Читать книгу Тихая жена - А. С. А. Харрисон - Страница 5

Тодд довозит Наташу до двери и едет домой. Душно – солнце палит нещадно, а нет ни ветерка, временно вернулось лето. В его «Порше» полно мусора – мятые салфетки, обертки, пустые коробки – улики, скопившиеся за обратную дорогу. К тому же, он не выспался, в голове мутно, от кожи и одежды пахнет ею, спертый воздух пропитан пьянящим ароматом ее тела и духов, лосьона и геля для волос. Он все еще чувствует ее телом, но уже с ужасом считает часы до следующей встречи. После такого длительного и непрерывного общения с Наташей химия его мозга поменялась полностью, и после расставания нервные клетки рассылают болезненные импульсы.

Тодд с неохотой думает о предстоящем испытании – вечере, который придется провести дома с Джоди. Сначала ужин с размеренной беседой и легким алкоголем, потом ритуал выключения света перед тем, как лечь в постель в свежевыстиранной пижаме. И когда его домашняя жизнь стала похожа на епитимью? Поворотного момента, дня, когда он утратил вкус к комфорту, который Джоди так ловко организует, вспомнить не удается.

Но дома его настроение меняется. Его приветствуют с такой бурной энергией и страстной любовью, что Тодд начинает смеяться. Как можно было забыть про пса? Тут прохладно, стоит нежный аромат многочисленных роз, расставленных то здесь то там по вазам. В кухне – открытая бутылка вина, на ощупь прохладная, а рядом – тарелка с крекерами и копчеными устрицами. Такой соблазн становится для него откровением.

Джоди пока не видно, но балконная дверь открыта. Тодд раздевается и идет в душ, поворачивает краны на полную, и струи воды бьют по коже, создавая приятное ощущение онемения и смывая уже пресытившие запахи выходных. Он вытирается, надевает чистые хаки с рубашкой, лакомится устрицами и наливает бокал вина.

Джоди лежит на балконе в шезлонге полуголая, эластичные бикини восхитительного малинового цвета обтягивают округлые бедра и косточки. Ноги словно длинная галочка, притягивающая взгляд к промежности, потом он следует выше, к грудной клетке. Выставленные напоказ небольшие груди в лежачем положении кажутся вообще плоскими, даже соски в такую жару не выступают, они похожи на счастливые серебряные доллары. Тодд знает, что Джоди загорает редко, потому что загар к ней не пристает. Сейчас ее кожа стала слегка розовой, позднее начнет чесаться, но хуже уже не будет – солнце сместилось влево и сейчас балкон в тени.

– Значит, не послышалось, что ты пришел, – говорит она, приподнимая солнцезащитные очки и глядя на него с прищуром.

Есть в ней некая бережливость – что касается тела, эмоций, – которая всегда привлекала Тодда. Хладнокровие редко ее покидает; эта женщина оказывается наверху в любой ситуации. И даже после стольких лет совместной жизни Тодду кажется, что он едва ее знает, не в состоянии понять, что же прячется под верхним слоем. Если говорить о воздействии на него, Джоди безупречный виртуоз, искусный игрок, в то время как Наташа проникает непосредственно в примитивный отдел его мозга. Если Джоди сверху, то Наташа снизу. Если Джоди – это мягкая эскалация, то Наташа – падение с десятого этажа.

Когда они с Наташей приехали в гостиницу, хозяин не скрыл своего неодобрения. Он попросил их повторить фамилии, мрачно посмотрел в журнал и, покачав головой, произнес: «Вы заказали номер для новобрачных», – словно настаивая на том, чтобы они передумали. «С большой двуспальной кроватью и джакузи», – подтвердила Наташа. И он все выходные смотрел на них так сурово, словно Тодд делал это с собственной дочерью. Когда они с Наташей вышли из номера в полдень субботы и отправились в столовую обедать, Тодд чувствовал себя как голый извращенец, соблазнивший двенадцатилетнюю девочку.

В тот же день после прогулки по лесу им было очень жарко и хотелось пить, так что они пошли в общую гостиную – просторную комнату с бамбуковыми жалюзи и деревенской мебелью из клена, пузатый бармен принял заказ и подмигнул Тодду, ставя перед Наташей «Манхеттен», словно намекая на языке нахальных самцов: «Если ее как следует напоить, возможно, повезет даже такому старикану, как ты» или «Я сделал покрепче, без этого ты вряд ли справишься» или «А нельзя ли и мне там пристроиться, когда ты закончишь?»

Тодд был склонен думать, что виновата во всем Наташа, выставившая свое тело напоказ: крепкие груди на якоре, как бы подмигивающее колечко в пупке, спадающие с плеч волосы, да и вся ее поза – поясница выгнута, как у Нади Команечи[7] на бревне.

Она крутилась на стуле, продевая пальцы в его ремень, тыкаясь в него носом, как новорожденный теленок. «Если мы собираемся жениться в июне, как ты обещал, надо начинать планировать свадьбу, – сказала она. – И найти, где будем жить». Потянув за ремень, Наташа поднесла губы к его уху и добавила, что после того, как они провели вместе ночь – целую ночь на гигантской кровати в номере для новобрачных, – все изменилось, пути обратно нет. Она сказала, что они пересекли определенную черту, так что теперь уже прятаться и любить друг друга украдкой негоже.

Он пообещал жениться на ней в июне? Тодд что-то не помнит такого. Он положил конец этому разговору, сказав, что прежде, чем строить планы, ему нужно поговорить с адвокатом.

Джоди встает и протискивается мимо него в квартиру. Тодда обдает аромат теплой плоти и масла для загара, он смотрит, как она удаляется в ванную. Тело у нее миниатюрное, легкое, она сильно не похожа на широкоплечую Наташу с крутыми изгибами. Джоди возвращается в коротком шелковом халатике, завязанном на талии. Когда она садится, полы расходятся, обнажая бедра и бугорки грудей.

– Как прошло? – интересуется она.

– Я рад, что снова дома, – уклончиво отвечает Тодд. – А ты чем занималась?

– Да почти ничем. Рыбу-то поймал?

При упоминании рыбы глаза ее весело сверкают. Если она все знает или предполагает, она его хотя бы не накажет.

– К сожалению, не могу похвастаться, что теперь у нас морозилка забита щукой, – отвечает он. – Но, если хочешь, свожу тебя куда-нибудь поужинать.

Они отправляются в «Спьяджа» и старательно поедают три вкуснейших блюда, запивая крепким амароне. Он надел смокинг, она – короткое платье с открытыми плечами и двойную нитку жемчуга. Ночью они впервые за этот месяц занимаются любовью.

Следующий день начинается с ряда неудач. Во-первых, утром, приехав на работу, как обычно, рано, Тодд обнаруживает, что пропал один из его ключей – от парадной двери. Он ругается, стоя на тротуаре с мобильником в руке – до швейцара дозвониться не удается. Тодд не понимает, как такое могло произойти; ключ сам по себе со стального кольца соскочить не может. Он все-таки возвращается в машину, ищет на сиденьях, на полу, потом звонит Джоди, будит ее, просит посмотреть, не найдется ли ключ дома. Потом просто ждет перед входом, думая, что рано или поздно кто-нибудь придет, и можно будет войти. Но еще рано, так что вскоре Тодд сдается и идет завтракать.

Швейцар, по идее, работает с восьми. Без пяти восемь он возвращается к двери со стаканчиком кофе, но швейцар появляется лишь через двенадцать минут. Терпение у Тодда уже окончательно кончилось, так что всю злобу, скопившуюся за полтора часа ожидания, он вымещает на нем. Этот тихий и в целом надежный человек, проработавший здесь несколько лет, немедленно увольняется и уходит, не отдав ключей. Проходит еще несколько минут, девятнадцать, если быть точным, прежде чем приходит еще один арендатор, который и впускает Тодда. Он врывается в комнатушку швейцара и берет запасной ключ, и тут приходит сообщение от Стефани, которая говорит, что у нее заболел ребенок и на работу она сегодня не придет. Так что остаток утра ему приходится потратить на то, чем должна была заниматься она, и когда в обед звонит Наташа, чтобы спросить, поговорил ли он с адвокатом, Тодд отвечает, что не все в этом мире идет по ее прихоти.

Для него в новинку обида Наташи и то, что она делается плаксивой, дуется, пытается отстраниться. Тодда это утомляет. Джоди так себя не ведет. А с Наташей что? Ему хочется спросить об этом, но он благоразумно держит язык за зубами, и, хотя времени ни на что не хватает, он уговаривает ее пообедать вместе.

Когда Тодд появляется в «Маленькой Италии» Франчески – где они обедают регулярно, потому что этот ресторан находится недалеко от университета, – Наташа сидит у колонны, изучает меню. Он усаживается напротив, но она его как будто не замечает, все смотрит в меню, хотя уже, наверное, знает его наизусть. Почему бы ей не перестать вести себя как ребенок и не поговорить с ним? Пусть поругается и забудет. С другой стороны, Наташа проявила щедрость, согласившись прийти после того, как он с ней разговаривал. Тодд аккуратно извлекает меню из ее рук и откладывает в сторону.

– Прости, – говорит он, – давай не будем ссориться.

По ее виду – она не улыбается, смотрит с опасением – Тодд понимает, что Наташа собирается с ним порвать. Но виной всему такая мелочь! Наверняка дело в чем-то еще. Несомненно. Есть что-то еще, то, чего он всегда боялся. Это, наконец, случилось, да и как могло быть иначе, ведь ее в университете ежедневно окружают толпы молодых претендентов. Тодд никогда и не верил, что она останется с ним навсегда, что бы она ни говорила. Весь этот разговор о свадьбе был просто игрой, она лишь примерялась. Наташа ведь такая. Ей нравится строить предположения, просто чтобы посмотреть, что будет. Да почему бы и нет? У нее вся жизнь впереди, и надо понять, чем она будет заниматься и с кем. А у него уже больше чем полпути пройдено. Сорок шесть. Уже пожилой. Еще пара лет, и виагру придется пить. Соперник вдвое моложе ему не по зубам. Придется примириться с этим фактом и отпустить ее.

– Я не могу тебя отпустить, – говорит Тодд. – Я тебя люблю.

У Наташи глаза на лоб лезут, она хихикает.

– Не будь дурачком, – говорит она.

– Ты разве не хотела со мной порвать?

– Нет. Хотя ты заслужил.

Появляется официант, она заказывает сэндвич с фрикадельками, Тодд просит то же самое, хотя аппетита у него нет. Затем он нарушает собственное правило и заказывает к обеду пиво. Наташа его не бросает, он должен бы испытать облегчение, но все-таки тут что-то не так.

– Что такое? – спрашивает Тодд.

Пропустив мимо ушей этот вопрос, Наташа начинает говорить об учебе: о лекции, что была в девять часов, как был одет преподаватель, что он сказал о последователях фовизма[8]. Ну, она хотя бы теперь с ним разговаривает. Но когда приносят еду, Наташа впивается в сэндвич и снова смолкает. Он принимается рассказывать, как прошло утро, о череде своих злоключений, начавшихся с потери ключа. Тодд пытается ее развеселить, рассмешить, но она думает о чем-то другом. Выпив пиво, он заказывает еще одно. И только доев все до последней крошки, когда перед ней остается лишь чашка чая, Наташа ставит его перед фактом. И это как обухом по голове.

– Как такое могло случиться? – вопит Тодд. – Я думал, ты пьешь таблетки.

Наташа шикает. Она побледнела и как будто смущена.

– Я думала, ты хочешь детей.

– Конечно, хочу! – орет он.

Конечно же, он хочет детей, хотя, наверное, «дети» – неподходящее определение для его желания. Наташа хочет «детей», подразумевая под этим несчастных беспомощных созданий, которым постоянно нужно ее внимание и которые взамен дают чувство родства и связи с чем-то большим. А он хочет другого. Ему нужны потомки, наследники, или хотя бы один, желательно сын, у которого будет его ДНК, новый он, который займет его место, когда его самого не станет. В молодости Тодд этому большого значения не придавал, да так бы и не задумался на эту тему, если бы не проснулся однажды утром со страстным желанием иметь потомство. Оно поселилось в нем, словно вирус, и потом, когда он познакомился с Наташей, мутировало в безудержное и никогда не покидающее устремление. Тодду стало казаться, что его жизнь на данный момент – пустырь. И именно поэтому он неустанно ее добивался. Ее любовь к нему означала, что еще не слишком поздно.

– Конечно, я хочу детей, – повторяет он. – Но не так.

– Как так?

– Вот так. Чтобы ты вываливала на меня такие новости за обедом.

– А когда мне надо было на тебя это вывалить?

– Мы эту тему даже не обсуждали.

– Обсуждали. Ты хотел детей.

– Это к делу не относится.

Тодд снова перешел на крик, и теперь по ее лицу он понимает, что теряет ее. Наташа встает, берет рюкзак со спинки стула, уходит. Тодд хватает бумажник, кладет под тарелку несколько банкнот и поспешно выходит за ней, испугавшись, что она уже убежала, но Наташа спокойно стоит неподалеку.

– Мне надо на занятия, – говорит она.

Тодд обнимает ее за плечи, и так они идут по Лумис-стрит к Гаррисон.

– Могу сделать аборт, – предлагает Наташа.

– Можешь сделать?

– Если ты этого хочешь.

Эти слова для него как луч света, надежды, и паника немного отступает. Тодд останавливается и разворачивает Наташу лицом к себе.

– Какой срок? – спрашивает он. – В смысле, можно еще сделать?

Она смотрит на него с такой яростной ненавистью, что он в буквальном смысле отскакивает.

– Ты же сама об этом сказала.

Они продолжают препираться, и Тодд даже забывает выяснить, как это вообще произошло. Ему и в голову не приходит, что Наташа могла сделать это нарочно. Он по природе своей не подозрительный и не мстительный, так что, ни в чем ее не обвиняя, Тодд переходит к попыткам решить задачу, точно так же, как он разбирался бы с текущей трубой или серьезным долгом. «Не переживай… мы все уладим… все будет хорошо», – говорит он, но эти слова не находят отклика.

– Ты все еще говоришь об этом так, будто это проблема, – отвечает Наташа.

– Ладно, ладно. Но мне уже не двадцать один год. С учетом моего прошлого все не так просто. И вообще я в данный момент не свободен.

– И чья в том вина? Ты должен был рассказать ей все уже давно.

Тодд не понимает, правда ли это. Не помнит, чтобы он соглашался признаться во всем Джоди. Но помнит, что Наташа точно пыталась его заставить.

– Не уверен, что я собирался ей рассказывать, – отвечает он. – Но теперь точно придется.

На него вдруг снисходит озарение. Если Наташа не сделает аборт, все узнают. Может, не прямо сразу, но обязательно. Джоди. И Дин.

– Отцу, наверное, лучше об этом не знать, – говорит Тодд. – По крайней мере, сейчас.

Наташа пошла дальше. Он отстает от нее на несколько шагов.

– Я уже сказала ему, – бросает она через плечо.

Тодд догоняет ее большими шагами.

– Ты сказала Дину? Когда?

– После того, как с тобой поговорила.

– Не могу поверить.

Наташа пожимает плечами, и до него доходит, что она просто решила ему отомстить, когда он нагрубил ей по телефону в ответ на ее вопрос, поговорил ли он с юристом.

– Что именно ты сказала? Ты же не рассказала, что я… про нас.

– А ты как думаешь? Я все расскажу, не уточнив, от кого?

– Вообще не обязательно было это делать.

Она снова пожимает плечами, и в этом дерзком жесте все – уязвленное самолюбие, гордость, жестокость. Наташа нарочно не сбавляет шаг, чтобы ему приходилось чуть не бежать за ней. Тодд чувствует себя тараканом у ее ноги.

– Постой, – говорит он, – давай поговорим.

– О чем тут говорить?

– О многом. Нам многое надо обсудить. Какой срок? Ты когда узнала?

– Срок не знаю. Поняла сегодня утром.

– Утром? У тебя же занятия были.

– С самого утра. Как только проснулась. Это именно так и делается.

Тодду ничего даже не известно о тестах на беременность.

– Что именно случилось, когда ты проснулась?

– Я пописала на пластиковую палочку. В аптеке продается. Если результат положительный, появляется розовая полоска.

– Пластиковая палочка?

– Не только. И месячных нет.

– Но ведь чтобы убедиться, надо к врачу сходить.

– А ты мечтаешь, чтобы это было не так.

Теперь они идут по Харрисон-стрит на восток. В обе стороны спешат толпы студентов, они застревают в толчее.

– А как отец воспринял? – интересуется Тодд.

– А ты как думаешь?

– Не обрадовался.

– Да.

– Что сказал?

– Что шею тебе свернет.

– И все?

– А этого мало?

– Наверняка же что-то еще сказал.

– А, да, чуть не забыла. Обещал поговорить с Джоди.

Тодд провожает ее взглядом до дверей Генри Холла, после чего направляется к машине, уже сожалея о том, какую фигню наворотил. Ясное дело, ситуация деликатная и будет его какое-то время преследовать, и ему следовало бы быть тактичнее. Хотя всерьез это ничего бы не изменило. Женщины рожают или не рожают исключительно по собственной прихоти, и что хочет какой-то там мужик, пусть даже ответственный, вообще никого не интересует. И никуда от этого не деться. Мужики – племя лохов, даже не осознающих, что самый большой риск в их жизни – это секс. Теперь весь его мир меняется, а он ни черта не может с этим поделать. Что бы кто ни говорил, правила устанавливают женщины. В его случае Наташа. И на данный момент он ее расстроил, а предстоит еще и разговаривать с Дином и Джоди. Вопреки его желанию стать отцом сына, наследника, называйте, как хотите, сию минуту все слишком уж сложно, чревато весьма неприятными последствиями, и развивается ситуация чересчур стремительно. Тодд как будто оказался в машине, которую выносит на встречную полосу. И неважно, что он даже не понимает, как в нее попал. Ответственность нести ему.

Дойдя до спорткомплекса «Ю-Ай-Си Павильон», Тодд достает телефон и набирает номер Дина. Ему надо бы привести мысли в порядок, придумать, что сказать, но время-то идет, а он хочет поговорить с другом раньше, чем тот свяжется с Джоди, если уже не слишком поздно. Надежда еще есть, ведь Дин сам узнал лишь несколько часов назад. Самое главное, что Тодд готов к унижениям, готов дать Дину высказаться, выслушать оскорбления. Дин может психануть, его, бывает, заносит, но он не совсем упертый. Скорее всего, он не в восторге от случившегося, но со временем смирится, потому что уж что-что, а Дин верный друг, к тому же, Тодд его самый старый товарищ.

Но Тодд ошибается, если думает, что Дину хватило этого времени, чтобы успокоиться и взглянуть на ситуацию рационально. Так что он огребает, не успев ни слова произнести.

– Паршивый сукин сын, я думал, ты мне друг. На хрена тебе моя дочь?

Тодд хочет извиниться, сказать, что сам не ожидал такого поворота, что не хотел его обидеть, не хотел ставить их дружбу под угрозу, что Дин, конечно, вправе злиться. Ему очень хочется объяснить это и получить прощение, но в данный момент ему еще важнее попросить Дина не говорить ничего Джоди, позволить ему самому сделать это. Но тот не настроен его слушать.

– Я тебе голову оторву, дерьмо вонючее. Засужу за изнасилование, – и вешает трубку.

Тодд уже начинает злиться. Этот сукин сын его довел. Ему не мешало бы остыть, хорошо, что он идет пешком. Это известный способ взять себя в руки. Так даже говорят – пойди пройдись. Проветрись. Сегодня лучи солнца прорываются сквозь низкие тучи, временами брызжет дождь, капли свистят, ударяясь об асфальт. Кратковременные дожди. Голова и плечи уже мокрые, на территории университета с ее огромными газонами стоит первозданный запах влажной травы. Надо сфокусироваться на мыслях о будущем. Не о далеком – хотя оно сейчас тоже поставлено на кон, а о том, что будет через несколько часов. Где он будет ужинать? Джоди собиралась готовить. А спать? Что-то надо сделать, но что?

Мысли в его перенапряженном мозгу звучат болезненной какофонией, пульсируя в висках. Но параллельно происходит и что-то еще. Даже в таком встревоженном и раздраженном состоянии Тодд замечает и некоторое противоположное чувство. Мысли устремлены в одном направлении, но не всецело. Среди всего этого ужаса слышится еще и слабый колокольчик чего-то приятного, забавного или, может, даже комичного, это похоже на бодрую частушку на фоне громогласного оркестра, и это связано с Наташей, с тем, что он к ней чувствует.

Тодд же знает Наташу всю жизнь – с самого дня ее рождения – и в некотором, уже устаревшем, плане все еще видит ее несчастным ребенком, оставшимся без мамы, крикливой девчонкой в школьной форме, прыщавым подростком с брэкетами – все одновременно. Если бы Тодду тогда сказали, что она родит ему ребенка, он бы расхохотался. До колик.

Тодд вспоминает, как впервые увидел ее уже сформировавшейся, словно новое и до сих пор удивляющее переиздание, с которым он сблизился и которое полюбил. Он сидел в баре «Дрейка», ждал Дина и как раз обернулся, когда вошла она, прекрасная незнакомка, которая сразу же привлекла его внимание и поплыла к нему во всем своем сочном великолепии, возмутительно шикарная – бедра покачиваются, груди подпрыгивают, серьги качаются – в общем, она не оставила ему ни единого шанса. Когда она поцеловала его в губы, в его плодородных мыслях расцвел сад надежд и мечтаний.

– Наташа, – объявила она. – Я пришла с папой встретиться. Взять у него денег.

Тодд не видел ее несколько лет. Она заказала «Манхэттен», и когда через двадцать минут появился Дин, они зашли настолько далеко, что пути обратно уже не было.

Он идет, вспоминает все это и улыбается. Но когда он садится за рабочий стол, проблемы снова догоняют, Тодд встает и начинает ходить. Поскольку Стефани нет, вся территория теперь его, так что он выходит из своего кабинета, заходит к ней, потом в приемную – делает полный круг. Ладони липкие, во рту привкус, как от ржавого гвоздя. Джоди он не звонит, потому что не знает, что сказать, как начать разговор о своей тайной жизни, как говорить о том, чего ни один из них не признавал в открытую. В его-то голове ничего не изменилось. Происходящее с Наташей не имеет отношения к Джоди – и наоборот. Но перспектива столкновения этих двух миров, которые до этого вращались на никак не пересекающихся орбитах, для него и невообразима, и невыносима, для Тодда это все равно что конец света.

Он ждет, гудки кончаются и включается сообщение, его собственный голос в записи, сообщающий, что никого нет дома. По идее, Тодд должен испытать облегчение. Достав из ящика жестяную коробку, он наскребает остатки на косяк, прикуривает, подходит к окну. Достаточно будет лишь нескольких затяжек, просто чтобы в мыслях прояснилось. Дин, гад эдакий, наверняка уже с ней поговорил. Хотя, возможно, тоже не дозвонился. На данный момент это лучшее, на что Тодд может надеяться.

Закрыв офис, он идет к машине. По его ощущениям час пик теперь начинается раньше, чем когда-то. Рабочий день длился с девяти до пяти, но теперь у всех разный график, да и никто больше прямо восемь часов не работает. Застряв в пробке, он нервничает, злится. Тодд много сигналит, перестраивается из одной полосы в другую, тесня едущую впереди машину. Голова у него забита так, что мыслям приходится конкурировать за право на голос.

Машины Джоди на стоянке нет. Пока Тодд поднимается в лифте, осознает, что не в состоянии вспомнить, когда последний раз бывал дома в такое время суток. Возможно, и у Джоди тоже уже несколько лет любовник, возможно, прямо сейчас они находятся в его же постели. На ум приходит подросток, живущий двумя этажами ниже, высокий парнишка в бейсболке. Джоди говорила, что он силен в математике и играет на скрипке. Откуда ей столько о нем известно?

Когда он открывает дверь, пес вылетает из квартиры и начинает ракетой носиться туда-сюда по коридору. Выходит соседка, здоровается с ним по пути к лифту и тоже смеется над шалостями собаки. Ей уже за шестьдесят, но она хорошо сложена, красивые ноги в чулках и на высоких каблуках. Когда она уезжает, Тодд загоняет пса в квартиру и идет в гостиную. Неподвижный воздух и наполовину закрытые жалюзи подтверждают отсутствие Джоди, но он все равно заглядывает по очереди во все комнаты. Не обнаружив ничего, кроме аккуратно заправленной постели, симметрично развешенных свежих полотенец, взбитых подушечек, журналов, уложенных ровными стопками, Тодд оглядывается в поисках радио-телефона, находит его на рабочем столе Джоди и просматривает список входящих звонков. Имя Дина фигурирует там трижды с получасовым интервалом начиная с полудня. Новых сообщений нет. Если Дин что-то оставлял, Джоди уже прослушала и, вероятно, перезвонила. Тодд вспотел и растерян. Плохо, что Дин такой вспыльчивый. Ему бы быть поразмереннее, научиться ждать, не звонить и не портить человеку жизнь лишь потому, что его что-то слегка вывело из себя.