Читать книгу Похищение - Алексей Брайдербик - Страница 4

В какой момент я заинтересовался цилиндром? Ведь не сразу же, придя с улицы, не позаботившись о покупках, и не позаботившись прежде всего о себе, окунулся всем телом («окунулся с головой» – странный фразеологизм, куда правильнее: «окунулся всем телом», потому что, окунаясь во что-то целиком, промокаешь), в изучение предмета? Да, это произошло не прямо с порога (это случилось после того, как я переступил порог).

Если серьезно: я мельком осмотрел цилиндр в тот же день (я решил не откладывать, так как потом мне было бы не до того: укладывание вещей… выезд, отлет…), но лишь вскользь. Цилиндр как цилиндр, я обнаружил выдвигающуюся пластину с рисунком и письменами. Дощечка как дощечка. Более того, даже на дальних рубежах моего разума не замаячила мысль (или хотя бы тень мысли) о том, что цилиндр, возможно, не без тайны.

Я несколько раз повернул цилиндр вправо и влево, при этом я будто карабкался по клубам монтажной пены собственных размышлений (сколько полуосознанных и необязательных действий производят мои конечности!). Без всяких мыслей (действительно, где они, куда пропали?) небрежно (цилиндр был не из ряда хрупких вещей, оттого-то небрежно получилось) засунул в дорожную сумку к другим уже упакованным вещам. Выкинул пакеты – не забивать же ими сумку.

Уже позже, когда остался позади перелет из Швейцарии в Россию (я машу рукой самолету), после молчаливой поездки на заднем сидении такси от аэропорта до дома (я вновь машу рукой на прощание) и спустя сутки (надо ведь отдохнуть после дороги) я стал перебирать привезенные вещи.

И когда я уже решил, что полностью опустошил сумку – я не считал предметы, которые неторопливо вынимал из сумки и затем (у меня есть своя методика оценивания их свойств – получилось, что они хороши лишь для украшения) развешивал и раскладывал, – рука неожиданно полу осознанно нащупала на дне цилиндр. Он обхватил себя моими пальцами – не сами пальцы сделали это (им вообще ничего не надо, и если бы не команды мозга, они, всё также оставаясь на кисти, зарегистрировали бы общество «за пальчиковую эмансипацию»).

Что было дальше? Дальше? Я сутки (не неизвестно сколько, а только трое суток) – нет, какие сутки, три дня и по часу каждую из трех ночей – размышлял о пластине и цилиндре. Жгучее желание – это горелка с потоком пламени, который невозможно регулировать. Мое же жгучее желание провести ритуал (тогда-то оно и одолело меня) – это та самая горелка с неуправляемым пламенем (потому ее саму и пламя из нее необходимо брать огнеупорными перчатками).

Я взял за отправную точку рассказа фразу о проведении ритуала (не самую первую – «неправильную» фразу, а следующую, про этапы осуществления ритуала). Я возвращаюсь к этой «правильной» фразе и продолжаю от нее рассказ. Рисунок начерчен! Осталось самое легкое – прочитать слова столбца (чтение такого короткого текста, даже если и на другом языке, – и вправду задача, которая по силам многим). Я прочитал строку (внятно и четко, как на утреннике), затем вторую, вот уже и до последней – третьей – добрался.

Спустя мгновение прочел и ее, однако, увы, не всю! Последнее слово ожило, будто по прихоти некой мистической силы, ловко спрыгнуло с пластины и поскакало, как лошадь, по полу. Так значит, ритуал действует! Я, не выпуская из руки цилиндр (хотя надо было бы его отложить – неудобно делать что-либо, когда одна рука занята), попытался поймать беглеца. Моя ловкость… Мою неловкость надо лишить удостоверения помощника человека, но сделать это следует не абы где, а в организации неловких неловкостей, поскольку слово лавировало в череде моих попыток прихлопнуть его.

Сколько жестокости! Я машинально вынул из кармана брюк кредитную карточку (хорошо, что не стал пришивать пуговицу на карман – теперь не пришлось тратить время на его расстегивание) и удачным движением (точность тут ни при чем – благодарности достойна удача), накрыл ею слово. И надавил на кредитку с такой силой, что мои пальцы посинели и заболели. Как я и их не сломал? Только чудом. Я осторожно убрал карточку с раздавленного (как мне тогда думалось) слова и приготовился отчищать ее от остатков букв, но она осталась совершенно чистой (кредитной карточкой я всё равно не собирался пользоваться), так что, если бы она испачкалась, я бы ее просто выбросил. А слово? Слово – не пострадало, не пострадало в том смысле, что оно не превратилось в месиво. Внешне оно выглядело вполне презентабельно, подергивалось, шевелилось.

Как правило, когда кредитные карточки прихлопывают людей, они это делают так основательно, что от жертвы ничего не остается, почти ничего. Кредиты отскребают кредитными карточками кровавое месиво (иначе и не назвать) и пришивают или подселяют (это похоже больше на подселение, чем на пришивание) к нему новые процентные ставки.

Только без брезгливости! Только без брезгливости не обошлось (было что-то в слове, накрытом кредитной карточкой, нечто отталкивающее), и с налетом этого чувства я аккуратно поднял слово и вернул на дощечку. И не куда-нибудь, а точно – по крайней мере, я старался – на то место, где оно прежде было выбито: между точкой и пробелом за последней буквой предпоследнего слова в четвертой строке. Вышло довольно криво (не стоит меня осуждать – я мог бы выкинуть его в мусорное ведро). Все условия для успешного проведения ритуала были соблюдены, и ожидание результата проделанной работы заполнило меня, как ветер заброшенную колокольню без колокола и верхушки. Наступила пауза – быстротечная и напряженная.

Неожиданно стена, мимо которой я постоянно хожу и о чьей целостности и внешнем виде не беспокоюсь (что бы могло ее повредить – землетрясение, попадание в стену боевого снаряда?), превратилась в высокие ворота. Ритуал продолжал действовать – очередная удача! Судя по всему, трансформация стены не коснулась рисунка (квадраты не увеличились и не уменьшились, рамка не разорвалась, круги и многоугольники не исчезли). Хотя я поспешил с выводом, очень поспешил: трансформация стены не пощадила рисунок, с ним произошло что-то, отчего его разделила вертикальная полоса.

Одна из створок ворот, которые занимали место стены (я надеялся, что по завершении ритуала – а я так или иначе его закончу – стена обретет былую форму), медленно отворилась. До чего много усердия потребовалось створке (возможно, и незримой силе: тут найдется немало пищи для размышлений) для столь бесхитростного действия. И что же, на этом всё? Или другая створка последует примеру первой и сама собой откроется? Но вторая створка не шелохнулась, словно скрепленная с полом застывшим цементом.

Перепады моих впечатлений и эмоций от зрелища можно сравнить с прыжками по цистернам разной высоты. Верх одних цистерн выше, других ниже, одни с небольшим наклоном, другие цистерны очень крутые, где-то скользко, а где-то нет. И всё ради адреналина в огромных дозах.

Я почти освободился от нахлынувших чувств и теперь мог действовать. Я положил цилиндр на диван (я не стал его брать с собой, чтобы случайно не выронить) и приблизился к распахнутой створке ворот. Осмотрев ее, я отметил, что она была толщиной с обычную столовую ложку. За воротами начиналось довольно длинное (я затрудняюсь назвать его протяженность даже приблизительно) помещение; у меня плохо развито умение не шуметь, поэтому я всегда звучно (к счастью, не громко) шагаю. И всё же я попытался двигаться безвучно: мало ли кто услышит меня.

Приятно видеть было помещение, куда впустила меня створка ворот, ничуть не похожее на место, куда не войдешь без связки фонарей. О резкости света я не смогу судить – не из расчета на мой вкус устраивали его здесь. Во всяком случае, глаза от него не болели, и мне не приходилось одновременно пытаться различать окружающее и при этом изо всех сил щуриться. Глаза были свободны и не искали защиты у ладоней (я держал их свободными для чего-нибудь иного) и век (пусть лучше они сомкнутся ночью, когда придет сон).

Мое волнение и прочие связанные с ним ощущения сошли на нет – не рано ли я освободился от них? Чтобы познакомиться с местом, необходимо окинуть его взглядом – этому негласному правилу я подчинился и осмотрелся. Стены не упирались в потолок в нескольких сантиметрах надо мной; они не обрывались в нескольких метрах над моей головой. Стены стояли, но куда делся потолок? По логике вещей (впрочем, возможно, это домыслы) на какой-нибудь высоте, потолок существовал и обрывал стены, однако взгляд не мог достичь его.

Поверхность стен не была монолитной и ровной – нелепо полагать, что у архитектуры этого помещения и архитектуры моего дома – многих домов, комнат, залов, зданий – можно найти какие-нибудь общие особенности. Во-первых, стены были сложены из ценников на ритуальные услуги. Продавались разные услуги – похороны, гробы и венки разных видов, а рядом была написана цена каждой услуги. С чтением ценников у меня не возникло трудностей, ибо все было на русском языке (что-то часто я стал встречать русский язык в неожиданных местах и на неожиданных предметах). Возможно, так было лишь со мной.

Все ценники разной формы (прямоугольные, ромбовидные, трапецеидальные), но приблизительно одного размера – с куриное яйцо. Сами ценники ни к чему не крепились – они просто наслаивались друг на друга – я это понял, после того как присмотрелся к ним и попробовал на ощупь. Во-вторых, чуть выше пола в стенах были проделаны круглой и треугольной формы ниши и углубления поменьше (я не стал считать их все: это занятие отняло бы у меня неизвестно сколько времени). Назову единственное число: «четырнадцать» – столько ниш и углублений я успел сосчитать.

Я решил не усложнять себе задачу (мне не нужны сложности в этом месте, дома – пожалуйста!) и не считал отдельно ниши и углубления. Во всех находились отодвинутые к задней стенке – ниши и углубления были не слишком глубокими, и потому мне не приходилось приближать к ним лицо – подставки в виде этажерок. Вопрос о материале, который пошел на их изготовление, оставим закрытым, зато можно задаться другим вопросом: «Что было на этажерках?» Были ли они пусты? Нет, на разных уровнях этажерок (в основном совсем незанятыми оставались именно верхние три из четырех уровней) стояли прозрачные кубы. Опять-таки проигнорирую вопрос о материале кубов. Возможно – стекло или что-либо подобное – большей пищи для раздумий я не дам. Я бережно снял куб с этажерки из первой же ниши (мои руки слегка задрожали, я был готов разволноваться – как бы окончательно не потерять самообладание; обычно дрожь – прелюдия).