, – загундела Левая, а Правая парировала:

– Ну, так голодай! Жалостливый какой нашёлся!

– Всё! Хватит препираться! – бабушке Прасковьюшке надоело слушать змееву перебранку. – Если не перестанете ссориться, кормить не буду.

– Это всё он! – сказала Правая голова.

– Он первый начал! – возразила Левая.

– Как же вы мне оба надоели! – простонала Средняя и закрыла уши крыльями.

– Все вы хороши! – вынесла приговор бабушка Прасковьюшка. – Всю жизнь вместе, а лада нет. И ещё Змеем Добрынычем себя называете. Тьфу! – Бабушка Прасковьюшка укоризненно посмотрела на них. Головы пристыжённо замолчали.

– Мойте лапы и за стол, – позвал Егорка.

– А чаво их мыть, они чистые, – в три голоса ответил Змей Добрыныч и спрятал лапы за спину.

– Когда ты их мыл в последний раз? – недоверчиво спросил Егорка.

– Когда? Когда… – головы задумались и стали совещаться. – Когда-когда, понятно дело, когда с Добрыней в престольном городе Киеве пировали, – сказала Средняя голова.

– Или в Новгороде, – неуверенно протянула Левая.

– Вспомнили тоже, – презрительно поджала губы Правая, – да Мамелфа Андревна нас ни разу за стол с грязными лапами не посадила.

– Дак она нас вообще за стол не пущала, – проболталась Левая.

Правая метнула на неё недобрый взгляд и замолчала. Средняя откашлялась и примирительно заметила: – Не в том суть, когда мы их раньше мыли, а в том, чтоб таперича вымыть.

– Это ишо зачем? – возмутилась Правая.

– Я воды боюсь, – захныкала Левая.

– Вы как знаете, а я свои лапы вымою, – решительно заявила Средняя и Змей Добрыныч шагнул к реке. Но тут же остановился и неловко затоптался на месте. Его задние лапы то делали шаг вперёд, то отступали, то поворачивались к реке, то к лесу. Егорка подумал, что это выглядит смешно, а бабушка Прасковьюшка перекрестилась.

– Верно говорят, дурная голова ногам покоя не даёт, – прошептала она. – А три головы разом… Ох, чует моё сердце, и намучаемся мы с этой змеюкой.

– Ну что ты, ба, – утешил Егорка, – у Добрыныча просто сбой системы управления. Сейчас я это исправлю.

Мальчик взял мыло, повесил на шею полотенце и пошёл к реке. Змей Добрыныч повернулся за ним и три пары глаз наблюдали, как Егорка отмывает грязные ладошки. Словно не замечая Змея, Егорка вернулся к скатёрке, на которой бабушка Прасковьюшка разложила снедь, и чётко, почти по слогам, произнёс: – Я руки вымыл, теперь могу есть. Эх, какой я голодный, сейчас всё съем!

Змея Добрыныча после этих слов будто подбросило. Он побежал к реке, метнулся обратно, схватил мыло и полотенце и вернулся к Порозихе. Через минуту дракончик сидел рядом с Егоркой и уплетал за все шесть щёк. Бабушка Прасковьюшка чистила варёные яйца и клала их в пасть Левой голове, Егорка кормил Правую.

– А всмятку яичек нету? – спросила Средняя.

– Я тебе в другой раз сварю, – пообещала бабушка.

– Ты скорлупу не снимай, – поучала Егорку Правая голова, – ты нечищеное яйцо давай, так пользительнее.

– Нет! – хором закричали Левая и Средняя. – Ешь как мы, живот-то у нас общий.

– Вы пока поспорьте, а я поем, – спокойно сказал Егорка. Головы сразу замолчали и стали сосредоточенно жевать, всем своим видом показывая, что спорить, собственно, не о чем.

– Хороший у тебя аппетит, – похвалила бабушка Прасковьюшка после обеда.

– Не жалуюсь, – ответила Правая.

– Спасибо! – попытались перекричать её Средняя и Левая.

Бабушка Прасковьюшка задумчиво посмотрела на Змея Добрыныча.

– Змеиные повадки не признают порядка, – тихо, словно сама себе, сказала она.

На этот раз, как ни странно, извиняться стала Правая голова: – Прощения просим. Слишком долго пришлось жить с нашим змеиным семейством. С кем поведёшься, от того и наберёшься. Раньше, с Добрыней, мы были хорошие.

– А куда Добрыня делся? – спросил Егорка и все три головы разом огорчённо поникли.

– И почему он вас из плена не освободил? – прибавила бабушка Прасковьюшка.

Змей Добрыныч молчал. В карих глазах Левой головы стояли слёзы.

– Что-то ты темнишь, – насторожилась бабушка Прасковьюшка.

– Нету Добрыни, – выдавила Средняя голова, глядя в землю.

– Мы его проспали, – всхлипнула Левая.

– Не мы, а ты! – презрительно воскликнула Правая и гневно сверкнула зелёными глазами.

– Вот с тех пор и ругаемся, – подытожила Средняя.

– Где проспали, когда? – Егорка любил точные ответы.

– Давно. Утомились мы в пути, отдохнуть легли под деревом. Мой черёд был сторожить, глаз не смыкать. Все заснули, и меня сморило. А когда проснулись, не было с нами рядом ни Добрыни, ни коня его богатырского.

– Стало быть, что случилось с Добрыней и где он вы не знаете? – уточнила бабушка Прасковьюшка.

– Не ведаем, – повинилась Средняя голова. – Хотели след его разыскать, да не успели. Налетели змеи лютые тёмной стаей и в темницу упрятали.

– Строго они с вами, – посочувствовал Егорка.

– Дак отступники мы, – гордо выпятила шею Правая голова. – От всего змеиного роду отреклись, честь змеиную опозорили, на доброе дело пошли.

– Да, добрых дел за нами больше, чем за всю змеиную историю было. Вот и спрятали нас, чтоб хорошего примера не показывали.

– Логично, – согласился Егорка. – А теперь что делать будете?

– Таперича к дядюшке Горному Змею пойдём.

– Пешком? – удивилась бабушка Прасковьюшка.

– Придётся, – вздохнула Средняя голова.

– Лететь не можем, крыло вывихнули. А всё ты, – прошипела Правая голова Левой.

– А что я? – оправдывалась та. – Вы первые начали…

– Втроём рулили? – догадалась бабушка Прасковьюшка.

– Было дело, – кивнула Средняя.

Егорка обошёл вокруг Змея Добрыныча, оглядел его со всех сторон и сделал вывод: – Далеко вы не уйдёте! У вас корпус крупный, три головы, центр тяжести смещён. Вы, похоже, потомок птицезавров. Возможно, птеродактили-мутанты? – мальчик с любопытством сгибал и разгибал здоровое крыло Змея Добрыныча.

– Он сейчас чаво сказал? – повернулась к бабушке Прасковьюшке Левая голова.

– Да всё он верно сказал, – подтвердила бабушка, – никуда вы не дойдёте. Вот грех-то какой, и в деревню вас не приведёшь.

– Мы в деревню и сами не пойдём! – выпалила Правая. – Была охота собак дразнить!

– Народ с вилами и дубинами за нами гоняться начнёт, – озабоченно вздохнула Средняя.

– Со страху может, – кивнула бабушка Прасковьюшка. – Только пока вы в темнице сидели, оружие пострашнее дубины появилось.

– Надо его спрятать куда-нибудь, пока крыло не заживёт, – предложил Егорка. – Ба, а если в наш сарай вдоль околицы пройти?

Бабушка Прасковьюшка отрицательно покачала головой. Змей Добрыныч сидел молча, и только все три его головы поворачивались от Егорки к бабушке и обратно.

– В сарай нельзя. К деревне даже близко не подойти. Лошади Змея учуют, взбесятся. Ой, а где же наш Вихорёк? – спохватилась бабушка.

Егорка побежал к тому месту, где они оставили Вихорька. Конь обжевал уже несколько кустов и стоял чуть поодаль, похрустывая сочной травой.

– Ты в порядке? – спросил Егорка. Конь вздрогнул и попятился. Он наслаждался едой и отдыхом, а теперь, когда Егорка напомнил о змие, Вихорёк начал тревожно озираться.

– Не бойся, – успокоил его мальчик. – Всё в порядке. Дракончик добрый. – Конь фыркнул. – И мы не можем взять его домой.

Последние слова больше успокоили Вихорька и он продолжил обед.

– Стой здесь, далеко не уходи, – приказал Егорка и помчался обратно на полянку. Бабушка Прасковьюшка убирала то, что осталось от обеда обеда, вернее, скатерть и термос, потому что Змей Добрыныч съел всю еду без остатка и, сидя под деревом, ковырял палочкой в зубах Правой головы.

– Конь на месте, – доложил Егорка.

Бабушка Прасковьюшка прибрала полянку, будто и не было здесь никакого обеда, и сказала: – Вот что, Егорушка. Бери-ка корзинки с грибами, негоже их в лесу бросать. Пойдём. Он хоть и Змей, но если не врёт, всё-таки Добрыныч. И раненый. Спрячем его в одном укромном местечке неподалёку.

На том и порешили.

Глава 7

Избушка деда Гордея и бабки Агафьи стояла на заросшем ивами берегу Порозихи. Стояла она лет сто, а то и больше. Крыша накренилась, двери покосились, земляной пол травой зарос. Густой ивняк обступил ничейную избушку и надёжно скрыл от посторонних глаз. Кто не знает, что за деревьями домик спрятался, тот и не заметит, мимо пройдёт. А кто знает, тот и подавно стороной оббежит. Потому что поговаривали, что водится в ней привидение. Дескать, живший здесь раньше дед Гордей незваных гостей не любит и является, чтобы их прогнать. Как-то раз хотели в заброшенной избёнке рыбаки переночевать, и будто бы прямо из-под земли вырос дед всклокоченный, с бледно-зелёным лицом, в саван одет. И ка-ак завоет! Все врассыпную, а зелёный дед хохочет, словно филин ухает. И ловит убегающих. Да шустрый такой дедок, даром что привидение. А руки-то у него ледянущие, дотронется – как снегом обожжёт. Как те рыбаки до деревни добежали, сами не помнят. А рассказывают – над ними смеются. Мол, вот смельчаки так смельчаки, вчетвером быстрее ветра улепётывали. Посмеялся народ, посмеялся, но избушку стороной обходить стал. А потом нашлись отчаянные головы, решили доказать, что привидений не бывает, и отправились в той избе переночевать. Большим отрядом пошли, человек тринадцать. Пришли, печку растопили, начадили, ужин согрели, а как стемнело, лампу керосиновую, с собою принесённую, зажгли. И не страшно. Решили всю ночь не спать, караулить. Как вдруг в полночь что-то загрохотало, завыло, захлопало. Проверяльщики друг к дружке прижались для храбрости, дышат в полвдоха, шевельнуться боятся. Во дворе вдруг яркий свет из-под земли хлынул, а из него дед показался, и лицо у него не зелёное вовсе, а сиреневое. И смеется гулко. Жуть! Тут дай бог ноги, опомнились уже возле самой деревни. На этом проверки и кончились. Смеяться перестали, разговаривали об избушке только шёпотом, и не на ночь глядя. Дорогу в ту сторону позабыли, раз не любит дед Гордей, когда его дом гости непрошенные тревожат.

Тогда ещё не бабушка, а мама Прасковьюшка знала правду, да помалкивала. Неизвестно, чем бы дело обернулось, если бы в деревне узнали, как она Володьку-Егозу в бане от пакостной синюшной краски отскребала, как отец его высек за баловство, приговаривая: «Тебя в школе учат дураков пужать до полусмерти? Я те покажу химию!» С того дня Володьке запретили химичить в летней кухне, убрали колбы и реактивы под замок, «саван» распороли обратно на простыни, и Прасковьюшка спрятала их на самое дно сундука. Домочадцы повздыхали, поохали, но никому не сказали. Вскоре Володька-Егоза выпилил дыру в крыше сарая, чтобы за звёздами наблюдать. После сарая был сад, в котором Володька на яблоньки прививал пророщенные из косточек мандарины. Затем растущий кристалл медного купороса в стекляшке… Выдумки неугомонного Володьки порою сменяли друг друга быстрее, чем день и ночь. Известная малому кругу посвящённых правда об избушке деда Гордея так и не выплыла наружу. И хорошо, потому что благодаря своей жутковатой славе избушка сохранилась в целости и сохранности. И теперь именно сюда бабушка Прасковьюшка привела Егорку и Змея Добрыныча. Вихорёк опасливо плёлся позади.

– Не боишься, Егорушка? – ласково спросила бабушка, когда они подошли к ветхой избёнке.

– А чего бояться? – удивился Егорка. – Нет ведь никаких привидений. Это же папа делал баскервильскую мазь. Ты не знаешь, её больше не осталось?

Мальчик заглянул под прогнившую лавку у крыльца, надеясь среди ржавых жестянок и смешных пузатых флакончиков найти банку светящейся в темноте краски. Но Володька-Егоза хорошо умел хранить свои изобретения. Разочарование, вспыхнув искоркой в Егоркином сердце, тут же погасло. Он посмотрел на Змея Добрыныча и не смог удержаться от смеха. Правая голова осматривала окрестности как царь свои войска на параде, Средняя радовалась долгожданному пристанищу, а Левая явно побаивалась, норовя при каждом шорохе нырнуть под крыло.

– Не пойму, как вы уживаетесь такие разные? – улыбнулся Егорка.

– Отлично! – улыбнулась Средняя.

– Вот так и страдаю, – буркнула Левая.

А Правая промолчала.

Бабушка Прасковьюшка пошарила под крыльцом, достала порыжевший ключ и отперла амбарный замок на входной двери.

– Ишь ты, даже не щёлкнул, – она озадаченно повертела ключ в руках и снова вставила его в скважину. Замок молча показал свой ригельный язык. Бабушка Прасковьюшка потрогала его, потёрла пальцы, понюхала их и брови её приподнялись. Она вдёрнула замок в кольца и принялась открывать и закрывать дверь. Поводила дверь взад-вперёд и не услышала скрипа. В этой избушке много лет никто не жил, а замок и дверные петли машинным маслом смазаны. Загадка.

– Ладно, разберёмся, – пробормотала бабушка Прасковьюшка и первой вошла в дом.

Внутри всё было закутано мягким чехлом пыли. Домотканые занавески, латунный самовар с трубой, деревянные лавки вдоль стен, часы-ходики и резные узорчатые полочки.

– А-а-ап-чхи! – не выдержал Змей Добрыныч. Все три головы дружно расчихались.

Облака пыли взмывали к закопчённому потолку и опадали вниз свалявшимися ошмётками.

– Я де ба-гу, – прогундосила Правая голова.

– Ап-чхи! – вторила ей Левая.

– Здесь дадо пдибдать, – предложила Средняя.

– Точно! Прибрать тут не помешает, – согласился Егорка.

– Я де багу! – возмутилась Правая и потянулась обратно к двери.

Бабушка Прасковьюшка вынула из подпечка веник и молча подала его Змею Добрынычу. Правая голова скривилась, Левая зажмурилась и обе спрятались под крылья.

– Не хотите, как хотите! – сказала Средняя голова, взяла веник в зубы и стала подметать пол.

– У тебя же лапы есть, – напомнил Егорка.

– Моими лапами мести токмо лёжа. На нижних я стою, а верхние коротковаты, – смущённо объяснил Змей Добрыныч и снова взял веник в пасть. В комнате потемнело от пылевого урагана.

– Егорушка, – позвала из сеней бабушка Прасковьюшка, – вот тебе ведёрко, сбегай, черпни водички из Порозихи.

Егорка спустился к реке, представляя, что век назад точно так же шёл за водой его прапрадед, тогда ещё мальчишка. Каким он был, этот мальчишка-прапрадед?

В зеленоватом зеркале реки отражались растущие на другом берегу деревья. Раздался всплеск, будто камушек в воду бросили. Егорка огляделся. Никого. И снова всплеск. «Рыба плещется, – догадался Егорка. – Хвостом бьёт». Мальчик постоял немного, надеясь увидеть, как рыбы играют в догоняшки, но рябь больше не щекотала зеркальную гладь Порозихи. Егорка зачерпнул пару раз воду и осторожно вылил, но рыба ведром не ловилась. Даже самый малюсенький карасик, не то что щука говорящая. Егорка вздохнул и пошёл по тропинке. Вскарабкавшись на крутой берег, мальчик еле удержал равновесие, столкнувшись с незнакомым светловолосым парнем в пятнистой военной одежде.

– Та-ак, – парень оглядел Егорку с головы до ног. – Это кто тут у нас хозяйничает?

Егорка не успел подумать, как руки и ноги сами начали действовать. Он бросил ведро под ноги белобрысому и побежал к избушке. Пока тот перепрыгивал через катившееся ведро, Егорка успел заскочить в дом и закрыть дверь на засов.

– Егорушка, что случилось? – спросила бабушка Прасковьюшка. – Где ведро?

– Там, – мальчик махнул рукой в сторону окна, – я им отбивался.

– От кого? – опешила бабушка и принялась шарить по лбу в поисках очков.

– От одного типа. – Егорка подкрался к окну и осторожно отодвинул край занавески.

Тип в камуфляже шёл к избушке с ведром в руке и улыбался.

Глава 8

Хлипкая дверь содрогалась от мощных ударов. Змей Добрыныч спрятался за печку. Бабушка Прасковьюшка вооружилась ухватом и подошла к двери.

– Кто там балует? – гневно пробасила дверь. – Открывай!

– А ну прекрати двери вышибать! – прикрикнула бабушка и стук умолк.

– Бабуля? Ты, что ли? – удивилась дверь.

– Да я-то бабуля, а ты кто такой?

– Бабуля, это же я, Мишка!

– Мишенька! – ахнула бабушка Прасковьюшка и кинулась открывать. – Тьфу ты, напасть какая! Дверь заклинило.

– Сейчас мы её подымем, – отозвался невидимый Мишенька и дверь поднялась. Бабушка Прасковьюшка выдернула из скоб засов и отворила дверь.

Тип в камуфляже кинулся обниматься. – Бабуля! – Потом он повернулся к Егорке и протянул руку. – Ну, здорово, братка.

Егорка переводил взгляд с типа на бабушку и обратно.

– Мишенька, а мы тебя через неделю ждали! Это же твой брат двоюродный, – сквозь слёзы объяснила Егорке бабушка Прасковьюшка.

– Как брат? – растерялся Егорка.

– Тётки твоей сын. У твоего отца сёстры Галина, Полина и Устина. У Галины дети Тима и Тома. Устинины дочки Лида и Люда. А у Полины хлопцы Миша и Гриша.

– А почему я его не видел никогда?

– Да видел ты меня, видел, – улыбнулся Миша и его веснушки улыбнулись тоже. – Только ты маленький совсем был. Я в другом городе в институте учился, а потом в армии служил, – объяснил брат Миша.

– А-а-а… – протянул Егорка. Всё неожиданное он всегда воспринимал насторожённо. Хотя он и слышал о папином племяннике Мише, мальчик снова покосился на новоявленного родственника. – А разве из армии в такой форме возвращаются? У тебя вон даже погон нет.

– Ох, и недоверчивая ты личность! – усмехнулся Михаил. – Ты что же, хочешь, чтобы я по лесу в парадке ходил? Замарается, не ототрёшь. А это мой старый гражданский камуфляж.

– Гражданский камуфляж? – Егорка окончательно запутался.

– Гражданский, в смысле, не армейский. А что камуфляж, так при моей работе это самая удобная одежда.

– А что за работа? – не удержался от вопроса Егорка.

– Лесник. С понедельника заступаю в наше лесничество, – похвастался Михаил.

– И что, этому в институте учат? – В институте Егорка часто бывал с бабушкой-профессором, но представить улыбчивого Мишеньку в камуфляже за партой не мог.

– А как же, в лесо-техническом.

Бабушка Прасковьюшка вытирала слёзы морщинистой рукой.

– Бабуля, ты чего плачешь? – Михаил достал из кармана белоснежный платок и протянул его старушке.

– От счастья, Мишенька, от счастья, – всхлипнула бабушка Прасковьюшка.

И тут из-за печки раздалось звонкое «А-ап-чхи!»

– Кто там? – насторожился брат Миша.

Бабушка Прасковьюшка потянула его за рукав и спросила: – Мишенька, а ты давно приехал?

– Утром.

– И сразу в лес?

– Ой, бабуля, я так по нему скучал! Нигде больше такого леса нет, как дома! Наш лес особенный.

– А ты в нашем особенном лесу ничего… особенного сегодня не встречал? – осторожно поинтересовалась бабушка.

– Ты тоже заметила? На развилке Чарыша и Порозихи костровище.

– Там всегда улов большой, – напомнила бабушка Прасковьюшка.

– А в лесу полно меток, – продолжал Михаил. – Кто-то вешки ставил: веточки надломил, стрелки на коре процарапал. И фантики валяются, обёртки. Это чужак, нашим-то жалко свой лес портить.

– Мишенька, – встрепенулась бабушка Прасковьюшка, – а замок и петли маслом не ты смазал?

– Какой замок? – не понял Михаил.

– Значит, не ты, – вздохнула бабушка. – Пойдём, покажу.

Мишенька мгновенно переменился: из добродушного заботливого внука превратился в лесника, наткнувшегося на чужие следы в своём лесу. Смеющиеся серые глаза сузились в щёлочки. Изучив замок и петли, Михаил сделал выводы, которые ему не понравились: – Прячется кто-то в нашем лесу. А зачем – не знаю.

– Может, браконьер? – предположил Егорка.

– Вряд ли. Сети вроде нигде не прикопаны, а если б он стрелял – в деревне бы услышали.

– Тогда кто? – встревожилась бабушка Прасковьюшка.

– Это точно чужак. Деревенские в дедагордееву избушку ни за что не полезут.

– Мишенька, а может это свои? В нашей-то семье все знают, что привидения никакого нет. Может, Гриша?

– Бабуля, Гришка в плаванье уже четыре месяца, а замочек смазали явно на днях. Я сегодня, как приехал, первым делом мамке подарки отдал, а вторым – обзвонил всех, пригласил моё возвращение отпраздновать. Лидка с Людкой экзамены на врачей сдают, и тётка Устя с дядь Колей поехали в город их поддержать.

– Поехали-таки? – удивилась бабушка Прасковьюшка. – А мне не сказали.

– Волновать не хотели. Тимка с Томкой в лагере вожатыми, тёть Галина там начальник смены, а Константин Петрович физкультуру ведёт.

– Это я знаю, – кивнула бабушка Прасковьюшка.

– Вот и получается, – Михаил почесал затылок, – что ничего не получается.

Из-за печки выскользнул Змей Добрыныч и откашлялся.

– Кхм, кхм. Я извиняюсь, – вкрадчиво произнесла Правая голова, – однако, ежели вы интересуетесь, кто по лесу шастал, то мы его видали.

– Я ничего не знаю, – выпалила Левая.

– Не отрицай, – строго сказала Средняя, – мы все его видели.

– Не видел, – продолжала упорствовать Левая голова.

– Мы, – Правая и Средняя головы подались вперёд, – вашего лазутчика видали. Безынтересный мужичонка. Пустой.

– В каком смысле пустой? – оживился Егорка.

– Не сиделось тебе за печкой, – проворчала бабушка Прасковьюшка, – обязательно надо было выступить.

– Мне ужо словечко нельзя вставить? – обиделась Правая голова.

Лесник Михаил снова превратился в Мишеньку, глаза его стали как два серебряных блюдца, а рот открылся и безуспешно пытался что-то сказать. Наконец он выдавил: – Бабуля, это что? Это кто? – исправился он.

– А, – махнула рукой бабушка Прасковьюшка, – найдёныш змеиный. В лесу на него набрели.

– А что он там делал?

– Под кустом сидел. Он крыло повредил, – объяснил Егорка.

Змей Добрыныч вышел на середину комнаты, несколько раз повернулся, чтобы Мишенька мог как следует его рассмотреть и сел.

– Коли вам без надобности, – оскорблено заявила Правая голова, – то и не буду рассказывать.

– Расскажи! – попросили все.

Правая голова выжидала, надеясь, что её поуговаривают.

– Да чаво рассказывать, – не выдержала Средняя, – бродил нехороший человечишка.

– Почему нехороший? – заинтересовался Егорка.

– Жадный, на подлость готовый, – ответила Средняя голова. А Левая добавила: – Клад он ищет.

– Клад?! – изумились Егорка и Михаил.

– Откуда знаешь? – спросила бабушка Прасковьюшка.

Правая голова надменно глянула и отвернулась, Левая виновато потупилась, а Средняя сказала: – Я какой-никакой, а Змей. Сокровища за семь вёрст чую: и клады, и жилы золотоносные, и залежи камушков самоцветных. И в людях понимаю. Гляну – и сразу ясно, что за человек.

– Да ну? – не поверил Егорка. – А я что за человек?

– Ты добрый. Честный. В беде не бросишь. Я тебя три дня ждал.

– Как – ждал?

– Сидел и ждал, когда появится человек, которому открыться можно.

– Так ведь люди ходят, как они тебя не увидели? – спросила бабушка Прасковьюшка.

– Как же меня приметить, коли я того не желаю? – хмыкнул Змей Добрыныч. – Я им глаза застил, они мимо и проходили, меня не видали.

– Полный обман зрения? – потрясённо спросил Егорка.

– Когда полный, когда худой, – трижды кивнул Змей Добрыныч.

– Значит, тебя никто не видит, – уточнил Михаил.

– Почто не видит? Видит. Токмо я ить разный бываю. Когда кустом прикинусь, когда птахой.

– Как это? – не поверил Егорка.

Змей Добрыныч хитро на него посмотрел и… исчез. На том месте, где он только что сидел, появилась… вторая печка, точь-в-точь, как та, что стояла в кухне. Егорка подскочил с лавки и выбежал на улицу, обогнул дом, вернулся и, отдышавшись, сказал: – Халтура это, а не обман зрения. Труба на крыше по-прежнему одна.

Новоиспечённая печь вздрогнула, зашаталась и стала размытой, будто по воздуху пошли волны. Через минуту на месте «печки» сидел Змей Добрыныч и возмущался: – Я должон потолок нарушать, чтоб ты мне поверил? Опосля зальёт избу-то. – Правая голова фыркнула, а Средняя хитро улыбнулась и загадочно сказала: – Посмотрим, чаво ты на это скажешь.

Едва договорив, Змей Добрыныч исчез. А на его месте оказался… ещё один Егорка. Бабушка Прасковьюшка и Михаил невольно переводили взгляды с одного Егорки на другого, а мальчик заворожённо разглядывал своего двойника. Тот подмигнул и высунул язык. Егорка подошёл вплотную к своей копии. Удивительно, но всё-всё у поддельного «Егорки» было настоящим – глаза, волосы, руки, ноги. Он был вполне живой и поправдишный, их можно было перепутать. Бабушка Прасковьюшка перекрестилась, а Михаил, осев на лавку, зажмуривал и открывал глаза, надеясь, что наваждение рассеется.

Егорка рассмеялся и сказал двойнику: – Ну, ты даёшь! Это оптическая иллюзия или ты меняешься на молекулярном уровне?

Двойник качнулся, воздух снова зарябило, а когда волны кончились, перед Егоркой стоял довольный, улыбающийся во все три рта Змей Добрыныч.

– Видали? Я хоть и Добрыныч, а змеиное ремесло знаю. Хошь, я им обернусь? – дракончик показал на Михаила.

– Только попробуй, превратись в меня, я тебя так взгрею, – пообещал Михаил.

– Ой, напужал! Да я тобой обернусь и сам тебя ка-ак вздую, – вредничала Правая голова.

– Я вам обоим всыплю, если не угомонитесь, – вмешалась бабушка Прасковьюшка. – Ей-богу, как дети малые. Вечер наступает, надо решать, что со Змеем делать, а вы собачитесь.

Егорка посмотрел на окошко, сквозь давно немытые стёкла которого падал тусклый свет, и мальчику показалось, что за окном мелькнуло чьё-то лицо. И тут же пропало. Егорка выглянул в заросший бурьяном двор, но никого не увидел, лишь ивовые ветви качались у трухлявого забора. Егорка вернулся в избушку и на всякий случай плотно прикрыл дверь.

– Что, Егорушка? – встревожилась бабушка.

– Так, показалось.

– Помаячило, говоришь? – рывком поднялся Михаил и быстро вышел. Несколько раз он, проходя мимо, полностью заслонял окошко своей широкоплечей фигурой и в избе наступали сумерки. Возвратился Михаил недовольный: – Шастал кто-то, возле дома наследил и у забора прятался.

– Куда ж мы теперь Змея денем? – растерялась бабушка Прасковьюшка. – Мы его здесь укрыть хотели. А теперь куда?

– Домой возьмём, – предложил Михаил.

– Ни за что! – воскликнула Левая голова. – Переполох подымется, скотина взбесится, а мужики побегут с вилами да коромыслами мне бока отбивать!

– Какие там коромысла, со шлангами побегут, – пошутил Михаил.

– Оставить его одного мы не можем, – начал рассуждать Егорка, – потому что он …

– Раненый, – продолжил Михаил.

– Набедокурит, – одновременно произнесла бабушка Прасковьюшка.

– И взять его в деревню тоже не можем, – продолжал Егорка.

– Не можете! – подтвердила Средняя голова.

Все пригорюнились.

– Для меня в этой задаче слишком много неизвестных, – вздохнул Егорка. – Что у вас тут ещё есть, кроме деревни, леса, реки, озёр и лесничества?

– Мельница есть, ферма, пасека, – начал перечислять Михаил и вдруг замолчал.

Бабушка Прасковьюшка подхватила: – Молодец, Мишенька! Туда мы и поедем.

– К пчёлам? – спросил Егорка.

– К тёте Яге, – уточнил Михаил.

– К бабе Яге?! – отшатнулся Змей Добрыныч.

– Баба Яга в сказках живёт, а тётушка Ягуша – на пасеке, – объяснял Михаил.

– Она тоже наша родственница? – после всех сегодняшних открытий Егорка уже ничему не удивился.

– Зачем родственница? – переспросил Михаил. – Соседка.

– Имя у неё знатное, – похвалил Змей Добрыныч. – С таким имечком бояться нечего.

– Уж больно ты разговорчив, я погляжу, – нахмурилась бабушка Прасковьюшка. – Идти далеко, мало ли кого встретим. Давай-ка превращайся в какую-нибудь вещицу, да поменьше.

Змей Добрыныч сверкнул глазами и мгновение спустя вместо дракончика на полу стояли часы-ходики, такие же, как на стене.

– И то дело, – одобрила бабушка Прасковьюшка и положила «ходики» в свою корзину с грибами.

Глава 9

Вихорёк неприязненно косился в сторону телеги. Вроде всё по-прежнему, но чутьё кричало об опасности, которую он не мог разглядеть и понять. Конь торопился, вырываясь из упряжи. Что именно опасного у него за спиной, он не понимал, но знал, знал, знал, что опасность появилась снова. Как в лесу с тем Змеем, которого теперь не было видно, а ощущение, что он рядом, осталось и щекотало Вихорьку ноздри, и покалывало кожу тоненькими иголочками страха, и заставляло сердце биться быстрее, и скакать изо всех сил.

– Тише ты, окаянный, – проворчала бабушка Прасковьюшка и попросила: – Мишенька, придержи вожжи, а то сам расшибётся и телегу перевернёт.

– Телега-экспресс, – восхитился Егорка. Деревья, кусты, цветы мелькали, сливаясь в одну размытую палитру. – А я не знал, что лошади такие скоростные бывают.

– Это он со страху, – объяснила бабушка Прасковьюшка. – На моей памяти такими быстрыми лошадки в войну были. Тогда в лесу волков развелось прорва. Посреди бела дня в сёла волчья стая заходила и сараи грабила. – Мысли бабушки Прасковьюшки перенеслись в те годы, когда она, девчонка, вместе с другими детьми из-за нашествия волков боялись идти домой после занятий. Они отогревали дыханием и ладошками заледеневшие стёкла класса и смотрели на сторожа Федотыча, стрелявшего на крыше из берданки, чтобы прогнать волков. Очнувшись от воспоминаний, бабушка Прасковьюшка повторила: – Ох, и быстро лошадки в ту пору бегали!

За Чупино свернули в луга, попетляли вдоль старого русла Порозихи и остановились у высокого забора. Егорка оглядел частокол – может, не надо сюда заходить? Сбежать через такую ограду непросто. Михаил подошёл к забору и нажал кнопку. «Электрический звонок», – удивился Егорка. Почему-то имя Яга и техника казались ему несовместимыми. Через пару минут в заборе приоткрылось окошечко, а потом распахнулась калитка.

– Заходите, гости дорогие, – радушно улыбалась хозяйка. Егорка съёжился: «Точно Яга!» Длинные зубы, обнажившиеся в улыбке, длинный нос, длинные руки, протянувшиеся к нему. – Это кто у нас такой хороший?

«Съест! – подумал Егорка, – и не подавится!»

А бабушка Прасковьюшка кинулась обниматься.

– Ягуша! Как ты?

– Да что мне сделается? Живу, хлеб жую.

– Тёть Яга, – пробасил Михаил, – здрасьте!

– Мишенька! – всплеснула костлявыми руками Яга. – Не признала. Возмужал-то как!

«Мишу съест первым», – сообразил Егорка.

– И не говори, Ягаша, – заплакала бабушка Прасковьюшка. – Вон как армия из мальчишек мужчин делает. Смотрю и не верю: неужто мой внук такой взрослый?

– Бабуль, ты чего опять? – засмущался Михаил. – Тёть Яга, скажите вы ей, чтоб не плакала.

– Пусть поплачет, Мишенька, – Яга обняла бабушку за плечи и повела к дому. – Это счастливые слёзы.

Егорка забрал из телеги корзину с часами-ходиками и Вихорёк сразу успокоился. Михаилу показалось, что нарисованный на ходиках котёнок улыбнулся.

Егорка рассматривал двор. Яблони, вишни, смородина, облепиха, крыжовник – всё посажено в шахматном порядке. Огород расчерчен грядками как тетрадь в линеечку. Вот только сарая нигде не было видно и Егорка спросил у брата, где тётя Яга своё хозяйство прячет.

– Да на что ей сарай? Вот её хозяйство.

Дальняя часть двора заросла луговыми травами, но как-то уж очень аккуратно заросла. «Засеяли!» – догадался Егорка. А на этом домашнем лугу стояли нарядные яркие ульи. Зелёные, синие, жёлтые, голубые, оранжевые, сиреневые. «Кроме красного вся радуга», – отметил Егорка.

– Тётя Ягаша в своих пчёлках души не чает, а они в благодарность пыльцу таскают. Она мёдом торгует, а если ей молоко понадобится или мясо, так она их покупает или на мёд меняет. Ого, уже семь!

– Откуда ты знаешь? – удивился Егорка. – Ты же без часов.

– Вот мои часы! – рассмеялся Михаил. – Сам погляди, ноготки закрылись, спать легли, а табак душистый ещё не расцвёл. Значит, сейчас больше шести, но меньше восьми.

– Ух, ты! – восхитился Егорка. – Я так не умею. Научишь?

– Конечно, братка. Пойдём в дом.

Всё вокруг было ухоженным, домик ярко окрашен, как детские аттракционы в парке. «Заманивает», – решил Егорка. Но с бабушкой Прасковьюшкой и Михаилом было почти нестрашно.

Внутри дом оказался не покрашенным. Совсем. Стены, пол, стол, лавки, шкафы, кровати – всё деревянное. Была в этом скромном деревянном доме какая-то торжественность. Белоснежные занавески, скатерти и покрывала расшиты красно-чёрными узорами. На печи цветы и алые петухи нарисованы. И было так забавно смотреть на своё отражение в сияющем самоваре, и так приятно пить чай из стаканов в подстаканниках. Тётя Яга угощала их вареньями и мёдом – первоцветом, гречишным, липовым, клеверным, с донника и разнотравья, и сокрушалась, что нет у неё горного мёда. Егоркины глаза начали слипаться, и застольный разговор слился в далёкий гул. Брат Миша подложил Егорке под голову свёрнутый бушлат. Сквозь полудрёму донёсся знакомый противный голос.

– Да-а, сами медок уплетаете, а мне – в корзинке лежи?

Егорка так и подскочил. Недовольный Змей Добрыныч примостился на лавку, макнул когтистый пальчик в гречишный мёд и сунул в пасть Правой головы.

– А мне? – заныла Левая.

– Прекрати лапами есть, – прошипела Средняя.

– Начинается, – вздохнула бабушка Прасковьюшка.

Тётя Яга окаменела, рука с чашкой застыла в воздухе. Михаил разжал её пальцы и поставил чашку на стол. Тётя Яга смотрела на Змея Добрыныча, не моргая.

– Что ты наделал! – упрекнула дракончика бабушка Прасковьюшка.

А тот, как ни в чём не бывало, черпал мёд пальцами, чавкал, толкался головами и ссорился.

– Перестань жадничать, – сказал Егорка. – Сейчас мы возьмём три ложки и тебя покормим.

Тётя Яга прошептала с умилением: – Какой хорошенький!

Лицо её осветила счастливая улыбка, и Егорка заметил, что у тёти Яги очень добрые глаза. Она ловко кормила мёдом Змея Добрыныча, а когда тот, объевшись, отодвинулся от стола, сказала: – Я будто снова маленькой девочкой стала, когда мама читала мне сказки.

Бабушка Прасковьюшка обняла её и погладила по голове: – Ягашенька, дорогая.

– Тёть Яга, а можно мы с Добрынычем у вас переночуем? – спросил Михаил.

– Конечно, оставайтесь, – обрадовалась тётя Яга.

– В деревню мы его взять не можем, вся живность взбеленится, – извинилась бабушка Прасковьюшка.

– Мои пчёлки не взбесятся, – засмеялась тётя Яга, – они у меня ласковые.

– Не шали, веди себя хорошо, – наказывала Добрынычу бабушка Прасковьюшка.

– Молочка не забудь, – напомнила Правая голова, – ты обещала.

– И яиц всмятку, – откашлявшись, произнесла Средняя.

– Зачем везти издалека, когда у меня всего полно. Сейчас бабушку с Егоркой проводим, а потом и яичек сварим, и молочка погреем. С мёдом.

Бабушка Прасковьюшка стала прощаться.

– Не волнуйся, Мишенька, я Полину предупрежу. За то, что ты у Ягаши остался, твоя мама не обидится.

Михаил остался в доме со Змеем Добрынычем. Егорка вышел на улицу. И снова восхитился продуманным порядком. Двор и сад тёти Яги выглядели как картинки из маминого журнала по садоводству. Егорка вспомнил, как вместе с мамой выращивал рассаду цветов на подоконнике, как сажали эти цветы возле подъезда. Вспомнил и затосковал. Мама далеко, слишком далеко, а ему так хочется прижаться к ней, вдохнуть мамин запах, не похожий ни на один запах в мире – особый аромат выветрившихся духов, котлет, детского мыла. От мамы всегда пахло делами – сваренным обедом, поглаженным бельём, вымытой посудой, стиркой, цветами, и какими-то незнакомыми ароматами, въедавшимися в мамины волосы за день в лаборатории. Егорка любил уткнуться в маму и молча сидеть с ней в обнимку. И сейчас ему так хотелось, чтобы мама была рядом! Водные улитки сползали по щекам, но Егорка не плакал, нет – он же мальчик, и он уже не маленький. Просто он соскучился по маме.

Бабушка Прасковьюшка заметила, что Егорка отошёл в сторонку и шмыгает носом, и выразительно переглянулась с тётей Ягой. Та кивнула, взяла серп и срезала возле ульев охапку душистых трав. Вихорёк обрадовался, когда она вынесла траву за ворота, но тётя Яга прошла мимо него к телеге, и конь разочарованно замотал головой. Тётя Яга разложила травы на сено, сняла с себя фуфайку и постелила сверху, а потом взяла Егорку на руки. От её синего рабочего халата пахло мёдом и дымом. Она положила мальчика на телегу, погладила по голове и распрощалась.

Бабушка Прасковьюшка натянула вожжи. Егорка разглядывал огромное бесконечное ярко-синее небо. Солнце закатилось за лес, и оттуда разливался жёлто-оранжевый свет. Казалось, он идёт от земли. Егорка вспомнил, как в книжках рисуют открытые сундуки с сокровищами, от которых исходит яркое сияние. «А может, это и не солнце вовсе, а тот кладоискатель нашёл такой сундук и открыл его? – подумал мальчик и одёрнул себя. – Глупости! Это же элементарная оптика». Затем мысли его перетекли к знакомству с дракончиком, с братом Михаилом, с тётей Ягой.

– Ба, а тётя Яга не станет бабой Ягой? – спросил он.

– Что ты! Никогда.

– А почему тогда её так зовут?

– Имя у неё созвучное – Ядвига. Её когда привезли сюда, очень уж похожа была на маленькую бабку-ёжку: костлявая, волосы клочьями, ребятишки к ней играть, а она как дикарка сторонится. Они её спрашивают, как зовут, а она сквозь зубы буркнула что-то, им показалось «Яга». Так и прилипло навсегда.

– А зачем её привезли и откуда? – Егорка сам не знал, для чего ему это знать, но во всём любил ясность.

– Как зачем? Да ведь у нас здесь в войну детский дом был, таких детей со всей страны везли.

– Каких «таких»? – не унимался Егорка.

– Голодных, слабых. У которых… – бабушка Прасковьюшка запнулась, подбирая слово, – семьи не стало.

– А куда делась её семья? – не мог представить Егорка.

– В Ленинграде осталась. Там многие тогда навсегда остались. А детей сюда и после войны детей привозили – у нас природа богатая, еда целебная и школу большую построили.

– А почему тётя Ядвига после войны домой не вернулась?

– Не к кому ей возвращаться. Теперь её дом здесь.

Егорке стало ужасно жалко тётю Ягу.

– А семья? Ведь должна она была завести семью, когда выросла.

– Семья, Егорушка, не собака, её на базаре не купишь и не заведёшь, – рассмеялась бабушка Прасковьюшка. – У кого есть дети и внуки, у кого нет. Когда человек одинокий, с ним кто рядом живёт, тот и семья.

– Поэтому её зовут тётя Яга, что она всем тётя? – догадался Егорка.

– Кому уехать по делам надо, а детей оставить не с кем, к Ягаше везут. Она детей любит, балует их. Дети её в ответ любят, взрослые уважают. Так что мы все её семья.

– И я? – обрадовался Егорка.

– И ты.

Егорка подумал, что будет называть Ядвигу только тётей, а то если её бабушкой звать, то получится баба Яга. А какая же она баба Яга, если она добрая и всех любит? Мальчик почувствовал, что его клонит в сон и резко сел.

– Ты чего подскочил? – удивилась бабушка Прасковьюшка.

– Буду за дорогой следить. А то вдруг я засну, и ты уснёшь, и мы заблудимся.

– Не заблудимся, – успокоила бабушка. – Вихорёк дорогу знает. Если мы уснём, он телегу прямо к дому привезёт, а там уже дед нас выглядывает.

Егорка лёг на фуфайку и стал продавливать в сене удобную ямку. Вспомнил тётю Ягу в этой фуфайке и спросил:

– Ба, а почему тётя Яга в такую жару в куртке? Я в футболке, а она в фуфайку кутается.

– Блокадница она. До сих пор не отогрелась.

Егорка хотел спросить, что значит «блокадница», но язык его уже не слушался, мысли путались, а глаза закрывались. Травы под фуфайкой навевали сон, мерное поскрипывание колёс убаюкивало, и мальчик уснул. Он не видел, как они въехали в деревню, не слышал, как лаяли собаки, приветствуя их повозку, не почувствовал, как дед Архип перенёс его на кровать. Егорка крепко спал, и в его сне крыло у Змея Добрыныча зажило, дракончик с Егоркой на спине летал над лугом, а тётя Яга и Миша махали им снизу и улыбались.