Читать книгу Дикие слова. Сборник неполиткорректных рассказов - Александр Найденов - Страница 4

К сорока годам Петру все надоело, хотя жил он в полное свое удовольствие. Была жена Катя, а детей не было, и не было связанных с ними проблем. Ему давно осточертел телевизор, расхотелось читать, пропал интерес к путешествиям («чего я там не видел?») и, наконец, к еде. Будучи корпулентного телосложения, Петр заметил в этом определенные плюсы. Впрочем, совсем не есть оказалось скучно. Что ни говори, а завтраки, обеды и ужины расцвечивают жизнь. Но радоваться жизни ему надоело тоже.

«Странно, – думал он, – бежит женщина с огромными пакетами, и ей не скучно. Идет празднично одетая пара – гуляют, а может, в театр собрались: слушать жирных примадонн и примадонов, эстеты! В кино – смешно! В музей, ради господа!» Он уже ходил в Третьяковку год назад. Работа наскучила, но без денег еще скучнее, вот в чем загвоздка.

Чем обычно жив человек? Простыми человеческими радостями, а его не вставляют простые, и радоваться им он не умеет. А ведь хотел, и даже пытался найти источник веселья, потому что везде искал первичное.

Петр прочитал, что за эмоции у человека отвечают нейромедиаторы. Те, в свою очередь, зависят от гормонов, а гормонами управляет ДНК. За удовольствие, оказалось, отвечает дофамин, в полном соответствии с ДНК человека. Причем, короткие ДНК дарят радости на все вкусы, по поводу и без повода: чашка кофе, круассан, стейк, хорошая погода и даже противный дождь веселит, а если ДНК длинная, да еще и перекрученная, то мало чего дождешься. Только события из ряда вон выходящие способны порадовать хозяина: на уровне открытия Америки или теории относительности, геростратова пожара или акта уникального зла. Поэтому все самые великие и самые гнусные люди носят в себя длинную хромосому. Петр понял, что и он – тоже.

Но так как плохим он не увлекался и ничего великого не совершил, оказался Петя вовсе без веселья. Совсем без радости жить невозможно, поэтому одно время он серьезно задумывался о клубах самоубийц. Уж очень заманчиво звучало откровение мистера Мальтуса из одноименного рассказа Стивенсона: «А я вам скажу, что любовь отнюдь не самая сильная из страстей. Страх – вот сильнейшая страсть человека. Играйте страхом, если вы хотите испытать острейшее наслаждение в жизни».

Петр хотел, но игра со смертью казалась ему слишком токсичной, и он не доверял отечественным организациям. Пристукнуть пристукнут, но без всякого наслаждения.

Впрочем, положа руку на сердце, радость в его жизни еще случалась. Упоительная алкогольная радость, идущая от запотевшей рюмки водки с пивком на прицепе. Граппу, массандровский портвейн и португальский руби, херес, кальвадос, текилу с лимоном и солью он перепробовал, но самое приятное опьянение наступало от «Джека Дэниэлса», ароматного и крепкого бурбона, нежного кентуккийского виски.

Пятница!

Уже с полудня он посматривал на часы, каждый раз удивляясь неторопливому течению времени. Внутри разгорался жгучий огонек нирваны, помогая продержаться до конца рабочего дня. Петр растягивал дорогу в ресторан, неспешно смакуя баночку пива. Не дома, а именно в ресторане, где в полумраке, как новогодняя елка, светилась стойка бара, уютно заставленная бутылочными украшениями, возвращался интерес к жизни и легкость бытия.

Петя знал цену этому недолгому и нелегкому счастью. В субботу, конечно, он выпьет еще, но это не радость, это лечение, и что уж говорить про воскресенье, день печали и скорби пред убойным понедельником! Случались периоды и продолжительней выходных.

Он понимал, за что страдает? и даже придумал «теорию героического запоя»: «Запой – зло, но он служит лекарством для сильных, волевых и крепких духом людей».

Широко распространена ошибка считать запойного человека алкашом. У алкашей вся жизнь – запой, поэтому запоями они страдать физически не могут. Голова у них по утрам не болит, похмельный синдром не мучает, стакан портвейна, как кружка парного молока, обеспечивает гладкость жизни до самого вечера. Жизненные проблемы настоящего алкаша уже в прошлом: как у матерого уркагана, у него нет семьи, «закон не позволяет». Кошмары алкаша быстротечны и поверхностны, организм со временем привязывается к своему хозяину и перестает ему мстить. Жизнь коротка, но беспечна, как у элоев.

А для настоящих людей запой – совсем другое. Мы (настоящие люди) – герои! Постоянно болеем, но боремся, побеждаем себя еженедельно, или даже ежедневно, за цвет жизни платим страшную цену, но нам так лучше, так интереснее. Нас мучают кошмары, мы смеемся в их волосатые хари; раскалывается голова – мы только хмурим бровь сурово. Мы едем на работу мертвые, но пашем и воскрешаемся вновь, чтобы умереть.

Мы – осирисы водки, иисусы портвейна. Мы злы, как морлоки, но яростно куем свое нелегкое счастье в подземельях запоев и не приемлем судьбы иной.

Такая жизненная модель просуществовала довольно долго, но обанкротилась компания, в которой Петя работал лет пятнадцать. К несчастью, он оказался одним из крайних, подписавших «неправильный» договор.

Тогда он понял: хоть радости служба не доставляла, зато приносила покой. «Дай счастья мне, а значит, дай покоя». На него навалился небывалый стресс, с паническими атаками, тахикардией, бессонницей. Стало уже не так скучно, но очень, очень плохо. Алкогольный героизм вырождался во что-то совсем иное, похожее на мармеладовскую одиссею, и напрочь пропал аппетит. Он знал за собой такую особенность: страх совершенно убивал тягу к еде, впрочем, как и все тяги на свете.

Уже несколько дней Петр не мог проглотить ни кусочка. Жена очень старалась приготовить повкуснее, но все ее успехи уходили в ведро. Наконец она не выдержала и закричала:

– Нет! Ты будешь есть! Неделю без еды!.. Я вызываю «скорую». Хоть гастроэнтерологов, хоть кого!

– Катись ты! – слабо прошептал Петя, тяжело повернулся к стенке и подумал: с чего это гастроэнтерологи кинутся его кормить. Вот что-нибудь куда-нибудь засунуть – это да, они первые…

– Ты будешь есть, чего бы мне это ни стоило!

Сзади хлопнула дверь. В окно ударил ливень. Он вяло показал вслед жене палец и забылся неспокойной дремой.

Видимо, спал он достаточно долго. Гроза успела пройти, в окне блистал отороченный пылью золотой луч, а больше ничего и не изменилось, кроме появления двух людей в зеленом перед кроватью. Это было так удивительно, что Петр спросонья потряс головой и по-идиотски спросил:

– Гастроэнтерологи?

Один из них был невысокий, но крепкий, амбального типа; второй, постарше, удивительно походил на Буркова в «Иронии судьбы».

– Когда надо, и гастроэнтерологи, – сообщил он в уверенном бурковском стиле, будто ждал именно такого вопроса.

Парни ничего не предпринимали, но выглядели очень уверенно. В двух огромных баулах угадывалось много медицинского оборудования.

– Вызов поступил от Кати Т. Вы – супруга?

– От нее, – захрустел бумажкой амбал. – Мы вас слушаем, Катя. Расскажите подробнее, что произошло, ничего не упускайте, ничего не скрывайте. Это важно для него и для вас!

– Что было… Да чтоб работа его провалилась куда поглубже!

Со свойственным ей темпераментом Катя, размахивая руками, зачастила и про еду, и про апатию, и про то, что целыми днями Петр лежит и смотрит в потолок, сам на себя не похож. В заключение попросила что-нибудь вколоть или дать таблетку.

– Все понятно, – переглянулись «пришельцы». – Но таблетками здесь уже не обойтись.

– А что у вас с жизнью? – вдруг спросил «Бурков» у Пети.

– Вообще, он упитанный, – заметил амбал.

– В смысле? Вот жив пока! – не понял вопроса больной.

Врачи снова переглянулись.

– И все-таки, ваше отношение к жизни?

– Да какая тут жизнь! – слабо ответил Петр, силясь догадаться, кто эти люди.

– Значит, жизнь вас не устраивает? – гнул свое старший.

– Какое там «устраивает»!

– И вы даже могли бы с ней расстаться? – с какой-то странной тональностью, вроде бы мельком, спросил «Бурков».

– Не хочу жить… так!

Голос амбала заледенел:

– Вызов подтвержден.

Он набрал номер на телефоне: «Суицидальные настроения. Да. Больной подтвердил. Да. Будем брать».

– Как это «брать»?! – завопила жена.

– Кого это забирать? – эхом вскрикнул Петр. – За что?

– Очень просто, – охотно и доброжелательно объяснил старший. – Чтобы вы жизнь свою по дури не закончили. Из окна не сиганули, газа не наглотались, в ванне не вскрылись…

– Какое окно? Да я жить хочу! Да я, нахрен, ничего кончать не собираюсь. Я топ-менеджер, правда бывший, у меня нервы, как канаты! Я такие проекты тянул, которых вы и во сне не видели! Да откуда ты этих дебилов взяла? – накинулся он на жену.

– Зря вы так, – проскрипел амбал. – У нас все пишется. Сами оденетесь или вязать будем?

– Кого ты вызывала, куриные мозги? Кто это?!!

Происходила какая-то фантасмагория. Свободный, нормальный человек не может просто встать со своей постели. В его доме, его крепости, под его уютной настольной лампой сидят два крепких гостя и, посмеиваясь, готовят веревки.

– Я же вызывала неотложку, – забулькала Катя дрожащим голосом, похоже, осознавая тяжесть допущенной ошибки. – Вы не имеете права. Я ничего не говорила про суицид, он очень жизнерадостный… бывает. Тогда от тарелки не оттащить. Все метет.

– Бывает! – уточнил «Бурков». – Вот именно. У нас все записано. Во-первых, пациент пищу не принимает… более недели. Во-вторых, сам сказал, что жить не хочет, и вон лежит, как под наркозом. Короче, собирайтесь.

– Да это беспредел, – — прошептал Петр. – Катя, звони адвокату, пусть звонит прокурору. Мы будем вызывать журналистов…

– Да звоните куда хотите. Но раз приехали, заберем. Полежите до освидетельствования, а потом либо отпустят, либо… Хотите – судитесь, – безразлично закончил старший.

– Звони в ментуру, – сказал Петр жене. – Это насилие.

– Да я и сам сейчас позвоню. – «Бурков» нажал на затертую кнопочку в телефоне. – Бригада скорой помощи. Больной оказывает сопротивление. Пишите адрес…

Наряд полиции появился удивительно быстро и сбивчивую Петину речь о гражданских правах выслушал без интереса.

– Помочь мы можем, – ответственно сказал полицейский. – Но только им. Так что не тяните время и не советуем оказывать сопротивление сотрудникам, лишнюю статью накрутите.

– Да на каком основании, без согласия?

– Статья 29 Закона «О психиатрической помощи»: «Основания для госпитализации в психиатрический стационар в недобровольном порядке», – чуть не хором отозвались санитары.

Петр быстро нашел в телефоне статью.

– Знаете такую? – спросил у полицейских.

– Не знаем и знать не хотим. Но мешать им не будем.

Полиции, похоже, здорово надоела перепалка.

– Постойте! – Петр почти орал. – «Основания для госпитализации в психиатрический стационар в недобровольном порядке»: «Лицо, страдающее психическим расстройством, может быть госпитализировано… без его согласия… до постановления судьи, если психическое расстройство является тяжелым и обусловливает: его непосредственную опасность для себя или окружающих; или его беспомощность; или существенный вред его здоровью вследствие ухудшения психического состояния…»

– Сами же прочли: «вред здоровью»! Будет ухудшение – с кого спросят?

– Да, но с чего вы взяли, что я – лицо, страдающее психическим расстройством? Где это написано? Хотите, звоните прямо сейчас в психдиспансер! – Петру показалось, что он переломил ситуацию.

Один из полицейских, поколебавшись, отозвал в коридор «Буркова», пошушукался с ним, вернулся и доверительно сказал:

– Слышь, такая тема, они тебя все равно заберут. Инструкция! Так что лучше езжай: у нас своих вызовов полно, а мы дурью маемся.

– Н-е-ет. Че вы творите? А если это бандиты? Может, я бизнесмен, может, они меня… сейчас… почки опускать будут? Вы их документы проверили, в больницу позвонили?

Но на Петины крики уже никто не обращал внимания. Адвокат по телефону подтвердил, что забирать его права никто не имеет; этим все и закончилось: «Все потом. Через суд».

Петр записал личные данные полицейских «беспредельщиков», оделся, оглядел свою опустевшую кровать и ненавидяще поблагодарил супругу за помощь в борьбе с голодом.

Шок. Безумный шок. Невероятный шок. Петр раскачивается в замызганной медмашине, рядом подпрыгивает скорбный лик жены. «Бурков» на переднем сиденье шутит с водителем, амбала подсадили к Петру (наверное, для усмирения). Петя ехал и не верил, что это происходит с ним.

– А вот скажи мне, Андрей, – обратился он к амбалу максимально дружелюбно. – Вот я – гипертоник и сердечник. На днях из больницы, из реанимации. Меня, может, вообще нельзя транспортировать куда-либо. Может, ты меня сейчас убиваешь. Как бы тебе… это… не словить статью за предумышленное? Вдруг у меня сейчас 220 на 160? Давление вы вроде как мне не мерили? А связать обещали, такие вы, получается, врачи. Как насчет клятвы Гиппократа?