Читать книгу Боевые асы наркома - Александр Тамоников - Страница 3

Глава 2

Оглавление

Сосновский умел рассуждать об истинной женской красоте. Он делал это очень красиво и как-то со вкусом. За несколько лет, что они проработали вместе, Шелестов сумел понять эту особенность члена своей группы. Михаил, проработавший до войны несколько лет в Германии в загранразведке под прикрытием дипломатического паспорта, выработал привычку скрывать свое настроение, свои насущные размышления такими вот абстрактными разговорами, которые в русском языке называются трепом. И роль трепача и бабника Сосновский играл умело. И «трепался» он профессионально. У него существовал даже набор шаблонов для разных собеседников, для людей с разными наклонностями. Но вот как он умудрялся одновременно рассуждать о женщинах и думать о своем, совершенно о другом, оставалось для Шелестова загадкой.

– Женщина для нас лишь инструмент своих желаний, – ведя машину, говорил Сосновский. – Мы ищем в женщине то, чего нам в данный момент не хватает, олицетворяем ее со своими потребностями. Хочется в данный момент ласки, и мы ищем ласковую и нежную. Хочется горы свернуть, вынь да положь нам подругу с характером, деятельную натуру, с которой хоть в разведку, хоть на Эверест. Хочется разнузданных интимных отношений и…

– Тебе хочется разнузданных интимных отношений? – осведомился Шелестов, сидевший рядом на переднем сиденье.

– Это я для примера, – быстро отозвался Сосновский. – О крайностях мужских желаний говорю.

Он свернул к вокзалу и сбавил скорость. Сидевший на заднем сиденье Коган хмыкнул и тихо прокомментировал:

– Бабник.

– Не-ет, – возразил Сосновский и покрутил в воздухе пальцем. – Я не согласен с такой формулировкой. При чем тут бабник? Как-то однобоко вы судите обо мне, товарищ Коган. Я не бабник, я – жизнелюб. Я прежде всего люблю жизнь. А как можно любить жизнь, не любя женщин? Они ведь часть нашей жизни, значительная часть, можно сказать, что половина ее.

Сосновский неожиданно замолчал и еще больше сбавил скорость. У входа в вокзал остановилась машина, из которой вышла женщина. К ней сразу подбежал постовой милиционер, отдал честь и сделал приглашающий жест рукой. Важная персона эта дамочка. Но не это насторожило Михаила, не это привлекло его внимание. Он увидел, как рядом остановилась еще одна машина. Открылась дверь, из второй машины высунулась рука с пистолетом, и раздалось три выстрела. Женщина упала, милиционер выхватил из кобуры «наган», но машина уже рванула с места. И тут Сосновский резко повернул руль.

От резкого удара смялось переднее крыло «эмки», заскрежетал металл. Но машина, которую протаранил Сосновский, от удара отскочила к бордюру и замерла с заглохшим двигателем, прижатая к бордюрному камню. Шелестов толкнул дверь и, доставая пистолет, выбрался из машины. Водитель покореженной машины выскочил и бросился бежать, с другой стороны машины появилась женщина с пистолетом. Хлестко ударили пистолетные выстрелы. Водитель упал, а к нему уже подбегал постовой милиционер. Шелестов бросился за женщиной.

Что-то произошло важное. Чтобы в Москве, при военном положении столицы, и вдруг вот такое убийство. Явно это не бандиты и не грабители. Максим собрался было выстрелить в воздух и крикнуть женщине, чтобы она остановилась и бросила оружие, но та вдруг на бегу, почти не оборачиваясь, дважды выстрелила в его сторону. Одна из пуль пролетела так близко от головы Шелестова, что он невольно отскочил в сторону. Стрелять! На поражение! Остановившись и переведя дыхание, Шелестов поднял пистолет и прицелился. Черт, прохожие! Максим замешкался, и это спасло ему жизнь. Он успел заметить боковым зрением, что сбоку на него надвигается что-то черное.

Машина едва не сбила его с ног. Шелестов упал и откатился в сторону, больно ударившись локтем. А женщина обернулась, посмотрела ему в лицо и тут же запрыгнула в притормозившую машину. Шелестов, шипя от боли в локте, поднял пистолет, но тут мимо проехал автобус, и он со злостью опустил руку. Подбежавший Буторин помог ему подняться, разглядывая форму, не появится ли где пятно крови. Но Шелестов был цел.

– Живой? Вот это да. Средь бела дня! Запомнил машину?

– Что тут запоминать? Обычная черная «эмка», номера грязью забрызганы. Женщину в лицо я запомнил, но что толку.

Они вернулись к вокзалу, где милиция уже оцепила место преступления. Тело убитой женщины лежало на тротуаре. В двадцати шагах лежал мужчина, которого постовой милиционер так «удачно» застрелил, попав точно в сердце. Сосновский стоял рядом и покусывал губу. Шелестов, придерживая ушибленную руку, подошел к нему.

– Как ты что-то успел понять? Или ты ее знаешь?

– Нет, – покачал Михаил головой. – Наши водители просто так такие маневры не совершают. Это во Франции таксисты носятся по узким улицам исторической части города, где два велосипедиста едва разъезжаются. А наши водители – образец соблюдения правил движения. Эталон просто. А тут такой резкий маневр. Не знаю, может, интуиция подсказала.

Платов сидел за столом и сверлил недовольным осуждающим взглядом Шелестова и его товарищей. Максим только что очень подробно рассказал ему о происшествии и своей роли в нем. Платов слушал и молчал. Его проницательные глаза сейчас излучали лишь холодное неодобрение.

– Вас что, совсем нельзя одних оставлять? – спросил он. – На замок запирать в промежутках между заданиями?

– Мы должны были проехать мимо? – скрывая раздражение, спросил Шелестов.

– Представьте себе – да! – резко парировал комиссар госбезопасности. – В нашем деле каждый выполняет свои обязанности. Вы еще вместо своего задания займитесь по пути к цели спасением на водах или кормлением бездомных кошек.

– Убийство женщины, явно не простой женщины, среди бела дня нельзя сравнивать с проблемой бездомных животных, – вставил Сосновский, но Платов так на него глянул, что Михаил сразу замолчал.

– Когда вы избавитесь от ваших гражданских штучек? – со вздохом проворчал комиссар госбезопасности. – Когда вы поймете, что война, тем более война тайная, – это простая арифметика. Счет идет на количество жизней, как это ни гнусно звучит. Вдруг, ввязавшись в это дело, вы получили бы пулю? Тогда вы сорвали бы ваше задание и принесли бы вред родине. А из-за срыва вашего предстоящего задания могут погибнуть сотни, тысячи и десятки тысяч людей. А вы кинулись спасать одного человека. И даже не спасать, а ловить убийцу, когда жертва, как это ни печально, уже все равно была мертва. Без вас бы не обошлись, конечно? Ладно, пошли к наркому.

Члены группы переглянулись. Ясно, что задание будет важным, отсюда и тот выговор, что они получили от Платова. И ясно, что задачу хочет поставить сам Берия, он хочет убедиться, что группа все поняла и осознала всю важность предстоящего задания. А если нет? А если этот поход к наркому снова закончится арестом и камерой? Думать о плохом не хотелось, но каждый прошедший через тюрьму терял доверие к власти раз и навсегда. Всегда оставался шанс, что все повторится, какими бы ни были твои прошлые заслуги.

Когда группа поднялась со стульев, Платов осмотрел всех придирчиво и только потом кивнул – пошли.

Берия разговаривал по телефону и, когда Платов вошел, махнул рукой. По знаку Платова группа расселась на стульях вдоль стены. С кем разговаривал нарком, было непонятно, но вдруг прозвучало знакомое – Коба. Да, пожалуй, единственный человек, кто мог разговаривать со Сталиным сидя, – это Берия. Остальные даже по телефону разговаривали с ним стоя. Настолько у всех был велик трепет перед этим человеком. Но Берия был знаком со Сталиным, тогда еще Джугашвили, по революционной борьбе, которую они вели в Грузии. И они с ним были на «ты», и Берия называл его Кобой – по старой революционной подпольной кличке. Сейчас Берия в чем-то убеждал Сталина, и тот, судя по интонациям, прислушивался к словам и мнению своего наркома.

Положив трубку, Берия некоторое время сидел молча, глядя куда-то в стол перед собой. Видимо, переваривал разговор со Сталиным или готовился к другому разговору. Однако этот период задумчивости был коротким. Нарком резко поднял голову и, блеснув стеклами очков, посмотрел на оперативников. Все поднялись, как по команде. Платов подошел к столу шефа, достал из папки листок бумаги и положил перед ним на стол. Берия пробежал его глазами, потом, не поднимая головы, спросил:

– Это точно?

– Пока все говорит в пользу этой гипотезы. Разрабатывать, как обычно, приходится все версии.

– Как не вовремя, – проворчал нарком и наконец посмотрел на оперативников. – Вопрос ко всем! Кому-то из вас показался знакомым тот мужчина, застреленный милиционером, или та женщина, которой удалось уйти?

Шелестов посмотрел на своих товарищей, с которыми на эту тему успел пообщаться. Он ответил за всех:

– Нет, Лаврентий Павлович. В лицо никому из нас они не знакомы. Но я хорошо разглядел и запомнил ту женщину. Я думаю, что группа должна быть в курсе событий, происходящих в Москве, даже если это напрямую не связано с нашей предстоящей задачей.

Берия снова недобро блеснул стеклами очков и посмотрел на Платова. Тот заложил руки с папкой за спину и, глядя в лицо наркому, заговорил:

– Тут Максим Андреевич в чем-то прав. Поскольку цель есть, но мы не можем пока прогнозировать весь объем задач, который встанет перед группой, то, видимо, стоит посвятить их в сложившуюся ситуацию. Полностью.

Берия поморщился, выслушав такую долгую тираду, поднялся из-за своего рабочего стола и прошелся по кабинету. Шелестов продолжал стоять, не решаясь садиться без разрешения. Он обратил внимание, как на Берию смотрит Платов. Выжидающе, оценивающе, с какой-то надеждой, видимо, на правильное решение, которое должен принять нарком. Максим уже убедился, что Берия принимает решения правильные, умеет быстро оценить ситуации. Нарком постоянно держит в голове огромный объем информации. А ведь положение на фронтах и в мире меняется едва ли не каждый день, и всю эту ситуацию нужно не просто знать, не просто владеть ею, а анализировать динамику и даже просто тенденции.

– Хорошо, Петр Анатольевич, – раздался, наконец, голос Берии. – Я согласен, что это происшествие имеет непосредственное отношение к заданию группы.

Шелестов едва не поперхнулся. Это было весьма неожиданное заявление. Платов сделал ему знак, что можно сесть, и подошел к стене, где за портьерой из плотной ткани висела карта. Он отодвинул ткань и взял с небольшой полочки лакированную указку. Берия продолжал стоять у окна и смотреть на вечернюю улицу.

– Теперь о вашем задании конкретно, – держа указку двумя руками, начал Платов. – Мы имеем данные, которые подтверждены косвенно из других источников, и прежде всего источников из Германии и Лондона. Из этих данных следует, что Гитлер не послушал своих генералов и принял решение срезать двумя встречными ударами Курский выступ позиций наших войск. Смотрите!

Платов стал показывать на карте соответствующий участок фронта между Курском и Орлом и направления, по которым немецкие танковые клинья должны будут его срезать, глубоко войдя в нашу оборону, с последующим развитием наступления на Восток, в том числе на Москву. Шелестов отметил про себя, что как раз немецкие генералы были против такого решения, они отговаривали своего фюрера от проведения операции. Значит, по их мнению, ее проводить было нельзя. Почему? Жаль ресурсов? Его предположения подтвердил Берия. Нарком подошел к карте.

– Немцы сильно рискуют, – резко бросил он. – Они стягивают сюда все свои самые боеспособные части и соединения, танковые соединения, бросают сюда свои новые машины: «тигры» и «пантеры». Весь свой зверинец. Удар будет сокрушительным, но мы вовремя разгадали замысел бесноватого фюрера. Враг встретит на своем пути такую мощную оборону, что, увязнув в ней, он не сможет на определенном этапе ни продвинуться, ни повернуть назад, ни изменить направление удара. Если мы здесь скуем их силы, перемелем в обороне, сожжем большую часть их танков, то последующее контрнаступление станет концом фашистской Германии.

Берия посмотрел на оперативников, которые выглядели удивленными, и поправился:

– Я не имею в виду, что тут же закончится война. Немцы угробят здесь все свои основные ресурсы. Танковые армии, авиацию, механизированные части, тяжелую артиллерию. Они истратят остатки топлива. Все будет брошено сюда, и все должно здесь сгореть в этом адском горниле Курской дуги. Не сможет Германия быстро пополнить свой танковый и автомобильный парк. Ресурсов уже не хватает. Танки у них высокотехнологичны, дороги в производстве. Производство энергоемкое и трудоемкое. Уже не хватает металла, не хватает присадок для танковой брони, и броня у немецких танков уже не та, что раньше, – она хрупка и низкого качества. Большая часть новейших «пантер» идет на фронт «сырыми», недоработанными. Уже имеется множество случаев остановки машин на марше, на самых коротких переходах. Каспийской нефти они не получили, производственных мощностей для выработки топлива мало. Гитлер не рассчитывал на такую долгую войну, и никто не позаботился о ресурсах на длительную перспективу. И все, что они здесь, под Курском, закопают в нашу землю, все, что мы тут им сожжем, станет их концом. Быстро пополнить ресурсы они не смогут. Да мы и не дадим им такой возможности.

Потирая руки, Берия пошел к своему столу, а Платов расценил этот жест как возможность продолжить постановку задачи группе. Он снова обратился к оперативникам:

– Ваша задача как раз и направлена на помощь нашим войскам, которые перейдут в наступление на втором этапе этой битвы. Мы имеем сведения, что националистические круги готовят базы и вооруженные формирования, которые должны ударить по нашим тылам во время нашего контрнаступления. Цель проста – замедлить наше наступление, нанести максимальный урон, не дать Красной армии в ближайшее время выйти к границе с Польшей. Западные правительства, делая вид, что стремятся к союзническим действиям, всячески стараются не пустить нашу армию в Европу. Теперь они поняли, что Советский Союз в состоянии переломить хребет фашизму. Что наша армия не остановится на границах СССР, а будет продолжать победное наступление на Запад и закончит войну полным разгромом вермахта и армий союзников Германии. Иной цели и быть не может. И Запад это понимает. Знаете, почему союзники медлят с открытием второго фронта? Второй фронт понадобится не для того, чтобы помочь нам, а для того, чтобы остановить нас. Чтобы союзные войска вышли с Запада нам навстречу. Чтобы мы встретились и обнялись с «союзниками» на территориях, расположенных восточнее. Чтобы мы не вошли ни в Польшу, ни в Германию.

– Значит, удар нам в спину готовят не только украинские националисты, – вставил Шелестов. – Значит, им будут помогать и наши «друзья», партнеры по антигитлеровской коалиции.

– Совершенно верно, Максим Андреевич. Англия активно будет снабжать их оружием и боеприпасами, снаряжением. И не напрямую, а через Польшу, через Армию Крайова, которая временно помирится с ОУН. Все эти военизированные, полувоенные и военные организации лишь выжидают и являются инструментом борьбы с нами. И когда мы двинемся на Запад, они будут бить по нашим тылам.

– Наша задача? – хмуро спросил Шелестов, понимая, что четверо вряд ли смогут что-то изменить в мировой ситуации.

– Ваша задача гораздо скромнее, чем все то, о чем мы вам рассказали, – усмехнулся Платов. – Мы вас просто ввели в курс дела, обрисовали ситуацию и тенденции. Ваша же задача будет пересечь линию фронта и добраться в определенное место, которое я вам укажу. Оно в районе Харькова. В том направлении будет развиваться наше наступление. Вы должны в самый короткий срок, без консультации с нами, используя свой опыт и интуицию, внедриться в местную организацию националистов и определить места базирования вооруженных националистических групп, расположение баз вооружения. Если необходимо, то принять меры к устранению руководителей, разобщению центров принятия решений. По мере приближения фронта и после его прохождения по территории Харьковской области совместно с частями НКВД по охране тылов фронта обеспечить уничтожение боевых групп, схронов и баз вооружения. Таких групп, как ваша, будет несколько. Каждая будет работать на своем участке в полосе наступления наших армий. Но задача у вас будет общая.

– Кто эта женщина, которую сегодня застрелили возле вокзала? – спросил Сосновский.

– Это Оксана Мазур, – вместо Платова ответил Берия. – Бывшая партизанка. Прошла Гражданскую, Польский поход. Секретарь одного из райкомов партии на Харьковщине. Мы с Платовым хотели использовать ее в нашей работе, дали задание внедриться к националистам под видом ярой националистки, которая скрывала от советской власти свои убеждения, чтобы внедриться в госаппарат. Она должна была стать вашей связной, обеспечить вам легализацию на месте. Мы должны были сегодня перебросить ее под Харьков, но… случилось то, что случилось.

– Надо понимать так, – заговорил Коган, – что ее выследили националисты здесь, в Москве. Они выявили ее отношения с НКВД и убрали. А убийца скрылась, и мы ее не знаем. Из этого следует, что все контакты Оксаны Мазур на той стороне «спалились». Все, кто с ней был связан в той или иной степени, теперь на мушке у оуновцев.

– Верно, – подтвердил Платов. – И из подготовленных агентов сейчас у нас там на связи нет никого. Есть несколько контактов, но безопасность их вам придется определять самим на месте.

– С этим делом понятно, – подал голос Буторин и провел рукой по своей седой шевелюре «ежиком». – Важно другое. А как сделать так, чтобы нас не шлепнули свои же, когда придут под Харьков?

– Командиры подразделений, которые будут работать по вашему направлению при прохождении фронта, проинструктированы. Вы получите специальные пароли для опознания. Это делается не только в целях вашей безопасности, но и для максимально быстрого реагирования на предоставленную вами информацию. Командиры подразделений, которым предписывается уничтожение вооруженных групп оуновцев, должны быть уверены в достоверности информации и в том, что ее предоставляет свой человек.

Платов повернулся к Берии и спросил разрешения проинструктировать группу в рабочем порядке в своем кабинете. Нарком посмотрел на оперативников, остановив взгляд на каждом. Задумавшись, прищурился:

– Вы должны понимать, что даже когда на территорию Харьковской области войдут наши войска, вы все равно не сможете быть уверены, что находитесь в окружении своих, советских людей. Верить вам там нельзя будет никому. Не все, кто выйдет встречать Красную армию и будет ей махать руками и бросать цветы, рады ее приходу. Среди них будут и те, кто ночью достанет обрезы и гранаты и будет убивать советских людей, командиров, поджигать и взрывать. А утром снова улыбаться и выкрикивать советские лозунги. Нам еще долго предстоит выкорчевывать эту гниль, выводить эту националистическую заразу из Советской Украины. И вы положите тому начало, вы поможете отрубить гадине голову, а остальное сделают наши органы госбезопасности.

Через пять минут группа расселась на стульях возле стола Платова. Комиссар госбезопасности, щелкнув тумблером, отключил телефонный аппарат и заговорил:

– Связь, которой я вас обеспечу, можно использовать с крайней осторожностью. В связи с гибелью Оксаны Мазур возникает очень много вопросов, и пока на них нет ответов. Где-то возле нее крутился предатель. Кто он, сколько адресов, явок и паролей смог сдать националистам, мы пока не знаем. Я могу лишь как-то обезопасить вас на первых порах, дать вам более-менее надежную связь. Но в дальнейшем рассчитывать вам придется на самих себя, на свой опыт. Еще раз подчеркиваю, что задача ваша предельно лаконична и проста: установить места расположения баз вооруженных групп, мест хранения оружия, взрывчатки, снаряжения. Установить руководителей на местах. Остальное сделает войсковая операция. Но вот методы вашей работы – дело не простое, и выбирать их вам придется самим там, на месте. Так, как вы себе это представляете. Теперь слушайте и запоминайте…

Цистерны еще догорали. В небо упирались черные столбы дыма. Участок железной дороги, где было подорвано полотно, выглядел ужасающе: исковерканные рельсы выпирали как ребра обглоданного чудовища. Цистерны лежали на боку, некоторые наехали друг на друга и теперь громоздились, а по их черным бокам стекали огненные потоки горящего бензина. Бензиновая огненная река стекала в овраг, пожирая на своем пути маленькие деревья, кустарник. Взрывы прекратились, и теперь только удушливый жар, копоть и изуродованный металл говорили о том, что здесь произошло.

Немецкие каратели ворвались в деревню Березово через четыре часа после взрыва эшелона. Четыре грузовика и бронетранспортер остановились на площади у колодца. Офицер, стоявший на подножке машины, выкрикивал команды гортанным голосом и размахивал рукой в тонкой черной кожаной перчатке. Автоматчики стали выпрыгивать на землю и бегать по улицам. У многих в руках были заранее заготовленные карателями факелы. Автоматчики поджигали их и бросали на соломенные крыши деревенских хат, выбивали окна и бросали факелы внутрь. Кричали женщины, плакали дети, немногие мужики, старики, что еще оставались в деревне, пытались унять карателей, но их безжалостно расстреливали автоматными очередями. Кто-то бросался на колени, моля о пощаде, кто-то хватал голоногих детей и бежал к лесу.

Оксана смотрела широко раскрытыми от ужаса глазами и медленно стаскивала с головы венок, который только что сплела из полевых цветов. Андрей вскочил на ноги, глядя на раскинувшуюся внизу деревню, красивую, ухоженную, с белыми хатами. И теперь она горела, чадила, улицы устилались телами убитых жителей. Горели соломенные крыши, горели яблони, которые не так давно цвели, укутывая дворы точно белые облака.

– Ненавижу, ненавижу! – крикнул молодой человек и вцепился руками в ветку молодой осинки. – Звери, нелюди, как это вообще можно…

– Боже мой, Андрийка! – застонала девушка и сжала голову руками. – Когда все это кончится, я больше не могу. Кровь, смерть, огонь, снова и снова!

– Вот с кем сражаться надо. – Андрей не заметил, как ветка в его руках хрустнула и отломилась. – Вот! Вот враг, а не советская власть, не русские люди! Твой отец сидит по вечерам с друзьями, пьет горилку и говорит о том, что будет после войны. Они копят оружие и ждут указаний от своего руководства, а враг вот он! Здесь, сейчас. И нечего ждать, надо биться с ним, уничтожать его. Ведь кто-то же сражается за освобождение нашей земли. Кто-то подорвал состав с бензином! У нас общий враг, Ксанка, общий!

– А вот эти люди в чем виноваты? – со слезами на глазах воскликнула девушка.

– Они не виноваты, любушка моя. – Андрей упал на колени рядом с девушкой и схватил ее руку, прижал к губам. – Ты не о том думаешь, ласочка моя! Не они виноваты, никто не виноват. Есть просто враг, который пришел на нашу землю, и его надо гнать с оружием в руках. Вот и вся правда сегодняшнего дня. А не вражда между нами здесь, на Украине. Какая разница, кто на каком языке говорит, какая разница между украинцами и русскими? Никакой! Мы славяне, у нас общие корни, мы одной крови, а они звери, которые ворвались в наш общий дом!

Было еще светло, когда Коган вошел в поселок Лисенки на окраине Харькова. Пустынные улицы, выбитые окна пустых домов, несколько торчащих из груды обгоревших бревен дымовых труб. Он прошел мимо школы со сгоревшим садом и проломленным забором. Впереди была широкая пустынная улица, и Борис свернул в переулок, чтобы не маячить на открытом пространстве.

Нужный дом он нашел на самой окраине. Дом был относительно целый, лишь часть крыши повреждена да два окна забиты досками, а изнутри заткнуты одеялом и каким-то тряпьем. Небольшой сад, заросший травой, ворота, висевшие на одной петле и одиноко красовавшиеся на фоне разломанного забора. Однако к ступеням дома вела утоптанная тропа. В целом дом не выглядел заброшенным. Коган подошел к окну и негромко постучал костяшками пальцев по запыленному стеклу, продолжая осматриваться по сторонам. За стеклом появилось чье-то бородатое лицо, потом исчезло.

Коган отошел от окна, вернулся к двери, оперся плечом о столб небольшой веранды и, покусывая травинку, стал ждать. Дверь скрипнула и открылась лишь наполовину. Борис не стал оглядываться, он с задумчивым видом продолжал покусывать травинку.

– Кого шукаешь, добрый человек? – раздался негромкий голос. – Аль водицы испить захотел?

– Да нет, дядьку. – Коган неспеша повернулся, разглядывая сухощавое лицо, поросшее черной с проседью бородой, и колючие глаза мужчины лет сорока. – Не по воду я пришел. Мне бы ногам отдых дать да душу согреть разговором.

– А какого же разговора тебе надо, добрый человек? – снова заговорил мужик, точно произнеся условную фразу, являющуюся ответом на пароль.

– А о том, сколько телят может принести корова, если ее не пускать на выпас. Думаю, два или три?

– А я думаю, что три или четыре, – хмуро разглядывая гостя, отозвался мужик. Ему явно не нравилось, что он не слышит характерного малороссийского говора у гостя.

– Три плюс четыре, итого будет семь, – произнес последнюю фразу пароля Коган и выплюнул травинку.

– Заходи. – Мужчина посторонился, открывая дверь пошире и бросая взгляд вдоль пустынной улицы.

Оставить свой вещевой мешок пришлось на лавке у входа, как об этом недвусмысленно намекнули. Осторожность лишней не бывает, тем более у подпольщиков. Коган бросил вещмешок, в котором звякнули две консервные банки, и прошел в дальнюю комнату за ситцевую цветастую занавеску, за которой горела керосиновая лампа.

Здесь за столом сидело трое. И Борису нужно было очень быстро понять, кто здесь в какой роли и что собой представляет. Пароль он получил от Платова, и это был пароль не советского разведчика, а представителя штаба «мельниковцев»[1], прибывшего из Праги для координации действий. Инструкции в вещах Когана были настоящими и хорошо известными советской разведке. Таких посланников из штаба «мельниковцев» по Украине рассылались десятки, если не сотни. Установить, кого именно и в какой район направили, было сложно, и вряд ли кто-то стал бы это выяснять, учитывая, что до начала операции оставалось уж очень мало времени.

– Леонтий Вихор, – представился крепкий плечистый мужчина, приподнявшись из-за стола и протянув лопатообразную ладонь.

– Борис, – представился Коган. – Так меня и называйте.

– А это Павло Сухорук, – кивнул Вихор на бородатого мужичка, который открывал дверь и произносил пароль. – Он у нас тут за хозяина дома. Явочная квартира, если уж говорить вашим языком.

Коган уселся за стол, поблагодарил, когда перед ним поставили миску вареной картошки и тушеного мяса. Есть ему хотелось неимоверно. Он расспрашивал, сам отвечал на вопросы и уминал горячую картошку. Пару раз плеснули в стаканы «горилки», выпили за независимую Украину. Платов, отправляя группу на Украину, особое внимание обратил на речь. Он предупредил, что не надо стараться изъясняться на «украинской мове», которую, за исключением нескольких слов, никто из группы и не знал. В рядах украинской повстанческой армии были выходцы из самых разных территорий. Говорили так, кто как привык. И особых требований к применению именно украинского языка пока никто никому не предъявлял. Ну, может, за исключением самых ортодоксальных повстанцев в руководстве штаба.

Говорили в основном Коган и Вихор, да Сухорук все вставлял язвительные замечания и задавал очень много вопросов про штаб и его намерения. Двое других в основном молчали, изредка поддакивая. Коган ни на чем не настаивал и старался подать свой визит и документы не более как рекомендации штаба. Он старался больше склонить хозяев к мысли, что им здесь на месте виднее, как действовать и кого считать союзниками в своей борьбе. Но информировать представителя штаба они все же должны. Как должны и принять его посильную помощь опытного боевика.

За окнами стемнело. Один из парней, сидевший рядом с Вихором, вышел на улицу и вернулся минут через десять, доложив, что все в порядке. Видимо, проверил посты. Коган находился «в гостях» уже около двух часов, когда Леонтий, держа за ствол «вальтер», вернул ему оружие.

– С этим ты зря ходишь в городе, – кивнул он на немецкий пистолет, глядя, как Борис сует его под пиджак за брючной ремень. – Любая облава, любой патруль заметет тебя в два счета с этой машинкой. Смотря какая ситуация в городе будет на тот момент, а то могут и расстрелять вместе с заложниками, а могут и в гестапо передать. Кости переломают, и сам расскажешь все, чего и не знал. Мы за оружие беремся, только когда в бой идем. А так рисковать не стоит.

– Что, часто патрули на улицах встречаются? – осведомился Коган.

– Нет, в этой части города спокойно. Здесь не появляются. Они в основном в центре ходят, где военная администрация, казармы, офицерские кафе. А вообще в городе часто постреливают. Если услышишь, то не дергайся. Когда рядом, то лучше затаиться, а так, стреляют, ну и пусть стреляют. То, может, и не наши, может, большевичков стреляют.

Они сидели, делились планами. Коган несколько раз щегольнул фамилиями и кличками людей, близких к руководству фракцией. В целом он чувствовал доверие к себе. Оно росло. Коган чувствовал это интуитивно, как бывший следователь. Он следил за своими словами и дозированно делился «впечатлениями» от событий в других странах, рассказывал о политике Британии в отношении Польши и Украины. «Мельниковцы» с большим интересом, чуть ли не раскрыв рот, слушали Бориса. Очень им нравилось такое вот внимание Запада к Украине, поддержка против Советского Союза. Очень им хотелось ощутить свою значимость, почувствовать себя равными с другими европейскими странами. Коган говорил, рассказывал, а в душе у него поднималась горечь. Дурачки вы наивные! Вы даже не понимаете, что вас используют как разменную монету, как одноразовый инструмент, чтобы ослабить Советский Союз, чтобы создать русским еще больше проблем. Вы далеки от внешней политики, вам не хватает образования, знания и опыта, вы рассуждаете на бытовом, «кухонном» уровне. Вам и невдомек, что Запад сделает все и пожертвует всеми вами ради своих целей, выгоды, доходов, богатства. И ради борьбы с конкурентами на мировой арене, а также ради ослабления других государств.

А еще у Когана большие подозрения вызывал Сухорук – и во время долгой беседы, затянувшейся за полночь, и потом, когда уже в доме укладывались спать, он все приставал к Борису с разными вопросами о штабе «мельниковцев», о других эмиссарах, которые прибыли или могли прибыть на Украину. Расспрашивал он неумело, и тенденция Когану не понравилась. Уж кто-кто, а он, бывший следователь Особого отдела НКВД, знал толк в допросах. И когда все улеглись, кто на лавках, кто на полу, Коган стал прислушиваться.

Прошло не менее получаса. Все мужчины в доме уже храпели, а Борис продолжал лежать и прислушиваться. Выпитый самогон не действовал, мозг работал четко. И вот, наконец, послышался тихий шорох. Коган лежал очень неудобно, тело затекло, но именно эта поза позволяла ему видеть почти весь дом, не шевелясь, не привлекая к себе внимания даже простым поворотом головы. И он был вознагражден за свое терпение. Павло Сухорук поднялся и сел на своем матрасе, расстеленном на полу возле окна.

Храп в доме не изменился, никто не повернулся с боку на бок. Скорее всего, все в доме действительно спали. Где-то на улице наверняка есть охрана, пару человек оуновцы в любом случае держат снаружи. Хотя, может, и нет, может быть, этот спектакль с «проверкой постов» одним из помощников Вихора был только для Когана. Разведчик продолжал наблюдать за Сухоруком. Тот поднялся, и при слабом свете луны стало видно, что он спал не только одетым, как и почти все в доме, но и в сапогах. Сухорук неслышно открыл окно и стал выбираться. Коган дал ему возможность выбраться в заросший сад и только потом стал толкать в плечо Вихора:

– Леонтий! Проснись!

– А, что? – сразу встрепенулся оуновец.

– Тихо. – Борис сжал плечо Вихора. – Ты Сухорука посылал куда-нибудь? Или ему на пост в охрану заступать?

– Что? Никуда я его не посылал! Ты о чем?

И тут взгляд оуновца уперся в пустую постель под окном. Он проворчал что-то невнятное, поднялся, шлепая ногами по деревянному полу, подошел к окну и высунул на улицу голову. Коган подошел к Вихору и зашептал ему в ухо, старательно изображая торопливое волнение:

– Я вот только сейчас обратил внимание на то, что Павло меня подробно расспрашивал о штабе «мельниковцев», и особенно о руководителях из Лондона. И главное, все больше вопросов задавал, когда тебя рядом не было. Куда он и кому отправился докладывать о моем приезде?

– Ах ты, сучье вымя, – вдруг дошло до Вихора, и он кинулся поднимать своих помощников, толкая их и заставляя обуваться:

– Оружие, берите оружие! И свет не зажигать! Вот же гниль болотная, дерьмо свинячье!

Коган не отходил от окна. Он хорошо видел, в какую сторону пошел Сухорук, и сейчас пытался не потерять его из вида. Из тех сведений, которые передал Борису Платов, следовало, что в окружении Вихора был агент. Но заслан он был не гестапо и не абвером. Это был человек от бандеровцев. Его следовало, как убеждал Когана Платов, найти и ликвидировать в первую очередь. Вихор был человеком необычным, со своеобразным мышлением. Были в нем задатки порядочности. Он не слыл зверем, не было в нем жестокости и жажды убивать. Он действительно, как это ни странно, хотел мира и благополучия для своей земли, своей родины и своих близких. Другое дело, что голову ему основательно запудрили и вдолбили в нее, что большим врагом Украины является не германский фашизм, а СССР. Платов полагал, что Вихора завербовать можно. И для этих целей он подготовил кое-какие документы, с которыми Вихора не сейчас, а позже следовало ознакомить, побеседовать с ним, свести с некоторыми людьми. Можно ему открыть глаза, и тогда он, может быть, станет союзником в борьбе с бандеровцами.

– Давно я на него посматриваю, Леонтий, – тихо проговорил один из мужчин. – Не нравится мне Сухорук, вот хоть режь, а не нравится. Дождались, что он в гестапо помчался? Это вот он про Бориса пошел докладывать. Такой лакомый кусочек, аж из самого штаба. Накрыть нас хотят.

– Замолчь! – оборвал помощника Вихор. – Чего теперь языком молоть. Что было, то было. Не дать ему уйти!

Коган выбрался из окна третьим и сразу стал забирать левее. Пока его новые товарищи еще не видели в темноте фигуру Сухорука, он постарался выйти к краю поля, которое уходило к лесу. Еще немного, и беглеца будет не видно. Хорошо еще, что Павло не спешил, боялся нашуметь. Оуновцы рассыпались цепью и побежали вперед, почти не скрываясь. И минут через пятнадцать в тишине ночи кто-то из них крикнул:

– Вон он! Гляди влево! Павло, а ну стой! Стой, тебе говорят!

Пистолетный выстрел сверкнул навстречу преследователям. Кто-то выругался, видимо, его задела пуля или пролетела очень близко. И тут же в сторону Сухорука выстрелили сразу двое. Вихор гаркнул было, чтобы не стреляли, но тут же вынужден был упасть на землю, когда две пули прошли так близко от него, что он едва жизнью не поплатился за свою доверчивость.

И тогда Коган поднял пистолет, положил локоть на горизонтальную ветку березы и стал прицеливаться. Сухорук его не видел, он юркнул за старый дуб на краю поля и смотрел в сторону преследователей. Наверняка прикидывал, как ему удирать дальше. Терять Павло, видимо, было уже нечего. Коган мягко нажал на спусковой крючок своего «вальтера». Хлестнул выстрел, и Сухорук упал как подкошенный. Борис вышел из-за укрытия и поспешил к дереву. Оуновцы окликнули его, предупреждая, что его могут подстрелить, но потом побежали следом уже почти и не таясь.

Пуля угодила в висок Сухорука. Он лежал на боку и с открытыми глазами, продолжая держать в руке пистолет. Под его головой растеклась большая лужа крови. Кто-то из оуновцев пнул его:

– Собаке собачья смерть! Бог наказал Иуду. С такого расстояния только случайно можно из пистолета попасть или по божьему промыслу.

– Это точно, – засовывая «вальтер» за ремень, согласился Коган. – А тело оставлять здесь нельзя. Надо, чтобы Сухорук исчез и подозрений чтобы не было, что это вы его…

Он присел и стал обыскивать убитого. Странно, что молчал Вихор. Может, не верилось ему в предательство Сухорука, как верилось его помощникам. А может, доверия стало меньше к гостю из штаба. Слишком хороший выстрел, слишком все как-то складно получилось. Но когда Коган достал из внутреннего кармана пиджака беглеца небольшой пакет, перетянутый бечевкой, сомнения рассеялись. Это были переписанные от руки приказы и распоряжения, которые поступили «мельниковцам» от руководства, а также рекомендации, которые привез сам Коган. Их Сухорук тоже сумел украсть. Вот почему он так отчаянно отстреливался. С таким «грузом» улик ему было не отвертеться.

1

После гибели в мае 1938 года первого руководителя ОУН (Организации украинских националистов) Евгения Коновальца во главе организации встал его соратник Андрей Мельник. Но уже через год произошел раскол на две фракции. Вторую возглавил Степан Бандера. В результате чего стали существовать ОУН (б) по фамилии руководителя (Бандера) и собственно ОУН под руководством Мельника («мельниковцы»). Второй вариант наименования фракции Мельника – ОУН (с) или ОУН-солидаристы. Фракции находились в постоянном соперничестве, часто переходившем в открытую вражду.

Боевые асы наркома

Подняться наверх