Читать книгу Мама - Алексей Гравицкий - Страница 30

Свет горел везде, по всему дому. Мамед сидел перед хозяином и слушал, чуть склонив голову набок.

– Его звали Мишей. Михаилом. Я не рассказывал тебе?

– Нет, хозяин.

– Тогда слушай. Это был друг моего детства. Мы с ним учились вместе в школе. Трофимов Мишка. Михаил Владимирович. Он потом работал в одном забавном ведомстве. Забавлялся с людьми, переставлял их, как фигурки шахматные. Однажды он переставил меня.

Хозяин тяжело вздохнул. Свечи на любимом канделябре, что стоял сейчас между ним и Мамедом, затрепетали пламенем. Молчание было тяжелым, но недолгим, упало, словно гантели на пол.

– Он был хорошим мальчишкой, этот Мишка Трофимов. Мы окончили школу, стали поступать в институт, и он пропал. На много лет пропал. А потом появился уже не Мишка, а Михаил Владимирович. Он был своим, но другим. Он не советовался, он делал. Он не спрашивал, он двигал. Двигал меня по клеточкам. Первый ход «e2-e4», а дальше посмотрим, как пойдет. Пошло. Он продвинул меня очень высоко. Он заставил меня задаваться вопросами, которые меня никогда бы не тронули, оставайся я самим собой.

Хозяин снова замолчал, и на сей раз надолго. Мамед молча смотрел на него, наконец спросил, пристально глядя в лицо хозяину:

– Это вы его убили?

– Кого? – безвольным тусклым эхом откликнулся хозяин.

– Трофимова Михаила Владимировича, – тихо, но четко произнес Мамед. – Человека, который сделал вас президентом огромной страны?

– Иногда мне кажется, – будто не слыша, продолжил хозяин, – что Миша хотел добра этой стране. Что он хотел порядка. И я тоже хотел добра и порядка, и те, которые пришли ко мне с поддержкой моих идей, тоже хотели добра и порядка. Так много разных людей, делающих разные беспорядочные и злые деяния. И все хотят одного. Добра и порядка. Вот если бы Мишка остался жив, он бы стал добиваться своей цели. Но разве можно достичь добра силой? Разве можно творить добро, заковывая в кандалы? Порядок навести еще можно, но добро…

– А разве можно навести порядок, поспускав с цепей дворовых псов во всей деревне? – прищурился Мамед. – И какое из того добро? Хозяин, мы говорим о вещах банальных, обсуждаем вопросы, все ответы на которые давно известны, при том что объяснения до сих пор нет.

– И что?

– У меня создается впечатление, что я говорю не с человеком, успевшим побыть президентом огромной страны, а с ребенком, путающимся в определениях.

На этот раз хозяин пристально поглядел на араба.

– Я стар, Мамед. Я имею право быть банальным и путаться в том, что кажется банальностью. Раньше я тоже не задавался этим вопросом, мне все было понятно. Я шел и делал, шагал и перешагивал. Теперь я веду созерцательный образ жизни. Мне остается лишь грустить, философствовать и надеяться на чудо, которого жду очень давно. Оставь меня. Иди спать.

Мамед встал и поклонился коротко.

– Как скажете, хозяин.

Когда он был уже в дверях, бывший президент сказал, словно бы ни к кому не обращаясь:

– Я убил его тогда, когда понял, что иначе он убьет меня. Я сделал это своими руками. Мне было нужно сделать это самому. Не чужими руками, а самому. Что бы понять за что я отвечаю.

Мамед остановился, обернулся. Выглядел он мрачно, даже загар, казалось, потемнел:

– Вы после этого столько убили чужими руками, что пора уже забыть об этом.

– Скажи мне, Мамед, твой бог меня простит?

– Нет, – коротко и сухо ответил араб.

– Тогда нужно найти такого бога, который сможет меня простить.

– Нет, – повторил Мамед. – Вы сгорите в аду, хозяин. И я буду гореть вместе с вами.

– Ты-то за что? – фыркнул хозяин. – Ты светлый, чистый.

– За преданность, – тихо сказал араб и, поклонившись, вышел.