Читать книгу Исповедь грешника. Том 1. Гордыня - Zak Dummy - Страница 1

Лёгкое землетрясение от возродившегося божества, если его так можно назвать. Существует ли вообще божество, имеющее форму цилиндра и состоящее в основном из жира? Да и божественное на то и божественное, что обычный человек не может даже увидеть его.

Он способен лишь верить в его существование, а я же чувствую, как он копает землю под ногами, да и мне приходилось его трогать. Мерзость ещё та.

Подбородок вновь дёрнулся к символам, парящим сбоку.

«И почему я не удивлён?»

– Аа-аа, а жизнь ведь ещё та сука.

Кандалы. Они уже давно покрылись ржавчиной и больно натирают запястья, но тюремщицы ещё те садистки. Им бы не помешало проявить хотя бы проблеск фальшивого сострадания, которым обычно одаривают недовольных клиентов консультанты, после того как заканчивали меня избивать. Я бы не отказался поспать на тёплой постели или там поесть, что-то кроме воды с заплесневелым хлебом.

Весь рот кровоточит от него, будто бы лезвие лизал.

«Рацион как в старые добрые времена»

– Шевелись, Комефем!

Разъярённый толчок в спину, той кто иногда присоединялся к ежедневной проверки прочности металлических ботинок на моих костях.

– Оп-п-п-п. Чуть не упал.

«Ну я связан цепями, да и ещё чертовски красив несмотря на амбре из-за рта и вони источающее месяцами не мытое тело, как тут удержаться? Прибавь длинные сальные волосы и неправильно сросшиеся после переломов кости. Не мужчина, а мечта»

Понимаю этих садисток. Я и сам не прочь переспать с собой, чем иногда и занимался, но им та нельзя. Я же всё-таки заключённый. Запретный плод, что только добавляет огонь в печь их и без того воспылавших чресел.

«Прямо-таки чувствую себя графом Монте-Кристо. Меня тоже выкинут в океан? Требую Фетум Крап. Как раз повидаю Альмадера. Давно же не виделся с этим засранцем»

Обернулся. Прищурив глаза, успев отвыкнуть от света подземных ламп, открыл рот. Засохшие губы неприятно защипало, а после резко с грохотом падения захлопнул челюсть. Челюсть лишь недавно вкушавшая плоть.

Хотя, как недавно. Сколько я провёл в темнице?

Зрачки прыгнули вверх, подбадривая вспомнить выцарапанные ногтями цифры в темнице.

«Двести пятьдесят один. Обо же. А такое чувство, что прошла вечность»

Лицо дамочки покрылось мурашками страха, что приятно порадовало.

«Что за тупая хлеборезка? Будь она хоть самой последней бабой на земле, у меня бы зубы даже не зачесались»

– Буу.

Приметив напряжение на лицах трёх сопровождающих, я развернулся, двигая культяпками в сторону места где приступит в силу приговор.

Я напоследок опять взглянул на символы, которые вижу только я.

«Что бог не справился?»

––

Комната, которую можно охарактеризовать лишь одним словом. Стерильная, вот что первое приходит на ум.

Стоит только перешагнуть порог, как тебя встречает запах моющих средств, отдающих этиловым спиртом.

Лишь студия. Хотя я видал времена, когда в крохотной хибарке помещалась целая семья, но для этого времени в такой халупе, хоть и хорошо обставленной с трудом способен разместиться человек.

Хоть и дороговизна коллекционной газовой зажигалки из чистого золота вместе с пустой пачкой «лаки старс», что весит в рамке так и намекает, типичным мужским намёком, кувалдой прямо в лицо, что её хозяин может позволить себе гораздо больше, чем крохотная квартирка на отшибе города.

В районе, где только по пути сюда я стал свидетелем трёх нарушений морали, что сейчас называют законом.

«Ну или он просто плебей»

– Да, вот так.

Голос парня, нет скорей уже мужчины. Рядом с кроватью, идеально заправленной. И складки не найти на пахнущей свежими фиалками постели. Стоит только оторвать нос, как любопытство сразу устремиться к закрытому балкону. Даже не обратив внимание на гибрид рабочего и игрового места, как это распространено у тех, кто связан с картиночным ремеслом.

Стоило только её открыть, как в стерильное помещение, способное конкурировать с медицинской палатой сразу рванул сигаретный дым.

Сквозь пепельный цвет проглядывается силуэт, сидящего мужчины напротив вида, способного захватить внимание.

Полуразрушенные девятиэтажки, покрытые плесенью, прекрасно контрастируют размером с ржавыми гаражами, коих слава тебе господь не настолько хорошо видно с пятнадцатого этажа.

Закат. Уставшее солнце, что словно пчёлка весь день порхала по небу, даря свет всем и каждому, так прекрасно погружается в красный омут, в свою колыбель, чтобы на утро повторить этот бесконечный цикл опять.

«Счастливо отдохнуть господин Хорс»

Так можно было восхититься заходящим солнцем, если бы не ряд старых, встретивших ещё девственность Сталина зданий, не загородили всё его великолепие.

Упрощая сказанное, идеальное решение для решившегося на самоубийство. Точно не заставит передумать. Даже задуматься.

И вот всё же усилия господина Хорса, позволили нескольким лучам преодолеть барьер из сыпящегося бетона, чтобы только достигнуть сосредоточенный лик парня, подчеркнув худые скулы.

Голубые глаза, со взглядом доктора, взирают на мольберт, копирующий тот же самый вид, после созерцания которого только мышь не пожелала повеситься, и то только потому, что нашла место получше, в холодильнике.

Только вот… Как бы сказать? Говорят же, что художники видят мир по другому. Это как раз про этого парня, потеребившего клипсу на ухе грязными от карандашного грифеля пальцами.

– Им грустно.

Проговорил парень, посмотрев на картину глазами, в которых на мгновение закралась боль.

Он провёл взглядом по идеально простроенной перспективе зданий, с хорошо переданным тонном и материалом. Добавить в картину красок, никто бы и не увидел разницы от вида, открывающего с балкона.

Картина способная встать вровень с творениями мастеров того времени, когда я последний раз спускался сюда. Тогда ещё люди обыденно сжигали друг друга во имя бога. Хотя их и никто не просил.

Конечно, если взирающий достаточно открыт, чтобы не замечать непонятно откуда взявшиеся лица у зданий, искажённые болью, или достаточно терпим дрянной карикатуре кожаного монстра, выползающего из господина Хорса.

Глубоко выдохнув, парень аккуратно, будто бы боясь сломать систему, положил на соседний стеклянный столик испачканный карандаш прямо в окружение канцелярского ножа, маленького куска ткани, набора других карандашей, пистолета и плюшевой игрушки. Вытащив из кармана пачку сигарет, постучал по ней указательным пальцем. Открыл, вытащил сигарету, закурил, пока нога укладывалась на другую.

– Марта, включи музыку.

Выдохнув облако дыма, он мягко произнёс в пустоту. Удивительно, но пустота ответила, заполнив пространство звуком скрипки.

Минута, пять, десять. За это время новых затяжек не произошло, а взгляд парня так и не дёрнулся с картины, но и дураку понятно, что он не видит её.

– Пиу-пиу-пиу.

Заполненную атмосферу выступления скрипача, остановил неприятный звук прямоугольной коробочки, называемой людьми телефоном.

– Всё, пиздуй работать, Ушлёпок.

Не понятно откуда взявшийся голос женщины, ударил по ушам.

– Да-да. Понял, принял, отлизал, Марта.

Потянувшись, устало ответил парень, сняв с чёлки резинку. Волосы полностью покрыли лоб доходя до глаз.

– Молодец, не пришлось и половником бить.

Снова женский голос, раздался из идеально чистой комнаты, но ни следа ещё одной души. Даже больше скажу. В этом здании нет ни души. Он единственный житель, который сейчас тут.

– Марта, включи компьютер.

Пройдя кожаное кресло, называемое игровым, не забыв прихватить пистолет, парень осторожно будто бы боясь чего-то коснуться, зашёл в ванную.

Ровно пять минут и тридцать секунд прошло прежде чем она открылась вновь и из неё точно выбежал парень, на манер льва, гоняющегося за антилопой.

В два шага он оказался у рабочего места, с беспорядком в волосах, но удивительно как они аккуратны в своём беспорядке.

– Семнадцать пятьдесят пять.

Поторобанив чистыми руками по столу, он коробочкой по меньше включил десятку томно мигающих ламп размером с женский ноготок, прежде чем нажатой кнопкой заставить другую коробочку журчать.

«Как много у людей коробочек стало. Так-так если верить базе это системный блок»

– Ушлёпок, стрим запустится через пять минут. Подготовь хлеборезку свою.

Загадка раскрыта, как в этой крохотной избе смогла незаметно спрятаться женщина.

Она настолько мелкая, что способна вместиться в круге чёрного цвета на рабочем столе.

– Завались.

Улыбаясь ответил парень, закинув ноги на кресло.

– Пошёл к черту.

– Я тоже тебя люблю.

Губы расширились сильнее.

– А. Точно.

В это мгновение улыбка стёрлась с лица. Рукой, что едва-едва подрагивает, он достал из кармана тот самый пистолет и положил его рядом с женщиной, пославшей его. Как метод решения конфликта с женщинами многие бы не одобрили. Хотя, судя по коробочке ей не привыкать.

– Хух. Да уж. Наконец.

Левый уголок губ дёрнулся вверх, вспотевшая рука оставила влажный след на тёмном столе.

– Что наконец?

– Завали ебало.

Резкий и даже несколько раздражённый ответ, обидел миниатюрную девушку. Она замигала красным и замолкла.

– Спокойнее, спокойнее.

Веки прикрыли бегающие глаза, голова откинулась назад, а указательный палец начал выбивать ритм.

Глаза перестали бегать, а стук сердца, который кажись молотом проходился по рёбрам, затих.

Мертвенная обстановка в квартирке, так присущая больничным палатам вновь воцарилась.

К сожалению, только на минуту. Как только системный блок издал звук, с которым обычно два боксёра начинают танец потной страсти на ринге перед толпой извращенцев, заплативших деньги, чтобы поглядеть за подобным, он резко открыл глаза.

– Зззздарова, вишенки!

Хлопок, издавшийся от страстного поцелуя двух его бледных ладоней прямо у микрофона, заставил диаграмму в боковой части экрана взреветь.

Хотя одна из рук не до конца бледная. На ней уже затёршая картина песочных часов. Как только хлопок прогремел, отбиваясь от бетонных стен мёртвого здания, парень продолжил говорить. Он говорил, говорил не затыкаясь.

Даже не понятно, когда он умудрялся дышать.

Один раз он так увлёкся, видимо, подметив на экране цифру и озвучив её с такой радостью, что упал вместе со стулом.

– Пххх. Цель достигнута.

Крехтя он поднялся, опираясь о шкаф, в который стукнулся. На мгновение взгляд его дёрнулся к верху шкафа, там где, стоит лишь картонная коробка. Заглянув внутрь можно увидеть стопку прямо огромную, аккуратно сложенную, состоящую из одних рисунков. Детских и неуклюжих.

Тут и домик, и семья, и солнце. Можно было бы подумать, что парень сентиментальный, что хранит русинки с детства, но бумага выглядит новой. Ей не дашь и пары лет.

– Т-т-т. Ну что бывает.

Потирая голову, он улыбнулся.

Боковое отделение на экране будто взорвалось. Один текст начал смещать другой. И все как на подбор: «Ха-ха», «Ну он как всегда», «Не больно?».

Но парень не обратил на это внимание. Он дёрнул плечом будто бы отталкивая чью-то руку.

Его взгляд чем-то даже кажется пустым, смотрит на цифру, которая то падает то, поднимается.

– Сто тысяч. Новый рекорд.

Стоило ему озвучить, как боковое окно ещё раз взорвалось, но уже поздравлениями.

– Спасибо.

Потерянный голос отбился по пустым стенам комнаты. Ещё раз дёрнул плечом, но уже агрессивнее.

«Кто это там?»

Приглядевшись я подметил нечто полупрозрачное позади него, то что не видно человеческому взгляду.

«Интересно»

В руке парня появилась сигарета уже извергающая дым.

– Да.

Тихо, почти про себя.

Откинув голову, он выкурил пол сигареты одной затяжкой, а после изверг целое облако дыма.

– Знаете.

Спокойная интонация, смотря в пространство, совсем не похожая на того весёлого и жизнерадостного человека, веселившегося целый час.

Сев по удобнее на стуле, он выпрямился.

– Я хочу вам всем сказать. Всем тем, кто поддерживал меня все эти годы, кто смотрел меня ещё в пору экспериментов. С херовой камерой, с подачей, о которой сейчас даже вспоминать стыдно.

Он сглотнул.

– Те, кто делился своим МНЕНИЕ, кто ПОМОГАЛ мне стать ЛУЧШЕ.

На некоторых словах он сделал явный акцент, твёрдый и немного даже непонятный. Можно даже подумать, что он не благодарит, а высмеивает.

– Я…

Снова затяжка, после чего он потушил бычок о чистый стол.

– Ненавижу вас всех.

Спокойно смотря в экран, произнёс, но видно по взгляду, что он сдерживается.

– Да, вас всех.

Голос дрогнул, отдавая хрипатцой.

– Борцов за социальную свободу, пх-х. Тех, кто если понадобятся обсмеют человека за его безобидные желания или же поцелуют обувь чёрного и отвесят пощёчину белому, чтобы с какого-то чёрта назваться толерантными.

– Феминистки, которые с пенной у рта будут требовать, чтобы их не называли бабами, а сами будут говорить какие мужики убийцы и насильники и как им нужно отрезать причиндалы. Они будут требовать, чтобы их судили только по внутреннему миру, а не по внешности. И буду обижаться на то, что не получиться не обращаться внимание на здоровое колесо в носу или небритые части тела, которые они заботливо окунут в зелёнку. Нет это ведь нормально, как и нормально ненавидеть мужчину только потому что он мужчина.

Воздух в лёгких закончился. Он сделал вдох, прежде чем продолжить.

– Защитники лгтб, которые скорей свою малолетнюю дочь подставят под педофила, чем примут, что это отклонение и будут трубить об этом во всех новостях. Смотрите все, мы отдали свою дочь педофилу, я хороший человек, не предвзятый. Им легче сказать своему ребёнку или даже лучше чужому, что он может отрезать или пришить член, нежели просто объяснить основы биологии. Нет, ведь прослыть непродвинутым и боже упаси консерватором куда страшнее, чем сломать жизнь собственному ребёнку. Беззащитному созданию, которого привели в этот мир отчаяния даже не спросив.