Читать книгу Сонеты - Адам Мицкевич - Страница 1

Чуть мелькнул мне взор твой – признаки мне зрелись

Давнего знакомства в незнакомом взоре,

И твои ланиты ярко разгорелись,

Словно розы утра при златой Авроре.

Ты запела… Голос в душу мне проникнул,

Вспомнил я: не к раю ль бог меня сподобил?

Мнилось: ангел божий эту душу кликнул

И с небесной башни час спасенья пробил.

Милая! Признайся!.. Бед я не умножу:

Если взглядом, словом сон твой потревожу,

То хотя бы жребий нас и разлучил –

Пусть я буду изгнан и убит судьбою,

Люди пусть другого обручат с тобою –

Бог твою б мне только душу заручил!

С собой говорю я, с другими немею,

Вдруг к сердцу вся кровь приливает моя,

В глазах моих искры мелькают, бледнею;

Иные с вопросом: не болен ли я?

Те шепчут: вполне ли рассудком владею?

Весь день так я мучусь. Вот время спанья!

Авось хоть минутку украсть я успею

У мук моих после несносного дня!

Нет! Сон благодатный страдальцу неведом;

Мне сердце бьет в голову огненным бредом,

Вскочивши, я фразы слагаю, твержу:

Вот то-то и это злодейке скажу!

Но только увижу тебя – и ни слова!

А там вновь горю я, и мучусь я снова,

Ты ходишь так просто, в блестящую фразу

Ты слов не слагаешь, со всеми скромна,

А рады все быть к тебе ближе – и сразу

В одежде пастушки царица видна.

Вчера были песни и говор, был праздник,

Звучали твоих там подруг имена;

Тот гимны им пел, тот острился, проказник, –

Вошла ты – настала сейчас тишина.

Так в пирном разгаре смолкает вдруг зала,

Где к хору недавно взывал запевало

И бурно всё шло в плясовом колесе.

Вот – тишь водворилась: что б значило это?

«То ангел промчался», – был отзыв поэта.

Все гости почтили; узнали – не все.

«Ты ль это? Так поздно!» – «Что ж делать?

В ночную

Мне пору досталось в лесу поблуждать;

А ты – всё ждала меня? Я торжествую…»

– «Злой друг мой! Могла ли тебя я не ждать?»

«Дай ручки свои мне! Я их расцелую.

Дрожишь? Отчего?» – «Я готова бежать,

Чуть в роще шум листьев, крик птицы почую, –

Мы, верно, преступны: зачем бы дрожать?..»

«Преступны?.. Взгляни мне в глаза! О, напрасна

Боязнь. Преступленье не смотрит так ясно.

Иль то, что мы вместе, считать нам виной?

Однако ж так чужды мы близости тесной –

Так чужды, как будто б, мой ангел земной,

Ты всё для меня только ангел небесный».

Ханжа нас бранит, а шалун в легкокрылом

Разгуле глумится, что двое в стенах –

Ты с юностью нежною, я с моим пылом –

Сидим мы: я в думах, ты в горьких слезах,

Я бьюсь с искушеньем, хоть бой не по силам,

Тебя же пугает бряцанье в цепях,

Которыми рок приковал нас к могилам:

Как знать тут, что деется в наших сердцах?

Что ж это? Удел наслажденья иль муки?

Приникнув к устам твоим, сжав твои руки,

Могу ли удел свой я мукой назвать?

Когда ж нам приходится тяжко рыдать

В минуту свиданья пред веком разлуки –

«Вот, вот наслажденье!» – могу ль я сказать?

Солнце на восходе гонит ночь-смуглянку,

А к закату месяц клонится унылый.

Роза, солнце видя, встала на приманку,

Под росой фиалка гнет свой стебель хилый.

Под окном Лауры я присел на планку,

А она, лаская локон свой, спросила:

«Отчего так все вы грустны спозаранку –

Месяц, и фиалка, да и ты, мой милый?»

Вечером явился я в картине новой:

Месяц возвращался бодрый, весь багровый,

Освежась, фиалка стебель поднимала,

Веселей, чем прежде, милая стояла

У окна того же, – я ж предстал Лауре

И присел, как утром, так же лоб нахмуря.

Неман! Родная река моя! Где твои воды –

Те, что я черпал когда-то детской рукой,

Те, по которым я после, в кипучие годы,

Плавал, прохлады ища под горячей тоской?

Здесь и Лаура над зеркалом вечной природы

Лик свой венчала цветами, любуясь собой:

Лик ее в зеркале этом в час тихой погоды

Здесь орошал я своею сердечной слезой.

Неман родимый! О, где твои прежние волны?

Где золотые надежды – все блага земли?

Где тот ребяческий возраст, утехами полный?

Милые бури остались в минувшем – вдали.

Где вы, Лаура, друзья мои? Прошлого тени безмолвны.

С прошлым зачем же и слезы мои не прошли?

В день знойный, измучен, стрелок молодой,

В раздумье вздыхая, стоял над рекой.

«Нет, прежде, – он мыслит, – увижу тебя я,

Чем скроюсь навеки из этого края!

Увижу – невидимый!..» Всадница вдруг

В уборе Дианы с заречья блеснула,

Сдержала коня, взор назад повернула

И ждет… верно, спутника!.. Значит, сам-друг.

Стрелок отступил, весь он в трепете сжался

И с горькой усмешкой, как Каин, глядит…

Дрожащей рукою заряд его вбит…

Вот словно от мысли своей отказался –

Отходит… пыль видит вдали он: взято

Ружье на прицел… Не подъехал никто.

Жалок тот, чье сердце безвзаимность губит;

Жальче тот, чье сердце злая скука гложет;

Но по мне всех жальче, кто совсем не любит

Иль любви минувшей позабыть не может.

Ветреной кокетке в ласке он откажет,

Видя идол новый, взглянет староверцем;

Ангела ж коль встретит, то, опомнясь, скажет:

«Как к его стопам мне пасть с поблеклым сердцем?»

Там он презирает, тут себя винит он;

Дев земных он гонит, от богинь бежит он;

В нем, простясь с надеждой, сердце каменеет,

И как разоренный храм оно в пустыне –

Рушится и гибнет: жить в его святыне

Божество не хочет, человек не смеет.

Ты в очи мне глядишь, вздыхаешь ты, – напрасно!

Во мне – змеиный яд. Прочь! Осторожна будь!

Побереги себя! Доверчивость опасна,

Ты увлекаешься. Спеши уйти! Забудь!

Одну еще люблю я добродетель страстно:

То – искренность; так знай, что мне ты сыплешь в грудь

Лишь искры адские. Я гибну – это ясно.

Зачем же ангела мне в жребий свой втянуть?

Я наслаждаться рад, но обольщать не стану

Из гордости. Дитя! Я – пересохший злак.

Ты только расцвела, а я давно уж вяну.

Твоя обитель – свет, моя – кладбище, мрак.

Так вейся ж, юный плющ, вкруг тополей зеленых,

Дав место терниям при гробовых колоннах.

Неволя в первый раз меня лишь веселит;

Я на тебя гляжу, а лба не тьмит мне туча;

Я мыслю о тебе, а мысль моя летуча;

И вот – люблю тебя, а сердце не болит.

Не раз я признавал за счастье миг разгула,

Не раз в пылу и то за счастье принимал,

Что слово сладкое кокетка мне шепнула, –

Но, взыскан счастием, его я проклинал.

Тех мнимых ангелов когда любил я много,

Как много лил я слез в мучительном огне!

Теперь… теперь о них и вспомнить больно мне,