Читать книгу Под кроной кипариса - Злата Прага - Страница 1

Обычно в каждой стране, в каждом доме, и даже в каждом сердце есть особое место, словно некая тайная комната, в которую не пускают чужаков, не открывают сразу первому встречному. Именно это место определяет характер и менталитет, измеряет глубину души и сознания – и государства, и человека…

Они четой растут, мои нежные,

Мои узкие, мои длинные,

Неподвижные – и мятежные,

Тесносжатые – и невинные…

Прямей свечи,

Желания колючей,

Они – мечи,

Направленные в тучи…

Зинаида Гиппиус «Кипарисы», 1911

Вечер – пора чая и сплетен, утро – время кофе и новостей, а обед – это стол.

Элегантная, но рано увядшая женщина положила газету на белую скатерть.

– Ты это уже видел?

– Про новые санкции? Видел. Убери.

– Альфия возвращается. На полстраницы заметку с фотографией напечатали.

Мужчина оставил ложку в тарелке и поднял загорелую бритую голову.

– Где?

– Вот. Крымская романистка, покорившая французскую Ривьеру, лауреат национальных литературных премий России и Франции возвращается на Родину.

– Помолчи.

В светлой просторной столовой огромного особняка, угнездившегося сразу на нескольких террасах над морем, повисло напряжённое молчание. Наконец мужчина брезгливо отбросил газету.

– Значит, она получила грант на написание сценария для фильма. Ну-ну.

– Как думаешь, она приедет сюда?

– Если ты имеешь в виду этот дом, то ноги её здесь не будет. Ну, а что касается полуострова, я, к сожалению, не весь его пока выкупил, так что не могу помешать ей приехать на Родину. Хотя искренне недоумеваю, что она собралась здесь найти. Семью? Так нет уже никого. Дом? Их халупу снесли давно.

– Может быть, вдохновение? – робко предположила женщина.

– Чушь! Подумаешь тоже, писака какая выискалась! Вдохновения ей надо! Ну, пусть только сунется, если наглости хватит. Пусть только посмеет!

Серебряная ложка с глухим стуком шлёпнулась на скатерть. Бордовая капля сорвалась с края, и пятно от наваристого борща расплылось и стало бурым…

Длинные стройные ноги в голубых джинсах всем мешали: о них запинались люди, застревали сумки на колёсиках, цеплялась тряпка со швабры уборщицы, но их хозяин и не думал как-то подогнуть ноги под себя. Причина, очевидно, была в запахе, поскольку от упакованного в джинсовый костюм парня разило перегаром.

В Домодедово объявляли рейс за рейсом, а парень в зале ожидания всё спал.

Полицейские растормошили его и потребовали документы.

– А я тебя с щетиной не признал, – сказал полицейский, возвращая паспорт.

– А кто это? – спросил второй полицейский.

– Тоже не признал? Вот, полюбуйся, Костик Рогов из нашей сборной. Крутил педали, пока под зад не дали. Пошли.

– Мы чего, его не забираем?

– Да кому он теперь нужен, забирать его? – с ненавистью произнёс первый полицейский, – чемпионат мира профукал, из команды выперли, вот он и запил.

– Я б тоже запил! – заметил второй полицейский.

– Да ты бы всю страну допингом не опозорил. Пусть валяется. Идём.

Они ушли, а парень застонал и снова безвольно откинулся на сиденье, вытянув ноги на проход…

В Шереметьево их встретила группка журналистов.

– Госпожа Шихматова! Как Вы находите Россию спустя тридцать лет?

– Как Вы планируете реализовать грант на написание сценария для серьёзной кинокартины, ведь Вы известны как романистка, которая годами писала банальные любовные истории, и лишь один Ваш роман удостоен серьёзных литературных премий?

– Кто является продюсером будущего фильма? Правда ли, что это Рашит Чегодаев, член комиссии гранта, бизнесмен и меценат? В каких Вы с ним отношениях, и как эти отношения повлияли на получение Вами гранта?

– Уже известен режиссёр будущего культового фильма?

– А Вы будете участвовать в подборе актёрского состава?

– Где именно Вы будете писать сценарий?

– У Вас уже есть идея сюжета?

– Куда Вы отправитесь из Москвы, госпожа Шихматова?

Романистка вздохнула. Возиться с ними – вот совершенно некогда, а не ответить на приветствие – нарушить пункт в довольно жёстком договоре на грант. Опять же, промолчишь – они чёрт-те знает, что понапишут, потом не отмоешься. В общем-то, по любому напишут, так что лучше вон на ту камеру поработать, всё же телеинтервью перемонтировать сложнее, чем просто интервью переврать. И она, мило улыбнувшись коллегам по цеху, не сумевшим выбиться на вершину литературной лестницы, кивком царственной головы, увенчанной шляпкой с вуалькой, подозвала телевизионщиков. Остальные подтянулись и замерли, внимая.

Дорогие коллеги, просто госпожа Альфия – так её зовут во всём мире.

В России она не была двадцать семь лет, но никогда её в душе не теряла, впрочем, всё прекрасно, Родина есть Родина.

Сценарий или роман – это всего лишь истории, и да, ей лучше всего удаются любовные истории, но любовь не может быть банальной, история каждой любви уникальна и неповторима, непроживаема кем-то по второму кругу.

Да, Рашит Чегодаев её давний друг, но грант присуждает не он, а комиссия, по слухам, ха-ха, очень объективная. Про съёмки ей ничего не известно, её дело создать историю, а снимать фильм и сниматься в нём будут другие люди.

Идеи у неё пока нет, и именно за ней она приехала в Россию, а именно в Крым, куда немедленно и отправляется. Всем спасибо, бла-бла-бла…

– Ещё раз допустишь до меня журналистов – уволю, – прошипела она Николя, когда они выбрались из толпы и захлопнули изнутри дверцы автомобиля.

– Кстати об этом, мадам. Я увольняюсь, – по-французски сказал молодой мужчина, застёгивая ремень безопасности на сидении рядом с водителем.

– Не смешно, – очаровательно картавя, буркнула она сзади, поправляя шпильки в тяжёлом узле волос под шляпкой.

– Я серьёзно. Я говорил вам и месяц назад, и на той неделе, что жду лицензию. Сегодня мне её одобрили и позвонили. Я возвращаюсь в Париж.

– Нет!

– Да.

– А как же я?! – воскликнула она по-русски.

– Я провожу Вас сейчас до Домодедово, прослежу за отправкой багажа. Но оттуда я возвращаюсь в Шереметьево и лечу в Париж.

– Ты не можешь так меня бросить!

– Я приводил к вам Жана на замену.

– Он же гей! – возмущённо воскликнула госпожа Альфия.

– Ну и что?

– А то, что мне нужен помощник, а не помощница! Я инвалид!

– Ха-ха три раза и поклон. Взяли бы Жермена.

– Он толстый! И хрюкает, когда ест. Так ты что, всерьёз приводил ко мне этих идиотов себе на замену?!

– Да. Правда, госпожа Альфия, мне очень жаль, но у меня давно это было в планах, а теперь, когда мне одобрили лицензию… Я уезжаю.

– Только когда найдёшь себе сменщика. Вот долетим до Симферополя, там поездим по Крыму, снимем дом, наймём прислугу, вот тогда и поедешь.

– Увы, мадам, но лицензия ждать не будет. Мне нужно срочно оформить все документы, да и помещение я нашёл на сайте и уже подал заявку на аренду, отправив предоплату. Нужно моё личное присутствие.

– Мне здесь тоже нужно твоё личное присутствие!

– Сожалею, мадам. Вам придётся справиться самой.

– А тебе придётся справиться со своим эгоизмом! Уедет он, видите ли!

– Уеду, мадам, уеду!

– Ага, в деревню к деду!

– Но у меня нет дед!

– О боже, Николя, учи русский!

Они препирались всю дорогу до Домодедово. Поскольку билеты были забронированы и выкуплены заранее, Николя прошёл с ней в зал ожидания, и там трогательно утешал её, когда она расплакалась, как ребёнок.

– Ты подлец и дезертир! – выкрикнула она, уже не опасаясь скандала, и пошла от него прочь, еле переставляя ноги на высоченных шпильках белых лодочек в узкой белой юбке, тяжело опираясь на изящную белую трость.

– Ой! – Она взмахнула руками и чуть не упала, запнувшись о чьи-то ноги, – О, mon dieu!

– Пардон, ма шери мадам, – просипел парень в джинсовом костюме.

Госпожа Альфия и Николя переглянулись и с двух сторон подошли к развалившемуся в кресле пьяненькому пассажиру.

– Вы говорите по-французски? – спросил Николя на языке Вольтера.

– Как троечник-ик. Но пишу и читаю гораздо лучше-э. Бабушка учи-ила.

Парень подобрал под себя ноги, и его тут же скособочило в сторону. Он прислонился к соседу и пристроился спать, но его грубо оттолкнули.

Николя присел к нему с другого бока.

– Эй, друг, а ты куда летишь?

– Я? Я к маме лечу. В Крым. Маманя у меня в Крыму. Единственная душааа.

Парня снова свезло набок, а Николя взглянул на романистку. Встав, он за локоток отвёл её в сторонку.

– Мадам, он не толстый и не хрюкает, и явно не гей. Как вам?

– Что? Этот? Ты настолько мной пренебрегаешь, что готов бросить меня – меня! – с первым попавшимся на дороге пьянчужкой?! – возмутилась дама.

– Да здесь все пьют – вы сами говорили, а этот говорит на французском и выглядит прилично, и мама у него в Крыму – вам по пути.

– Мне не по пути со всякими проходимцами! – гордо отвернулась она.

Николя посмотрел на парня. Абы где такой костюмчик не купишь.

– Так, мадам, это ваш единственный шанс. Ну, пусть он хотя бы поможет вам там с багажом и с домом. А я потом подыщу и пришлю вам кандидата. А?

– Ага! А как я его сейчас потащу? На себе? Он же лыка не вяжет!

– Чего он не вяжет? – растерялся Николя, – а что надо вязать?

– Ай, да ну тебя! Учи русский!

– Лучше я выучу его кратко, что вам нужно. Только нужно его – как это? – вытрезвить.

– Интересно, как? – и она приподняла тонкую дугу правой брови…

Загнанные в угол не должны в него прятаться – только отталкиваться.

Надька зло вытерла щёки и задрала нос, распрямив худенькие плечи.

– Всё равно убегу! – сказала она взрослым.

– Шкуру спущу, – посулил дядька.

Они с женой ушли в дом, а Надька устало уселась на крылечке дома, который был её и мамы, а после смерти мамы стал дядькин.

– Ты его не зли, – сказал ей Гошка – дядькин сын, – забьёт. Он пока не сильно бил, потому что ты девочка, и потому что полицейские, которые тебя привезли с вокзала, недалеко ушли. Но ты его сильно злишь, а злой он дерётся.

– Да чтоб он сдох! – пожелала Надька.

– Не, он мой батя, – вздохнул Гошка.

– Гад он, – сказала девочка.

– Это да, – снова вздохнул мальчик.

– Или хоть самой умереть – и к маме, – и Надька задрала лохматую русую головёнку к небу, – всё равно помощи ждать неоткуда. Не прилетит же волшебник…

В самолёте госпожа Альфия задремала, удобно расположившись в кожаном кресле салона бизнес-класса, но её новому помощнику было не до сна. И хотя его мутило от алкоголя, и голова раскалывалась, но он, трижды заказав себе двойной кофе, раз за разом прокручивал в голове разговор с чокнутым французом в Домодедово. Тот провозился с ним полтора часа, таская его на себе из кафе в туалет и обратно, выгоняя хмель, благо, Костик ещё не успел повторить возлияние в баре. За полчаса до посадки они наконец нормально поговорили.

– Слушай, это бред какой-то, – сходу отмёл Костик предложение стать помощником какой-то там французской писательницы.

– Не бред! – горячо возразил Николя, – не бред! На самом деле ей нужен помощник, а мне надо срочно вернуться в Париж. Ты немного говоришь и читаешь по-французски, форма физическая у тебя в норме, а за ней иногда сумки носить надо. И зарплату такую ты нигде в России не найдёшь.

– Ну, и в чём подвох? – спросил он француза.

Тот оглянулся на писательницу, сидящую неподалёку от кафе.

– Э, послушай, на самом деле, она замечательная. Она добрая и щедрая. Никогда не скупится ни на деньги, ни на доброе слово. За три года работы с ней я сколотил маленькое состояние и теперь открываю своё туристическое агентство. А мне ведь просто повезло иметь в роду русскую бабушку и немного знать ваш язык.

– Тогда в чём проблема?

Николя снова опасливо оглянулся на женщину.

– Иногда она бывает просто невыносимой! Эта её дворцовая психология!

– Какая психология?

– Дворцовая! Ведёт себя как королева! Только самое лучшее – от еды до машины, и деньги швыряет не считая, вся в кредитах. И понимать ничего не хочет. В три часа ночи может за устрицами послать, а в пять утра – за мороженым. То ей шампанского, то чёрного хлеба, то томик Чехова на русском языке – это в Лионе!

– Достала? – сочувственно спросил Костик.

– Не то слово! Но зато зарплата и так, на чай. Но теперь всё – свобода и собственное дело. А ты чем занимаешься?

– Ничем. Я спортсмен бывший. Велосипедист. Списали.

– Так тем более! Пока не определишься – поработай у госпожи помощником.

– Прямо у госпожи?

– Это её широко известное творческое имя, её так все в узких кругах называют. Просто госпожа Альфия. Запомнил?

– Да не надо мне запоминать!

– Тише! Услышит! Тебе не надо – ей надо! Ну, посмотри на неё – одинокая дама, пожилая уже, да ещё инвалид – с тростью еле ходит.

Константин недоверчиво посмотрел на романистку.

– Ага, инвалид. А чего на шпильках прыгает?

Николя тоже обернулся, но тут же снова придвинулся к велосипедисту.

– Я же говорю – королева, имидж поддерживает, но это через силу. Ну, согласен? А то рейс уже скоро объявят.

– Ну, а чего делать-то?

– Запомни главное. Первое – ты обеспечиваешь ей комфорт и выполняешь все её прихоти. Второе – ты контролируешь все её счета и отслеживаешь выплаты по кредитам. Просрочишь – и финансовая смерть. Вот здесь в блокноте – названия банков, реквизиты, счета, сроки. И третье – ты заставляешь её работать. Это самое сложное и самое важное. Если она к концу осени не напишет сценарий, ей придётся вернуть грант. К тому же у неё два незаконченных романа – из тех её любовных историй, которыми она и оплачивает основные счета. Делай что хочешь, но она должна писать. Сейчас начало апреля. К концу месяца она должна закончить один роман и написать синопсис будущего сценария. К августу – второй роман. Понял?

– Нет.

– О, боже! – Николя закатил глаза.

– Не, ну правда. Про синопсис я в Гугл забью, а если она не хочет писать или не может? Ну, вдохновения там нет, муза не пришла.

– Ты пьян, поэтому я не буду вдаваться в подробности. Скажу одно. Госпожа Альфия – это акула литературного бизнеса, причём международного. Если бы она писала по вдохновению и ждала музу, то давно пополнила бы ряды непризнанных гениев и графоманов, пишущих в стол. Она же пашет как вол, выдавая в год по три – пять романов, продавая каждый из них. Каждый! Ты хоть представляешь, что это такое – думать по-татарски, писать по-русски, а издавать на французском?

– Не.

– Вот! А я знаю. Да какое, к чертям, вдохновение! Дисциплина, трудолюбие и организованность – вот секрет её успеха. Трудолюбия и настоящего таланта ей не занимать, а вот организовывать и дисциплинировать её будешь ты, за этим ей и нужен помощник, потому что она всё же творческая личность. Теперь понял?

Константин до сих пор не понял, как он мог тогда согласиться, но вот он летит в бизнес-классе в Крым, но не к маме, и не к любимой девушке, а с незнакомой тёткой практически в никуда.

Он ещё раз посмотрел на госпожу Альфию. Белоснежные туфли и юбка. Алая блузка, белый кожаный укороченный пиджачок, алая шляпка-таблетка с белой вуалькой. Белая трость с ручкой в виде орла с клювом. Алая сумочка на тонком ремешке. Простой тугой пучок тёмных волос.

– Интересно, сколько ей лет? – пробормотал он себе под нос.

– Пятьдесят пять, – сказала женщина, – я круглая отличница.

– О, простите. Вы не спите? – повернулся к ней Костик.

– А вы всегда стихами разговариваете или только с похмелья?

– Ничего я не стихами! И вообще, я еду к маме…

Правая бровь чёрной дугой взлетела на лоб. Константин смутился.

– Значит, вы бывший спортсмен? А на допинг зачем подсели?

– Не ваше дело! Я же не спрашиваю вас, чего вы в инвалидку играете.

– А это, кстати, отнюдь не тайна для моего близкого окружения. Нога у меня действительно травмирована, но терапия творит чудеса. И трость с креслом мне нужны, чтобы романтический образ поддерживать и редакторам на жалость давить.

– А травмировались как?

– Допинг зачем жрал? – живо переспросила женщина.

– О, спарринг-допрос! Вопрос за вопрос? Ладно. Вообще-то не жрал, а колол.

– Хрен редьки не слаще. Зачем кололся?

– Ногу как угробила? – в тон ей спросил Костик.

– Любовь. Автоавария в юности, медицина тогда плохая была. Так зачем?

– И у меня любовь. Победить хотел. Чемпионом мира стать.

– О! Вернуться принцем на белом коне! И ради кого?

– Не ваше дело, – и он отвернулся к иллюминатору.

– Таки не надо мне хамить, молодой человек, или я вас уволю.

– Ага, прям в самолёте, как птица в полёте.

– О, боже! Избавьте меня от вашей убогой рифмы!

– А вы избавьте меня от вашего убогого лицедейства.

– Хам!

– Да сами не лучше.

Она прикрыла глаза и хмыкнула. Мальчик просто очарователен, да ещё и с характером.

Только бы не гей! Она, конечно, уже вошла в возраст угасающей женственности, но пока там всё ещё не угасло, гораздо приятнее общаться с противоположным полом, а не с противоестественным.

Она открыла ноутбук и перебрала в сети обрывки допинг-скандала, разгоревшегося полгода назад с русской сборной. Двадцативосьмилетний опытный спортсмен-велосипедист Константин Рогов был в пятёрке мировых лидеров, а когда его поймали на допинге перед стартом, выглядел потерянным, но вину не скрывал, сразу сознался. Она мысленно потёрла руки. Здесь пахло романтической историей, и она до неё докопается…

При получении багажа он окончательно протрезвел.

– Это всё наше? – уточнил он, снимая с ленты пятый внушительный чемодан.

– Моё, молодой человек, ваш багаж вот, в этой спортивной сумке. А нам ещё вон к той ленте, получить нестандартный багаж, спецформат.

– О, чёрт!

Он подскочил к другому отделению и снял с ленты огромную плоскую упаковку из двух деревянных щитов, кресло-каталку и кресло-качалку.

– А куда мы со всем этим? – спросил он, поправляя на плече ремень сумки с ноутбуком, который ему передал Николя.

– Страница номер три, – ответила госпожа Альфия.

Константин прочитал в оставленном ему блокноте адрес и набрал номер водителя арендованного микроавтобуса. Слава богу, их встречали, хотя грузить багаж ему пришлось самому, потому что водитель хмуро заметил, что он именно водитель, а вовсе не грузчик.

В арендованном доме было пыльно и не топлено.

– Должно быть тепло, – категорично заявила романистка, – а то я заболею.

– Решим, – коротко заметил Костя, прикидывая, как быстро растопить печку.

– Багаж не распаковываем. Ужинаем в ресторане – и спать. А завтра ищем город, в котором я смогу творить, – заявила госпожа Альфия.

– Как это, ищем город? – переспросил новоявленный помощник романистки.

– Ну, вы же не думали, что я буду писать в Симферополе?

– Вообще-то…

– Это нонсенс! В таком сером городе, как Симферополь, может родиться только какая-нибудь серость. А мне нужна атмосфера для творчества. Так что скоро отправляемся в путешествие. Для него мне хватит чемодана номер один, они, кстати, все пронумерованы. А вы с утра арендуйте легковой автомобиль, а ещё лучше подыщите машину, которую можно купить в лизинг. Я не люблю прокат.

Константин промолчал, но поздним вечером дозвонился Николя и просадил значительную сумму на дополнительные инструкции по телефону…

Галина Михайловна ещё раз пробежала глазами по лоткам и прилавкам.

– Э, взвесьте мне ещё редиски с полкило, пару томатов покрупнее и перчик болгарский. И кабачков молодых положите ещё парочку, а то этих двух мало будет.

– Хорошо! – и продавец передал ей пакет через прилавок.

Нагруженная капустой и картошкой и ещё грудой овощей, она с трудом пошла с рынка к себе в бухту, решив, что в автобусе просто не за что будет держаться с такими сумками.

– Поберегись! – крикнули сзади.

Она услышала характерный грохот доски по брусчатке и отскочила в сторону. Мимо неё пролетели два подростка на скейтбордах.

– Архаровцы! – буркнула она им вслед, а сама с удовольствием посмотрела на шустрых мальчишек.

Её сыночка тоже скорость любит. Вот приедет, а она ему борща наварит.

Галина Михайловна двинулась было дальше, но не смогла и охнула, прислонилась спиной к углу дома.

– Женщина, что с вами? – раздался над ней энергичный женский голос.

– Да спину что-то схватило, – простонала Галина Михайловна.

– Острый хондроз. Что ж вы так нагрузились-то, как верблюд?

– Сыночку борщ хотела сварить. Сыночек у меня борщ очень любит.

– Вот сын бы и смотался на рынок, раз так любит! Это ж тонну весит!

– Да он ещё не приехал. Позвонил только.

– Давайте сумку, и обопритесь на мою руку. Идёмте. Вы в Бухту шли?

– Да.

– Ну, пойдём. Потихонечку. Мазь в доме есть хоть какая-то для спины?

– Есть.

– Ну, пойдёмте. Да держитесь, держитесь за меня крепче.

Женщины голова к голове медленно двинулись по улице, тёплый ветерок шевелил локоны волос и перья зелёного лука, торчавшего из пакета…

Серый дождь моросил с утра. Мутные лужи растеклись по мокрому асфальту. На улицах никого не было – только машины и бездомные псы и коты.

Госпожа Альфия поплотнее запахнулась в белую ажурную вязаную шаль. Длинные кисти взлетели и снова повисли.

– Отвратительный дом!

– Дом как дом, – пожал плечами Костик и чуть не слетел с турника, на котором висел, набираясь сил для последней десяточки.

Госпожа Альфия посмотрела на навязанного ей негодяем Николя нового помощника. Хорош подлец! Среднего роста, отлично сложен, модная короткая стрижка на русых волосах, ровный загар на мускулистом теле, а главное – красивое лицо с умными серыми глазами и обаятельная улыбка очаровашки с юга. Смотреть на него полуголого на турнике по утрам – удовольствие. Неотразим! Но дурак.

– Что же тут хорошего, Костик? Пыльно, не убрано, мебель допотопная и в недостатке. Дворик убогий, ворота скрипят. Ужас! И соседей полно.

– Соседи-то вам чем помешали? Их днём и не видно совсем.

– Их днём не видно, потому что вечером слышно. Алкаши. А мне тишина нужна для работы! – надавила она на главное.

Костик спрыгнул с перекладины и внимательно посмотрел на писательницу.

– Нужна – обеспечим. Уже выбрали, куда едем?

– А что тут выбирать? В Бахчисарай, на Родину, – вздохнула госпожа Альфия, – ты машину купил?

– Взял в аренду. Прокатимся, решим – стоящая или нет.

– Разумно. Едем!

– А скажите честно – зачем вы в Крым приехали? Ну, не муза же привела, это точно.

Ответить легко. Трудно решить, достоин ли он ответа. Понять причины наших поступков – значит понять нас самих, наш характер, понять наш разум.

– Сердце хочу отогреть, – чуть помедлив, ответила романистка. Остывает оно со временем. Чувства нужны! Страсть!

– А во Франции чувств нет? – серьёзно спросил Костик, – нет страсти?

– Чувства есть. Чувствовать нечем. Говорю же, сердце остыло. Так что едем!

– Что, прямо сейчас? А завтрак? – возмутился Костик.

– Поедим по дороге! Кубете купим!

– А чего это?

– Собери мою сумку!

В дороге они действительно остановились у придорожного кафе и купили по кубете: госпожа Альфия с бараниной, а Костик с говядиной. От запаха слоёного пирога с мясом и картошкой у него слюнки потекли.

– Сытная начинка, – заметил он, допивая чай из картонного стаканчика.

– Вкус детства, – вздохнула она, передавая ему салфетку.

– Я не помню. Мама больше борщ варила. А вы из Крыма? Из Бахчисарая?

– Да. Из Бахчисарая. Поехали.

– К вам домой? В родные, так сказать, пенаты?

– В ханский дворец. Сумка!

Костик подхватил сумку и снова пристроил её на заднее сиденье. Госпожа Альфия отправилась в дорогу с двумя сумками – легкомысленной крошечной алой сумочкой на длинном ремешке и с внушительной чёрной, в которую Костик собрал кошелёк, пакет с шалью, мини-аптечку, очки для чтения и солнечные, бутылочку с водой, пару журналов и пару блокнотов, и которую он сам же должен был носить.

Во дворце им выдали билеты с картинкой и заставили пройти через рамку.

– Как в аэропорту, – заметила романистка, – как всё изменилось! Боже, а это что за уродство? – воскликнула она, увидев нависающую над древним дворцом ханов Гиреев внушительную конструкцию из металлических труб.

– Реставрация. Дворец разрушается, узоры на стенах гниют под дождями, вот и строят над ним защитный купол, – пояснил Костик.

– Были унесённые ветром, – пробормотала она, разглядывая площадь, – а стали придавленные железобетоном. Уходит из жизни поэзия трагизма утраты.

– Да не, наоборот, это чтоб не утратить, а сохранить! Не драматизируйте!

– О боже, это фарс какой-то, – покачала она головой, – шоу неандертальцев.

Подождав, пока экскурсовод уведёт народ из внутреннего дворика, она подошла на своих невероятных шпильках к пятисотлетней шелковице и, дотянувшись через резную оградку, погладила шершавый ствол.

– Нельзя, наверное, – заметил ей Костик, оглядываясь.

– Вам нельзя. А мы с ней давние подруги. Нельзя не поздороваться.

Костик усмехнулся.

– Только не говорите, что вы с ней вместе ещё крымских ханов помните.

– Нахал! – возмутилась госпожа Альфия и тут же потребовала, – фото!

Костик живо щёлкнул её на навороченный смартфон рядом с деревом.

У него вдруг промелькнула какая-то мысль, но он не успел её поймать, а госпожа Альфия уже прошла в гаремный сад мимо соколиной башни.

В покоях летней беседки и затем в гареме он заворожено рассматривал манекены в костюмах хана, его жён и детей, расположенных на старинных сундуках и на коврах в окружении медной и латунной утвари, резной мебели и посуды ручной росписи. Ясно было, что манекены, но смотрелось аутентично.

Госпожа Альфия подвела его к витрине, за которой находилась ткань, в которую заворачивали тело хана. Она истлела, но золотые узоры и из тлена проступали причудливыми сплетениями, созданные древними мастерицами.

– Здорово, правда? – взяла его под руку госпожа Альфия и повела за экскурсией, от которой они снова отстали, – а теперь – к фонтану слёз.

У знаменитого Бахчисарайского фонтана им рассказали крымскую легенду о любви жестокого хана Крым-Гирея к невольнице Деляре. Хоть не ответила юная красавица на любовь старого хана, не согрела его лаской, но заставила каменное сердце сжиматься от любви. Недолго прожила девушка в неволе, увяла от тоски и умерла. Как разрывалось сердце хана от нежности, так стало разрываться от боли. Велел он пленному мастеру из чистого белого камня построить фонтан, который бы вечно плакал по его возлюбленной. И построил мастер необычный фонтан: по отвесной белой стене из розы, символизирующей человеческий глаз, стекала вода и попадала в первую большую чашу-кашпо, половинкой прилепленную к стене. Но, как не может сердце вечно быть переполнено горем, так и вода не может вечно копиться в чаше, и она переливалась в две нижние чаши, а оттуда в ещё одну, а из неё – ещё в две, и снова, и потом собиралась в небольшой бассейн у подножия.

Рассказали им и про Александра Пушкина, который долго стоял в своё время у белого мрамора, смотрел на стекающую по капелькам воду, а затем прошёл в сад, срезал две розы – алую и чайную – и положил их в верхнюю чашу фонтана. И с тех пор служители музейного комплекса ежедневно срезают по две розы и кладут их в верхнюю чашу ради поддержания второй легенды – литературной.

– Знаешь, я жила в Бахчисарае двенадцать лет, а услышала эту историю в шестом классе, на школьной экскурсии. И это была моя первая в жизни любовная история и одновременно история книжная, связанная с созданием мирового литературного шедевра. Я так этим прониклась, что сутками гуляла вокруг дворца и находила лазейки, чтобы проникнуть внутрь и присоединиться к экскурсии, а потом незаметно смыться. Я слушала историю любви хана Гирея к Деляре раз за разом, и не могла наслушаться, такой волшебной она мне казалась. Я словно слышала смех наложниц гарема, топот копыт ханской конницы, крики соколов. Я закрывала глаза здесь, а открывала их в пятнадцатом веке и видела их всех наяву. А потом я сочиняла свои истории и рассказывала их куклам, писала в тетрадку. Я думала, что вот я вырасту, и стану известной писательницей – как сам Пушкин.

Костик посмотрел ей в лицо, но увидел только вуальку. Снова его посетила мимолётная мысль, но в этот раз он её поймал. Госпожа Альфия, может, и не помнила ханов, но она точно была частью их истории, носителем древней крымско-татарской культуры и мировых любовных легенд. Это было необъяснимо, но явственно ощутимо, несмотря на трость, вуальку, высокие шпильки и узкую юбку. Она на самом деле творила – плела замечательные истории и выпускала их в мир, создала легенду и про саму себя – госпожу Альфию – госпожу любовного жанра.

– Как срезанная роза, – пробормотал Костик, – миг – и пшик. Или вечность…

От дворца они поднялись вверх по боковой мраморной лестнице, уходящей за пределы посольского двора, и обнаружили там на гранитном постаменте танк и вечный огонь в чёрной гранитной звезде, и стелу в память о жертвах фашизма.

Это соседство древней и современной истории поразило Костика. Там любовь к женщине, здесь любовь к Родине. А всё проходит через сердце…

В Свято Успенском мужском монастыре их застал сильный дождь.

– Ну, я ни в бога, ни в чёрта давно не верю, но этот монастырь – часть местной истории, так что давай зайдём, – предложила писательница.

И они сходили в монастырь, в церковь, вырубленную в скале, где набожный Костик поставил свечу за здравие матери и за упокой души отца.

– А я вот слышал, – вкрадчиво сказал он, – что за монастырём ещё есть древний пещерный город Чуфут-Кале.

– Есть, – кивнула головой госпожа Альфия.

– Пойдём?

– Вы в эйфории, молодой человек. Окститесь.

Она притопнула своими каблуками. Костик загрустил, но упёрся.

– Там горы.

– Умный в горы не пойдёт. Впрочем, здесь от монастыря – пара километров. Для списанного спортсмена – не расстояние. А я у Пушкина посижу. Недолго.

– А Пушкин – это?

– Кафе напротив ханского дворца. Претендует на то, что сам Александр Сергеевич там чаёвничал. Пару часов посижу, помечтаю. Успеешь?

Костик кивнул и сразу потопал в горы за монастырём, а госпожа Альфия стала осторожно спускаться по мокрому асфальту обратно в старый Бахчисарай…

– И как оно? – едко спросила она его спустя два с половиной часа, когда он, хлюпая водой в кроссовках, вошёл в кафе и тяжело опустился на кожаный диван.

– Мокро, – буркнул он и понюхал чай в чайнике, – имбирный?

– Он.

– Отлично, – и Костик налил себе горячий чай в чашку.

– Долму? – предложила госпожа Альфия.

– Можно.

Они съели по порции голубцов в виноградных листьях и расплатились.

До машины Костик провожал госпожу, держа над ней зонтик.

– Всё же здорово, что у нас есть машина, и не надо тащиться в автобусе.

– Да уж. Только напиться нельзя, – сказал Костик, пристёгиваясь.

– А вам хочется напиться? Вы всерьёз хотите упасть в пучину алкоголизма?

– Чего? В какую пучину?! Смените стиль, дамочка, так уже не говорят и уж тем более не пишут! Кстати, не все алкоголики, кто пьют.

– Таки не надо мне грубить, молодой человек! Это эксклюзивное право моего издателя и спонсора! И вам до него – как до луны пешком, смею заметить.

– Да больно надо. Просто тяпнуть хотел, так всё настроение сбила, – буркнул Костик, – кстати, а чего вы татарка, а говорите, как еврейка из Одессы?

– А с чего ты взял, что я татарка?

– Так, а…

Госпожа Альфия отвернулась к окну.

Это преследовало её с детства. Мать её была татаркой, а отец, по словам бабушки, русским. Им семьёй стать не дали, и мама осталась одна, а потом её быстро выдали замуж, и у крошечной Александры появилось новое имя – Альфия, которое ей выбрал отчим. Отчим был старым и строгим, даже суровым. Он взял молодую жену с ребёнком, как облагодетельствовал, и потом годами попрекал и её, и девочку от неузаконенной связи. Мать тихо терпела и надрывалась на хозяйстве, а Аля рано научилась выпадать из реальности в свой выдуманный мир – мир, в котором были феи, принцы, принцессы, и в котором царила любовь.

Её сочинения учительница читала вслух, а потом отправила готовить стенгазету. Газету с учениками делал Семён Абрамович, старый еврей, учитель русского языка, от которого Аля переняла ряд словечек и вообще любовь к слову…

– Так как там всё-таки? В Чуфут-Кале? Руки-крылья раскидывал? – допытывалась романистка.

Костик искоса на неё посмотрел. Хотел было спросить, откуда она знает, но тут же сообразил. Кто хоть раз сам, опьянённый собственной отвагой, стоял на вершине, раскинув руки и подставив лицо солнцу или струям дождя, стекающим по щекам и смывающим всю горечь и разочарования последних месяцев, кто смотрел на мир свысока, на обрыве пропасти волосами ощущая дыхание свободы, кто орал с горы имя возлюбленной, кого распирало там, на вершине, под мрачным грозовым небом, совершить хоть какой-нибудь подвиг ради любви, тот никогда этого не забудет и тех чувств никогда уже не утратит.

– Лучше скажите, чьё имя вы орали с той горы? – ответил он вопросом на вопрос, – с кем хотели бы укрыться в пещере от всего мира?

Она промолчала. «А мальчик таки наш человек!» И не скажешь ничего.

– Вот то-то, – с превосходством сказал Костик. – Обедать где будем?

– Дома. Только еду купим в кафе и заберём с собой в контейнерах.

– Это затратно. Заедем на рынок. Я сам приготовлю…

Оксана поправила на себе платье и ещё покрутилась перед зеркалом.

– Хороша-хороша, – сказал отец с порога, любуясь дочерью.

И вправду хороша: ладная, крепкая, цветущая улыбкой длинноволосая блондинка с голубыми глазами и соблазнительными формами. Его порода!

– Папа!

Дочка обняла отца и поцеловала в гладко выбритую щёку.

– Ну, давай, спускайся. Подъезжают уже.

– Только не вздумай меня сватать! Просто семейный ужин, да?

– Конечно. Хотя Василь – парень хоть куда, и уже в семейный бизнес включился. Присмотрись, Оксана, присмотрись.

– Па, ты же знаешь, я себе уже присмотрела.

– Тю! Это кого ж? Этого педалиста, прости господи?

– Папа!

– Даже и не думай! Ещё пока он шансы хоть на какой-то металл имел, можно было рассмотреть его кандидатуру, а сейчас что? Из сборной вышвырнули, а за душой у него только не очень героическое спортивное прошлое и двушка с мамой в Севастополе. Своего же ничего нет – ни жилья, ни дела, одно только тело.

– Папа!

– Папа совершенно прав, дорогая, – вошла в комнату мать и остановилась, залюбовавшись мужем и дочерью.

– Мама! И ты туда же?

– А когда было иначе? Мы с папой всегда заодно. И Василий Кравченко мне очень нравится. Он умный и красивый юноша, с образованием, и, как и сказал папа, уже работает с нашими мужчинами. Он будет сегодня с родителями и сестрой, и…

– И даже и не думайте, что я выйду замуж за этого идиота. Он ржёт, как конь, над своими тупыми шутками про жидов, и пыхтит, когда танцует.

– Прикуси язык! – рявкнул на дочь Яков Савельич.

– Яша, Яша, – притушила разгорающийся гнев мужа Анна Тарасовна.

– А чего она?!

– Да я вам что – лишний груз, что вы так торопитесь сбыть меня с рук?! – воскликнула Оксана, – или вам Васины рефрижераторы дороже дочери?

– Ты говори, да не заговаривайся! – прикрикнула мать.

– Аня, Аня, – похлопал жену по руке Яков Савельич.

– Ну, вот что! – и Оксана вскинула красивую голову, – к вашим гостям я, так и быть, выйду. Но чтоб о свадьбе ни слова! Даже и не думайте! Из дома сбегу! Мне Костик нравится, за него и выйду. А он уже едет, – мстительно добавила она.

– Как едет? – растеряно спросила мать.

– Самолётом, я думаю. Мать навестит – и ко мне. Я вниз.

Оксана протиснулась мимо отца и стала спускаться вниз по лестнице огромного отцовского особняка, постукивая каблуками по мраморной лестнице.

– Яша, – обернулась Анна Тарасовна к мужу.

– Ну, это мы ещё поглядим. Велосипедиста этого общипанного я рядом с Оксанкой и видеть не хочу. Приедет – вышвырну. А ты вот что. Ты сегодня за обедом заведи с Кравченко разговор, что девчонкам в этом году институты заканчивать, мол, дипломы, всё такое, а вдвоём же легче к экзаменам готовиться.

– Чтобы их Кристинка у нас пожила? – догадалась жена.

– Точно. Нехай их Кристя у нас поживёт, а заодно и Василь. Он вроде как за сестрицей присмотрит, а заодно стажировку на моём заводике пройдёт и дом подыщет. Он же здесь, в Ялте, гнездо вить хотел. А потом устрой так, чтобы девчонки с ним ездили, дома смотрели или участки и площадки под дома. Глядишь, так и сблизятся наша краля с их Василием.

– И то верно, Яшенька. Василь парень подходящий. Хотя Рогов этот её вроде тоже не плохой был, образование у него медицинское, валюта была.

– Вот именно, что была! Да если бы он чемпионат взял, как обещал, да с золотом-серебром вернулся, мы б ему тут спортклуб отдали, и народ бы на него, чемпиона, валом пошёл. А теперь что? Скандал же на весь мир! Позор! Да его же в доки чернорабочим никто не возьмёт, подохнет, голодранец, от голода. Сам потонет и дочу нашу на дно потянет. Так что долой его! И слышать не хочу.

– Ну, хорошо-хорошо. Идём встречать.

– Да, Ань, а эта-то прилетела?

– Прилетела. В Симферополе сейчас.

– Ну, и чёрт с ней. А в Бахчисарай уже ездила?

– Я за ней не слежу, – поджала губы Анна Тарасовна.

– И никто не следит. Больно надо! Интересно просто, куда она из Бахчисарая сунется, с семейных руин, – задумчиво сказал Яков Савельич.

– Тебе правда интересно? – каменным голосом спросила его супруга.

– Нет. Нет, конечно. Ну, чего ты? Волнуешься? Зря. Я просто, чтобы отгородиться, если что.

– А что, если что? – глухо спросила она.

– Анна, хватит. Я тогда тебя выбрал, ты мать моего сына, да ещё такую красавицу мне родила. А она никто. Просто тень из моей юности. И всё. Идём.

Высокий грузный мужчина, бритоголовый, гладкощёкий в дорогом костюме с надетой под него вышитой косовороткой стал спускаться вслед за дочерью.

Его жена, невзрачная бледная женщина, прикрыла глаза и выровняла дыхание. Хорошо хоть не попрекнул тем, что сын уехал в столицу и пропал. Много лет назад их свели родители, а она влюбилась без памяти, но вот он всегда жил с ней словно по договору, и ей всегда не хватало в их отношениях какого-то огня.

– И всё из-за этой тени. Хоть бы она нас не накрыла снова, как двадцать семь лет назад. Тогда такой мрак был, до развода дошли, еле-еле семью сохранили. Если он хочет отгородиться, то и я хочу. Как бы узнать, где она сейчас и что делает?

– Анна! У нас гости! – послышался снизу бас мужа.

– Иду-иду! – и она поспешила вниз, – иду! Надо бы Сёму отправить, пусть узнает, что там да как, – бормотала она на ходу, – так вернее будет, если что…

Никто не может считаться одетым слишком нарядно, если он одет в белое.

Костик опять чуть не сорвался с турника, но в итоге спрыгнул и во все глаза уставился на госпожу Альфию. На ней было длинное белое шерстяное платье, а поверх него чёрное кружевное болеро. Белая шляпка с чёрной вуалькой и чёрные лодочки на шпильках довершали образ. Сумочки не было. Руки сжаты.

– Едем в Бахчисарай, – сказала она.

– Как? Опять в Бахчисарай? Вчера же там были!

– Вчера были в выдуманном мире. Сегодня поедем в реальный. Иди, заводи.

Костик пожал плечами и пошёл одеваться.

Романистка вышла на крыльцо, оглядела двор и плечами передёрнула. Срочно разобраться с личными делами и начать писать!

В старом Бахчисарае они съехали с главной улицы и немного попетляли по переулкам среди высоких заборов и запертых ворот.

– Здесь, – коротко сказала женщина.

Он припарковался под пирамидальным тополем у скособоченного забора, за которым стоял плохонький дом с полусгнившим крыльцом и худой крышей.

– Трость.

Костик помог ей выйти из машины и подал белую трость.

– Подожди.

Он кивнул, а она пошла вдоль забора к калитке. Внезапно входная дверь дома широко распахнулась, и оттуда на крыльцо вышла женщина.

– О, какие люди! А я гляжу – Алька, не Алька. Значит, ты. Приехала?

– Приехала. Здравствуй, Сафия.

– Здравствуй, Аля. Долго же ты до нас добиралась. Во дворце-то уже была?

– Была. Я войду?

– А зачем? Ты из этого дома в двадцать лет ушла, дверью хлопнула. Потом в двадцать семь – вот так же на пять минут заскочила, ничего не объяснила, и опять на двадцать восемь лет исчезла. Сейчас чего пришла, Аля?

– Ты получала мои письма, Сафия?

– И письма получала, и деньги. Спасибо, Аля.

– В дом не пустишь?

– Не пущу. Да и плохо тебе там покажется. У нас же не дворец, сама знаешь.

– Знаю, – вскинула голову писательница, – потому и уехала.

– И сейчас уезжай.

– Вы ни в чём не нуждаетесь, Сафия? Сагдия дома?

– Мы всегда нуждаемся, но нам ничего от тебя не нужно, Аля. А моя Сагдия умерла полгода назад.

Писательница споткнулась и всплеснула руками.

– О, боже! Как же так? От чего?

– А отчего умерла наша мать? А наша тётя? Мало счастья, много работы. При этом и во дворцах долго-то не живут. Хотя я приспособилась.

– Сафия!

– Уезжай, Аля. Живи, как жила. Обо мне не вспоминай. Мне так проще.

– Проще смириться?! Спрятаться за обстоятельства и ничего не делать?!

– А про мои обстоятельства не тебе судить! Прощай, Альфия.

– Постой! У Сагдии была дочка! Нурхаят! Дай посмотреть!

– А она не со мной.

– Как это? Она твоя внучка!

– У меня ещё семеро внуков от троих других детей. Всех кормлю – непутёвых детей, пьющих зятьёв, бестолковых внуков. Надорвалась уже. А у покойного мужа Сагдии был брат, приличный мужчина, после смерти моей дочери он забрал их дом и девочку взял на воспитание.

– Как ты это позволила, Сафия? Это же твоя кровь!

– А ты меня не совести, Аля. В тебе тоже моя кровь, а дорогу мне перешла, не оглянулась. И что вышло? Ни себе, ни мне счастья не дала построить. У меня хоть и с нелюбимым мужем, но семья и дети, а ты уже с проседью, а одна живёшь.

– Я вполне счастлива, Сафия.

– Ну, с такими деньгами, оно понятно.

– Не в деньгах счастье, Сафия, как это ни банально.

– Да, не в них, но и без них его не бывает. Ты это как никто знаешь!

– Не знаю и знать не хочу. Я своё счастье сама построила. И начала без денег.

– Уезжай отсюда, Альфия. Уезжай.

– Сестра!

– И денег можешь не присылать. Сама видишь – сюда сколько не влей, всё в песок уйдёт. Нас много, на всех всё равно не хватит.

– Сафия!

– Прощай, сестра. Уходи.

– Не простила?

– И никогда не прощу. Прощай, – и пожилая женщина, удивительно похожая на госпожу Альфию, только в простом платке и платье повернулась к двери.

– Погоди! Дай мне адрес дяди твоей внучки!

– Я уже сказала. Он живёт в доме моей дочери. В Симферополе. Прощай.

Дверь захлопнулась. Госпожа Альфия отвернулась от забора и вернулась в машину. Костик заботливо усадил её и закинул внутрь трость. Оглянувшись на дом, он молча вывел машину на дорогу и поехал прочь из Бахчисарая…

Надька первой заметила чужую машину, въехавшую к ним во двор.

– Дядя Витя, а вы ворота не заперли, а к нам кто-то заехал! – сказала она.

– Чего? – промычал сильно подвыпивший дядька.

Он встал, накинул куртку, и в трусах и в куртке вышел во двор.

– Эй! Вы кто такие?! Чего нарушаете? Это частная территория.

– Здравствуйте. Я ищу Нурхаят Налимову.

– Это племяшка моя, брата покойного пигалица. Вон она. А вам чего?

– Она мне внучатая племянница. Я могу повидаться с девочкой?

– Нет. Откуда я знаю, может вы брешете.

– Я сестра её бабушки, Сафии. Я госпожа Альфия.

– Да мне пофиг. Дом мне по закону достался. Бабка не возражала, что девчонку я буду воспитывать. И Маринка моя к ней как к родной. Надькой назвали.

– Это хорошо. Но могу я поговорить с девочкой? Я знала её маму и…

– Вы знали мою маму? – выскочила вперёд Надька.

– Да, дорогая. Подойди.

– Тогда это, я в дом зайду, штаны, блин, Маринка куда-то сунула. А вы чтоб со двора ни ногой! Слышь! Я тута, гляжу за вами.

Он ушёл в дом, а женщина с девочкой огляделись и присели на скамейку.

– Так вы знали мою маму? – спросила Надька.

Госпожа Альфия вгляделась в милое открытое лицо с чёрными блестящими глазами в обрамлении взлохмаченных русых волос, торчащих из коротеньких косичек. Этот блеск в глазах всё ей рассказал о ребёнке как о личности.

– Да. Правда, видела, когда она была, как ты. А потом мы переписывались.

– Как это?

– Меня зовут госпожа Альфия. Я сестра твоей бабушки Сафии. Твоя мама Сагдия – моя племянница. Когда она родилась, я её нянчила. Потом я уехала в другую страну, а когда твоя мама стала взрослой девушкой, мы стали с ней переписываться по электронной почте. Я даже присылала ей свои книги.

– А! Книжки на французском языке, только без картинок! У мамы их целая полка. Была, – и Надька покосилась в сторону вновь вышедшего во двор дядьки, – а вот он всё пожег – и без спроса!

– А чего? Ересь какая-то, нифига не понятно. Холодно было, вот и пожёг в печке, – проворчал дядька.

– Это мамины книжки были! Она французский язык в школе вела!

– Цыц! Пигалица! Сопли не высохли со взрослыми огрызаться!

– Как ты живёшь, солнышко? – обратилась женщина к девочке.

– Да нормально мы живём! Вам чего надо? – вмешался дядька.

– Э, я просто вернулась на родину. Вот, хотела повидать племянницу, а она…

– На этот дом даже рот не разевайте. Надька, иди в хату!

– Не пойду! Это моя тётя!

– То тётя, а я дядя. Сказано – иди в дом! Мари-инк! Забери детей!

Во двор вышла высокая худая женщина в застиранном платье и увела в дом Гошку и Надьку. Надька упиралась и вырывалась.

– Тётя Альфия! Мне тут плохо! Я к маме хочу! Я хочу к маме!

– Послушайте, я просто хотела поговорить с ребёнком.

– Поговорили и растревожили только. Еле как похороны пережили, а тут вы с соплями опять. Валите отсюда!

В окне появилась Надька и заколотила в стекло. Они обернулись на звук.

– Но я могла бы чем-то помочь девочке…

– А ей ничё не надо! У нас и к школе всё куплено! Комиссия была! Валите!

– Полегче. А то нарвёшься, – коротко и резко сказал Костик и распахнул дверцу перед романисткой, – садитесь.

– Чего? Не, ну ты глянь! Он мне ещё и угрожает!

– Поедем, госпожа Альфия.

Костик вырулил со двора, и за ними сразу же закрыли ворота…

– Ты был прав, – отбивая дробь зубами, заметила госпожа Альфия, – не все те алкоголики, кто пьют. Плесни-ка ещё.

Костик молча налил им ещё по бокалу каберне.

– Может, лучше по коньячку? Хоть согреемся.

– А давай. Давай по коньячку. А дров всё равно подкинь.

– Да какие дрова, – махнул рукой Костик, – здесь на газе всё, бак еле тянет, а холодно от дождя и сырости.

– Отвратительный дом в отвратительном городе! Завтра же прочь отсюда!

– Согласен. Редисочку?

– Давай. И лепёшку. Ты к маме-то когда?

– Я позвонил, сказал, что работу нашёл. Как устроюсь – заеду. В смысле, как вас устрою, так маму навещу.

– Хорошая мама?

– Золото. Одна меня вырастила. Батя у меня рано погиб, так она всё сама.

– А мою родню видел?

– Видел. За что сестра с вами так?

– Парня я у неё увела. Влюбилась. А он подлецом оказался. И меня бросил.

– Ничего себе!

– Да ладно! Я тогда только ногу покалечила, а он себе душу изуродовал.

– Так вы из-за него хромаете?

– Я из-за собственной глупости хромаю, – буркнула писательница.

– У вас нога не гнётся, я заметил. А врачи что сказали? Мениск? Нерв?

– А ты врач, что ли?

– Хотел стать, но не получилось. Мединститут закончил, но ординатуру и интернатуру не прошёл, в спорте закрутился. Так что диплом у меня есть, а профессии нет. Мама поэтому переживала сильно.

– Давай за твою маму! – подняла она бокал.

– За мамулю? Давайте!

– Наливай.

Они пили вино вперемешку с коньяком и закусывали их свежей редиской и пресной лепёшкой – всё, что Костик успел купить на закрывавшемся базарчике.

– Девочке там плохо совсем. Они же застывшие, а она живая, – горько вздыхала госпожа Альфия.

– Какие они? – осоловелыми глазами уставился на неё Костик.

– За-стыв-ши-е. А она – жи-ва-я. А это ужасно – жить живой среди мёртвых…

Утром Костик не то что на перекладине, на кровати на локтях не смог подтянуться и сполз с постели боком, хватаясь за стену, и не попадая в сланцы.

Госпожу он нашёл в таком же плачевном состоянии.

– Кофе! – простонала она.

– Угу, – кивнул Костик и поплёлся на кухню.

После кофе госпожа указала ему на дверь. Он решил, что она оденется, но, заглянув к ней через полчаса, нашёл её крепко спящей. Он тяжко вздохнул и поехал на рынок, где помимо продуктов купил в хозяйственном павильоне обогреватель…

Судак встретил их таким же мрачным и хмурым небом, как и Симферополь. Зато здесь, как нигде, на светло-сером фоне неба ровными рядами вырисовывались чёткие тёмно-зелёные контуры кипарисов.

«Как кисточки, – подумала романистка, – или как копья. Можно в мамонта метнуть, или на страже постоять. А если бы я писала кипарисами? Было бы забавно писать ими как кисточками, макая в чёрное море…»

– Домов нет, только квартиры. Я снял, – отчитался Костик.

– Что? Ни за что!

– Дёшево снял. И с интернетом. Кстати, ваша мадам Полет звонила. Интересуется, когда получит рукопись, а вы к той рукописи ещё строки не приписали. И месье Чегодаев интересовался грантом. Так что давайте, выползайте из депрессии, и пишите.

– Здесь? В этом мраке? Не получится.

– Кредиты платить. Аренду дома платить. За автомобиль тоже платить.

– Мне эта машина совершенно не понравилась! – живо возразила госпожа Альфия.

– Мне тоже, – кивнул Костик, – поэтому я арендовал другую. С отцепным фургончиком под багаж. Вы, кстати, ещё эти доски не распаковали. Что там?

– Негде пока, вот и не распаковала! Мне и кресло пока ставить некуда.

– Значит, я так понял, что правильно сделал, что снял здесь квартиру на три дня, – вздохнул Костик.

– Что? Всего на три дня? Как это?!

– А так это, – нахмурился он, – чего зря время и деньги тратить?

– Но я ничего не успею!

– День вы потратите на переписку и сувенирные лавки, день мы погуляем в Генуэзской крепости, на день съездим в Новый свет, продегустируем шампанское князя Голицына. А потом поедем за вдохновением в Ялту.

– Да кто дал вам право?!

– Месье Чегодаев спросил: есть идея или название, или хоть имя героя?

– Пошли его к чёрту!

– Я послал.

– Что?! Рашита? Как ты посмел?

– Вы это, вы за компьютер садитесь. А то раскладку на клавиатуре забудете.

– Нахал!

– Лентяйка!

– Уволен!

– Живо электронный ящик проверили!

Госпожа Альфия поджала губы, но подошла к столу и, взяв ноутбук, забралась с ним на диван, натягивая толстый плед на ноги.

– Ну, хоть пирожных мне принеси.

– Вам каких? – с готовностью отозвался Костик.

– Тающих.

– Каких?

– Чтобы во рту таяли, – вздыхая на его недалёкость, сказала романистка, открывая крышку ноутбука, – безе или лучше меренги, или тирамису, или суфле.

Костик закатил глаза, но подхватился бежать в магазин или пекарню…

Анна Тарасовна просмотрела отчёт и подняла глаза на своего доверенного человека, который иногда следил для неё за её мужем или детьми. Она привыкла держать ситуацию в семье под контролем.

– Чего её в Судак-то понесло? Родня? Сёма?

– Нет. Никого у неё там нет. Сходила со своим помощником на набережную, накупила ерунды в ларьках. Потом поехали в Генуэзскую крепость. Там она всё восторгалась, а он её фотографировал во всех позах на всех фонах. Завтра, как я слышал, собираются в Новый Свет, шампань дегустировать.

– Хоть бы они вообще в Феодосию умотали или в Коктебель!

Анна Тарасовна нервно походила по кабинету.

– Ладно, Сёма. Ты сегодня переночуй здесь, а завтра давай обратно. Я хочу знать, куда она поедет дальше и что будет делать. Это важно, Сёма!

– Да понятно. Так я пойду?

– Иди, Сёма. Возьми конвертик. Спасибо…

Внутреннее определяет внешнее. Сумбур в душе явственнее всего виден в одежде.

Костик с сомнением оглядел госпожу Альфию. Она кокетливо поправила белую бейсболку, украшенную жемчугом, венчавшую розовый спортивный бархатный костюмчик и белые кроссовочки с коралловыми шнурками.

– А чего это вы опять в спортивном? Мы же на дегустацию едем!

– После обеда. А сейчас ещё раз в крепость сходим.

– Второй раз? Зачем?

– Считай, что за вдохновением. Ну, нравится мне там!

– Хорошо. Идём. Диктофон взяли?

– Да. А ты шаурмы мне купи. Две.

– Сколько? Вы давеча одну в себя еле утолкали!

– А я не себе.

– Ещё лучше! Вы хоть знаете, что в мире полно голодающих детей?

– Помолчите, голубчик. Вы сейчас пытаетесь взывать к тому, чего у меня нет, – к голосу моей совести, а она у меня глухонемая. Ясно?

– Ой, да поехали уже…

Она заставила его встать за плакатом с прорезями для лиц с изображёнными на нём рыцарем в латах и дамой, чтобы случайный посетитель их сфотографировал. Потом пошли на смотровую площадку. Чайки орали, как битые деревенские бабы, и Костик был готов пристрелить наглючих птиц, но госпожа Альфия ловко бросала им кусочки теста и начинку шаурмы и задумчиво смотрела, как они рвут добычу.

Они снова прошли километры вдоль крепостных стен, на которых снимали десятки фильмов про рыцарей, зашли в музей, где госпожа долго разглядывала икону богородицы, писанную на камне, и броши с сердоликом, а Костик оценил остатки средневековой канализационной системы, затем в башне они постояли у высоких стрельчатых окон, а во внутреннем дворике посидели в пыточном кресле.

– Ну, как? Вдохновились?

– Здорово! Пошли?

– Пошли.

В Новом свете она властно отмела все его возражения и закупила три ящика шампанского – «Новый Свет. Золотой Рислинг Крыма», «Новый Свет. Шардоне кюве де престиж» и «Новый Свет. Крымское игристое». Он также погрузил в багажник несколько коробок с каберне и белым сухим вином.

– Вино лучше в бутылках, – заметила было она.

– В бутылках лучше. В коробках дешевле, – хмуро ответил Костик.

– Ладно, – кивнула она, – оставим для тихой грусти.

Вернувшись в Судак, она не торопилась собирать чемодан.

– Продли аренду. Что-то мелькает, – сказала она Костику и села за ноутбук.

Три дня Костик ходил вокруг неё на цыпочках. Он готовил ей салатики и кашки, бегал за мороженым и пирожными, варил кофе и заваривал травяной чай.

– Отправила! – объявила она на четвёртый день.

– Синопсис фильма?

– «Нимфу из бассейна». Мой недавний роман, дай бог не последний.

– Супер! И что ответила мадам Полет?

– Пока не знаю. Но уведомление о получении мне пришло. Идём гулять.

– Куда?

– На тропу Голицына, в грот Шаляпина и в можжевеловый лес…

Она вытянула ноги и втянула носом свежий морской бриз с запахом йода. Красота! Костик умотал в горы, на мыс Капчик, а она пристроилась на скале на лавочке с видом на море в Голубой бухте. Прогулка по тропе князя Голицына оказалась увлекательной и в то же время умиротворяющей. Только подумать! Сам Лев Семёнович ходил по этим каменным ступеням, огибал рифы Коба-Кая и дышал воздухом, пропитанным можжевеловым запахом. Его нет, а камни и море остались.

«Идти по тропе, по следам. Следовать. Наследовать. Продолжать…»

– О чём задумались? – Костик хлопнулся с ней рядом.

– О пейзаже. Люди уходят, а пейзажи остаются.

– Вечное небо Аустерлица из школьной программы? Философские метания князя Болконского? Не поздновато? – поддел он её.

– Или самое время, – вздохнула она.

– Не, в этом смысле вам ещё рано.

Они помолчали.

– Не, ну такую тоску нагнать – это ещё постараться! – и Костик встал, – идёмте! А то я сам задепрессую. Идёмте-идёмте!

– Куда? – грустно вздохнула она, уже войдя в образ и в настроение.

– В шашлычку! Я тут приметил одну, и недалеко от нашего дома. Шашлык мясной и из сёмги. И не сметь отлынивать! Если купим у хозяина пиво, сможем откупорить своё шампанское.

– Шампанское в шашлычке?

– Не так ставите вопрос, дамочка. Шампанское с сёмгой! Идём?

– Находилась уже. Едем! Давай за руль! И не сметь отлынивать!

Они осторожно спускались к машине, а над ними кружили горластые толстые чайки…

Галина Михайловна грустно посмотрела на мясо. Вырезка была хороша, но ей одной этого много, а сын сказал, что задерживается, мол, работу нашёл. Знает она ту работу! Только бы совсем не запил!

Она пошла с рынка с пустой сумкой, но на выходе остановилась возле торговки клубникой. Первая крупная ягода одуряюще пахла летом – настоящим жарким ягодным ароматным летом. И Галина Михайловна не удержалась – купила полкило и понесла домой в пакетике, держа подальше от сумки, прикидывая, как будет есть ягодку со свежим белым хлебом и с кофе. Вот бы и сыночка попробовал, а пока хоть и себя побаловать.

Хрясть! Ноги вдруг разъехались, и она сама не поняла, как хлопнулась на мостовую. Сверху на неё посыпались ягоды, взлетевшие вместе с пакетом, и теперь падавшие вниз огромными алыми каплями.

– О, боже! Женщина! Вы живы?

– Вам плохо? Не шевелитесь!

– Любой мог упасть!

– Какая свинья бросила здесь банановую кожуру?

– Это ж как сильно ударилась! Всё лицо в крови!

Галина Михайловна ощупала лицо и облизнулась.

– Это не кровь, – и она села прямо на мостовой, – это ягода.

– Что ж вам так не везёт в последнее время? – раздался над ней энергичный, звонкий и почему-то очень знакомый голос.

– Ой, а я вас узнала! – и Галина Михайловна попыталась встать, – Ой!

– И я вас узнала, хотя в этой масочке для лица вы совершенно неузнаваемы.

Народ захихикал и стал расходиться. Галина Михайловна тоже улыбнулась.

– Ой, – лицо снова перекривило болью.

– Опять спина? Ударились?

– Ага, – смущённо кивнула Галина Михайловна.

– Ну, пойдёмте. И держитесь за меня крепче…

Из Судака они снова вернулись в Симферополь.

– Ты смерти моей хочешь? – капризно спросила госпожа Альфия.

– Не я, а ваши кредиторы. После неё они хоть авторские права получат.

– Фиг им с маслом, как говорили в моём пионерском детстве! Я свои права уже завещала, и не то что авторские, а даже автомобильные!

– И кому? – поинтересовался Костик для проформы – знал, что не ответит.

– Кому-кому? Человеку одному. Ты зачем меня сюда привёз?

– Потому что это столица Крымской республики, и отсюда можно сделать международный банковский перевод. Пришло время платить по кредиту.

– ОЙ! А мне нечем, – и она в ужасе уставилась на Костика, – денег-то нет.

– Приехали. А шампань зачем покупали?!

– Да что шампанское?! Что ты к нему привязался? Этот ящик – капля в море.

– Вот в море нас и утопят! Так, не крутите и не финтите, – и Костик погрозил ей пальцем, – говорите, с какого счёта кредит оплачивать? И не сметь отлынивать!

– Полет! Полет должна была уже прочитать роман и дать аванс! Почта!

Они столкнулись головами у компьютера.

– «Дорогая Альфия! Замечательный сюжет и блистательный финал. Крым явно пошёл Вам на пользу. Перевела Вам аванс за «Нимфу из бассейна». Жду роман, о котором мы с Вами договаривались – любовный и немного ироничный, с местным колоритом Крыма – вы обещали писать его параллельно со сценарием. Удачи!»

– Ура? – подмигнула она Костику, выдохнув с облегчением.

– Гип-гип ура! Почитать дадите вашу нимфу?

– Вы читаете дамские романы? – искренне удивилась госпожа Альфия.

– Ваши бы прочитал.

– Тогда дам как-нибудь.

– Теперь зайдём в ваш кабинет в банке и оплатим кредиты номер один и два.

– Номер один, номер два! Какой вы, право, нудный тип, Костенька!

– Работа такая, госпожа Альфия. Кстати, а ваша Полет знает, что вас зовут Александра Андреевна, а вовсе не Альфия Магомедовна? – вскользь спросил он.

– Не знает. Никто не знает. А ты откуда узнал?

– Пробил адрес вашей сестры, потом поискал в сети историю вашей семьи.

– Зачем?

– Стало интересно, чем вы так насолили сестре.

– Ну, в сети ты этого не найдёшь. А имя… Отчим дал мне фамилию, а маме статус замужней женщины. Только за это я приняла от него имя, когда узнала историю своего рождения. Он никогда не бил, только попрекал маму. А она говорила, что могла жить гораздо хуже, а отчим оказался милостивым человеком. Говорила, что Альфия значит самая первая, та, которая будет жить тысячу лет, поэма, состоящая из тысячи строк. Говорила, что это лучшее имя, чем то, которое дал мне настоящий отец. Это имя показало маме, что отчим принял меня как своего ребёнка. А отец дал мне имя и отказался от нас с мамой. Так что это вовсе не литературный псевдоним, отчим в конце концов сменил мне метрику. Я Альфия.

– Да, я знаю. Простите.

– А я не прощаю. Что за нахальство – совать свой нос в мою личную жизнь? Вы невоспитанный человек, мой мальчик, гадкий пронырливый наглый тип!

Она встала и, пройдя через комнату, вышла на веранду.

– Приехали, – расстроено сказал Костик в пустой комнате.

Пустые помещения вообще хорошо влияют на человека – иногда пустая комната луче слов говорит, что вы кого-то обидели, кого-то ранили. В пустоте и тишине возникают незримые монстры нашей совести и вгрызаются прямо в сердце.

– Костик! А где мой плед? Здесь сыро, как в болоте! И я хочу чаю!

Костик расплылся в улыбке и покачал головой.

– Как ребёнок, ей богу, – обрадовался он и откликнулся, – сейчас принесу!

На террасе она и пяти минут не выдержала – вернулась в дом.

– Слушайте, Костенька, а давайте я дам вам выходной? Вы навестите маму, а я поваляюсь пару дней на диване. Знаете, лучшие идеи приходят ко мне на бегу, неожиданно, но иногда, чтобы как-то подойти к ним, мне необходимо немного побездельничать, помечтать, просто побыть водорослью, плывущей по течению.

– А я нависаю над вами, как дамоклов меч вашей глухонемой совести?

– Вы столь же проницательный, сколь и занудный, Костенька.

– Хорошо. Только одно условие.

– Никаких условий! Ну, что это за шантаж?

– Я бы даже сказал, вымогательство. Накидайте идею. Сюжет, героя, тему.

– Вот именно для этого мне и нужна тишина. Николя это понимал и иногда исчезал из моей жизни – тихо и незаметно. На пару дней.

Костик внимательно к ней присмотрелся.

– Вот не похоже, чтобы на вас нахлынуло. Зато я слышал, что Рашит Чегодаев прилетел в Москву, и едет сюда, в Крым на Международный экономический Форум.

– Точно?!

– Верняк. Только он ещё через неделю будет. Тогда и свалю.

– Что за намёки? – возмутилась романистка.

– Да ни боже мой! – открестился Костик. – А поедем в Ялту?

– Поедем! – с ходу согласилась романистка. – К ней?

– Да! Ох…

– Ага! – торжествующе воскликнула госпожа Альфия. – И кто она?

– Так, Альфия Магомедовна, а садитесь-ка за работу.

– Так, Константин Валентинович, а давайте-ка на чистоту: любишь?

– Люблю.

– А почему так мрачно и обречённо?

– Так я ж теперь этот, свергнутый идол. А у неё отец – бизнесмен. Он и сразу мне сказал, что дочь только за чемпиона отдаст или за короля бизнеса.

– Прямо Мистер Твистер какой-то! Он случайно не министр?

– Нет вроде. А так точь-в-точь мистер Твистер: делец и банкир, владелец заводов, газет, пароходов.

– Какая прелесть! Чем же он занимается?

– У него завод по переработке рыбных продуктов, рефрижераторы, сеть ресторанов. А пять лет назад он земли начал скупать под застройку – и всё у моря, а теперь сеть мини-отелей открывает. Причём на имя дочери, она его партнёр.

– А этот партнёр тебя любит? – лукаво поинтересовалась госпожа Альфия.

– Да. И ждёт. Только отец теперь ей другого принца назначил, а мне велел дорогу к её дому забыть, – понуро сказал Костик.

– И ты отступишь?

– Нет, конечно. Только теперь я и не знаю, как мне к Оксанке подступиться?

– Итак, она звалась Оксана?! Прекрасное имя!

– Она сама ещё прекраснее.

– И что думаешь делать? – спросила писательница.

– Ну, сначала приду к её отцу. Поговорю открыто. Скажу, что люблю, что работать буду, что она ни в чём не будет нуждаться.

– А если он тебя в шею? – поинтересовалась госпожа Альфия.

– Вот тогда не знаю. Ну, что мне – красть её?

– Ну, это пережиток феодализма. Опять же не каждая девушка готова к тому, чтобы её похитили.

– Ну, тогда не знаю, – развёл руками Костик.

– Зато я знаю! И готова заключить с тобой сделку!

– Какую сделку? – осторожно переспросил Костик.

– Я помогаю тебе завоевать твою Оксану в обмен на вашу историю!

– Как это?

– Сюжеты, мой мальчик! Я дракон и питаюсь сюжетами и любовными историями. И использую вашу историю любви для творчества! Ну, что? По рукам?

– Сделка с дьяволом? – задумчиво произнёс Костик.

– Так вот как ты обо мне думаешь?! – всплеснула руками романистка.

– Но без имён? – прищурился парень.

– Как ты себе представляешь историю без имён? Хотя, могу поменять.

Костик посмотрел на писательницу и поймал её выжидающий взгляд. Точно дело серой пахнет! Опять же с её опытом романтического повествования…

– А! По рукам! И не сметь отлынивать!

– Отлично! По рукам! Девушка ваша, история наша! Собираемся! В Ялту!

Костик вздохнул, и покрутил головой, разминая шею. Опять ему за руль…

Кристина посмотрелась в зеркало в гостевой комнате особняка дяди Яши. Оно отразило яркую юную брюнетку с гибкой фигурой. Сколько раз она просилась сюда пожить, но всякий раз по каким-то причинам ей было отказано. А в этот раз родители сами слово за слово оставили её на попечение четы Панасюк.

Впрочем, осознав, что и брат остаётся жить у дяди Яши, Кристина сообразила, как именно перед ней открылся волшебный Сим-Сим. Впрочем, и это ей на руку. Её задача – понравиться Анне Тарасовне и войти в доверие к Якову Савельичу, потому что это единственный способ приблизиться к её заветной мечте, а мечтала Кристина Кравченко лет с пятнадцати только о Романе Панасюке, брате своей одноклассницы и однокурсницы Оксанки Панасюк, и тринадцать лет разницы её ничуть не смущала. Он уехал из дома пять лет назад, и по слухам покутил в Москве – создал бизнес и семью, потом разорился и развёлся, а сейчас собирается вернуться к отцу, чтобы под его крылом начать жить заново. Кристине же осталось получить этим летом диплом, чтобы родители начали её сватать, а она сделает всё, чтобы сватали они её за Романа Панасюка. И приглашение в дом его родителей – первый шаг на пути к её цели…

– Здесь тепло? Ты проверял, этот камин работает? – обратилась госпожа Альфия к своему помощнику.

Костик обернулся и замер. Миниатюрная и изящная госпожа Альфия в облегающей юбке-годе бордового цвета и чёрной водолазке стояла на ступеньках белоснежной лестницы на второй этаж их нового съёмного дома. Волосы собраны в низкий узел под затылком, на ногах бордовые лодочки на шпильках, на голове чёрная шляпка с вуалькой, в руке чёрная трость. И блестящие чёрные глаза.

– Белиссимо! – выдохнул Костик и щёлкнул пальцами, – вы ослепительны!

– Спасибо!

– Правда. Вы словно созданы, чтобы ходить на каблуках и в короне по золотым лестницам замков. И эти ваши трости и шляпки – это нечто!

– Что? – вдруг с серьёзным любопытством спросила писательница.

– Это очень стильно и круто. Вы определённо выделяетесь из толпы.

– Особенно, когда её нет, – улыбнулась госпожа Альфия.

– Это не важно. Вы выглядите по-особенному. Как актриса или королева.

– Спасибо, дорогой. Правда, спасибо. Я годами создавала этот образ, и иногда мне важно услышать, что он удался.

– Очень удался, дорогая, и я не устаю им восторгаться, – раздался за ними приятный мужской голос с вкрадчивыми бархатистыми нотками.

– Рашит!

– Здравствуй, Аля!

– Дорогой мой!

Она быстро спустилась с лестницы и быстро прикоснулась щекой к щеке гостя – среднего роста мужчины в чёрном костюме с белой водолазкой с сединой на висках длинных тёмных волос, собранных сзади в элегантный хвостик на бархатную чёрную бабочку.

– Вижу, ты уже устроилась, но ещё не обустроилась.

– Мы только вошли! Как ты нас нашёл?

– Николя дал мне ваши координаты, и я созвонился с молодым человеком. Кстати, как он?

– Наш человек, – подмигнула госпожа Альфия Костику.

– Ну, на ближайшие пару дней не ваш. Вы мне выходной обещали, – сказал Костик, быстро сориентировавшись.

– Обещала – отпустит. Я её сейчас в ресторан заберу, а вы тут решите все бытовые вопросы и можете ехать. Но через три дня у меня Форум, а одну её оставлять нельзя. Совершенно не приспособлена к быту.

– Я в курсе. Буду через три дня, – кивнул Костик…

Галина Михайловна присела на скамейку у подъезда и отдышалась.

– Опять нагрузилась, как верблюд? Нет, чтоб сына на рынок сгонять!

– Костик! Сынок!

– Привет, ма!

– Сыночкаааа!

– Так, мать, отставить рыдать.

– Костенькаааа!

– Ма, ей деду, развернусь и уеду.

– Ну, всё-всё. Ой, слава богу, дождалась. Ну, идём. Родненький мой!

Костик подхватил пакеты и придержал перед мамой дверь.

– Идём, родная моя…

Он смотрел, как она расчёсывает волосы, и немел от счастья и горечи. Если бы она делала это всю жизнь подле него – по утрам и вечерам, в их общей спальне! Но двадцать восемь лет назад она отказала ему – и так решительно, что он мог либо развернуться и уйти, либо отказаться от мысли обладать ею как женщиной и остаться другом. Уйти он не смог. Пусть другом, но видеть её хоть изредка!

– Я готова! Идём?

– Идём. И спасибо, что распустила волосы. Хоть полюбуюсь.

– Да вы эротоман, Хоботов!

Они усмехнулись.

– Я их распустила, чтобы ты убедился, что я получила твой подарок, и что он мне понравился. Красивая заколка.

– Я рад, Аля. Твоя трость.

– Не возьму. Я же с тобой.

– Верно. Обопрись о мою руку, родная.

– Так, Рашит, мы идём на люди.

– И что?

– Не начинай. А то у меня случится приступ вдохновения, и я останусь дома в обнимку с компьютером, а тебя выставлю.

– Хорошо-хорошо! Кстати, в этом месте делают отличные десерты.

– Замечательно! Едем.

– А по дороге ты мне расскажешь, зачем ты звонила Жаку.

– Я? Впрочем, может быть. У нас были проблемы с кредитами, но Костик уже всё решил.

– Твой Костик неплохо справляется, но и Николя его пока страхует по моему настоянию, и с кредитами у вас проблем не было и не будет. Так зачем тебе понадобился юрист, Альфия? И чур, не выкручиваться.

– От тебя не открутишься, – буркнула она.

– Рад, что ты это понимаешь, Аля. Итак?

– У меня есть внучатая племянница. Нурхаят. Ребёнок недавно осиротел…

Костик хозяйским взглядом осмотрел их с матерью двухкомнатную квартиру. Ремонт и обстановку он обновил лет пять назад, а теперь кое-где можно было начинать обновлять заново. Он вспомнил, как швырял деньги в Москве, и поморщился. Нет, чтобы откладывать или хоть матери больше отсылать.

– Что-то потерял, Костенька?

– Совесть, мам.

– Да ладно!

– Точно тебе говорю. Вот как ты тут жила одна?

– Ну, как? Скучала только сильно. А так – хорошо жила. Ой, Костик, я тут с одной девушкой познакомилась, такая умничка, золото просто. Она мне телефон…

– Мама! Хорош меня сватать, как красну девицу. Тем более, что девица у меня есть, и я сам её сватать пойду.

– Оксанка, что ли?

– Слышала о ней?

– Да о ней ничего не слышала – сидит дома, учится, диплом скоро получит. А вот о бате её во всех бухтах гудят. Широко развернулся Яков Савельич. Уже и в Севастополе магазин его с ресторанчиком, а скоро и отель откроют, уже строят.

– Да уж. Мистер Твистер.

– Ну, мистер не мистер, а дочь он за тебя не отдаст. Да и она к нам разве пойдёт? Что? Прямо так сильно любит? До беспамятства? Да и балованная она.

– Зря ты так, мама. Оксана меня любит. И я её. Так что завтра я к ней поеду.

– В Ялту? Так это ж ты ко мне на один день всего? Костенька!

– Ма, мне же на работу возвращаться, а потом ещё что-то более стоящее искать. А за Оксану с её отцом заранее надо договариваться.

– Поняла-поняла. Ладно. Только ты не пропадай теперь. Звони.

– Я позвоню, мам…

Иногда очень остро ощущаешь течение жизни, внезапно остановившись посреди движущейся толпы.

Поток чужих людей, спешащих мимо, подчёркивает ваше собственное одиночество. Кажется невероятным, что в этой толпе и вообще в мире, среди совершенно посторонних вам людей есть родственная вам душа, ваша половинка души, готовая стать с вами единым целым и двигаться дальше в одном направлении, разделить ваши мысли и чувства, разделить вашу судьбу.

Он выдернул её из толпы студенток и отвел за угол.

– Костик!

– Оксана!

Поцелуй вышел долгим и смачным.

– Так ты приехал?!

– Как обещал.

– Вообще-то ты не так обещал, – поджала она губы, – обещал с победой.

– Оксана. Я это и сделал, чтобы победить. Бес попутал. Но теперь спортивная карьера закончена. Я заново буду строить свою жизнь, и хочу построить её с тобой. Ты согласна? Согласна выйти за меня замуж?

– Конечно! Хоть сейчас! Но вот папа.

– Я приехал в Ялту, чтобы поговорить с твоим отцом.

– И что ты ему скажешь?

– То же, что и тебе. Что люблю, что буду жить и работать ради твоего благополучия. Как думаешь – отдаст?

– Не отдаст! Но мне его согласия не нужно. Убежим с тобой, как брат, и сами будем жить!

– Нет, Оксана. Этого не будет. Я один раз в жизни нарушил правила. Ничего хорошего из этого не вышло. Теперь я хочу всё сделать, как положено. Приду к Якову Савельичу и Анне Тарасовне и буду просить твоей руки.

– Да они откажут!

– Вот когда откажут, тогда и начну за тебя партизанскую войну. А пока – давай прогуляемся!

– Давай! По набережной! А потом в «Апельсине посидим»!

– Ну, идём.

На дорогущий «Апельсин» он не рассчитывал, но, в конце концов, она же дочь мистера Твистера, откуда ей знать о его расчётах.

И вообще, ему до разговора с будущим тестем надо ещё придумать, чем он будет заниматься, чтобы обеспечить его дочке достойный, а, главное, привычный образ жизни…

Музыканты чего только не видят, выступая на различных площадках.

В центре зала современного ресторана, расположенного под крышей дорогого отеля, танцевала удивительная пара.

Оба оставили юность далеко позади, у обоих мерцали в тёмных волосах серебряные нити, оба были с иголочки и довольно экстравагантно одеты. Отличала их грация: мужчина двигался с кошачьей плавностью, а у его дамы движения были короткие, резкие, напряжённые. Присмотревшись, можно было выявить причину – у неё почти не гнулось колено правой ноги. Зато её глаза и быстрые улыбки рассказывали больше, чем его танцевальные па. На последних аккордах мужчина в белом смокинге с чёрной бабочкой на хвосте волос элегантно, но крепко взял под руку свою даму в облегающем белом платье с чёрным кружевным болеро, на котором лежали длинные гладкие волосы, и подвёл к столу.

– Слушай, а давай в баре посидим!

– У нас же столик есть.

– А я хочу в бар, – и она надула губы.

– Чтобы сидеть у всех на виду и ещё наклюкаться?

– Ага!

– Ну, идём. Только чур, наклюкаться по-настоящему, чтобы я мог отнести тебя домой на руках.

– Ты не Чегодаев, ты Хоботов, – шепнула она и пошла к бару, балансируя на высоченных каблуках, идём, эротоман, закажешь мне выпивку.

Он хмыкнул, подозвал официанта, расплатился и пошёл за ней к бару…

Костик договорился с Оксаной, что завтра придёт к её отцу, проводил её и пошёл прогуляться по вечерней Ялте. Он давно не был в Крыму, на Южном берегу, в Ялте, особенно весной, когда туристов ещё мало и город дышит свежестью.

На набережной они уже были с Оксаной, но, петляя по ночной Ялте, он снова вышел к морю и встал у края берега.

Шум волн не заглушали ни разговоры людей, ни звуки моторов катеров, ни крики чаек. Он прикрыл глаза и прислушался. Сначала это был просто гул, а потом он отчётливо, как в детстве, услышал, как море говорит с ним, как журит и успокаивает, и как шепчет ему что-то умиротворяющее и доброе…

Яков Савельич недобро зыркнул на горничную. Впустила, дура! А вот сам виноват – не предупредил прислугу загодя. А с другой стороны, лучше сам сейчас раз и навсегда отошьёт голодранца от своей кровинки.

– Ну, проходи, Константин Валентинович, проходи. Мы отобедали уже, так что извини, к столу не приглашу, в кабинет сразу иди.

– Спасибо.

Кабинет Якова Савельича был по сути второй гостиной дома, потому что от кабинета здесь был только стол, да и то не письменный, а малый обеденный, всегда накрытый на четыре персоны, да на тумбочке у дивана стоял ноутбук, прикрытый вышитой салфеткой. Книг здесь никаких не было даже для вида, зато были два встроенных, спрятанных за картинами, сейфа: поменьше – для денег и документов, побольше – для оружия, которое хозяин любил, и с которым охотился.

– Присаживайся, – предложил хозяин незваному гостю, – Выпьешь?

– Нет. Спасибо.

– А то выпил бы. Теперь же сухой закон соблюдать не надо.

– Дело не в этом. Я пришёл поговорить, Яков Савельич.

– А о чём? О чём нам с тобой разговаривать? Вовсе и не о чем.

– Но я Оксану…

– А вот Оксанку мою не трожь, – поднял палец отец, – не по Сеньке шапка, и не по тебе моя Оксанка.

– Я люблю её, – глухо сказал Костик.

– И я люблю. И любой полюбит, кто увидит. Да только любить мало. Надо беречь. Баловать надо. Обеспечивать надо, как королеву. А ты у нас кто? Никто.

– Яков Савельич!

– Никто и звать тебя никак! Раньше у тебя хоть имя было, а теперь что? Константин Рогов – спортсмен, опозоривший страну допингом! И хочешь, чтобы Оксана, девушка из уважаемой семьи взяла в ЗАГСе эту фамилию? Да ни за что!

– Я это ради неё сделал, – глухо сказал Костик.

– Вот что ты за мужик? Вляпался в дело, об… то есть, провалился, так хоть на бабу не кивай!

– Я не киваю. Я вам объясняю, что ради Оксаны я на всё готов.

– А мне твоя боеготовность побоку. Меня боекомплект интересует, а у тебя его нету. У тебя вообще ничего нету: двушка с мамой в Севастополе, хорошо хоть в центре, да однокомнатная холостяцкая берлога в спальном районе в Подмосковье.

– И машина.

– Машина, – передразнил отец, – а жить с моей дочерью ты где будешь? В машине?

– Я… я найду работу и через год встану на ноги. Вы пока тоже подготовитесь к свадьбе.

– Вот ты чудной! Всё о свадьбе! Да не будет никакой свадьбы!

– Как это не будет, папа? – спросила Оксана, входя в кабинет.

– Оксана! – хором сказали мужчины.

– Доченька! – заглянула в кабинет Анна Тарасовна, – о, привет, Костик, – доченька, мужчины разговаривают, не будем им мешать.

– Да будем, мама! Слышу я, о чём они разговаривают!

– А ну, цыц! Аня, ступайте!

– И шагу отсюда не ступлю! Мама! Я замуж хочу!

– Я готов, – сказал за их спинами могучий мужской бас.

Они обернулись и увидели высокого плечистого парня лет двадцати пяти, со светло-русыми волосами и усами, голубоглазого и в тельняшке.

– Ой, Василь, шёл бы ты отсюда! – огрызнулась Оксана.

– Нет, отчего же, – возразил Яков Савельич, – это мой гость.

– А Костик мой гость! И мой жених! И я за него выйду!

– Не выйдешь!

– Выйду!

– Не выйдешь!

– Выйду!

– А я сказал – не выйдешь!!!

– Яша! Яша!

– А чего она?!

– Э, молодые люди, – предложила Анна Тарасовна, – а пройдите в гостиную? И мы сейчас к вам присоединимся, вместе кофе попьём.

Парни вышли. Семья осталась. За дверью слышались голоса отца и дочери.

В гостиной Василь подмигнул горничной и попросил плеснуть ему в кофе коньячка. Потом обернулся к Костику.

– Чё? Не прокатило про любовь-морковь?

– Не твоё дело.

– И не прокатит. Панасюки – это ж пауки. Понимать надо! И Оксанка – девка дорогая, престижная, такую за одну любовь не получишь. Ты, во всяком случае.

– Это ты не получишь! Она моя! – взвился Костик.

Из кабинета послышался звон бьющейся посуды. Парни прислушались.

– Она папина, придурок! А я папин партнёр и единомышленник. И на Оксанке женюсь, потому что жениться хочу и именно на ней. Любить я кого угодно могу, хоть любую шалаву, а в жёны мне приличная баба нужна и с дипломом.

– Ты подлец и бабник. Она за тебя не пойдёт!

В кабинете послышались рыдания. Василь пожал плечами.

– Вот она к лету с институтом развяжется, в августе свадьбу сыграем. А ты гуляй.

– Сам гуляй! Ей такой балбес не нужен!

– Кхе-кхе! Это уж не вам решать, кто нужен моей дочери. А я вот что решил.

Яков Савельич перевёл взгляд с одного на другого.

– Папа! – в гостиную вышла зарёванная Оксана.

– Иди сюда, доча! – и он обнял дочку, – Дочь мне дороже всего. Дам шанс вам обоим завоевать мою Оксану. Ты, Василь, в деле себя уже показал, теперь покажи, как дочку мою баловать будешь – опекать, развлекать, ухаживать. А ты, – и Яков Савельич повернулся к Костику, – ты уже в любви клялся-объяснялся, теперь покажи, как ради неё вкалывать будешь, какой доход для семьи создашь. И срок вам обоим – три месяца. И условие – не собачиться! Чтоб грызни здесь не было, и чтоб Оксанку из дома без моего ведома не уводили. Ясно? Ну, и славно!

– А вот и кофе, – вошла с подносом Анна Тарасовна.

– Анечка, а мы вот ещё с мужиками по коньячку решили.

– Ну, сам и угощай. А кофе вам всё-таки нужен.

– Я пить не буду. За рулём, – Костик взял кофейную чашку.

– Кстати, куда поедешь? – спросил отец.

– На работу.

– Уже устроился? И кем, куда?

– Личным секретарём-референтом и водителем у одной особы, – ответил Костик и увидел недоверие в глазах Якова Савельича, – Что? Это временная работа. На той неделе найду другую.

Василь и Яков Савельич переглянулись и прыснули.

Костик насупился. Оксана смутилась.

– Ну, много я анекдотов слышал, но мужик-секретарша, это круто! – и Василь захохотал.

– Не секретарша, а личный помощник. И это временная работа, люди просто попросили помочь инвалиду.

– Ещё и инвалиду? – охнул Яков Савельич, – может, ты ещё богадельню откроешь? Кстати, чем заняться думаешь? Потому что найти работу – это на кусок хлеба. А на масло с икрой работы не хватит, дело надо делать, и деньги.

– Я решу. А сейчас мне пора ехать. Спасибо за кофе, Анна Тарасовна. Оксана, проводи меня. До встречи, Яков Савельич.

– Прощай, – с хохотом махнул рукой отец. – референт.

– Ага! – кивнул Василь, – arividerči, секретарша!

– Слышь, ты! – рванулся к нему Костик.

– Цыц! – осёк хозяин, – уговор был не собачиться!

– Да ну их! Идём, Костик! – и Оксана потянула Костика к выходу.

– Понукай мне! – бросил вслед дочке Яков Савельич, – Ну, давай, зятёк!

Они с Василем чокнулись и выпили.

Анна Тарасовна тихо вышла из гостиной. Это был её план – дать мальчикам шанс каждому, это казалось приемлемым, чтобы успокоить дочь и мужа, но теперь она поняла, что покоя им не видать. Она вздохнула. Василь подходил больше всего, но дочка молода, сердце её должно гореть, а Василь его не зажжёт. Костик волнует её девочку, но сразу же видно, не добытчик, проиграет он Василю, и её Оксанка ещё наплачется, да и она вместе с ней, когда муж начнёт её попрекать спортсменом.

Он вёл машину резко, агрессивно, подрезая других на поворотах и вылетая на встречку. Ему гудели, а он только кривил рот, выворачивая руль и вдавливая педали. Гудки звучали в его голове победным маршем, хотя он опять проиграл.

– А на игры времени не осталось, – яростно прошептал он, – не дети оба. Чёрт побери всё на свете! Я жить без неё не могу! Вот увидел – и как глоток воздуха получил. Ясная, чистая, живая! Должна быть моей! И будет! Вот только Форум этот чёртов пройдёт! О, Аля, что ты со мной делаешь? Годами мучишь, любимая…

Костик решил лично переговорить с матерью и рванул в Севастополь, предупредив её по телефону, чтобы была дома. На въезде в город он чуть не протаранил бок машины, выезжавшей справа на главную. Костик ругнулся и нажал на гудок. Наглая тачка даже не тормознула. Костик упёрся и поехал за ней, сигналя, как полицейский. Под эту канонаду въехали на территорию больницы.

Из машины выскочила девушка и позвала на помощь. Из приёмного отделения к ним уже бежали санитары с носилками. Она распахнула заднюю дверцу и потянула оттуда раненого.

– Давай помогу! – подскочил Костик.

Он перехватил у неё мальчика лет десяти без сознания и в крови.

– Осторожно! – она передала ему мальчишку.

– Знаю. Голову придержи на три!

Подбежали санитары.

– Раз! Два! Три!

На «три» они переложили ребёнка на носилки. Девушка поддержала голову.

– Вы сбили? – спросил подскочивший к ним доктор.

– Сбивший скрылся с места аварии. А я не стала ждать скорую, сама довезла. У него открытый перелом, я шину наложила и жгут. Вот бумажка, время указано.

– Спасибо! Но лучше бы скорую дождались! Вдруг бы вы ему что-то сдвинули? Это же элементарное правило – не шевелить!

– Я ничего не сдвинула, – уверенно заявила девушка.

Врач махнул рукой, и носилки повезли в отделение.

– Срочно рентген и готовьте операционную!

Ребёнка увезли.

Костик искоса взглянул на нарушительницу всех правил. Миниатюрная стройная брюнетка с пышной стрижкой в спортивной форме и кроссовках. Симпатичная: вздёрнутый ровный нос, пронзительные голубые глаза в обрамлении чёрных ресниц. В крохотном ушке блестит бриллиантовая капелька.

– Месяц до диплома? – спросил он.

– Что, простите?

– Вы врачом себя возомнили? Вообразили, что можете исцелять?

– А вам что до моего воображения?

– Да мне-то ничего, а вот ребёнок мог пострадать от вашей самодеятельности больше, чем от аварии.

– А-а, ясно, это у вас проблемы с воображением. Корчите из себя правозащитника? Удачи, только без меня.

– Да хорошо бы!

– Тогда пока.

Она подошла к машине и захлопнула заднюю дверцу.

– Курица, – пробормотал Костик, – бестолковая.

– Индюк, – в тон ему ответила голубоглазка, – надутый.

– Эй, я всё слышу! – возмутился Костик.

– Рада за вас! Сэкономите на приёме у отоларинголога.

– Зато вам стоит разориться на психиатра!

– Благотворительностью не занимаюсь. Сами оплатите свой визит.

Она села в машину и захлопнула дверь.

Костик покачал головой. Вот бывают же такие язвы!

Он сел за руль и развернулся. На выезде они снова чуть не столкнулись. Он опустил стекло. Она тоже.

– В этот раз решили сами кого-нибудь угробить? – спросил Костик.

– А не пропустите даму вперёд, молодой человек?

– Да вас на дорогу выпускать страшно!

– Вы за себя переживайте! Пропусти давай!

– Нахалка! – и Костик чуть сдал назад.

– Тормоз! – и она вылетела на дорогу.

– Курица, – вздохнул Костик.

– Э-э-э-й! Стой! – добежал за ними санитар.

– Чего? – высунулся из окна Костик.

– Эта где? Которая парня привезла?

– Уехала? А что?

– Тут полиция интересуется.

– Я не знаю, не знаком. Но номер машины запомнил.

– Да ваши номера у нас на всех камерах высветились. Ладно, найдём.

– Удачи. Кстати, как парень?

– Жить будет. Шину ему она грамотно наложила и жгут из наушников на место пристроила, да ещё голову подмотала. Явно с опытом.

– Врач?

– А я знаю? Наушники вот забыла. Заберёшь? Может, найдёшь – отдашь.

– Да я её не знаю. Хотя… номер же есть. Ну, давай. Пока.

Костик вырулил на дорогу. Может, девица – такая же, как он, – диплом есть, а без профессии? Это, кстати самая большая проблема в его нынешней ситуации…

– Почему? – спросила мама.

– Да потому что, будь я врачом, устроился бы хоть в больницу, хоть в санаторий. Благородная профессия, – ответил Костик.

– А Панасюку твоё благородство не нужно. А денег врачи мало получают.

– И что делать?

– А на тренерскую тебя не возьмут?

– Тренер на допинге? Забудь, ма.

– Господи, как ты вообще на это пошёл?!

– Ма, давай по делу. Мне три месяца дали, чтобы впечатлить её семью.

– Ну, я не знаю. А давай ты на другой девочке женишься? Правда, сын, я здесь с такой хорошей девушкой познакомилась!

– Ма! Давай не надо?

– Костик!

– Так, ладно, от тебя толку мало, хотя я к тебе ехал именно за советом. Я на вечернюю пробежку. Помотаюсь по бухте, глядишь, осенит. Пока!

– Так ты остаёшься на ночь?

– Да, ма. Кстати, надо позвонить, предупредить, что задержусь до завтра.

Костик взял телефон и вышел из квартиры…

Писательница огляделась в полупустой гостиной. Неплохо.

Вот сюда к окну встанет кресло-качалка, которую она возит за собой, куда бы ни поехала, а вот сюда надо поставить стол – кофе пить. На эту стену – её драгоценное зеркало. Вот только Костик приедет и всё сделает…

На этой мысли она вдруг замерла. Рашит уехал, опять обиженный на установленную ею дистанцию, а Костика всё ещё нет.

Она совсем одна в пустом доме, к тому же совершенно чужом.

«Совершенно одна. Одинока, так как чужая. Совершенство одиноко…»

На неё вдруг нахлынула такая тоска, смешанная с дикими страхами, неизжитыми с раннего детства, что она всхлипнула. Жалкий звук эхом отскочил от пустых стен, многократно усилившись, и заполонил всё вокруг. Она скинула каблуки и стащила шляпку, швырнув её на пол, прошла босиком на кухню и там, разыскав бокалы, кое-как открыла бутылку шампанского. Подумав, открыла вторую и с двумя бутылками и бокалом уселась на диван…

Костик поднажал на последнее ускорение и вдруг поймал ветер. Это ощущение он испытал в детстве, несясь на первом самокате. И потом всячески искал его, став спортсменом. Сейчас он словно не бежал, а летел, подхваченный тёплым воздушным потоком, поднимался над собой и над землёй. В таком состоянии он выхватывал из окружающего мира лучшие идеи, а на соревнованиях словно получал крылья, и товарищи по команде называли это «Рогов упёрся рогом, теперь попрёт – никто не обойдёт!», потому что у него словно сил прибавлялось.

– Ох!

– Ой!

Он затормозил, сбив кого-то в сгустившихся сумерках.

– Как вы?

– А вы?

– Это вы?

– И вы?

– Вы, что? Меня преследуете?! – спросила девушка с одной серьгой.

– Да больно надо! – Костик всё же протянул ей руку и помог подняться.

– Больно, точно, – и она растёрла лоб.

– Ты это, извини. Задумался.

– Сама замечталась. Чёрт! Наушники куда-то улетели!

– Потеряла?

– Угу! Второй раз за день! – Она начала оглядываться. – Пропали!

– Зато первые нашлись, – сказал Костик, вытаскивая наушники из кармана.

– Откуда? Хотя… Да… Давай.

Она вставила в уши наушники и посмотрела на него.

Костик вдруг тоже уставился на неё во все глаза. В сумерках она казалась нереальной, волосы распушились тёмным облаком, а глаза мерцали холодными голубыми звёздами. Она одёрнула на себе стильную майку.

– Дорогу даме не уступите?

– А спасибо не скажешь?

– За что? Вы меня сбили! – возмутилась она, вытаскивая один проводок.

– Ну, это кто кого ещё сбил! Прямо в объятия влетела.

– Что? Это вы меня весь день преследуете, чуть не покалечили! И на «ты» мы с вами не переходили, хоть вы и перешли все границы.

– Тебя послушать, так я прям диверсант! И давай уже на «ты»!

– Ты псих, тебе лечиться надо. Пока.

Она побежала в противоположную сторону.

– До встречи, чокнутая!

Он осмотрелся и повернул к дому. Лечиться ему надо! Надо не лечиться, а лечить, но он лечить не может. Не может лечить, а может калечить. Или лечить покалеченных. Калеки. Работа. Коллеги. Богадельни. Дело надо делать. Дело!

– Возвращаться надо. Госпожа Альфия посоветует, – сказал он себе вслух.

И Костик снова поднажал на ускорение – до подъезда…

На утреннем базаре он купил свежей пахлавы и клубники, прихватил чай и кофе в ларьке на выходе, в гастрономе взял яиц и колбаски с куриной грудкой, да ещё решил зайти в хозяйственный магазин и купил полироль и пару тряпок.

В арендованный ими дом Костик вошёл, нагруженный пакетами.

– Госпожа Альфия! Это я!

Она лежала около дивана в неестественной позе, волосы полностью закрывали лицо.

Пакеты шлёпнулись на пол.

– Госпожа Альфия! Госпожа Альфия?!

– М-м-м-м-м…

– Да твою ж мать! – рявкнул Костик и выдохнул, – наклюкалась!

Он встал и разобрал пакеты, распихав продукты в холодильник, а всё остальное – по полкам. Потом вернулся в гостиную. Она всё ещё лежала на полу.

– До смерти напугала! Вот оставить бы тебя так, как есть!

Он поднял её на руки и отнёс в спальню. Потом принёс мокрое полотенце.

– Что за садизм?! М-м-м, – простонала романистка.

– Молчите и в себя приходите, сейчас кофе принесу и пожарю колбасу.

– Поэт-убийца!

– Повар-спаситель.

– Уволен!

– Угу!

Через полчаса она умытая, но растрёпанная, в просторной уютной пижаме сидела в постели, откинувшись на полдюжины подушек и пила кофе с клубникой, а Костик собирал в пакет пустые бутылки, фантики и огрызки яблок, разбросанные по всему дому.

– Эту шляпку придётся выкинуть, – сказал он, заглядывая к ней в спальню.

– Ни за что! Это моя любимая!

– Это от большой любви вы её шампанским полили, а потом ещё по ней потоптались?

– Это случайно. Постирай.

Костик молча поднял изуродованную шляпку за вуальку и опустил в пакет.

– Нет!

– Да.

– Да ты знаешь, сколько она стоит?! Тебе такая цена в голову не поместится!

– Мадам, вы хамка.

– Босяк!

– Алкоголичка богемная.

– Допинг-тестер!

– Ша, мадам! А то поссоримся. Пахлаву или яишенку?

– А супчика нету?

– Будет к обеду.

– А можно я тогда посплю до супчика?

Костик вздохнул. Ну, не работница она сегодня и не советчица.

– Ладно, дрыхните. К ланчу разбужу.