Читать книгу Замтийсские сказания. Имена - Зувус Сувуз - Страница 1

Угостите ее маслом, слишком сухо говорит! Ни ест, ни пьет, иссохла вся, да мечется лишь в потаенном беспорядке. Зувус Сувуз

Ваши печали в пункт "Смекалки" не довезут и импортные санки. А если те и вовсе не забросят вас, то непременно из-за драм разорится ритм свободы. Зувус Сувуз

Реальность – транслаборатория, жизнь – предел гостеприимств, судьба – кошелек "Натур", а время – эхо "Свобод"! Зувус Сувуз

Амбиции – кости "Свободы", которыми запасаться нужно заранее, и хранить их рядом повсюду, ибо аварии "Чувств" регулярно забирают подобные из тела "Времени". Зувус Сувуз

На берегу "Ошибок" одинокий смысл продрог от сквозняков "Печали", еще мгновенье и тот свалится в реку "Мятой врали", а кто его приметит, ступая по мосту всех "Жертв", сил уж не отыщет, а за мораль сию получит хиленький портрет с билетиком в погибель. Зувус Сувуз

Ледяные тропы и имена "Грез" – мои друзья. Пир примет и фокусы "Света" – традиции "Мира", и те уже не для меня. Я вне очага "Переборов", и за истоками "Войн". В хлев "Суеты" не нагряну и в худшем потом, где не вооружусь устаревшим топором от невинных причин даже затем. Завистным потемкам не улыбнусь, а преданность "Сил" спрячу подальше от чужих кож. Свой багаж "Нош" брошу в море лихих "Не свобод", и поплыву к парящей могиле "Любви", против ветров глупых "Мод", и пусть даже на туче ободряющих "Слов". И уж там айсбергам "Оваций" меня не отвлечь, погодам "Неизвестностей" не одолеть, струнам "Опасностей" не сыграть мою смерть, вкусам других континентов не заманить мою месть. От тайн вот-вот отвернусь, превосходствам "Удач" насовсем распахнусь, я обязательно раздобуду всех "Счастий" куст в мастерской удивительных "Чувств". Айси Риаппа

От пломбировщика "Безвремени", Жинн Рбаго

Моя планка – обзор бдений о Замтийсском море, чьи параэксцессы все еще Отсрочены, с чем и заморожены пранеугоды, и хвала могуществу тех, кто обуздал его капризное умишко с странной душой. Уныло неимоверно все, механические улучшения, устаревшие ингредиенты зажатых смыслов, ослепшее счастье, и капризы перемен!

А теперь к сути, то, что я отыскал в останках лачуги Зувуса Сувуза, удивило и порадовало меня, я о байках сих конечно же, они конечно всесильны, и то ободряет накрепко все пропорции свободы, да души. Признаю, талантливо в частях закручены гайки-проныры, и взбиты для выгод излишних упругие поводы.

Этот зловещий бардак-мрак только и пудрит шифровкой-стараниями вердикт света, остаток "Уместности", и зря, его вот-вот накроет и раздавит приширочайшая мантия наивысшего "Мира". Грандиозная персона легендарных феноменальностей состряпала сию копию всех наисходнейших правд, пусть и далее поражает немногих, сказания всем подряд не предстают своими дарами-находками ведь, коей мы и далее будем поражаться, а плоды ее причуд ценить и принимать наградно, потаенно и без корректировок.

Сии фантапеснопения – яства для предприимчивости, опора для мотиваций, и другое нужное иное, взирайте и утоляйте друг друга примеченным!

Пусть все злобыши таки и предстанут никогдашами, все ведь к этому и тянется.

От славоведа и исследователя "Непопулярностей", Декуп Не-Фекк

Скользкие отрывки чтива попропитаны фантастическим светом, чьи страницы чересчур раскованного формата откровенных натур заестественности чересчур уникальны даже для популярности мистик. Сказания довелось читать, не более раза, там все не по границам потаенного ума, перепрошит весь замысел удач и переиначены послания бывших успехов, всяковсяких и либо-когда. Не перестаю умудряться задаваться вопросами о том, насколько в байках этих все персоны добрее и милее, ведь внутри Заттры все пропитано обстоятельствами и факторами, а истины их отретушированы не единожды, но пропорции уместностей точны, заранее подтверждаю. Любуйтесь и цените, легенды сии и впрямь необходимы каждому повсюду, их мудрости способны как исцелять раны преданности, так и реставрировать поломанные выгоды! Много не планируйте, более созидайте.

От фанатика "Притворств" и спонсора "Каверз", Созлиг Каф

Приветствую вас о проницательнейшие! Иным даже не отчаиваюсь выставлять свои рекомендации к этой клумбе всех загадок на 7 обложки книги, первые 6 исписаны подобными мне, на них разные рекомендации, их мне и не разобрать. Я собираюсь в своем интервью, и мнении по совместительству, вас проснабжать удивительным знанием, того, что именуется как Заттрийсская жизнь и изъятая воля.

Книги о Замтии томят в себе и грезы прошлого, и имена будущего, откровения нынешнего, и эхо дальнейшего. Заттра – конгломерат "Параукладов", а ее содержимое – фантамагическое наследие!

Я жилец суши "Разгромов", где заведует только перестройками наша знаменитая Эхза Ваввум, это ныне 4 континент. Замтия слишком цена, она словно душа самой Заттры, в то время как 1 континент – ее сердце, 3 континент – ум, 4 – характер, остальные же – все другое, кои перемалываются и исчезают регулярно, кстати потому и легенд о ней слишком много, хотя не совсем, их крайне мало.

Описанное в поучтишках – лосьон для проков, который не устареет уже либо-когда! Сбытносшибательные скобы для ран сверхъестественной нормальности уже не те, какими плодились раньше, да и нить для располневшей всеугодности теперь горазда плутовать с мечтой, потому хватайте эти прекрасные формулы и пренеприятнейшие схемы, да стряпайте свое настоящее в свежем и обоюдном теперь, где бы оно не находилось, как долго, и сколько бы не продолжалось потом, всюду оно будет одним и тем же, пусть и не сразу, но предстанет общим другим.

От разорителя "Стокового шока" и аккредитатора "Феноменов", Мшелл Нифаум

Сказания, сказания, сказания, о них судачат все, до океана, и в его центре, за ним, и даже под ним, как и над тем. Живо засыпанные крохи нетленных смысловых слепков в феноменальном сплетении эксгумированных кривд – выдающийся аккомпанемент твари "Утешений", пусть и в названии иное утверждается, и этим бьюсь толково лишь о них. Выпяченное из всего эхо донора "Троп" несправедливо выделяется в обшарпанных аргументах среди грациозных фобий твари "Поправок", и то слишком ушаблоненный фасон, пусть даже в макулатурке сей выдано вовсе о другом, хотя есть упоминание и об этом так же, но слегка, да и в следе к следующей книге. так лишь.

Не скрою, миниатюры в книгу вмещены под ритмы мистерий, природа событий чистейших стараний, но искусных пород, а виражи "Исключений" – атмосферный флот.

Замтийсские истории – украшения из советов для амплуа души, коим рекомендую лишь симпатизировать, а там и наслаждаться их любезным боем за скользкие блага, кои непременно достанутся и вам.

От собирательницы "Предостережений" (изобретательницы оберегающих париков и магических оттенков), Ретии Счелк

Описывать неурядицы тяжело, но делать это необходимо, потому этот Зувик Вусик Сувог грамотно поступил, и старательно зашил все эти гадости в одной магической фигуре с голосом "Затражений". Все его кратцы-замыслишки подлинны, краем воли их навещаю часто, написаны те и под моих потомков, и под родителей. Сказания цеплехонько поучительны, теперь себя только успокаиваю ими, хотя во многом нелепьи повязана из-за своих же пристрастий с отчаяниями, к чему стремилась, в том и забылась, увлеклась пылом интриг и похоронила себя в тот же миг. Байки сии как выручают от раздражительных мук, так и своевременно ярость приметную прозорливо студят, потому советую их ласково терпеть, да и вниманием по чаще греть, за ними лишь дары грядущих пород сего странного времени.

От капитана "Утрат", Зоау Неалла Филфи

Отслужил несколько десятилетий злыдням, сообществу "Отказов", за кои только рухнуло здоровье и поистощались знания, а взамен ничего не получил из ценного и нужного. Не буду таить, вскоре перешел к другим, в тот момент когда случайно подобрал какую-то брошюрку, уже и не вспомнить ее названия, но та учила разному и быстро, именно ее кстати впоследствии и пришлось пожертвовать в покоях волонтеров "Мира", самым ценным тогда лишь она и числилась, около останков механической ласточки ее подобрал, старой оказалась, наверное кто-то пытался воскресить робопочту.

Материальчик вам пригодится если добро сдалось подле вас, боль разрастается в бунте всех лет, храбрость растерзана винами многих, воля раздавлена падшими силами, смекалка иссякла из-за пожеванных и выцветших выгод повсюду, а надежды подавлены от избытка каверз хламовиков.

И и иное вам сообщу, бедствий не мало было получено из-за записных диковин о Замтии, их нюансы так и ввергают в эйфории "Чудес", причем моментально, даже и не полагал что россказни настолько смышлеными могут оказаться. Сами хроники – великое посмешище невыгод прошлого, и столбы признательностей почвоведши всех здешних магических сред, то однозначно и верно.

Фрагмент 24 Изобретательный миг

Тучестряп, кожный дождь и милые сны

Виэж Ней Фрем, несносная, но известнейшая кладоискательница в скверных далях, отправилась в очередной тур по неизвестным местам за грандиозным чудом, к коему ей наидешевейше продали карту с правами-банкротами. Персона не выстраданных измышлений сразу приняла опрятный сувенир, да и в растерянность упала, ведь ей сразу же сопротивляться магическим характером начал сий предмет. Милочке помогла лишь экспедиторша "Проверок" Схим Таммау, та утихомирила сама карту своим кольцом "Сбоев мистерий", и уже с границы ту спустила на ковре из морд псов без нареканий, откуда та и принялась мчатся, то на огромной медной цапле и с самым шустрым интересом.

Рупор, кой той выдала экспедиторша, чтобы при симптоме первой же угрозы кричала где остановилась, куда ей тварей опознавиков то вызывать, девушку сразу невзлюбил, она ему привиделась жадной и жестокой, упрямой и угрюмой, потому-то он и не возжелал ей подчиниться, его мастерило чудище "Самооценок", отчего и гордым был, но та с ним совладала, ведь при ней с собой была мазь "Послаблений", той натирала слишком болезненные места.

К ночи отчего-то карта расклеилась, а пристрастия милочки испортили рупор, его магические напыления осыпались, рукоять отвалилась, корпус раскололся, с тем и девушка перестала говорить. Довольной та стала внезапно к утру, когда кто-то той в уши стал шептать о чьих-то снах, когда и случайно отыскала нору, где громко храпело миниатюрное нечто.

– Покинь просторы, тут находится гостинец для моего утешения. – высказала та, толкая чудище ручкой из корня розы. – Поспеши, терпения моего на твою лень хватит лишь на кустик секунд.

Нечто приподняло лапным хвостом золотые веки, привстало с поеденных туш 10 лисиц, откинуло в сторону кости заблудшего отрепья, вроде бродяг, гаркнуло на весь край, да тут же обратило крикунью в невольную тучу, кою вытолкнуло за толщи берлоги и ринулось за ней в пляс.

Девушку монстр гонял по небу несколько дней, пока из нее не хлынул кожный дождь, после чего обрушило ту на свою сырую нору, а потом и успокоилось.

Испускатель туч был рад проучить надоедливых путников, ведь их гнусный нрав регулярно лишал его сна, отнимал толщи сил, и губил путевую выдержку. Теперь нечто лежит на кожной тучке, и бед не встречает, а времени и вовсе не замечает, лишь спит и все услады в парасветных кладах сих недр вдыхает.

Край "Исправлений", точило "Бессмертия", и пленые чудища

В заточении из неукротимого грязеурагана находятся вещица одна, ту укрыли от губителей Мер, и Амукк, существо "Деликатностей". Не единожды то нечто внутри пыталось овладеть симпатиями магического реквизита, да так и не сумело его изловить, вихрь искусно ежесекундно прячет реликвию в складках чумазых стен, да и неустанно дразнит желания чудища в своей ревущей утробе.

Внезапно изделие поломалось, а вскоре и землеворот иссяк.

Существо без раздумий разгромило стены, подобрало вещицу, и пустилось в бега, так и круша нижними лапами какие-то драгоценные забарахлившие вдруг сердца, кои и запускали сию непогодицу-клетку.

Едва чудище собрало изделие, на ручке того инструкция ведь была выгравирована, как того тут же вывратили в фигуру нечистот, и ту некто огромным хвостом доставил обратно к разбитым стенам, тот спустился с молочно-лавовых небес, куда и доставил вновь сию вещицу, и через мгновение тот уже в затевающийся вихрь поместил иного страшилу.

Сам надзиратель лицезрел происходящее в своем ледяном коконе, кой так и плавал по кожным лугами внизу, хвост же где только не тянулся и не пролегал, гигантским был слишком.

Вскоре надзиратель уснул, и тут же очнулся монстр, то от удара вещицы прямо ему по носу. Страшила изловил изделие пастью, слишком большущей та была, да и принялось моментально точить свою смертность до бессмертия.

Едва нагрянул рассвет, как очнулся надзиратель, и ахнул, все сердца были съедены, следы куда только не вели бугая, а небеса перепачканы каким-то жидким зловонием.

Добравшись до шахты "Иллюзий", старец застал нечто за игрой с собственной ненасытностью, а там и оказался переточенным бессмертием в смерть, оттого и тут же канул в небытие.

Монстр долго тут плутовал со своими предпочтениями, а когда край в негодность завернул всеми красотами, тот отправился прочь, но выйти за пределы не смог, их не отыскал, сам же тут вскоре и сгинул, от силы своего аппетита, кстати тому от страданий пришлось так же и себя обессмертить.

Надзиратель точно как и сии монстры ту заперт был, он сам провинился, и тех доставлял кто-то с небес, не иначе.

Край исправлений кто-то отреставрировал позднее, а тут объявился двойник сего надзирателя, останки обоих же куда-то и кто-то уволок через отверстие в стеклянных недрах, после чего то некто запер на механический глаз-люк.

Существо-достояние Заун и равнина "Несчастий"

Его просили о многом, собственно ценили за верность пользе, да только. Создание, кое называли чудищем, было благородным, существовало лишь четырежды в год, затем сбрасывало тело в ближайший ров "Знамений" и лихо улетало потаенной нуждой, выручая каждый раз лишь золотыми чудесами! Временно гостило нечто на равнине "Несчастий", откуда и падали, спускались, ползли, мчались несчастья, там их само исправляло, прятало, и сокрушало давлениями своей волшебной натуры.

Заун стал благородным только из-за того, что поел кости первоволшебника и жертвы живых технологичных пород фантазий, с коими за раз заполучил его чары, душевные задачи, да и таланты с преданностью сверхъестеству, а был вовсе не таковым, безобразным, жалким и иным, впрочем и сама равнина была тварепарком, в котором колдунишко обучал магических тварей фокусам параформации своей сути и вычищения ее мистической стихии, после смерти колдуна монстры загоревали, и слегли от несчастья, так путному и не научились ведь, а долги времени – оттенки своих жизней и бытностей попролили в этом открытом учреждении "Навыкозанятств" с лихвой, так низменность превратилась в захоронения тех кто учился тут, затем тех кто навещал этих, а там и тех кто навещал последних.

Равнина испускала трагедии, ими и питалась округа, счастье ей чудилось чем-то противным, потому она ему и не дозволяла рядом с собой заводиться, частенько забавлялась взбалмошными проделками и гиблыми утехами.

В очередной предпасмурный вечер, увидев старичка, крайне взбалмошного и весьма впечатлительного, того, кто не терпел не ровной земли, а так же избегал возвышенностей, равнина вмиг подросла на пару метров, а вширь расползлась на пару пар, да принялась выжидать деяния-утешения для всех своих дремучих причуд.

Старец остановился, пройти тот возле возвышенности не мог, а от мысли подниматься с хрустящей спиной, ему стало внутренне худо, отчего и рассвирепел, то на упрямства бугра и пообещал отомстить, а сам развернулся и рухнул от посланной тому глыбой последней немощности сверху, капризами равнины.

В краю чудищ полно, но к горе приближаться не каждый смел, подбирать плоть чью-либо, или уносить прочь останки кого, так что в очередной раз, когда вернулось существо, тому пришлось старичка на вершину отволочь, сам их в итоге и съел, Заун не особо то и жаловал престарелое угощение, но все же раз равнина одарила его провизией, кою тот не вкушал издавна, то он так ею и утешился, а через мгновение вновь изменился.

Существо тотчас стало ворчать, поседело, тело его захрустело, на равнину отчего-то был зол, при первом же ее плутовстве, точнее спуске широкого слоя ошалевшей грязи-перхоти на себя же, тот встрепенулся, и начал рыть вглубь нее, видимо собирался поесть все ее кости, коя внезапно начала внутри себя все те от середины в стороны пихать, и отгораживать их валунами.

Заун, кой ежемгновенно натыкался на кости всякие, ел их и еще пуще погружался в зловещие страсти, а поскольку внутри тех содержалась магическая агония, то из-за той тотчас изувечилась и его суть, коя тотчас стала немощной.

Монстр добрался до дна, где слег, и глядя на свет сверху, принялся вспоминать как выбирался из глубокого рва, но так и не вспомнил. Прошли годы, тот выбраться так и не сумел, равнина давала тому кости, и сама очищалась настроями, пока монстр продолжал портится.

Затем явилась некая дама с какими-то магами, и рассеяли равнину, перед тем забрав уцелевшие кости, после чего двинулись к северному берегу, где планировали разбогатеться свежими видами своих прислужников и запастись теми, кто будет снабжать их упрямства лишь своими исдыханиями, в погоне за скоропортящимся счастьем-мигом в удовольствиях-непредсказуемостях.

Заун не дожил до этого мгновения, а его кости лишь и не тронуты, равнина позаботилась чтобы их не нашли, перед забвением, то кстати проделала из-за отгадки, та ведь и стала собой лишь из-за подобной участи-мании, она знала что эта охапка колдунов, и для чего им чужие останки, кстати именно они и причастны к наплывам в ней продолжительных несчастий, пусть и теперь уже в прошлом.

Тропа, пень и бремя

Глаферъ, мужчина со скрупулезной жаждой всежелания, вызнал, то ближе к вечеру, у Дисмании, ей он частенько чинил крыльцо, кое сам же и ломал по не осторожности, как и обычно, про местечко одно, которое находится за некой тропой, в коем живет семиглазая девушка, она мастерица исполнять разные прихоти, как например устранять жажды, да другое, а могущество свое держит в серебряном кувшине, тот же стережет ее преданный крот в низеньком погребке, собственно старушка о той вызнала от соседки, коя ту встретила при каком-то случае, по ошибке избрав не тот путь.

– Договориться с существом не просто, но если ей угодишь умением или еще чем, то непременно отблагодарит, воздаст прихотями, а нет, скормит тому же пню зверств, на ком частенько восседает. – выдала сразу, смакуя предстоящее приключение своего знакомого, коего родственником называла.

Мужчина за слова бабки вмиг починил ей шкаф, и табуретки, кровать, и даже подоконник, обожал все необычности внешностей, да и где только не искал себе жену, но удивительной обаятельности лишь, и без ужина двинулся по узкой тропе к плотине, на границе 2 краев, из завалов веток и щебня. Шел он впоследствии выбора несколько часов, за то время его будто предостерегало зверье всякое о каких-то невзгодах и драмах, падая на него, выскакивая, даже швыряясь чем-то, но Глаферъ тому внимания не подал, поддался надежде на прелестную выгоду для себя, хотя и с собой взял только сетчатую наволочку с фиолетовым фундуком, и уже после остановился у того самого бревна "Зверств", кой не приметил из-за путаницы с поворотами, тех вдруг стало 9.

Мужчина огляделся, и умывшись в утре, то быстро настало, поправил пояс, да выдал сожаление о том, что отужинать не успел, а ведь старушка ему сочные языки бобров предлагала, прожаренные с дикими ягодами, на что тут же возле стареньких ботинок увидал зажаренные языки тех самых бобрят.

– Отведай, скорее, и я встречу тебя, приму всеми любезностями! – прошептала девушка словно из какой-то насыпи локонов-травы под пнем.

Мужчина поднял лакомства, удивился неладному, угостился теми, и тотчас затеял увидеть потемки, оттого утро обратилось вечером, а там и одинокие тополя в огне, потому они позади тотчас заполыхали, то вдоль узкой тропы, коя внезапно по требованию путника предстала чьим-то расплющенным и ароматным хвостом.

– Встань и отвернись. – пробасила незнакомка, выжидая уступок чужака.

Мужчина отряхнул водолазку от жира, привстал и присмотрелся в даль, а там вдруг отчего-то закричал.

Пень превратился в палатку-аквариум, на коем восседала дорогуша, и какими-то небольшими каменными вилами, по метру, колола незнакомца, тем намекая что уже пора обернуться.

Мужчина тотчас проникся чувствами к дорогуше, протянул ей сетку, и предложил той все свои чувства в обмен на ее симпатии и остаток времени.

– Заходи, мои ласки тебя навестят позже! – выдала та, улыбнувшись глядя на лакомство для нее.

Девушка ль вырвала вилами из рук мужчины сетчатую наволочку и швырнула позадь себя, где лежала горка с испорченными яствами, то от других путников.

– Твое разочарование не заютится в моей преданности. – сказал чужак, двинувшись к рычащей палатке, явно ревностной.

Как только мужчина приблизился, из палатки вылетела челюсть-капкан, да и на кинулась на того, отчего гость заревел просьбой вырубки пня, но лишь милочка сверху тотчас усохла, пока сооружение медленно затаило текстильными слезами.

Мужчина подобрал милочку, да и поволочил к себе в дом, она стала немощной, и он до самой своей смерти ее выхаживал, та бессмертна ведь, и коя после тех забот только пряталась от света в погребе, он почему-то резал ее кожу, голодая, и вспоминая мужчину, коего сама полюбила, где много пила, слезы ее жилища ей ее крот преданный носил, а того кормила своими кожей и поила волосами.

Дорогуша мужчину похоронила в погребе, где и основалась сама, в объятиях трав и листвы, коя перечила порче чего-либо, те насобирал заранее этот уже не чужак.

Милочка до сих пор безустанно поет своему возлюбленному песнопения о тех, кто возжелал ее ласк, а предложил только свои терпение, обещания, и азарт, что в ее лачуге только позорят собой некий матрас, и жаждут покоя, тот их изводит всеми паниками, кои та хранит в атрибуте ложа слишком давно, так же и теперь.

Часть 25 Ржавые ноты!

Кружка с подвохом и сладостные материи

Куфан, он же чудище "Антимистерий", забрел в долину разорившихся ведьм, где и мигом встретил одинокое дитя, кое было пленником последней ворчливой старушки, и уже сгинувшей в зловонных пристрастиях худшей растяпы.

Мальчик был упитанным, а чудище голодало.

– Ты гром? Зачем ты принес в мой мир непогоду? – спросил мальчик, ринувшись прочь от бурчания желудка монстра. – Кань в скорейшую даль, тебя тут не примут мои гремучие матушки. – прошептал тот, то и дело спотыкаясь о камни, попросту чем-то накрепко склеенные вставные челюсти.

Монстр изумился такому, тому скучно вот уже месяц, до того его веселила механическая нимфа, но увы, та поломалась, и бугай ее оставил у какого-то мусорного кустарника, то по пути сюда.

Куфану пришлось выискивать Мапусу, мальчик ловко прятался, то при помощи невзрачных драгоценностей тех самых колдуний, парил ледяным цветком, катился механической птицей, скакал каменным бугром, ползал жировым пламенем, но все же тот его схватил.

Оттого и налетели души умерших бабушек, кои лелеяли мальчика, что уволокли прочь от серобурмалиновых причуд пристрастной семейки ржавых чинов, да и принялись буянить внутри туши верзилы, в кою мигом наведались с гневом и пылом.

Куфан обезумел, отстегнул пояс с каким-то стаканом, в коем находилась вязкая субстанция, а тот выронил тотчас, да и бегло против неопознанных духов испустил волну антимистерий, после чего представился мальчику, кой уже изучал содержимое емкости какой-то минеральной веточкой.

– Это твоя свобода! – сказал мальчик, вдруг принявшись есть будто солнечный мед, кой заладил судачить о каком-то высластии.

Через минуту Мапуса начал засахариваться, а бугай корчится от каких-то внутренних аномалий, погода же принялась уходить в какой-то треск, а улицы принялись облачаться в приторные доспехи.

Куфан наблюдал за рохлей около 5 минут, после чего с трудом приблизился, мальчик предстал аппетитным изваянием, коим внезапно затаял, то из-за приближений чудища, с тем завывала округа, а воздух загаркал загадками.

Существо раскололо скульптуру, да и забило теми кусочками кружку, кою на пояс пристегнуло незамедлительно, и тотчас продолжило странствие, тем временем смазывая своей пупочной серой ручку сосуда, и что-то в него бормоча.

Мальчик восстановится обликом через сутки, а монстр обратится в изваяние сам, кое мальчик потащит обратно, и будет играть с тем долго и щедро, рассказывая чужаку о своей необычной жизни, да содержимым кружки питая свою густую и длинную шевелюру.

Птица "Передряг" и грим от несусветиц

В город золотых водорослей Хардуж пожаловал юноша, Гисма, тот прибыл неизвестно откуда, и при пробуждении фонарного гигантского цветка, в центре городишка. Тот обошел все разрушенные здания, да и остановился в одном из самых запущенных, тем местечком оказалась бывшая швейная фабрика.

Юношу никто не встречал около недели, за кою городок охватила магическая волокита, стали пропадать участки, в домах зазвучал парализующий гвалт, дети перестали рождаться, старость предстала двойной молодостью, животные в одночасье слабели.

Спустя несколько дней и ночей, то вдобавок к предыдущим, Гисма явился к фонарю, в кой живо выместил некое сияние из своих уст, да тотчас принялся кружиться возле изделия.

– Пожирала уютов! – закричал неподалеку некто, увидав витиеватые причуды незнакомца. – Объявился виновник зачарованных беспорядков. – продолжил с ненавистью, избегая всякие странные незваности.

Тут же к фонарю сбежалось население, да принялось что-то выпрашивать у чужака, предлагая ему покинуть городок и вернуть сюда тихий и приятный мир.

– В ваши комфорты пожаловала птица "Передряг", за коей охочусь несколько лет, не покину вас без нее. – вымолвил тот, ежесекундно плача, и теми слезами окропляя стены меловых заведений с гранитной крошкой -покрытием площади. – Расходитесь, скоро все исправиться самостоятельно. – добавил, проявляя следы огромной пакостницы жидкостью своих глаз на сжимающемся и разжимающемся через каждую минуту лице.

Сам юноша о себе заявил лишь то, что с 10 дней гостит здесь, и что скоро оставит тут грим магический от всяких напастей, то благодарность за гостеприимство, после чего продолжил видоизменять город какими-то загадочными деяниями.

С десяток людей Гисме не поверили, те только недоверием окинули его недружелюбный тембр, ведь чужака они не знали, но и даже потрепали немного, да и разбежались тут же, едва фонарь взорвался, а к сборищу явилась жуткая птица.

С каждым часом в Хардуже усугублялась обстановка, с каждой минутой горьких невообразимостей в недомоганиях жителей становилось больше.

Дневальные и ночевые, смотрители за окрестностями, долго гонялись за птицей, что лишь мощью тембра пыталась юношу превратить в свой след, в те обычно превращала всех кто ей был не мил и попадался преградами, та от него издавна избавиться желает, а там и прекратили попытки, то из-за некоей пудры, коей незнакомец с трудом вымазал разбушевавшуюся волшебную верзилу, после чего обуздал ее силу косой из острых и длинных трав, да вытряхнув из карманов короба с гримом принялся уходить прочь.

– Омажьте дома с вещами порошком, и приманите обратно милые уюты в свои жилые жилы. – высказал некто, возвращая исправность фонаря постукиванием зубов.

Жители проделали то, что им посоветовал путник до темноты, и уже ночью наслаждались непривередливым благополучием с повышенным счастьем.

Те растранжирили зазря весь порошок, да и через пару суток нагрянул ливень, тот смыл грим со стен построек, а его влага растворила тот на вещицах, оттого и вернулось не заманчивое в эти изумительные просторы, но слабого ранга, да вполне стерпимого всем.

Юноша же в своей телеге, кою куда-то волочила верзила птица, она и талисман его детства и завещанное нечто для его смерти, только дразнил неких чумазых малышей из сего грима чудаковатыми страшилками, да и плел клетки из ядовитых веток, в кои вскоре поместит магических существ, кои регулярно крадут у него его необычное потомство, кстати где все они прозябают тот знал еще до рождения.

Местечко волшебных капризов и оплошность старых сюрпризов

К сокровенному склону Задумок ходят лишь дети, те забавляются мудростями песчаной ли напасти, коя мигом всякого вблизи снабжает толковыми подсказками по изобретательности и увеселению. Те с утра до обеда потешаются над стонами огромного парящего лика из трав, кои предстают неизведанными существами и чудесными безделушками, и заполучив то, шустро отправляются по домам, пока все то не развеялось, что и происходит к уже вечеру.

Некую возвышенность окружает прожорливая стена из пыла "Трагедий", через кою пройти могут только те, кто невинен настроями и бережлив душой, иных же та сразу обращает в трусов, кои бегут впоследствии отовсюду, и гибнут от потерь сил.

Махонький клюв, кой и испускает дуновение-дыхание из трав, чтобы лик наблюдал за происходящим сверху, да находится в центре поприща "Чудес", внезапно подавился флакончиком с бальзамом, тот же в каком-то подпесочном полиэтиленовом желудке хранился издавна, что выскочил и покатился вниз, потребовал от лица приметить его, и утром детвору попросить вернуть ему тот, на что лик не восперечил, а принял озвученное.

Бальзам двоякого заображения изготовлен по уникальному рецепту монстра Рецептур, кой умелый изыск знатного ремесла так и израсходовал на всевозможные чудеса не заброшенного настоящего, да и отчалил ото всех в другой слой заисходящего, о нем слышали лишь единицы, кои слишком стары и немощны для рассказов, его исканий, и смаковании пожеланий о том.

К утру, когда детишки прибыли, из флакончика разлилось нечто, кое напоминало фантастический ручей, где плыли буквы из каких-то несусветных языков, и из коего что только не выползало, но тут же растворялось, время с светом здешние не принимали визитеров из несуразиц далекой неизвестности.

– Изловите флакон, и доставьте в клюв! – выдал лик, направляя в сторону детишек тучеобразные плотики, с минеральными сковородами-веслами.

Все прониклись к азартам, да и изловив то над своими головами, под обещания лика что выдаст им удивительного со сроком в месяц, принялись опускаться и погружаться в ручей, да грести к дрожащей вещице, коя отчего-то не тонула.

Внезапно из ручья повылазили деревянные ведра с хвостами и языками, да теми попытались флакон на дно затянуть, но те как и детишки его изловить не сумели, тот вдруг начал исчезать, и появляться, причем скрывался на пол часа, и показывался на 5 минут только.

Вскоре всплыли страшные рыбы, с глазами лис, хвостами слонов, языками жирафов, лапами муравьедов, мордами гиен, да принялись топить хотя бы детей, но лик вытянул сам флакон чудными вихрями, оттого те вместе с ручьем и заволоклись обратно в сосуд, где тотчас стихли.

Детишки же оказались в вещицевороте, кои сами тех поволокли по домам, под кривлянья каких-то магических гримас растрескавшегося лика, кой с нескончаемой неудачей пытался задуть флакончик в чмокающий клюв.

Совсем скоро лик канет в трещину сосуда, а клюв рассыпется, флакончик подберет какая-то девочка на парящем зайцеорле, Шалла, кою уже через сутки отыщет на дне ручья ее дед, что и поведал под сном дорогуше о сей вещице.

Затем же старец запрячет, то впоследствии, сий сосуд и будет долгие годы тосковать по своей внучке, пока сам не умрет, с тем и изделие навсегда станет потеряно для тех, кто его спустя века начнет искать.

Спица "Событий" и ее жажда смертей

Журат, некую спицу, кто только не пытается заполучить, где лишь не искать, и как только не вызнавать о ней от кого-либо.

Изделие особенно, оно из локонов мер способно плести изумительные начала предстоящих событий, как впрочем и распарывать останки отслуживщихся ситуаций.

Спица покоится у наследницы оловянного берега, в ее поднедровом чане-жилище, где она уже не живет, та плавает вдоль берега на махоньком пароходе, вместе с гардеробом запредельных свойств вещиц вперемешку, кои давно перестала примерять под знамения неряшливого и непостоянного времени.

В ночь, когда милочка спала, на берег явился бугай, да и угодил лапой в нору, где она и застряла, в том чане, потому и расшумелся, да девушка крепко спала, не пробудил ее этот вой.

Монстр высвободил из заточения лапу, да прихрамывая ринулся прочь, зашвырнув в судно сим чаном, и потопив тот в океаных потемках.

– Анн-Ккр-Лбб – изнемогался монстр от боли в лапе. – Ффе-Ддж-Ццу.

Вой вскоре услыхала старушка, потому и разбудила свое магическое ружье, кое само выбирало цель, само метко стреляло, само поедало зарядные детали, и само отчитывалось за промахи перед какими-то надсмотрщиками за случайностями, да вооружившись тем, выскочила во двор, где принялась осматриваться, и только подалеку приметила монстра, тут же попросив орудие избавить ее от этого гвалта.

Ружье с ошалевшим послушанием ринулось исполнять пожелания своей хозяйки, настырно шпигуя тушу чужака дроблеными монетами, устаревшими иглами, острыми щепками, да другим.

Через горсть минут монстр уже замертво выжидал освежевания подалеку, а старушка в своей лачуге звонила соседу мяснику и договаривалась о вознаграждении за деликатесную плоть.

Через час прибыл мясник со всей семьей, и прямо на улице ощипали огромныша, да поделили его габариты, после чего расплатились со старушкой какими-то прозрачным плащем, кожным матрасом и кристальной ванной, не забыв оставить той несколько кусочков сего угощения, затем отбыли.

Дама к вечеру приготовила суп, в коем той попалась спица, и целую ночь не сомкнула век, а к утру и вовсе сгинула.

Смертей чужих на сверхъестественном счету-отражении у спицы не счесть, не сучайно та не задерживается у кого-либо, а подобные притягивает некой магической любезностью неустанно.

Бездыханной старушка оказалась в глуши следующего края, куда желала перебраться с юности, там ранее красоты только густели, где спицу из ее ледяных рук подобрали Кутаны, но вскоре обронили ее у ограды, а там и о врата разбились.

Последней спицу нашла девочка, та не особо миловидной была, она случайно разломила изделие, наступила на ту, да тотчас восхитительным обликом обзавелась, душа ее испортилась, а тело попрекраснело. Дорогуша обломки спицы вставила в пасть какого-то чудища на панно в домишке, куда явилась поспешно при редких радостях, и тотчас забылась о сожалениях всяких, наслаждаясь распахнутой изнанкой уже не досадной жизни.

Более о спице ничего неизвестно.

Фрагмент 26 Увядшие цвета

Преданная колыбель, владыка "Мира" и бойкие потери

Создание не слабых предназначений, хозяина "Мира" с именем Самил, прятали от воротил Света в краю Преданной плесени издавна, среди тварей боевод, и остальных. Кто только не осмеливался разыскать покои существа, и не изгнать его из жизни, но только десяток за сотней лично пропадал в проворных муках.

Блаженная неделя, чистый месяц и прелестный год, а там вновь под апартаментами владыки "Мира" выросла угроза.

Нечто протаранило пелену из плесени, запрыгнуло на крылатые тучи из зеленой глины ль, а там и принялось пробираться через и сквозь поля лучей-существ, то что-то разбрасывал подле себя, какие-то ягоды, вроде бы вражды и гниений, расчетливо исдыхая всю опаску волшебных легких в сторону далекой колыбели, и всматриваясь только в косую скульптуру с трапезными игрушками, подле коей мистические мутанты-звери миражами галдели.

– Лбы "Гор", уста "Свобод", языки "Рек", локоны "Ночи"! – вдруг кто-то зашептал из колыбели. – щеки "Суток", уши "Мер", зубы "Смерти", борода "Света". – продолжил басом, вычерпывая боль и раны тех, кто за него теряет жизнь.

Ребенок привстал из колыбели, и снял наряд из болезни всех несправедливостей!

– Мне перестать за других немощность терпеть? – поинтересовался Самил, тотчас заставив монстра испытывать какие-то внутренние муки от внешних не свобод. – Ваши сила и жажда – мои травмы, и мне подвластно изменить то. – высказал с желанием принудить к расплатам всех. – Ваши предки молчуны поведали вам не все свои тайны, утихомирьте нравы, или всех вас лично изведу.

Ребенок тут же рассвирепел, но того остановила костяная стрела прямо в лоб.

– Непостижимо! – выговорило дитя ль, тут же рухнув в колыбель, что взвыла, да раскрыв нижнюю пасть, помчалась на вероломную девицу, коя забрела в хоромы через подобную дыру по другую сторону.