Читать книгу Два поцелуя Иуды. Книга первая. Сотри печаль с лица твоего - Аким Астров - Страница 4

Четверг

Заведующая кардиологическим отделением городской клинической больницы Ольга Сергеевна Зарайская зашла к себе в кабинет и, не сдержавшись, сильно хлопнула дверью.

– Старый придурок!

Она достала из изящного портсигара тонкую сигарету, подошла к окну и приоткрыла форточку.

День не заладился с утра. Сначала не оказалось горячей воды и ей вместо утреннего душа пришлось поливать себя из ковшика. Следующий сюрприз ожидал ее во дворе – огромный грузовик полностью перекрыл выезд из гаража. Она истратила уйму времени и весь дневной запас нервов, но грузовик так и остался стоять, где стоял. Потеряв еще минут десять на то, чтобы поймать машину, она опоздала к утреннему обходу с главным врачом. Только что этот старый хрыч в присутствии подчиненных устроил ей по этому поводу разнос, сопровождаемый к тому же хорошо разыгранной истерикой.

Так и не закурив, она вернулась к столу и подняла телефонную трубку. Через пару гудков в ней послышался голос ее мужа:

– Сорокин.

– Милый, ты можешь вечером за мной заехать? – спросила она.

– А что случилось с твоей машиной?

– Около гаража стоял грузовик, и я не смогла выехать.

– Понятно. В шесть часов у входа?

– Сорокин, ты самый чуткий муж из всех моих мужей.

– Я знаю.

Раздался стук в дверь. Зарайская еще не успела ответить, а в проеме уже показалось веснушчатое лицо медсестры Веры Осиповой.

– Ольга Сергеевна, можно?

– Заходи.

Вера плотно прикрыла дверь и, подойдя к Зарайской, чмокнула в щеку.

– Да не обращай ты на него внимания!

Вера была дочерью ее закадычной подруги. В служебной обстановке она обращалась к Зарайской на «вы», но наедине это правило не действовало.

– Я эту тему с тобой обсуждать не собираюсь, – хмуро произнесла Зарайская. – И вообще, что ты здесь делаешь? Ты же дежурила ночью.

– Я решила перед зачетом по конспектам пробежаться. Чего зря время на дорогу тратить.

– Вот иди и сдавай зачет.

Зарайская взяла сводку по отделению, показывая, что аудиенция закончена. Тяжело вздохнув, Вера направилась к двери. Тут она услышала, как Зарайская произнесла:

– Барятинский, Барятинский… знакомая фамилия…

Вера хлопнула себя по лбу.

– По-моему, у меня галопирующий склероз. Я же как раз хотела поговорить об этом больном.

Зарайская оторвалась от чтения.

– А что с ним такое?

– Этот старичок попросил меня позвонить одному батюшке и сообщить, что он в больнице.

– Ну и в чем проблема? Ты позвонила?

– Еще нет. Сначала я хотела посоветоваться.

– Ну, так советуйся. И не тяни кота за хвост!

– А отец Софроний не обидится, если мы другого батюшку позовем?

– А почему он должен обидеться? – удивилась Зарайская. Этот священник появился в больнице около года назад и с тех пор часто вел беседы с больными, уделяя особое внимание одиноким или тем, кого не навещали родственники. Зарайская ничего против этого не имела, тем более что на многих больных беседы с батюшкой действовали благоприятно.

– Ну… я их церковных порядков не знаю, – замялась Вера, опять переходя на заговорщический тон. – Может быть, у них всё поделено.

– Может быть, и поделено, но только не в моем отделении, – сказала Зарайская. – Пойди и позвони, куда он просил.

Вера послала заведующей воздушный поцелуй и выскользнула за дверь.

Зарайская вернулась к чтению сводки, но через какое-то время остановилась, поймав себя на том, что ее мысли упорно возвращались к этому больному. Она его видела сегодня на осмотре и была абсолютно уверена, что прежде с ним никогда не встречалась. Но фамилию Барятинский она явно слышала, и не один раз. Его диагноз не сулил ничего хорошего: крупноочаговый трансмуральный инфаркт миокарда.

Выйдя из кабинета заведующей, Вера в нерешительности остановилась, потом махнула рукой и пошла по коридору, решив, что Зарайской совсем не обязательно знать о еще одной просьбе этого больного и, тем более, о двухстах долларах, надежно спрятанных в специальном карманчике ее юбки.

Она подошла к телефону и достала бумажку, на которой были записаны два номера. Сначала она позвонила в церковь. Священник, на ее удачу, оказался на месте, и она быстро изложила ему суть дела. Закончив разговор, девушка сразу набрала второй номер, но там оказалось занято.

Рядом с ней остановилась медсестра Соня – пухленькая молоденькая брюнетка с ярко-красными щеками.

– Ты чего тут делаешь, подруга? Не твоя же смена.

– Нужно позвонить в одну контору, – Вера заглянула в бумажку и прочитала: – DHL International.

– Это что за зверь такой? – спросила Соня.

– Почта международная.

– Чего ты там потеряла?

– Больной попросил письмо отправить.

– И ты туда попрешься?

– Туда ехать не надо. Просто звонишь и вызываешь курьера.

– Да? – удивилась Соня. – Что за крутняк у нас объявился? Это же кучу денег, наверное, стоит.

– Какой крутняк? Старичок восьмидесятилетний. Деньги вообще не он дал, а мужчина, который к нему приходил.

– Много отвалил? – спросила Соня, с подозрением глядя на подругу.

– А тебе какая разница? – улыбнулась Вера, но тут же не удержалась и проговорилась: – Двести баксов. Вся сдача – мне за услуги. Не думаю, что письмо в Америку будет так много стоить.

Она опять подняла трубку, но Соня быстро нажала на рычаг телефона.

– Куда, ты говоришь, письмо?

Вера запустила руку в карман халата и извлекла конверт.

– Чикаго, – прочитала она. – А что?

– Ну и на фига тебе эти курьеры, когда у нас свой есть? – перешла на шепот Соня. – Ты чего забыла, что мы дядю Борю сегодня провожаем?

Помотав головой, Вера постучала Соне пальцем по лбу.

– Так он же у тебя в Израиль летит, а письмо в Америку.

– Ты себе постучи! – отбила ее руку Соня. – Он в Израиль всего на один день, а потом сразу в Америку. Понял, студент? Послезавтра это письмо уже будет там. Твой «Интернационал» вряд ли быстрее доставит.

– А ты-то чего вдруг засуетилась? – прищурилась Вера. – Хочешь мой гонорар распилить?

Выплывшая из-за угла огромных размеров старшая медсестра помешала Соне ответить. Увидев девушек, та всплеснула руками.

– Сонька, сколько тебя можно ждать? – рыкнула она во весь голос. – Ермаков из третьей палаты уже полчаса с голой задницей ждет, когда ты ему укол поставишь!

Соня ахнула и схватилась за голову.

– Елки-палки, совсем забыла! – выпалила она и, прошмыгнув мимо старшей медсестры, скрылась за углом.

Та строго посмотрела ей вслед, а потом продолжила свой путь по коридору.

– Попала Сонька, – прошептала Вера.

В этот момент голова Сони осторожно высунулась из-за угла.

– Не вздумай никуда звонить! Я сейчас вернусь.

***

Врач-кардиолог Лобанов сидел за столом, уже в который раз рассматривая одни и те же ленты электрокардиограмм. Услышав стук в дверь, он поднял голову. На пороге стоял священник в серой рясе.

– Простите, меня направили к доктору Лобанову, – сказал тот басовитым мощным голосом, совершенно не вязавшимся с его довольно субтильным телосложением.

– Я доктор Лобанов. Что вас ко мне привело, батюшка?

– Мне сказали, что вы лечащий врач Барятинского Алексея Николаевича. Он этой ночью поступил в больницу.

– А он, простите, вам кто? – спросил врач, жестом приглашая священника присесть.

– Друг, – ответил тот, опускаясь на стул. – Меня зовут отец Иоанн.

Врач отложил кардиограмму.

– Понятно. А я вот как раз вашим другом и занимаюсь. Тяжелейший инфаркт у вашего друга. Тяжелейший.

– Вы хотите сказать, что его состояние безнадежно?

– Мы делаем всё возможное. Но обнадеживать не буду.

– Он в сознании?

Врач усмехнулся.

– Вот с этим, как ни странно, у него полный порядок. Его сознанию может позавидовать любой здоровый человек. Даже посетителя сегодня принял.

– Слава тебе, господи! – облегченно произнес священник и перекрестился. – Очень радостно это слышать. Мне будет позволено его увидеть?

– Он лежит в палате интенсивной терапии. Посетителей мы туда не пускаем.

– А как же тот посетитель, который его сегодня навещал?

Врач понял, что сболтнул лишнего.

– Ну, хорошо. Только в порядке исключения.

Современное медицинское оборудование палаты интенсивной терапии контрастировало с обшарпанными тумбочками и старыми койками так же сильно, как и трое обитателей палаты. Один из них – еще довольно молодой обладатель огромной лысины и необъятных размеров живота, тяжело дышал и время от времени жалобно постанывал. Не так давно он уже лежал на этой самой койке с первым инфарктом, но прошло всего несколько месяцев, а он вернулся сюда с еще бóльшим весом и со вторым инфарктом.

Койку по соседству занимал молодой парень лет двадцати пяти, которого доставили рано утром на скорой помощи с подозрением на инфаркт. Кардиограмма не показала никаких проблем с сердцем, но главный врач распорядился оставить его в больнице и разместить именно в этой палате. Вероятно, у него была для этого какая-то причина, но он не посчитал нужным ознакомить с ней руководство отделения.

Третий обитатель палаты был стар и очень худ. В глаза сразу бросался его высоченный лоб, длинные седые волосы, разбросанные на подушке, и огромные светло-серые глаза, которые с момента поступления почти всё время были устремлены в украшенный трещинами потолок.

Открылась дверь и в палату вошла медсестра – уже не молодая брюнетка со сросшимися на переносице бровями. Подойдя к старику, она пристально посмотрела в его немигающие глаза. Потом медленно протянула руку и коснулась плеча.

– Что? – произнес старик слабым голосом.

Медсестра опустилась на табурет рядом с кроватью.

– Как вы меня напугали! Я уж подумала невесть что.

– Не волнуйтесь. В ближайшие дни я не умру. Это я вам могу гарантировать.

– Вот спасибо! – улыбнулась в ответ медсестра. – Вы уж постарайтесь.

Услышав громкий вздох, сестра повернулась к толстяку и укоризненно покачала головой.

– Ну, сколько можно других больных своими охами-ахами беспокоить? Вместо того чтобы прописанную диету соблюдать, еще больше жира наел. Вот теперь расплачиваешься.

– Я на вас жаловаться буду, – недовольно проворчал толстяк. – Вы не имеете права так со мной обращаться.

– А что я такого сказала? – возмутилась медсестра. – Он сам себя в могилу загоняет, а это, оказывается, мы виноваты. Жена у тебя, милый, слишком мягкая. У меня ты бы мигом похудел. Ты хоть понимаешь, что следующего инфаркта не переживешь?

Толстяк с недовольным видом перевернулся на другой бок и закрыл глаза.

– Завтра утром его в обычную палату должны перевести. Отдохнете от его стенаний, – сказала медсестра старику. Она проверила уровень в капельнице, бросила заинтересованный взгляд на парня, погруженного в чтение книги, и ушла. Не прошло и минуты, как медсестра вернулась.

– Алексей Николаевич, к вам пришли. Священник, – добавила она шепотом.

Лицо старика оживилось.

– Просите, милая. Я его жду.

Пропустив в палату отца Иоанна, медсестра вышла. Осмотревшись, тот сделал пару шагов и остановился в нерешительности.

– Плохо выгляжу? – спросил старик, угадывая мысли священника.

– Я бы так не сказал, – поспешно возразил тот.

– Полноте, вам. Укатали Сивку крутые горки, – сказал старик.

Священник взял табурет и присел рядом с кроватью.

– Не буду спрашивать, как вы себя чувствуете. Врач ввел меня в курс дела.

– Вот и хорошо. Не будем тратить время на обсуждение диагноза. Я попросил вас приехать совсем не для того, чтобы вы меня соборовали. Мне еще рано, – сказал Барятинский, делая значительные паузы между предложениями.

– Никто не знает своего часа, – произнес отец Иоанн с некоторой долей укоризны. – Только Господу это ведомо.

– Совершенно с вами согласен, друг мой. Но когда час действительно настает, человек его всегда чувствует. Я же, напротив, совершенно уверен, что мой час еще не настал. Во всяком случае, немного времени на этом свете у меня еще есть.

– Дай то Бог!

– Я надеюсь, вы помолитесь за мое здравие? – Барятинский слегка улыбнулся. – Это не будет расценено как протекция?

Отец Иоанн покачал головой.

– Дивлюсь я на вас, Алексей Николаевич. Дивлюсь и радуюсь.

Барятинский жестом попросил отца Иоанна приблизиться к нему. Медицинские приборы мешали поставить табурет к изголовью, поэтому священник просто опустился на колени и склонился к Барятинскому.

– Хочу попросить вас об услуге, – прошептал тот. – Я мог бы обратиться к кому-нибудь другому, но мне важно, чтобы это сделали вы.

– Всё, что угодно, – ответил священник.

***

Плотно прикрыв дверь, Лобанов торопливо достал из кармана халата мобильный телефон и набрал номер. С удивлением прослушав сообщение о том, что телефон абонента выключен, он набрал другой номер и сразу услышал молодой женский голос:

– Офис нотариуса.

– Катя, здравствуй! Это Денис Викторович. Яков Аркадьевич на месте?

– Здравствуйте, Денис Викторович. Он на месте, но у него важные клиенты. Просил не беспокоить.

«А я значит хрен моржовый?» – мысленно возмутился Лобанов. – Пожалуйста, зайди к нему и скажи, что он мне срочно нужен, – подчеркнуто вежливо попросил он собеседницу.

– Ну, уж нет! – резко ответила та. – Я не собираюсь получать очередной втык. Если он сказал не беспокоить, значит, я его беспокоить не буду. Извините.

Лобанов, с трудом выносивший общения с этой Катей, беззвучно выругался. Стоило ему только услышать ее писклявый голос, как внутри сразу поднималось жуткое раздражение, которое не всегда удавалось сдерживать. Она была нагловата и тупа, но умела крутить своим начальником, как ей заблагорассудится. Отвратительную работу днем она с лихвой компенсировала по вечерам на диване в его кабинете.

– Хорошо. Передай ему, когда это будет возможно, что я звонил, и буду ждать его звонка.

– Обязательно передам, – произнесла Катя еще более ехидным тоном, чем обычно.

***

Вячеслав Сорокин – главный редактор крупнейшей областной газеты, заканчивал внеплановое совещание со своими ближайшими помощниками. В принципе, это нельзя было назвать совещанием – просто краткое наставление перед отъездом в командировку.

Пару часов назад ему позвонили из администрации губернатора и проинформировали о внеплановой поездке в Москву. Этот вояж не входил в планы Сорокина, но избежать его он не мог. Предыдущего губернатора вполне устраивало наличие в своей свите ведущего обозревателя газеты, нынешний же глава области не хотел довольствоваться никем, кроме главного редактора. Сорокину уже несколько раз прозрачно намекали, что хорошо бы и статьи о губернаторских достижениях публиковались за его подписью. Когда к нему подъехали с этим, он объяснил, что статьи пишут журналисты, а не редакторы. Этой позиции он и придерживался до сих пор.

Почти всю профессиональную жизнь он проработал в этой газете, карабкаясь по карьерной лестнице. А когда, наконец, достиг заветной вершины, быстро понял, что минусы этого поста намного превосходят плюсы – нынешняя работа не имела ничего общего с настоящей журналистикой. Основной его задачей было находить компромисс между позицией городского, областного и федерального начальства, что, практически, было невыполнимой задачей, так как зачастую позиции указанных сторон находились в непримиримом противоречии. До сих пор ему удавалось удачно лавировать, но он был уверен, что подобное положение не сможет продолжаться бесконечно.

– На этом закончим. Что делать вы знаете. Надеюсь, никаких форс-мажоров в мое отсутствие не случится. Будем на связи, но без надобности не дергайте, – добавил он, обращаясь к своему заместителю, крайне не любившему принимать самостоятельные решения. – А теперь выматывайтесь, господа. Я уже опаздываю.

***

Зарайская стояла под бетонным козырьком у входа в кардиологическое отделение, глядя с кислым видом на огромные лужи. Дождь, отдыхавший бóльшую часть дня, решил, что перерыв слишком затянулся, и быстро наверстывал упущенное.

Свет фар подъезжающей машины на мгновение ослепил ее и застыл на оголившихся деревьях. Из машины вышел Сорокин и, открыв зонт, быстро направился к жене.

– Сорокин, ты меня пугаешь! – сказала Зарайская. – Откуда такая неслыханная забота? С зонтом за женой! Это попахивает чем-то нехорошим.

– И это еще не всё, – улыбнулся муж, целуя ее в щеку. – Предлагаю пойти куда-нибудь поужинать.

– Так! – воскликнула она. – Это не просто попахивает! Это благоухание большой взятки, которую ты хочешь всучить своей неразумной жене. А ну колись!

– Обязательно расколюсь, но не под дождем.

Когда они забрались в машину, Зарайская пристально посмотрела на мужа.

– Ну?

– Ты так на меня смотришь, будто ожидаешь признания в ужасном грехе.

– Сейчас узнаем, насколько ужасном.

Сорокин погладил жену по руке.

– Я должен уехать на пару дней.

– Когда?

– Сегодня.

– Я так и знала! – возмущенно воскликнула Зарайская. – Ты опять нашел повод, чтобы избежать визита к моей матери. Я ее вчера клятвенно заверила, что мы будем вдвоем.

– Обязан сопроводить губернатора в столицу. Два часа назад меня просто поставили перед фактом, а потом курьер доставил билет. Что я мог сделать?

Упоминание о губернаторе подействовало на Зарайскую, как лошадиная доза успокоительного. Они оба испытывали к нему не самые нежные чувства, поэтому Сорокин не мог добровольно отправиться в эту поездку даже ради возможности в очередной раз увильнуть от встречи с тещей.

– Мама мне не поверит, – сказала Зарайская, глядя перед собой. – Никаких шансов!

Когда-то мать Зарайской сильно обидела будущего зятя. Несмотря на то, что все эти годы она искала примирения, Сорокин практически с ней не общался, ограничиваясь только сухими приветствиями. Зарайская, любившая их обоих, безумно устала от этой ситуации, и однажды у нее случилась настоящая истерика, результатом которой стало обещание мужа пойти к теще на день рождения. И это долгожданное событие семейного примирения должно было состояться завтра.

– Сорокин, ты меня любишь? – прервала молчание Зарайская.

– Так, судя по всему, приближается шантаж, – сказал он, улыбаясь.

– Ничего себе! Жена спрашивает мужа о его истинных к ней чувствах, а он говорит о каком-то банальном шантаже, – шутливо возмутилась Зарайская. – Я жду прямого ответа на прямой вопрос. Вдруг ты меня столько лет обманывал?

– Конечно, обманывал, – произнес Сорокин как бы между прочим, а потом тихо добавил: – Но никогда в этом не признаюсь.

Зарайская шлепнула мужа по коленке.

– Врешь, Сорокин! Я знаю, что ты меня безумно любишь!

Он взял ее руку и поцеловал.

– Если уж ты всё знаешь, то излагай. Я на всё согласен.

– Правда, на всё?

– Ну, почти на всё, – улыбнулся он.

– У меня есть очень умное предложение: мы сейчас покупаем букет цветов и идем к маме, а потом я торжественно провожу тебя на вокзал.

Какое-то время Сорокин молчал, а его жена терпеливо ждала ответа.

– Поехали, – наконец сказал он, поворачивая ключ зажигания.

– Поехали куда?

– За букетом. Только сначала нужно заехать домой и собрать вещи, чтобы сразу оттуда на вокзал.

– Ты золото, Сорокин! – радостно произнесла Зарайская. Она потянулась к мужу и звонко чмокнула в щеку.

Рассекая лужи, «Фольксваген» поехал к воротам. Зарайская улыбалась – этот плохо начавшийся день имел шанс на очень удачное завершение. Она достала мобильный телефон и набрала номер матери.

***

Денис Викторович Лобанов собирался домой. Приняв душ, он достал расческу, провел пару раз по волосам, а потом придирчиво ее осмотрел.

– Ни хрена не помогает! – воскликнул врач в сердцах, увидев в ней несколько волосков.

Около года назад Лобанов заметил, что начал активно лысеть. Он испробовал на себе все известные средства и даже обращался к экстрасенсу, но растительность упорно отказывалась держаться на его голове. От роскошной еще год назад шевелюры осталось жалкое подобие.

Лобанов раздраженно забросил ненавистную расческу на верхнюю полку шкафчика и начал неторопливо одеваться, придирчиво рассматривая себя в зеркале. От этого занятия его отвлек мобильный телефон, сыгравший мелодию, установленную для единственного абонента.

– Наконец-то! Чего так долго не перезванивал? – спросил врач.

– Извини, Денис, – раздался в трубке мужской голос. – Раньше никак не мог. Ты говорить можешь?

– Могу, – ответил врач, на всякий случай, оглянувшись.

– Какие новости? Что-то срочное?

– Есть одна проблема. Сегодня у нас… – Лобанов прервался на полуслове, услышав голоса за дверью. – Давай я тебе перезвоню минут через десять.

– Что там у тебя?

– Я не хочу тут говорить. Скоро перезвоню.

Лобанов убрал телефон в карман, подошел к окну и посмотрел на улицу. Дождь и не думал успокаиваться. Как назло, машину пришлось оставить далеко от корпуса, и теперь придется бежать до нее по лужам. Он с тоской посмотрел на новые туфли, явно не предназначенные для такой погоды, и тяжело вздохнул.

Через несколько минут Лобанов, чертыхаясь, нырнул в «Ниву-Шевроле», прятавшуюся под старыми тополями – как он ни старался, а все-таки влетел в пару луж. Врач включил свет и снял туфли – носки были абсолютно мокрые.

– Вот зараза! Неужели нельзя все ямы заделать?!

Врач стащил носки, вложил по несколько салфеток в туфли и одел их на босу ногу. Затем достал телефон, набрал номер и погасил свет.

– Денис? – раздалось в трубке.

– Яша, слушай внимательно. Ночью к нам привезли древнего старичка. Похоже, что одинокий. Зовут Барятинский Алексей Николаевич. Живет на Волжской. – Лобанова сейчас никто подслушать не мог, но он всё равно говорил вполголоса.

– Как ты сказал? Барятинский? Записываю. Завтра всё выясню. Как его состояние? Не выздоровеет?

– Абсолютно без шансов. Я вообще не понимаю, как он до сих пор еще жив.

– Посетители у него были?

– Двое. Но это точно не родственники. Одного я не видел – его медсестры без меня пропустили. А второй был поп, с которым наш Софроний чуть не столкнулся. Представляешь последствия?

– В принципе, ничего страшного, – сказал собеседник после некоторой паузы.

– Я так не думаю! – возразил Лобанов.

– Да не волнуйся ты так. В крайнем случае, Софроний всегда сможет отбрехаться. А что за поп, который к этому старику приходил?

– Настоящий поп. Из какой церкви я не спрашивал. Что с Софронием-то будем делать? – явно нервничая, спросил Лобанов.

– А что с Софронием? Чего ты раньше времени волну погнал? Может, этот поп у вас больше не появится.

– А если появится? Все-таки лучше, чтобы Софроний пару дней не показывался, – не унимался Лобанов. – Тем более что с Казанцевой он закончил. Она сегодня всё подписала.

– Это я знаю. Все бумажки уже у меня.

Несколько секунд оба собеседника молчали. Тишину прервал Лобанов.

– Ну, так что?

– Давай сделаем так: ты выясняешь у себя, а я у себя. Договорились?

– Хорошо, – ответил Лобанов и тут же добавил: – Софрония чтобы я эти два дня не видел.

– Я с ним поговорю, – согласился его собеседник.

– Да и еще. Какого-то левого парня к нам положили. В карте написано, что у него предынфарктное состояние, а на самом деле он здоров, как бык. Положили по прямому приказу главврача.

– Наверняка залег от каких-нибудь проблем. Не бери в голову. До завтра!

– Пока.

Нажав на кнопку отбоя, Лобанов положил телефон на соседнее сиденье и завел двигатель. Увидев, что дворники не справляются с мокрыми листьями, залепившими лобовое стекло, он открыл дверь и, матерясь, вылез под дождь.

***

Около десяти вечера Зарайская с Сорокиным вышли из квартиры ее матери. Дождь закончился, и они, не торопясь, пошли к машине, припаркованной в сотне метров от дома.

Всё прошло как нельзя лучше. Они преподнесли матери огромный букет, купленный за какие-то безумные деньги, и необъятных размеров коробку швейцарских конфет, подаренных Зарайской женой одного из больных. В квартире их уже ожидал стол, уставленный блюдами и закусками, приготовленными к завтрашнему дню. Празднование дня рождения заранее считается плохой приметой, поэтому мать сразу предложила назвать сегодняшнее застолье «Кануном дня рождения» и никаких поздравлений не произносить. Тем более что Зарайская, которой предстояло вести машину, дисциплинировано отказалась даже от нескольких глотков вина.

Вместо планируемого часа, застолье продлилось в два раза дольше. Они расстались со счастливой матерью, договорившись обязательно вместе отметить день рождения после возвращения Сорокина из Москвы.

– Теперь ты счастлива? – спросил Сорокин.

– Вполне, – улыбнулась в ответ Зарайская.

До машины они дошли, прижавшись друг к другу и не проронив больше ни слова. Зарайская села на водительское сиденье и благодарно посмотрела на мужа.

– Спасибо, милый.

– Ты знаешь, всё прошло значительно легче, чем я ожидал, – признался Сорокин.

***

Стоянка у железнодорожного вокзала была полностью забита. В надежде найти свободное место они уже второй раз медленно проезжали вдоль припаркованных машин.

– Оль, остановись где угодно и я выйду.

– Ну, уж нет! – возразила Зарайская. – Я хочу тебя до поезда проводить. – В зеркале заднего вида она увидела, как зажглись габаритные огни одной из припаркованных машин. – А вот и место освобождается, – радостно сказала она, нажав на тормоз.

– А ну быстро проезжайте! – заорал непонятно откуда взявшийся толстенный гаишник. Он подошел к двери Зарайской и смачно сморкнувшись, продолжил: – Чего, плохо слышишь?

От такого хамства та потеряла дар речи. Она понимала, что должна что-то ответить, но на пути от мозга к языку вдруг образовался шлагбаум, полностью перекрывший весь словарный запас. Она просто смотрела в глаза этого явно пьяного служителя закона и молчала. Как хорошо и покойно было всего несколько секунд назад!

– Эй, ты, хамло в погонах! – раздался голос Сорокина. Он пытался выбраться из машины, но дверь уперлась в стоящую рядом «Волгу» и он никак не мог пролезть в узкое пространство.

Теперь пришла очередь гаишника терять дар речи от такого обращения к своей персоне. Сам он часто позволял себе и не такое, но чтобы кто-то, кроме его собственной жены и начальства, мог так оскорблять его – капитана Онышко! Было от чего прийти в замешательство.

– Не ты, а вы, – выдавил Онышко внезапно севшим голосом, видя как сумевший, наконец, выбраться Сорокин, ринулся в его сторону. Милиционер отшатнулся и его форменная фуражка, до этого державшаяся на самом затылке, грохнулась в грязную лужу.

Сорокин подошел к нему вплотную и, не сдерживая брезгливости, произнес:

– К пьяным свиньям на «вы» не обращаются!

Увидев, что стоящий перед ним человек, всего-навсего интеллигентный лох, Онышко быстро пришел в себя.

– Я тебе сейчас покажу свиней! – Он криво усмехнулся, подобрал фуражку, нарочито тщательно ее отряхнул и водрузил на голову. Потом подошел к открывшей дверь Зарайской и заорал во весь голос: – Предъявите документы!

Зарайская автоматически потянулась за сумкой, но Сорокин ее остановил:

– Закрой дверь и сиди в машине. Никаких документов ему не давай.

Не говоря ни слова, та быстро закрыла дверь и подняла стекло.

– А ну откройте дверь и предъявите документы! – еще громче заорал капитан и сильно стукнул жезлом по стеклу.

– Имя, фамилия, номер. Быстро! – потребовал Сорокин, стараясь говорить спокойно.

– Будет тебе сейчас номер! – прорычал капитан и включил рацию, болтавшуюся на портупее. – Четвертый, четвертый, ответьте девятому.

Почти сразу сквозь шип и треск из рации послышался голос:

– Слушает четвертый.

– Сопротивление при исполнении…

В этот момент рядом с ними остановилась большая черная «Ауди». Капитан моментально забыл о рации. Он быстро шагнул к задней двери и отдал честь выходящему из машины мужчине. Тот даже не посмотрел в его сторону, а сразу обратился к Сорокину:

– Слава, привет! Ты что здесь стоишь?

Ноги капитана тут же обмякли. «Кранты!» – пронеслось в его быстро трезвеющем мозгу.

– Борюсь с хамством пьяных гаишников, – Сорокин кивнул в сторону застывшего капитана.

В «Фольксвагене» опустилось стекло, и показалась голова Зарайской.

– Мне уже можно выйти?

– Оленька, и ты здесь? Привет! – обратился к ней мужчина.

– Добрый вечер, Игорек. Ты тоже в Москву?

– Как же там без меня? – ответил тот, – Имею счастье ехать с твоим мужем в одном купе.

– А высокое начальство где? – спросил Сорокин.

– Уже улетело.

Игорь Баринов был пресс-секретарем и ближайшим помощником губернатора. Он озвучивал все решения и действия правительства области, делал заявления от имени губернатора и был автором всех его речей. Кроме этого он был однокурсником и многолетним приятелем Сорокина. Именно он приложил свое влияние, чтобы усадить его в кресло главного редактора.

Рядом с Онышко, который до сих пор так и не решился двинуться с места, остановился милицейский «УАЗ» с надписью «ПДС». Из него, не торопясь, вылезли двое коллег капитана – совсем молодой сержант и старший лейтенант.

– Кто тут оказывает сопротивление? – спросил старший лейтенант.

Онышко ничего не ответил, а просто показал глазами на «Ауди». Увидев номера, старший лейтенант подошел вплотную к капитану и спросил, стараясь, чтобы их никто не услышал:

– Коль, может, объяснишь, что за хренота у тебя тут?

Онышко только открыл рот, но тут раздался голос Баринова:

– Капитан, подойдите ко мне!

Тот от страха уже почти протрезвел, но ноги слушались его с трудом. Он подошел к Баринову и, приложив руку к фуражке, отрапортовал:

– Капитан Онышко!

От него так пахнуло, что Баринов непроизвольно помахал рукой у лица.

– Миша, – обратился он к своему водителю, – соедини меня, пожалуйста, с дежурным ГИБДД.

Шофер нырнул в машину и вскоре вернулся с телефонной трубкой, которую молча передал Баринову.

– Это Баринов из администрации губернатора. С кем я говорю?

– Дежурный по городу подполковник Назаров. Здравия желаю!

– Добрый вечер, подполковник. Я сейчас около железнодорожного вокзала разбираюсь с вашим сотрудником. Он находится на службе в совершенно непотребном виде. К тому же, он обхамил руководителя нашей главной газеты.

– Я сейчас же с этим разберусь, и мы примем меры, – ответил подполковник после секундной паузы. – Он там один?

– Только что еще двое подъехали.

– Могу я поговорить со старшим?

Баринов поманил рукой старшего лейтенанта и передал ему трубку. Тот несколько секунд молча слушал, а потом произнес:

– Слушаюсь, товарищ подполковник. Я все понял.

Он отдал трубку водителю «Ауди», после чего подошел к Баринову.

– Мне приказано оказать вам всяческое содействие.

– Слава, тебе нужно всяческое содействие? – весело обратился Баринов к Сорокину.

– Мне нужно машину припарковать, а то поезд уже скоро отойдет, – ответил тот.

– А вам надолго? – тут же откликнулся старший лейтенант.

– Мужа провожу на московский поезд и вернусь, – ответила Зарайская.

– Ну и не волнуйтесь. Оставьте мне ключи и спокойно идите. Я вас здесь подожду.

Зарайская бросила вопросительный взгляд на Сорокина.

– Дай ему ключи и пошли, – сказал он.

Зарайская протянула ключи старшему лейтенанту.

– Я не долго.

– Не торопитесь. И приношу вам извинения от имени городского управления.

Когда Баринов с Сорокиным и Зарайской направились к зданию вокзала, старший лейтенант подошел к капитану, стоящему с потерянным видом около милицейской машины, и постучал по козырьку его фуражки.

– Ну, ты и дебил, Онышко! Совсем мышей не ловишь.

Рация на портупее капитана ожила, оттуда послышался голос:

– Девятый, девятый… Онышко, твою мать!

– Здесь девятый, – настороженно ответил капитан.

– Онышко, у тебя веник есть?

– Веник? …Найду. А зачем?

– Воткни его себе в жопу и скачи ко мне! Павлином! – прорычал голос.

Оторопевший капитан беспомощно огляделся вокруг. Старший лейтенант с сержантом заходились от хохота.

***

На платформе у вагона «СВ» было немноголюдно. Медсестра Соня не сводила восторженного взгляда с высокого мужчины, удивительно похожего на ее мать, и даже не заметила прошедшую мимо Зарайскую.

– Дядя Борь, ты на будущий год приедешь? – спросила она.

– Обязательно! – ответил тот. – Как же я проживу, не видя тебя так долго?

И это была чистая правда. Теперь он действительно не представлял своей жизни без сестры и племянницы, единственных оставшихся кровных родственников во всем свете, не считая дочери. А может быть и считая. Пока он не был в этом уверен.

Борис Хейн уехал с женой в Америку, когда этот город и страна назывались по-другому. Уезжая, они и не предполагали какие изменения здесь вскоре произойдут. Им удалось получить статус беженцев, а вместе с ним и пособие, позволившее не утонуть в новом незнакомом мире. К тому же, Борис оказался неплохим бизнесменом и смог открыть в Бруклине маленькую закусочную совместно с новым приятелем, приехавшим из Киева.

С тех пор прошло много лет, и многое изменилось. Борис с семьей уже давно переехал в Бостон, где владел небольшим, но популярным рестораном, доходов от которого хватало на очень приличный уровень жизни. Они даже смогли купить большой дом в Ньютоне – престижном пригороде Бостона, в котором проживало немало эмигрантов из стран бывшего СССР, сумевших крепко стать на ноги в новой стране.

В прошлом году он неожиданно появился в родном городе, свалившись как снег на голову. Вся семья заканчивала ужин, когда раздался звонок. Соня открыла дверь и увидела перед собой высокого седоволосого красавца, будто сошедшего с фотографии, стоящей у них в серванте. Ее мать, увидев гостя, сначала приподнялась со стула, потом опять на него опустилась, а ее глаза тут же наполнились слезами. Отец Сони вышел из-за стола и молча переминался с ноги на ногу. Борис подошел к сестре и также, ничего не говоря, обнял. Они плакали, прижавшись друг к другу, а Борис никак не мог понять, как же он умудрился прожить столько лет без младшей сестры, которую боготворил с детства.

В этом году у него даже не возник вопрос, где провести несколько дней отпуска. Он приехал нагруженный кучей подарков, и ощущал себя счастливейшим человеком, глядя, как его сестра и племянница радостно примеряют многочисленные обновы.

– Будем общаться по интернету, – сказал Борис сестре. – А ты, – он повернулся к Соне, – помогай матери.

– Слушаюсь, сэр! – весело ответила Соня, отдавая честь. В ее комнате теперь красовался новенький компьютер, а интернет был оплачен на год вперед.

– Я уж лучше буду звонить, – сказала сестра. – Ты же мне столько карточек накупил. А эти мейлы пусть тебе племянница пишет.

– Кстати о письме! – воскликнула Соня. – Чуть не забыла! – Она достала из сумки конверт и протянула дяде. – Вот был бы кошмар.

– Надеюсь, там нет никакой контрабанды? – пошутил Борис.

– Да ты что? – опешила Соня. – Благообразнейший старик.

– Письма через границу положено провозить не запечатанными. Поэтому не обессудь, если я его вскрою при надобности.

– Ну и вскрывай. Мне-то что.

Борис осмотрел конверт с обеих сторон и положил в карман.

– Ты нам побольше фотографий присылай. Хорошо? – попросила Соня.

– Непременно, – ответил Борис, обнимая обеих женщин. – Очень надеюсь, что вы скоро сами всё увидите.

– Гражданин, заходите в вагон! – крикнула Борису проводница. – А то, здесь останетесь.

Он быстро расцеловался с родственниками, вошел в вагон и помахал им рукой.

– Не надо стоять в тамбуре. Видите, поезд уже тронулся, – недовольно проворчала проводница и закрыла дверь.