Читать книгу Первый подвиг Змея Добрыныча - Юстасия Тарасава - Страница 1

Глава 1

В самой большой на свете стране посреди необъятных сибирских просторов притаились маленькие древние моря. Это они по сибирским меркам маленькие, а для всего мира очень даже большие – на акватории одного такого озера можно спокойно разместить рядышком государства Мальдивы, Мальту, Сан-Марино и Бермудские острова*. А таких стран как Монако и вовсе поместилось бы триста шестьдесят четыре, почти как дней в году*. А ведь в Сибири этих необычных солёных-пересолёных морей не одно и даже не сто, а многие тысячи! В одном только нашем* крае больше двух тысяч солёных озёр. Вернее, морей. Учёные приезжали, озёра изучали, воду набирали, в лабораториях проверяли и, проверив, сказали: "По составу – самая что ни на есть океанская водичка". Да откуда же в сибирских озёрах вода как в океане? А, оказывается, был здесь океан*! Раньше, давным-давно, на том месте, где теперь леса густющие и поля цветущие, океан был. И остались от него моря солёные, хоть и притворяются озёрами, а на самом деле это потомки древнейшего океана. И древнейшей истории.

На берегу одного из этих доисторических озёр стоит пионерский лагерь. Пионерский – детский лагерь летнего отдыха, значит. Родители в него детей отправляют покупаться, здоровья набраться, солёной водичкой усталость смыть. Шутка ли – учебный год ребёнок закончил. По школьной программе только дети учиться могут, а взрослый бы ни за что не выдержал, по такой программе год проучился – два отдыхать надо. Вот и отправляют детей на лето в лагерь отдыхать, играть, танцевать, новых друзей узнавать, спортом заниматься да в озере купаться. А для чего ж ещё каникулы придуманы? Чтобы весело было и для здоровья полезно. Вот для этого пионерские лагеря и строят. А почему лагерь на берегу озера поставили? Да потому что озеро целебное, вода в нём лечебная, грязь чудодейственная, со всего света приезжают на озеро лечиться. У кого ноги болят, у кого руки, у кого спина, у кого нос или горло, все на солёное озеро едут. А озеро что? Ему не жалко воды своей людям дать, пусть выздоравливают. Всё лечит озеро своей водичкой успокоительной и грязью целительной. Всё, кроме глаз. Потому что вода в озере такая солёная – куда там морю до него! Ну, разве что Мёртвое* море сравниться может. Такая вода для глаз слишком жгучая, нетерплючая. Если в глаза попадёт – их сразу пресной водой промывать надо. А если хлебнёшь нечаянно воды из такого озера, во рту горько становится и солёно, будто стакан соли растворили в каждом глотке. Ох и горькущая вода! Потому и назвали озеро Горьким. Кто назвал, когда? Не знаю. Но все его так зовут, и мы его так называть будем.

Стоит, значит, на берегу Горького озера лагерь пионерский, домики деревянные среди высоких сосен в тенечке отдыхают, дорожки каменные на жёлтом песочке загорают, а в сторонке качели, карусели, беседки и скамеечки, вдруг кто присесть захочет, с друзьями поболтать или книжку почитать. И на каждом домике номер написан и улица, будто не лагерь это, а самый настоящий детский городок – улица Дружная, улица Весёлая. Улица Озёрная – та, что ближе всех к озеру, улица Вкусная – там, где столовая. Чуть в стороне улица Спортивная с большущим стадионом, на Здоровой улице медпункт Пилюлькино, а на Развивалкиной и Самоделкиной улицах всякие разные кружки и секции. На любой вкус выбирай, всё есть: и футбол, и пионербол, и волейбол, баскетбол, и теннис, и бильярд, и тренажёры, и шахматы, и лёгкая атлетика, и водное поло в бассейне с пресной водой, и тир с мишенями, и полоса препятствий с барьерами, и кружок моделирования, и мастерские, где поделки разные учат делать, и танцы, и пение, и цирковая студия, и игротека, и библиотека, а по вечерам дискотека. Есть в лагере и компьютерный зал, но туда почти никто не ходит – некогда потому что, да и скучно за компьютером торчать, когда вокруг столько интересного. Словом, не лагерь, а целый город, и жизнь в этом городе кипит, всё время что-то происходит. Утречком лагерь проснётся, солнышку улыбнётся, и давай зорьку-побудку играть, чтобы дети вставали и на стадион бежали. Зарядку делать. А после зарядки умываться, в домиках убирать, кровати заправлять и в столовую шагать. Завтракать. А после завтрака занятия разные, потрясные. То конкурсы, то викторины, то бегалки-прыгалки-лазилки, то спектакли ставят, то концерты устраивают, ни минуточки без дела не сидят. Не успеешь оглянуться – а уже обед наступил. А после обеда тихий час, кто хочет спит, а кому не спится – на кровати валяется, своими делами занимается, кто песни пишет, кто ведёт дневник, а кто не привык, тот просто ленится, воздухом сосновым прогретым да ветерком с озера солёным дышит и радуется. А чего ж не радоваться, когда лето и каникулы, и всё хорошо? А там, вроде только лёг, а уже на полдник идти надо. И снова игры да развлечения, в лагере к этому серьёзно относятся, что ни день, то новая придумка. Даже люди такие специальные есть, вожатыми называются, они следят за тем, чтобы детям интересно и полезно было, чтобы все играли, отдыхали, новым навыкам учились и лучше становились. Отдых – дело серьёзное, его на самотёк пускать никак нельзя. Каждый вожатый за свой отряд отвечает, а старший вожатый – за весь лагерь. Вот ведь работа какая – каникулы детям организовать, да всё придумать, да нарисовать, да костюмы сшить, да песни спеть, да костёр развести, да в поход повести, да мало ли чего ещё вожатому делать приходится. После ужина в клубе праздник, а уж поздно вечером, когда все дети натанцуются и по домикам разбредутся, зубы почистят и спать лягут, вожатые собираются на тайные планёрки и договариваются: что бы такого увлекательного завтра с утра до вечера детям придумать? Вот поэтому-то в лагере скучать некогда.

Так вот, в этом самом нескучном лагере оказался – кто бы вы думали? Егорка. Тот самый Егорка из Научного Городка. Или из Академгородка, или Наукограда, я точно не помню. Ну, тот, который Змея Добрыныча нашёл.

Егорка-то от учёбы никогда не уставал, он учиться всегда рад, да только у учителей столько сил нет учить, сколько Егорка учиться хочет. А если Егорка от школы не устал, то почему же он в лагерь поехал? Из-за Фроси, конечно, из-за чего же ещё. Фрося поехала в лагерь с "Сентябринками"*, и Егорка поехал. Они с Фросей как ниточка с иголочкой, куда она, туда и он. А вдруг Фросе помощь понадобится или защитить потребуется, а Егорка тут как тут. От кого защитить – не знаю, да и Егорка сам не знал. Может где и есть мальчишки, которые девчонок обижают, но я таких никогда не видела. У нас в Сибири так заведено: девочкам надо помогать и всегда их защищать. А иначе какой же ты парень? Кто девочку обидит, тому никакого почёта, один позор. Да и другие мальчишки вздуть за это могут. Вот и получается себе дороже девчонок обижать: и позорище, и синяки да шишки. Поэтому Фросю обидеть в лагере никто не мог, и Егорка это знал. Знал, но всё равно вместе с ней поехал. На всякий случай. Так надёжнее. Вот и оказался Егорка на берегу солёного озера в самом лучшем лагере на свете. Таком же, как и все остальные.

Глава 2

В лагерь Егорка впервые в жизни попал. И лагерь ему не понравился. Совсем. Всё было не так, как он ожидал. И совсем не похоже на кино про Петрова и Васечкина или про Костю Иночкина. Это был какой-то не такой лагерь! Неправильный. В этом неправильном лагере вставать приходилось каждое утро ни свет ни заря, и не буркнешь "Встаю!", а сам головой под подушку занырнёшь и дальше спишь, как у бабушки в деревне. Нет. В лагере встаёшь и на зарядку идёшь. А на улице зябко, сыро, роса на траве и настроение пасмурное, даже если на небе ни тучки. Лагерь Егорка не любил. Особенно по утрам, спросонья. И ещё днём немножко, когда всякие там линейки и мероприятия, и строем ходить надо, и глупые речёвки возле столовой кричать: "Открывайте шире двери, мы голодные как звери!". Егорке представлялось стадо бегемотов, носорогов, зебр или стая львов, или ещё каких-то неуместных в лагере животных. И кто только эти кричалки придумывает? Ну и вечером, конечно – Егорка терпеть не мог дискотеки, девчонки танцуют, а он стоит, скучает, стенки подпирает и вздыхает. Он из-за этих дискотек домой бы уехал давно. Но Фрося-то здесь останется, а куда же он от неё уедет? И Егорка терпел. Ждал, когда смена кончится. Ну, это первые денёк-другой. А потом в кружок моделирования записался, в пионербол играть научился, книжку Жюль Верна в библиотеке взял, и как-то сам не заметил, как в лагере обжился и прижился. Только очень по звёздам скучал. Дома-то у Егорки привычка была по ночам на небо смотреть и звёзды разглядывать, а в лагере распорядок, ночью спать надо. А как же спать, если со звёздами не поговорил, про день им не рассказал, их рассказ не послушал? Если ночное небо колыбельную тебе не спело, как же тут заснёшь? Егорка, хоть сам петь и не умеет, а песни звёзд понимает и все-все созвездия на небе знает, только глянет и сразу узнаёт и рукой им машет: "Привет, Лебедь*!", "Добрый вечер, Дракон*!", "Ой, до чего ж ты сегодня нарядная, Бетельгейзе*! В гости собралась?". Посидит у окна, поболтает со звёздами, и не заметит, как уснёт. А в лагере разве разглядишь звёздное небо из окошка, москитной сеткой затянутого, разве поговоришь с небесными друзьями, когда рядом соседи по палате разговаривают? В лагере – спать, и никакой астрономии! И Егорка мучился, ворочался, засыпал без звёзд трудно и непривычно долго. Как там они без него, на небе-то? Соскучились? Ну что за мука такая мученическая, неужели нельзя астронимический лагерь сделать, чтобы дети там по ночам в телескоп звёзды разглядывали, а днём лекции слушали? Егорка вздыхал, мечтал и, в конце концов, засыпал. И во сне видел яркие россыпи звёзд на чёрном бархатном небе. А порой случалось и новое созвездие открывал. Во сне. Даже жалко утром просыпаться было.

А Фросе в лагере всегда нравилось. У Фроси с утра настроение распрекрасное, даже если всё небо тучами затянуто, она светится как солнышко. А когда у Фроси настроение хорошее, она всё время что-то напевает и сама этого не замечает. А Егорка всё замечает и всё запоминает, и выводы делает. И удивляется: как так, Фрося в лагере каждый день радуется, и не скучно ей тут? И не надоедает? А Фрося удивляется: да как же не радоваться, когда такое всё чудесное и интересное кругом? Сосны разлапистые до небес вымахали, а корни у них такие причудливо переплетающиеся и огромные, что на них как на лавочке сидеть можно. Если смолой испачкаться не боишься, конечно. Фрося не боялась. Она любила сидеть, прислонившись к толстому сосновому стволу, и вдыхать густой сосново-морской запах. От озера пахло морем, путешествиями, дальними странами. По утрам Фрося просыпалась и сначала не могла понять, что она в лагере – ей казалось, что она с родителями на море. И запах тот же, и плеск волн, и чайки кричат. Фрося очень любила море, и "Сентябринки" любила тоже, и в лагере она каждый день радовалась-радовалась и никак нарадоваться не могла. "Никакое это не море, – объяснял ей Егорка, – это фитопланктон. Рачки всякие мелкие". Фрося никаких рачков в озере не замечала, а замечала, что вода солёная все царапины лечит, сначала щиплет, конечно, а потом – оп, и нет царапушки. А ещё на этой воде лежать хорошо. Ты на ней лежишь, а она тебя держит. Без всяких надувных кругов и рукавов. Море! Самое настоящее. И берег песчаный, и пирс, и вышка спасателей – всё это Фросю радовало. И сосны, и клумбы возле деревянных домиков, и сами домики. А больше всего Фрося радовалась, что со своими родными "Сентябринками" приехала, у них в лагере отдельный отряд, так и называется "Сентябринки", они каждое лето в этот лагере ездят всем ансамблем. "Сентябринки" – это ансамбль такой детский, Фрося в нём поёт. Фрося петь очень любит. У неё голос тонкий, звонкий, колокольчик, а не голос. А Егорка слушать любит. Фрося поёт – Егорка слушает. Фрося с "Сентябринками" репетирует, поёт, к всемирному чемпионату детских хоров готовится, новые партии разучивает. А Егорка сидит в беседке неподалёку, слушает и на солнышке жмурится. Хорошо поют, красиво!

Если спросить про лагерь Егорку и спросить Фросю – получается два совсем разных рассказа, как будто они в разных местах лето проводят. А на самом деле лагерь-то один, просто люди разные и мир видит каждый по-своему, вот и лагерь у каждого свой.

Поначалу Егорку с Фросей в лагере дразнили "тили-тили-тесто, жених и невеста!". Ну, а кого же не дразнили, если он с девочкой дружит? Егорка не обижался. Дразнят, а сами завидуют. Что с них, завистников взять? И так страдают. И Егорка не обращал внимания на дразнилки, он-то знал: уж кто настоящие жених и невеста, так это его двоюродный брат Михаил с Фросиной крёстной Марусей, у них и свадьба не за горами. А с Фросей Егорка просто дружит. Дразнилки Егорка пропускал мимо ушей, а когда не замечаешь, то и дразнить перестают – ну какой же смысл дразнить, если ты не обижаешься? Неинтересно. Вот и перестали Егорку с Фросей дразнить, а стали уважать. Идут Фрося с Егоркой по лагерю, смеются, о чём-то своём шепчутся, а никто уже им вслед не кричит и не обзывается. Только девчонки тихонько вздыхают, каждой ведь хочется, чтобы и с ней мальчик дружил.

Глава 3

Утро в лагере совершенно особенное, ни на что не похожее! Сначала громкоговорители голосом группы "312" поют "Доброе утро, страна! Давно проснуться пора!". И все отряды просыпаются, в спортивные костюмы одеваются и на зарядку бегут. Бредут то есть. Сонные, невыспавшиеся. Фросе всегда смешно смотреть на эти хмурые ручейки, уныло текущие к стадиону. А потом попрыгают-побегают, разомнутся, да как разойдутся и ну давай играть, и не остановишь их, воспитатели еле-еле свой отряд к завтраку угомонить смогут. И откуда только у этих детей энергия берётся? Только что спали и недовольны были, что разбудили, а чуть разыгрались – и не остановить. Малышей особенно. Фрося часто вожатой Маше помогала с маленькими водиться. "Сентябринки" – отряд необычный, в нём всех возрастов дети, и дошкольники, и старшеклассники, все вперемешку. А как же иначе, это же детский ансамбль, в нём дети растут, живут, кто-то только пришёл из садика, а кто-то уже скоро в институт уйдёт. И Фрося в "Сентябринках" росла, жила и уходить никуда не хотела. Ни в институт, да когда он ещё будет, никуда. Вот так бы всю жизнь жила и жила в "Сентябринках", на занятия к Инессе Валентиновне бегала, на концертах с ансамблем выступала, да на конкурсы ездила, на всякие олимпиады хоровые, чемпионаты мировые, большими девочками Ирой* и Машей* восхищалась, и пусть бы так всё и оставалось. Навсегда. Разве нельзя так всю жизнь прожить и не взрослеть вовсе?

Но иногда Фросе очень нравилось побыть взрослой – когда она вожвтой с малышами помогала. Малыши смешные, неуклюжие, и ничего-то у них не получается, ни в тумбочке убрать, ни в чемодане носок найти, ни косички заплести, и чуть что – сразу начинают плакать: "К маме хочу!". А Фрося придёт, порядок наведёт, и очередь к ней стоит, каждая малышка со своей расчёской делать причёску. Фрося всех расчешет, кому хвостики сделает, кому косички, кому бантики завяжет, кому просто строго скажет: "Вот, смотри как надо и сама делай, ты уже девочка большая, тебе целых шесть лет." И девочка большая Фросе подражает, а Фрося-то сама того не знает, что Маше подражает, а Маша, хоть и взрослая совсем, но это знают все – подражает Инессе Валентиновне. А Инесса Валентиновна никому не подражает, потому что сразу понятно – второй такой в целом мире нет и подражать ей некому. Приходится собой быть.

Так вот, Фрося в малышковую палату придёт и порядок с собой принесёт, и все улыбаются и Фросей восхищаются: "До чего же у девочки руки золотые!". А Фрося удивляется: "Какие такие золотые? Обыкновенные. Ты почаще руками работу делай, они и научатся. И у тебя будут руки золотые, а не чугунные". Бабушка ей всегда так говорила.

А после того, как Фрося у малышей красоту наведёт, она на озеро идёт, плавруку* помогать. Очень уж Фросе нравится на бережку возиться, температуру воды измерять. Озеро мелкое, идёшь-идёшь и всё по колено. А если до буйка дойти, там воды будет Фросе аккурат по пояс. Но до буйка плаврук её не пустит одну идти, конечно. А по колено в воде побродить – можно. Детям одним на озеро запрещено ходить, а с воспитателями – сколько угодно. Но воспитатели всегда заняты, у них забот полон рот, вот Фрося и придумала к плавруку попроситься в помощники. Вроде как она не просто гуляет, а полезное дело исполняет. Плаврук понимающе кивнул: "Море любишь?", да Фросю на должность прибрежной проверяльщицы воды и принял. А чего ж не принять, девочка послушная, стоит спокойно у берега, на глубину не лезет. Пусть стоит, она никому не мешает. Даже наоборот, помогает. Фрося каждое утро после зарядки, после завтрака, после малышковой парикмахерской бежит на озеро. Это её маленький секрет. Фрося даже Егорке не рассказывает, что любит несколько минуточек до репетиции в солёной водичке постоять, воздухом морским подышать, на солнышко пожмуриться и порадоваться: "Ах лето какое! Солёное лето! Необыкновенное!". И Инесса Валентиновна всегда говорит: "Надо озером дышать, оно ум проясняет и голос прочищает". И точно, после озера поётся звонче.

Очень Фрося любит эти утра в лагере! Стоишь, озером и соснами дышишь, и перед тобой огромное-преогромное озеро, и на пляже пока нет никого, все дети на занятиях в кружках и секциях. На берегу пусто, только чайки кричат и волны шелестят, а тебе совсем не грустно, а легко и радостно. Смотришь на озеро и никак наглядеться не можешь. Вот и сейчас Фрося стояла по колено в воде, смотрела на озеро и ей совсем не хотелось уходить на репетицию. Фрося смотрела на озеро и ей показалось, что озеро смотрит на неё. Фрося поёжилась. Что такое? Раньше с ней такого не случалось, а сейчас кажется, будто озеро буравит её взглядом. "Глупости какие! – рассердилась Фрося. – У озера глаз нет". "А у того, кто в озере – есть. И он на тебя смотрит", – ехидно ответил внутренний голос. "Да нет там никого!" – хотела ответить Фрося. И осеклась. В озере кто-то был! Фрося присмотрелась повнимательнее. Солнце слепило глаза и невозможно было рассмотреть кто там, но в дальнем конце озера явно кто-то был. Кто-то живой и ярко-синий. Фрося знала, что нужно убежать, но её ноги приросли ко дну и она не могла сдвинуться с места. "Стоять столбом", – пронеслось в голове. Она стояла столбом по колено в воде и не могла позвать на помощь, язык прирос к гортани, во рту пересохло и голос исчез. Кричать было нечем. Фрося окаменела и онемела, и только и могла смотреть не отрываясь на странную синюю голову, торчащую из воды. Голова эта была какая-то очень мультяшная и совершенно неуместная в обычной, настоящей, немультяшной жизни. Фрося зажмурила глаза и снова их открыла, надеясь, что видение исчезнет. Голова тоже зажмурила глаза, открыла и с интересом посмотрела на Фросю, как будто проверяя, исчезнет Фрося или нет. Так они и смотрели друг на друга, не отрываясь, словно боясь потерять друг друга из виду и в то же время боясь друг друга найти. "Кто его знает, – думала Фрося, – а вдруг эта голова хищная? И вообще, она же не сама по себе голова, у неё, наверное, и туловище есть, и живот, который, может быть, хочет есть, и не исключено, что вот как раз девочками и любит лакомиться". А синяя голова смотрела на Фросю и тоже с места не двигалась, потому что кто её знает, эту девочку, а вдруг… В общем, девочки тоже разные бывают. И, наверное, они бы ещё долго играли в гляделки, но тут над озером разнёсся красивый Машин голос: – Фроооосяяяя!

Фрося вздрогнула и повернулась. Вожатая Маша стояла на пирсе и качала головой: – Ну что же ты, я тебя по всему лагерю ищу. Мы репетицию без тебя не начинаем. Давай скорее!

Плаврук оторвался от графика, который он чертил на большом листе ватмана, глянул на часы и тоже укоризненно покачал головой. Ох, запурхался он с этим расписанием, когда какому отряду в солёном озере купаться, а когда в бассейне с пресной водой, и не заметил, что девчушка, оказывается, до сих пор тут. Припозднилась сегодня.

– Я иду, Маш, – прохрипела Фрося. Она почувствовала, как её ноги оживают, озеро её отпускает, она может уйти. И голос вернулся, хоть и хриплый сначала, но вернулся же. И стало не страшно, когда оказалось, что всё это время за её спиной плаврук рисовал расписание для всех отрядов и Маша спускалась к берегу по длинной тропинке от лагеря.

– Я иду, Маш! – громко крикнула Фрося и обернулась к озеру.

Никакой головы там не было. Ни синей, ни зелёной. Никакой.

Глава 4

– Давай бегом, Фрось, мы опаздываем, – поторапливала Маша.

– Я бегу.

Фрося и правда бежала. Просто она часто оглядывалась, надеясь снова увидеть смешную синюю голову. Теперь Фрося поняла, что голова совсем не была страшной. Необычной. Странной. Смешной. Но не страшной. И немного, как бы это сказать… Несовременной.

– Маша-а, а ты динозавров видела?

– Конечно, – невозмутимо ответила Маша. Она привыкла, что вожатой часто приходится отвечать на разные вопросы. – Каждый день.

– Маш, я серьёзно.

– Фрось, ну ты что, издеваешься? – Маша с подозрением пригляделась к Фросе. Бестолковая она какая-то сегодня. – Ну мне сколько лет, а сколько динозаврам? Они вымерли давно.

– Все-все вымерли? – уточнила Фрося.

– Нет, не все. Часть динозавров выжила и тайно живёт на планете, но за последние сто миллионов лет их никто ни разу не встречал. Хорошо замаскировались, – закончила Маша.

Они подошли к большой восьмиугольной беседке, в которой их уже ждал весь ансамбль и Инесса Валентиновна. Егорка сидел неподалёку и делал Фросе страшные глаза: мол, ты где была, я тебя обыскался, весь лагерь оббегал. "Потом расскажу", – тоже глазами ответила Фрося, и вошла в беседку.

Репетиция не задалась с самого начала. Фрося сбивалась, забывала распевки и вдруг замолкала посреди песни. Инесса Валентиновна смотрела на неё с тревогой. Как можно забыть распевку, которую уже несколько лет каждый день поёшь? А сбиться в песне, которую наизусть знаешь и на международном конкурсе золотую медаль за безупречное исполнение этой песни получил? Так не бывает. Голос сам помнит, что ему петь и повторяет давно заученную мелодию. Но Фрося сбивалась, путалась и никак не могла сосредоточиться. Не заболела ли? Инесса Валентиновна поняла, что никакого толку от Фросиной репетиции сегодня не будет, и решила её отпустить. "Фрося, ты сходи в Пилюлькино, померяй температуру. Георгий!". И как это она всё замечает? Егорка притулился на скамейке за углом домика и был уверен, что Инесса Валентиновна его не видит. А она кивнула ему на Фросю: – Проводи. Остальные продолжаем. Псалом 136.

И снова полетела к верхушкам сосен мелодия о реках вавилонских, и сосны прослезились смолой, грустно хлопая в ритм своими хвойными лапами.

Когда они отошли от беседки, Егорка спросил: – С тобой всё в порядке? Ты сегодня какая-то не такая.

Фрося так на него посмотрела, что он поспешил оправдаться: – Я волновался очень. Тебя везде искал, а тебя нет. А потом ты приходишь и начинаешь всё путать, забывать. С тобой точно всё хорошо?

Фрося вспомнила синюю морду в озере и улыбнулась: – Со мной всё за-ме-ча-тель-но! А путала я всё, потому что нашла динозавра.

– Что ты нашла? – опешил Егорка.

– Динозаврика. Кажется. Я точно не знаю, я только голову видела.

– Какую голову?

– Синюю. Цвета аквамарин.

– Где видела?

– В озере.

– А-а-а, – протянул Егорка. – Ну, тогда пошли.

– К озеру?

– В Пилюлькино.

Оставшуюся дорогу шли молча. В медпункте Фрося про динозавра ничего не рассказывала. Врач посмотрела Фросе горло, померила температуру и сказала, что Фрося абсолютно здорова, но лучше ей всё-таки пойти сейчас не на "линейку"*, а в столовую, выпить компоту и до обеда прилечь полежать в палате.

– Выпить компота! – рассмеялся Егорка, когда они вышли на улицу. – Доктор Медуница*! Ну, пошли?

– В столовую?

– На озеро.

– А я думала, ты мне не поверил.

– Ты что, Фрось? – удивился Егорка. – Я тебе всегда верю. Мы же друзья.

– А-а-а, – спародировала его Фрося. – Ну, тогда пошли.

Мимо бассейна идти не хотелось, там сейчас людно, шумно, время купания подошло. На всякий случай они решили идти к озеру не широкой тропой, которой все идут на пирс, а незаметной среди деревьев тропинкой от полосы препятствий. Динозавр был в этой части озера и, может быть, он всё ещё здесь? Хотя куда ему из озера деться? И главное – откуда он в озере взялся? Ведь не было же его раньше, ни вчера, ни позавчера, и вообще никогда его не было. Или его просто не было видно? Загадка.

Подойти с Егоркой поближе к динозаврику Фросе было совсем не страшно. Страшно было другое – сверкающая зеркально-зелёная поверхность озера была совершенно ровной, из неё нигде ничего не торчало и не выглядывало. Разве что буйки на пляже. А больше ничего. Совсем-совсем. Ничегошеньки! Фрося чуть не разревелась от обиды. Она-то ждала, что сейчас покажет динозаврика и Егорка подтвердит: да, это динозавр. И даже породу назовёт, потому что Егорка все виды динозавров знает. Он вообще всё обо всём знает. А тут нет никакого динозавра и показывать некого.

– Та-ак, – осмотрел окрестности всезнающий Егорка. – И где твоё лохнесское чудовище?

– Не знаю, – едва слышно выдохнула Фрося. Ну вот, теперь Егорка ей верить перестанет. Решит, что она врушка и сочинила историю про синюю морду в озере. Ну и пусть, шмыгнула носом Фрося, ну и ладно.

– Да не реви ты! – успокаивал её Егорка. – Ты чего ревёшь? Найдётся твоё чудище.

– Найдётся? – переспросила Фрося.

– Куда ему деться? Отыщется.

Егорка почесал лоб и сделал вывод: – Одно я тебе уже сейчас точно могу сказать. Это неглупый динозавр. Сообразил же он спрятаться, когда люди купаться пришли. Так что он очень умный.

– Или очень напуганный, – чуть слышно добавила Фрося. Но Егорка услышал и согласился: – Одно другому не мешает. Он может быть и умным, и испуганным. А скоро станет ещё и очень голодным.

– Почему?

– Да потому что ему здесь есть нечего. Одним фитопланктоном сыт не будешь.

– И что же теперь делать? – испугалась Фрося. Она представила, как рядом с пляжем высовывается из воды знакомая синяя морда, хватает купающихся детей и утаскивает на дно. – Он нас всех съест?

– Ого! – присвистнул Егорка. – Ты прям как в кино про парк юрского* рассказываешь.

– А что делать-то теперь? – побелевшими губами спросила Фрося. – Надо директору лагеря сказать, чтобы всех отсюда увезли. Эвакуировали, – вспомнила Фрося мужское военное слово. И добавила, совсем уж некстати, – это я во всём виновата!

– Да ты-то здесь при чём? – поразился Егорка. – И не надо никого эвакуировать. Это же эласмозавр*.

– Кто?!

– Судя по твоему описанию, типичный эласмозавр. Он рыбу любит. А где ж её взять?

Егорка смотрел на озеро. Озеро на Егорку не смотрело. И на Фросю не смотрело. Оно вообще ни на кого не смотрело. Лежало себе, загорало под жарким летним солнышком, и водная гладь сияла как зеленоватая фольга. Ни ряби на воде, ни волн, ни динозавра. Озёра – они такие. Умеют хранить свои тайны. Пойди догадайся, что у них там внутри. Эласмозавр или просто показалось.

– А ты, – осторожно начала Фрося, – не думаешь, что мне померещилось? Может, там и нет никого?

– А я, – в тон ей ответил Егорка, – думаю, что ничего тебе не померещилось. Каждый может динозавра встретить. Что в этом такого невозможного? Если есть ты и есть динозавр, вы, конечно, когда-нибудь встретитесь.

– С динозавром? – уточнила Фрося.

– Да хоть с динозавром, хоть с драконом, – уверенно сказал Егорка. – А ещё я думаю, где рыбы раздобыть. В этом озере рыбы нет. Где тут поблизости рыба водится?

Они переглянулись, и пошли в столовую.

Глава 5

Инесса Валентиновна с удивлением разглядывала Егорку. Что это с ним? Рыбу полюбил. Добавку просит. Да ладно бы добавку, а то третью тарелку подряд. А в предыдущие дни рыбу совсем есть не желал, нос от неё воротил. Надо же, как меняются дети, не по дням, а по часам. "Растёт!" – подумала Инесса Валентиновна и погладила Егорку по голове. А вслух сказала: – Кушай, Егорушка, кушай. Еды не жалко, но ты поосторожнее, чтобы животик не заболел.

– Не заболит, – пообещал Егорка. – Я же не для себя.

Инесса Валентиновна недоумевающе посмотрела. Фрося толкнула его под столом, и Егорка спохватился.

– Мне надо организм накормить. Рыба для ума очень полезна. Вот ум и попросил меня рыбы поесть.

– И кости, – подсказала Фрося.

– И кости, – подтвердил Егорка. – Накорми, говорит, меня рыбой с костями. Организм то есть.

– Для костей полезно, для скелета, – суфлировала* Фрося.

Инесса Валентиновна если и смеялась про себя, виду не показала, только сочувственно спросила: – Сильно просит? Организм-то?

– Сильно, – признался Егорка. – Организм сильно просит рыбы.

А про себя подумал: "Ещё бы не просить, это же организм эласмозавра".

В том, что динозавр на самом деле существует, Егорка ни секунды не сомневался. Удивительно, конечно, как этого динозавра раньше никто не замечал. Вот это действительно странно. И что он ел? И с кем он жил, один он или… их много? А если тут целая динозавровая семья или даже стадо, то как они все помещаются в это озеро? Это ж всё-таки не Байкал, тут крупному зверю и одному-то трудно незаметным быть. Вопросов много, но все эти вопросы научно-теоретические. Исследовательские, как Егорка их называет. А на первом месте сейчас вопрос жизненно-практический: как этого динозавра накормить и что с ним дальше делать? Папе с мамой и бабушке-профессору звонить, учёных созывать, на весь мир тайну Горького озера раскрывать? Динозавра, наверное, из озера выловят и в огромный аквариум отвезут. Изучать будут. И с точки зрения учёных это, конечно, правильно. А с точки зрения динозавра – не очень. Ведь если бы динозавр хотел всю жизнь сидеть в большой ванне с водой, чтобы с него днём и ночью глаз не спускали, каждое его движение наблюдали, он бы сам пришёл к учёным и попросил: "Изучите меня, пожалуйста". Но он ведь ни к каким учёным не идёт, а плавает себе в озере и от людей прячется. И получается, что если Егорка учёным скажет, то свободную жизнь динозавра нарушит. А если не скажет – тоже нехорошо. Егорка тогда себя будет предателем чувствовать: родители его вырастили, всему научили, все свои научные знания с ним разделили, все радости и огорчения вместе прожили, а потом Егорка нашёл динозавра и им не сказал, скрыл. Скрыл не потому, что пожадничал, а чтобы защитить, но всё равно получается, что Егорка от мамы с папой и бабушки самое удивительное событие утаил. А ведь они его никогда не подводили и не обманывали, и тайн его никому не выдавали. "А это вообще даже не моя тайна, а Фросина!" – совсем запутался Егорка. У него после еды всегда мысли путались и хотелось вздремнуть. А сейчас съел аж три обеда сразу. Не все, конечно. Рыбу они с Фросей в пакетик под столом складывали. А вот пюрешку с подливкой пришлось всю съедать. А как? Ведь если полностью порцию не съешь, добавку не дадут. А так видят, что тарелка пустая блестит, и вторую порцию дают. И третью. Егорка и не против пюре, оно в лагере такое, что пальчики оближешь. Вот только в сон тянет после тройного обеда и мысли делаются ленивые. Объевшиеся мысли легли поспать. И не думается, ну никак. А надо ведь придумать какой-то выход. Решение надо найти. А как его искать, решение-то, если ты облопался и осоловел? И Егорка поступил как любой мужчина в этой ситуации. Он уснул. Прямо в столовой. Засыпая, он успел подумать: "Я не сплю. Это научный способ, я как Менделеев и Грибоедов…" А что там Менделеев и Грибоедов – додумать не успел.

Фрося на Егорку посмотрела, вздохнула, принесла с раздатки* стопку полотенец, под голову ему положила вместо подушки, твёрдо же на столе спать. Пакет с рыбой забрала, и пошла. На озеро.

А на озере после обеда никого. Все по домикам разошлись, на тихий час улеглись. В лагере так положено. "Влетит мне!" – подумала Фрося, и села ждать. Ещё вчера она бы ни за что этого не сделала, потому что Инессу Валентиновну очень любила и не хотела подвести вожатую Машу. Они же переживать будут, расстроятся: "Где Фрося, куда пропала?". А сегодня у Фроси динозавр в озере. Голодный, наверное. Фрося принесла ему еду и сидит, ждёт, когда он вынырнет. Инесса Валентиновна волнуется о Фросе, Фрося волнуется о динозавре, а о чём волнуется динозавр – неизвестно. Да и был ли этот динозавр – непонятно. Сейчас Фрося уже не была в этом уверена. Может, ей и правда показалось, как в Сибири говорят – помаячило. Ждёт Фрося, ждёт, а динозавра нет. Тихий час давно идёт, вожатая Маша, наверное, уже весь лагерь на уши поставила, а Фрося уйти не может. Как уйдёшь, если у тебя динозавр некормленный? И почему он не выглядывает? А, может, он спит? Может, у динозавров тоже тихий час? Но тогда должен быть и обед, и полдник, и воспитатели. А если в озере целый динозавровый мир, то почему вода не колышется, будто и нет там никого? Или они все уснули? Может, они летом впадают в спячку? Медведи зимой, а динозавры летом.

– Ждёшь? – спросили сзади, и Фрося подпрыгнула от испуга. Она не заметила, как Маша к ней подошла. Вожатая выглядела спокойной, не было похоже, что она перевернула лагерь в поисках Фроси.

– А как ты меня нашла? – удивилась Фрося.

– Догадалась. Где ты ещё можешь быть, если у тебя тут динозавр?

– Динозавр? – ахнула Фрося. – Отуда ты знаешь?

– Ну ты ж сама спрашивала утром. Что я, мелкой не была? Понятно, что ты пошла динозавра кормить. Я ваш фокус с обедом сразу раскусила. Стал бы Егорка просто так добавками давиться.

Маша посмотрела на пакет с рыбой и невозмутимо спросила: – Не приплывал ещё?

– Нет, – горестно покачала головой Фрося.

– И не приплывёт, – авторитетно заключила Маша.

– Много ты понимаешь, – сквозь зубы пробурчала Фрося.

– Я знаю, Фрось. Я точно знаю. Не приплывёт.

Фрося молчала, наклонив голову, плечи её мелко подрагивали, а на песок падали капли.

– Ну ты сама подумай – если в этом озере живёт динозавр, то почему его никто не видел? – спросила Маша. – Почему?

Фрося молчала.

– Да потому, что он по ночам плавает, а днём спит! – закончила свою мысль вожатая. – Он сейчас спит и видит свои динозавровые сны. А ты здесь под зонтиком тоскуешь, а тоже должна спать.

– Маш, а как же тогда его накормить? – в Фросиных глазах плескалось такое огромное, больше озера, отчаяние, что Маша чуть было не поверила, что динозавры и правда существуют, и один из этих и правда существующих динозавров страдает от голода где-то неподалёку. Фрося моргнула, и Маша опомнилась: тьфу ты, чуть не забыла, что она взрослый человек, вожатая, и её работа – привести Фросю в отрядный домик и уложить спать.

– Фрось, давай так – мы с тобой никому про динозавра рассказывать не будем, а то прибежит куча народу поглазеть, будут тут толпиться, шум, гам, тарарам, динозавр тогда ни за что не покажется. Мы с тобой после ужина будем вдвоём сюда приходить и приносить ему еду. Ты где его видела?

– Там, – махнула рукой Фрося.

– Вот! – обрадовалась Маша. – Мы будем ему что-нибудь вкусненькое приносить и туда бросать. А потом мы уйдём, а он поест.

– А почему потом? – возмутилась Фрося. Ей так сильно хотелось снова увидеть ярко-синюю мордочку, а получается, что днём динозавра не посмотреть, и вечером тоже? Прийти, бросить еду и уйти? Несправедливо. Или Маша ей просто не верит? Маленькой её считает? Обмануть хочет? Придём, еду бросим и уйдём, пусть глупенькая маленькая Фрося думает, что динозавр поел, когда никто не видел.

– Ну как же ты не понимаешь, – устало вздохнула Маша. – Он же стесняется.

– Стесняется? – поразилась Фрося.

– Ну да. Потому и прячется. Фрось, ну давай уже бросим ему твою рыбу и пойдём.

– А может, вечером? Он же всё равно сейчас спит. А вечером мы с тобой придём, – хитренько попросила Фрося.

– И где мы будем твою рыбу хранить? У нас же холодильника нет. Бросай, Фрось. И пойдём. А я ему вечером мою котлету отдам.

– И мою, – добавила Фрося. – И Егоркину.

Она размахнулась и закинула в озеро кусок жареной рыбы. Потом второй, третий.

– А вот это вряд ли, – усомнилась Маша.

– Что вряд ли? – не поняла Фрося.

– Егоркину вряд ли отдашь.

– Да ты что! – возмутилась Фрося. – Да он совсем не жадный. Ты что думаешь, он котлету голодному как-то-там-завру не даст?

Фрося аж задохнулась от обиды. Такое про Егорку подумать!

– Ты чего так раскипятилась? – удивилась Маша. – Я знаю, что Егорка не жадный. Но котлетой своей он поделиться всё равно не сможет.

– Почему?

– Потому что он в Пилюлькино. Его туда на носилках прямо из столовой унесли.

– Маш, так что ж ты сразу не сказала? – испугалась Фрося. – Бежим скорей!

– Бежим, – согласилась Маша. – Только не в Пилюлькино, а в отряд. Тебя до полдника к Егорке всё равно не пустят.

Глава 6

А с Егоркой происходило вот что. Он заснул, и увидел во сне подсказку. Как Менделеев с Грибоедовым. Ну или Данте*, Шлиман*, Нильс Бор* или тот дядечка, который армянский алфавит придумал*. Все вопросы, вертевшиеся в голове, когда он засыпал, вдруг дружно выстроились за руку с ответами, и маршировали перед ним. И когда Егорка проснулся, он уже точно знал, что нужно делать. Но сделать этого он не мог. Потому что проснулся Егорка не сам, его разбудили вожатые, которые его на носилки укладывали и несли в Пилюлькино. Он даже и не понял сначала, что происходит, куда его несут, зачем? В какое такое Пилюлькино? Да никакой он вовсе не больной, где это видано, чтобы здорового человека в медпункт тащить? Учения у них, что ли, по первой помощи пострадавшим? Так вроде вчера были. А сегодня цветочный день, сегодня все отряды придумывают себе цветок-символ и песню про него сочиняют. Одни "Сентябринки" ничего не придумывают, потому что сентябринки – это и есть цветы такие осенние, Инесса Валентиновна их очень любит. "Сентябринкам" хорошо, они выйдут на сцену, сами про себя споют, и ничего придумывать не надо. А остальные мучаются, цветы выбирают, слова подбирают. И вовсе никаких медицинских мероприятий сегодня на линейке не обещали. Так зачем же его в Пилюлькино несут? И вообще зачем его несут, он что, ходить не может? От такой страшной мысли Егорка аж подпрыгнул и на носилках сел. Вожатые ему: "Лежи!", а он себя за ноги схватил и проверяет – целы, нет? Вроде ничего не болит. Егорка успокоился.

А вожатые его в медпункт принесли и доктору, которую Егорка утром Медуницей назвал, вместе с носилками сдали. Вот, мол, больной, потерял сознание в столовой. Проверьте, доктор, возможна травма. Эти дети вечно бегают сломя голову, падают, играют и сами не замечают, если что сломают. А по дороге-то, по дороге больной за ноги хватался, не иначе – болят. И с чувством выполненного долга вожатые удалились. А Егорка остался. И принялась доктор его проверять – приборами измерять, молоточком стучать, руки-ноги сгибать, а потом и вовсе попросила ей язык показывать. "Ну и кого здесь лечить надо?" – подумал Егорка, но язык показал. Смотрите на здоровье. А когда врач ему горло смотрела, Егорка прочитал у неё на кармашке фамилию Медуницына, и расхохотался. Доктор испугалась, стала пульс ему щупать, в глаза заглядывать, а Егорка хохочет: "Доктор Медуницына! Ой, мамочки!". Ну форменная истерика. Взрослые ведь точно знают, что если человек хохочет без причины – это истерика. А дети знают, что причина всегда есть, только иногда трудно её взрослым объяснить – не поймут, обидятся, сердиться будут. И когда дети это понимают, они на все вопросы отвечают: "Просто так". Просто так – значит, нет никакой причины. Просто так смеётся. Просто так заплакал. Просто так. А взрослые умные-то умные, а в такую глупость верят – как будто что-то в жизни может без причины происходить. Ничего никогда без причины не бывает! Каждый ребёнок знает: всё происходит Почему-то или Потому что, а вовсе не просто так! И Егорка тоже это знал. Знал-то знал, но объяснить никак не мог. Ну как скажешь доктору Медуницыной, что ты смеёшься, потому что она Медуницына? Была бы она ребёнком – вместе бы посмеялись. А взрослая – нет. Обидеться может. Вот и выдавил Егорка дежурную отговорку: "Просто так." А раз просто так хохочет, валяется, за живот хватается – значит, надо срочно лекарство дать. Чтобы успокоился. И доктор Медуницына ласково сказала: "Сейчас я тебя лечить буду".

– Компотом? – обрадовался Егорка.

Доктор что-то дописала в его карточку и странно улыбнулась: – Компотом, компотом.

Она куда-то вышла и вернулась со стаканом компота, а в другой руке у неё была маленькая жёлтая таблеточка, которую она ловко засунула Егорке в рот: – На-ка, запей.

Егорка проглотил таблетку, допил компот и тут же на кушетке в приёмном покое заснул. Но сны больше не снились и ответы не приходили. Мальчик мерно спокойно дышал, а доктор Медуницына пролистывала медицинские справочники один за другим, пытаясь найти болезнь, которая подходит ко всем Егоркиным симптомам. Лично она такой болезни не знала. Или знала, но вспомнить не могла. А, может, и нет никакой болезни? Нет, так не бывает. Здоровые люди за обеденным столом не засыпают, здоровых на носилках не приносят и без повода они не ухахатываются. Доктор Медуницына была ещё очень молодым доктором, она работала врачом первое лето и многого о болезнях не знала. Но признаться в этом никак не могла. Ведь тогда какой она доктор, если болезни не знает, лечить не умеет? Доктор судорожно листала справочники, а Егорка спал. Проснулся он вялым, заторможенным и долго не мог понять, где находится. А когда понял, собрался бежать в отряд, Фрося там заждалась его, наверное. Но доктор Медуницына его не пустила. Надо ещё понаблюдать. А чего тут наблюдать? Человек объелся, потом посмеялся. Это не болезнь. И наблюдать тут нечего. Егорка пытался объяснить это доктору Медуницыной, но она с ним не соглашалась. А когда он спорить устал и замолчал, то вдруг понял, что ей тут просто скучно одной сидеть. Ну что ты за доктор, скажите, пожалуйста, если тебе лечить некого? Сидишь целыми днями одна, учебники по медицине перечитываешь. Даже поговорить не с кем. И когда Егорка это понял, так ему жаль сделалось эту Медуницыну, что вот прямо хоть шарфом обматывайся и горчичники ставь. Но с другой стороны, а кто же тогда динозавру поможет и, главное, Фросе?

После полдника Фрося пришла Егорку навестить и он с ней своими опасениями поделился – что доктор Медуницына его теперь до конца смены не отпустит, так и будет на нём учиться лечить, и учить лечиться. Фрося нахмурилась, а потом лицо её просияло: "Сидоров! Я его в 8 отряде видела!". И не успел Егорка попросить, чтобы она принесла из отряда его телефон, выбежала на улицу.

Через несколько минут доктор Медуницына вышла, и в окошко медпункта засунулась вихрастая голова.

– Тебе, что ль, помочь надо? – спросил Сидоров и видно было, что его распирает от гордости. Он только и слышал всю жизнь: Сидоров такой, Сидоров сякой, Сидоров горе луковое, "Сидоров, ты что опять натворил?". А тут, видали – Сидоров, помоги! Не могут, значит, без Сидорова обойтись. Вот так-то!

– Мне, – кивнул Егорка.

– Постой, а это не ты ли тогда за меня в больнице получил? Ну когда Тамара тебе мой укол засандалила?

– Я, – подтвердил Егорка.

– Так это, брат, другое дело, – почему-то обрадовался Сидоров. – Это ж теперь дело чести.

Егорка поразился, что у Сидорова есть свой кодекс чести, но промолчал, чтобы не обидеть.

– Так тебе, значит, надо, чтобы тебя отсюда выпихнули на свободу?

– Надо, – подтвердил Егорка.

Вмешательство Сидорова ничего хорошего не сулило. Как тогда сказала про Сидорова Фросина крёстная мама Маруся? "Стихийное бедствие ходячее"? Или это Фросина бабушка сказала? И как этот человек-бедствие будет Егорку спасать? Медпункт подожжёт или доктора Медуницыну похитит? Ох, не стоило с Сидоровым связываться! Но показавшаяся в окошке Фрося показала ему ладонь, не волнуйся, мол, всё в порядке.

– Погоди, – сказал Сидоров. – Подумать надо.

И снова исчез за окном.

"Подумать?! А Маруся говорила, что Сидоров не думает, что делает, вот поэтому ему и не везёт". К счастью, Егорка этого не сказал, а Сидоров этого не услышал. Потому что Сидоров считал себя великим непревзойдённым стратегом*. И Марусина характеристика его бы очень возмутила.

Великий стратег Сидоров долго думать не стал. Он отправил Фросю отвлечь доктора Медуницыну, а сам залез в окно медпункта и заявил Егорке: – Давай быстрее, переодевайся!

– Во что? – изумился Егорка. Никакой сумки с вещами в руках у Сидорова не было.

– Как во что? – удивился Сидоров. – Ты в моё, а я в твоё.

И стал стаскивать не очень чистые джинсы и футболку.

– Ну чего стоишь, переодевайся, – поторапливал Сидоров.

– Зачем? – растерялся Егорка.

– Ох, да что ж ты такой медленный-то? Что тут непонятного? Переодевайся, поменяемся: ты станешь мной, а я – тобой.

– Заметят же, – неуверенно сказал Егорка.

– Кто заметит? Взрослые? Не смеши! – усмехнулся Сидоров. – Чужие взрослые в жизни не заметят. Кроссовки, кроссовки давай.

– Держи, – протянул Егорка и натянул Сидоровские кеды. – Слушай, они мне немного большеваты.

– Это ерунда, – отмахнулся Сидоров. – Большие не маленькие, ходить можно. И даже бегать, – со знанием дела добавил он. – А мне вот твои, – он грустно посмотрел на свои ноги, – жмут. Ну ничего, мне всё равно в них лежать.

– А может, не надо? – засомневался Егорка. – Заметят, накажут. И кроссовки тебе давят, больно, наверное.

– Ты чё, – уставился на него Сидоров. – Обалдел? Да это самый простой способ, на сто раз проверенный. Если твои родители навещать не нагрянут, никто и не заметит*.

"А твои?" – хотел спросить Егорка, но не успел. Голоса доктора Медуницыной и Фроси приближались, они явно подходили к крыльцу.

– Прыгай! – скомандовал Сидоров, подталкивая Егорку к окну.

И Егорка прыгнул. А чего там прыгать-то, невысоко, меньше Егоркиного роста.

– Главное запомни: ты живёшь в 8 отряде, четвёртая палата. Четвёртая, – повторил он. – Кровать у окна, увидишь, не заправлена. Ну и, если что, крошки от печенья из постели вытряхни. Да, и самое главное, не забудь: ты теперь Сидоров.

– А имя-то у тебя есть? – спросил Егорка, пригнувшись в клумбе. Доктор Медуницына уже поднималась по крыльцу.

– Имя? – переспросил Сидоров и наморщил лоб. – Имя есть. Но его никто не помнит, все меня по фамилии зовут.

– Я не все, – пообещал Егорка. – Зовут-то тебя как?

– Толик, – пожал плечами Сидоров.

– Математик или геолог*? – пошутил Егорка.

– Чё? – не понял Сидоров.

Но ответить Егорка не успел. Доктор Медуницына вошла в медпункт и Егорка услышал её голос: – Егор, а ты почему встал? Ну-ка ложись. Ложись, ложись, ложись. Сейчас температурку мерить будем.

Сидоров был прав. Врач ничего не заметила. Подмена удалась.

Глава 7

Фрося ждала Егорку на дорожке, но когда он вылез из палисадника, она его не сразу узнала, а потом рассмеялась.

– А я и не знала, что вы с Сидоровым так похожи, – поддразнивала она Егорку. – Самый умный мальчик в моей жизни и самый глупый мальчик в моей жизни, оказывается, это два почти одинаковых мальчика.

И, увидев Егоркино выражение лица, расхохоталась.

– Видела бы тебя доктор Медуницына, – сказал Егорка. – Пошли скорее, чтобы она не услышала, как ты хохочешь. А то нам придётся искать похожую девочку, чтобы тебя из медпункта выкрасть. Но мы её не найдём.

– Почему? – заинтересовалась Фрося.

– Да где же мы найдём такую как ты? – искренне удивился Егорка. – Таких больше нет, я б заметил.

Он и не знал, что этими словами решил свою судьбу на много лет вперёд. И свою, и Фросину, и судьбу своих будущих детей, и внуков, и правнуков. Бывают такие особенные слова, которые всё-всё в жизни решают, даже то, что решить нельзя. Егорка эти слова произнёс и сам этого не понял, не заметил. А Фрося всё заметила и всё поняла. Девчонки, они такие. Понятливые. Фрося всё заметила и поняла, но не ответила, только покраснела и сделала вид, что ничего не слышала.