Рано или поздно Руины забирают тех, кто тебе дорог.
Теперь Влад один.
Но не одинок. С маленьким ручным зверьком нашел убежище в окрестностях города, который ни разу не посещал. Жители то и дело выходят на охоту, и Влад следит за ними. Тайно помогает, когда те попадают в беду. Но на глаза не показывается. Живет изгоем, чтобы не заводить друзей.
Ведь рано или поздно Руины…
v 1.0 – создание fb2 – (nys23)
Олег Фомин
Руины Арха. Убийца
Часть 1. Дух
Глава 1
Бах!
Дробовик рыгнул пламенем, бронтера взвыла, заряд пробил сверху меж лопаток, зверюга была в прыжке, и ее впечатало в пол.
Я спрыгнул со статуи демона, бронтеру накрывает тень моего плаща.
Подошвы ударили слева и справа от зверя, колени согнулись, глянцевое полотно плаща хлопнуло, накрыло заднюю часть бронтеры, ноги плавно распрямляются.
Впереди забилась в подножие плиты уменьшенная копия хищницы.
Детеныш.
Он рычит, но сквозь злобу слышны подвывания, страх то швыряет комочек пластин к матери, то вжимает обратно под тень убежища.
Раненый зверь скребет когтями передних лап, пытается грести к чаду, но бронебойный заряд раскрошил панцирь на спине, перебил позвоночник, могучий хищник теперь как тряпка, тяжелая, будто промочена ртутью.
Пути назад нет, рана с жизнью не совместимая.
Колено стало холодным, коснувшись пола. Ножны покинул охотничий нож, смыш у меня на плече спрыгнул на череп бронтеры.
Борис, мой маленький друг, шлет ей в голову обезболивающие образы. Конечно, не может взять под полный контроль, все-таки лорд смышей, а не бронтер, но внести в мозг помехи, способные повлиять…
Бронтера дергаться перестала, вой стих. Мой разум включен в ментальный союз с Борисом, вижу, как смыш успокаивает бронтеру картинами из ее памяти, где та еще малютка, греется под боком у мамы, безграничная защищенность, уют…
Не желая терять момент, вставляю острие ножа между пластинами на шее.
– Прости, милая…
Клинок резко вошел по самую рукоять, стальной клюв блеснул с другой стороны красным. Бронтера чуть дернулась – и обмякла.
Детеныш забился в темноту, тихо и вопросительно поскуливает в попытках услышать что-то от матери. Но та не ответит.
Нож хлюпнул, покинув плоть, и злость дернула мой взгляд влево.
Все из-за этого малолетнего придурка, чтоб его Арх!..
Грязный мальчишка лет четырнадцати, волосы клочьями, одежда потрепана, забился в неглубокую трещину в стене, перепуган до смерти. На щеке пленка слез подкрашена кровью из трех параллельных царапин, их оставил детеныш, которого мать учила охотиться.
Я распрямился, смыш телепортировался на плечо. Нож в чехол, к мальчишке повели тяжелые, как ведра с гвоздями, шаги.
Выход из его тесного укрытия я преградил, окаменев в грозной позе, как статуя тирана.
Мальчишку трясет, выкарабкивается из трещины, спина неуверенно разгибается.
– Спасибо…
Моя кисть тыльной стороной наотмашь залепила пощечину. Паренек вскрикнул, его отшатнуло назад в разлом.
– Щенок! – процедил я.
Парень держится за обожженную щеку.
– З-з-за что?
– Какого Арха ты не в городе?!
– Я п-просто… х-хотел…
– Смерти!
Знаю, слишком жесток, но эмоции через край. Зверь не виноват, повиновался инстинктам, а инстинкт велел матери искать пищу для детеныша. Неудивительно, что хищница прижала паренька к плитам и велела котенку атаковать, чтобы тот учился драться и добывать еду.
Нет, я бы понял, если бы мальчишка появился в Руинах как новичок, из ниоткуда: вина не его. Но когда без всякого опыта, по нему видно, выходит за стены города один, рассчитывая, что ножик и полупустой револьвер спасут от всех бед…
– Кто тебя только выпустил, – прорычал я тихо.
– Й-йа сам…
Взглядом вдавливаю мальчишку в пол.
– Обхитрить городскую стражу и выбраться за стены мозгов хватило, а понять простую даже для дауна мысль, что в Руинах убьют на первом повороте…
– П-п-простите… Я б-больше не…
Я замахнулся, парень тут же притих, голова вжалась в плечи. Моя рука медленно опускается.
– Чему только родители учат…
Парень шмыгнул носом, проглотил комок, рукав скользнул по лицу.
– Ничему. Отец из города не выпускает, даже под охраной. Говорит, в Руинах не выжить. Я просил, научи, а он только отмахивается, некогда. И не нужно, стены, говорит, защитят лучше, чем я сам…
Какое-то время молчу.
– Ладно, пошли. Доведу в город.
Повел парня за собой. Ему повезло, что не успел уйти далеко. И дважды повезло, что в момент нападения бронтеры мимо проходил я.
Можно не опасаться, что переменчивые Руины заведут не туда. Эти коридоры помню. Мы в зоне вокруг города, здесь Руины меняют архитектуру редко. Такая закономерность: чем ближе к населенным пунктам, тем реальность более устойчива.
Иду спокойно. Стационарных монстров, вроде убьежей и корижоров, нет, жители города давно зачистили окрестности.
Мы вышли к Колыбели.
Видел ее не раз, но все равно впечатляет. Гигантская каменная коробка, подвешенная цепями к потолку. Висит над пропастью, дна у которой нет. Растянутый на километр каменный рот бездны позволяет опускать с коробки подъемные мосты на два противолежащих берега. Сейчас мосты подняты.
В этом подвешенном состоянии Колыбель и впрямь похожа на люльку. Особенно когда гуляют сильные ветра: коробка покачивается, как маятник часов.
А пропасть под городом… Арх всемогущий, ну и жуть! Черный луч, уходящий в бесконечность. Нас еще угораздило выйти на площадку над городом, отсюда вид на пропасть объемный, глубокий. Кажется, если упадешь, дна не достигнешь – будешь только набирать скорость, пока встречный поток не расщепит на атомы…
Жадная пустота отпустила мои глаза неохотно, я вновь примял лицо маской сурового руинца, взгляд нашел паренька.
– Дальше дорогу знаешь.
– А вы?
– Мне там не место. И городским обо мне ни слова, ясно? Даже отцу. От бронтеры сбежал сам.
– Но вы спасли! Как отблагодарить?
Возвращаюсь к арке, из которой мы вышли.
– Живым доберись. Хотя бы отсюда.
У арки я замер.
– Постой…
Обернулся, мальчишка по-прежнему растерян.
– Есть сыр? – спросил я без особой надежды.
Глаза паренька округлились. Он горячо закивал, лезет в сумку.
– Да-да, четверть круга! Едой запасся хорошо…
Я удивился не меньше, у юного скаута оказалось именно то, что нужно мне.
Парень уже подбежал, на ладошках аккуратный треугольник, мягкая скорлупка блестит красным, внутри пузырьки желтовато-белой плоти.
– Сыр «Анюта», по уникальному рецепту, никто, кроме отца, не знает, мама часто готовила.
– А почему «Анюта»?
Парень поник.
– Так звали маму…
Молча гляжу на него.
– Ясно.
Потрепал по волосам, мальчик ожил. Подкидываю сыр, ладонь ловит со смачным шлепком.
– Ну вот, теперь в расчете. Дуй к отцу. И больше не делай глупостей.
Я окинул взором пейзаж Колыбели, и ноги понесли прочь.
– Второе все равно провалишь, выполни хотя бы первое.
Поворот перенес будто в другой мир, светлые просторы сменило мрачное замкнутое пространство туннеля.
Я отщипнул от сыра кусочек, поднес к плечу, Борис обнюхивает, передние лапки берут жадно, но с осторожностью, как бриллиант, носик изучает угощение со всех сторон, резцы начинают измельчать.
Усмехаюсь, палец гладит макушку зверька, тот жует, надув щечки, как хомяк.
– Будем пировать, малыш.
Съестная награда за квест отправляется в бездонную торбу.
Ускоряю шаг.
Колыбель нашел давно. С «Поводырем» оказалось проще, чем я думал. Путеводитель хоть и старый, но еще работает. На привалах и перед сном иногда почитываю. Эта книга спасла толпы руинцев от смерти в коридорных дебрях! Каждая строчка «Поводыря» добыта ценой чьих-то жизней…
Однако я так и не решился в Колыбель зайти.
Слежу за жителями, они то и дело выходят за пределы города, бывает, исподтишка помогаю, но на глаза не показываюсь. Ночлег дают засекреченные мною убежища недалеко от Колыбели. Найти их удается не всякий раз, архитектура Руин меняется, но я все же успел их более-менее обустроить.
На контакт с горожанами не иду. Страх перед людьми. Не перед негодяями – этого добра навалом, чуть ли не каждый день кровь о них вытираю.
Боюсь сблизиться. В Руинах рано или поздно тот, кого любишь, погибает или предает. А это больнее пули подонка: тот на место в сердце не претендует.
У меня есть Борис. Смыш стал единственным и лучшим другом. Ему доверяю. А других не нужно.
Я вернулся к месту, где стынет труп бронтеры.
Скоро здесь будет туча падальщиков. Не помешало бы вырезать филе и пластины, но рука не поднимается на глазах детеныша, тот поскуливает, мордочка тычет в мамкин нос, пытается разбудить.
– Елки зеленые! – воскликнул я. – Точнее… фиолетовые.
Детеныш наконец-то вышел из тени, и я лишь теперь различил: его пластины не коричневые, как у большинства бронтер, а фиолетовые. Слышал, есть такой редкий подвид, как у нас белые тигры. Но увидеть довелось впервые.
Приближаюсь на цыпочках.
Бронтеренок меня заметил, пытается спрятаться в бок матери, под лапу.
Я присел на колено рядом, фиалковые переливы панцирей очаровывают…
Малыш в отца. Я и не знал, что полукровка может унаследовать сочный лиловый окрас в полной мере.
А еще у фиолетовых бронтер, в отличие от обычных, есть глаза. Говорят, это подтверждено вскрытиями, но в жизни взгляд лиловой бронтеры видел мало кто, эти хищники прячут глаза под глухими, как люки космического корабля, костяными веками, которые поднимаются в совсем уж исключительных случаях. На этой благодатной почве расплодилась куча баек, вплоть до того, что взгляд, как у василиска, может мгновенно убить.
Но пока это котенок, глаза не прорезались, зрелища ждать не стоит.
Я вздохнул.
– Ну и что с тобой, красавцем, делать?
Протянул детенышу руки, тот, как и ожидалось, свернулся в пластинчатое ядро. Можно хоть пушку заряжать, пробьет стену как бумагу.
Я поднял твердый мячик, кидаю из руки в руку. Мышцы устают, откормила мамка нехило.
Хм… А почему бы и нет?
Я отвел борт плаща, пальцы дернули сбоку от пояса шнурок, и торба раскрыла горло. Никогда не прятал в нее живых, но Борис, мой учитель, складывал, например, плитожуков. Время внутри, если верить теории, замедляется, малыш не успеет даже проголодаться.
Края торбы я обернул вокруг мячика, тот упал – и его уже нет, черный бархатистый желудок опять прохудился. Фокусники в чудо-шляпах нервно курят на пару с кроликами.
– Пора и нам в норку.
Шнурок вжикнул, превращаясь в узел.
Борис на плече пискнул тревожно. Задние лапки приподняли тельце, мордочка вздернута к потолку.
Я встал с колена, тело наливается пружинистой готовностью, дробовик уже в руках, смотрю в потолок.
– В чем дело, малыш?
В голову, как очередь горячих пуль, приходит серия мысленных образов от смыша.
Сердце забило в набат.
Волкоршуны!
Я прыгнул от бронтеры вперед, вдоль зала, перекат, вскочил. Сверху грохнуло, три удара почти сразу, как один, и рядом с тушей, где я стоял только что, врезалась бурая ракета, пол треснул, выгнулся чашей, ракета расправилась в силуэт грифона без крыльев и глаз.
Волкоршун «смотрит» точно в меня. Когти вгрызаются в плиты, мускулы вздуты, заряжены для броска. Над волкоршуном в потолке дыра, с ее губ льется каменная слюна, звероптица в тумане пыли.
Позади меня еще двое клювастых, над ними такие же страшные нимбы свежих брешей.
Трое. Я в треугольнике.
Зал, что этажом выше, высокий, волкоршуны смогли уйти в пике, разогнаться для тарана. Пике у них иногда пробивает несколько этажей, слепые грифоны ухитряются как-то «видеть» сквозь пласты камня, приземляться точно на жертв.
Чувства обострились, плащ стал второй кожей, вижу спиной, ловлю малейшую вибрацию. Смыш связан с мозгом, служит антенной, и я ощущаю туннель, словно он – часть меня, когти волкоршунов скребут словно не по каменным брикетам, а по мне…
Волкоршун рядом с трупом бронтеры соблазнился халявным мясом, клюв от меня отвернулся, вгрызся в разорванную дробью плоть, эхо склизких звуков.
Двое зарычали на халтурщика со смесью гнева и зависти, но их внимание вернулось ко мне. Напряглись, но прыгнуть не решаются, каждый ждет, что прыгнет напарник, ибо первый неизбежно получит порцию горячих металлических горошин.
Не дождавшись, прыгнули оба. Я рванулся навстречу, колени проскользнули по полу, я выгнулся назад, надо мной сшиблись клювы, ружье выпустило фейерверк дробинок.
Дуэтом взвыло.
Я вскочил в развороте, волкоршуны тоже, у каждого на боку кровавые росчерки, на плитах красные кляксы. Забрызгало и меня. Парочка приготовилась кинуться вновь, но теперь их ничто не отделяет от собрата, который наедается мясом бронтеры.
Один из раненых обернулся на жрущего…
Победил прагматизм. Роняя капли крови, волкоршун подпрыгнул к месту пиршества, хищники закричали друг на друга, начался угрожающий танец вокруг мясной горки.
Я снял со спины «Вампира», так назвал мою плазменную пушку лорд комароя. Щелчок предохранителя, реактор набирает мощность, гудит, красные цифры на счетчике зарядов бегут по возрастанию.
Второй раненый зарычал на занятых дележкой членов стаи, призывает вернуться к охоте, но те глухи.
Его внимание вернулось ко мне, рык перешел в клекот. Ранен серьезнее, чем собрат, но, видимо, это и дало выброс гормона ярости, она пересиливает жажду добычи.
Вот-вот прыгнет, а пушка в моих ладонях еще не готова, нужны секунды!
Вспышка слева, Борис с плеча исчез, возник на спине у нацелившегося на меня зверя, тот сразу почувствовал, извернулся так быстро, что исчез из-под смыша, и тот стал будто подвешенным в воздухе, на его месте щелкнул капкан клюва, я вздрогнул, но клюву достались клочки света от еще одной вспышки, Борис вновь отяжелил мое плечо.
Волкоршун развернулся ко мне, но я выстрелил в потолок.
Полет красной кометы, взрыв, и потолок рассыпается каменным дождем, разливаются тонны пыли. Сцену, где волкоршуны рвут крючьями когтей мертвую плоть, закрывает, как занавесом в театре.
Я отступил, не попасть под каменный язык обломков. Ствол плазмы опускается…
Под грохот из серой тучи на меня вылетел волкоршун.
Глава 2
Камнепад его не тронул, и теперь разинутый клюв и растопыренные кинжалы когтей летят на меня как в замедленной съемке.
Я на колено, штык плазмы вперед и вверх.
Волкоршун отбросил нас обоих, моя спина врезалась в твердое, пушку под тяжестью грифона едва удержал. Зверь напоролся на штык открытым клювом, клинок утонул в глотке, оттуда пульсируют горячие красные фонтанчики, пачкают сапоги.
Давлю на гашетку. Могучая туша врага худеет, мне передается эхо агонии, перья осыпаются…
Под ноги ссыпались тусклые кости, лишь клюв сверкает, как рыцарский доспех.
Клюв я взял в качестве трофея. Продам. Или закажу у мастера наплечник, будет удобно таранить плечом ветхие стены.
«Вампир» насытился, счетчик зарядов увеличился на единицу. Щелчком рычажка я отправил оружие спать.
Передышка…
Где-то по ту сторону завала пируют два волкоршуна. На весь потолок дыра, в ней вид на высокий зал с колоннами и балконами.
Ремень через плечо, и еще горячая пушка села меж лопаток. Я подобрал дробовик, затвор дважды клацнул, сплюнув гильзу и зажевав патрон. Ружье тоже на покой, под плащ. Кожаный глянец оттираю от крови и пыли.
Плечо нагрето смышом. Борис чихнул, лапки умывают мордочку.
– Верно, малыш. Столько архитектурного добра в мусор, то еще расточительство, куда Арх смотрит…
Я взобрался по ступенькам завала на этаж выше.
Глаза нашли между колоннами арку, иду туда. Странно, но любая щель, какую ни выбери, может привести к цели, если знать хитрости.
А цель сейчас – убежище недалеко от Колыбели. Некрополь.
Прогоняю в мозгу алгоритм: коридор прямо, коридор влево, на середине разбить стену слева, при этом думать о мятежном принце, о его стальном склепе. Если по ту сторону вновь будет коридор, цикл повторить. И повторять, пока за проломом не окажется некрополь со склепом мятежного принца.
Не знаю, кто в том склепе, взломать не удалось даже с помощью плазмы. Но судя по тексту на стенах – аж на тридцати трех языках! – там покоится некий мятежный принц, которого однажды воскресит невинный ребенок, и принц совершит кровавое возмездие…
Я не понял, против кого принц бунтовал и где вообще было дело, но склеп – главный маяк моего убежища, найти некрополь без этого ориентира в бесконечности Руин, среди миллиардов других некрополей, невозможно. А с ним я смог сделать то место своим приютом, куда возвращался много раз, методом проб и ошибок совершенствуя алгоритм. Раньше искал долго, не алгоритм был, а ленточный червь. Но теперь в цепочке лишь три-четыре звена.
Пока иду, вспоминаю паренька, которого спас. В сознание лезут сцены, не делающие мне чести: ору на мальчика, упрекаю, бью по щеке…
Не сразу до меня дошло, что образы извлекаются из памяти не в естественном порядке – их фильтрует для меня мой маленький друг.
Я повернул голову. Смыш на плече, мне в глаза смотрят черные бусинки.
– Да-да, я был с ним слишком груб.
«Жестоко».
– Ты знаешь, малыш, я не хочу ни с кем сближаться. А то слово за слово, и сдружились бы, а я… не хочу терять. Или быть кинутым. Доверять можно только себе. Ну и тебе, конечно.
Я погладил смыша, улыбнулся.
– Мы друзья, разве мало?
«Друзья».
– И потом, глупо было выходить за стены города одному, без опыта. Хотя его отец тоже хорош, держит сына взаперти, не учит, будто надеется продержать там всю жизнь, как тепличное растение…
«Мир опасный».
– Верно, малыш. Как в джунглях. Знаешь, что такое джунгли? Загляни мне в голову. Я, правда, джунгли видел только в кино и телепередачах, но впечатлений хватило. Если живешь в джунглях, надо уметь выживать… Вечно сидеть за оградой не выйдет, рано или поздно забор переползет какая-нибудь ядовитая тварь. А то и вовсе… стадо слонов втопчет в землю вместе с забором.
Я заболтался. Разбирая плиты очередной стены, думаю не о мятежном принце, а о лианах, папоротниках, крокодилах, питонах…
Закономерно, что в дыре оказалось не мое убежище, а сто какой-то по счету коридор.
Пришлось заново.
И опять настал черед разбора стены. Смыш корректирует поток моих мыслей. Мятежный принц… От мыслей о нем рвотный рефлекс, как от бананов, если питаться всю жизнь только ими.
Эх, банан… Съесть бы сейчас. Тьфу ты! Мятежный принц, думать о мятежном принце…
Наконец-то!
Брешь меня проглотила. Я разогнулся… Протяжный выдох. Ладони хлопают друг о друга, сбивая пыль, по некрополю эхо.
– Ну вот, мы дома. Если хоть что-то в Руинах можно назвать домом…
«Покой».
– Да, где спокойно, там и дом. Завидую тем, кто в Руинах родился. Никто из родного мира не похищал, тоска не грызет…
Я вздохнул и начал закладывать плиты обратно в гнезда, нечего всяким левым типам зариться на наше уютное местечко.
Смыш телепортируется с места на место по всему некрополю, дежурный обзор: все ли в порядке, не изменилось ли чего, пока нас не было, не завелась ли гадина, жаждущая нами полакомиться…
Я сел спиной к свежей кладке, лопатки слегка ее продавили.
Пых! На плечо вернулся Борис.
«Чисто».
Рукав стер пот со лба, я улыбнулся.
– Чистота – залог здоровья.
Некрополь в пять этажей, длина и ширина как у спортзала. По краям ряды гробниц, в стенных нишах – урны с прахом. Стены разинули темные каменные рты, их много, как пчелиных сот, до потолка, в них тоже саркофаги. Свисают лианы ржавых цепей с крючьями, для спуска и подъема гробов. На факелах пылает мертвое пламя – белое, холодное, танцует медленно, услышать его гул можно лишь, когда источников много, как сейчас.
На дальнем краю зала, на ступенчатом помосте возвышается стальной склеп – монолит, оплетенный письменами разных языков, сценами битв, которые, скорее всего, никогда не происходили ни в одном из миров…
Склеп заперт, даже Борис не может телепортироваться внутрь, какая-то сила его отталкивает. Может, к лучшему. Кто знает, что за всадник апокалипсиса в этой стальной коробке, если ее не пробить даже плазмой, не обойти через другое измерение.
Поднявшись, ковыляю к алтарю перед склепом.
Алтарь, судя по всему, для подношений духу мятежного принца, но я кощунственно использую как обеденный стол. А заодно как кровать. Кара на мою голову пока не обрушилась, значит, принц не возражает.
Вскоре на середине алтаря уже горит костерок из углечервей, над огнем на шампурах жарятся кусочки мяса и грибов.
Сижу за алтарем на урне вместо табурета, тряпка в руке смахивает с узорчатой поверхности пыль, из торбы на алтарь приземляются овощи, хлеб, фляжки с питьем… Артефакт воистину читерский. Можно нести сколько угодно съестного, не считаясь с объемом и весом, без боязни, что испортится.
Смыш на плече пискнул.
«Сыр!»
Я засмеялся.
– Король стола, дамы и господа, сыр «Анюта», прошу любить и… есть.
Борис спрыгнул на алтарь. Блюдце с овощами и миска с приправами его пропустили, носик суетливо обнюхивает красную корочку, нежную бледно-желтую начинку с пузырьками воздуха.
Охотничий нож нарезает овощи, те сваливаются в миску. Лук нашинковал, черед огурца, потом молодой горох яростков, заправлю все это взрыбьим жиром, посыплю специями…
За стенами некрополя – серия пистолетных выстрелов. Нож замер, мордочка смыша, точно стрелка компаса, повернулась на угол третьего этажа. Где-то там и стреляли.
Вой морозавра. На его фоне истошный человечий крик. Он оборвался, а вой перешел в рычащее чавканье.
Я пожал плечами, вернулся к кухонным хлопотам, смыш продолжает обтесывать ребра сырной дольки. К такому здесь привыкаешь, как в селе к шуму листвы и мычанию коров. Жалости на всех не хватает.
Кружочки огурца упали в салатницу. Я задумался.
– А почему бы и нет…
Положил нож, кисти потанцевали с полотенцем. Торба, я опять к тебе…
Старательно думаю о предмете, который нужен, и моя личная бездна выпускает стальную перчатку с когтями.
Я насадил доспех на предплечье, щелкают застежки. Лучше проявить осторожность, а то можно остаться без пальцев.
Металлическая рука исчезла в торбе. Оттуда достаю фиолетовый пластинчатый мячик. Детеныш бронтеры в той позе, в какой я его туда положил. Для него, наверное, прошли только секунды.
Опускаю шар на пол. Легкий толчок, и сфера покатилась к подножию одной из гробниц…
Бум.
Откатилась назад плавно, замерла.
Я улыбнулся.
Взял в стальную перчатку помидор, над миской с салатом сжал. Пять ножей разрезали овощ на пластинки, сочные красные кругляши ссыпались в миску. Неплохой, однако, способ, надо взять на вооружение.
Борис отвернул мордочку от сыра в сторону, куда я отправил живой мячик.
Шар едва заметно шевелится, словно хочет укатиться тайком, но понимает, что на него смотрят…
Хрустнуло, гладь сферы ощетинилась треугольниками, между ними черные пусто́ты. Шар начал разворачиваться.
Четыре лапки, хвост и голова. Возникла миниатюрная копия бронтеры, изящный глянцевый зверек цвета спелой сливы. Грацию смазывает детская неуклюжесть, но таких милах еще поискать. Малыш несмело озирается.
Борис даже забыл о сыре, подкрался к краю алтаря, с металлического берега наблюдает за детенышем.
Тот взвыл. Тихо, робко…
Поднял морду к потолку, и плиты вздрогнули, зарыдали песком от жалобного призыва: мама, ты где?
Я запаниковал, но хлопнула вспышка, рядом с детенышем возник Борис, бронтеренок забавно шарахнулся в сторону, вой оборвался, и я с облегчением выдохнул.
Испуг в детеныше быстро уступает интересу, Борис тоже глядит на маленькую лиловую бронтеру с любопытством…
Пластинчатый котенок, прильнув к полу и сжавшись, крадется вокруг смыша, хвостик гибко танцует, иногда смыша дразнит рычание, но тот сидит на месте спокойно, усики шевелятся, мордочка следит за перемещением блестящей фигурки.
Детеныш резко ускорил крадущийся шаг, повернуться за ним достаточно быстро смыш не успел, комочек брони метнулся в коварную атаку со спины.
Пых!
Пролетел сквозь солнце вспышки, лоб стукнулся о подножие гробницы, юный охотник плюхнулся на задницу, растопырив задние лапы. Голова помоталась, хищничек заворчал, оглядывается влево-вправо в поисках хитрой добычи.
Смыш смотрит на бронтеренка сверху, с края гробницы, все так же любопытно.
Я отсмеялся.
– Выручил, Боря. А то как взвоет жалобно, все из рук валится…
«Веселая игрушка».
– Поиграй с ним, милый. Он весь твой.
«Играть весело!»
– Только не забудь про сыр. Можно, кстати, кусочек?
«Ешь, друг».
– Спасибо, малыш.
Во рту сыр тает мгновенно, носоглотку заполнил насыщенный аромат, рецепторы на языке и щеках цветут от счастья.
– «Анюта» прелесть!
Я поднял руки, поиграл когтями перчатки на одной и пальцами на другой. Салат готов. Как поживает главное блюдо?
Снимаю с огня вертел.
Мясо пропеклось, грибы тоже, все пропиталось маринадом, аромат райский, слюной можно захлебнуться, но героически держусь.
Бронтеренок отвлекся от смыша на порхающего мотылька, увлекся погоней, то и дело высоко подпрыгивает, а смыш вернулся на алтарь, принялся за остатки сыра с куда большим аппетитом. Как его понимаю, глядя на шашлык!
Опять выстрелы, я резко обернулся к заложенному мной тайному входу. Стреляли там, прямо за стеной…
– Стефан, мать твою! – прорычал будто бы орк. – Нихт шисен! Патроны береги!
– Твари много! – голос офисной крысы. – Нас убивать!
– Не очкуй… Ком цу мир.
– Я не носить очки…
– Вперед!
Я беззвучно выругался, снимаю перчатку…
Подхватил прислоненные к алтарю дробовик и плазму, бегом к тайному входу. Метрах в пяти он него плавно замедляюсь. На колено. Дробовик на пол, плазма в обе ладони, большой палец на рычажке предохранителя.
– Олег, тут что-то есть.
– Что?
– Стена рыхлый. Ее кто-то разбирать…
На плечо телепортировался Борис. В передних лапках остатки сыра, смотрит на секретный вход, но сыр продолжает уменьшаться от надкусов.
Самообладание Бориса осадило мою панику, но сердце бьет в ребра часто, на лбу испарина.
– Мы мочь здесь укрыться.
– Времени нет!
– Разобрать стена!
– Стефан, они близко, валим!
– Мы не сбежать!!!
– Да шевели ты зад… Ох, ты ж мать!
Под грохот лап и хор звериного рева грянула автоматная очередь, яростный вопль стрелка, очередь заглохла, за ней пара одиночных выстрелов. Отчаянный мат удаляется вправо.
Зато слева растет стадный топот, некрополь начал трястись, с каменной пробки входа осыпаются камушки, плиты выпячиваются, кладка рискует обрушиться и разоблачить убежище.
Что за монстры? Судя по реву, волкоршуны, но топот грузный, будто стадо слонов…
Грохот постепенно стихает, удаляться туда же, где исчезли голоса людей. Кладка выдержала, хоть и перекосило ее страшно. Я уронил голову на грудь, со лба сорвались капли. Палец с предохранителя убрался.
– Кажись, пронесло…
Я покосился на Бориса, улыбнулся его невозмутимости, тот как раз доел сыр, облизывает лапки, умывается.
Сзади звякнуло.
Я резко обернулся в широкой боевой стойке, штык плазмы вперед. Но секундами позже выпрямляюсь, беззлобный плевок под ноги. Усмешка.
Детеныш забрался на алтарь, его привлек кусок сырого мяса, тому не нашлось места на вертеле, и детеныш, пока грыз, опрокинул металлический бокал с квасом.
Я поднял с пола дробовик, усталые шаги к алтарю.
Этого непоседу надо согнать, только так, чтобы не перевернул остальное.
– Борис, напусти на него сонливость, – попросил я смыша.
Но тут…
Я замер.
Алтарь… начал светиться! Аура синевато-белого света окружила его по контурам. Так же засиял и склеп. Крыша, колонны, дверь, стены, письмена на стальных поверхностях…
Свет отслоился от букв, призрачные символы плывут к алтарю, окружают детеныша, он внутри красивого вихря, озирается настороженно. А зубы не выпускают мясо, угрожающее ворчание, мол, не отдам…
Воздух наполнился многоголосным шепотом:
«Невинное дитя… Дитя, невинное дитя… Невинное!..»
Голоса, мужские и женские, накладываются друг на друга, кто-то шепчет смешливо, кто-то с благоговейным трепетом, а я пытаюсь сообразить, что, Арх подери, происходит…
– Елки зеленые…
Схватился бы за голову, но ладонь занята дробовиком. Я приложил ко лбу ружейное цевье.
В тексте на склепе читал, что мятежного принца пробудит от вечного сна невинный ребенок. Но не было речи, что ребенок должен быть непременно человеческий. А что до невинности, так для такой кровожадины, как бронтера, детеныш еще вполне себе невинный.
Маленькая причина перемен выпрыгнула из вихря символов, с мясом в зубах, пол принял не очень удачно, «невинное дитя» перекатилось колесиком пару раз, но добычу удержало, зверька спрятала в себе грибница погребальных урн.
Вихрь набрал обороты, строчки букв слились в конус яркого света. Этот сгусток энергии метнулся к двери склепа, мгновенно в нее впитался.
Дверь, щелкнув, с тяжелым гулом поползла вниз.
Я нажал-таки на предохранитель плазмы. Реактор сердито загудел, на счетчике зарядов стартовал бег цифр.
– Кажется, одним безопасным убежищем стало меньше.
Глава 3
Прямоугольное горло прохода медленно открывается, мрак внутри непроглядный…
Стальная плита двери поравнялась с полом верхней гранью, щелкнуло, и гул стих.
Крадусь вперед. В руке дробовик, в другой – плазма.
Нет, все-таки не так я крут, чтобы воевать парой двуручных пушек сразу. Что выбрать? Плазма мощнее, но в тесном склепе есть риск подорвать и себя.
Тогда плазму за спину, дробовик в ладони.
И тут… все предметы на алтаре плавно взлетели. Будто в космосе. Салат, миска, кубок, палочки с шашлыком, капли разлитого кваса, хлебные крошки, угольки… Все закружилось в невесомости над алтарем, излучает то же сияние, что алтарь и склеп, а затем…
– Эй! – возмутился я.
Кухонная утварь и ее съестное содержимое начали разматываться на голубые ленты энергии. А те расщепляются на такого же цвета искры. Они сливаются в шар, его частицы летают плотным роем вокруг некого центра.
Эта голубая звезда метнулась к входу в склеп, тьма ее поглотила, шар растворился где-то в ней.
Алтарь опустел.
Потрясенный наглостью, открываю рот, как рыба на берегу.
– Ах ты… скотина! Да я… не жрал с утра!
Я усадил дробовик под плащ, сдернул со спины плазму, благо разогревать не надо, сама просит в кого-нибудь плюнуть. Потерпи, милая, есть для тебя один древний мятежный кандидат, позабывший за тысячу лет приличные манеры…
Я разбежался, прыжок через алтарь, ступеньки помоста бросили меня в темноту склепа, ее вспорол отблеск штыка.
Сфера энергии, в которую превратилась моя еда и посуда, как раз заканчивает поглощаться огромным кристаллом цвета ясного неба. Камень всажен в дальнюю стену, светится живой силой, как только что пообедавший мальчишка.
Без церемоний я пальнул в кристалл.
К моему злому изумлению, красная комета, пущенная из плазмы, не только не причинила камню вреда, но и впиталась в него, подобно прочей энергетической закуске.
Кристалл перекрашивается в кровавый.
Светлеет до розового.
Возвращает голубой цвет.
Руки от досады повисли, кончик штыка лязгнул о сталь пола, я сплюнул.
«Злость… плохо».
Это Борис. Его ментальная волна остудила раскаленный утес моего мозга. Я только сейчас обнаружил, что смыша на плече нет. Я забеспокоился, будто не хватает части тела, но в следующий миг вспышка, и Борис опять на плече.
Мне полегчало.
– Спасибо, малыш… Извини, дурака.
Не имея пока идей о способе справедливого возмездия, я решил изучить детали склепа.
Второе, что бросается в глаза после кристалла, – черные самурайские доспехи прямо под оным. На красивом узорчатом троне, инкрустированном драгоценными камнями.
– Ого. Наш принц бунтовал в Стране восходящего солнца.
Доспехи разложены по трону так, словно на нем в этих доспехах сидит человек. Панцирь на главной части трона, под ним висят пластины юбки. У подножия высокая боевая обувь. Перчатки и наручи на подлокотниках. На крючья с боков спинки насажены наплечники, а ее вершину украшает классический японский шлем: сзади стальной веер, согнутый для защиты затылка и висков, спереди рога в виде полумесяца, устрашающая маска.
На подставке рядом с троном – пара мечей в ножнах, длинный и короткий.
А затем я увидел…
– Что-то скверное.
Энергия в прожорливом кристалле начала покидать его в виде голубых лент. Их так много! Вылетают, закручиваются в спирали, эти танцы приводят их к доспехам и мечам.
Кристалл погас.
Ленты оплели доспехи и мечи, будто змеи. Слились в сияющие коконы, просачиваются в сталь…
В глазницах маски вспыхнули голубые звезды.
Доспехи оживают.
Черный каркас самурая в облаке небесной энергии поднимается с трона, каждая деталь живет своей жизнью, не касаясь других, но вместе они – единый силуэт под контролем чьей-то воли.
– Я вот думаю, обязательно говорить, что у нас проблемы? – бормочу, глядя, как стальной сапог делает первый тяжелый шаг. – Или можно промолчать?
Длинный меч оторвался от гнезд в подставке, плавно подлетает к хозяину. Оказавшись перед ним на уровне груди, поворачивается поперек, позволяя увидеть себя во всю длину.
К мечу подплыла перчатка, пальцы сжали ножны под основанием клинка. Стальной призрак поднес меч к маске, звезды в глазницах внимательно рассматривают вдоль всей длины.
– Хотя уже сказал, – закончил я.
Маска поднялась, взгляд вонзился в меня. Самурай быстро перехватил меч другой перчаткой, направил в меня, и ножны с клинка сорвались, как стрела из баллисты.
Удар стального чехла под дых согнул меня в воздухе, вышвырнул из склепа, я упал на алтарь, свалился за него.
Кашляю, держась за живот.
Японская сакура! Надеюсь, внутри ничего не порвалось… Крови изо рта вроде нет, еще поживу. Но синяк будет на все брюхо.
К реальности вернул легкий хлоп, пружинки лапок по телу, смышиный писк.
«Вставай, вставай!»
Опираюсь на плазму как на посох.
– Сейчас, малыш, – кряхчу, – только голову надену…
Я поднатужился, и фасад склепа выплыл-таки из-за алтаря. Меня подкосило, но я успел ухватиться за его край, как за край пропасти. Вернул себе устойчивое положение.
По другую сторону алтаря валяются ножны. С опаской нацеливаю на них штык плазмы.
Лазурная энергия начала вытекать из ножен в воздух, полетела волнующейся лентой к дверному проему склепа.
Нырнула в него.
Ножны погасли. Я направил плазму в проем.
В прямоугольнике тьмы вспыхнули голубые звезды глаз. Медленно выплывает, паря над плитами, он.
– Мятежный, чтоб его, принц…
Пустые самурайские доспехи в облаке силы, похожей на море, пронизанное светом. В каждой перчатке по мечу. Чуть изогнутая сталь длинной катаны и короткого вакидзаси лучится бликами, клинки словно лазерные, из «Звездных войн».
Призрак опустился, подошвы стальных сапог бахнули о пол, по залу эхо.
– Поговорим? – предложил я. – Подраться-то успеем…
Принц крутанул мечами, вернее, мечи крутанулись сами, и принц стал медленно спускаться по ступенькам. Координация нарушена. Видимо, тысяча лет сна сказалась, доспехи ходят ходуном, нарушая цельность силуэта. Но с каждым шагом призрак обретает уверенность, движения становятся слаженными.
Спустившись уже красивой гордой походкой с нижней ступени, принц поднял на меня маску, звезды в глазницах вспыхнули ярче, похожи на сюрикены.
Я вздохнул.
– Ну как хочешь.
Черный каркас принимает позу перед броском, но плазма уже выстрелила. Туда же, где у меня теперь синяк, – под дых.
Красный головастик, боднув панцирь, расцвел черно-оранжевым бутоном взрыва, доспехи и мечи раскидало голубым фейерверком, волна отбросила и меня.
Откатила к тайному входу в некрополь, я вскочил. Черный гриб дыма, клубясь, растет к потолку, детали самурайского снаряжения покачиваются на полу по всему залу.
Ладонь сжалась в кулак, победный жест.
– Ес! Не делай другим то, чего не желаешь себе, банка консервная!
На голову телепортировался Борис. Меня встревожил писк, мысли посетило его предупреждение.
Погасшие доспехи опять засияли.
Начали медленно скользить навстречу друг другу!
Я вскинул пушку, но в этот момент пол дрогнул, я пошатнулся, подо мной между сапогами проскочила темная молния трещины. Тучи песка под потолком накрапывают каменным дождиком.
Лицо скривилось от досады как от зубной боли. Плазму пришлось перевесить на спину, ладони вновь занял дробовик.
Я добежал до места, куда стягиваются элементы доспехов, и начал кружиться, палить то в одну железяку, то в другую…
Бах!
Перчатку откинуло далеко к урнам рядом с гробницами. Щелк-щелк! Разворот. Гильза звякнула о пол.
Бах!
Шлем отфутболило к ступеням склепа. Клацнуло дважды. Хлопнул в развороте плащ.
Рукоять отбила летящую в грудь маску, та улетела, кувыркаясь.
Ау! В голень вцепилась вторая перчатка.
Выстрел вбил ее в пол, она отскочила высоко, но краем глаза я уловил, как справа летит…
Только и успел повернуть лицо и чуть отдернуть голову назад, но от целящего в череп короткого меча это не спасет.
Не спасло бы, но сбоку от клинка в воздухе вспыхнула белая звезда, из нее прыгнул смыш. Шерстяная ракета толкнула летящий клинок в плоский зеркальный бок, траектория меча отклонилась чуть-чуть, но хватило, чтобы тот пролетел буквально перед носом, а не сквозь мозг.
В рощице высоких глиняных сосудов одну из железок – палец – не пускает ко мне фиолетовый детеныш бронтеры. Вцепился зубами, тащит назад, в свое тенистое логово меж урн, палец дергается в воздухе, но тщетно.
Парящих деталей слишком много, отстреливать не успеваю.
Скоро понял, что добровольно нырнул в капкан, который вот-вот захлопнется.
Пока не поздно, я выпрыгнул из железного смерча по широкой дуге. Позади громко лязгнул металл.
Я вскочил, развернулся.
Передо мной вновь мятежный принц, во всей красе: полный комплект доспехов в светящемся голубом облаке. На доспехах царапины и ямки от дробинок, панцирь глубоко вмят плазменным снарядом.
На перчатке нет среднего пальца. Его все еще держит в зубах прячущийся под тенями урн детеныш. Порыкивает, мотает туда-сюда, толкается назад всеми лапами, хвост хлещет, шатает урны, но челюсти упрямо не пускают стальной палец.
Принц, глядя на меня, протягивает неполную кисть в сторону бронтеренка.
Палец в зубах того вспыхнул как лампочка, вылетел пулей, детеныша перевернуло в воздухе, он упал куда-то между гробницами, свернувшись в несокрушимый мячик. А палец вернулся в перчатку.
Стою, согнувшись. Рука опирается на дробовик, как на дедовскую палочку, вторая ладонью в бедро. Пытаюсь отдышаться.
– Ну что… сдаешься? Учти, я это…
На плечо телепортировался Борис, я пошатнулся, ноги, нелепо растопырившись, равновесие удержали. Смахиваю со лба капли, тяжкий выдох вздувает щеки.
– …самое… Пощажу, если сдашься. Бить не буду, и все такое… Ой!
Зубы сжались, я согнулся ниже, ладонь потирает спину в районе поясницы, там что-то стрельнуло. Не помешала бы массажистка.
Принц в гордой позе, спокойный, без лишних движений, смотрит на свою кисть, вернувшую все пальцы, поигрывает ими.
А затем, как в американских боевиках, показывает мне только что обретенный средний.
Я застыл, глаза округлились. Ничего себе манеры у венценосной особы!
Гоню из тела ненужную суету, выпрямляюсь.
Голова дернулась набок, хрустнули, вправившись, позвонки. Мы с принцем начали неспешно ходить по кругу.
Я крутанул дробовик, он скользнул под плащ.
– Как хочешь…
Ладони поймали спрыгнувшую со спины плазму.
– Это я так, разминался… Больше поддаваться не буду.
Мы рванули друг к другу, и штык-нож плазмы сшибся, пролив искры, с катаной принца. С другой стороны меня ударил вакидзаси, но его отбил приклад, я отпрыгнул.
Начался боевой танец в ураганном ритме лязгов. Наверное, со стороны зажигаем как Нео и агент Смит, но мой кипящий в адреналине организм фехтует на пределе, кажется, что двигаюсь как черепаха, уступаю, и это чудо, что принц меня еще не заколол. Мечами работает на два фронта, я жив лишь благодаря плазме, длиной почти с копье, отбивает с двух сторон. И еще, конечно, Борису.
Вот и сейчас короткий меч застал меня врасплох, и если бы не смыш, который вспыхнул перед маской принца, ослепив, я бы уже распластался с острой железякой в горле вместо могильного креста.
Иногда удается выбить из железного каркаса деталь, но та, очертив в воздухе голубую кривую, возвращается на место. И ладно бы только это. Бывает, деталь не возвращается, а начинает жалить меня с тыла.
Спустя вечность я понял свою фатальную ошибку. Зря затеял поединок. Не учел, что принцу, который, по сути, нежить, не знакома усталость. А вот я с ней познакомился уже через минуту боя. А еще через три мы с ней бухали на брудершафт, шатаясь как на палубе в шторм.
И вот я, сидя на колене, опираюсь на плазму, пыхчу паровозом, с меня капает как с тучи, а принц с неспешностью победителя ходит вокруг, мог бы уже добить. Издевается, гад. Перчатки, мечи и маска летают отдельно.
Я в кольце.
Некрополь, ослабленный выстрелом плазмы, вновь дрогнул, со стен посыпались ручейки песка, под ногами возникла еще сеточка черных ломаных жилок.
Хм…
Стальное тело принца от меня слева, маска парит справа.
– Думаешь, победил? – говорю сквозь кашель. – Дрыхнуть столько лет вредно для мозгов, дубина. У врага всегда могут быть напарники, бьющие в спину.
Я не рассчитывал, что прокатит. Так, на всякий…
Но принц купился как ребенок. Причем обернулись и тело и маска.
Я рванулся вперед, кубарем прокатился под парящими катаной и перчаткой, позади звякнула о плиты сталь, я прыгнул через алтарь, влетел в проем склепа.
В полете ухитрился развернуться на сто восемьдесят, выстрелить из плазмы в догоняющего принца. Но доспехи вмиг разлетелись кто куда, пропуская красную змею, а когда моя спина упала и поехала к опустевшему трону, доспехи вновь слетелись в клубок, собрались.
Принц спрыгнул с алтаря в мою сторону.
А снаряд долетел до стены некрополя, грохнуло так, что принц замер, обернулся, шлем медленно запрокидывается.
Некрополь затрясся как разбуженный дракон, стало ясно, что процесс разрушения необратим. Амплитуда колебаний растет быстро, спешу отползти к трону.
Я взобрался на него, спина и задница вжимаются в сталь, руки, как магниты, к подлокотникам, еще бы и ремнями пристегнулся, да нету.
Смыш пищит…
Нырнул за пазуху.
Стальную коробку склепа трясет, из меня вот-вот высыплются зубы, мозги взболтаются в кашу. Полки роняют глиняные сосуды с прахом, глухой перезвон, склеп тонет в облаках пепла. Трон бьет по всему телу. Если выживу, превращусь в ходячую котлету. Правда, не факт, что смогу ходить…
Принц рванул в склеп, но поздно. Его накрыла тень, между принцем и входом упал громадный кусок то ли стены, то ли потока.
Что по ту сторону, Арх знает. Проем, как телевизор во время профилактики, показывает одну картину.
Зато слышно так, хоть уши выкалывай. Я будто внутри колокола. Грохот падающих глыб заставляет кости вибрировать до боли, бьет по черепу до тошноты.
Я зажмурился, стиснул зубы.
Даже не понял, когда катастрофа отгремела совсем, грохот впитался в перепонки, в нервы, держится как пятно перед глазами после взгляда на солнце.
Из-под борта плаща высунулся усатый носик.
Тело деревянное, суставы разгибаются кое-как, но с трона все же поднялся. Подобрал с пола плазму.
Борис перебрался на плечо.
– Малыш, ты не мог бы…
Я закончил просьбу мысленно. Смыш понял.
Пых!
Плечо опустело.
А я углубляюсь в сознание, на дно, где как жемчужина сияет сознание Бориса. Вижу из его глаз. Он снаружи склепа, осматривает завал, телепортируясь с одной рухнувшей глыбы на другую.
Убежища мы лишились. Больше половины стен и потолка обрушилось, на их местах – прорехи коридоров, разорванных вдоль и поперек, этаж на этаже. Хотя часть, на которой стоит склеп, уцелела, но не факт, что продержится и впредь. Да и конспирация накрылась.
Мысленно прошу Бориса исследовать то, что под завалами. Там тесно, нестабильно, перемещаться удается не всегда, к тому же, зверька может придавить, но надо убедиться в главном…
И я увидел, что хотел.
– Есть! – воскликнул победно.
В тесной пирамидке пустоты между рухнувшими глыбами, на ковре мелких осколков покрыта пылью маска. Светится слабо – мерцает, как фонарик, у которого садятся батарейки.
В другой изолированной каменной ячейке Борис нашел стальную перчатку. В дальнем конце зала плитой придавило вакидзаси…
– Мы его сделали, малыш! Теперь, даже если в доспехах есть сила, они запечатаны друг от друга, соединиться не смогут.
Но обрадовался я рано.
Борис наблюдает за шлемом, что провалился в сломанную обвалом гробницу, его глазами вижу, как шлем покидает голубая энергия, ее ленточки утекают сквозь щели и трещины.
Смыш поочередно перенесся в те места, где уже был, – то же самое: потоки силы из металла выползают. Мой друг едва успел убраться с пути этих лент.
Оказался на крыше склепа, здесь вид на все поле обломков, и мы видим, что веер сияющих змеек стягивается к усыпальнице.
«Борис, возвращайся!»
Смыш возник у меня на ладонях, которые я предварительно сомкнул в чашу.
Песок в кладке, загораживающей вход, прошуршал, высыпавшись. Сквозь трещины в склеп начали вливаться ленточки света, их столько, что стены засияли голубым.
Смыш спрятался за воротник, я шагнул назад, перехватил плазму, хотя понятия не имею, как та может помочь.
Ленты скрутились в сияющий шар, он клубится в воздухе на месте…
Поплыл, разматываясь в червя, к боковой стене.
Червь заполз в опрокинутую погребальную урну высотой с мою голень. Из горлышка теперь свет, как из пещеры с сокровищами.
А затем…
– Что ж тебе, гаду, не спится…
Глава 4
Из урны выплыло облако пепла. Облако в форме человека, только вместо ног – хвост, как у джинна.
Пепельный дух осматривает себя придирчиво, хвост извивается, пальцы поигрывают, глаза недовольно щурятся…
Призрак махнул рукой, глаза расслабились, мол, сойдет.
Линии фантома зыбкие, пепел клубится, черты лица не разглядеть, но это призрак стройного лысого мужчины. Пепел светится впитавшейся в него голубой энергией. Ярче всего сияют глаза. Зрачков нет, но глаза сами по себе большие и подвижные.
Дух повернулся ко мне, голова склонилась набок, как у пса, в глазах любопытство.
По моим нервам Арх знает какой раз пробежал электрический разряд, дыхание в горле застряло.
Антропоморфная тучка полетела ко мне, но я шагнул назад, сработал рефлекс, и в призрак уже смотрит дуло плазмы. Джинн затормозил, руки машут крест-накрест, голова мотается в жарком отрицании.
Колеблюсь, но ствол все же опускается. С великой неохотой.
Призрак столь же медленно подплывает ко мне. По дернувшимся на моем лице мышцам, видимо, почувствовал дистанцию, вильнул в сторону, начал летать вокруг по часовой. Затем против часовой, не отрывая от меня любопытных глаз, и так кружит, то в одну сторону, то в другую, выписывая в воздухе спирали и петли. За ним тянется дымный шлейф, его хлопья складываются в вопросительные и восклицательные знаки.
Верчусь на месте, дух в поле зрения, но я поздно заметил, что он уже на расстоянии вытянутой руки.
– Эй-эй! – не выдержал я. – Полегче, ладно? Я тебя будить не хотел, если ты такой буйный из-за этого.
Но призрак уже переключил внимание на смыша. Тот выглядывает из-за моего затылка. Глаза духа стали шире, он попытался резко завернуть за спину, но я развернулся столь же быстро. Принц повторил маневр пару раз, но наши взгляды опять встретились.
– Это мой друг, – сказал я торопливо. – Не вздумай его…
Призрак нырнул под ноги, пролетел между ними, и я почувствовал, что он уже за спиной. Смыш пискнул, перед грудью вспыхнуло, и мне на ладонь свалился теплый клубок шерсти, я тут же спрятал за пазуху.
Развернулся к призраку.
– …обижать! – закончил я. И добавил: – А то это… дам в пепел.
И ткнул призрак пальцем в грудь, ноготь утонул в черном облаке.
Но призрак вновь переключил внимание, теперь на плазму. Держу ее за рукоять, штык уперт в пол.
Легким порывом дух опустился к ней, растянулся в змею, человеческой осталась лишь голова, дымная лента оплела пушку, как лиана дерево, глазищи осматривают со всех сторон.
Я плавно выдернул пушку из его объятий, оружие прошло сквозь пепел.
– Не трогай. Игрушка опасная.
На всякий пожарный шаг в сторону.
Призрак вернул форму джинна. Скрестил руки на груди, глазищи смотрят на меня сердито. Ну вот, опять полезет драться. Принц, особа избалованная, во что пальцем ткнул – тут же принесли на блюдечке, не то голову с плеч…
Но призрак вдруг превратился в сгорбленную фигуру остроносого старика с бородищей до пола и клюкой. Пепельная голограмма ковыляет на месте, имитация шагов, ладонь на пояснице, другая машет клюкой, брови полыхают как черные костры, рот беззвучно открывается. Этакий карикатурный старик-отшельник, ворчит на все живое.
Легким пыхом фантом вернул обычную форму, палец тычет в меня, мол, ворчишь как старикан.
Его руки снова на грудь крестом, лицо надменно отвернулось.
Краешек моих губ невольно чуть вверх.
– Говорить, стало быть, не умеешь.
Принц повернул голову ко мне другим профилем, запрокинул, рот раскрылся как на приеме у дантиста, указательный тычет в рот.
Затем эта дыра сшилась бесследно, дух смотрит на меня, уголки глаз опустились, руки печально в стороны, качает головой.
Я вздохнул.
Принц завертел головой, глаза сузились, почесывает лоб. Словно ищет.
Подлетел к одной из полок справа от трона, там теснятся урночки размером с пивные банки.
Взгляд на меня, ладонь позвала жестом, палец указывает на крышку урночки.
– Поднять крышку?
Принц покивал.
Я просьбу выполнил, принц тут же заглянул с надеждой ребенка, ищущего конфеты. Но взгляд скис, пренебрежительная отмашка, дух указывает на крышку другой урны.
– Фигово без тела.
В ответ голова призрака превратилась в голову косматого дядьки с усами, я узнал Эйнштейна. Тот показывает язык.
– Зато не убить.
Эйнштейн превратился в брутального мужика с сигарой в зубах и солнцезащитных очках, типичный Шварц, глыба мышц, торс из «кубиков». Копия терминатора попыхивает иллюзией сигары, вынимает изо рта, сигара указывает на следующую урну.
Дожили.
Только что дрались, а теперь я уже слуга. Скоро, блин, дойдет до клятвы верности.
С моей помощью принц осматривает урну за урной, но содержимое его не радует, один раз даже рукой махнул, столкнуть с полки, но пепел лишь обтек твердую глину.
Дошло до урночек совсем мелких. Заглянув в одну, принц просиял.
Весь его пепел вдруг разом осыпался на пол. Голубое сияние покинуло черные лепесточки праха, энергия висит в воздухе миллионами звездочек, те сливаются в знакомые ленточки, летят к горлышку урночки. Плотный косяк змеек всасывается в крохотный сосуд…
Свет из горлышка пронзительный, внутри словно гудит пчелиный рой, урночка дрожит, как граната, которой не дают взорваться.
Отбегаю на другой край склепа.
Глухой взрыв.
Руки закрыли меня от осколков и вспышки.
– О да! – услышал я.
Слепящий свет угас, но в склепе все равно светлее, чем раньше.
Я руки опустил.
Передо мной хвостатый дух, как прежде, с мужской верхней половиной, лысой головой, невнятными чертами лица, глаза вместо мимики, как у героев манги, только без зрачков.
Но сейчас дух не из пепла, а чего-то блестящего, оно искрится, переливается радугой, как брызги водопада, даже слышен мелодичный перезвон.
Призрак с удовольствием осматривает пальцы, руки, все тело.
– Алмазная пыль. Хвала мне, что запасся, перед тем как лечь спать тысячу лет назад. И хвала, что вспомнил.
Повернулся ко мне, мах рукой.
– С добрым утречком, смертный!
Подмигнул.
– Расслабься. Принц букашку не обидит…
Голос у алмазного духа металлический, как у робота, но интонации живые. На мой вкус, даже слишком.
Я прочистил горло.
– Вообще-то вечер.
– Серьезно?
Принц задрал голову, несуществующее небо обвел взгляд задумчивый и недовольный, мол, вечер наступил без его на то высочайшего указа. От плеч отрываются пучки алмазной пыли, зависают над принцем, как звезды, самый большой пучок вытянулся и согнулся в месяц.
– Вечер для меня, – поправил я. – Собирался поужинать и лечь спать.
Принц пожал плечами.
– Вечер так вечер.
Я прищурился, гляжу на дух искоса.
– Драться не полезешь?
Призрак отмахнулся.
– Не зуди, подмышка волосатая. Прям пошутить нельзя. Не собирался я убивать, просто гимнастика. Тело, знаешь ли, затекло после такой-то спячки.
– Тела у тебя нет.
– Я образно, дубина.
– Слушай, ты вообще кто?! – вспылил я. – Больно наглый для принца.
Дух выпятил грудь в профиль, руки скрестились на ней, смотрит как пикапер на жертву любовной охоты.
– Я же не простой принц, а мятежный. Бунтари наглые, без этого не побунтуешь.
– И против кого бунтовал?
Принц пригладил лысую голову.
– О-о, против кого только не бунтовал. Но так давно, что… Эй, ты что-то говорил про ужин!
Азартно потер ладони, те пролили водопад звонких радужных искорок.
– Сожру хоть стадо морозавров. Давай, приятель, колись, чем собирался набить пузо?
Я хмыкнул.
– Тебе ли не знать… Ты вообще-то весь мой ужин и слопал, кабан безногий. Куда только влезло…
Принц, потупившись, чешет в затылке, один глаз стал больше.
– Думал, подношение. Лежало-то на алтаре. Кстати, а где невинное дитя, что меня разбудило?
В этот момент пискнул смыш. Мой разум получил письмо от маленького друга в виде образа: серая толща камня, внутри, как косточка в персике, твердый лиловый шар, в нем юная жизнь зовет маму. Шар скован камнем, не может развернуться, еще немного, и задохнется.
– Его придавило!
Я рванул к заваленному выходу, начал крошить, разбирать. Плита рассыпается хорошо, сеть трещин густая, как грибница, что росла много лет. Но все равно копать и копать…
– Да не суетись.
Призрак легким жестом заставил посторониться, хотя не понимаю, как, он же бестелесный. Но я отступил, едва увидев, как он меня коснулся.
Дух, тем временем, стал зыбким, трещины впитали струйки алмазного песка, он исчез в огромном пласте плит. Я услышал звук, вызывающий ассоциации с термитами, что грызут дерево, превращают в стружку…
Каменная дверь в считанные секунды рассыпалась, растеклась, сапоги лизнул новорожденный, еще горячий песок, передо мной теперь холмик щебенки.
Меж камушков взвиваются вверх алмазные ручейки, из них собирается облако, возникает знакомая фигура и глаза красноречивее любых слов.
– Глаз-алмаз – это про меня. Только у меня алмаз вообще все. Не разрушишь. А вот алмаз распилит почти все.
Дух развернулся ко мне спиной, лицо к скалам обломков.
– Как он выглядит? – спросил он.
Я все еще под впечатлением.
– Кто?
– Не тупи.
Я встрепенулся.
– Малыш, отправь ему картинку, – попросил Бориса.
Пара секунд – и визг, я вздрогнул, смыш на моем плече подпрыгнул и упал в карман плаща.
Осторожно запускаю туда кисть, но вылезать смыш не хочет, напуган. Я оставил его под тенью кармана, ладонь бережно гладит мохнатый комочек.
– Что такое, малыш?
Пробую подключиться к его мозгу, но Борис наглухо задраил ментальные люки, словно в бункере перед ядерным ударом.
– Он побывал у меня в разуме, – объяснил дух. – Мысли у меня как ледяная вода у берегов Антарктиды. Или как магма в аду, выбирай, что милее. Извини, маленький лорд, забыл поставить глушилку для гостей… О, да у нас тут сливра!
Я не понял.
– Чего?
– Сливра, – повторил принц чуть раздраженно. – Фиолетовая бронтера. Это она меня разбудила?
– Уж точно не мы с Борисом, – проворчал я в тон. – На такую глупость способен либо идиот, либо ребенок.
– Либо идиот, притащивший ребенка.
– Да, только идиот мог разбудить древнего балабола, который не затыкает рот, даже когда спаситель задыхается под завалами.
Принц усмехнулся.
Вновь распался на множество призрачных лоскутов, те разлетелись змейками, исчезли в щелях между камнями.
Придется ждать.
Я вышел из склепа, задницу приютил каменный бархан. Окидываю взором высь – узор из обрывков коридоров напоминает норки в муравейнике, если разрыть. Так в Руинах порой и говорят – «муравьиное небо»…
Борис успокоился, выбрался на ладони. Скармливаю ему солоноватый крекер.
– Прости, малыш. Виноват, вечно тебя эксплуатирую.
Я поднял голову на шум. По вздыбившейся над лесом обломков пылевой тучке я понял, что еще одна глыба стараниями принца рассыпалась. Я направился туда напрямик. Взбираюсь на скалы, спрыгиваю в каньоны…
И вот я у подножия бархана, его создатель парит над вершиной, покачивается вверх-вниз, поза властная.
– Тащишься как черепаха, беременная кирпичами. Раскапывай.
Смыш прислал в мозг картинку: фиолетовый бронтеренок под завалом, тот теперь рассыпчатый, зверек развернулся, пытается прорыть путь наружу.
Я кинулся на склон бархана, начал копать в месте предполагаемого выхода.
Принц кружит рядом беззаботно.
– Прирожденный кот. Отлично бы зарывал какашки.
– Неудивительно, что ты напугал смыша, – сказал я, копая. – Если у тебя мысли только о какашках, представляю, какой бурый ад он узрел.
Принц рассмеялся.
В каменном крошеве проклюнулись когтистые бронированные лапки. Смыш пискнул радостно, я отгреб с пути котенка еще пару горстей щебня. Кисти назад, пока в них не вцепились когти и зубы.
Клубок лиловых пластин выкатился к коленям, четыре лапы смешно расставились в поисках равновесия.
Детеныш прочихался, прокашлялся. Дышит…
Тяну руку погладить, но детеныш – клац! – свернулся в глухой шар.
Я вздохнул.
– Какой я страшный.
За спиной возник принц.
– Как раз, чтобы оттенять мою великолепную персону. У крутого парня должен быть некрасивый и неуклюжий спутник, который вечно путается под ногами и всех смешит…
Торчащая справа от нас глыба хрустнула, накренилась, а затем начала уверенно падать на нас.
Принц уменьшился вдвое, зато глаза стали как радиоактивные яблоки.
– Мама!
Шустрой рыбой юркнул мне за спину.
Не шевелюсь, вижу, что падающая глыба меня не заденет.
Волна осколков омыла плащ, дрожь передалась телу до самого черепа. Но я уделил каменюге только взгляд.
Принц выглянул из-за моей спины.
– Чуть в штаны не наделал…
– Штанов у тебя нет.
– У меня есть все, что пожелаю!
Принц вылетел вперед, вернулись его нормальные размеры, хвост превратился в эпатажные брюки, на голове шляпа. Призрак прошелся передо мной лунной походкой, клон Майкла Джексона, крутанулся в полный оборот, палец ткнул в меня, по залу эхом разлетелось фальцетом «Оу!».
Ладони принца уперлись в бока.
– Так что нефиг тут…
Он не договорил, его вниманием завладел-таки лиловый шар, тот по-прежнему лежит перед моими коленями.
– О, вот мой маленький будильник…
Принц летит к шарику, человеческий силуэт превращается в силуэт… бронтеры.
Призрачный зверь опустил четыре лапы на поле обломков, мягко подпружинил к шару, нежно порыкивает, как настоящая бронтера, морда тычет в шар.
Завороженный, поднимаюсь. Стараясь не шуметь, отступаю.
Шар, уловив знакомое рычание, разворачивается несмело, словно не верит. Слышу подобие мяуканья…
Несколько минут наблюдаю, как радостный малыш визжит, лапки пытаются обнять, мордочка хочет уткнуться то в морду матери, то в бок. Детеныш даже не понимает, что мать была другого цвета, но счастье неподдельное, лишь озадачен, что лапки и мордочка почему-то проходят сквозь тело мамы…
Дух лизнул котенка в щеку, и тот уснул, свернувшись в шар. Борис транслирует мне умиротворение зверька.
– Спасибо, – услышал я голос призрака. – Жаль твою маму.
Призрак нежно дыхнул на детеныша алмазной пылью.
Полетел ко мне, возвращается привычная форма безликого, но глазастого Вина Дизеля с хвостом вместо ног.
– Впечатляет, – признался я.
– Тебе можно позавидовать.
– В смысле?
Принц отмахнулся.
– Объяснять долго.
Я подобрал лиловый шар, тот излучает флюиды крепкого сна.
– Торопишься от меня избавиться?
Принц материализовал из руки веер, машет на лицо.
– Пока ты не надоел, покручусь рядом.
Я усмехнулся, шар с детенышем проглотила торба.
– Лестно. Тогда…
– Разыщу свое барахло.
Следующий час готовлю в склепе новый ужин, более скромный, походный, хотя жрать хочется сильнее. Минувшее приключение заставило за один раз осушить две пузатые фляжки с водой. А третью вылить в стирку, пропотевшие шмотки под плащом были тяжелые, как из свинца.
Принц шарил под обломками в поисках доспехов. Из самурайского имущества уцелела только катана. Прочее безнадежно погнуто глыбами. В склепе дух прихватил с полок две урночки. В одной изумрудна пыль, в другой – рубиновая.
– Молотые драгоценные камни – лучший для меня носитель. Можно принять любую форму, сжаться до размеров грецкого ореха, расползтись на сотни ленточек… И пылинки сверхтвердые, могу перетереть камни, даже металл. А потирая пылинки друг о друга, могу говорить.
Катана и две урночки парят в воздухе вокруг принца, как спутники вокруг планеты, он зарядил их своей энергией, те излучают такое же голубое сияние, как и алмазные зернышки.
– Держи.
Принц жестом отправил мне летающие урночки, те подплыли к костру, приземлились рядом, сияние их покинуло, голубые ленточки вернулись к принцу.
– Доверяю на хранение, – сказал он так, словно бог в хорошем настроении снизошел до разговора с муравьем. – И не вздумай продать.
Помешивая углечервей в костре, я посмотрел на урночки, затем на принца.
– Я что, уже записан в слуги?
– Пока нет, но экзамен на пригодность начался.
– С удовольствием провалю.
– Тебе не дано. Прирожденный слуга, будешь таскать на горбу мои пожитки, махать в жару опахалом, подползать на коленях с поклоном до земли, восхвалять…
– Непременно, о владыка летающих горшков. Только не вздумай сожрать следующий ужин, а то хвост оторву.
Принц подлетел близко.
– Интересно поглядеть. Давай!
Хвост оказался между мной и котелком, где бурлит супчик. В кулаке у меня охотничий нож с разводами от мяса и овощей на лезвии. Смотрю на огромную призрачную колбасу скептически.
– Что-то сегодня я не в меру милосерден. Кыш.
– Ну вот…
Принц убрал хвост.
– Улечу, будешь выть от тоски.
Я хмыкнул, погладил смыша на плече.
– Напугал ежа иголкой… Была бы нужна компания, поселился бы в Колыбели.
– Где?
– Город так называется.
– Хм… Видимо, город молодой. Когда я ложился спать, о таком городе не слышал. Обязательно покажешь!
Я закатил глаза.
– Улетит он, как же… Слушаюсь и повинуюсь, о воздушнейший из кусков рычуньего помета.
Пока суп варится, занимаюсь мародерством в склепе. Трон изобилует драгоценными кристаллами, выковыриваю ножом, слежу, чтобы дух, кружащий у котелка, не вздумал выхлебать суп. И куда в него влезает? Прям как моя торба…
Наковырял горку кристаллов. В родном мире стал бы миллионером. А здесь сбагрю какому-нибудь торгашу за кило овощей и фруктов, сумку с патронами или аптечку. Принц забавы ради повозникал, мол, грабят жилище на глазах жильца, но сопротивляться не стал, драгоценные камни ему нужны как вместилище для себя любимого. Правда, как их измельчить до пыли, не знаю.
Я уселся к очагу.
Похлебываю из железной миски суп с сухарями, Борис обкусывает пластик нежного бутербродного сыра.
Дух уселся на обнищавший трон, хвост у подножия кольцами, как у змея. Пальцы держат призрачный кубок, принц отхлебывает. Сбоку от трона парит катана.
Миска в моих руках сменилась кружкой с чаем.
– Может, объяснишь, кто ты?
Глава 5
– А сам что думаешь?
– Слушай, давай только без этих…
– Без чего?
– Не увиливай.
– Мне правда интересно, что думаешь ты.
– Ты дух какого-то знатного мужика, помер давным-давно, тебя сожгли и похоронили в этом склепе с прахом слуг, жен, лошадей и тэдэ. А теперь ты проснулся в виде чего-то бесплотного, переселяешься из одной фигни в другую, остришь, паясничаешь и рта не закрываешь. Сперва пытался меня угробить, а теперь вот передумал.
– Судя по тону, последнее тебя удивляет больше всего.
– Не знаю, чего ждать. Поворачиваюсь к тебе спиной, и руку тянет к ножу. Хотя нож тут бесполезен.
– Что ж… понимаю. Но если бы я хотел убить, убил бы. Легче легкого. Эти доспехи, катана… Просто украшение. На самом деле, алмазной пылью убить куда проще. Залететь человеку в ноздри, уши, рот, задницу, пробуриться в кожу… Даже сделать ничего не сможет, пыль мелкая, проникнет куда угодно, не отмахнешься. Это как комарой, только страшнее. Превратил бы тебя изнутри в фарш, как эту плиту.
Принц указал на горку щебня перед входом в склеп.
Пульс участился. Я хмыкнул.
– Успокоил, блин…
– Привыкнешь.
– Надеюсь, будет на это время.
– Когда кто-то может прихлопнуть тебя как муху, даже если не хочет, чувствуешь его врагом, понимаю. А что еще удивляет?
После признания, что убить меня можно легко и столь неаппетитно, сосредоточиться на чем-то, кроме инстинкта выжить, задачка та еще.
Но остудить голову помог Борис, мыслеток свернул в нужное русло.
Я собрался.
– Ты слишком… разный. Можешь принять любой облик, подражать кому угодно. Слишком пестрый, хаотичный… Не вяжется с легендой, что ты какой-то мятежный принц из древней эпохи.
Принц зажмурился, чуть ли не мурлычет как объевшийся кот…
Отхлебнул из кубка.
– Да уж, в царских манерах тесновато. Как в тугих лосинах. Но принцем бывать доводилось. Возможно, и не раз. Когда живешь так долго, похожие воспоминания накладываются друг на друга. Это как не помнить, сколько за жизнь выпил чашек чая.
– Ты ведь был смертным, да? Но умер и стал духом…
– Не помню. Меня не волнует, с чего все началось. Но дабы пощадить твой бедный мозг… С чего-то мое бесконечное существование должно было начаться.
– А ты родился в Руинах? Или попал из другого мира, не помнишь?
– Думаю, из другого, хотя не помню.
– Почему из другого?
– Если на каждый вопрос буду отвечать «возможно», «может быть», «не исключено», ты с ума сойдешь. Допустим, я попаданец, как и ты. Живу давно, с тех пор, когда Руины были еще такими дикими, что завести и вырастить ребенка было невозможно. Значит, я попал сюда уже взрослым.
– Эй, я не говорил, что я попаданец.
– Думаешь, живя так долго, я не научился различать тех, кто тоскует по дому?
Ладони стиснули сильнее кружку с чаем, горячую, как только что вырванное сердце. Губы, как струна, дернулись. Взгляд тонет в отгоревшем костре, в мерцающих панцирях углечервей.
А дух опять хлебнул из иллюзии кубка.
– Живые мертвецы в Руинах – дело обычное. Уверен, ты покрошил кучу скелетов. Хотя бы тех, что спали со мной в этом некрополе. Души, заключенные в костях, исчезают, если скелет развалить парой-тройкой ударов. Но я не хотел умирать, даже когда мой скелет покрошили в зерна. Душа смогла переселиться в первый попавшийся рядом мусор, а когда разрушили и его, я сопротивлялся смерти так отчаянно, что смог вселиться в обычную пыль.
Дух сделал паузу…
– Я забил тем гадам носы, рты и легкие пылью, и они задохнулись… Так я стал бессмертным. Знаешь, я думал, это трусость, так бояться смерти недостойно. Но выходит, трусость может быть источником силы.
– То есть… ты был скелетом в гробу, из тех, что генерит Арх? Но тогда выходит, ты появился в Руинах, а не в другом мире.
Дух отмахнулся.
– Не заморачивайся. Всего лишь версия. Одна из. Как было на самом деле, не вспомню уже никогда. И это не имеет значения… после стольких лет.
Мне стало зябко, хотя чай еще горячий, а на мне плащ. То ли тело после всей этой суеты остывает без движений, то ли туманная история духа действует.
Кубок в его руке вспыхнул бриллиантовым облачком, оно превратилось в песочные часы. Песок быстро утекает из верхнего сосуда в нижний, часы переворачиваются, все по новой, и так повторяется и повторяется.
– Живу столько, что успел изучить все в Руинах, хоть они и бесконечны. Увидел и услышал все, что можно увидеть и услышать. Не осталось ничего нового, похожее наслаивалось друг на друга, я начал сходить с ума. Закинь в плеер одну песню и слушай двадцать четыре часа в сутки до скончания времен, примерно поймешь, что чувствую.
Холодно.
На плече вспыхнул смыш. Перебрался за пазуху, комочек тепла в груди. Наружу высунулась мордочка, черные бусинки глядят на меня.
Я улыбнулся.
Пальцы погладили его макушку, на душе чуть легче. Я не один, это главное, остальное перетерпим.
– Скука причиняет мне физическую боль, – продолжает дух. – Странно слышать это от призрака, но это так. Невыносимо, как ломка у наркомана. Как пожизненное заключение в карцере, нельзя даже читать и царапать на стенах – только ходить из угла в угол. Лишь что-то новое, интересное может притупить боль на время…
Вновь пауза.
– Чтобы избавиться от боли, я стал придумывать воспоминания, которых не было, насыщать их красками и звуками, ярче, чем в реальности. Перестал различать, что было на самом деле, а что плод воображения. Еще пытался рассеивать частички своей энергии, вместе с ними уничтожались воспоминания, и я мог пережить некоторые события заново, как в первый раз… Но этого было мало.
Трон отпустил привидение, оно медленно полетело вдоль стен, рисунки и знаки на них едва заметно мерцают от касаний его пальцев.
– Чтобы сбежать от боли, впадаю в длительные спячки, надеясь, что, когда проснусь, Руины изменятся, появится что-то радикально новое. Сперва уснул на десять лет. Потом на сто. И вот теперь проснулся после тысячи. Но предчувствую, Руины особо не изменились… В следующий раз перескачу через нолик, усну на сто тысяч.
Принц растянулся вокруг меня анакондой, лишь голова осталась человечьей.
– Ну, а сколько бродишь по Руинам ты?
Я пожал плечами.
– Больше года.
Принц залетел в опустевший котелок, оттуда из пухлого облачка, как из пеленок, глядит на меня.
– Младенец… Что с тобой успело приключиться за год с копейками?
– Много чего.
Дух рассмеялся.
– О да! Впрочем, для нищего и корка хлеба…
Вылетел из котелка, к нему вернулся прежний вид, хвостатое привидение «уселось» в воздухе напротив меня. Тягостная аура древнего страдающего существа, к моему облегчению, развеялась, передо мной снова балбес.
– Тогда удиви, – сказал дух.
И я начал рассказывать. С самого начала. Пришлось опять разводить огонь, кипятить бодрящий напиток. Все-таки нужен сон, но я увлекся. Смыш помогает извлекать из памяти детали, очищать от шелухи. Я рассказал о Борисе – учителе и друге, он спас меня, подобрал и научил всему. Рассказал о смыше, которого назвал в честь учителя. Вспомнил Катю, поведал, как был в плену культа Кровавого Арха. А лорд пауков – вообще отдельная история, тяпнул бы сто грамм, прежде чем ворошить…
Давно пора было провести генеральную уборку на полках памяти. То сил не хватало, то времени. А то и смелости. Но теперь с подачи призрака посмотрел на прошлое, которое и есть я, со стороны единым взглядом.
А вот принцу было так себе. Даже торба не удивила. Хотя, конечно, делал вид, но я более-менее научился отличать его маски от сути.
По-настоящему его заинтересовало лишь то, что лорд смышей стал мне другом. И что лорд комароя, который убил Катю, не стал убивать меня, а вместо этого подарил пушку-вампира.
– Этим оружием когда-то владели они, лорды комаров, – сообщил принц. – Никогда не позволяли кому бы то ни было завладеть их оружием… Как я его понимаю.
– Кого?
– Лорда. Ты что, так и не понял, почему он тебя не убил?
– Не знаю… Похоже, его это чем-то забавляло.
– Именно. Ты его развлек.
– Развлек?
– Комарок – такое же древнее бессмертное существо, как и я. И как я, успел повидать все. Комарока нельзя убить, потому страх смерти его больше не цепляет, как и факт жизни. Он силен, повелевает тучами насекомых, слуги в любой момент могут добыть ему пищу, голод тоже не проблема. Так чего желать могущественному и неумирающему существу?
– Чего-то, что разбудит интерес?
– Да! Хотя бы капля интереса, вот ради чего живут бессмертные… Увидеть то, чего никогда раньше не видел. И сделать то, чего никогда не делал. Комарок увидел, что человек завладел пушкой-вампиром, чего раньше не было. Ты подарил ему каплю интереса, и это спасло тебе жизнь. В благодарность лорд сделал то, чего раньше не делал – обновил твое оружие и вернул тебе.
Моя голова поникла. Перевариваю инфу, перед глазами почти пустая кружка с чаем.
– Тебе надо поспать.
Я вышел из «вакуума» не сразу.
– Что?.. А, да…
Допил чай. И вдруг понял, что не встану, лягу прямо здесь. Словно выпил не бодрящий напиток, а убойное снотворное.
– Убивал спящих? – спросил я.
– Если бы мог, то…
– Я в курсе. Но ты убивал именно спящих?
– Не раз.
– Значит, уже пресытился.
Принц тихо засмеялся.
– Начинаешь понимать… Ложись. Посторожу твой сон.
Острие ножа разворошило остывающие угли, их накрыл, как ковер, асбестовый мешок, поверх – тонкий матрас. Бережно глажу торбу, хвала ее запасам.
Принц вернулся на трон.
И я улегся.
– Зачем тебе меня охранять?
– А зачем комароку нужно было тебя отпускать?
Я задумался, и губы тронула усмешка. Висок примагнитило к ложу.
– Устал как собака. Но засыпать после всех этих откровений сложно.
– Представь, что разговор был всего лишь сном.
– Тогда не напоминай о нем завтра.
Я зевнул как бегемот.
Перед лицом появился смыш, ладонь приютила его как норка. Наши мысли сплелись. Прочь с территории сознания – в темную вязкую глубину…
Мы с Борисом привыкли засыпать в ментальной связке, видеть общий сон. Его мозг имеет пси-способности, может погружать нас в глубокий сон почти мгновенно, отсеивать кошмары и мусор, делать сны реальными. Но у Бориса маленький объем памяти, не развито воображение, весь его мир – каменные плиты, а предел мечтаний – гора сыра. А мой мозг – хранилище и генератор образов.
Придумываю сны, а Борис строит.
За время многих ночлегов мы успели побывать в разных снах, но есть любимое место. Я назвал его Медным Берегом.
Песчаное морское побережье, три километра длиной, ширина метров пятьдесят. Эта полоса ограничена с одной стороны (и с концов) высокими скалами, а с другой – водой.
Здесь всегда одно время суток – то ли закат, то ли рассвет. Золотое солнце висит над горизонтом низко. Песок красноватый, крупный, как пшено, однако мягкий, течет сквозь пальцы легко, не царапает, и такой теплый, что можно зарыться и спать как под одеялом. Хотя мы и так во сне.
На море всегда рокот. Обычные волны расчесывают берег гребнями пены, а высокие разбиваются с грохотом. Вода движется как в замедленной съемке, словно не вода, а карамель.
Название Берег получил из-за оттенка, смесь золотого с бурым. Скалы, песок, море, небо, солнце, – во всем будто примесь меди.
Стою лицом к морю, босой, голый по пояс, на мне только штаны, теплый бриз омывает тело. Борис, как всегда, на плече, любуется медными переливами волн.
Созерцать вот так можно вечность.
Часть 2. Берег
Глава 6
Но хрен мне, а не вечность. Проснулся от собственного чиха. Оказалось, этот бестелесный придурок запустил стайку алмазных пылинок мне в ноздри.
Утираю сопли.
– Ты вообще-то обещал мой сон сторожить.
– Сторожу часов двенадцать, хватит с меня. Облетел клубок коридоров вокруг. За тысячу лет Руины не изменились, можно было спокойно дрыхнуть дальше…
– Во-во, можно было, а ты, гад, разбудил.
Дух принял горизонтальное положение, повернулся набок, на нем возникло призрачное одеяло и шапочка-конус. Принц сунул ладони под голову.
– Эх, спал бы сейчас в уютном склепике…
Я хмыкнул.
– Мы и сейчас в нем. Спи, кто мешает-то?
Дух потянулся, зевок как у динозавра. Вдруг закрутился искристым смерчем, а затем вновь оказался в вертикальном положении. Кулак уперт в бок, второй качает указательным пальцем, как метроном, принц хитрым прищуром, как бессмертный Ильич, смотрит на меня.
– Э, не-е-е-т… Хочешь от меня отделаться? Хренушки! Пошатаемся по Руинам, будешь меня развлекать. Вдруг эти каменные развалины уже не столь скучны.
Глаза мои к потолку.
– Арх всемогущий, за что?
Призрак отрастил пернатые крылья и бородищу до пояса, над головой вспыхнул нимб. Дух меня перекрестил.
– Смирись, сын мой, аминь.
Я вздохнул.
– Клоун…
И поплелся к выходу из склепа.
Дух вылетел пушечным ядром. Пока я переступал через порог, он успел очертить просторы над скалами обломков, как сбрендившая шаровая молния.
Я погладил дремлющего за пазухой Бориса. Тот пошевелил усиками, но продолжил спать. Я коснулся его мыслей, похоже, он все еще бегает по песку Медного Берега.
Я улыбнулся.
– Спи, малыш. Сторожить сны я умею. В отличие от этого припадочного…
Я преодолел скалы, взобрался на крутой склон, в начало широкого коридора. Дух кружит надо мной, разными эпитетами попирает мою медлительность.
– Лучше сменил бы спутника на быстрого, – советую, – вместо того чтобы тратить нервы.
– У меня нервов нет!
– Это должен был сказать я.
– На фиг безупречный спутник, я же на него ворчать не смогу!
Смотрим на покинутый склеп, он теперь далеко внизу.
Призрак метнулся вниз, растворился в завалах под склепом. Прошло время, и трещины в обломках алтаря выплюнули привидение, а рот склепа засосал его как здоровенную радиоактивную макаронину.
Из склепа дух вернулся ко мне. С катаной.
– Не доставайся ж ты никому!
Внизу множество потрескиваний слились в громкий треск, и склеп обрушился, исчез во вздыбившихся тучах пыли.
Катана подплыла ко мне, голубая сияющая сила ее покидает. Я едва успел подхватить угасшее оружие.
Ленточки энергии вплелись в дух.
– Понесешь. Неудобно мне, ветру вольному, таскаться с железякой.
– А мне, значит, удобно!
– Железкой больше, железкой меньше… Не надломишься.
– Козел.
Голова призрака и впрямь превратилась в козлиную. Жует пучок травы. Вместо кистей копыта, одно почесало бородку, второе щегольским жестом скользнуло вдоль рога, как проверка кинжала на остроту лезвия.
– Ну что, Сусанин, куда поведешь?
Я развязал торбу, катана, погружаясь в нее, укорачивается.
– Вообще-то хотел пойти в другое свое убежище…
– Но?
– Но боюсь, ты и его разрушишь.
Дух принял обычный облик.
– Эй, вообще-то это ты начал палить из «Вампира».
Я затянул шнурок торбы.
– А кто вынудил?
– Ой, подумаешь, прищемили ему пальчик, а он сразу кувалдой по атомной бомбе!
Но я уже пошел вперед по туннелю. Угораздило же подцепить болтливую заразу, избавиться сложнее, чем от сифилиса.
Дух меня обогнал.
– Эй, смертный, чего нос повесил? Идем навстречу приключениям!
– Искать приключения, будучи смертным, не вдохновляет. И у меня имя есть. Влад.
Призрак отмахнулся.
– Скукота. Встречал сотни владов… А вот парня с «Вампиром» и лордом смышей – ни разу!
– А твое имя?
Вновь отмашка.
– Когда успел пережить опыт, которого хватит на легион смертных, имени уже не хватит описать всю личность. У меня тысячи имен и прозвищ. Зови как хочешь.
– Принц.
– Было кучу раз. Но ладно, Принц так Принц.
Иду, пытаюсь отслеживать опасности, могут подстерегать под каждой плитой, но дух мельтешит перед глазами, отвлекает болтовней. Ему-то остерегаться нечего. Хотя кривляется, изображает брезгливость, завидев слизь утилитки, или шарахается от выпустившего иглы убьежа.
Разглядываю узоры на плитах. В царапинах узнаю следы когтей волкоршуна. А вот налет изморози – морозавр прошел… В соседнем коридоре мрачные плиты резко сменяются освещенными, там заросли ультравы, журчит ручей, звенит крохотный водопад, так и манит искупаться, пополнить запасы воды. Туда лучше не ходить: стеклотина…
И все-таки я чуть не угодил в заросли яростков. Чертов дух отвлек анекдотом.
Наладить концентрацию обычно помогает Борис, но смыш по-прежнему спит за пазухой, а будить не хочу.
Коридор, по которому мы шли, закончился тупиком.
Я сплюнул.
– Придется назад.
– Погоди.
Дух распался на десятки ленточек, каждая вползла в одну из трещин тупика. Какое-то время из стены гудит, как из пчелиного улья.
Коридор задрожал, и стена обрушилась крупными глыбами.
Призрак парит по другую сторону завала. Шляпа-цилиндр, фрак, а в руке тросточка.
– Вуаля!
Призрак снял цилиндр, легкий поклон, хвост извивается бодро, как накормленное хворостом пламя.
Коридор задрожал снова.
Потолок надо мной растрескивается.
Я едва успел взбежать на холмик завала, сзади загрохотало. Когда я оказался рядом с призраком, коридор, откуда сбежал, превратился в сплошную каменную свалку в мареве пыли.
Призрак вжал голову в плечи.
– Ой.
Хихикнул в кулак. Шляпа, фрак и трость исчезли.
От того, чтобы влепить кое-кому подзатыльник, меня удерживает лишь то, что ладонь пройдет сквозь цель.
– Я уже наскучил, и ты решил меня убрать?
Принц, потупив взгляд, чешет в затылке. Видимо, мысленно от меня все-таки прилетело.
Под плащом на груди запищало, в мыслях возникла картинка, где я крошечный и край плаща, словно смышиный хвостик, придавила плита, не могу выбраться. Это Борис подумал, что мне угрожает опасность.
Не успел я пожалеть, что разбудил маленького друга, как тот уже перебрался на плечо.
Чешу пальцем между его ушками.
– Прости, родной. Нашему мятежному высочеству приспичило пошуметь…
– И это вместо спасибо, – сказал дух.
– Спаси, бог, кого-нибудь от такого спутника, как этот. Ибо меня спасать уже бесполезно.
– Гад.
– У гада учусь.
Я продолжил путешествовать по Руинам вместе с этим летающим мешком второсортных шуток.
Через какое-то время охватила непонятная тревога, с каждым шагом она перерастает в страх, близкий к ужасу.
– Эй, ты чего? – спросил Принц.
По мне бежит пот, сердце готово выскочить из груди. Не пойму, чего именно боюсь, голова панически вертится в поисках угрозы, но вокруг лишь стены.
С напуганным, но еще держащим оборону мозгом связался смыш. Тоже напуган, но, как и я, пока хранит самообладание. Объединяем остатки наших здравых смыслов, это дает способность соображать.
И мы, словно один мозг, поняли, в чем причина внезапного ужаса.
– Она рядом, – прошептал я. – Справа!
– Кто?
Но я уже повернул голову. В стене, в прямоугольнике пустоты, где когда-то сидела плита, мелькнул черный силуэт насекомого.
Трепещут крылья. Крылья огромной стрекозы.
– Страхоза, – ответил я.
И рванул по коридору на обгон. Проем справа поймал и выбросил меня в соседний коридор, параллельный нашему.
Она летела навстречу, но, заметив меня, зависла в воздухе, как вертолет, крылья тарахтят.
Призрак влился в коридор сквозь дыру, через которую я засек страхозу. Сейчас он позади насекомого.
Мои колени дрожат, медленно пячусь, страхоза столь же медленно на меня. Ввергают в ужас огромные перламутровые сферы глаз. У страха глаза велики – это про них. Оттуда смотрит смерть. Не возвышенная, которая в песнях то бледная женщина, то старуха, то мрачный скелет в плаще и с косой. Нет, настоящая. Тупое ничто. Глаза будто сварены в кипятке.
Я споткнулся о камень, упал на задницу. Страхоза среагировала тут же, метнулась молнией к шее, но я прикрылся рукой, и предплечье обожгло адской болью, я вскрикнул. Страхоза воткнулась в мясо и кость бутоном кровососущих игл.
Не знаю, как другая рука сумела выхватить из чехла нож и резануть по корню бутона.
А дальше…
Медный Берег. Помню, что лежал на песке Медного Берега, на боку, лицом к морю, и слушал волны, громадные и неторопливые. Борис сидел рядом, и мы смотрели, как волны обрушивались на Берег и разбивались в пенные рои.
– Зачем ты поперся наперерез? – услышал я голос духа, раскатистый, как глас божий. – Пролетела бы мимо, и всем было бы хорошо.
До меня дошло, что это не море рокочет – это я так дышу. А сквозь картинку посеревших волн уже проступают решетчатые контуры плит.
Я поморгал.
Лежу на полу, в луже блестящей, как серебро, воды. Рядом труп страхозы. Предплечье сковано болью, в нем глубоко сидит бутон игл. Чувствую, те упираются в кости, сидят между лучевой и локтевой.
Но к боли я привык, не первый раз. Мясо-то заживет, а вот плащ…
– Зараза! – процедил я.
Злость помогает преодолеть волны страха, хоть и ослабленные, но по-прежнему исходят от мертвой страхозы.
Я подполз к ней.
Принц вьется под потолком змеей, лишь голова не змеиная, смотрит на меня, наклонив ее набок, как любопытный пес.
– Ты чертовски нелогичен. Но это хорошо. Логика предсказуема, а значит, скучна. А у иррациональности щедрые некошеные просторы.
Один за другим я вырвал из страхозы глаза. Труп бросил в лужу, глаза твари у меня на ладони.
Внушают ужас, но я зол.
– Мне нужны ее глаза.
Раненая рука кое-как, сквозь дрожь, скоординировала пальцы, чтобы те дернули торбу за шнурок, и вторая рука спрятала трофеи в горловину. Завязать торбу настоящее испытание.
– Может, сперва иглы из лапы вытащишь? – сказал призрак.
– Для тебя стараюсь! – буркнул я. – Любитель нелогичности хренов…
– Догеройствуешь до заражения крови. А твоего трупа в моих планах пока нет. Быстро от меня не отделаешься.
Здоровая рука порылась во внутреннем кармане плаща. Сжимаю в зубах туго свернутый платок, кое-как вытаскиваю из раны иглу, кровь и пот капают в лужу.
Вторую иглу, засевшую глубоко, когтями и зубками вытащил Борис.
– Пока возитесь, кровью истечешь, – сказал призрак, имитируя усталость. Хотя усталости не испытывает, как и бодрости. Холодная древняя душа…
Он распылился на мириады алмазных звездочек. Эта летучая масса влетела в мою рану, я инстинктивно руку отдернул, но разум заставил тело подчиниться мысли, что дух хочет помочь. Надеюсь, так и есть…
Предплечью адски больно, но при этом, как ни странно, щекотно. От избытка пота чувствую себя дождевой тучей, платок в зубах весь мокрый от слюны, но кровотечение остановилось. В руке мелкая дрожь, словно вибрирует каждая клеточка. Борис на плече транслирует успокаивающие образы.
А затем потоки драгоценной пыли покинули руку.
На месте раны шершавые, как наждак, бордовые корочки. Блестят, как алмазная пыль.
Принц парит передо мной, лицом к лицу, над его ладонью крутится шар черных блестящих зернышек.
– Пришлось измельчить иглы в крошево, чтобы из тебя вытянуть. Я стал бы первоклассным хирургом… если бы не был им давным-давно. И мне, как понимаешь, наскучило.
Осторожно возвращаю закатанный рукав на место.
– А кем ты, интересно, еще не был?
– Предлагай варианты.
– Вдруг предложу, и улетишь осуществлять. Бросишь меня на произвол Арха.
– Ты же мечтал от меня отделаться.
– Я же не знал, что ты ходячий госпиталь.
– Летучий.
Я перевел взгляд на труп страхозы.
– Во-во, полетели отсюда. Дохлятина воняет, щас сбежится зверье.
Иду, прижимая раненую руку к туловищу.
Вспоминаются родители. Дом, где вырос. То, чего не вернуть. В груди знакомый трепет, давненько не было агонии. Обычно накатывает перед сном, но чтобы прямо в дороге… А все из-за страхозы. Может надломить даже крепкую волю.
Ничего, теперь есть глаза этой твари. Двух глаз должно хватить хотя бы на один антифоб, зелье бесстрашия. А погасить агонию в дороге легче, всегда что-то отвлекает. Вот и сейчас приходится всматриваться в плиты, разоблачать убьежей, кидать через каждый коридор камень, чтобы обнаружить (или не обнаружить) стеклотину…
Рука почти не болит. Не знаю, что Принц сделал, пока копался в ней, но он гений.
Летит надо мной под потолком.
– Можешь не прижимать клешню к брюху. Не отвалится.
Сжимаю-разжимаю пальцы. Двигаются свободно.
– Талантливая тучка…
– Что?!
– Я тебя похвалил. Чем не угодили тучки?
– Ах, тучка… Вместо «т» послышалась «с».
Я хмыкнул.
– Неудивительно. У тебя же ушей нет.
– А у тебя – извилин. Шутки однообразные. Улечу, будешь сам свое мясо чинить.
– Переживу. Взрыдну над твоей фотографией, вытру сопли платочком и пойду широким шагом в новую жизнь.
– А где возьмешь фотографию?
– Выторгую у какого-нибудь бродяги за барахло.
– Моя фотка есть у любого бродяги? Как я, оказывается, знаменит.
– Не то слово. Ты вообще на каждой фотке, просто не видно. Вы же, призраки, на фотографиях не отображаетесь.
Наш с Принцем конвейер по производству пурги выпустил еще километр подобной продукции, прежде чем мы наконец заткнулись.
А заткнулись, потому что услышали, как кто-то приближается…
Глава 7
Шаги у неизвестного осторожные, тоже нас услышал. Хотя не услышать нас нужно постараться.
Призрак уплыл в темноту соседнего коридора, оставив меня разбираться с неизвестным. Но я в Руинах не первый день. Было бы куда подозрительнее, если бы кто-то шел открыто, не остерегался. А так мы покружили по коридорам в ритуальном танце разведки, танец привел нас в один коридор, я на одном конце, неизвестный на другом.
Обменялись приветствиями, «Как жизнь?», «Давно в Руинах?» и прочими демонстрациями мирных намерений.
– Поторгуем? – предложил я.
– Можно и поторговать. Что предложишь?
– Еда, шкуры…
– Еда это хорошо… Спички есть?
– Имеются.
– Патроны от калаша?
– Кончились.
Вообще-то есть. Чего только в бездонной торбе не накопилось. Даже близко не знаю ее полного содержимого. Патроны от Калашникова есть, но если на каждый вопрос, а есть ли у меня то, другое, третье, буду отвечать утвердительно, мужик подумает, я держу его за лоха, пытаюсь выманить. Подумает, ловушка.
– Жаль, – сказал он.
– Сыра, часом, нет?
– Нет. Есть апельсин. Большой, сочный…
– Серьезно?
– Самому нужен. С едой не очень…
Нашли стену с широкой трещиной. Держу дробовик наготове, мужика не видно, но знаю, по ту сторону стены его пушка тоже готова стрелять. Обмениваемся товарами через трещину.
Я обменял коробок спичек, кило мяса волкоршуна и револьвер на самый настоящий апельсин. Подумать только, первый раз в Руинах вижу апельсин!
Револьвер и мясо не жалко, в избытке. Пистолеты частенько получаю как трофеи после битвы с бандитами, мерзами, культистами и прочими отребьями. Мясо добываю на охоте. Причем чаще охотился не я – охотились на меня. Бедные зверюшки… А торба позволяет унести сколько и что угодно.
Другое дело, апельсин…
Я поднес фрукт к губам, веки опустились, ноздри втягивают запах.
Божественно!
Я спрятал сокровище в торбу. Мы с мужиком базарим через стенку за жизнь, он, судя по голосу, сделкой тоже доволен.
Решились-таки показаться друг другу на глаза.
– Приятно иметь с тобой дело, – сказал я.
– Взаимно.
Рукопожатие. Он держит автомат опущенным, я так же держу дробовик.
Его глаза при взгляде на смыша округлились.
– Ручная смышь?
– Это Борис.
Борис на плече приветственно пискнул. Я погладил его по макушке.
Незнакомец слегка ушел в себя.
– Была у меня ручная гидрокрыса, так она…
– О, уже договорились! – раздался голос Принца. – Ну вот, всегда знал, что дипломатия…
Мужик резко изменился в лице, я не ожидал, что он развернется так быстро, автомат выдал очередь по призраку. Принц замер, растопырив руки, смотрит на свой живот, пули прошли сквозь него.
Дух пожал плечами.
Когда мужик развернул автомат ко мне, я уже прыгнул за поваленную колонну. Из-за укрытия грохнул дробовик, мужик исчез в боковом проеме.
Шаги частые, все тише и тише: убегает…
Я из укрытия вылез.
– Ну и кто тебя просил рожу высовывать!
Дух плывет навстречу.
– А я что? Нервный какой-то мужик, я даже «здрассте» сказать не успел…
– В Руинах все нервные! Тоже мне, старожил.
– Он так не любит призраков?
– Да он подумал, что засада! На его месте я бы тоже начал палить во все стороны.
– Какие впечатлительные. Мне бы так.
Принц ведет себя как ни в чем не бывало. Над ним пролетает жук, жужжит громко, покачивается, будто напичкан изнутри железными шариками. В руках духа вспыхнул призрачный сачок. Дух с размаху поймал жука, но сачок прошел сквозь, жук улетел, никак не отреагировав.
Я шлепнул по лицу ладонью, протер ею вниз, ногти поцарапали морду, палец зацепил нижнюю губу.
Рычу.
Призрак махом сачок развоплотил.
– Ну, и как торговля?
Утомленно прячу дробовик под плащ. Мысль об удачной покупке бальзамом на душу. Развязываю торбу.
На свет вылезла пористая оранжевая сфера, кожура блестит.
Я подкинул и поймал.
Глаза духа, который только что дурачился как ребенок, жалобно свесились уголками вниз, он словно превратился в кисель, стек на пол большой лужей. В ней плавают все те же грустные глаза.
Из лужи выплыла голова.
– Да уж, сделка века.
Прячу апельсин в торбу как питомца, которого посмели обидеть.
– Тебе-то что? Мое барахло, на что хочу, на то меняю.
Призрак вернул себе обычную форму, закружил вокруг меня.
– Между прочим, пока ты выменивал свои несчастные пожитки на этот фрукт, голодный африканский мальчик, я тут облазил все щели.
– Знаешь, любитель щелей, надо быть разборчивым. Хоть бы лазил выборочно, а то все – это перебор, в твоем-то возрасте…
– Тебя еще переживу, протоплазма на косточках. Сколько таких, как ты, было… Не интересно, что я нашел в одной из щелей?
– Надеюсь, это не заразно.
– Остри-остри. Посмотрю на тебя, когда увидишь мою находку. Мне-то от нее пользы ноль, могу и мимо пролететь, а любой, как ты, кусок мяса, за эту вещичку последние труселя отдаст.
Призрак повел меня таким неудобным маршрутом, что показалось, специально выбирает пути самые трудные. Прошли пять этажей вверх, кое-как взбираюсь через дыру в потолке на шестой. Сейчас этот гад скажет, что не совсем точно запомнил дорогу, надо обратно…
А может, никакого сокровища нет? Издевается, тварь!
– Пришли! – известил Принц.
Я разогнулся как сухая коряга, вытер пот со лба.
– Да неужели…
Перед нами высокая статуя рогатого демона с распахнутыми полотнами крыльев. В лапе, словно на гигантском крюке, висит обмякший ангел с повисшими крыльями и дырой в груди. Другая лапа вытянута вперед и вверх, на ладони – сердце.
Гранит скульптуры прочный, но если приглядеться, можно увидеть трещинки на крыльях, на мускулах, на сердце…
Через эти трещинки призрак стал всасываться в каменное сердце ангела на демонической ладони. Скоро дух исчез внутри сердца, и оно засияло голубым, как яркий уличный фонарь.
Бах!
Сердце разлетелось на осколки гранитной корки, я увернулся, рука прикрыла глаза.
На ладони демона – яйцо с прозрачной, как из стекла, скорлупой. Внутри сплошь красное, будто в нем кровь. В соке плавают красные потоки, клубочек волшебных змеек. Яйцо испускает отчетливые, как иглы убьежа, лучи сочного кровавого света.
Дышу тихо, боюсь спугнуть наваждение. Не может же быть реальностью…
– Красный Зановик! – огласил Принц.
Он уже покинул осколки каменного сердца, голубые ленты сплелись в хвостатое лысое привидение.
Призрак направил одну из лент к артефакту. Та подлетела к ладони гранитного демона, напитывает Зановик энергией, к красным лучам примешивается голубое свечение.
Артефакт оторвался от каменной ладони, плавно летит к Принцу.
– Махнемся на апельсин?
Я пропустил мимо ушей.
Гляжу на яйцо и не верю. Красный Зановик встречается так редко, что стал легендой. Если Синий Зановик найти можно, хоть и маловероятно, то найти Красный – из разряда фантастики. Мне уже довелось найти Синий Зановик, когда я только попал в Руины, да и сейчас есть один Синий. Выложил за него столько добра, что в торбе освободилось место под грузовик.
А вот надеяться выкупить Красный глупо. Во-первых, вероятность встретить торговца, у которого есть Красный Зановик, стремится к нулю. Во-вторых, даже если такой попадется, все равно скажет, что Красного Зановика нет. Такую вещь на продажу не выставляют. Прячут, держат рот на замке, еще и пить бросают, чтобы по пьяни не сболтнуть.
– Ау-у! С тобой говорю, магнат фруктовый. Меняю эту милую безделушку на апельсин.
Я наконец пришел в себя.
– Сам ты безделушка. И на кой черт тебе апельсин?
– Пользы все равно больше, чем с этого фаберже.
– Извращенец! Человек за такую вещь руку на отсечение даст!
– Я не человек.
Конечно, я отдал этот несчастный апельсин: предложение, от которого невозможно отказаться. Но с удивлением обнаружил, что отдавать гастрономический артефакт, не обладающий магическими свойствами, кроме вкусовых, жалко! Даже в обмен на Красный Зановик!
Меня так удивило, что высказал вслух.
Принц махнул рукой.
– Проще мороженой креветки. Жалко, потому что добыча ТВОЯ. Чтобы завладеть этим дурацким цитрусом, ты вложил силы, нервы, навыки убеждения, обаяние, всяческие хитрости, да еще чуть не погиб. За апельсином тянется шлейф твоих впечатлений. А Зановик, каким бы ценным ни был, – находка моя. Не твоя заслуга, что он оказался у тебя.
– Да, скорее всего… умник ты безногий.
– И сердишься на меня по той же причине.
– По какой?
– То, что я сказал, действительно так. Но дошел ты до этого не своим умом, а выслушал от меня. Считай, получил даром, без усилий. Вот если бы додумался сам…
– Р-р-р… помолчи. И дай Зановик!
– Да пожалуйста. Чем бы дитя ни тешилось…
Зановик он и впрямь отдал. Бросил мне хрупкое сокровище, у меня аж сердце екнуло, я прыгнул как вратарь к мячу в финале международного турнира. В голове ликование трибун, когда упал на грязный пол и ударился плечом, прижимая к груди красное яйцо, но боли не почувствовал, потому что Зановик оказался цел. Ура!
Я опустился на колени, развязал торбу. Надо вместилище понадежнее.
– Что за шкатулка? – оживился дух.
Я поставил на обломок плиты извлеченную из торбы шкатулку.
Дух кружится как пес вокруг косточки.
– Что внутри?
– Открой и узнаешь.
– А что, ключа нет?
– Выбросил. Думал, открывать не буду никогда. Но для Красного Зановика придется сделать исключение.
– А что, в шкатулке древнее могучее зло, что грозит Руинам гибелью, и выпускать нельзя ни в коем случае?
– Древнее зло я уже выпустил. Теперь Руины все равно обречены. Ты же всех заболтаешь до смерти. На фоне этого содержимое шкатулки не кажется столь ужасным. Всего-навсего обломок прошлого. Вспоминать больно, а выбросить жалко.
– И как собираешься открывать без ключа?
– Ты откроешь.
– Я?!
– Любишь ведь головоломки. Вот и прояви чудеса. Запусти алмазную пыль в замок.
– Ты же не рекомендовал лазить по щелям.
– Под моим чутким руководством можно. Прослежу, чтобы не оплошал в самый ответственный момент.
– По-моему, древнее зло вовсе не я.
– И не я. Какое ж я древнее, мне всего-то двадцать три. Или двадцать четыре? Не важно, я совсем еще зеленое зло.
– Судя по длине языка, не скажешь.
– Ну, с кем поведешься…
Шкатулку этот придурень все же открыл. Змейка алмазной пыли вползла в замочек, и через пару секунд щелкнуло. Дух даже крышку соизволил поднять.
Мои веки невольно опустились. Не решаюсь посмотреть на то, что в шкатулке. Подхватывает волна воспоминаний.
Но Борис, бдительный страж моих мыслей, позаботился о том, чтобы волна не унесла меня в океан, а выбросила на Медный Берег. На его заботливом песке прихожу в себя…
Голос Принца:
– Ого! Рабраслет! Догадка про древнее зло почти в яблочко. Где ты достал эту скверную игрушку, парень?
Глаза наконец открылись. Ладонь гладит смыша на плече, спасибо ему, не позволил щупальцу из глубин памяти утащить меня на дно.
– Эту скверную игрушку на меня однажды нацепили, и я только спустя неделю смог от нее избавиться.
– Ты снял рабраслет – и остался жив?!
Смотрю на кожаное украшение, вышивку толстыми золотыми нитями, витиеватый узор, блестят маленькие рубины. С виду просто красивый браслет, но не дай Арх его носить…
Конец ознакомительного фрагмента. Полный текст доступен на www.litres.ru