Читать книгу Женщина vs Дружба - Зоя Зведрис - Страница 1

– Что ты, моя ляля? Валяешься?

– Ага. Хочешь – встану? В танчики сразимся.

– Щаз! Увижу танчики – я тебя в такую курскую дугу скручу – десятому закажешь. Кстати, о заказах. Рюшик, у меня беда.

– Показывай. – Спиной к женщине, лицом к стеклянной стене, на раздвижном кресле примостился мужчина, чтобы провести бесстрастным взглядом нисходящее в реку солнце. Солнце скользило сквозь растрепанные долговязые облака, струилось, врывалось в гостиную, как ворвалась в нее изящная курчавая женщина с остатками пунцового гнева и пудры цвета слоновой кости на решительном лице. Белая дверь открылась и закрылась, солнечный блеск бросился навстречу женщине, окутал ее, проник в нее. Она улыбнулась мужскому затылку, окликнула его лаской, окатила ворчанием, позвала на помощь. Мужчина приподнялся, подпер ладонью поросшую черно-белой щетиной щеку, скосил глаза на монитор ноутбука, который женщина раскрыла перед ним. Она сидела рядом, на краю приземистого дубового столика, он ворочал бровями, выражая нарочитое недоумение. Он смотрел свадебные фотографии. Фотографии несли в себе изображение крашеной блондинки, большеглазой, горбоносой, триумфальное самодовольство переливалось перламутром на ее тонких губах, за нею тонул в пене белого фатина худосочный лысоватый молодой человек затравленного вида. Пролистав несколько снимков, мужчина изрек: – Ну, сказать на это я не могу ничего. Только спеть:

На меня в обиде цапля,

Вернула мне портрет

И сказала, что ни капли

Сходства с цаплей в снимке нет.

Обижаться не годится,

Ведь цапля – не Жар-птица,

А звери дружно подтвердят,

Что я не виноват.

– Андрюша! Я с тобой…

– Ты зачем за съемку бралась?

– Затем что картину можно сделать из любого! Сложная модель – это вызов. У меня был свободный день. Так зачем было отказывать человеку по причине трусости или грубости?

– Ну, и нормальные фотки. Не понимаю, в чем здесь вообще проблема и, значит, проблемы здесь нет.

– Проблема есть в том, что я – фотограф, а не пластический хирург.

– Верни ей деньги.

– Чтоб назавтра половина города узнала, что есть вариант эксплуатировать Яну Файтман бесплатно? У меня – не благотворительный фонд.

– Аргументы?

– В смысле?

– Что говорит заказчик? В чем претензия?

– Говорит: «Мне вас так хвалили. Я ожидала большего. Здесь совершенно нечего выкладывать в интернет». Из восьми постановок. Нечего! Пятьдесят кадров! Ей не деньги нужны были, а нервотрепка, потому что, скорей всего, Сатурн вошел в созвездие вурдалака. Ох, она мне крови попортила! Так взбесила, как заказ принимала! И вот я пришла домой вся злющая и делюсь злостью с тобой. Как тебе?

– Сущая подлость и недальновидность. Яна Станиславна, поберегите нервы собственному мужу. Имейте совесть.

– Андрей Александрович, если вы страдаете нервами, так этот пункт надо было включать в брачный контракт, – намеренно гнусавым, монолитным голосом произнесла Яна и Андрей Нужный преподнес ей миролюбивую улыбку. Тогда Яна настроилась на деловой тон. – Что на вечер? Кухня готова принять заказ.

– Нусь, ничего не хочу. Отдай мой ужин своим врагам. – Женщина криво усмехнулась, потупилась, плюхнулась на соседнее кресло. – Что такое?

– Рюшик, у меня заканчивается подруга, а я не могу решиться на окончательный разрыв.

– Лена? Пескарева?

– Угу.

– Понятно. Мои уши – к твоим услугам.

– Я не знаю, что сказать. Я не знаю, как так получилось. У нас были прекрасные отношения. За пять лет – ни единой ссоры. Но где-то с полгода тому назад что-то начало ломаться и разлаживаться с моей стороны. Скорей всего, это началось тогда, когда не стало Алины. Алина была лучшей, и на меньшее я не согласна. Вслед за тем, как Аля ушла из жизни, я выпроводила из своей жизни трех женщин, а Ленку оставила. В принципе, Лена – хорошая, но… Она изменилась, и в том облике, в котором она предстала передо мной на сегодняшний день, она меня не устраивает, отталкивает даже. Я хочу уйти и от нее, и не знаю, как это сделать. Я не хочу объяснений и сердечных ран. Мне не по себе, потому что придется совершить предательство, и я оттягиваю момент истины. Я наврала, что у меня депрессия и потому я не хочу ни с кем общаться. Сначала бурчала, рычала, теперь вот замолчала и не беру трубку. Она звонит раз в месяц, а я смотрю на телефон и поражаюсь ее верности и наивности. По всей видимости, она очень привязана ко мне. Лене Зайченко было достаточно одного непринятого звонка, чтобы психануть и расплеваться со мною навсегда. Притом что Зайченко вытеснила меня из созданного мною проекта, предала в такой малости!.. А Пескарева ни в чем передо мной не виновата. Она не виновата в том, что она такая, какая есть. Можно ли обвинять человека в слабости?

– При желании – да. Еще и как.

– Нет желания. Я не хочу обвинять. Обвиняют ради наказания. Нет никакой вины. Есть усталость и угрызения совести. Я наврала ей. А какой у меня был выход? Лучше врать, чем хамить. Все-таки у нас были хорошие отношения и она была добра ко мне. Она всегда говорит на прощание: «Люблю, целую», – а я разлюбила ее и мне неудобно принимать ее напрасную любовь. Она ничего мне не дает. Хотя б брала хоть что-то – так нет. Ничего из того, что она может предложить мне, мне не нужно. Ничего из того, что я могу и хочу дать ей, она не может взять. Я больше ничего не хочу знать о ее проблемах. Я не могу их решить, не могу сделать ее счастливой, зато она запросто может сделать меня несчастной. Сказать бы ей, сказать в глаза, не прячась за телефонной трубкой, но – увы. Мне, трусливой сволочи, это не под силу. Я чувствую себя сволочью, потому что поступаю как сволочь. И вот я сочинила депрессию и загородилась. Как сказать ей: «Отпусти. Мы слишком много знаем друг о друге и это обременяет нас»? Болтовня не есть залог большой дружбы. Скисла дружба, прошла. Так бывает. Да и в чем дружба? В воде, ступе и мобильном телефоне? Дружба в том, чтобы знать подноготную человека? Черта с два! Я не хочу, чтобы кто-либо знал мою подноготную. Я не хочу, чтобы кто-либо перемывал мне кости.

– Думаешь, она?..

– Скорей всего. Судя по тому, как она отзывается о своей куме… Разве я – исключение? Разве не давала повода гнать на меня? Или я – ангел? Я устала. Мне не импонирует ее настроение. Ты помнишь это слово – «импонировать»? Когда-то оно было модным на телевидении, во времена, когда из ток-шоу еще можно было почерпнуть что-то полезное для жизни.

– Были такие времена. Горе тем, кто их не застал.

– Аминь. Так вот. Все выгоды и преимущества – в прошлом. Я вру из уважения к прошлому. А тем временем мы обе изменились. Года полтора тому назад она начала говорить о себе: «Я – женщина нервная, пьющая». Я отрицала эти ее слова, а они оказались правдой. Она – нервная. И она… Как бы это сказать по-русски? She’s fault-finding.

– Придирчивая? – подсказал Андрей Александрович и, откинувшись на спинку лилового кресла, погрузился в полуслепую дрему.

– Не то чтобы. Чуть другой оттенок. Она спешит видеть в людях недостатки. Это – действительные недостатки, но она спешит видеть только их. Нарочно. Ей так нужно. Она прячется в них, отталкивается от них. Они – ее опора. Если люди вдруг станут безупречными, она рухнет. И такой подход к обществу меня уже не забавляет. Она была забавной, в ее язвительности были остроумие и комизм. Я смеялась от души. А теперь она превратилась в бочку дегтя и мне не до смеха. Совсем не смешно. Нельзя жить с такой закопченной душой. Впрочем, она – рябая. Нельзя сказать, что она закопчена сплошняком. Там есть и масса белого, незапятнанного, светлого, но она слишком часто стала угощать меня коктейлем из нечистот и мне больше не хочется этого терпеть. Мои силы истощены, и при малом их количестве они стоят слишком дорого, чтобы тратить их на терпение. Я стала крайне рассудительной, бережливой. Я изменилась. Она изменилась. Или раскрылась. Может, она всегда была такой, просто я не знала ее такой. Вначале она была гораздо приятней. Вначале я была так счастлива, что нашла ее, но начало прошло, а настоящее кишит негативом. Все у нее плохие. Никто ее не понимает, никто не ценит. И на все это ей нужно возражать, хвалить, льстить – врать. Нет, она не злая. Она – очень отзывчивая. Она способна оказать помощь. Верней, там так: больше желания, чем способностей. Вроде, и хочет как лучше, а получается вред. Есть сказка на эту тему. Подобрала бабка подбитого сокола, выходила, откормила. Тот очухался, но бабке соколиная наружность показалась неподходящей. Она взяла и подмарафетила его по своему усмотрению. Когти подрезала, крылья, клюв подпилила. Ну, сокол и сдох. Сказка называется «Дружба дурака хуже ненависти врага». Нет, она далеко не дура. Она читает публицистику в интернете и помнит прочитанное, не то, что я, склеротичка. Вот потому она и бьет меня в спорах. Фактами. Цитатами. А у меня факты переплавились в сентенции, сентенции никто не уважает, а факты упрямятся. Ой, у нее пуленепробиваемый лоб! Ни одно мое назидательное слово не дошло до нее. Ей ничего не докажешь. Отопрется от всего. Зачем она пререкалась со мной? Это были такие яростные выпады, что ход моих мыслей расстраивался совершенно. Я не могла провести ни единого слова сквозь ее канонаду. И когда она, наконец, умолкала, мне уже было нечего сказать. Да и незачем. Возможно, она так неотступно опровергала меня потому, что я чем-то мозолила ей глаза. Если человек постоянно мне противоречит, значит, он даже не пытается меня понять – он утверждает себя, и в этом самоутверждении сметает меня с пути, растаптывает. Хоть иногда, бывало, она протопчется по мне, а потом перезванивает и говорит: «Яна, ты права». А мне без разницы, подтвердит кто-либо мою правоту или нет. Я знаю и вижу, как оно все есть, что бы мне ни говорили. Что ты ржешь? Да, это – самоуверенность, оправданная самоуверенность. Кое на чем я собаку съела. Я вижу людей. Пусть люди говорят, что хотят, но я ясно вижу правду, вопреки любым рассказам… Рюшик, как бы там ни было, мне совестно! Это такое хамство с моей стороны, такое предательство, такая трусость!