Читать книгу Купание железного коня. Степные рассказы - Александр Николаевич Филатов-Тоцкий - Страница 8

Сказать по чести, сначала Иван обидел Марию. Он решительно отказался делать хоть что-нибудь на даче.

– Не хочу и не буду. Мои дела серьёзнее твоих, – заявил он супруге. – Я допишу и продам картину, а на эти деньги мы купим и помидоры, и огурец, и долги раздадим, и на еду хватит. Не за помидорами я сюда приехал!

– Как надоел ты, Ваня, со своими мечтами, – парировала Мария, поджимая губы. – Вот не зря от тебя Надежда сбежала. Жить с таким ненормальным невозможно!

Иван не стал отвечать на выпады Марии – женские дела ровным счётом ничего не стоят, а бытовой круговорот – бесконечная еда, посуда, вещи, платы – утопит любое творчество. Как нормальный человек может жить и творить в обстановке бабских претензий на якобы нормальное существование? Уже вся квартира в её помидорах – ступить некуда, а она опять за своё.

Мария, ворча, занялась сбором урожая. Его надо не только собрать, но и как можно быстрее закрутить в банки. Часть замариновать, часть засолить с капусткой, сделать жгучку с хреном… Она отключила внимание от своего суетливого и крикливого мужа. Дело – прежде всего.

Иван побегал взад-вперёд, как молодой петушок в поисках противника. Уселся на брёвнах и тут же отомстил Марии. Коричневым цветным карандашом он сделал рисунок с натуры – широкий зад жены. Увлёкся, и в альбомчик навечно попали и его «городская крестьянка» в разных позициях, и шикарный пень с раскидистыми корнями, очень похожий на Горгону, и грибы-мухоморы, и собачка Лизка…

О, Лизка – это настоящая, преданная художнику модель из мира животных! Она неизменно позировала хозяину столько, сколько надо по времени, и до тех пор, пока он не скажет: «Всё, Лизка! Пошли за карасями!». С любимой собачки он уже много лет начинал художественную разминку перед любой серией набросков и зарисовок.

А зачем менять годами заведённый порядок? Иван взял с собой удочку, баночку червей, лёгкий акварельный этюдник, заряженный бумагой и инструментами для карандашных дел. И весело направился к ближайшим болотцам, чтобы лишний раз понаблюдать за природой, найти интересные сюжеты из её жизни, высмотреть и зафиксировать что-нибудь неожиданное в свой многотомный альбом.

И тут у Ивана было правило простое, почти как по-Маяковскому: поработал сидя – поработай стоя. И вообще, настоящего художника, как волка, ноги кормят. Ходить по миру надо, толкаться среди людей и деревьев, а не помидоры собирать.

Если не получатся этюды и наброски – будут караси. Не клюёт карась – будут этюды. Чёткая диалектика!

Когда Иван вернулся и с этюдами, и с карасями, он радостно закричал уже от калитки:

– Маша, таких карасей ты ещё не жарила! И этюдов таких ещё не было, а теперь есть!

А Мария, как деревянная, сидела на брёвнах рядом с умывальником. Перед нею стояли корзины и вёдра с помидорами, овощами и зеленью. Она ответила тихо:

– Да что я с тобою только не видела. Я видела всё. Только жизни не видела…

Её замкнуло, она что-то шептала и шептала приглушённо. И хорошо, что Иван ничего не расслышал.

На другое утро Иван опять сделался гневливым и психованным. Он заказал грузовую газель. Машина подъехала, и он загрузил в неё из мастерской кучу этюдов, картонок и готовых картин, взял снаряженный масленый этюдник, дополнительные кисти, тубы с краской, разбавитель-тройник, и тысячу всяких мелочей. И решительно отправился на малую родину. Замысел был простой: освежить старые связи, побывать в школах, в музее, встретиться с творческой средой и написать что-то новое, а в конце поездки устроить выставку для земляков. Успел для приличия позвонить Марии о своём внезапном отбытии в Оренбургскую область.

Ничего не сказала Маша, лишь вздохнула и пожелала доброго пути. А Иван по инерции кричал в трубку телефона из мастерской:

– Когда приеду? Как приеду. Ты лучше не жди. Может быть, я и вовсе не вернусь. Пока!

Иван клацнул трубкой по аппарату, выскочил на улицу, прыгнул в машину и сказал шофёру: – Поехали!

Как выяснилось, в родном краю все его былые родственные и дружеские связи оборваны или утрачены. Иван мыкался на газели то к одним, то к другим – нигде его не принимали.

Родного посёлка и родного родительского дома у Ивана не существовало. Давно. Неперспективным его крошечное поселение оказалось. Родители умерли, хотя и считались долгожителями. На родном месте – одни бугорки, да ямки, да несколько заброшенных крестов неподалёку.

В другом посёлке, где Иван работал в молодости, хороший друг и рыбак Окунев умер года два назад, а его семья переехала в соседний район. Очень долго не был Иван на родине, никому не писал, не звонил – думал, что она, родная земля и твердыня, никуда не денется. Земля и реки, вроде бы, те же, а людей как повыкосило.

В райцентре, где когда-то Иван учился в старших классах, из родных осталась одна единственная изба на берегу реки. И в ней жил его племянник, которого Иван никогда не видел. Однако надо куда-то приземляться.

Иван постучал в дверь. Племянник вышел, но сразу не пустил дядю за порог. Поговорили на улице. Он, племянник, был слишком дальним родственником, чтобы знать и помнить Ивана. Вышел он к художнику в каких-то замызганных трениках, в нестиранной бесцветной майке. На голове – немытые вихры.

А водитель газели уже сильно нервничал – ему пора возвращаться в город, а машина всё никак не доберётся до цели.

– Давай, разгружай, дядя, свои картинки, – разрешил племянник. – Но не удивляйся – у меня больная живёт и братан ещё при мне. Как договорились, ставь литр водки сразу, а потом деньги за проживание.

– Хорошо!

Выгрузили творения Ивана в подобие двора, газель сразу уехала восвояси. Начали груз определять в дом. Многое видел Иван, но такое! В комнате от сенец до печки на полу сплошной слой пивных банок, бутылок и окурков. За столом сидел братка племянника – по внешнему виду его копия, но очень пьяная. Братан очнулся и заявил:

– У нас воровать нечего – у нас всё пропито…

Из соседней комнаты по полу к выходу медленно ползла бабка.

– Ты её не бойсь, – добродушно сказал племянник. – Она давно не кусается, и ничего не видит, и не слышит. Да и не поговоришь ты с ней – чёкнутая она.

Иван долго приглядывался к родственнице и не узнавал её. Седая, в мятой ночнушке, она ползла вперёд, но с места почти не двигалась. И никто не помогал. Иван сделал шаг к ней…

– Не надо. Я сам. Это мать моя. Зойка. Зоя Петровна. Помнишь такую? – спросил племяш.

Да, Иван вспомнил. Зоя – троюродная сестра, сильно моложе его. Они не виделись лет тридцать уже. Страшно подумать. Когда в последний раз Иван приезжал к её родителям, Зоя была ещё молоденькой, шустрой, работала где-то, и вот итог. «Бог мой, что с нами происходит!» – подумал Иван, но вида не подал – воспитание уберегло от проявления эмоций.

Сын спокойно переступил через мать, потом приподнял её и вынес на улицу. А Иван спешно решил прогуляться по селу. Он пошёл улицей к самому центру. Заглянул в парк, где стоял памятник участникам Великой Отечественной войны с перечислением очень знакомых фамилий. На скамейке увидел ладную женщину. Невольно присел к ней, по старой моде испросив разрешения. И как-то разговорились.

Женщину звали Ниной. И она сразу схватила самую суть проблемы художника.

– У меня, к счастью, есть знакомый, тоже художник. Егоров. Не знаете такого – Николай Егоров. Он наш, местный… Сейчас ему позвоню.

Друг ответил быстро: – Пусть немедленно переезжает, я жду. Приезжайте вместе – тебя, Ниночка, угощу чаем, а коллегу крепким чаем. Телефон и адрес знаете. Да-да. Художника обидеть может каждый, а помогут – единицы. Я вас жду!