Читать книгу Светофор, шушера и другие граждане - Александра Николаенко - Страница 9

У одного человека, Александра Сергеевича Пташкина, не сложилось в любви. У всех остальных как-то складывается в любви (у них как-то с этим получается), а у него никак, и можно даже сказать, ни туда ни сюда. И ни тыр ни пыр.

С ним в школе (с первого по шестой класс) училась одна Маша Шишкина (ничего такого особенного в этой Шишкиной не было, так, самые обыкновенные «анютины глазки» с косичкой и завитушками). В общем, сами понимаете.

Но Пташкин буквально с первого взгляда пропал.

Пропал, и больше ничего.

(Это такое бывает с человеком, не часто, конечно, но случается.) Полюбить то есть.

И это бы еще ничего, но эта Шишкина тоже выражала ему симпатию. Она иногда на него так обернется и говорит: «Пташкин, домашку по матике сделал? Дай списать!»

Или так сядет, профилем (у нее был профиль такой, сами понимаете, с завитушками). От которого у каждого может с сердцем зайтись. Вот и с сердцем Пташкина такая же история.

И еще они с Машей однажды сидели на соседних стульях в актовом зале, на торжественном вечере по случаю праздника Октябрьской революции.

И завитушки эти (черт, видно, их завил) были прямо рядышком с Пташкиным. И он из-за этого возьми да и полюби Машу окончательно, раз и навсегда…

Такие, в общем, дела.

А потом он приходит, на следующий год, в седьмой уже класс и думает: «Сейчас Шишкину увижу!» – и ничего, между прочим, подобного у него не вышло.

(Человек, как говорится, предполагает, а черт помогает.)

И вместо Шишкиной, за Шишкиной партой (первой у окна), какой-то Вася Голубкин в очках, и длинный, как водонапорная башня.

Вот в общих чертах и вся история.

Машины родители были «выездные» (она хорошо одевалась, красиво, да, и у нее больше всех было заграничных фантиков от жвачек и разноцветные польские ластики), и они собрались и уехали по работе куда-то туда. В свою заграницу, и Маша с ними пропала.

И все.

И пришлось Пташкину жить дальше без Шишкиной.

И он жил без Шишкиной, уже скоро 30 лет и три года.

В 99-м году Пташкину, правда, попалась на трамвайной остановке девушка, тоже как Маша (ничего себе), и он с ней пару раз даже сходил в театр Маяковского (у Пташкина мама тогда работала в этом театре кастеляншей), но потом не смог он. Потом его как отрубило, и он дальше не стал продолжать эти отношения. Хотя мама его и хотела внуков. С другой стороны, Пташкинская мама знала (на собственном опыте), что от женщин одни неприятности, и настаивать на внуках не стала…

А так, между прочим, у него (у Пташкина) было высшее техническое образование, социальный пакет и перспектива карьерного роста, потому что он уже десять лет работал торговым представителем по продаже подержанных грузовых автомобилей.

На работе Пташкин демонстрировал клиентам эту подержанную грузовую технику (включая подъем кабины и пробную поездку), обедал по талонам, и ему почти каждый месяц приходилось выезжать в служебные командировки, для установления контактов и заключения актов купли-продаж в закрепленном за ним регионе ЦФО.

А маму Пташкин уже к тому времени похоронил и жил один-одинешенек на улице Берзарина, все в той же кирпичной семиэтажке (да вы такие знаете) на четвертом этаже с балконом.

Боже мой! Какая тоска-то…

Хоть бы этот Пташкин куда-нибудь переехал, что ли!..

В 32-й квартире на четвертом этаже со стареньким лифтом.

И окна Пташкина выходили на школьную крышу, которую зимой заносило снегом, скрипел под окном, как в детстве, лопатой дворник, на проводах сидели вороны, а весной, когда сходил снег, в лужах на школьной крыше плавали в синем небе черемуховые облака.

Вот только из-за этих командировок Пташкин не мог завести себе какую-нибудь животинку, у него даже все мамины цветы из-за этих его командировок пересохли, и остались на кухонном окне только кактусы. Которым было все равно.

Зачем же он родился, этот бедняга Пташкин на свет? Уж не затем ли, не для того ли, чтобы получить от жизни социальный пакет (включавший документ о добровольном медицинском страховании и бесплатные обеденные талоны), и иметь возможность продавать подержанную грузовую технику, и поливать раз в неделю на кухонном подоконнике кактусы, которым было все равно?

Конечно нет! Совершенно не за тем Пташкин родился на свет!

Нет! У нашего Александра Сергеевича была одна тайна.

У него была тайна.

Каждую месяц нашему Пташкину приходили письма…

Письма эти приходили к нему из совершенно разных городов;

…Ростов. Анадырь. Львов. Нижний Новгород. Волынь. Днепропетровск. Донецк… (и т. д.)

И даже один раз пришло письмо ему из Канады (Квебек), а второе – оно тоже пришло Александру Сергеевичу из Канады (Британская Колумбия, город Ванкувер).

Письма были подписаны красивым и ровным женским подчерком. И обратный адрес с названием города, индексом предприятия связи, районом и номером дома указывал адресатом Марию Владимировну Шишкину!

«Неужели?..» – затаив дыхание подумает, быть может, доверчивый читатель…

И нет, разумеется (ответим мы).

Не бывает никаких чудесных «неужели» на белом свете.

Дело состояло в том, что эти письма бедняга писал себе сам. Да, он писал их сам, сам себе, и они иногда опережали даже его возвращение из командировки…

Это грустно! – это и вовсе даже невыносимо, скажете вы?

Но знаете, до чего же это были прекрасные письма! Они все были о любви.

О том, как они с Машей встретятся, о том, что Маша любит его и скучает по нем.

Она (Маша) вкладывала в эти письма открытки с видами города, откуда посылала письмо, и все они, без исключения, пахли фантиками иностранных жвачек. Очень вкусно.

И как же радовался наш Александр Сергеевич, когда по возвращении из очередной командировки Машино письмо уже лежало в почтовом ящике с номером его 32-й квартиры…

Как бережно он брал его в руки, и прятал на сердце, и спешил домой, чтобы прочитать поскорее, что она ему написала…

Вы скажете еще, что это ужасно, что это какое-то помешательное сумасшествие?

Ничего подобного! Александру Сергеевичу Пташкину было от этого хорошо! Хорошо, понимаете ли?

Он их ждал, эти письма.

И он всегда отвечал на них…

«…Милая Маша! Как же я рад был получить снова твое письмо! Иногда мне кажется, что в моей жизни нет счастливее секунды, когда, открыв ящик, я вижу на дне его от тебя конверт. А когда на дне пусто, у меня разрывается сердце. Наверное, я давно бы умер от тоски, если бы не твои письма. Я и живу только от письма твоего до письма. Я просыпаюсь и думаю: Скорее. Скорее! Вдруг уже мне пришло твое письмо?!

У меня, Маша, все хорошо, вчера оформили сделку, на целую партию в Нижневартовск подержанных грузоподъемных автомобилей, и завтра еду.

Вчера еще, представляешь, поскользнулся я тут у нас, на остановке, и шлепнулся прямо на дорогу под колеса, и чуть меня не раздавило.

Но только ободрал штанину, и всех делов. Люди меня подняли, пришлось возвращаться домой и переодеваться. Такая вот у нас по-прежнему скользкотень. Да и у тебя там, судя по виду на открытке, Маша, тоже ничего себе творится.

Береги себя.

Помни, что я без тебя не могу жить. И очень люблю тебя.

Твой Саша…»

А она ему пишет…

Вот, например:

«…Милый Саша! Ты всегда был такой неосторожный! Помнишь, как ты в четвертом классе сломал ногу на физ-ре, когда прыгал через козла?

Все гоготали. Ты, наверное, вспомнишь сейчас, Саша, что и я тоже.

Но ты только знай, я смеялась, а мне тебя было так жалко, Саша! Саня! Мне кажется, я уже тогда очень любила тебя.

Может ли такое быть?

Мне кажется, так и было.

У меня разрывалось сердце.

Если бы ты знал, Сашка, как я плакала, когда родители решили продать квартиру!

Мне страшно было подумать, что я больше никогда тебя не увижу, Саша!

Я тогда написала тебе письмо.

Но я так и не решилась даже просто бросить его тебе в твой на первом этаже дома ящик.

Мне было стыдно, что ты обо мне подумаешь… Дура!

Скорее бы нам с тобой уже встретиться.

И ты береги себя, ради меня.

И я люблю тебя.

Маша…»

Сколько можно так мучить хорошего человека?

Да уже чуточку и потерпеть осталось…

Два дня.

Вот они и прошли, и он, наш Пташкин, уже вернулся из (куда он там ездил?), а, да Нижневартовск.

Он вернулся, и, конечно же, первым делом он к своему почтовому ящику! И вот! Опять письмо опередило его!

И он скорее вызвал лифт, и первым делом чемодан в прихожей бряк в коридоре, и в грязных ботинках скорее на кухню.

Распечатывает письмо, прямо в пальто и куртке (ну он же один живет, ругать его некому, сам потом помоет полы).

И он читает, он читает, но соображает он медленно, все-таки целые сутки в дороге и в поезде не особенно выспался (плацкарт)…

И он читает такое письмо:

«Здравствуй, Саша! Наверное, ты меня уже не помнишь, конечно, мы с тобой учились в одном классе с первого по шестой. Маша Шишкина? Помнишь, я у тебя еще все время домашку по матике списывала…»

Что же еще рассказать об этой странной истории? Вот, словом, видите, как бывает?..

Мы бы, конечно, привели тут целиком письмо Маши Шишкиной. Но это вышло бы перед ней неудобно.

(Она же его не нам с вами писала.)