«Белый ковчег» – третья пьеса Александра Андреева, публикуемая издательством «Эдитус». Как и в первых двух – «Семь пятниц фарисея Савла» и «Нутелла» – в этой новой драме вновь появляется неумирающий ученик Иисуса Христа, автор Апокалипсиса – Иоанн, сын Зеведея. На сей раз действие разворачивается на придорожной заправочной станции, окруженной зарослями борщевика, поднявшегося выше человеческого роста. Уже который час не двигается с места многокилометровая автомобильная пробка. Пятеро путешественников решаются оставить свои машины на дороге и передохнуть в маленьком кафе на заправке. Постепенно становится ясно, что подобный лесу гигантский борщевик, наступающий со всех сторон – не совсем растение, а многоликое существо, способное не только говорить с людьми, но и раскрывать тайны происходящего с ними.
v 1.0 – создание fb2 – (Alesh)
Александр Андреев
Белый ковчег
«Белый ковчег» – третья пьеса а а, публикуемая издательством «Эдитус». Как и в первых двух – «Семь пятниц фарисея Савла» и «Нутелла» – в этой новой драме вновь появляется неумирающий ученик Иисуса Христа, автор Апокалипсиса – Иоанн, сын Зеведея. На сей раз действие разворачивается на придорожной заправочной станции, окруженной зарослями борщевика, поднявшегося выше человеческого роста.Уже который час не двигается с места многокилометровая автомобильная пробка. Пятеро путешественников решаются оставить свои машины на дороге и передохнуть в маленьком кафе на заправке. Постепенно становится ясно, что подобный лесу гигантский борщевик, наступающий со всех сторон – не совсем растение, а многоликое существо, способное не только говорить с людьми, но и раскрывать тайны происходящего с ними.
Действующие лица
СТАРУХА, Вера Аркадьевна, бывшая учительница литературы, 105 лет
ФОМА Еремеевич, друг Старухи, водопроводчик, 85 лет
ЮЛИЯ, бывшая школьная ученица Старухи, 50 лет
ИВАН, молодой человек с велосипедом
БОРОДАТЫЙ, продавец в магазине на заправке, 35 лет
НИНА, официантка в кафе на заправке, 25 лет
ЗАМШЕЛЫЙ, дед в зеленых прыщах
ДАНА, телохранительница Юлии, 35 лет
КСЮША, дочь Юлии, 16 лет
БОРЩЕВИК, говорящее растение-оборотень
Первое действие
Придорожная заправочная станция. Справа – вход в магазин с вывеской «Юлнефть», слева – вход с вывеской «Кафе» и два столика со стульями. Позади – заросли гигантского, выше человеческого роста, борщевика; в них виден пустой пьедестал от памятника. Жаркий день, ближе к вечеру. Из магазина выходит Бородатый в униформе с надписью «Юлнефть», принюхивается.
БОРОДАТЫЙ. Что за гадость? Какой-то кислятиной несет и несет! И так – не продохнуть, жарища глобальная…
ГОЛОС БОРЩЕВИКА. Это – твой последний день.
БОРОДАТЫЙ.
ГОЛОС БОРЩЕВИКА. Это – твой последний день.
БОРОДАТЫЙ. Это кто ж тут так шутит… глобально?
ГОЛОС БОРЩЕВИКА. Я не умею шутить.
БОРОДАТЫЙ. А ты – кто вообще? И
ГОЛОС БОРЩЕВИКА. Я – борщевик. Я – перед тобой. А мать моя – и налево, и направо: она – земля, из которой я расту. Скоро из тебя буду расти.
БОРОДАТЫЙ. Да ну?!.. А, может, в прятки закончим играть? Поговорим, как мужчины?
ГОЛОС БОРЩЕВИКА. О чем ты хочешь говорить с борщевиком, мужчина?
БОРОДАТЫЙ. Ну уж, кто ваньку валяет, тому и выбирать, про что говорим.
ГОЛОС БОРЩЕВИКА. Я – из земли: во мне голосов – тьма, и каждый свое говорит. Некоторые кричат. Вот один, слушай – уж давно в землю ушел, глубоко, а все кричит: Верю, настанет оно – счастье всех честных людей!
БОРОДАТЫЙ.
ГОЛОС БОРЩЕВИКА.
БОРОДАТЫЙ.
А тебе вообще, чего надо-то, а?..
ГОЛОС БОРЩЕВИКА.
Слышен рев подъехавшего мотоцикла. Входит Нина в униформе «Юлнефть» и в мотоциклетном шлеме.
НИНА. Ну и здоров же ты – спать в такое пекло!..
БОРОДАТЫЙ.
НИНА. Прости, мне в детский сад надо было, срочно: сына чтоб на пятидневке подержали. Анна позвонила: уволилась она. Я одна на кафе осталась, без сменщицы, представь!
БОРОДАТЫЙ. И что? Я – третью неделю без сменщика, в магазине ночую, как тебе известно. Такое время: разбегаются все. Но надо ж как-то держаться, Нин. Если все, кто без сменщика остался, начнут друг у дружки мотоциклы тырить, что тогда будет?
НИНА. Хорошо тебе, одному! А что бы с ребенком было, если б я туда не сгоняла?
БОРОДАТЫЙ. А по мобильному договориться нельзя было?
НИНА. По мобильному деньги не сунешь. Кто за так чего делает-то?
БОРОДАТЫЙ. И ты сперла ключ из моих шорт? Это, Нин – беспредел глобальный!
НИНА. Да автобусом же не проехать, пойми ты: вся дорога – пробка, сплошняком!
БОРОДАТЫЙ. И что, меня уже спрашивать не надо?
НИНА. Да не было тебя нигде!
БОРОДАТЫЙ. Где я мог быть, кроме сортира? Скажи уж, боялась – мотоцикл не дам?
НИНА. Боялась.
БОРОДАТЫЙ. Правильно боялась, Нин: чтоб в последний раз… Что ж за поганый запах?
НИНА. Да это – борщевик: от него в жару то ли кислым веет, то ли тухлым.
БОРОДАТЫЙ. Я раньше не замечал.
НИНА. А я и сейчас особо не замечаю. Так что-то… вроде духов дорогих.
БОРОДАТЫЙ. Меня от этих духов мутит глобально… да еще и в сон морит.
НИНА. Этот борщевик, он – вообще странный. Разросся, как лес. Говорят – мутант. Слыхал – что про него дед Лукич болтает?
БОРОДАТЫЙ. Это Замшелый, что ль?
НИНА. Ну да, Замшелый.
БОРОДАТЫЙ. И что же он говорит, твой Замшелый?
НИНА. А он говорит, что будто голоса оттуда раздаются.
БОРОДАТЫЙ. Голоса?.. Откуда?
НИНА. Да из борщевика. Но голоса эти только тот услышит, кому помирать скоро.
БОРОДАТЫЙ.
НИНА. Ты чего?
БОРОДАТЫЙ. Ничего… На жаре уснешь – такая дрянь приснится… А вроде полегче стало, ветерок задул… Нин, а Нин, давай, что ль, расслабимся, а?
НИНА.
Средь бела дня? Клиенты же нагрянут…
БОРОДАТЫЙ. Да откуда? Пробка – ни с места; сюда не подъехать – ни за бензином, ни пожрать. Машину на дороге не бросишь. Все наши клиенты – до сортира и бегом обратно. Вон, три дамочки построились в черед. Ух ты, а с ними еще и – бабка в каталке!
НИНА. Ну, перестань, увидят же.
БОРОДАТЫЙ. Да не видно нас за борщевиком, Нин! Никто сюда носу не сунет, спорим?
НИНА. Ну не могу я здесь…
БОРОДАТЫЙ. Ну, хочешь, пошли ко мне в подсобку, на матрас… Ну, давай, Нин…
НИНА. Ой, смотри – дед какой-то, прямо сюда, на нас идет… пусти!
Входит Фома с сиденьем для унитаза.
ФОМА. Я извиняюсь, где тут туалет?
БОРОДАТЫЙ. Не туда пошел, отец. Там стрелочка была: «налево». По стрелочке надо.
ФОМА. Поглядеть бы, по какой стрелочке
БОРОДАТЫЙ.
ФОМА. Сидение не для себя ношу.
БОРОДАТЫЙ И НИНА. А для кого?
ФОМА. Для прекрасной женщины.
НИНА. Для жены?
ФОМА. Мужем ей я быть недостоин. Она – учитель, а я – водопроводчик.
БОРОДАТЫЙ.
ФОМА. Никакая она не бабуля. Говорю же – женщина.
НИНА.
ФОМА. У нее – день рождения.
НИНА. И сколько ж ей?
ФОМА. Ей сегодня – сто пять лет.
НИНА. Бывает же такое…
БОРОДАТЫЙ. Не бывает. Заврался дед глобально. Откуда ему – девятый десяток?
НИНА. Неужели и эти старики – туда же?
БОРОДАТЫЙ. Куда?
НИНА. Ты же говорил: все уезжают.
БОРОДАТЫЙ. Да, многие. Но есть и патриоты. Наше движение набирает силу: народ – с нами. Люди поняли, что только мы, бородатые, спасем эту стран у.
НИНА. Ну да, ты говорил.
БОРОДАТЫЙ. Да, Нина, только Движение Бородатых остановит разграбление страны, потому что мы любим ее, как мать. А эти пусть едут, куда хотят
НИНА. А что ж они всё – на машинах, почему на самолетах не улетают?
БОРОДАТЫЙ. Нет самолетов, Нина, нет. Проданы все самолеты.
НИНА. Кто ж их продал?
БОРОДАТЫЙ. Кто, кто… Ты будто не знаешь, кто у нас все продает? Кто довел нас до этой жизни? Бритые, мать их налево! Кто ж еще? Этой страной бритые править не должны, это – ошибка истории. А они везде засели, все разворовали, все распродали. Ну ничего, их власти скоро – конец, и с нами страна возродится. Потому что бородатые, Нина – честные патриоты. А те, что в пробке стоят, пусть катятся, без них просторнее будет.
НИНА. Тебе простору мало?.. Женился б ты на мне, а? Чего тебе на мне не жениться-то? Я вроде – ничего. А что ребенок у меня не твой, так я тебе и твоих нарожаю, что тебе?
БОРОДАТЫЙ. Если все будут жениться, кто страну спасет?
НИНА. Да какую страну? Где она, страна-то? Это я – страна, я, замученная работой баба! А мне страна – мой сыночек, только он мал еще совсем. И нет у меня больше ничего. Ничего! А у тебя что? Мотоцикл? Дружки на мотоциклах – погудеть на дороге, да пива попить, да про страну поговорить?
БОРОДАТЫЙ. Это, Нина – мои товарищи по борьбе.
НИНА. А поженились бы мы, и был бы ты у меня, а я – у тебя, и уехали бы мы с тобой – хоть к черту в зубы. И была бы у нас с тобой страна – где б сами захотели. А одной – куда мне?
БОРОДАТЫЙ. И ты, значит, туда же? Эх, Нина, не думал я…
Входит Иван с велосипедом.
ИВАН. Здравствуйте. Мое имя – Иван. Я случайно слышал, что вы хотите спасти страну.
БОРОДАТЫЙ. Вам послышалось.
ИВАН. Разве вы не хотите?
БОРОДАТЫЙ. А вы?
ИВАН. Мне это не под силу. Только вы уж, ради бога, не думайте, что я – осведомитель.
БОРОДАТЫЙ. С чего мне так думать? С чего мне вообще о вас думать? Я вас не знаю.
ИВАН. Вы – осторожный человек, но этого так мало, чтобы кого-то спасти! Вы не разбираетесь в людях: как же вы разберетесь в том, кого нужно спасать и от чего?
БОРОДАТЫЙ. Вы что-то хотели купить? Бензин вам, думаю, ни к чему.
НИНА. Есть соляночка. Есть борщ холодный – в жару хорошо, покушайте.
ИВАН. А борщ вы не из борщевика готовите?
НИНА. Да что вы, бог с вами, как же такое говорить можно!
ИВАН. Я не обидеть вас пришел. Я всех спрашиваю об этом растении. В ваших краях оно разрастается с удивительной силой. Мне говорили, что здесь его едят.
БОРОДАТЫЙ. Вы – не ботаник? Не скажете, почему от него дохлятиной пахнет?
ИВАН. Я – не ботаник. Я думаю, что земля хочет говорить с людьми. Но то, что она хочет сказать, не всем будет приятно слышать. Когда-то это должно было начаться.
БОРОДАТЫЙ. Начаться – что?
ИВАН. Конец. Когда-то должен начаться конец. Время на исходе… Про этот борщевик говорят, что его испарения вызывают галлюцинации. Может быть, и так, но это – лишь внешность того, что происходит: земля заговорила с человеком.
БОРОДАТЫЙ. Сказано глобально.
Входит Ксюша, останавливается, уставившись на Бородатого.
НИНА.
Бородатый убегает в магазин, зажав рот.
Худо ему что-то, пойду, присмотрю, вы уж извините. А если вам Лукич нужен, то езжайте вперед по пробке
КСЮША. Косяк есть?
НИНА. Иди-ка ты, девонька, к папе с мамой, пока я тебя сама к ним не отвела.
КСЮША.
ИВАН. Думаю, что я не понял вас.
КСЮША. Да хорош тормозить-то! У тебя дурь есть? За косяк, хочешь – бабло, хочешь – лав сделаем?.. Ну, все – маза кончилась: моя родилка сюда прётся.
ИВАН. Если я хорошо вас понял, сюда идет ваша мать, и вы этому не рады.
КСЮША. Ну, трындец… Да у меня от нее – полный даун!
ИВАН. Мое имя – Иван. Мне так жаль вас: вы – существо крайне слабое духом, без всякой собственной воли. Я думаю, ваша мать вас подавляет, а вы настолько слабы, что неспособны даже подчиняться, и не знаете, как это бывает хорошо. Если б вы могли вообразить себе два тысячелетия полного одиночества!.. Поверьте на слово: ваша жизнь не совсем плоха, пока у вас есть мать.
КСЮША. Отпад!..
Входит Юлия, оглядываясь на Ивана.
ЮЛИЯ.
КСЮША. Без понятия. Задвинутый какой-то. Бабахнутый на всю башню. Я пошла.
ЮЛИЯ. Ты опять клянчила наркоту?.. Ты опять украла у меня деньги?
КСЮША. Если б за все твое бабло можно было вернуть отца, я бы у тебя всё потырила.
ЮЛИЯ. Ты хоть что-нибудь чувствуешь ко мне, кроме ненависти, дочь?
КСЮША. Потрындеть охота? Вон, твой сервис чешет, с ней и трынди.
Ксюша уходит. Входит Дана.
ДАНА.
ЮЛИЯ. Ты видела велосипедиста?
ДАНА. Конечно, я видела.
ЮЛИЯ. Как тебе показалось, сколько ему лет?
ДАНА. Мне показалось двадцать пять лет.
ЮЛИЯ.
ДАНА. Юлия, ты увидела знакомого друга?
ЮЛИЯ. Если б я его увидела, он бы сейчас был на тридцать лет старше.
ДАНА. Ты печальна, Юлия. Ты печальна о ком-то через тридцать лет? В мире бывает мужчина, такой дорого ценный, кроме Бога?
ЮЛИЯ. Бога я не знаю. Драгоценных мужчин – тоже. Но его… забыть невозможно.
ДАНА. Я не имела такое. Я думаю, Бог захотел, чтобы ты его немножко узнала, и дал тебе такого мужчину. Ты не говорила мне. Я – твоя охрана, но еще я – чуть-чуть твоя подруга.
ЮЛИЯ. Конечно, Дана. Просто, о нем я ни с кем никогда не говорю.
ДАНА. Как его имя?
ЮЛИЯ. Иван.
ДАНА. Почему ты не забудешь его?
ЮЛИЯ. Ему было двадцать пять лет, но он читал жизнь, как книгу, выученную наизусть, словно прожил двадцать пять столетий. Он говорил невозможные вещи, но я ему верила.
ДАНА. Что он говорил тебе невозможное, что ты верила? Скажи мне.
ЮЛИЯ. Он говорил, что все люди, чего бы они ни искали, ищут только любви.
ДАНА. Это невозможно верить.
ЮЛИЯ. Да… Но он говорил так, будто стеснялся, что знает. И я верила… А он взял и пропал. Исчез бесследно… Что-то я заболталась… Знаешь, что, Дана: давай-ка сюда все наши запасы. Столики есть; у Верушки – день рожденья: устроим ей праздник.
ДАНА. Мы оставим на дороге нашу машину?
ЮЛИЯ. Куда она денется? Дорога стоит, и, черт ее знает, сколько она так будет стоять. Чует мое сердце: не простая это пробка. Неси все, что есть, и скажи Фоме Еремеичу, чтобы Верушку сюда катил. Ксении передай, что, если не явится к столу, отберу планшетку.
Дана уходит.
ЮЛИЯ.
Из магазина выходит Нина.
НИНА. Вы что хотели, женщина?
ЮЛИЯ. Женщина хотела отпраздновать день рожденья своей старой учительницы. Этих двух столиков нам хватит. Еда у нас своя.
НИНА. Ну, что-нибудь-то закажите и сидите, сколько захотите.
ЮЛИЯ. Закажем обязательно. Коньяк есть у вас?
НИНА. А как же? Есть очень даже хороший, если подороже. И водка отличная.
ЮЛИЯ. Давайте и то, и другое, и подороже. Ну и там, рюмки, тарелки – на пятерых.
НИНА. Присаживайтесь.
Из магазина выходит Бородатый.
БОРОДАТЫЙ. Бросили машину на дороге? А если пробка тронется?
ЮЛИЯ. Объедут.
БОРОДАТЫЙ. Это – конечно… Чувствуете запашок?
ЮЛИЯ. Пахнет бензином.
БОРОДАТЫЙ. И все?
ЮЛИЯ. А что еще?
БОРОДАТЫЙ. Да так… ничего… Бензин, кстати, можно купить с канистрой: до машины я вам ее донесу.
ЮЛИЯ. У меня – полный бак.
БОРОДАТЫЙ. Запаслись бы: там бензин – дороже.
ЮЛИЯ. Где – там?
БОРОДАТЫЙ. Там
ЮЛИЯ. Уезжаю, куда надо.
БОРОДАТЫЙ. Вот так все и говорят.
ЮЛИЯ. Кто – все?
БОРОДАТЫЙ. Все вы, кому на родину плевать. Пусть она себе сама спасается, да?
ЮЛИЯ. Ясно… Ты вот что, патриот, скройся с глаз моих, а то я рассержусь.
БОРОДАТЫЙ. И что будет?
ЮЛИЯ. А ничего не будет… хорошего. У меня сегодня праздник, понимаешь? А кто портит мне праздник, тот рискует испортить себе все оставшиеся праздники.
БОРОДАТЫЙ. Сказано глобально. Только я – не пугливый.
Из кафе выходит Нина с подносом. Входит Дана с сумками. За ней – Ксюша с планшетным компьютером, замирает, уставившись на Бородатого. Дана с Ниной накрывают столики.
ЮЛИЯ. Ксения, это – неприлично! Сядь, пожалуйста… И отвернись!
ДАНА.
ЮЛИЯ. Думаю, нет – если человек просто уйдет и прихватит проблему с собой.
БОРОДАТЫЙ. Я вообще-то – на работе, если вы не в курсе.
ДАНА.
БОРОДАТЫЙ. И кто же мне ее давал, интересно узнать?
ЮЛИЯ. Дана, не – стоит!
ДАНА. Хорошо, Юлия, я только представлю меня.
БОРОДАТЫЙ. Забавно говоришь! А чего ж ты не на своей земле борешься? У нас тут чемпионов хватает. Откуда ты, такая строгая? Глаза-то у тебя вроде – славянские, мягкие.
ДАНА. Да, моя мать – сербка. Но моя другая половина – дикая кровь, жестокая. Для тебя лучше уходить.
Входит Фома, везя в кресле-каталке Старуху с сумочкой на коленях.
ЮЛИЯ.
СТАРУХА. Все прекрасно, Юлька. Прекраснее быть не может: прожить сто пять лет и еще что-то соображать. Вези меня, Фома, к столу, будем веселиться.
БОРОДАТЫЙ. Да нет уж, спасибо, я тут – лишний.
СТАРУХА. Кто его обидел?
ЮЛИЯ. Он пытался обидеть
СТАРУХА. Да уж, ты себя в обиду сроду не давала. Не забуду мальчишку, что впереди тебя сидел и все авторучку ронял на пол, чтоб нагнуться и к тебе под юбку заглянуть. Ты помнишь, какую штуку ты с ним выкинула?
ЮЛИЯ. Еще бы!
СТАРУХА.
ЮЛИЯ. Как я люблю ваш смех, Верушка! Вы всё – как девочка. Но давайте уже сядем, и я скажу тост. Фома Еремеич, налейте мне и себе…
ФОМА. Так за рулем я, как же?..
ЮЛИЯ. Бросьте, Фома Еремеич, не поедем мы сегодня никуда, помяните мое слово. Если я ошибаюсь, тем лучше, и вашу машину поведет Дана: она все равно пьет только сок.
ФОМА. А свою вы сами поведете? После выпивки? И Вера с вами?
ЮЛИЯ. Так и быть, пересажу Верушку к вам, чтоб вы не тревожились.
ФОМА. Да вы-то как же за руль сядете?
ЮЛИЯ. За меня не бойтесь: у моей машины – номера волшебные. Меня никто не остановит, наливайте смело. Ксения, возьми свой сок и оторви глаза от планшетки.
СТАРУХА. Погоди, Юлька, сядь, первый тост мой будет. И оставь ребенка в покое. Налей мне, Фома, каплю коньяку, да помоги подняться на ноги.
ФОМА.
СТАРУХА. Сегодня – мой день, и я чудесно себя чувствую.
НИНА. Я – на работе.
СТАРУХА. Вы часто пьете за столетних старух? Буду стоять, пока не возьмете бокал.
НИНА. Ой, я – мигом!
СТАРУХА. Фома, налей девушке коньяку. Что ты в меня так вцепился? Уж если я встала, то не упаду… Ну вот, теперь все хорошо… Дорогие мои! Вы не знаете, не можете знать, как я счастлива – оттого, что вижу всех вас. Вы не можете этого знать потому, что еще не жили настоящей жизнью, которая начинается только тогда, когда к мысли о смерти привыкнешь, как к своему дому. Так жаль, что мало, кто доживает до этой настоящей жизни, когда просто радуешься, что рассвело, и можно взглянуть в окно и увидеть деревья. Но у меня есть больше, гораздо больше. У меня есть ты, Фома – ты, который любишь меня всю жизнь и ничего за это не требуешь. У меня есть ты, Юлька, моя ученица-хулиганка. Ты просидела у меня на уроках литературы всего-то четыре года, а, поди, уж скоро сорок лет, как ты меня не оставляешь. Не возьму в толк, за что мне такая радость: ведь забвение – вещь естественная. Теперь тебе вздумалось увезти меня куда-то, где я увижу океан. Я мечтала об океане еще девчонкой и давно про это забыла. Наверное, я совсем выжила из ума, но согласилась ехать с тобой, не раздумывая. А если я и впрямь доеду до океана, то, наверное, уверую в Бога: я и сейчас уже не знаю, куда мне еще девать мою благодарность за жизнь. Я пью за жизнь и за благодарность, которая и есть счастье.
ФОМА.
СТАРУХА. Я только хочу посмотреть на него.
ФОМА. Но ты уже не вернешься.
СТАРУХА. Может быть, и нет. Мне сто пять лет, Фома.
НИНА. А что ж вы, его-то с собой не берете, что ль?
СТАРУХА. Да не хочет он. Проводит меня до границы и – домой.
ЮЛИЯ. Фома Еремеич – гордый человек. Хочет на свою пенсию жить. Как – непонятно.
ФОМА. Ничего, тут я своими руками, хоть каких деньжат, да раздобуду: не разучился еще краны прикручивать. А там – что? Сам по-иностранному – ни бельмеса, а пойду у заграничных водопроводчиков работу отбивать? Это ж – курам на смех, да и позорно.
НИНА.
СТАРУХА.
НИНА. Как это?
СТАРУХА. А он, как меня увидал – мальчишка пятнадцати лет – так и влюбился. Я-то в тридцать пять еще хороша была, хоть и вдова. Он с отцом своим трубы у нас менял в доме. В первый день все глядел на меня, оторваться не мог и молчал, а на второй улучил минутку, пока родитель не слышал и говорит: «Вера, дело в том, что я тебя обожаю больше, чем даже мамашу мою и папашу моего, и жить без тебя никак не могу». Я ему ласково так отвечаю, что мне это очень приятно, но старшим нужно говорить «вы». А он заупрямился: какая ж ты, говорит, мне «вы», если я на тебе жениться хочу? Я ему объясняю, что не могу его в мужья взять – молод он для меня. А он от обиды покраснел, голос дрожит: возьми, говорит, меня пока хотя бы в женихи. Ну, я и взяла.
НИНА. Надо же… А дальше?
СТАРУХА. А дальше, сколько я квартир ни меняла, а он – за мной, из одного дома в другой: водопроводчиком устраивался. Доставал для меня самые лучшие краны, раковины, все делал. Я у него уроки проверяла, книжки читать заставляла, а он меня все замуж звал. Потом перестал. Передумал, видно: уж больно стара стала.
ФОМА. Ты, Вера, все смеешься, а я бы и сейчас за счастье посчитал тебя женой назвать. Только поумнел я малость: понял, что не достоин.
СТАРУХА. Будет глупости-то болтать, Фома. Ты – мой жених, женихом и оставайся. Подумай: кого б я еще могла называть таким прекрасным словом? Таких нет и не бывает.
НИНА. А вы, значит, так и остались незамужняя?
СТАРУХА. Да. Мужа своего так и не смогла забыть.
НИНА. Надо же! За такую жизнь… А мужа вашего, наверное, на войне убили?
СТАРУХА. Нет, милая девушка, не на войне. Расстреляли его как врага народа.
Из магазина выходит Бородатый с матрешкой. Ксюша отрывается от планшетки, уставившись на него.
БОРОДАТЫЙ. Вы уж извините, мне там все слышно. Невеселый у вас праздник. Я гость – незваный, но подарок сделать имею право.
СТАРУХА. Я люблю, когда со смыслом. Хорошо, что пришли. Садитесь, угощайтесь.
БОРОДАТЫЙ. Благодарю.
НИНА. Я принесу.
СТАРУХА. Ну, рассказывайте, что за смысл у вашей матрешки? Я – в нетерпении.
БОРОДАТЫЙ.
СТАРУХА. И кто же она?
БОРОДАТЫЙ. Я не знаю. А вот у вас будет случай узнать. И выпить хочу за то, чтоб куколка не пожалела, что она – без матрешки.
СТАРУХА. Это мне-то о себе жалеть? Вы лучше спросите, что за матрешка без куколки?
БОРОДАТЫЙ. А тут и спрашивать нечего: родина без человека проживет.
СТАРУХА. Вы, голубчик, все перепутали: родина – внутри человека, а не снаружи. Человек ее в себе носит, а не на себе.
БОРОДАТЫЙ. А разве ж родина вас в себе не выносила?
СТАРУХА. Ну, если так, то я вам сейчас покажу, про что вы мне тут рассказываете. Вот, смотрите.
БОРОДАТЫЙ. Большую матрешку собрать можно. И есть, кому ее собрать, и нас много.
СТАРУХА. Собирайте, голубчик: может, что и соберете. Только уж будет без куколки.
БОРОДАТЫЙ. Это как так?
СТАРУХА. Вы же сами сказали: куколка – это человек. Новую куколку растить долго придется, чтоб она в пустоте не болталась. А так вот просто засунуть ее в большую матрешку, что будет?..
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.