Читать книгу Союз писателя и музы - Златан Зорев - Страница 1

Серж Безродный был писателем. К тридцати пяти не вышло ни одной книги, но автор очень старался, – писал, писал и писал. Много лет отдал творчеству. Начав царапать бумагу авторучкой, вернувшись из армии, так и продолжал до сих пор.

Приходил домой после работы, ужинал и сразу садился за печатную машинку. Компьютеров не признавал, хотя и не чурался, считал, что настоящий писатель должен печатать на пишмашинке. У старенькой «Москвы», некоторые буквы западали, и иногда приходилось дорисовывать карандашом. Пальцы частенько застревали между клавишами – порой сдирал кожу, вытаскивая их из недр машинки и вполголоса матерясь.

Серж Безродный – это псевдоним. На самом деле его имя не столь поэтично – Сергей Семенов. Стеснялся этого хобби и никому не показывал собственных опусов. Кроме жены… Мария ушла, прожив с ним пять лет. Может быть, вовсе не из-за увлечения литературой, но он считал, что именно по этой причине. Серж Безродный мнил себя пострадавшим за искусство.

А еще верил в музу. Не в эфемерную мистическую, с арфой и крылышками, которая существует в воображении писателей, а в настоящую женщину. Был уверен, однажды его посетит прекрасная незнакомка, и Серж напишет гениальный роман. Создаст такую вещь, которая покорит каждого. А еще представлял, что у писателя с музой должен быть секс. С женой были отношения, но хотелось большего. Праздника и феерии, сказочного секса. Оттого и ушла, что их постель за пять лет превратилась в театральные подмостки провинциального театра – оба делали вид, что им нравится, но актерами были никакими. Да и позже ни одна проститутка не давала желаемого. А Серж мечтал о настоящей музе, а не об обычной женщине.

***

В субботу заварил чай и сел за печатную машинку. Чем нравилась «Москва» – старушка не боялась быть залитой чаем или кофе. Компьютерная клавиатура после этого выбрасывалась на мусорку, а пишмашинка знай себе работала.

Две недели писал рассказ, но на бумаге появлялись лишь мертвые буквы. Текст не хотел оживать, чего-то не хватало. Серж выбрасывал скомканные листы, пил чай, курил и думал, как же придать жизни этой истории. Но ускользало нечто важное – сколько бы автор ни долбил по клавишам, не удавалось поймать настроения и создать атмосферу. Набор предложений не желал превращаться в художественное произведение.

…За спиной послышалось движение. Оторвавшись от печатной машинки, Сергей развернулся и увидел женщину лет тридцати. Одета в белый спортивный костюм и такие же белые кроссовки. Светлые волосы собраны на затылке в короткий хвост. Красивое лицо с тонкими чертами, большие глаза, нежные губы – она была прекрасна.

– Здравствуйте, вы не видели моего кота? – с улыбкой спросила белоснежная женщина.

Как эта красавица оказалась в квартире с запертой изнутри дверью – большая загадка.

– У меня нет кота. А вы откуда?

– Я кота ищу, кажется, забежал в вашу дверь. Здесь открыто было.

Сергей точно помнил – дверь оставалась закрытой на ключ.

– У меня нет котов. И дверь я запирал.

В этот миг из-под стола раздалось протяжное и жалобное мяуканье.

– Барсик! – воскликнула женщина и, подбежав к столу, опустилась на четвереньки, полезла к мяукающему коту.

Сергей отметил выпуклую крепкую попку и поймал себя на мысли, что не против бы прикоснуться к ней. И, откатив кресло в сторону, вцепился пальцами в подлокотники, чтобы не дать волю рукам.

– Вот ты где, негодник! – сказала дама и вытащила на свет такого же ослепительно белого кота.

Поднялась с колен и прижала Барсика к груди. Третий-четвертый размер, оценил писатель и спросил:

– А вы новая соседка? Я видел, вчера переезжали, носили вещи по лестнице.

– Можно и так сказать. А вы писатель?

– Да… – застенчиво произнес Сергей. – Можно и так сказать.

Белоснежка присела на краешек стола, не выпуская кота.

– И где вас можно почитать?

– Нигде. Я еще никуда ничего не посылал и никому не показывал. Наверное, я плохой писатель.

– Самокритика – это хорошо. А мне покажете?

Поставив кота на стол и, не дожидаясь ответа, выдернула из машинки лист.

– Я еще никому… – запротестовал автор, вскакивая с кресла.

– Вот я и буду первая.

Она принялась читать, шевеля губами. Кот внимательно следил, словно понимал, что происходит. Сергей напряженно молчал, стоя рядом.

Дочитав, женщина отложила листок.

– Знаете, а мне нравится, как вы пишете. У вас легкая рука. Но… мне кажется, вы сами не знаете, о чем хотите написать. И… наверное, поэтому с все ваши вещи остаются в виде вот таких вот забавных миниатюр. Я не ошиблась?

Сергей покраснел.

– Кхм. Да… пожалуй, вы правы. Я никак не могу поймать то самое важное, ради чего стоит писать. Исписал тонну листков… этих самых забавных миниатюр, как вы говорите.

В груди опустело. Эта женщина одним глазом глянула на писанину и сразу высказала то, до чего так и не смог дойти своим умом. Нет в нем писательского дара, умеет составлять слова в предложения, писать забавные миниатюры, но и все на этом.

Разозлившись на себя, вырвал из ее рук листок, изорвал на мелкие клочки и отправил в корзину под столом.

– Спасибо, что раскрыли мне глаза…

– Не обижайтесь, – голос был вовсе не насмешливым, как могло бы показаться. – Вы шли не по той дороге, а теперь, надеюсь, сможете найти свой авторский путь.

Большие синие глаза светились, как две звезды.

– Да кто вы такая? – доброжелательный       тон еще больше разозлил его. – Нашли кота – до свидания!

– Я могу вам помочь. Правда, Барсик?

Кот кивнул.

Сергей толкнул корзину ногой поглубже под стол.

– Вы уже помогли…

Почти добавил «понять мою никчемность», но замолчал.

– Я совершенно искренне говорю, – дама встала, и оказалось, что она на голову ниже. – Хотите, я буду вашей музой?

Сергей опешил… Перевел взгляд с женщины на кота. Тот, не мигая, смотрел на него, словно ждал ответа.

– Мне действительно нравится, как вы пишете, – продолжила гостья. – Люди годами учатся и не могут добиться результата, а у вас тут все – и красивый язык, и образность. Это основа писательского таланта, ваш инструмент. Вы умеете им пользоваться, но не знаете, на что все это потратить. А я вам покажу. Хотите?

– А вы что же, литературный редактор? – он попытался придать голосу язвинки, но не вышло.

– Нет. Я муза. Если захотите, то буду ваша муза.

– Ну… – писатель растерялся.– Я… не знаю… да… хочу.

Женщина захлопала в ладоши.

– Вот и прекрасно. Давайте сегодня вечером сходим прогуляться по городу? Это настроит вас на особый лад.

Прикинул в уме, хватит ли денег на ресторан, и вспомнил об отложенных на покупку машины.

– Я был бы очень рад… я… ну…

– Вот и отлично! Значит, договорились – сегодня в шесть вечера встречаемся у подъезда. Не опаздывайте, музы не любят ждать! А пока я пошла.

Она подхватила Барсика и мягкой походкой двинулась к выходу.

– Подождите… мы даже не знакомы.

Белоснежка остановилась.

– Отчего же? Вас зовут Серж… А меня… меня называйте Музой. До вечера! Не пытайтесь сейчас писать, вы будете писать сегодня ночью. Я уверена, что у вас получится хорошая повесть… мы начнем, пожалуй, с повести.

Дама с котом растворились в воздухе. Сергей не слышал, открывалась ли входная дверь.

Послушался Музу и не прикоснулся к машинке до вечера, хотя пальцы так и чесались. Обычно по субботам много писал, но на этот раз изменил свои привычки. Пусть будет так, как сказала эта странная женщина. А что если она литературный редактор?

Часа четыре торчал у телевизора, хотя тянуло к пишмашинке. Один раз даже вставил в нее лист и посидел за столом, подержав пальцы над клавишами. Но удержался. Если это такой прием литературного мастер-класса, то почему бы и не следовать ему? Наверное, немного воздержания писателю только на руку.

Без десяти шесть, одевшись повседневно, в джинсы, любимую футболку с литературным принтом «Read 'Em All», уже стоял у подъезда.

Не верилось, что она придет, но все же и ждал. И дождался. Теплые ладони прикрыли глаза. За спиной раздался голос Музы:

– Угадай кто!

– Муза!

Женщина звонко засмеялась. Взяв Сергея под руку, сказала «Ну пойдем», и они зашагали в сторону спортплощадки, за которой находилась дорога к парку.

Бабушки на лавочке не обращали на них внимания, хотя обычно перемывают косточки всем соседям.

Она была одета так же, как и утром – во все белое.

– Куда пойдем? Предлагаю в ресторан.

– Ну что ты… – она сразу перешла на «ты». – Ресторан на первом свидании – это так пошло. Так мог поступить только Киса Воробьянинов. Или ты проголодался?

– Н-нет, я не голоден.

– Тогда пойдем в парк. Ты давно гулял среди деревьев, давно вдыхал пряный аромат прошлогодней листвы?

Сергей покачал головой.

– Очень давно. Кажется… никогда.

Муза вскинула руку.

– Тогда срочно в парк! В гармонии с природой человек может достичь небывалых высот в творчестве. А в гармонии с природой и музой – тем паче!

Не доходя до дороги, свернули в узкий проулок и пошли по нему. Сергей ходил здесь редко, когда опаздывал утром на работу, и лишь сейчас заметил, как тут красиво. Пышные кроны деревьев, соединяясь над головами, образовывали просторный зеленый коридор, лучи заходящего солнца сюда почти не добирались, и здесь царили сумерки.

– Не замечал раньше этой красоты? – Муза словно читала мысли.

– Да… не замечал. Здесь волшебно. А я по утрам иногда пробегал тут, когда торопился.

– Люди вообще редко глядят по сторонам, и не видят ничего вокруг. Городские жители вовсе перестали смотреть в небо. А там, в вышине, самая красота.

– Ты права, – Сергей обратил взор в вышину, но там было лишь переплетение ветвей. – Надо почаще поглядывать в небо.

– Этого мало. Нужно не смотреть, а видеть!

– Я буду стараться, чтобы увидеть.

– Ты прилежный ученик, – Муза погладила его по голове, как маленького мальчика.

В парке было безлюдно, несколько пар гуляли среди аллей. Один молодой человек катил перед собой детскую коляску, осторожно, словно в ней была бомба. Пожилой мужчина сидел на скамейке, отложив недочитанную книгу – начинались сумерки.

Муза оказалась права насчет ресторана. Здесь лучше, тут была настоящая жизнь.

Она потянула его к пруду. Там, на самом берегу, стояли скамейки, а в воде плавала стайка уточек – взрослая мама, за которой тянулась цепочка детишек.

Сели на скамейку. В небе стали появляться первые звезды, медленно зажигались, одна за другой, как неоновые лампы.

– Красиво тут. Рядом живу, а даже и не знал об этой красоте.

– Люди заняты работой и не смотрят ни в небо, ни по сторонам. Если ты писатель и не видишь ничего этого, то и написать тебе будет не о чем.

– Я никогда об этом не думал.

– А теперь думай. Теперь я твоя муза, и ты сегодня напишешь повесть, которая затронет каждого, кто ее прочитает. О чем бы ты мечтал написать?

Сергей молча наблюдал за утиной семьей, плавающей в пруду.

– Ну… о вечном, например… – ответил наконец. – О любви.

– О любви написано огромное количество книг, – с усмешкой сказала Муза. – И большинство – скучны и неинтересны.

– А я хочу написать интересную.

Прижалась губами к его уху и зашептала, будто выдавала страшную тайну:

– Если хочешь, то напишешь. Интересную, не скучную и необычную. Такую повесть, которая не оставит людей равнодушными. У тебя все получится. Главное – желание. Главное – жить полной жизнью и быть на одной волне с музой.

– А мы с тобой на одной волне? – Сергей тоже перешел на шепот.

Муза отодвинулась.

– Пока нет, но я над этим работаю. Мы с тобой сделаем замечательную повесть о любви. Для этого нужно всего два компонента – писатель и муза, умение писать и желание любить, ты и я. И произойдет Чудо.

– Так ты… все же литературный агент?

– Нет, я муза. Сейчас я твоя муза. И буду ею, пока ты сам этого хочешь. Ты хочешь?

– Да.

Стемнело. За разговором пролетело почти два часа. Утки спрятались, на аллеях появились подростки. Пришло их время.

Муза положила ладонь ему на руку.

– Наблюдай за ними. Подсматривай. Это герои твоих будущих книг. Видишь ту парочку?

– Это которые он в красном, а она в белом?

– Да! Сейчас между ними произойдет сцена, я чувствую напряжение.

Сергей следил за подростком и девчушкой лет четырнадцати. Шли молча, за руки не держались, лица казались напряженными. Девушка остановилась, и когда парень повернулся, без размаха ударила ладонью по лицу и бросилась бежать. Юноша остался на месте.

– Как ты угадала, что поссорятся?

– Я не угадала, я прочитала. Девочка узнала, что он изменил. Может быть, и не желал того, но так получилось. И уже ничего нельзя исправить – или разойтись или жить с этим. Жить с ошибками прошлого дети еще не научились.

– Да ты… семейный психолог.

– Нет, я всего лишь муза.

Когда подростков в парке собралось очень много, она предложила прогуляться вдоль берега. Поднялись и ушли в дальний угол парка, где не было никого, кроме двух целующихся пар.

– Хорошее место для поцелуев.

Повернулась к Сергею и, обхватив за шею, жарко поцеловала в губы. Он обнял ее за талию, и долго стояли так, как малолетки, под березой и целовались, забыв обо всем.

– А ты мне нравишься! – Муза отстранилась и заглянула в глаза. – Я думаю, у нас получится отличная книга. И даже не одна.

Ему стало не до книг, но промолчал, боясь спугнуть момент. Ладони сползли пониже талии, и Муза не противилась этому, а, кажется, даже наоборот. Снова прильнула к нему и впилась в губы.

Когда оторвались друг от друга, рядом никого не было, все подростки разошлись. Посмотрел на часы – простояли здесь минут сорок. Влюбленные часов не наблюдают.

Заметно похолодало, с пруда задул свежий ветер.

– Я замерзла. Ты пригласишь музу согреться чашечкой чая?

– С превеликим удовольствием.

Той же дорогой вернулись к дому. Сергей поставил на газовую плиту чайник, выложил на стол сладости – конфеты, шоколад и халву. Больше ничего не было. Не приготовился – и не чаял даже, что Муза в первый же вечер придет в гости.

Когда чайник закипел, залил кипяток в заварник с хорошим индийским чаем и позвал гостью к столу.

Муза сделала глоток.

– Люблю хороший чай.

– У нас много общего.

– А вот это мы сегодня и проверим. Какие сюжеты ты предпочитаешь?

Он закинул в рот конфету.

– Я люблю непредсказуемость. Но чтобы все это привело к хэппи-энду. Финал должен быть светлым.

– Я тоже не люблю плохих финалов. Будем делать книгу со счастливым концом.

Допили чай и перешли в зал.

– Сейчас мы займемся нашей повестью. А принтер у тебя есть?

– Есть, а зачем?

– В машинку можно по одному листу заправлять, а в принтер сразу пачку. Загрузи его.

Серж подошел к рабочему столу, включил компьютер, которым пользовался очень редко, и запустил принтер. Тот пожужжал мотором и замер, моргая красным огоньком, сигнализируя об отсутствии бумаги.

– Загрузи в лоток пачку листов. А один я вставлю в машинку.

Муза ловко вынула листок из пачки и заправила в барабан пишмашинки, провернув со стрекотом, несколько раз дернув рычажком.

Он положил листы в лоток, сдвинул рамки. Принтер сыто заурчал и довольно замигал зеленым глазом.

– У меня «Ворд» не установлен. Хотя можно и «Опен офис».

– Это не нужно. Мы обойдемся без программ. Все программное обеспечение заложено в нас Ну что, начинаем?

Муза щелкнула выключателем на стене, и комната погрузилась в мистический полусумрак. Слабо светил экран монитора да моргал глаз принтера.

Гостья привлекла Сержа к себе и страстно поцеловала. Если в парке лобызались, как школьники, целомудренно, то теперь не так. Все напряглось, а голова слегка закружилась. Интересно, а на фига тогда нужен принтер, промелькнуло в мыслях и сразу забылось.

Потянул за собачку замка и расстегнул молнию на белоснежной спортивной курточке. Трикотаж скользнул по плечам и сложился у ног. Пухленькие аккуратные груди, соски просвечивали сквозь ажурный лифчик.

Начисто забыл о повести, теперь его увлекло иное занятие. Член напрягся, и джинсы сразу стали тесными. Он поцеловал Музу в шею, проведя языком до уха. Она улыбнулась, прикрыв глаза.

Ее руки потянули наверх край футболки, и спустя мгновение оба стояли друг перед другом наполовину обнаженными. Нежные пальцы словно наэлектризованы, он чувствовал кожей прикосновения, и будто било небольшими разрядами тока.

Долго боролся с застежкой лифчика и вскоре пала очередная преграда. Оба прильнули друг к другу, ее темные волосы рассыпались по обнаженным плечам, а в глазах светилась неистовая страсть.

Серж склонился и прикоснулся губами к груди, рукой нащупал завязку на спортивных брюках. Пальцы не могли совладать с узелком, и Муза, отстранившись на мгновение, сама развязала. Пальцы проникли под трусики, коснулись влажного лона. Муза сладостно застонала.

Она расстегнула его ремень, ловко приспустив штаны, высвободила фаллос, и обхватив нежными пальцами. Стоять с наполовину надетыми брюками было неудобно, и сбросил джинсы на пол, а заодно освободил от остатков одежды и Музу.

Все это совершенно не походило на труд писателя. О книге на некоторое время придется забыть, когда тут такое дело. Пальцы заскользили по податливому телу, – словно глина, из которой можно слепить что угодно.

–Ты мой писатель, – прошептала, словно напоминая, чем собирались заняться. – А я твоя муза.

Сжал ее в объятиях. Такая близкая… такая прекрасная. С женой никогда не было такого чувства, хотя довольно часто, хоть и уныло занимались сексом.

Муза отодвинулась от него.

– А теперь давай уже займемся нашей книгой.

Серж прикинул, что продолжения не будет, но Муза повернулась к нему спиной и облокотилась о стол, соблазнительно изогнув спину.

– Начинай, писатель, сделай музе приятное.

Писатель прижался к ее заду, нежно и аккуратно ввел пенис в мягкое лоно. Обхватив руками груди, Серж начал делать неторопливые движения. Муза охнула и зашептала непонятные слова.

Отчетливо щелкнула печатная машинка, раз, другой и третий. Он в изумлении остановился. Замерла и пишмашинка.

– Продолжай, – сказала Муза, – не останавливайся. Это рождается наша повесть!

Продолжил движение, вгоняя в лоно фаллос, и не выпуская из рук грудей. Машинка застучала настойчивее. Вскоре лист вывалился из каретки, и тогда зажужжал принтер, медленно, словно пробуя слова на вкус, отпечатывая неведомо кем заложенный текст.

Муза застонала от наслаждения, и охрипшим голосом говорила «Давай, давай, не останавливайся, пиши, пиши, пиши, пиши!»

И продолжал писать, мял упругие груди с затвердевшими сосками, все ускоряя и ускоряя ритм. Когда понял, что вот-вот кончит, ослабил напор и несколько минут двигался вполсилы, а затем снова усилил натиск.

– Как же хорошо, – сказала Муза, – давай, давай, не останавливайся.

Принтер жужжал, как сумасшедший, печатая все быстрее и быстрее, зеленоватый огонек мерцал. Листок за листком соскальзывали в лоток и складывались аккуратной стопкой.

– А теперь финал, давай пиши финал. Пиши!

И Серж ускорился, не в силах остановиться. Муза под ним извивалась, словно пыталась вырваться, и это возбуждало сильнее. Сделал еще несколько сильных движений, высвободил все, что накопилось. Принтер, взвизгнув, как раненый, замолк.

Обессилевшие, упали на ковер у компьютерного стола. Обнял Музу, поцеловал между лопаток, и они уснули в нежной неге. Не было сил даже сходить в душ.

***

…Когда открыл глаза Музы рядом не было. Сергей лежал на ковре, подложив под голову джинсы. В окно светило солнце.

Сходил в душ, ополоснулся, сделал себе кофе. На кухонном столе лежала записка, отпечатанная на пишмашинке.

«Это было здорово! Повесть вышла восхитительная. Пошли куда-нибудь, не запирай в стол. В столе от нее не будет никакой пользы. Наша с тобой любовь написала очень хорошую повесть, ее нельзя прятать, нужно показать людям.

Я еще приду.

Твоя Муза».

В зале собрал листки из лотка принтера и лежавший отдельно у печатной машинки, который отпечатался первым. Повесть на 56 листах, которую создали вместе с Музой. Мистика. Такого не бывает, но вот они, эти листочки, лежат перед ним и ждут, когда их прочитают.

Перенес стопочку бумаги на кухню, приготовил еще чашку кофе, взял в руки первый лист и принялся читать. Стиль немного шершавый и рваный, но чувствовался, и нечего тут менять, ни одного слова. А главное – это была цельная повесть, а не разрозненные кусочки – наконец-то пазл собран.

***

«…Когда-то грезил великими мечтами. Упивался своим значением, которого достигнет в будущем… Мечтал о всемирной славе поэта. Вилен писал стихи, показывал друзьям. Вслух никогда не читал, открывал потрепанный блокнот при случае и говорил: «Посмотри, я тут кое-что интересное нацарапал».

К стихам относились, как к проявлению блажи, к нему самому – как к большому ребенку, который все никак не наигрался в поэта. Порой начинали по-дружески гоготать, пародируя его опусы.

«Пишешь? Ну пиши, пиши. Может, чего-нибудь и напишешь, Пушкин», – приговаривал одноклассник Сеня, с которым продолжали дружить после школы.

Ему больше нравился бесшабашный Есенин периода имажинизма, но товарищи упорно продолжали называть Пушкиным.

Терпеливо продолжал писать, за компанию посмеивался с Сеней над собственными стихами, как бы предавая их. Стихи на это не обижались, они не усели обижаться.