Читать книгу Цвет греха. Чёрный - Александра Салиева - Страница 9

Асия

Почему я злюсь?

На ровном месте.

И сама не понимаю. Но внутри слишком прочно застревает тёмное пренеприятное чувство, от которого все внутренности будто в узел сворачивает, ничего с этим не поделаешь.

Разве что…

Надо поесть, вот да!

На том и сосредотачиваюсь, отвечая опекуну взаимностью: забиваю на урок самообороны. Возвращаюсь в дом. Иду на кухню. С учётом времени суток и битком набитого продуктами холодильника, было бы неплохо приготовить полноценный ужин.

Достаю курицу и овощи…

С другой стороны, если вспомнить ту девицу перед домом этим поздним вечером, может, мужчина и не будет ужинать сегодня дома? С ней куда-нибудь пойдёт, например. И тогда все мои старания будут напрасными. Так к чему напрягаться?

Лучше сделаю себе сэндвич…

Поскольку сырое мясо уже не пригодится, убираю его обратно.

Правда, от холодильника так и не отхожу.

С чего я вообще взяла, что он вдруг куда-нибудь поедет?

Кто она такая, чтоб он ехал с ней куда-либо?

И почему я снова думаю об этом?

Идиотизм!

А курицу я опять достаю…

Единственно известный мне вариант маринада для неё – рецепт господина Якупа, он не занимает много времени. К этому моменту опекун в самом деле возвращается. Жду, когда он напомнит о том, что урок по самообороне не завершён, но мужчина ничего такого не говорит, оставляет принесённую с собой стопку бумаг на краю кухонного островка.

– Это твоё, – обозначает.

Наливает себе стакан воды, а сам усаживается на стул, наблюдая за тем, что я делаю.

– Помощь нужна?

– Нет.

Да, всё ещё злюсь. Теперь исключительно на себя. Ведь, помимо всего прочего, так и тянет спросить, кто она такая. Последнее решительно запихиваю в закрома сознания как можно глубже. Беру нож и доску, начинаю резать овощи. А ещё задумываюсь о том, что, по сути, я ведь ничего о сидящем напротив не знаю. Не то что он обо мне.

Что он, например, делает, когда я школе?

Чем занимается…

Вообще по жизни.

Совладелец крупного международного судостроительного холдинга «Группа компаний Альянс» – слишком обширно, чтобы понять конкретнее.

Погуглить, что ли, эту фирму на досуге?

Ничего о нём не знаю – даже элементарного.

А ещё задумывалась о поцелуе!

Дурная.

Хотя кто в моём возрасте не задумывается о чём-то подобном? Тот, кому не в новинку. И тот, кто не имеет с наличием поцелуев никаких проблем. Как и с выбором того, кого реально хотелось бы поцеловать.

А я в самом деле хотела?

Бред. Вовсе не к моему опекуну этот запоздалый бунт моих гормонов относится.

Наверное, мне просто интересно стало!

Да, буду оправдывать себя этим.

Вовсе ничего такого быть не может.

И всё же.

– Кто это был? – слетает с моего языка, который лучше было бы прикусить. – Та девушка, что приезжала.

Нет, не прикусить. Лучше вообще отрезать.

– Ширин. Моя новая помощница.

– Новая помощница? – переспрашиваю.

Не самый умный вопрос, но как иначе вытянуть из него информацию, не придумалось.

– Да, именно так, – кивает бывший муж моей матери. – Раз уж я решил на некоторое время обосноваться в Стамбуле, буду возглавлять местный филиал. В следующий раз познакомлю тебя с ней.

Так и подмывает ляпнуть, что для человека с таким уровнем дохода не обязательно искать работу на ближайшие две недели, мог бы позволить себе взять отпуск, раз уж ему так хочется поиграть в «папочку» и «сыщика», разыскивая то, что присвоила себе Джемре Эмирхан. Хорошо, на этот раз я молчу и не позорюсь ещё больше, чем прежде. Задумываюсь о том, с чего бы ему в самом деле настолько «пускать корни» здесь, как и о самой формулировке «на некоторое время».

Планирует остаться дольше, чем на две недели?

В случае, если не найдёт нужное за этот срок.

И тогда…

Отсутствие его официальной опеки надо мной не особо поможет?

Упаси Всевышний!

Как и от знакомства с Ширин.

Зачем оно мне?

Тех двадцати минут, что я за ней наблюдала, хватает за глаза. Девиц с идеальной внешностью в моём окружении без неё полно. Как правило, ничем хорошим это не заканчивается. Предпочитаю держаться от таких подальше. Желательно вообще никогда не приближаться, ведь в большинстве своём за их безупречным маникюром и ладной фигуркой, облачённой в шикарные фирменные брендовые тряпки, скрывается банально…

– …Ай! – вырывается из меня уже вслух.

На ноже остаётся багровая полоса, а по пальцам сочится кровь. Так загружаюсь своими мыслями, что промахиваюсь, проехавшись себе по пальцам острым лезвием.

– Чтоб тебя… – добавляю ворчливо, поморщившись в досаде.

Наверняка ничего серьёзного, но выглядит не очень хорошо, крови с каждым уходящим мгновением становится всё больше и больше. На разделочной доске остаётся пятно. Я зажимаю руку в кулак и собираюсь засунуть тот под прохладную воду, чтобы унять болезненное жжение. Но и на дюйм не двигаюсь. Не замечаю, как опекун оказывается рядом, за моей спиной. Потому и вздрагиваю, едва его ладонь обхватывает мою.

Пора прекращать так на него реагировать…

Ещё бы он сам так не делал!

Хотя о чём это я?

Это же Адем Эмирхан. Если ещё минуту назад я размышляла о том, что ничегошеньки о нём не знаю, то теперь усваиваю наверняка: если уж что-то и можно помнить об этом человеке – так это то, что у него всегда всё под контролем, любая ситуация. Вот и сейчас опомниться не успеваю, а он достаёт аптечку, раздобыв ту в одном из ящиков.

– Потерпи немного, – предупреждает, усаживая меня, распечатывая дезинфицирующий раствор.

Его пальцы – мозолистые, шероховатые и грубые, но касаются бережно, осторожно, почти ласково. Замечаю пару тонких белёсых полосок-шрамов на внешней стороне его ладони, ближе к большому. Ещё один – около сгиба локтя, теряется под закатанным рукавом рубашки. Позволяю себе вдоволь насмотреться. Не только в поисках других отметин прошлого и начертания татуировок, чьё значение пока не разгадала. Узор проступающих вен поверх крепких мышц тоже отслеживаю. Ведь так гораздо легче делать, как он говорит, и стойко переносить, когда жжёт порез ещё сильнее, стоит пролиться раствору, которым мужчина щедро промывает мою рану. Если и морщусь от боли, то вслух ничего не выдаю.

– Спасибо, – произношу тихо немного погодя.

Кровь смыта. Остановлена. Порез закрыт пластырем. Вполне возможно вернуться к своему занятию, продолжить резать овощи на гарнир к мясу и салат. Но я вновь замираю. Не решаюсь не только встать на ноги, но и предпринять вообще что-либо. Просто потому, что до меня только теперь доходит самое элементарное: пока опекун проделывал все эти спасательные манипуляции, я сидела и теперь всё ещё сижу… у него на коленях.

Можно ли счесть за оправдание тот факт, что поблизости нет ни одного стула, так что сесть рядом иначе банально не вышло бы? Другой аж в трёх шагах от нас.

А он так и не отпускает.

Даже после того, как смотрю в чёрные глаза, бездонные, как самый настоящий омут. И произношу ещё тише, чем прежде:

– Я пойду.

Мужчина кивает. А ладони, что до сих пор касаются моих, сжимаются крепче.

– У тебя руки дрожат.

Тоже киваю ему в ответ. Просто потому, что никакой возможности на громкость не остаётся. В горле пересыхает. Сердце стучит всё чаще и чаще, а его грохот затмевает даже мысли в моей бедовой голове.

– Очень болит? – спрашивает мужчина.

Улыбаюсь. Качаю головой.

– Нет, – слетает с моих губ.

Практически беззвучное.

– Врёшь, – тоже улыбается опекун.

Вру, конечно. Привычка.

Какой смысл жаловаться?

Боли от этого меньше не станет.

Вот и не отвечаю. Пожимаю плечом.

– Стоит быть осторожнее, – назидательным тоном проговаривает опекун. – А если будешь мне постоянно врать, придётся и с этим что-то делать.

Снова улыбаюсь.

– Что, придумаешь новое правило?

Уголки его губ приподнимаются в подобии насмешки.

– Обязательно, – соглашается он.

Приподнимается. Усаживает меня иначе. На этот раз действительно на стул, который сам же предварительно освобождает. Недорезанные овощи тоже перемещены, а запачканная прежде доска отправляется им в мойку, как и нож. Моя первая же попытка вмешаться пресечена строгим и бескомпромиссным:

– Я сам.

Что я там о том, что ничего о нём не знаю, вещала?

Пункт второй, такой же железобетонный, проверенный на себе не единожды: этот мужчина умеет удивлять.

– Ты? – переспрашиваю недоверчиво. – Будешь готовить? – удивлённо приподнимаю бровь. – Умеешь?

В отличие от меня, Адем Эмирхан, судя по невозмутимости на его лице, не видит в этом ничего особенного или запредельного.

– Я живу один. Разумеется, умею.

Спорное утверждение. Первое. Но не второе. В этом я убеждаюсь в течение последующих минут, пока вновь наблюдаю за его сильными руками, ловко и довольно скоро закончившими то, что не успеваю сделать я сама. Вскоре плывущий по кухне аромат жареной курицы не оставляет никаких сомнений. И, раз уж до готовки меня не допускают, занимаюсь хотя бы сервировкой стола, пусть и не в столовой, а прямо тут, на кухне. Ещё успеваю сменить школьную форму на обычную свою одежду. Надо же чем-то себя отвлечь, а то, если так и пялиться на него… привыкну ещё.

Больно надо!

– А ты не так уж и плох, как мне показалось поначалу, – признаюсь, как только убеждаюсь в своей правоте не только визуально, но и попробовав первую порцию сегодняшнего ужина. – Вполне себе ничего, – а это я уже про курицу и баклажаны, не про мужчину, разумеется.

На губах опекуна расползается очередная усмешка.

– Уверена? – приподнимает бровь. – Я бы на твоём месте с выводами не торопился.

Не спешу отвечать. Сперва прожёвываю.

– Ну, теперь, когда у меня есть отдельная спальня… – тянусь к стакану с водой, чтобы запить.

Хорошо, не успеваю сделать ни одного глотка. Не то наверняка подавилась бы, расслышав встречное:

– Спишь ты всё равно в другой. Там же, где и вчера.

И всё равно давлюсь!

Воздухом.

А ему и того мало.

Как есть издевается!

– Что, так сильно не понравилось? – прищуривается, с явным интересом ждёт моей реакции.

Воду я всё же отпиваю. Просто потому, что в горле будто ком застревает, никак без её помощи не проглочу.

Ни своё возмущение. Ни то, что он сообщил.

– Я же весь день вела себя примерно и даже ни единой попытки сбежать не предпринимала, – противопоставляю встречно. – Что тогда ещё?

– Если бы я верил каждым увиденным в моей жизни невинным глазам, вряд ли дошёл бы до этих дней, – нисколько не проникается моим посылом опекун. – Тем более таким красивым, как твои.

Мой рот, как открывается в некоторой степени шока, так и не закрывается, хотя ни с единым ответным словом я не нахожусь. Как и с тем, как это понимать: то ли комплимент сделал, то ли оскорбил.

– К тому же в своей привычке врать мне ты сама недавно созналась, – добавляет он.

Мой рот всё ещё не закрывается. И все хорошие мысли в отношении опекуна быстренько улетучиваются, будто и не было их никогда.

– Что, и завтра тоже? До каких пор?

Где-то здесь неплохо было бы уточнить и про ту часть, где меня заковывают в наручники, цепляя те к кровати, чтобы не сбежала уж наверняка.

Но что уж там…

Скоро, похоже, всё равно узнаю.

– И сегодня. И завтра. И впредь – тоже будем вместе, – замолкает, но ненадолго. – В одной комнате, – добавляет зачем-то уточнением. – До тех пор, пока я не удостоверюсь в том, что тебе можно доверять и ты не вытворишь какую-нибудь несусветную глупость. Как, например, твоя мать в своё время.

Говорят же, удар ниже пояса – самый подлый, причиняет много боли. И пусть Адем Эмирхан не говорит ровным счётом ничего из того, что не являлось бы неприглядной правдой, – меньше боли от этого не становится. Как будто застревает в районе солнечного сплетения. Ни вдохнуть. Ни выдохнуть. Новая порция воды тоже не спасает. Даже после того, как я выпиваю всё до дна. А ужин закончен. Не помню даже больше его вкус.

Ничего помнить уже не хочу…

Как и разговаривать с мужчиной тоже больше не собираюсь. И да, немного позже в повторе наручники на моём запястье плюс изголовье тоже особо не чувствуются.

– Хочешь переодеться во что-то более удобное? – Единственное, на что реагирую ещё.

– Нет!

Устроившись боком на самом краю постели, оставляю голову совсем пустой, вышвыриваю ко всем чертям все свои не дающие покоя мысли, прикрываю глаза. На удивление, в сон проваливаюсь быстро.