Читать книгу Посткарантин - Злата Косолапова - Страница 1

Пролог

Алексей Орлов закрыл глаза и тяжело вздохнул. Он всеми силами попытался унять дрожь и взять себя в руки, но страх не отпускал его, ужас по-прежнему держал его в ледяных когтях.

В старых коридорах на верхнем этаже снова послышалась стрельба, сменившаяся криками и каким-то грохотом. Здесь, в этой маленькой комнатушке, где они спрятались от налётчиков, у них не было достойного средства, чтобы защитить себя – только один старый пистолет Ярыгина. У входа в комнату, где маленький пятачок у двери был освещён синевато-серым светом, стояла молодая женщина в истёртом медицинском халате.

Замерев в напряжении, Ольга Миронова сжимала пистолет в руках так сильно, что костяшки её пальцев побелели. Тёмные волосы Ольги, собранные на затылке, растрепались, светлые глаза хранили усталость и молчаливый страх. Тот же страх, смешанный с болью неизбежности, блестел и в глазах ученика Орлова – Антона Спольникова.

Антон, светловолосый юноша в квадратных очках, стоял чуть дальше от двери, чем Ольга. Он прислонился плечом к старым картотечным шкафам, сжимая в дрожащих руках папку, в которой ещё вчера были собраны результаты всех последних исследований Орлова и которые ныне оказались утеряны. Спольников изо всех сил пытался сохранить бумаги, когда на них напали, но ему это не удалось.

Но теперь, когда они все на грани жизни и смерти, всё это не так важно.

Приоткрыв рот, Орлов с присвистом втянул воздух. Как душно здесь было, в этой маленькой подсобке, где они скрывались от захватчиков. Сегодня утром никто из команды Орлова и представить себе не мог того, что их ждёт, когда день закончится, и настанет эта ночь.

Эта страшная ночь.

Кто-то сдал его команду. Сдал их всех. Лёша не знал, кто это мог быть – кто-то из команды или кто-то из Купола. Неизвестно. Это был тот, кто знал все доступы к этой лаборатории, все коды, все лазейки. Орлов закрыл глаза – если бы он только знал, кто стал предателем, если бы только знал…

Уже две недели Орлов и его команда учёных из Купола находились на территории Звенигородской биологической станции МГУ, где они искали полезные образчики, так необходимые для работы над их проектами.

Эти налётчики как-то узнали про его, Лёши, экспедицию на биостанцию МГУ. Они узнали, какое количество офицеров из военных отрядов Купола будут сопровождать его команду, насколько хорошо они будут экипированы…

Кем же они были эти налётчики? Орлов задавал себе этот вопрос каждый раз, когда слышал звуки выстрелов. Нет, это точно были не мародёры. У тех, кто напал на биостанцию, было слишком много оружия, слишком хорошо они умели им пользоваться. Нет, не мародёры, не банда мелких преступников….

Кто-то серьёзнее и опаснее. Орлов это знал наверняка – уж слишком кровожадными были эти взгляды, блестящие в прорезях их черных масок.

Зашуршала ткань, и Алексей почувствовал, как его руку сжала ослабшая ладонь его жены. Орлов резко открыл глаза, подался вперёд и посмотрел на бледное лицо, с горящими крапинками веснушек.

Как же она была прекрасна, его Наташа. Даже в эти последние мгновения своей жизни она была бесконечно красива. Её густые медные волосы растрепались, бледно-голубые глаза были прикрыты. Они болезненно сверкали в полутьме этой душной кладовки. Серое платье в белый цветочек, которое так любила Наташа, было перепачкано в крови.

Алексей опустил взгляд. Какая роковая случайность – Наташа так редко сопровождала его в экспедициях, но именно сегодня оказалась рядом с ним.

Она так радовалась тому, что они уже завтра утром должны были, наконец, покинуть биостанцию и отправиться обратно в Купол. Она скучала по дочери и без устали повторяла, как сильно должно быть Машенька соскучилась по ним, по своим родителям.

Орлов знал, что Наташа очень мучилась из-за долгой разлуки с Машей. Он понимал её, потому что мучился не меньше жены, скучая по дочери и мечтая побыстрее оказаться дома, в Куполе…

Чёртовы боевики ворвались в основной зал первого корпуса, когда большинство из команды Орлова были как раз там. Там же был и он сам с женой. Там была и Оля Миронова. Пальба началась почти сразу.

Бойня была страшной, Орлов даже боялся вспоминать те жуткие картины, которые теперь навсегда засели в его памяти – его погибшие друзья с бледными измученными лицами, кровь, забрызгавшая стены, разбитое стекло, ворох рассыпанных бумаг…

Это недоразумение случилось как-то нелепо. Они вчетвером с Антоном, Наташей и Ольгой уже почти убежали в подвальные помещения, уже даже приблизились к старой лестнице, но один из налётчиков настиг их и пустил ту страшную пулю. Ольга прострелила преследователю ногу из этого самого пистолета, что был сейчас в её руках, но было уже поздно – Наташу ранило в живот.

Страшная рана…

Орлов донёс жену до старой подсобки в подвале, где они и укрылись. И теперь… Теперь всё. Они либо умрут здесь, либо смогут переждать всё то, что началось несколько часов назад. Как только они оказались за запертой дверью, Алексей и Ольга сразу же оказали всю возможную помощь Наташе, но… всё это было бесполезно. Они застряли здесь без единого шанса на спасение.

Алексей крепче сжал руку Наташи и с болью посмотрел на свою усталую и измученную жену. Она лежала на старых коробках, которые Антон и Оля сдвинули так, чтобы можно было на них лежать.

Лёша вдруг подумал, что не сможет пережить то, что сейчас происходило.

Его Наташа, его Наташенька… Его любимая жена умирала, и ничто не могло этого изменить. Он больше ничего не может сделать для неё. Лёша зажмурился, крепко сжав пальцы жены в своей ладони. Нет… Он не верит в то, что происходит. Он не верит в то, что она умрет.

Орлова выкинуло из мыслей, когда неожиданно Наташа вырвала руку из ладони мужа и схватила его за накрахмаленный рукав медицинского халата. Алексей дёрнулся вперёд с такой силой, что стул под ним, громко проскрипев, прокатился по полу.

– Наташа! – срывающимся голосом позвал Орлов, понимая, что почти охрип от жажды.

Наташа глухо застонала от боли, закашлялась и сильнее потянула рукав мужа на себя. Она вдруг глубоко вздохнула и, дрожа от озноба, посмотрела на Орлова.

– Алёша… Алёша, – проговорила она очень тихо, едва в силах произносить слова. – Пожалуйста, береги Машу… Береги нашу дочку… Нашу Машеньку… Береги её…

Ольга Миронова в немом ужасе застыла у двери, глядя на умирающую Наташу. Глаза Мироновой лихорадочно горели. Она лишь украдкой посмотрела на такого дорогого её сердцу Лёшу: с вечно серьёзным лицом, взъерошенными вихрами тёмных волос и печальными глазами, в которых сейчас читалась острая, болезненная скорбь.

– Ты не умрёшь, – отчаянно прошептал Орлов, наклоняясь к Наташе. Он поцеловал её в нос и приложился лбом к её лбу, влажному от проступившего пота. У него внутри всё жгло. Он чувствовал трепетную дрожь и тёплое дыхание Наташи и умирал вместе с ней. – Ты не умрёшь. Пожалуйста… Наташенька, только не умирай. Не оставляй меня одного…

Глядя на Орловых, Миронова прикрыла рот ладонью. Слёзы хлынули из её глаз. Наташа едва заметно улыбнулась мужу и хотела что-то сказать ему, но не нашла сил для этого. Тяжело дыша, она лишь приоткрыла губы. Тогда Орлов приподнял жену и прижал к своей груди.

– Всё будет хорошо, Наташенька…. Мы вернемся домой. Мы спасёмся… Ты только не умирай, – хрипло шептал Алексей, ощущая, как его сердце разбивается на тысячи осколков. – Только не умирай…

***

«Она умерла».

Это была одна из двух мыслей, которая бесперебойно гремела в голове Орлова, когда они выбирались с территории биостанции.

«У Маши остался только я».

Это была вторая мысль. Она ещё громче гремела в голове Орлова, когда они с Ольгой, Антоном и ещё несколькими из выживших ребят пробирались через высушенные войной лесные просторы: темные и опасные. У них с собой был лишь один низкочастотный передатчик, который мог схватить связь только с дороги на Звенигород, никак не дальше.

Искать аппаратуру для связи на биостанции после бойни было слишком опасно – боевики могли вернуться. Хуже – они ещё могли быть где-то там.

Наташа умерла.

«У Маши остался только я, поэтому я должен выжить».

Вот что думал Алексей, крадучись направляясь через лес к дороге. Там им, наконец, удалось передать сообщение Соболеву.

Их вытащили. Они спаслись. Они – да, Наташа – нет.

***

Орлов скользнул напряженным взглядом по старому резному столу из красного дерева. Узорная резьба всё ещё хранила свою особую стать.

Лёша перевел взгляд на открытую книгу, лежащую на столе, в её страницы было вложено письмо. Даже отсюда Орлов мог с легкостью различить подпись Сергея Сухонина – управителя подземного города-государства Адвеги.

Подпись стояла под знаком щита, на котором была выведена ровная буква А.

Алексей приблизился к столу, коснулся чистых листов бумаги, что покоились у книги с вложенным в неё письмом, и закрыл глаза.

Как тихо здесь было…

Эта комната, как и вся усадьба, сохранила красоту старинных времен – зыбкую, уже почти полностью забытую этим умершим миром. Кабинет Соболева всегда казался Орлову светлее и уютнее многих других помещений. Наверное, за счет золотистых стен и трёх высоких окон с каждой стороны комнаты.

Алексей посмотрел в сторону того окна, в стекло которого уже давненько стучали ветки дерева из усадьбинской рощи. Пыльные тюли мягкими волнами спадали к стёртому паркету и слегка покачивались от сквозняка, как и тяжёлые жёлто-зелёные шторы.

Здесь всё было великолепно – от грани до грани. Здесь, в Куполе – в городе-государстве, расположенном под Звенигородом на территории усадьбы Введенское. Этот город был основан здесь через двадцать шесть лет после начала войны. Лютой зимой две тысячи сорок пятого года Михаил Соболев привел своих людей сюда, в, пожалуй, самое прекрасное для жизни место в этом обезображенном послевоенном мире.

Среди пришедших в Введенское были и он, Орлов, и его будущая жена Наташа. За то долгое и мучительное время, что они шли за Соболевым к своему новому убежищу, пересекая опасные и безжизненные пустоши, Орлов ни разу не усомнился в том, что Михаил приведет их всех в надежное место. Однако сказать про Введенское просто «надежное» даже сейчас Орлову показалось недостаточным. Оно было восхитительно. Было, остаётся и останется. И Алексей не переставал благодарить Бога за то, что эта усадьба стала их домом.

Многие тогда задавались вопросом, откуда Соболев знал об этом месте? Откуда знал, что здесь никого не будет, когда они придут?

Михаил никогда никому не рассказывал об этом, да и Алексей так и не решился задать ему свои вопросы. Тогда главной проблемой была дорога до Звенигорода.

И всё же лидера и защитника лучше Михаила Орлову сложно было представить. Соболев был суров, но справедлив. Его не пугали ни трудности, ни убийцы, ни радиация. Он обещал привести своих людей под Звенигород. И он их туда привёл.

Когда они пришли в Введенское, там и правда никого не было. Многим показалось это странным, но никто ничего до сих пор так и не спросил у Михаила. Все и без того прекрасно понимали, что он знает то, чего не знают остальные.

Уже позже Соболев немного рассказал про саму усадьбу. За десять лет до начала войны, усадьбу Введенское решено было сделать одним из объектов для важнейшего проекта, целью которого были разработки, дающие возможность пережить ядерную войну и её последствия.

Под землёй на территории усадьбы был выстроен бункер, где сейчас располагалась лаборатория Купола, ближе к границам участка за пару лет до войны возвели несколько массивных строений, необходимых для оборудования и лабораторий. Все здания были выстроены строго по границам территории и не нарушали изначальную композицию усадьбы. К тому же, как и было задумано, архитектура новых строений практически не отличалась от архитектуры старинных зданий в Введенском.

Главной чертой проекта был купол, возведенный вокруг всей территории. Этот купол строили из какого-то биоматериала, похожего на слюду, тонкого, абсолютно прозрачного, но очень прочного. Предполагалось, что этот материал не будет пропускать радиацию и защитит от взрывной волны всё, что под ним находилось.

Проект не был завершен. Купол был почти полностью достроен, когда началась война, но всё же они не успели закончить его до конца.

К счастью, война почти не тронула эти места. Усадьба Введенское осталась величественной и прекрасной, несмотря на разрушительные пережитки времени, а теперь, через годы после войны, вся территория усадьбы стала самым известным на подмосковных пустошах городом-государством.

В жизни тех, кто жил здесь, было много светлого. Алексей Орлов знал это, потому что он прожил в этом городе больше двадцати лет.

Именно здесь, в Куполе, они с Наташей поженились. Именно здесь родилась их дочь – Маша. Его Машенька.

Лёша едва заметно улыбнулся, вспомнив про дочь – он любил её больше всего на свете. К счастью, она едва ли помнила те страшные времена, когда их жизнь с Лёшей полностью изменилась.

Маше было всего два года, когда Наташи не стало. А теперь… теперь и её жизнь в опасности. Орлов сжал губы, всеми силами держа себя в руках – нет, Маше он не даст умереть.

– Хорошо, что ты здесь. Нам многое надо обсудить, – произнес громкий голос у Орлова за спиной.

Скрипнула дверь, Алексей обернулся и увидел заходящего в кабинет высокого, широкоплечего мужчину. Мужчина был одет в длинный плащ из поношенной серой ткани, накинутый поверх свитера с высоким горлом. На руках у мужчины были одеты мягкие перчатки из коричневой кожи.

«А вот и Соболев…», – подумал Лёша.

Орлов кивнул в знак приветствия. Михаил Соболев был управителем города-государства Купол с самого начала основания города. И все эти годы Соболев относился к своим обязанностям с максимальной ответственностью и вниманием.

Статный, в хорошей физической форме, с аккуратно зачесанными седыми волосами, тонкими усами и небольшой бородкой, такими же седыми, как и волосы, Михаил Соболев напоминал какого-то великого русского генерала давних времен.

– Я так понимаю, что тебе уже разболтали весточку, которая пришла нам из Адвеги? – спросил Соболев, приближаясь к своему столу.

– Да, – откликнулся Алексей, наблюдая за тем, как Михаил берет со стола пачку сигарет и усаживается в кресло, местами разодранное на спинке.

– Сухонин написал, что возьмёт только её, – произнес Соболев, закуривая помятую сигарету. – Больше никого.

– Нет, я поеду с ней, – уже на автомате произнёс Орлов фразу, которую повторял про себя с тех пор, как узнал о решении Сухонина взять в Адвегу только одну Машу. – Я поеду с ней, и мне плевать на то, что он там сказал. Я не буду лишним в Адвеге. У них только два нормальных врача на весь город. Я им понадоблюсь…

– Либо она поедет одна, либо не поедет вообще, – отрезал Михаил. – Сухонин не пойдет на компромисс. А в случае тебя, он скорее отгрызёт себе что-нибудь, чем второй раз впустит тебя в Адвегу. Ты прекрасно знаешь их правила. Они такие же строгие, как и у нас. В Адвегу никого не берут просто так. За всё своё правление Сухонин взял под своё крыло только одного человека из Купола – Антона Спольникова, который был твоим учеником и помощником. Теперь же он готов взять в свой город второго человека из наших  – твою дочь.

Алексей сжал губы. Он нахмурился, впиваясь взглядом в собеседника.

– Да, он готов взять её и даже готов помочь ей. Но она должна будет жить вне карантина целый год! Она не сможет выйти из подземного города раньше, иначе… Иначе ты прекрасно знаешь, что будет. – Орлов закрыл глаза и положил руку на лоб. – Это слишком долго. Я не могу оставить её одну на такое количество времени. Неужели я никаким образом не могу поехать с ней?

– Лёша, пойми, такова цена за её жизнь, – ровным голосом ответил Соболев. – Ты же знаешь, что Сухонин человек долга и чести. Он отдаст тебе тот долг, который так тяготит его уже столько лет. Он написал в письме, что вне карантина они будут делать твоей дочери необходимые инъекции до тех пор, пока не вылечат её. И как только у неё выработается иммунитет к этой дряни, которой она болеет, она сможет вернуться сюда. – Соболев кинул проницательный взгляд на Алексея. – Ты только сам подумай – болезнь ей будет больше не страшна, к тому же она будет проходить лечение в полной безопасности. Да, там не будет тебя. Но, во-первых, Лёша, твоей дочери уже девятнадцать лет. Во-вторых, она этот год будет жить в практически самом безопасном месте на этих чертовых выжженных радиацией и войной землях. В месте, которое защищено даже лучше, чем Купол…

Орлов резко повернулся к Соболеву, сверкнув глазами.

– Миша, послушай меня, – процедил Алексей. – Может сейчас не очень-то на это похоже, но я счастлив до беспредельного состояния оттого, что Сухонин согласился взять мою дочь на лечение. И я отправлю её туда, но… – Орлов взмахнул руками и с отчаянной скорбью посмотрел на управителя Купола. – Что если она возненавидит меня за то, что я отправил её туда? Что если Сухонин начнет отравлять ей жизнь и она решит выбраться? – Алексей опустил лицо и замолчал. Но немного помолчав, продолжил: – Миша, а ты знаешь, что будет, если она выйдет в посткарантин раньше срока? Уже завтра ей будет достаточно провести десять минут вне чистой зоны, чтобы умереть.

– Ты же знаешь, что этого не произойдет, – напряженно сказал Соболев, сверля взглядом Алексея. – Маша умная девочка. Она прекрасно понимает, что без лечения ей не обойтись. Она никогда в своей жизни не будет тебя ненавидеть. Ты сам это знаешь. Это первое. А второе ты и сам только что озвучил – у нас осталось не так много времени, прежде чем респираторная маска перестанет её хоть как-то спасать.

– Я знаю, да… Но я должен быть с ней, – прошептал Орлов, бегая взглядом по истёршейся поверхности пола. Его словно бы рвало на части. – Я должен отправиться в Адвегу вместе с ней…

Соболев тяжело вздохнул, он придвинул ближе к себе старую стеклянную пепельницу и скинул в неё рассыпчатый пепел. Хмурясь, он снова сжал сигарету в зубах.

– Ну, тогда в лучшем случае Сухонин захлопнет ворота города перед твоим носом, когда ты попытаешься пройти туда. В худшем – пустит пару пуль тебе в задницу. – Выдохнув облако едкого дыма, Михаил ясно-голубыми глазами посмотрел на Орлова: – Лёш, тебя никто не пропустит в Адвегу. Сухонин делает исключение только для твоей дочери. И ты знаешь почему. Тебя он не пустит ни при каких условиях, он ведь до сих пор считает, что ты мог предотвратить смерть…

– Он прекрасно знает, что у Ани не было шансов! – отчаянно воскликнул Орлов, сжимая руки в кулаки и беспомощно глядя на Соболева. – Он знал, что она слаба. Мы оба это знали. Я пытался спасти её! Я всеми силами пытался! Но было уже слишком поздно… – Алексей опустил голову. – Я не Господь Бог… Я сделал всё что мог…

На некоторое время в кабинете Соболева воцарилось гнетущее молчание. За окном шумел ветер, где-то внизу смеялись дети, кухарка звонила в колокол, сообщая, что обед начнётся через десять минут.

– Я хорошо это знаю. – Михаил внимательно посмотрел на Орлова. – Лёш, ты спас много жизней за годы своей работы, но Сухонина это не волнует. Ты сам это знаешь.

– Я спас его дочь, – чётко произнес Алексей сквозь зубы.

– Теперь он спасет твою.

Соболев испытующе смотрел на Орлова. По его безэмоциональному лицу нельзя было понять, о чём он думает.

Комната снова наполнилась молчанием. Сигаретный дым витал над столом, часы на стене мерно щёлкали секундной стрелкой.

Орлов думал о дочери. Выхода не было – если она не поедет в Адвегу, она умрет. А этого ни в коем случае нельзя допустить. Алексей вдруг вспомнил тот момент, когда он узнал результаты анализов, подтвердивших болезнь Маши. Он стоял в лаборатории, смотрел в бумаги и всё никак не мог поверить в такие, казалось бы, невозможные показатели – радиационная аллергия. Аллергия, которой болели только те редкие постъядерные дети, которые обладали кровью с альфа-места частицами.

Такие дети, как Маша, с уникальной кровью, на которую радиация имела особое воздействие.

Алексей нахмурился. И сейчас…

У Маши уже появилась реакция на радиоактивную пыль, и времени осталось очень мало. И как бы там ни было, он не позволит смерти приблизиться к его дочери раньше времени. Алексей нахмурился – решение очевидно. Сухонин никогда ему не уступит, поэтому Маша поедет в Адвегу без него.

– Она поедет. Конечно же, она поедет. Об этом вопрос даже не стоит, – прохрипел Орлов, с тоской глядя за окно. – Пускай без меня. Если Сухонин поставил такое условие – пусть будет так. Но, Миша, скажи мне… Как мне её отпустить одну? Ей девятнадцать… У неё только вся жизнь началась. Сухонин проведет терапию, вылечит её, но сделает всё, чтобы её жизнь в этом подземелье стала настоящим адом. Ты же знаешь, как он ненавидит меня. Ты знаешь, как он ненавидит всю мою семью после того, как его жена умерла. Конечно же, я отправлю Машу туда. Но, я боюсь, что она никогда не простит меня. – Алексей с горечью покачал головой. – Никогда не простит за то, что я на год запер её в этой тюрьме. Отправившись туда, она лишится всего, что делает её счастливой. Как она переживет расставание с дорогими ей людьми? Как она будет жить среди жителей Адвеги? Ты же знаешь, Миша, она тихая, скромная девушка. – Алексей нервно водил рукой по подбородку. – Она не умеет за себя постоять…

– Да пойми ты, что твоя дочь умирает! – грозно рявкнул Соболев, ударив кулаком по столу с такой силой, что Алексей едва не подпрыгнул. – Не будь дураком, Орлов! Твоя жена умерла столько лет назад, и ты едва пережил это, а теперь ты хочешь остаться совсем один? – Соболев встал в полный рост. Его глаза горели. – У твоей дочери пока крепкое здоровье, но ты сам знаешь, насколько сильно у неё уже развилась аллергия. Скоро она не сможет дышать, а ты думаешь о том, какие у неё будут отношения с малолетками из Адвеги?!

На некоторое время в комнате воцарилось молчание. Алексей опустил глаза. Соболев абсолютно прав, он, Орлов, ведёт себя, как ребенок.

– Прости, – сказал Алексей, ощущая стыд и щемящую боль в груди. – Конечно, всё это глупости.

Соболев притушил сигарету. Он покрутил бычок, вжимая его в расцарапанное дно пепельницы.

– Ты сам знаешь, насколько редкая у Маши кровь, – наконец произнес Михаил, выходя из-за стола и направляясь к окну.

– Один ребенок на две тысячи постъядерных детей, – мгновенно произнес Алексей.

«Какая страшная статистика…», – вдруг подумал он.

– Благодари Бога, Лёша, что в нашем мире ещё есть вакцина, способная вылечить твою дочь, – прохрипел Михаил.

Он отвернулся от Лёши и замер возле окна, сложив руки за спиной.

Орлов обессилено выдохнул. И здесь Соболев прав. Слава Богу, что сегодня в этом злом мире вообще есть шанс вылечить Машу. К чему эти сомнения? К чему эти мысли и переживания? Речь идёт о жизни его дочери.

Маше придется прожить год в Адвеге. Ей придется прожить там без него. И придется прожить под гнётом Сухонина. Орлов поджал губы – выбора нет, только так можно было спасти его дочь. Только так: на целый год отдать его овечку жить в логове волка.

И пусть Сухонин закроет ворота своего подземелья. Он, Орлов, будет ждать свою дочь весь этот страшный год. Он будет каждый день молить Бога дать ему сил и терпения. А потом он вернется за ней к гермодверям этого драного подземелья ровно в тот день, когда её лечение будет закончено.

– Ну, так что? – спросил Михаил, поворачиваясь и вглядываясь в лицо Орлова.

Алексей с горечью прикрыл глаза.

– Сообщи ребятам – через два часа выдвигаемся.

***

Управитель закрытого города Адвега, Сергей Сухонин, был мужчиной средних лет, скупым на эмоции, чем-то интересным внешне и очень придирчивым по характеру. Он пытливо всматривался в напряженное лицо Алексея на протяжении десяти долгих секунд, пока Орлов стоял напротив него, держа на руках спящую дочь.

Маша была одета в старое вязаное платье и ветровку. Её короткие, тёмные, почти чёрные, как у отца, волосы были взъерошены. Большую часть лица девушки закрывала довоенная респираторная маска.

Маше было девятнадцать лет, но какой же маленькой и беззащитной сейчас казалась Алексею его дочь…

Нет, она ему такой не казалась. Она такой была. И теперь…

Алексей огляделся.

В этой полутёмной пещере у огромных тёмно-зелёных гермодверей подземного города были сложены пыльные коробки, тут же лежал сломанный стул, высилось несколько стоек, держащих яркие, словно звёзды, прожекторы. Позади Сухонина стояли два охранника из службы безопасности Адвеги – два огромных бугая в светло-голубом камуфляже, в чёрных шлемах, закрывающих их головы, и пуленепробиваемых жилетах.

Орлов едва сжал губы, наткнувшись на выжидательный взгляд управителя Адвеги. У Сухонина были светло-карие глаза и смуглая кожа, лицо было суровым, словно камень. Его чёрные, уже кое-где с проседью, волосы были аккуратно причесаны.

Глядя на Алексея, Сухонин слегка склонил голову в бок и цинично улыбнулся.

Лёша видел ненависть, пляшущую в его глазах – ненависть жуткую, ядовитую. Алексей никогда в своей жизни не видел в глазах людей такой злобы, обращенной на него.

Орлов также заметил на шее Сухонина небольшую татуировку-знак Адвеги: щит, на котором была выведена аккуратная буква А. Такие татуировки набивались всем жителям Адвеги.

Такую же сделают и Маше, подумал Лёша и ощутил ядовитое беспокойство, шевельнувшееся где-то внутри.

– Закрытый город Адвега – это не заросшая плесенью деревня под Звенигородом. Это самое безопасное место из всех, какие только вообще можно представить в этом гиблом мире. Я беру твою дочь на лечение только потому, что ты когда-то спас жизнь моей дочери, – медленно произнёс Сухонин, прикрывая глаза. – Не думай, что я собираюсь каждые выходные писать тебе письма о том, как твоя дочурка превращается в невоспитанного монстра. Спольников будет вести её терапию. Как ты знаешь, твоя дочь должна будет находиться в карантине не менее десяти лет. Если ты появишься здесь хоть на один день раньше, я сам пристрелю тебя. – Не дожидаясь ответа от Орлова, Сухонин повернулся к одному из охранников. – Забери девчонку.

Алексею захотелось подбежать к управителю, и как можно больнее врезать ему. Колоссальным усилием Орлов заставил себя успокоиться – сейчас не самый удачный момент, чтобы поддаваться на такие дешёвые провокации. В конце концов, Сухонин только и мечтает придраться к нему.

– Обещай, что её жизни ничего не будет угрожать, – срывающимся голосом потребовал Орлов.

Он едва помнил себя от отчаянного ужаса, наблюдая за тем, как один из охранников забирает у него с рук его единственную дочь. Под действием снотворного Маша спала так глубоко и безмятежно, что едва ли что-нибудь заметила.

Сухонин едко улыбнулся, глядя на Алексея.

– Я ничего тебе не обещаю, Орлов, – язвительно произнес управитель. – Я выполню свой долг – я вылечу твою дочь. Ну а что касается остального, то тут я ничего тебе гарантировать не могу.

Орлов, не скрывая гнева, ринулся вперёд.

– Сухонин! – заорал Алексей. – Я убью тебя, если с моей дочерью что-нибудь случится! Через десять лет, чёрт тебя дери, я вернусь сюда и если с ней…

Орлов наткнулся на мощное плечо одного из охранников. Бугай схватил его и отбросил назад. Когда Алексей опомнился, тяжелая дверь, вырезанная в огромных воротах города, была уже закрыта.

Глава 1

Это место ужасно. Оно ужасно, начиная с подступов к гермодверям и заканчивая поросшими красным мхом стенами высотой в девятиэтажный дом. Это место отняло у меня у меня почти три года моей жизни, и мою жизнь в целом, ибо долго мне здесь не протянуть. Взамен это место, эта их возлюбленная Адвега, подарила мне лишь то, что дарит всем подопытным, оказавшимся здесь, – мечту о посткарантине.

* Посткарантин – название зоны карантина для тех, кто прожил некоторое время вне карантина и снова вернулся в его зону.

– Когда-нибудь мы выберемся, – любил повторять Ванька, сидя за низким, заляпанным маслом и густыми пятнами жира столом. – Точно тебе говорю. Эта яма останется за нашими спинами, а там дальше – свобода! Машка, слышь чё говорю?.. СВО-БО-ДА!

Я всегда улыбалась, но мне было горько от этих слов.

Адвега за спиной!..

Жизнь в посткарантине!..

Свобода…

Это разве про нас? Кто-то выбирался, конечно, отсюда. Двое сбежали – о них тут легенды ходят, а остальных пустили под расстрел или допытали до последнего, выжали всё, что можно и всё, с концами.

Я угодила сюда из-за болезни, а нужна была им из-за крови. Болезнь была не страшная, но нужно было лечение, иначе я бы не смогла дышать. Лечение они мне дали и вылечили без всяких последствий. А вот отпустить домой, не отпустили.

"Четвёртая отрицательная с альфа-места частицами… – всё шептал тогда Спольников, ходя из стороны в сторону с горящими глазами. – Поверить не могу, что у нас теперь есть такой экземпляр… Такая кровь нам позволит наконец проводить полноценные исследования".

Вот так вот. Экземпляр. Так я теперь называлась, думала я в тот страшный день, сидя в углу его кабинета и закрывая ладонями зареванное лицо. Предыдущий день был самым счастливым – я больше года провела в Адвеге на лечении, и вчера оно было благополучно окончено. Больше я не болела радиационной аллергией, и сегодня должна была вернуться домой – в Купол, в свой родной город. Должна была.

Я зашла к Спольникову в кабинет, едва сдерживая ликование и готовая нестись в свой домик за дорожной сумкой на всех скоростях, на какие только была возможна. Спольников тогда стоял у стеллажей, расставляя в раздражающе безупречном порядке своим склянки, затем повернулся ко мне и улыбнулся. Как это часто бывает у негодяев, Антон был весьма привлекательным внешне: голубоглазым мужчиной со светлыми волосами и приятной улыбкой. Антон носил квадратные очки в чёрной оправе, очень похожие на те, что носил Шурик – герой старых советских фильмов. Тем не менее, внешность зачастую бывает обманчива – гадом он был ещё тем. Вот только мой папа и управитель нашего Купола Михаил Соболев не знали об этом, не знали, что Спольников предатель, такой же, как и Сухонин, которые взяли меня на лечение не просто так, а именно, потому что им нужна была моя кровь.

"Прости, Маша, – развёл тогда руками Спольников, глядя на меня со своей вечной издёвочкой. – Но ты не покинешь Адвегу. Боюсь, что уже никогда".

***

Сначала я отказывалась есть, принимать какие-то дурацкие сыворотки для иммунитета и поддержки здоровья и вообще впала в прочую апатию. Мне было так плохо, что я сразу заявила: "Хотите бить – бейте. От меня вы участия не получите".

На самом деле, я не была такой уж смелой, просто знала, что они не могут мне ничего сделать, раз уж я им нужна была живая-здоровая. А живой-здоровой меня нужно было продержать как можно дольше – слишком большая ценность была у моей крови.

Спольников не мог ничего не сделать. Хмурился, скрипел зубами, ходя из стороны в сторону. То поправлял светлую чёлку, то крутил свои очки в руках.

Ни-че-го.

Три дня я провела в абсолютно апатичном состоянии в научном центре Адвеги. Почти не ела, не спала и не пила. Тоска и ужас выжигали меня изнутри, и на этот никто никак не мог повлиять.

А потом приехал он. Бест. Он приезжал в Адвегу раз в год или два. Мог не приезжать и несколько лет. А тут примчался, несмотря на то, что был здесь месяц назад.

Я до сих пор хорошо помню этот день. Они отвели меня в какую-то комнату – почти пустую, мрачную. Не знаю, может, это специальная такая комната, чтобы на психику воздействовать. Втолкнули меня и заперли дверь.

Помню-помню всё, как сейчас. Минут десять я пробыла там одна, потом дверь со скрежетом открылась, и я в коротком испуге дёрнулась в сторону, однако уже через секунду застыла, вжимаясь в стену, у которой стояла. В помещение вошёл высокий человек, одетый в тяжёлый плащ из черной кожи. Его голову покрывал капюшон, и я не видела его лица. Дверь почти сразу снова затворилась, неприятно громыхнув. Все голоса, которые я успела услышать из коридора, пока человек входил в помещение, снова утонули в страшной тишине.

Здесь, в этом месте, где я находилась, единственным источником света была маленькая настольная лампа, стоящая на табуретке. Этот белый свет раздражал. Как и серые, давящие на меня стены. И в этой страшной и таинственной полутьме, образ пришедшего незнакомца казался мне особо зловещим. Судя по всему, это и был Бест. Я внимательнее пригляделась к нему. По-моему, в жизни он ещё страшнее, чем в историях про него.

– Ну, здравствуй, Мари, – с невозмутимым спокойствием спросил незнакомец. У него был низкий голос с хрипотцой.

Бест был надменен и властен, но это меня как раз и не удивило. А вот какой ужас он вселял в меня сейчас – это просто уму непостижимо.

– Здравствуйте, – выдавила из себя я, ненавидя этого козла всей душой. Из-за него мне не попасть домой, я у него в плену, а ещё должна быть вежливой и тактичной со скотиной, которая будет медленно меня убивать своими опытами.

Разглагольствовал он долго.

– Подумай только, Мари, какая это ценная жертва, – заканчивая речь, произнес Бест. – Подумай, ведь ты станешь прологом к созданию лекарства, спасающего жизни тысячам людей.

– Вы создаете не лекарство, а наркотик. Они будут приходить к вам ещё и ещё за ним, пока не умрут.

– Это лекарство выводит радиацию из их организма, пусть и не сразу, пусть и небыстро, и да, его нужно достаточное количество, чтобы оно хорошо работало. И да, зависимость есть, но она не смертельна – человек вполне может сам ее преодолеть. Если это сильный человек, если ему это надо.

– Вы хотите, чтобы они вас обогащали!– рявкнула я. – Хотите посадить их на крючок! Сильные обогатят! А слабые вымрут – очистят мир от лишней шелухи, так, небось, а?

Я сжалась, когда Бест двинулся ко мне. Он шёл нарочито медленным шагом, и его фигура колебалась в отблесках белого света. Эта страшная властность – жестокая, острая, словно бы металлическая, буквально светилась в его льдистых глазах. Бест подошел достаточно близко, чтобы я теперь смогла увидеть его лицо. Он был красив. У него были густые темные брови, тонкие губы и циничная усмешка. Прядки довольно длинных волос чернели, касаясь скул его сурового лица.

Он был красив, даже несмотря на то, что его лицо было изуродовано глубоким кривым шрамом. Я смотрела на Беста, затаив дыхание – с одной стороны я была до ужаса напугана, с другой – восхищена его внушающим величием.

– Пойми, Мари, это не пройдет тебе даром, – прохрипел Бест, чуть склоняя голову. Взгляд его был холоден и страшен. – Я не буду бездарно пугать тебя худшей участью, хотя, предполагаю, ты прекрасно знаешь, что все мы тут способны на многое. Но я обещаю тебе, что если ты не приложишь усилия к тому, чтобы нам помочь – я привезу тебе голову твоего отца.

У меня тогда волосы на затылке встали дыбом. Нет, даже не от его слов. Но от того, как он это сказал. То, что Бест не шутил и не блефовал, у меня не было ни одного сомнения, потому что теперь я по-настоящему осознавала то, что его лучше не злить. Да, не идя им навстречу, я ссохнусь тут намного быстрее, чем им хотелось бы, но мой отец не должен платить жизнью за это. Такого не будет. Никогда.

***

Вода, заполняющая витиеватый ручеек, поблёскивала, переливалась, словно довоенная гирлянда. Я смотрела на неё, завидуя её свободе. Мне тоже хотелось просто взять и побежать, куда мне надо, не думая о том, что кто-то будет меня искать и преследовать.

Ручеек прыгал между гладкими камнями, поросшими плесенью

Пахло илом. Подняв голову, я прищурилась, ощущая, как больно яркий свет белёсых ламп бьёт по глазам. Скоро уже выключат, до вечернего часа оставалось не так много, поэтому скоро ослепляющий свет жужжащих прямоугольников сменится на рыжеватые отблески уличных фонарей.

"Это они так здесь имитируют смену дня и ночи? – бурчала я про себя, впервые с неприязнью осознавая особенности жизни в закрытом городе. – И в сравнение не идет с реальностью…"

Но теперь я не видела неба уже почти три года. Почти три года не видела солнца. Почти три года не знала жизни за пределами карантина. Кто-нибудь бы обязательно сказал бы мне, что я невероятно спокойно говорю об этом, но нет, не спокойно, даже сейчас, спустя много лет, нет никакого спокойствия в моих словах о том, что три года моей жизни в Адвеге я не видела жизни за её пределами. Тогда же разъедающая тоска, убийственная, липкая и холодная буквально съедала меня. Она съедала меня каждый день, вгрызаясь в моё сердце и каждую мысль, не давая мне думать ни о чём другом, кроме свободы, до которой мне было не добраться. Меня крутило в агонии каждую ночь, и каждое утро скользкий ком терзал моё горло, не давая дышать. Каждый день я открывала глаза и видела всё те же ненавистные трещины, ползущие по низкому потолку моего маленького дома, одиноко сереющего в квартале карантинников.

Знаете, какая она, Адвега?

Закрытый город.

Центральный дворец высился над бурлящей, ныне вспенившейся от притока лишней воды горной речкой, пересекающей всю пещеру. Тонкие антенны, словно иглы, блестели на покатых крышах домов и на ржавых вышках. Огни фонарей, костров и прожекторов сверкали в самых разных точках города.

Скоп серых домов-коробок, исчерченный черной паутиной улиц, растянулся по огромному пещерному пласту. На возвышениях дома поднимались и уже вскоре, на склоне, уходили вниз, можно подумать, проваливаясь куда-то глубоко-глубоко.

Ещё до войны эти помещения, которые нынче стали для нас жилищами, использовались для содержания какого-то научного оборудования, а сейчас для нужд закрытого города Адвеги.

В довоенные годы этот город был одним из самых масштабных научных центров. И с тех самых пор, как Адвега была основана, вход сюда был закрытым, а проекты, которые здесь велись, являлись одной из самых ценных государственных тайн. Впрочем, сейчас, спустя семьдесят лет с начала войны, ситуация не слишком-то и поменялась.

Адвега была моей тюрьмой. Я прожила здесь уже три года, и до сих пор, не знаю, как это так произошло: я выдержала здесь уже три года! Мне было сложно в это поверить. Каждый день казался мне здесь отвратительно тошнотворным, как и всё вокруг. Я до глубоких ран в сердце скучала по папе и родному Куполу, я скучала по свободе, по небу… И ещё по одному человеку. Так сильно скучала. Так сильно… Жив ли он ещё? Вернулся ли? Узнал ли, что со мной произошло?

Я знаю, что им сказали, что я умерла. Я знаю. Но я боялась об этом думать. Я боялась думать о том, как пережил эту "новость" мой папа. Но Спольников снизошел до того, чтобы сообщить мне о том, что мой отец жив. И я искренне надеялась, что он не сошел с ума от горя…

Вынырнув из ленивого марева мыслей, я скорее на автомате коснулась места на шее под левым ухом. Три года назад мне, как и всем жителям Адвеги, сделали татуировку. Я до сих пор помнила, как жгучая боль въедливо жалила мою кожу в те минуты, когда тонкий лазер выжигал мне на шее герб подземного города.

Я мечтала о том, что сбегу, но это было невозможно. У нас у всех были датчики в руках – они отслеживали, где мы находимся, и могли бы по ним найти, где угодно. Не спрячешься. А датчики, эти чертовы датчики, вшиты нам, подопытным, в руки.

Никто из жителей закрытого города не знал о том, что происходит. Здесь следили за этим так, как не следили бы больше нигде. Каждый из жителей работал, развивая город, не зная, на каких костях он стоит. Карантинники считались людьми на лечении – кто-то был из города, кто-то из-под неба. В обществе Адвеги считалось, что добрые дяди управитель Сергей Сухонин и "самый добрый доктор" Антон Спольников из самых лучших побуждений лечили карантинников от всякой разной хвори, просто потому что это гуманно. Просто потому что у них есть возможность, и поэтому они помогают другим. Да и вообще в нынешнем мире так мало гуманности, но только не в Адвеге. Тут её с лихвой. Правда, только для тех, кто не знает правду.

Кровь из меня качали размеренно: каждый день по сколько-то там. По счастью, ничего не кололи, кроме витаминов и каких-то поддерживающих сывороток. Как я уже говорила, кровь им нужна была чистая, а я как можно дольше живая и здоровая. Но организм всё равно сгорал. Мы все так сгорали от бессилия и постоянной нагрузки. Просто кто-то быстрее, кто медленнее. Мои вены разве что не лопались от катетеров, синевато-серые синяки облепили все запястья и плечи, а руки иногда было невозможно согнуть из-за бесконечных игл, ежедневно раздирающих мою кожу.

Я не знаю, что именно они делали с моей кровью, но знала, для чего она была им нужна.

«Они ищут какой-то элемент в своей дурацкой формуле, способный подсадить любую задницу на наркоту, которую они тут варганят. У них ничего не выходит, – сказал мне Лёнька, имея ввиду под «любой задницей», конечно же, человеческий организм. – И не выйдет. Но кое-кто им платит мешки жетонов за эти исследования».

А вот «кое-кто» это уже Бест. В этом секрета не было ни для кого. Адвега занималась тем, что наколачивала самопальную наркоту под видом лекарств, которые продавались за большие деньги. На эту дрянь подсаживали людей под небом – нищих, бродяг, отшельников, бандитов, жителей поселений и городов. Подсаживались не все, многим удавалось слезть. Все, кто «сел» крепко-накрепко, в конце концов, мучительно умирали, а сколько людей померло от опытов для этих «лекарств» – я лучше промолчу.

Но то, что они искали сейчас было важнее всего остального. Оно должно было работать на сто процентов, то есть с него нельзя было так просто слезть, а попасть в зависимость можно было слёту. Именно это лекарство Бест ждал больше всего.

Только вот сделать его без моей крови было довольно трудоёмко.

И из-за этого мне на самом деле вообще сильно повезло. По крайней мере, из всех остальных карантинников мне предоставили все самые лучшие условия, которые только могли предоставить. Всеми этими условиями я старалась делиться с другими собратьями по карантину. Конечно, разгуляться мне никто не давал, но выпросить что-то важное для меня было вполне реальным.

Но, кстати, нам всем перепадало. Если не от озлобленных горожан, а среди них были те, кто люто ненавидел карантинников, то от научных сотрудников. И если от первых нас могли защитить вторые, то от вторых – никто. Мне больше всего повезло именно в том, что научные сотрудники меня не трогали. Не могли, хотя наверняка парочка бы меня точно не прочь была отметелить. Однако я всегда могла пожаловаться Бесту, а они этого боялись.

Ладно, всё. Хватит думать об этом.

Я выдохнула и более уверенно зашагала вперед, стараясь не отвлекаться и не терять бдительности. Час уже поздний, а в переулках Адвеги то и дело шныряют подозрительные личности, так и норовящие сотворить какую-нибудь пакость. Особенно здесь, на этих извилистых и смрадных улочках, ведущих в самый опасный кусок худшего жилого района всей Адвеги, где мы все подопытные и жили. Это нас специально сюда запихнули, чтобы обычные жители к нам поменьше носы свои совали из любопытства.

Мало того, сегодня на улицах нашего района стояла темень, хоть глаз выколи. Помню, как час назад Эдуард Валентинович Рожков, главный инженер Адвеги, ругался на Кольку, своего младшего помощника, мол, что из-за его безалаберности теперь весь Крайний район без света остался, а им теперь, то есть Рожкову и Кольке, ещё и придется идти всё восстанавливать на ночь глядя.

Да уж, наши места и так были не слишком приветливы, а без света и того хуже.

«Хорошо бы не нарваться на Дэна», – думала я, отчаянно вжимая голову в плечи, словно бы пытаясь спрятаться в теплом воротнике куртки.

Хорошо бы. Да только много хорошего на каждый день не бывает.

Их было шестеро. Денис, его сестра Настя, Сашка Цветков и его сестра Ира Цветкова, Нильс, Ромка Шарапов. Они стояли на углу проспекта и почти наверняка ждали меня. Замедлив шаг, я досчитала до трёх и плавно свернула на узкую улочку, протянувшуюся между низким одноэтажным складским помещением и какой-то хибарой из дерева, предназначенной для неизвестных мне нужд. Можно было бы вздохнуть с облегчением, но я не спешила. И правильно. Просочившись мимо покосившегося фонаря и ржавой, истёртой таблички с каким-то громким предупреждением, я перескочила через огромную лужу, рябь в которой не давала красоваться в воде сводчатому потолку пещеры, и застыла на месте.

Моё сердце ухнуло куда-то вниз. Я вздрогнула, ощутив, как в одну секунду меня до дрожи пробивает едкий озноб. Дэн перегородил мне дорогу, уперев ладонь в стену прямо перед моим носом.

– Ну, надо же, а, – гадко ухмыляясь, протянул Сухонин. – Гляньте-ка, ребят, редкое явление: Орлова, и без охраны. Чё, Машка, мужиков цепляешь? Сразу скажу тебе по чесноку, они и за «бесплатно» не согласятся.

Заливистый смех Дэна и его шестерок звенящим эхом пронёсся по улицам, отражаясь от стен бетонных домов. Я почувствовала, как мои скулы начинают гореть от стыда и раздражения. Но стыд и раздражение это всё мелочи. Страх. Меня резал страх. Ледяной и пронзительный. Он резал меня настолько сильно, что у меня подгибались колени.

И не зря.

Кстати, знакомьтесь, Денис Сухонин – обожаемый сынок управителя Адвеги Сергея Сухонина и просто изверг. К общему несчастью многих жителей Адвеги этому придурку было позволено делать всё, что ему заблагорассудится, и это всё, кроме особо редких случаев, легко сходило ему с рук. Денис был, пожалуй, самым жестоким и самым чудовищным человеком из всех, кого я встречала в своей жизни. Даже его отец рядом с ним казался добрым дядей.

Дело в том, что вообще-то по-хорошему за моё избиение Дэн мог подписать себе приговор со стороны Спольникова и Беста. Но он был туповат – во-первых, во-вторых, отчего-то Сухонин был уверен в том, что его отец влиятельнее этихдвух вместе взятых, поэтому, если по мне и пройтись пару раз кулаками, то он выйдет вполне себе сухим из воды. Тут он, конечно, жёстко ошибался. Впрочем, я думаю, что они надеялись уйти неопознанными. Подумаешь, кто-то в Крайнем районе избил Машку Орлову. Что уж, район такой. Сами поселили, сами и расхлебывайте.

Но если Дэн Сухонин был дураком, то Спольников дураком не был.

Конечно же, подлавливая меня в переулке, Дэн не забыл и про свою любимую компанию. Это меня не удивляло, он вообще редко появлялся на людях без своей свиты.

Дэн хмыкнул. Цинично улыбаясь, он смотрел на меня с таким видом, будто он был здесь королём. Будь он действительно королём или хотя бы джентльменом, я бы не переживала: вряд ли бы ему было какое-то дело до меня. Ну, или, по крайней мере, в случае джентльменства, он мог бы вспомнить о том, что я отношусь к той половине человечества, которую, стало быть, бить не очень хорошо, а, во-вторых, может быть, он бы даже припомнил, что я его ещё и младше на два года. Но, увы, увы, в данной ситуации Сухонину было плевать абсолютно на все причины, по которым меня можно было бы оставить в покое, в том числе и на то, что я была куда слабее его, ровным счётом, как и на то, что я была одна, а их было шестеро… Главное, что у Сухонина-младшего была возможность хорошенько взмылить меня этим вечером, а всё остальное подождёт.

Денис, кстати, сегодня был как всегда в своем стиле: несмотря на выпачканные в грязи кроссовки и истёртые джинсы, он был одет в белую рубашку с распахнутым воротом, на манжеты которой он прицепил какие-то потёртые запонки. Но красоты это ему не прибавляло. Помимо скверного характера Сухонин, в отличие от своей сестры, обладал ещё и весьма непривлекательной внешностью: с вечно намеренно надутыми и без того пухлыми губами, густыми, почти сросшимися бровями и слишком тяжёлой челюстью. Настя, сестра Дениса, ещё более обожаемая дочка управителя Адвеги, напротив, была как специально чересчур хороша собой: на смуглом личике девушки красивые глаза светились, словно два больших янтаря, а на чувственных губках почти всегда играла мягкая улыбка. Свои длинные тёмно-коричневые волосы Настя обычно собирала в высокий хвост. У неё была очень изящная фигурка, и запястья – тонкие, словно у фарфоровой статуэтки.

Что касается остальной свиты Дениса, то тут лишнего не скажешь: его банда состояла из его злобных и циничных шестёрок, потакающих ему во всех его делах. Прихвостней у Дэна было четверо: Сашка Цветков, занимающий почетное место главной Денисовой шестёрки, сестра Сашки, Ирка, задира, каких поискать, Дима Нильсов или Нильс – мускулистый здоровяк, редко выходящий из спортзала, и Рома Шарапов – высокий тощий парень, который таскался за Дэном и его друзьями, только потому, что он их боялся.

– Что примолкла, мышь?

– Оставь меня в покое, Денис, – прохрипела я.

– Дэн, да чего ты церемонишься? – голос Насти был похож на ядовитый шелест. – Врежь ей уже как следует, а я добавлю.

На губах Сухониной играла сладкая улыбка, а в глазах мерцали искорки игривой жестокости, точно такие же, как и в глазах её брата. Они оба были садистами.

– И я не премину, – то ли ласковым, то ли жестоким тоном добавила круглолицая Ира Цветкова. Её светлые кудряшки, вьющиеся мелким бесом, как всегда торчали в разные стороны.

Я вроде бы ещё как-то держалась, всё надеялась, что смогу выкрутиться, но тут, когда поглядев на меня исподлобья, здоровяк Нильс похрустел пальцами и широко улыбнулся, у меня внутри всё окончательно стянуло от нервной судороги. Может быть, они решили меня убить?..

Нет, стоп, надо успокоиться, а затем попытаться вырваться и унести ноги, это единственный вариант спасения. Хотя нет, можно ещё попробовать позвать на помощь.

– Слышала, Орлова? – хмыкнул Дэн. – Пора тебе попрощаться со своими зубами.

Денис сощурил глаза и чуть склонил голову набок. Рука его взлетела вверх, и он одним ловким движением попытался схватить меня за нижнюю часть лица.

– Не трогай меня, Сухонин! – в отчаянии воскликнула я, отталкивая руку Дениса и затравленно вжимаясь в стену. Сердце болезненно сжалось от ужаса. – Оставьте меня в покое, уроды! Чего вам надо от меня?

Яростно сверкая глазами в сторону Дэна и его дурней, я почувствовала, как горячие слёзы начинают заливать моё лицо. Я прекрасно понимала, что всё это может зайти слишком далеко: если они все вместе начнут избивать меня, то могут и не остановиться. Стремглав мелькнувшая в моей голове мысль о печальном исходе моей жизни этим вечером, заставила меня предпринять маломальскую попытку спастись. Я с отчаянным рыком попыталась рвануть в сторону на негнущихся ногах, но безуспешно – Сухонин сразу же выставил руки по бокам от меня, не давая уйти.

– Э, не-не-не, Орлова, – зацокал он языком. Одним сильным движением Дэн вернул меня обратно к стене. – Мы ещё не закончили…

– Помогите кто-нибудь! – навзрыд закричала я, по-прежнему пытаясь вырваться. – Прошу, кто-нибудь помогите мне!…

Шестёрки Дэна испуганно замерли и нервно закрутили головами.

– Заткнись сейчас же! – рявкнул Сухонин, наотмашь ударив меня по лицу.

Резкая боль обожгла щеку и тяжело впечаталась в скулу. На несколько мгновений я потерялась, впадая в шок. Одно движение ногой, слишком быстрое и сильное, и Денис сбил меня с ног. Я упала на колени и зашипела от боли, расшибив их.

Тяжелый кулак врезался мне в челюсть, и я нёбом почувствовала горячую, вязкую теплоту крови.Кто-то вцепился мне в волосы. С силой сжав их в руках, задрал голову и ощутимо приложил лицом к мягкой, разрыхленной земле, влажной от сырости.

Сжавшись в комочек на разрыхленной земле, утопая в грязи, ощущая боль во всём теле и вкус собственной крови во рту, я лишь молила Бога помочь мне выдержать этот ужас.

В очередной раз пихнув меня куда-то в сторону и переплетя пальцы с моими волосами, Дэн задрал мою голову, но не успел ничего сделать. Что-то громыхнуло со стороны ближайшего переулка. Послышалась ядрёная ругань, сменившаяся очередным грохотом.

Посторонний мужской голос прозвучал где-то рядом так неожиданно, что я не сразу поверила в то, что услышала его наяву. Впрочем, я и думать-то об этом особо не могла – меня сильно мутило. К тому же, царапины, раны, ссадины жгло словно бы огнём. Вспышки боли, острые и протяжные, то разгорались, то затихали на истомлённом теле: на ногах, руках, плечах, голове, лице, шее.

Голова раскалывалась на части, и даже дышать, казалось, было больно. Невозможно терпеть. Мне бы сейчас хотя бы пол Р-тюбика… Только вот тут у нас в Адвеге с ними такой дефицит, что, будь я даже при смерти, мне бы и трети самого старого не дали.

И всё равно, несмотря ни на что, осознав, что, возможно, помощь рядом, что, может быть, кто-то сейчас прекратит весь этот кошмар, у меня в груди мягким облачком завихрилось облегчение.

Сухонин, его сестра и остальная шайка моих истязателей замерли на своих местах: Цветковы вытянулись по струнке, Дэн и Настя ощетинились, встав плечом к плечу, Нильса и Ромку я и вовсе уже не видела.

– Колька, говорил я ведь тебе про этот долбанный генератор!… – И снова ругань. – Будь он не ладен. Давай тащи сюда лестницу, налаживать будем в северной части… Да что ты творишь-то?… А это ещё что здесь такое?

– Ёшкин кот! – послышался высокий, немного подрагивающий голос долговязого помощника Эдуарда Валентиновича.

Коля был хорошим мальчиком. Не очень симпатичным, вечно прыщавым и вообще не слишком аккуратным, но, безусловно, добрым. Послышался звук передергиваемого затвора.

– Колька! А, ну, беги к ближайшему аванпосту и давай тащи этих «доблестных стражей порядка» сюда, да побыстрее! А ты, Сухонин, немедленно отойди от девчонки или я отстрелю тебе что-нибудь.

Эдуард Валентинович. Он-то мне поможет наверняка, в этом я не сомневаюсь.

Секунда, вторая – и вдруг надежда одним упоительным взмахом вспорхнула у меня в сердце. Я даже попыталась поднять голову и посмотреть в сторону Рожкова, позвать его. Но сил моих не хватило, а очередной приступ режущей боли заставил меня лишь сдавленно промычать.

В горле что-то запершило, забулькало, и я обессиленно опустила голову. Однако приоткрыв глаза, я смогла пронаблюдать за происходящей передо мной сценой.

Видимо, решив, что я умираю, Рома Шарапав, что-то вдруг испуганно заквакал, затем даже заскулил, жалобно и с хрипом, вдруг сорвался с места, и через мгновение уже скрылся за ближайшим поворотом. Сашка Цветков, побледневший и напуганный, как первоклассник, который первый раз в жизни получил двойку, последовал примеру Ромы. Ухватив ахнувшую сестру за руку, он нырнул в темноту ближайшего переулка, и вскоре их шлепающие шаги уже затихли где-то вдали. В отличие от остальных, Нильс не убежал, он просто отшатнулся к стене ближайшего дома, и теперь потрясенно смотрел то на Дениса, то на Рожкова.

Дэн напуган не был, как и Настя, стоящая у брата за спиной со сложенными на груди тонкими ручками. Она недовольно, с нескрываемым презрением и наглостью сверлила Рожкова взглядом, пока её брат, засунув руки в карманы своих выцветших джинсов, гадко ухмылялся.

– Чего тебе надо, старик? – нагло спросил Дэн. – Ищешь проблемы? Поверь мне, они у тебя будут, когда я поговорю с отцом.

– Проблемы сейчас будут у тебя, щенок, в виде прострелянных яиц, – рявкнул Рожков, крепче сжимая в руках старенький пистолет. – И тогда тебе твой отец точно не поможет.

Эдуард Валентинович опустил пистолет, указывая дулом Сухонину ниже пояса. Вид у Рожкова был такой, что даже Дэн сразу понял: сейчас старику не составит никакого труда выстрелить. Настя тоже это поняла.

– Ладно, Дэн, пойдём. – Тонкие руки Насти обвили предплечье Дениса. – Эта мразь того не стоит.

Денис сжал огромные ладони в кулаки. Его губы превратились в тонкие ниточки, на скулах заходили желваки, казалось, могущие разорвать кожу, а глаза-янтари засверкали огнём ярости. Однако, по всей видимости, осознав, что у него нет другого выхода, кроме как сдать позиции и отступить, Сухонин-младший просто хмыкнул и, развернувшись, наравне с сестрой направился в сторону переулка, где пару минут назад скрылись отморозки из его компании. Нильс поспешил уйти вслед за Сухониными.

Рожков же кинулся ко мне. Убрав пистолет в кобуру на поясе, он подхватил меня с земли и крепко-крепко прижал к себе.

– Маша, Машенька, тише-тише, всё хорошо, – бормотал Эдуард Валентинович, обнимая меня.

Обессиленно сидя на земле рядом с Рожковым, я блуждала взглядом по мутной толще тумана, расползшейся по ночной Адвеге. Несмотря ни на что, я чувствовала счастье – воздушное и прекрасное. Счастье, что осталась жива. Вот уж не думала, что буду так радоваться этому, живя в этой тюрьме.

– Спасибо, – только и смогла пропищать я, в очередной раз, заходясь в рыданиях. Меня вдруг затрясло от облегчения.

– Эх, а я ведь ещё на Кольку ругался, что он мне работы здесь на ночь глядя подкинул … Тьфу ты, хорошо, что подкинул, иначе бы даже не знаю, чем бы всё это закончилось.

Мрачно кряхтя, Рожков покачал головой.

– Мне надо подняться, – прошептала я, не в силах сказать большего.

– Давай, давай… – Рожков подхватил меня за локти, помогая. – Ты, Машенька, знай, что я не оставлю этого просто так… Не оставлю… Не дам им издеваться над тобой… Боже ты мой… Исколотили-то как тебя… Давай-ка отведу тебя к Антону…

Я замычала от боли, выпрямляясь.

– Ух. Сейчас…

Рожков покачал головой.

– Ну, как, Машенька, точно сможешь идти?…

– Смогу… – выдохнула я с большим сомнением. – Смогу, но, правда, еле-еле…

– Спешить не будем, – поддерживая меня, заявил Рожков. – Потихонечку как-нибудь дойдём…

Глава 2

Медицинский центр, конечно, выглядел куда чище всех остальных помещений подземного города вместе взятых. Драили этот центр каждый день и помногу, в этом мне сомневаться не приходилось, я слишком часто здесь бывала – приходила к Спольникову на забор крови и прочие процедуры, от которых меня уже тошнило.

По привычному мне маршруту мы с Рожковым пересекли холл, поднялись по лестнице, прошли через лестничную клетку и вышли в нужную нам приёмную. Просторную и такую светлую, что глаза сразу же заболели.

Шла я, конечно, и правда, еле-еле, у меня так всё болело, что и сил не было на лишнее движение. Иногда мне и вовсе казалось, что придется просить Эдуарда Валентиновича тащить меня на руках.

К счастью, Рожков не торопился, напротив, очень бережно поддерживал меня, помогая идти. Лестница стала для меня настоящим испытанием. Ещё большим испытанием для меня стали заинтересованные взгляды окружающих, особенно сотрудников центра.

Да-да, вляпалась, Дэну спасибо.

Наконец-то мы с Рожковым доковыляли до кабинета Спольникова. Спольников вроде бы был на месте, так как я сразу услышала его голос из-за двери.

Стук отчего-то показался мне слишком громким. Буквально через секунду из-за двери послышалось какое-то нечленораздельное мычание.

– Мы это, Антон Дмитрич, мы… – прохрипел Рожков. – Можно?

– Заходите, заходите… Можно, конечно.

Дверь открылась, и я, переступив порог, оказалась в кабинете Антона.

Вообще, не могу умолчать, кабинет у Спольникова был просторным, но одновременно с этим очень уютным. У стен стояла лакированная мебель из дерева, в основном это были книжные шкафы и буфеты со стеклянными дверцами, в левой части помещения красовалась старомодная, но красивая кушетка, а перед ней высился маленький столик с фарфоровой посудой для чаепития. Массивный стол, отполированный и чистый, стоял в самой середине кабинета. На нём лежали всевозможные печати, конверты, книги, пылился телефон, в центре стола был установлен большой монитор.

Я перевела дыхание. Тишина в кабинете едва ли нарушалась. Ручка поскрипывала, периодически сменяясь шелестом страниц, на стене тикали часы, украшенные пластиковыми узорами.

Спольников сидел за своим столом, быстро что-то записывая в одну из карт. Подле него стояла темноволосая Арина, молоденькая медсестра из административного отдела. Пышногрудая такая девушка, при этом удивительно худенькая. Свои иссиня-черные волосы, она всегда собирала на затылке, прикалывая красивой заколкой. У Арины было милое личико с большими наивными глазами и губами, которые она вечно красила ярко-красной помадой. Я практически всегда видела Арину только на высоких шпильках и в самом коротком медицинском халате, который только можно было разрешить носить работнику медицинского центра.

Увидев меня Арина, удивленно хлопающая своими длинными ресницами, испуганно отшатнулась и задела стопку карт, сложенных на краю стола. Тех самых, которые так усердно заполнял Спольников.

Девушка, бормоча извинения, сразу кинулась собирать карты с пола, а Спольников, наконец, посмотрел на нас с Рожковым.

Его глаза распахнулись.

– О, Господи! Маша! Что случилось?… – Антон торопливо поднялся с места и направился к нам с Эдуардом Валентиновичем. – Кто это сделал?

– Всё те же, – дежурно буркнул Рожков за меня.

Антон уже через долю минуты стоял напротив меня. По его глазам, а знала я Спольникова, ой, как хорошо, я уже видела, как искорки лютого гнева зарождаются где-то у него внутри. Ну,Дэн, держись. Не знаешь, ты с кем ты связался. Если на мне-то ездят так, что мамане горюй, то на тебе следа не оставят, так и знай. Но сам напросился.

Поправив свои квадратные очки в чёрной оправе, Антон осторожно взял меня за лицо и, медленно поворачивая мою голову, осмотрел раны.

Снова послышался грохот чего-то упавшего на пол. Я удивленно выглянула из-за плеча Спольникова. Красная как рак Арина в очередной раз что-то быстро подобрала с пола и водрузила на стол Антона.

– Прошу прощения, – прошептала девушка.

Антон отмахнулся, затем взял меня за руку и повёл к кушетке.

Усевшись поудобнее на эту самую кушетку, я вытерла кровь с уголка губ и скептически посмотрела на то, как она размазалась по моей руке. Больно-то как…

– Антон, ну как, жива-то Машка будет? – спросил вдруг Эдуард Валентинович.

– Конечно, конечно, – вежливо, но прохладно улыбнулся Антон. Он был зол, ужас как. – Ещё как. Вы не волнуйтесь. Спасибо вам, Эдуард Валентинович.

– Тогда пойду я, наверное, а, Машка? – как-то уж очень растерянно пробормотал Рожков – видно было, уходить ему не хотелось, а надо было. – А то меня Колька там ждёт, кабы не спалил что… А ту всю ночь колупаться там будем… Справитесь тут без меня?

Антон усмехнулся.

– Эдуард Валентинович, идите, конечно! Справимся. И можете не беспокоиться, я Машу в обиду не дам.

"Козёл", – подумала я, исподлобья глядя на Спольникова. Рожков-то, конечно, ни про какие опыты ничего не знал. Тот подмигнул мне, и я, чуть покраснев, улыбнулась ему в ответ. Повернувшись к Рожкову, я поблагодарила его:

– Ещё раз большое Вам спасибо, Эдуард Валентинович. Если бы не Вы, вот уж поистине не знаю, чтобы со мной было…

– Эх, Машка!… Найду я управу на сволочь эту! – Рожков раздосадовано махнул рукой.– Найду, точно тебе говорю!…

Эдуард Валентинович ушёл, и Спольников повернулся к Арине.

– Арин, сходи, пожалуйста, к операционной, покарауль Давыдова. Расскажи ему всё, как освободится, и пусть сюда идёт. Ладно?

– Да, Антон Дмитриевич, – процедила она. – Конечно.

Арина поджала губы, глядя на Спольникова с непомерной досадой, даже обидой, блестящей в глазах. Ревнует, чего уж. Дура. Эта Арина не в себе, вот точно.

Медсестра ушла. Ожидая Спольникова, я подняла лицо и окинула взглядом стол Антона: бумаги на столе были сложены в ровные стопки; маленькие мензурки, градусники, куски белоснежной ваты и склянки с кровью стояли чуть поодаль в некоей хаотичности. Я была уверена, что после того, как уйду, Спольников, как настоящий педант, с особой аккуратностью расставит все свои вещи по местам.

Некоторое время я молчала, глядя в одну точку на сером, потёртом линолеуме, застилающем пол. Скрипнула дверца деревянного шкафа, выкрашенного в белый цвет, зашуршал картон. Спольников взял что-то с полки и почти сразу поставил обратно. Я смотрела вниз и едва ли видела всё это, однако была так напряжена и сосредоточена на угнетающем меня напряжении, что любая деталь, мной подмеченная сейчас и ранее, позволяла мне живо представлять всё происходящее.

Послышались шаги.

Антон подошёл к кушетке, на которой я сидела без всякого движения, и разложил склянки на маленьком круглом столике: бинты, йод, пластырь, вата, стакан воды, обезболивающее и ещё что-то. Кажется, перекись водорода.

Приняв обезболивающее, горькое до дрожи, я поморщилась. Наклонившись ко мне, Спольников осторожно начал обрабатывать раны на моем лице. Хотелось ударить его как следует, но толку-то с этого будет чуть, разве что услада для души.

Десять минут пролетели как одна. Обработав царапины и ссадины на моем лице, Спольников улыбнулся мне – с некоторым сочувствием даже.

– Ну, ничего, ничего. С Денисом мы разберёмся. Можешь не переживать, Маша – он к тебе больше не подойдёт.

Я тихо фыркнула, и в этот момент как раз кто-то постучал в дверь.

– Одну минутку, – громко обратился Спольников к тому, кто пришел, затем посмотрел на меня. – Маш, скажи Давыдову, пусть поможет тебе обработать оставшиеся раны. Особенно на руках. Так всё это оставлять нельзя. У нас же процедуры вечером а тут нагрузка такая.

– Хорошо, – прошептала я, ненавидя всё происходящее.

В эту минуту в кабинет Антона бесцеремонно ворвалась Арина. Девушка была вне себя от гнева. Сверкая глазами, она смотрела то на меня, то на Антона.

– Давыдов освободился, – заявила она. – Я ему всё сообщила, он уже идёт сюда.

– Отлично, – сказал Антон, убирая склянки в маленькую коробочку и снова направляясь к шкафу у двери. – Думаю, что на этом всё.

Вскочив с дивана, я пронеслась мимо Арины и выбежала в коридор. Павел уже шёл мне навстречу. Павел Давыдов был одним из врачей Адвеги, коллега Спольникова. Он был вполне ничего, но как и остальные, естественно, знал про то, что здесь происходит – благо, что занимался только лечением, и в этом всём юезобразии не участвовалю

– Маша! – спешно снимая маску с лица, Павел подошёл ко мне, оглядывая. Он, как и Спольников, был одет в белый халат. – Ну как ты? Сильно тебе досталось.

Павел был высоким тёмноволосым мужчиной. Кучерявым, с чёрными глазами и смуглой кожей. Инога мне казалось, что он очень сочувствует мне и всем нашим и даже хочет помочь, но… увы. Либо казалось, либо с его стороны что-либо сделать было просто невозможно.

Медленно качая головой, он разглядывал мои ссадины и раны на лице. Возмущению его не было предела.

– Новая отделка, – «похвасталась» я.

– Антон разберется с этим, не сомневаюсь. Идём со мной, обработаю тебе раны.

Я кивнула и еле-еле поплелась за Павлом, тот, как и Рожков, придержал меня, стараясь помочь.

"Вот уж денёк", – подумалось мне.

***

Я прищурилась, приглядываясь к красному проводку – ну, и где затерялся его конец, не пойму. Тяжело вздохнув, я подняла голову, и повела плечами. Скоро обед – я уже так устала, что сил нет.

Я посмотрела на фонарики, сверкающие над лужами в Крайнем районе – надо же, всего два месяца назад недалеко отсюда Дэн со своей бандой встретили меня с кулаками в переулке. Ох, уж потом и скандалы были!

Такое им Спольников устроил и Денису, и Сергею, папаше его! Не для меня старался, конечно. Ещё чего, ха-ха. Но зато по полной программе разобрал их. Так что одна радость теперь у меня была – Дэн ко мне теперь даже приблизиться не пытался, а в остальном – жизнь осталась прежней, подопытной.

– Короче, Машка, хочешь прикол, – сказал мне Лёнька. Я подняла взгляд. Долговязый и белобрысый парень сидел рядом со мной, скрючившись, почти как рогалик. Он смотрел на меня во все свои светло-серые глаза и по-моему едва мог дождаться моего согласия на прослушивание прикола.

Лёнька был хорошим пареньком. Таким же подопытным, как и я. Тоже ценным, тоже мечтающим о Посткарантине, тоже худым и серым, как большинство из нас.

Только Лёнька тут пробы ещё дольше, чем я. Но вроде ничего, держался, но он был пооптимистичнее, чем я.

– Давай прикол, – ответила я, разминая шею.

Лёнька наклонился ко мне поближе и, поглядев в обе стороны поочередно, шепнул:

– Я нашёл способ вырубить датчик на сутки, – сказал он.

Я вздрогнула и выпрямилась, глядя на парня во все глаза.

– Да ты что? Как?!

– Да как! Это всё ерунда! – отмахнулся Лёнька. – Ща расскажу. Главное, что его можно раз каждые сутки подряд отрубать, и он не будет фиксироваться. Но это, блин, пипец выдержка нужна, потому что больно – до зубного скрежета. В общем-то всю жизнь так не проходишь – по-любому его надо снимать, но вот сбежать…– Ленька совсем зашептал. – Вот сбежать, Машка, реально таким образом можно – не отследят.

– А ты проверял? – недоверчиво спросила я.

– Ага, – радостно мотнул головой Лёнька, отчего его светлые кудри качнулись из стороны в сторону и снова замерли на месте. – Проверял. Как первый раз получилось, они ж меня с радаров потеряли. Что-то у них там, видать, запиликало, и они так тихонько охрану выпустили по Адвеге побегать. Ну, я особо-то и не прятался. Нашли, мол, я плечами пожал. Ничего не знаю, работу свою делаю, датчик не трогал. Привели в лабораторию, посмотрели, рассмотрели, подумали, что у них сбой какой-то, пожали плечами и отпустили. Усё.

– Надо бы контрольный раз проверить. А то так соберешься, а там… – Я поёжилась. Покрутила на пальце комок из проводов, и снова посмотрела на Лёньку. – Ну дак, ты мне расскажи, что делать-то надо… И с чего там боль такая, что ужас.

– А с того, – сказал Лёнька, постучав по боковой стороне датчика, где был некая точка-дырочка, типа как для Reset, что иглу, если воткнёшь в эту вот дырку, её там держать надо не меньше двенадцати секунд, тогда он вырубится, но там же импульс проходит через руку. Вот считай, что тебе надо провод с разрядом прямо в руку на двенадцать секунд воткнуть и вытерпеть! И так каждые двадцать четыре часа, без опозданий. Лучше за десять минут до.

Я опустила глаза и посмотрела на датчик на своей левой руке. Он был похож на маленькую прямоугольную коробочку с экраном, где зелёным светились какие-то попеременные надписи – слишком мелкие, чтобы их можно было прочесть. Кнопок на датчике не было, как он был вшит в руку – только этим мастерам на всю голову было известно, выглядел он так, словно бы рос прямо из руки.

Первое время я не могла его носить. Никак не могла привыкнуть, он меня дико раздражал, хотелось содрать его, но при попытках его снять – мощных попытках, во-первых, становилось дико больно, во-вторых, он пускал сигнал, и к тебе заявлялись с вопросами. Так что тут не потанцуешь.

Привыкла.

Но новость Лёньки – это прямо гром среди ясного неба. Новость хорошая, может и день хорошим будет, кто знает. Хоть иногда ж они должны бывать.

– Ладно, Машка, я обедать, а то там ничего останется, буду хлеб до вечера жевать, – сказал Лёнька, поднимаясь и отряхивая колени. – Не пойдёшь?

– Я уже пообедала, – отмахнулась я. – Спасибо, Лёнь. Ты иди, не задерживайся. И спасибо за информацию. Может, нам всем и пригодится когда-нибудь

Парень подмигнул.

– Бывай!

Я махнула Лёньке и снова принялась за работу.

Прошло минут пятнадцать. Я все ещё усердно раскручивала клубок проводов. Торопиться не хотелось, да и вообще времени до процедур вагон. Наверняка успею.

– Эй, девчушка, не поможешь мне? – громко спросил некто, приближающийся ко мне с правого угла улицы.

Я мельком бросила на него взгляд, и, не особо различив издалека что-то кроме пропыленной одежды, снова уткнулась в провода. Это кто-то залётный с мёртвых земель. Торговец, наёмник или просто авантюрист, которому так и хочется где-нибудь найти приключений на одно место.

«Здесь приключений уж точно с лихвой можно найти, так что шёл бы ты отсюда, голубчик», – подумалось мне, а затем я вспомнила, как Лёнька говорил, что сегодня утром как раз кого-то впустили в Адвегу. Вообще, это была вполне нормальная практика – приходили сюда и уходили разные личности. В основном, торговцы и караванщики. Бывали и другие, но не суть. Нам, подопытным карантинникам, строго запрещалось с ними заводить разговор.

Впрочем, я и не собиралась отвечать, надеясь, что тип уйдет сам, но он и не подумал.

– Не подскажешь, где тут сигарет купить можно? – спросил незнакомец, подойдя ближе. Мне отчего-то его голос показался смутно знакомым. – А то я так до завтра не доживу.

Я нахмурилась всё ещё глядя на провода и, тяжело вздохнув, пожала плечами.

– Это вам в восточную часть города надо, – буркнула я. – Там ищите.

Наёмник вдруг как-то странно примолк. Краем глаза я видела, что он всё ещё стоит рядом со мной, и подумала, что, возможно, он увидел что-то, поэтому молчит. Но нет, нет. Он молчал совсем не поэтому.

– Маша? – хриплым голосом спросил он вдруг.

Я похолодела. Цветные провода, сплетшиеся в клубок перед моими глазами, показались мне вдруг яркими лоскутами. Время как будто бы замедлилось, и где-то внутри защёлкало так странно, с надрывом: щёлк-щёлк, щёлк-щёлк…

Медленно, как во сне, я повернула голову и теперь уж во все глаза посмотрела на наёмника. Мне казалось, что сердце моё ухнуло куда-то в пропасть. Полетело камнем вниз, утягивая меня за собой.

Передо мной стоял Вебер. Александр Вебер. Тот самый Вебер, которого я так ждала когда-то, и которого не надеялась увидеть в своей жизни больше никогда.

Боже, глазам не верю… Это действительно он!

За эти годы он изменился, но не слишком. Разве, что морщинки в уголках глаз стали глубже, и прибавилось седины в волосах. Но в целом… В целом, нет.

Он был одет в вытертые джинсы и кожаную броню, отделанную металлом на предплечьях. Обувью ему служили сапоги с ремешками. Тёмно-каштановые, с некоторой проседью волосы были взъерошены и едва-едва касались плеч острыми кончиками. На смуглом лице с крепким подбородком некоторым равнодушием горели умные каре-зелёные глаза. Он был всё так же умопомрачительно хорош собой. По крайней мере, так считала я.

– Вебер, – прошептала я, осознавая то, что не сплю. Но радость моя была недолгой. Другой бы на моём месте и мог бы забыться, но я – нет. За три года научилась, и поэтому холодный, режущий, словно осколок стекла, страх пробрал до мурашек. Я вскочила с земли. Вебер, лицо, которого просияло, уже собирался сделать ко мне шаг, но я вскинула руку – очень осторожно, даже едва заметно, и тут же опустила её.

– Не подходи, – быстро оглядываясь по сторонам, сказала я. – Не подходи, я тебя умоляю, иначе всё кончено.

Вебер окинул меня взглядом, потом ещё раз. Да, я была худа, бледная и вся в синяках от уколов и катетеров. Хорошо, что ещё ссадины от побоев Сухонина уже сошли.

Всякая радость вдруг стала покидать Вебера, исчезая почти без остатка. Вебер в ужасе покачал головой.

– Господи, что они сделали с тобой, Маша? Что здесь вообще происходит?

– Посмотри сюда, – прошептала я, едва заметно поворачивая руку и показывая датчик чуть выше моего запястья. – Вебер, мне нельзя с тобой говорить. Я здесь подопытная, понимаешь? Если Спольников узнает, что мы знакомы, тем более, что ты знаешь моего отца и Соболева… они тебя сразу пристрелят.

– Объясни мне, что здесь, чёрт подери, происходит? – прошептал Вебер. – Нам сказали, что ты умерла. Лёша едва не сошел с ума год назад… Он до сих пор думает, что его дочь умерла при лечении. Его вышвырнули отсюда, едва не сломав шею, когда он явился за твоим телом!

Сашка замолчал, когда увидел, как гримаса боли исказила моё лицо. Мои руки задрожали, и я едва не упала на колени, удержалась из последних сил. Вебер снова попытался кинуться ко мне, но я отскочила от него, как ошпаренная.

– Не подходи ко мне, – рявкнула я. – Они же убьют тебя, ты разве не понимаешь?! Как я буду жить здесь ещё и с этим?!

– Ты не будешь здесь жить, – сказал Вебер. – Я заберу тебя отсюда сейчас же.

– Ты сошел с ума! – едва не рассмеявшись, сказала я. – Ничего не выйдет, Вебер! Нас убьют! Отсюда так просто не сбежать, за мной следят двадцать четыре часа в сутки! Пройти к гермодверям без кодов, ключей или чего там у них, карточки какие-то хреновы, не получится…

Я говорила и говорила, голос мой срывался. Меня вдруг задушила надежда. Из глаз полились слёзы, истерические слёзы от боли за отца и счастья только лишь от одной мысли, что Вебер здесь, и мы могли бы сбежать.

– Хорошо, подожди… Стой. – Вебер выдохнул, закрыл на мгновение глаза и серьезно посмотрел на меня. – Скажи мне, где я могу найти тебя. И скажи, есть ли тут хоть, кто-нибудь, кто мог бы помочь нам.

– Вебер…

– Я не уйду отсюда без тебя, Маша,– зашипел Вебер. – Даже не думай об этом. Либо меня пристрелят, либо мы сбежим. Всё.

Закрыв глаза, я судорожно втянула в себя воздух. Господи. Что же делать? Я уже начала серьезно бояться, что нас тут могут неслабо запалить со всеми этими разговорами.

– Найди Рожкова. Расскажи ему всё – он не знает, что здесь происходит. А потом… Может быть, Давыдов сможет помочь, но я не знаю наверняка.

– Этого достаточно. Я знаю Рожкова – шесть лет назад он был на вылазке в Тверском, там мы и познакомились, – сказал Саша. Я обрадовалась такому совпадению – надо же, Вебер знает Рожкова! – Иди к себе и собирай вещи. Я найду тебя и…

– Маша.

У меня внутри всё похолодело. Сердце мигом улетело куда-то далеко в пятки. Голос Антона Спольникова заставил меня вытянуться по струнке и принять самый безмятежный вид, который только мог быть у меня. Самообладание на адреналине выросло до ста процентов.

Я медленно обернулась, спокойно глядя на Антона.

– Да, Антон Дмитриевич?

Спольников тонко улыбнулся – немного презрительно, как всегда вежливо, но совершенно неискренне. Он протянул ко мне руку, и я смирно подошла к нему. Он чуть приобнял меня, и посмотрел на Вебера. К счастью, Вебера он не знал. Спольников ушел в Адвегу из нашего города давным-давно, Вебер тогда ещё не появлялся в Куполе, поэтому опасаться здесь было нечего.

– Вы что-то хотели?

Глаза Вебера пылали ненавистью. Он смотрел на Спольникова, прекрасно понимая, кто это, и ненавидел его всей душой. Однако вид у него, как и у меня, оставался невозмутимым. Он вдруг как-то коротко встряхнулся и весело заулыбался.

-Да вот ищу, где сигарет у вас купить! – сказал он. – У девочки попытался узнать, но что-то так и не понял. Я тут до завтра. И там у вашего постоялого двора две мои здоровые псины меня ждут, думаю, кабы народ не распугали, так что если побыстрее сориентируете, буду рад!

– Идите на восток вдоль реки, там будет ларек с мелочевкой и табаком, – вежливо сказал Антон. – Всего доброго.

– И вам! – махнул Вебер, развернулся и сразу ушёл туда, куда ему сказал Спольников.

Мы с Антоном смотрели вслед удаляющемуся Веберу. И у меня внутри всё сжималось от страха и досады.

– Маша, я же предупреждал тебя: тебе не разрешается разговаривать с путниками из-под неба, – всё так же вежливо сказал Спольников. Он отпустил меня и посмотрел мне в глаза. Его гадкая улыбочка так и не сходила с его губ, и меня прямо затошнило от него.

– Да он сам пристал, – грубо ответила я, пожав плечами. – Не могла же я послать его!

– Ну, ладно. Пристал и пристал, – поднимая голову и снова глядя на удаляющегося Вебера, сказал Антон. – Тебе пора собираться на процедуры. Не задерживайся, пожалуйста.

– Да-да, хорошо, – хмуро отозвалась я, поворачиваясь и направляясь в Крайний район к своему дому.

Глава 3

Я спустилась по полукруглой лестнице и сделала глубокий вдох, наслаждаясь свежим воздухом. Передо мной расстилалась вся красота усадьбы Введенское. Сейчас эта красота казалась мне особенно впечатляющей, когда вокруг всё искрилось бликами после дождя. Рощи липовых деревьев темнели стройными стволами, осенние листья алели на узких дорожках и старинных лавочках, а у тропинок светлячками теплились высокие фонари. Я с умилением смотрела на мой любимый фонтан, в котором серебрилась таинственная гладь воды.

Пройдясь по дороге, хрустя гравием, я направилась к своей лавочке, дабы поваляться на ней, порассматривать небо и помечтать о чём-нибудь. Ну, вот нравилось мне так отдыхать. Кремлевская мечтательница! Именно так называл меня папа.

Подойдя ближе к своему излюбленному месту, я прищурилась. Тааак. Ну да, мне говорили, что сегодня в Купол явился некий Александр Вебер – лучший наёмник из самых лучших. С двумя здоровыми щенками, которых он всё время таскал за собой. Соболев и папа чуть ли не оды пели Саше Веберу, и очень радовались, что он наконец к нам приехал. Я его знать не знала, не видела и как-то никогда и не стремилась увидеть. Но теперь что-то мне подсказывает, что это именно он.

Наёмник полулежал на моей лавочке, согнув одну ногу в колене, а другую вытянув перед собой. Рядом с лавкой на земле стояла полупустая бутылка с пивом, и валялся раскрытый пакет чипсов. Чуть дальше, у старого серебристого-серого фонаря носились две крупные восточно-европейские овчарки. Обе лохматые и в ошейниках.

Ну, значит, точно Вебер.

Я повнимательнее взглянула на наёмника. Он был одет в плотные штаны из темной ткани и куртку из потертой кожи с заклепками из металла. Обувью ему служили уже порядком стоптанные берцы. Тёмно-каштановые волосы, смуглое лицо с красивыми каре-зелеными глазами, бородка на крепком подбородке. Хм. Вообще, надо отметить, Вебер был весьма симпатичным… Как по мне – уж точно. Интересно, сколько ему лет.

Думая о том, как бы мне поступить, я решила не беспокоить наёмника, а когда, наконец, решилась развернуться и уйти, ко мне внезапно кинулись его собаки. Всё произошло так быстро, что я даже не успела испугаться. К счастью, овчарки просто подбежали и, облизывая мои руки, начали бегать вокруг меня, виляя хвостом.

Вебер тут же ловким щелчком отбросил окурок и торопливо поднялся с лавки.

– Эй-эй, а ну потише, лохматые, – гаркнул он своим собакам. – Как вы себя ведёте? Ко мне!

Наёмник свистнул, и собаки тут же свинтили в его сторону. Жаль, а я уже, улыбаясь во всё лицо, гладила их по мохнатым макушкам. Подняв взгляд, я заметила, что Вебер, чуть прищурившись, пристально за мной наблюдает.

– Дня доброго, – произнёс он довольно приветливо. – Чего изволите?

Немного растерявшись, я посмотрела себе под ноги.

– Не хотела отвлекать вас, – запинаясь, произнесла я. – Просто гуляла. Тут моё любимое место. Вы должно быть Александр Вебер?

Наёмник усмехнулся. Он быстро скользнул по мне взглядом, затем, не скрывая некоторого интереса, сложил руки на груди.

– Да, я Александр Вебер, а ты… – Мужчина чуть склонил голову, глядя на меня. – Должно быть, дочь Алексея Романовича, не так ли?

Я потёрла шею, смущенно кривя ртом.

– Да, это я…

– Вы похожи с отцом, – отозвался Вебер, доставая из кармана пачку сигарет и кусок сухого крекера. Разломив крекер, наёмник свистнул. Он быстрым движением кинул лакомство собакам, и каждая из них ловко поймала свою долю. – Как твоё имя, детка?

– Мария Орлова, – ответила я отчего-то очень официально. – Можно просто Маша.

– Рад знакомству, Мария Орлова, – отряхивая руки и широко улыбаясь, сказал наёмник. – Ты уже в курсе, Александр Вебер. Можно просто Вебер. Что ж, будем дружить.

Я улыбнулась.

– Я тоже очень рада. Обязательно будем!

***

В баре было душно – низкие потолки, сверкающие гирлянды с фонариками-шариками над залом, куча народа за низкими деревянными столами. Тихо играла музыка, бармен крутился вдвоем с помощником за стойкой у самодельных стоек с цветными бутылками. Рожков сидел как раз там на высоком круглом табурете, склонившись за стойкой и глядя в свой стакан с чем-то явно горячительным.

– А, Вебер! Здравствуй! Давно не виделись! Кажется, лет шесть уже прошло, с нашей встречи в Тверском, – улыбнулся Рожков, увидев наёмника. – Моя единственная вылазка за провизией вместе с молодняком за последние десять лет.

Вебер подошёл к Рожкову, и они крепко обнялись.

– Хорошо мы тогда с тобой выпили, Эдуард Валентинович! – сказал наёмник, и уселся рядом с Рожковым. Немного поболтали, выпили.

Время, казалось шло слишком быстро. Вебер наконец положил обе руки перед собой и чуть склонившись к Рожкову, сказал:

– Слушай, Эдуард Валентинович, у меня тут дело большой срочности и огромной тайны… Всё это сложно и опасно, но помощи мне просить больше не у кого. Послушаешь? Доверяю только тебе.

– Целиком во внимании, – серьезно глядя на Вебера, кивнул Рожков.

***

Процедуры, казалось, тянулись не меньше столетия. Как только всё закончилось, я как можно ненавязчивее покинула медцентр, и, пожелав всем спокойной ночи, отправилась к себе. Сначала я неспешно шла, затем ускорила шаг. Крайний район я уже пересекала стремительным бегом.

Заперев входную дверь, я прислонилась к ней спиной. В ушах стоял гул, дыхание сбилось. Мой взгляд был прикован к часам на стене, которые заворожённо тикали, отсчитывая секунды до моего побега. Часы с синей подсветкой, мои любимые.

Протянула руку, щёлкнула выключателем. Жёлтый свет разлился в помещении, заставив меня прищурить глаза.

Внезапно осознав, что я теряю время, сорвалась с места и дрожащими руками начала выдвигать ящики из старого комода. Перепачкав руки в пыли, достала из-под кровати большой кожаный рюкзак, в который когда-то давно папа сложил мои вещи, готовясь отправить меня сюда, в Адвегу.

Первой в рюкзак я запихнула аптечку, затем закинула свои старые джинсы и выцветший зелёный свитер. Уже после в сумку полетели и другие вещи, которые казались мне безумно нужными, но половина из которых типа карандашей, открыток, заколок и чего-то в этом духе, по сути, была самым настоящим хламом.

Осознав, что все, что мне может понадобиться, уже собрано, я приподняла рюкзак: мне он показался кошмарно тяжелым, хотя место там ещё было. В любом случае, сейчас это неважно, тащить я его точно смогу. Теперь главное благополучно дождаться Вебера.

Сделав глубокий вдох, я попыталась немного успокоиться. В этот момент где-то что-то громыхнуло. Вздрогнув, я прислушалась. Что это ещё такое?

Мне неожиданно начало казаться, что я слышу крики и топот за дверью, что кто-то зовёт меня. Охваченная паникой, я кинулась к выключателю и погасила свет, начала пятиться, не сводя взгляда с двери. Бессилие опутало меня прочной паутиной, и, дойдя до дивана, я опустилась прямо на пол. Меня так пробило, что я полностью онемела. Боже, Боже.… Как же там Вебер? Господи, хоть бы с ним всё было в порядке…

Кровь отлила от моего лица, в животе – разве что не ледяная глыба.

Нет-нет-нет. Быть того не может… Не мог же Спольников уже сейчас всё понять? А почему не мог?…

Прошло слишком мало времени? Или не так мало?

Минут пять всё было тихо, и я уже подумала, что мне должно быть показалось, но нет, не показалось. Моё сердце ёкнуло, когда в дверь кто-то громко постучал.

***

Я буквально онемела, сидя на полу в полутьме моей комнаты.

– Маша! Это Антон. – Я мгновенно узнала голос Спольникова. От страха меня словно изморозило внутри: ну и кто мне сейчас поможет? Дрожа, я обхватила плечи руками. – Ты можешь открыть мне?

Я молчала. В голове гремела одна мысль: что с Вебером? Жив ли он ещё? В груди кольнуло, когда я ещё раз прокрутила в голове все варианты того, что могло случиться с наёмником. Закусив губу, поморщилась.

– Маша, я знаю, что ты здесь! Пятнадцать минут назад Николаев видел, как ты зашла к себе в дом, – громко проговорил Антон. – Он сказал, что ты выглядела очень странно. Что случилось? Ты откроешь мне?

Я нервно кусала губы. Что делать? Что делать? Надо как-то попытаться сбежать от него. В дверь вдруг снова забарабанили, да так сильно, что я подскочила.

– Мария, – уже громче прикрикнул Антон. – Сию минуту открой мне дверь! Мне нужно поговорить с тобой!

Внутри меня что-то с надрывом заныло, а потом словно бы разломилось на части, взрываясь от гнева.

– Убирайтесь! – не сдержавшись, выкрикнула я. – Оставьте меня в покое!

Стук прекратился. Через несколько секунд я снова услышала голос Спольникова.

– Маша. – Голос Антона изменился, стал совсем другим – тихим и ровным. Хуже просто не придумаешь. – Я в последний раз по-хорошему прошу тебя: открой мне дверь.

Сволочь! От гнева я стиснула зубы с такой силой, что они едва не заскрипели.

– Я повторяю, убирайтесь! – снова крикнула я в отчаянии.

В приступе ярости я схватила с тумбы мою кружку и с размаху кинула её в дверь. Пролетев через комнату, кружка вдребезги разбилась, ударившись о дверной косяк. Осколки дождём посыпались на пол.

– Ну, всё, с меня хватит, – произнёс Антон. – Я иду за охраной.

Я услышала какой-то шум, шаги, потом всё затихло. Я исступлённо замерла. Он ушёл? Я моргнула. И что теперь? Ушёл или караулит меня под дверью? Тьфу ты, что делать?! Что же с Вебером?! Вдруг он где-то затаился и теперь ждёт меня, зная, что Спольников всё понял? Значит, над выбраться отсюда поскорее и попытаться разузнать всё. Терять всё равно нечего.

Придется мне на свой страх и риск попробовать выскользнуть из дома. Поднявшись с пола, я взяла рюкзак за верхнюю ручку и поплелась к окну. Колени подгибались, вот-вот рухну. За окном никого видно не было – тишина да гладь. Улица пустовала.

К лучшему. Надо бежать.

Недолго думая, я подошла к двери, тихонько повернула замок, нажала ручку и вскрикнула, когда Спольников, появившись словно бы из ниоткуда, резким движением поставил ладонь на дверное полотно. Удерживая дверь от того, чтобы я её не закрыла, он одновременно с этим не давал мне выйти из дома.

Я отпрыгнула назад, выпуская рюкзак из руки. Снова отлетев к дивану, я в ужасе воззрилась на Спольникова. Дверь пока ещё была открыта, и это был мой шанс. Надо попытаться пробежать мимо Антона и выскочить.

План был заведомо дурацким и сразу дал крах. В результате моей попытки пробежать к двери, я только быстрее угодила к Спольникову в руки. Антон схватил меня, заломив мне руки за спину, и ногой захлопнул дверь, чтобы я не убежала.

– Отпустите меня! – истерично закричала я.

Всеми силами я пыталась вырваться, но естественно у меня ничего не получилось, так как Спольников, что и ежу понятно, был куда сильнее меня. Я вертелась как уж на сковородке, пытаясь вывернуться из хватки Антона, но всё было безуспешно. Спольников пытался покрепче прижать меня к себе и хоть как-то обездвижить, но я упорно продолжала сопротивляться. Впрочем, лишь до тех пор, пока не ударилась ногой о стол с такой силой, что у меня чуть искры из глаз не посыпались. Тут же послышался грохот, и звон расколотившейся керамики.

Моя любимая ваза разбилась! От боли в ноге и жгучего разочарования я на мгновение перестала сопротивляться, это и решило исход битвы. Спольников зажал мне рот и крепко прижал к себе.

– Если ты ещё хоть раз попытаешься дёрнуться, я вколю тебе снотворное, – прошептал Антон мне на ухо.

Я мгновенно застыла на месте, с опаской вняв его словам. Только снотворного мне ещё не хватало…

Несколько секунд мы молча стояли в полутьме моей комнаты, которую освещали только мои настенные часы. Стрелка щёлкала, время уходило, и мне казалось, что с каждой уходящей секундой, я становлюсь все слабее, тоньше, прозрачнее. У меня больше не было сил сопротивляться.

Наконец, Спольников ослабил хватку на моем лице и убрал руку, давая возможность мне свободно говорить. К счастью для меня, я все ещё стояла спиной к Антону и не видела его лица. Но он все ещё крепко держал меня, прижимая к своей груди, и я чувствовала, как быстро бьётся его сердце. Слышала, как тяжело он дышит, и ощущала так хорошо знакомый мне запах его одеколона.

Спольников молчал, но я чувствовала, как он был напряжен. Это был ключевой момент. Я ждала слов от Антона, потому что именно они должны были стать окончательной точкой в той правде, которую я узнала.

– А теперь, Маша, скажи мне, – тихо сказал мне Антон. – Где наёмник?

Я зажмурилась, и слёзы ручьем потекли по моим щекам. Слёзы счастья, потому что Вебер был жив, и Антон даже не знал, где он. Если только это не было блефом. Но я не думаю, что это так.

Я не сразу заговорила. Дала себе отдушину на несколько секунд.

– Я не знаю, Антон, – наконец, ответила я.

Неоновое сияние часов и полоска света из-под двери превратились в яркие линии, смешанные с неровными пятнами.

Антон резко развернул меня к себе лицом, затем оттолкнул и с размахом ударил по щеке. На какой-то момент я совершенно потерялась в пространстве, и упала бы, едва помня себя от резкой боли, если бы Спольников снова не поймал меня, крепко схватив за предплечья.

– Дрянь! – рявкнул он. – Какая же ты дрянь! Я задушил бы тебя прямо там, если бы знал, что ты знакома с этим отбросом с мёртвых земель! Я же сразу догадался, что что-то здесь не так! Ты бы себя со стороны видела, когда с ним разговаривала! – Антон весь покраснел, глаза его горели – выглядел он страшно. – Но у меня везде шпионы, Маша! Я уже знаю, что этот хмырь хорошо обосновался в Куполе!

Я уже не сопротивлялась. В конце концов, сейчас это в любом случае бесполезно. Теперь Антон крепко держал меня, пронзая гневным взглядом. Едва-едва я пришла в себя и, когда заметила, как близко от меня был Спольников, мгновенно почувствовала долю острой неприязни. В комнате было темно, но я видела блеск его очков в синей полутьме.

– Какая же ты идиотка, Маша, – гневно прошептал Спольников, по-прежнему с силой сжимая мои предплечья. – Ты до сих пор думаешь, что сможешь сбежать отсюда, что тебя не найдут, но это ложь- ты здесь будешь до самой своей смерти, пока не выжмем из тебя всё, что нам надо.

Меня захватила негодование – такое горячее и необузданное, что меня даже затрясло. Мои слова мгновенно наполнил едкий сарказм.

– Гадина! – в отчаянии выкрикнула я, всматриваясь в искаженное гневом лицо Спольникова. Я все ещё обращалась к Антону на «Вы», больше по привычке, нежели из вежливости. – Да как Вы вообще смеете говорить со мной в таком тоне?! Вы предали моего отца! Мой отец считал Вас своим другом, он доверял Вам!

Я снова попыталась начать вырываться, но Спольников с силой встряхнул меня, и я обмякла. У меня больше не осталось сил для сопротивления. Как больно… И эта жалость, это дикое напряжение… Всё это какой-то дурной сон.

– Хочешь я ещё кое-что расскажу тебе про твоего отца? – тихо спросил Антон.

– Я не хочу Вас слушать.

Он чуть сощурил глаза, вглядываясь в моё лицо. Я отвернулась, но Антон схватил меня за лицо и снова повернул мою голову так, чтобы я смотрела на него.

– Это я сдал их, когда они были в лаборатории МГУ, когда твоя мать погибла, – ядовитым шепотом произнес Спольников. – Я сдал ихв обмен на то, что меня возьмут в Адвегу. Так-то.

Я почувствовала, как земля уходит из-под моих ног. В груди всё так сильно сдавило, что я уже, кажется, не могла дышать. В эти секунды весь мир вокруг меня вдруг уменьшился до одной точки, затем треснул и вдребезги разлетелся в стороны горящими обломками. Вся моя жизнь вдруг превратилась в пепел.

Я бы хотела оттолкнуть Спольникова, хотела бы вцепиться в него и трясти до тех пор, пока его черная душонка не испугается меня… Я бы хотела кричать, плакать, лежать на полу, умирая от горя!.. Но я была слишком слаба. Бессилие, одолевшее меня, крепко переплелось с горькой скорбью, и ударило в самое сердце. Теперь я уже даже не могла удержаться на ногах.

Поддерживая меня, Спольников вместе со мной опустился на пол. Я закрыла лицо руками, пытаясь начать нормально дышать. Боже мой, Боже мой…

– Из-за тебя погибла моя мама…– с надрывом прошептала я, прикрывая глаза.

Горе оплело меня. Я могла лишь плакать, дать бессильную волю слезам. Я, кажется, умирала. Взяв моё лицо в свою руку, Антон чуть склонил голову и провел большим пальцем по моей щеке, вытирая слезы. Ненавижу его. Ненавижу его прикосновения.

– Да, именно так, – просто сказал он.

Я поморщилась. Картина всех произошедших в моей жизни трагедий, стала такой ясной, будто бы я сейчас стояла прямо перед ней, разглядывая её каждую деталь.

– Ты сломал мне жизнь…

Спольников усмехнулся, а меня вдруг обуял гнев, и он же дал мне возможность почувствовать в себе силы сопротивляться. Я хотела жить, как бы там ни было, хотела. И собиралась бороться до самого конца.

В одну секунду внутри меня словно бы взорвался фейерверк.

– Я просто так не сдамся, сволочь!

Я кинулась на Спольникова. Вскинула кулак, с силой ударив его в скулу. Он взвыл, отшатываясь куда-то в сторону. Я попыталась вскочить с пола, чтобы кинуться к двери. Не получилось. С рыком схватив меня за руку, Спольников попытался отбросить меня в сторону, затем, найдя силы, набросился на меня, громко ругаясь. Рёв, мат, крики – всё это какофонией звенело в стенах дома, где я жила все три года, проведенные в Адвеге.

Пытаясь справиться с натиском, пытающегося скрутить мои руки Спольникова, я всеми силами брыкалась. Один удар, второй. Антон ударил меня по лицу, заехал под челюсть. Привкус крови выбил меня из колеи. Борясь за жизнь из последних сил, я каким-то чудом выскользнула из хватки Спольникова и вцепилась ему в волосы.

Бешено вращая глазами и грязно ругаясь, Спольников завыл от боли. Он попытался оттолкнуть мои руки, но я была проворнее. Ударив Антона коленом в живот и на некоторое время обездвижив его этим, я попыталась вскочить на колени и кинуться к двери, но Спольников меня опередил. Он ловко подхватил схватил меня за ногу и повалил на пол.

Прогремел выстрел.

***

***

Он, этот выстрел, прогремел так громко, что даже сейчас, спустя десять минут после случившегося, у меня до сих пор звенело в ушах. Вебер лишь ранил Спольникова, тот нашёл силы сцепиться с наёмником, случайный выстрел решил исход – Спольников погиб.

Я украдкой посмотрела на суровое лицо Вебера, затем на не менее суровое лицо Эдуарда Валентиновича. В этот пятничный вечер Рожков постарел чуть ли не на десять лет: ёжик его седых волос, кажется, стал совсем белоснежным, морщины на лице обострились, а обычно веселый и добрый взгляд теперь казался уж слишком усталым.

Единственное, что я от него услышала за последние полчаса, дало мне многое понять.

«Я знал, что здесь что-то происходит, но лишь мог догадаться, что именно. Но я этого так просто не оставлю», – сказал Рожков.

Скрипнул метал, вспыхнули искры. Мы с Вебером и Эдуардом Валентиновичем спускались вниз в гремящем лифте – старом, поеденном ржавчиной, с облупленной неровными кусками краской. Сам лифт был открытым, только низкое ограждение из смятой в нескольких местах сетки огибало ребристую квадратную платформу. В лифтовой шахте было холодно, и чем ниже мы спускались, тем холоднее становилось.

Я закрыла глаза, делая глубокий вдох. Почему я почувствовала облегчение при мысли о том, что Антона больше нет?

«Потому что Спольников больше никому и никогда не причинит никакого вреда», – подумала я и вновь припомнила тот момент, после драки Спольникова и Вебера, когда Саша поднялся на ноги.

«Ненавижу тебя, Маша, – шептал Спольников, лёжа на полу моей комнаты, захлебываясь кровью и умирая. – Ненавижу тебя…»

С этими словами Антон и умер.

Мы были уже в коридоре, в южной части, пришлось осесть на время в технических комнатах. Народ сбегался на выстрелы, мы слышали охрану, крики. Пришло время действовать! Мне пришлось взять одну из игл, которые были припрятаны у меня в рюкзаке и провести манипуляцию с датчиком на руке, о которой мне рассказал Лёнька. Я даже не успела начать бояться той жуткой боли, о которой говорил Лёнька, потому что времени на это просто не было. Я больше боялась, что не сработает его открытие – и тогда, хоть ножом этот датчик вырезай…

Вебер и Рожков, которым я наказала не пытаться мне помочь, воочию увидели, как целых двенадцать секунд своей жизни я лежала на полу, скрючившись от боли. Действительно было похоже на то, будто бы руку прошибло током, от запястья прямо до локтя, причем таким неслабым разрядом. Сработало, кстати! Датчик действительно был отключен. Без Лёньки бы, конечно, не выкрутились. Но спасибо я ему уже передать не смогу.

Теперь надо быстрее убираться отсюда, из этого проклятого города, пока нас не отловили.

Что нас ныне ждёт? Ух, что! По мне снова поползла липкая нервозность: зацепила, оцарапала, судорогой прошлась по всему телу. Вебер сказал, что нам в Москву надо сначала. Там какой-то чел есть, который может мне этот датчик снять. Да и в Купол легче из Москвы добраться будет. Так что нам предстоит долгое путешествие. Но я была счастлива – с Вебером вместе хоть на край света!

Боже мой, сколько ж энтузиазма сейчас горело во мне огненным пламенем. После трех лет заточения в Адвеге – выбраться! Добраться до Посткарантина и вперёд, за горизонт вместе с Вебером… Не просто выбраться, а вот так, с ним. И домой ведь, домой!

Я снова опустилась в омут мыслей, касающихся предстоящего путешествия до ближайшего населенного пункта, которое нам предстояло совершить с Вебером в ночи. Я прекрасно отдавала себе отчет в том, что на нас могут напасть головорезы или, например, мутанты в первые же полчаса после того, как мы выберемся за гермодвери Адвеги. Но куда тут без риска-то? Там, под небом, на мёртвых землях вся жизнь сплошной риск. Однако по мне уж лучше колючий риск, чем такая «добрая» безопасность, как здесь, в Адвеге.

Спустившись на лифтах вниз, на площадку с решетчатым полом, мы с Рожковым быстрым шагом направились вперёд. Я посмотрела на Вебера. Он нервничал, и я знала почему: за нами шла погоня. После того, как я отключила датчик, наёмник только и успел поднять меня на ноги, схватить мой рюкзак и, крепко сжимая меня за руку, бегом увести за собой в сторону лифтов окольными путями вслед за Рожковым.

До сих пор никто ничего не знал о том, что Рожков помогает нам. И нельзя было допустить, чтобы узнал.

Мы подошли к железнодорожным путям. Эдуард Валентинович спустился по маленькой ржавой лесенке к рельсам, потом мы с Вебером помогли спустить собак. Саша спрыгнул вниз, и затем подал мне руку. Оказавшись на путях, я огляделась в полутьме огромных, уходящих вдаль тоннелей. У стен и у перегородок пылились ветхие коробки, деревянные ящики, старое техническое оборудование глыбами нависало над неработающими терминалами. Где-то свистел затхлый ветер. Ух, и как же сыро здесь было…

Эти пути, на которые мы спустились, вели прямиком к гермодвери и уже давно не использовались. Мы так быстро шли по ним, что через десять минут у меня уже совсем сбилось дыхание, да и бок болел, сил моих не было как. Останавливаться было нельзя, но и бежать я уже была не в состоянии. Когда замедлила шаг, Эдуард Валентинович посмотрел на на Вебера, выпучив глаза, затем повернулся ко мне.

– Скоро, ребятки, уже совсем скоро….

– Осталось чуть-чуть, Машка, – прохрипел Вебер мне, крепко сжимая мою ладонь в своей. – Потерпи.

И действительно, уже через минуту впереди я увидела очертания вагонов – зеленых, красных, синих. Где-то чернел уголь, где-то тяжёлыми насыпями лежал песок. Мы бежали вперёд, и я всё таращилась на эти вагоны, ощущая, как по лицу стекает солёный пот, и как кончики вымокших волос щекочут кожу лица.

Рожков резко остановился. Положив одну руку на стену, наклонился и теперь пытался отдышаться. Некоторое время мы молча стояли в промозглой свежести огромного тоннеля, переводя дыхание.

– Маша, – позвал меня Вебер.

Я обернулась. Каре-зеленые глаза Вебера в здешней темноте казались чёрными. Он смотрел на меня, и по его взгляду я всё прекрасно понимала – надо быть готовой.

Я выдохнула. Итак, через несколько минут мы выйдем на поверхность.

– Маша, – сосредоточенно глядя на меня, повторил Саша. – Слушай меня внимательно. Сейчас, когда выйдем на поверхность, мы окажемся перед старым рабочим посёлком бывших торфоразработок. Нам нельзя будет медлить. Пройдем через поселок, и там за ним, выйдем на автомобильную трассу. Она идёт по прямой через лес. А там, где-то через три с половиной или четыре километра уже будет Тверской. Двигаться надо будет очень быстро – потеря времени будет играть против нас.

– Я поняла.

– Сашка, я попробую их отвлечь, сбить со следа, прохрипел Эдуард Валентинович. Рожков вздохнул, в очередной раз вытирая вспотевший лоб рукавом светло-голубой спортивной кофты. – Себя не выдам, вы не боитесь… Просто карты им спутаю. Так у вас будет больше времени. Машка… – Рожков покопался в карманах, доставая что-то оттуда и протягивая мне. – Вот, смотри… У меня есть один Р-тюбик, возьми его себе. Я редко им пользуюсь, а вам с Сашкой он куда нужнее, чем мне. И вот ещё… Возьми мой пистолет… Дай Бог, чтобы он тебе не понадобился, Машенька. Но если ястровые или ещё какая напасть вдруг…. тогда без него тебе придется туго, хоть и Сашка с тобой рядом.

Приняв металлический тюбик с регенерирующей мазью и вслед за ним пистолет, я покивала. Я толком и не знала, как мне благодарить Эдуарда Валентиновича за всю его доброту и за всю его помощь, оказанную мне. Рожков уже два раза спасал меня от таких напастей, одна страшнее другой, и что тут скажешь?…

А теперь ещё и это… Там ведь на мёртвых землях без пистолета никак – я хоть Веберу помогу, если что, а без Р-тюбика, который на дороге уж точно не валяется, и подавно.

– Ну всё, молодчики, пора вам, – тихо сказал Рожков, помогая мне надеть рюкзак, в который я только что убрала подаренные мне Эдуардом Валентиновичем вещи.

Вебер подошёл к Рожкову, они крепко пожали друг другу руки и обнялись.

– Мы тебе жизнями обязаны, Эдуард Валентинович, – прохрипел Вебер, тепло улыбаясь. – Это как минимум.

Эдуард Валентинович даже прослезился, обнял Вебера, затем повернулся ко мне и крепко прижал меня к своей груди. Мне запомнилась эта шершавая ткань его рабочего комбинезона, а ещё запах табака и мазута.

Я сжала пальцы рук в кулаки, пытаясь не разреветься. Как же тяжело мне было только от одной мысли, что через несколько минут мы оставим Эдуарда Валентиновича здесь одного, а ещё Леньку, Кольку и других, в этом змеином логове, а сами уйдём на мёртвые земли, в заветный Посткарантин.

Грудь вдруг защемило от боли. Меня затрясло. Закрыв рот испачканной в грязи рукой, я всмотрелась в такое бледное и уставшее лицо Рожкова.

– Простите меня, – прошептала я, сильнее сжимая его руку. – Простите меня за всё, Эдуард Валентинович. Я даже не знаю, как мне Вас благодарить…

– Полно тебе, Машенька, полно, – потрепав меня за щеку, устало улыбнулся Рожков. – Это тебе спасибо, за то, что ты есть.

Эдуард Валентинович снова обнял меня, крепко прижав к себе, затем по-отечески тепло поцеловал в лоб. Я опустила глаза, изо всех сил пытаясь сдержать подступающие слёзы. Выходило не очень. Я вздрогнула, когда внезапно из-за поворота на два пролета дальше от нас, послышался звук глухого удара, затем и возгласы. Это были парни из охраны, не иначе.

Рожков резко повернулся к Веберу.

– Сашка, бегите, – только и смог сказать он. – Давайте-давайте, быстро!

– А куда? – дёрнув собак за ошейники, спросил Вебер. – Куда бежать-то, дядька?

– Мимо вагонов бегите, – лихорадочно проговорил Рожков, указывая нам за спину. – Там всё время прямо, на север. Не ошибетесь. Обогнёте вагоны и выскочите. Точно выскочите.

– Но там же гермодверь, – прошептала я нервно. – Куда мы там?…

– В калиточку, в калиточку, – взволнованно бормотал Рожков, кладя мне в ладони ключ-карту. – Вот у меня тут ключ запасной. Приложите к замку и откроется. Запомнили? Калиточка в двери прямо на рельсах. Ну, сможете разобраться там?

– Сможем, сможем, – махнул Вебер.

– Ну, тогда вперёд… С Богом.

Рожков перекрестил нас, и я, кивнув ему, стремглав помчалась к вагону вслед за Вебером. Эдуард Валентинович кинулся направо, к узкой двери, ведущей в технический коридор – туда охранники точно не сунутся. Ключей у них нет, да и искать нас там они вряд ли возьмутся. И ежу понятно – сбежали.

Пробравшись мимо темных, местами покрытых красных мхом вагонов, мы выбрались на свободную площадку у гермодвери. Прищурив глаза, я присмотрелась: большая полукруглая дверь с калиткой над рельсами зеленела впереди. Ну, всё, вперёд. Только не видно ничего. Один маленький фонарик на стене, и на том предел.

А сквозит-то как.

Подобравшись к гермодвери, вслед за Вебером и собаками, я спешно приложила красный ключ-карту к магнитному замку. Замок пикнул, крякнул, и калитка приоткрылась с глухим звуком. Вот и всё. Не медля ни секунды, я шагнула за порог и протиснулась в сырую темноту.

Тьфу ты, темень, хоть глаз выколи. К счастью, пещера, заставленная каким-то барахлом, оказалась не очень длинной. Мы пересекли её за несколько секунд …

Ночь. Я сразу поняла, когда оказалась под небом. Свежий воздух ударил мне в лицо, ветер прохладой коснулся шеи.

Я ощутила, как в горле заскрёбся зуд, который плотным комом плюхнулся ко мне в легкие. Закашлялась. Не отрывая ладони от лица и держась за горло, я, поддерживаемая Сашей, бежала в ночную тьму, едва ли что-то замечая перед собой. Теперь я дышала совсем другим воздухом: грязным, пыльным, слишком непривычным для меня, совсем не таким как в Адвеге. Тем самым воздухом, которым я дышала когда-то так давно. Три года назад.

Я боялась. Старалась не думать об этом, но боялась, что не смогу им дышать, так, как раньше. Кашляя, я поспешно обернулась. Никого не видно, но это ещё ничего не значит. Останавливаться было нельзя, сбавлять шаг тоже. Мы всё бежали по какому-то склону вниз. Деревья нас окружали со всех сторон. Похоже, мы попали в какой-то лес или рощу.

Торопясь, я спотыкалась о камни, падала, снова поднималась и снова пыталась бежать. Вебер хватал меня то за локоть, то за шкирку, поднимал и – за собой. Мне казалось, что от меня уже ничего не осталось: разбитые колени ныли, горло болело, и всё тело страшно ломило.

Я в очередной раз обернулась, следя за темнотой, густой и мрачной, скопившейся между стволами деревьев, а в следующий момент, зацепившись ногой за огромную корягу, полетела вниз, потеряв руку Вебера. Прокатившись кувырком несколько метров, я всё же смогла ухватиться за что-то и затормозить. После такого падения, я едва ли могла куда-то бежать, поэтому шарясь в темноте, умудрилась залезть в яму под какой-то корень. Слава Богу, что это место вообще мне попалось. Главное, чтобы там, под корнем, не оказалось какого-нибудь мутанта, который откусит мне ноги. Вебер впрыгнул под корягу вслед за мной уже через мгновение. Где были собаки – ума не приложу, но думаю, что по команде хозяина они умели прятаться получше нас.

Мы затихли. Время будто бы остановилось. Я лежала на острых камнях, ощущая запах сырой земли. Пыль и грязь скрипели на моих зубах, ветер, наполненный запахом хвои и лежалой травы, касался кожи. Прижимаясь спиной к груди Вебера, я ощущала, как меня охватывает приятная дрожь – Господи, ну и дуреха я. Мы тут погибаем, а я всё об одном.

Пролежав две минуты, Вебер поднялся со стылой земли, я за ним. Судорожно отряхнув лицо и руки, я глубоко вздохнула. Моё тело буквально горело после погони, кашель скребся в горле. Сняв рюкзак с усталых плеч, я достала бутылку воды и сделала пару глотков, отдала Веберу, тот тоже приложился, и вернул мне обратно. Стало легче.

Глава 4

Я вздохнула, подходя к окну и оглядываясь в нашей с папой комнате.

Моя часть комнаты была частично отгорожена стеной. Здесь стояла лишь односпальная кровать, застеленная рыже-персиковым покрывалом, и маленький письменный стол, придвинутый к окну. Папина часть комнаты была куда больше, помимо его кровати и письменного стола, там находился большой шкаф с нашими вещами. Высокие окна нашей комнаты были занавешены мятыми полупрозрачными тюлями и персиковыми занавесками.

На потолке хрустальными капельками сверкали две изящные люстры, а на полу был расстелен старый рыже-красный ковер с цветами. Он создавал особый уют, как и светло-жёлтые обои с маленькими красными розами. Всё это, конечно, здесь было ещё до войны, но сохранилось настолько хорошо, насколько это было возможно.

Глядя на осенний пейзаж за окном, я улыбалась и краснела. Всё потому что думала о Вебере. Надо же. Уже год прошел с момента нашей первой встречи и знакомства, и с каждым днём я всё лучше и лучше понимаю то, что больше никогда и никого не полюблю так, как его.

Яприжалась лбомк стеклу, глядя на то, как гибкие черные ветки с несколькими пожухлыми листьями,клацают по стеклам усадьбы. Сашка приехал вчера, мы наболтались за ужином до одури. А сегодня пойдем гулять к озеру.

Скорее бы!

***

Я выбежала из парадных дверей на широкое крыльцо, где, сидя за черными коваными столиками, пили чай старики. Пробежав мимо них, я спустилась по лестнице, зацепилась носком за выбоину и спикировала вниз.

– Эй, эй, орлёнок, ты куда так летишь? – с улыбкой спросил Вебер, когда я, чуть не упав с лестницы, уткнулась ему носом в грудь. Как тепло! Как прекрасно… Запах табака и ночного ветра, запах лимона и костра. Господи, как бы мне хотелось прижиматься к этой груди больше, чем одно мгновение.

Я отскочила от Вебера и залилась краской.

– Прости, Вебер, – почесала я затылок. -Чуть не убила тебя, да?

– Сама чуть не убилась! – усмехнулся Сашка. – Мне-то что будет! Пойдём!

Свет разливался лучистым теплом над черными сплетениями веток. Небо, казалось, оттаяло, стало нежно-голубым, мягким. Время – пять, и солнце совершенно не собиралось садиться. Начало осени, куда там. Мы шли по тропинке и болтали.

Воздух был свежим, наполненным запахами ароматных костров, лежалой травы, чего-то жаренного, чего-то домашнего. Проходя через лесопарк, я с наслаждением дышала свежим воздухом и наблюдала за рыжеющими над моей головой осенними листьями. Немного побродив под сенью чернеющих ветвей деревьев и пожухлой хвои, мы с Сашкой вышли к озеру.

Вода озера казалась гладкой, словно зеркало. И темной, почти чёрной. Опавшие листья плавали по водной глади, словно маленькие лодочки. Беседка с белыми колоннами и довольно целыми балюстрадами была, конечно, исчерчена трещинами и изрыта кусками отколотой белой краски, но всё равно выглядела очень красиво.

Когда мы подошли к ней, то я тут же нырнула под круглую крышу и встала между двух колонн у выступающей над озером балюстрады. Вебер подошёл ко мне, я улыбнулась ему, заметив, как его псы, как сумасшедшие помчались по берегу, играя друг с другом.

– Слушай, Саш… – вдруг спросила я, подняв взгляд на наёмника. – А ты сам-то где родился?

– В Москве.

– И с детства жил там?

Прищурившись, я увидела лишь стайку ребят, играющих на одном из пяточков берега, и парочку, прогуливающуюся где-то совсем далеко.

– Жил, но ушёл. Пять лет назад.

Вебер нахмурился. Мне вдруг показалось, что вступаю на зыбкую почву.

– Почему?

Я продолжала лениво теребить подол толстовки, старательно делая вид, что меня не распирает нешуточное любопытство. Хотя Вебер едва ли смотрел в мою сторону, был понурым каким-то, отрешенным.

– Из-за бывшей жены, – ответил он. – Мы уехали с ней в другой город.

– Ты был женат?!

Я едва-едва смогла заставить себя захлопнуть рот, распахнувшийся от удивления. Наверное, моя реакция показалась Веберу не слишком адекватной. Впрочем, неудивительно. Я так громко и ошалело воскликнула, что любой бы со стороны принял бы меня за ненормальную.

Наёмник хмыкнул. Не слишком весело, конечно. А я вдруг отчего-то занервничала. Даже расстроилась. Понятное дело из-за чего. Я питала нежные чувства к Веберу, а тут… Может, у него неразделенная любовь вообще, а я и не знаю ничего.

– Был… К счастью, именно был.

Некоторое время мы молчали, и я бы, наверное, помалкивала и дальше, но всё-таки алкоголь сделал своё дело.

– А… что… случилось? Если не секрет.

– Да чего тут секретничать? Ушла она к другому, кинула меня на деньги и ушла.

Он не смотрел на меня, был мрачен, видно было, что ему не особо хотелось говорить на эту тему.

Я задумчиво покусала губы, снова решаясь на очередной вопрос. Эх, влюбленному всё-таки море по колено!

– Ты любил её?

Вебер отрицательно покачал головой. Помолчал долю минуты и ответил:

– Когда-то думал, что любил. Сначала, когда мы познакомились, я был очарован ей, влюблен – да. Закрывал глаза на все её недостатки. Иногда мне казалось, что она меня просто ненавидит, иногда мне казалось, что я её. Впрочем, после недолгих двух лет брака оказалось, что она всё это время якшалась со своим хахалем. На деньги они меня разводили.