Читать книгу Избранные. Химерная проза - Алексей Жарков, Ю. Д. Земенков, Koostaja: Ajakiri New Scientist - Страница 4

Живое
Михаил Крыжановский

Оглавление

Жека бодро стучала ножом по разделочной доске и напевала себе под нос какую-то весёлую мелодию. Стоящий на плите рядом с ней чайник неровно и протяжно засвистел в тон; его носик начал оплывать и подёргиваться, словно ищущий хоботок.

– Ох, нет, нет, только не чайник, мы же из него пьём!.. – застонал Паша.

– Прости, – Жека виновато взглянула на него, – я просто подумала, что он на слоника похож. Нет, ну скажи, похож ведь? Даже шапочка из цветов есть.

Девушка сняла постанывающий чайник с огня. Пар из носика вырывался пульсирующими порциями – нервные выдохи нового жителя кухни тут же всасывались жадно хрипящей вытяжкой. Кипяток ударил в заварник прямым и жёстким прутом.

– Вы только поглядите, какой стеснительный, – Жека погладила чайник по крышке: – боязнь сцены, да, Слоник?..

Паша на мгновение прикрыл глаза, после чего встал и прошёл в ванную комнату. Закрыв за собой дверь на шпингалет, он выкрутил вентиль холодной воды, опёрся спиной о стену и сполз по ней на розовый коврик. Шум воды смешивался с мерным почавкиванием стиральной машины, спокойно жующей бельё. Паша прижал затылок к приятно холодящему кафелю и тронул ладонью слегка вздутый бок стиралки – гладкая поверхность металла грела неожиданным, лихорадочным жаром, в глубине которого прощупывалось напряжение работающих мышц. В ладонь вдруг ударило медленное и мощное биение невидимого сердца. Паша отдёрнул руку и инстинктивно вытер ладонь о футболку.

– Как там ванные обитатели поживают? – энергично спросила Жека у входящего на кухню, бросив на того слегка встревоженный взгляд. С лица и волос Паши на пол капала вода.

– Ну, унитаз ты ещё не оживила, и на том спасибо. – Паша обнял девушку за талию и неловко улыбнулся.

– Очень смешно! Давай завтракать, всё готово, – Жека махнула лопаткой в сторону стола. Белые овалы тарелок неуловимо меняли очертания; словно самые медленные амёбы в мире, они двигались к краю столешницы ровно с такой скоростью, чтобы наблюдатель мог усомниться в собственном зрении. Паша сел и привычно ткнул яичницу на тарелке ножом, почти ожидая услышать вскрик.

Жека решительно насадила на вилку трепещущий, скользкий пласт поджаренного белка и отправила его в рот. Паша нехотя взял свою вилку и принялся вертеть её в руках. Казалось, она всё ещё хранила тепло человеческих рук, но тепло это задерживалось слишком долго, оставаясь неуловимым ощущением неправильности на коже. За последние полгода это впечатление стало привычным, но в памяти всё ещё держался отпечаток теперь недоступного – нормальной жизни.

В понедельник на обеденный перерыв в офисе традиционно никто не пошёл. Не отрываясь от монитора, Паша достал из сумки сочник с творогом и положил его рядом с клавиатурой. Потом потянулся за кружкой с кофе и на пути к сочнику случайно приложил её о системный блок.

– Ох, прости!.. – на автомате извинился он перед кружкой, после чего сразу опомнился и опасливо оглянулся через плечо. Конечно же, за спиной стоял Олег Евгеньевич.

– Что, Павел, пил вчера? – с деланной заботой спросил он.

– Да нет, просто заработался что-то, каша в голове уже, – пробормотал Паша и набил рот сочником, избегая встречаться взглядом с начальником.

– Чтобы заработаться, нужно для начала хотя бы работать! – довольный своим заявлением Олег Евгеньевич похлопал Пашу по плечу и продолжил курсировать по офису в поисках новой жертвы.

Паша торопливо проглотил остатки булки, тихо выругался про себя и погладил кружку по ручке, всё ещё ощущая смутную и неуместную вину. «Нормальный мир, нормальный офис,» – подумал он, сжал кружку в ладонях и стукнул ей по углу стола. Стукнул ещё раз, сильнее. Ещё раз. Наконец, не выдержав, поставил её на место и с облегчением откинулся на спинку кресла.


Ночная темнота душила жаром дыхания сотен существ. Это удушье не исчезало после проветривания и никак не отражалось на термометре, но ощущение тесной толпы за спиной не пропадало ни на секунду. Пашу вытолкнуло из сна, полного призрачных и грустных созданий, как поплавок из тягучей смолы – медленно, с ленивым усилием. Он молча лежал и глядел в темноту, не видя, но зная и чувствуя, что там находится. На полках, подоконнике, поверхности комода – сотни существ, едва тёплых, обманчиво неподвижных. С кухни слышался призрачный электронный писк микроволновки, без ритма и смысла, свербя в мозгу и мешая заснуть обратно.

Когда Жека проснулась, Паши рядом не было. Она со стоном поднялась со смятой простыни, сунула ноги в большие мягкие тапочки и прошаркала на кухню.

Мутный и тусклый зимний рассвет обрисовывал на фоне серого прямоугольника окна сгорбленную фигуру. Паша неподвижно сидел на табуретке, сжимая в руках отвёртку. Перед ним на столе разложилась микроволновка со снятым кожухом; в блюдце лежала горсть разнокалиберных винтов и пара цветных проводов.

– Паш, ты чего? – неловкой спросонья походкой Жека медленно подошла ближе. Паша посмотрел на девушку снизу вверх со смесью вины и раздражения:

– Я разобрал её почти полностью. Никаких внутренних органов, нет сердца, крови, вообще ничего! Только провода, конденсатор, магнетрон, электросхемы, но я же чувствовал… То, что мы в них чувствуем… Это не может быть живым.

Но Жека как будто его не слышала.

– Ты убил её. Что ты наделал? – зло бросила она. Лицо её покраснело и сморщилось, глаза наполнились слезами.

– Да соберу я её, соберу! – выкрикнул Паша и бросил отвёртку на стол. Но потом увидел лицо девушки и сказал уже тише: – Прости. Извини.

Они не разговаривали несколько часов. Есть никому не хотелось, но Паша принялся неуклюже варить овсянку. В угрюмой тишине кухни вдруг раздался лёгкий, тонкий щебет и писк. Увидев, как за дверцей микроволновки загорелся свет, Жека облегчённо улыбнулась и передёрнула плечами, стряхивая напряжённость тела.

Искрящиеся гирлянды, густо намотанные на голые ветки деревьев, перемигивались с ярко сияющими вывесками. По аллее неспешно прогуливались многочисленные парочки, между которыми пробегали одиночки, озабоченно выискивающие в череде витрин места, где можно упаковать подарки.

– Как думаешь, – сказала вдруг Жека, – может, всё это неспроста? Ну… я про все эти странности.

– Конечно, неспроста, – ответил Паша. – Тебя похитили инопланетяне и теперь ставят над нами эксперименты.

– Нет, Паш, ну ведь я серьёзно! Разве может такая сила быть дана просто так, а не для чего-то? Изменять мир… дарить жизнь.

– Я лично считаю, что жизнь это вообще не подарок.

Жека обиженно замолчала, и некоторое время они шли в тишине. Увидев впереди трактор, скребущий щеткой по мостовой, девушка не выдержала и сменила тему:

– Много снега в этом году, правда? Не то что в прошлом.

– Ага, много. Непонятно только, зачем все эти мероприятия, если людям хоть от снега, хоть от снегоуборщиков проходу нет, – Паша угрюмо вздохнул и покрепче взял Жеку под руку, чтобы помочь ей обойти трактор.

– Паштетик, не ругайся на машинку, она же так старается, – шутливо ответила Жека, перепрыгивая наваленную груду снега.

Паша понял, что сейчас произойдёт, за долю секунды до того, как услышал крики позади.

Трактор-снегоуборщик крутился на месте, взрыхляя снег широкими лапами чёрных колёс и беспорядочно подёргивая ковшом; словно пёс, отчаянно стряхивающий с носа укусившую его осу. Оранжевый проблесковый маячок на его крыше призывно сиял, и к этому сиянию медленно тянулись осыпающиеся бетонной крошкой стебли фонарных столбов.

Из кабины вывалился насмерть перепуганный мужичок в бушлате. Он рванулся в сторону, но трактор словно подпрыгнул на месте, жадно хватая ноги водителя вместе со снегом и загребая их в яростно крутящийся вал механической щётки. Визг и хруст механизма вместе с рёвом двигателя заглушили резко оборвавшийся крик.

Паша обнял девушку за плечи; её била крупная дрожь.

– Я что-нибудь придумаю. Всё будет хорошо. – Чувствуя, как всё переворачивается внутри, проговорил он. – Всё будет хорошо.

Старая «Нива» переваливалась с боку на бок, громыхая инструментами и канистрами в багажнике. Паша нашаривал колею почти вслепую, нервно дёргая руль, когда колёса уводило в сторону. Жека полулежала на заднем сиденье в обнимку с одеялом и вздрагивала, когда по крыше барабанил падающий с веток деревьев снег.

Когда впереди показался дачный домик бабушки Нины, а ехать дальше стало невозможно, Паша остановил машину, достал из багажника деревянную лопату и принялся разгребать дорогу. Жека натянула шапку и вышла осмотреться.

Земля под ногами дрогнула. Лес наполнился птичьими криками, щёточка елей на холме вдалеке задрожала, торопливо стряхивая белоснежные шапки с остроконечных вершин.

– Он был похож на медведя, – сообщила девушка. Из-под прикрывающего её лицо шарфа голос звучал глухо и отстранённо.

– Кто?

– Холм.

Паша проследил за её взглядом. Словно силуэт кролика в облаке, в заснеженных очертаниях ландшафта сложилась линия спины огромного и могучего спящего животного. Глухой гул и ворчание из-под земли проходили сквозь ноги, отзываясь мелкой вибрацией в костях.

– Действительно, похож.

В единственной комнате бревенчатого домика не было ничего лишнего – небольшая печь, металлическая рама старой кровати, деревянный стол и пара шатающихся табуреток. Сгрудившиеся в центре пустого пространства сумки с вещами выглядели городскими гостями, случайно попавшими на деревенскую дискотеку. Не снимая куртки, Паша присел на сетку кровати; ржавая проволока тонко взвизгнула и со скрежетом переместилась в новое для себя положение.

– Ну вот, всё, как я тебе говорил. Оживлять-то и нечего. Максимум, что ты сделаешь – это избушку на курьих ножках.

Жека бледно улыбнулась в ответ.

– Прямо как терапия наркомании. Осталось меня к батарее наручниками пристегнуть.

– Не-ет, ты что, забыла? У нас же романтический отпуск в деревне, – Паша тряхнул головой, суетливо вскочил с кровати и шагнул к двери: – схожу за дровами, сейчас зажжём камин. А ты пока вино открой.

Несколько дней спустя комната переполнилась уже привычным туманом удушающего присутствия; невидимая толпа теснилась вокруг – постоянное, неугомонное движение, которое нельзя уловить глазом, неслышимый беспокойный шёпот десятков бесплотных голосов. В центре этого призрачного вихря на кровати лежала Жека, исхудавшая и бледная, щёки влажные от лихорадочного жара. Паша встряхнул градусник, сунул его девушке подмышку и подтащил к кровати вяло сопротивляющуюся табуретку с тарелкой бульона. Попробовав бульон, он задумчиво кивнул и протянул ложку девушке.

Жека приподнялась с подушки, из-под одеяла потянулась к ложке её белая рука. У Паши помутилось в глазах, когда пальцы этой руки бескостно выгнулись в разные стороны, как белёсые, узловатые корни хищного растения. Под кожей вспучивались и пробегали волны изменяющейся плоти, ногти медленно шевелились, отслаиваясь от лож. Паша посмотрел Жеке в глаза, но та отвернулась.

– Больно? – спросил он.

Жека не ответила, только слабо пожала плечами. Он швырнул ложку в стену и вскочил с края кровати:

– Всё, как рассветёт, тут же едем в больницу. Пора с этим завязывать, пусть режут, если надо. Не могу я больше смотреть на то, что с тобой происходит. Поняла?

– Поняла, – устало отозвалась Жека.

Пока девушка неловко пыталась поесть левой рукой, Паша кормил печку. Прямоугольное жерло ненасытно заглатывало дрова, подвывая от голода ветром в дымоходе. Подкидывание дров превратилось для Паши в свой собственный ритуал; деревянные чурки никогда не оживали, только молча, спокойно сгорали, оставляя после себя тонкий серый пепел – чистый, равномерный. Неживой.

Руку на ночь замотали полотенцем. Паша поставил будильник на четыре утра, погасил свет и лёг в кровать рядом с Жекой. Под одеялом он наощупь нашёл её другую, нормальную ладонь и накрыл своей. Несколько минут они так лежали в тишине посреди пульсирующей, мельтешащей вокруг невнятной жизни, и Паша подумал, что девушка уже заснула, но вдруг прозвучал её шёпот:

– Ты их не бойся. Я боялась, но теперь нет. А ты всё отказываешься понимать… Мой мир, мой дар… Они – это и есть я.

– Спи давай, философ, – прошептал Паша, легонько сжав её руку. – Когда вылечим тебя, тогда и расскажешь.

Едва различимая в темноте беззвёздной ночи, дорога окончательно потерялась меж стволов мрачного, холодного леса. Треск и хруст снега под ногами повторялся рефреном за спиной, но никого не было видно. Невидимых и молчаливых преследователей становилось всё больше с каждым шагом; они не нападали, но и не собирались помогать. Паша не выдержал и рванул наугад между елей. Он долго бежал в полной темноте, хватая холодный воздух ртом, пока наконец не прибежал домой.

Вот-вот должны нагрянуть в гости Жекины родители. Паша спешно попытался растолкать какие-то вещи по шкафам, но те всё так и норовили вывалиться обратно. Жеки не видно, но он знает, что она там, на кухне, в малиновом фартуке, режет салаты и напевает себе что-то под нос. Он крикнул ей через стенку: «Тебе помочь?» Она громко и весело ответила: «Не надо, я сама!» Отложив на подоконник приятно неподвижную и прохладную книгу, Паша распахнул окно и со всхлипом вырвался из сна в душную темноту избы. Скомканная подушка влажно и неприятно клеилась к щеке.

Утром Жека не смогла встать с кровати. Странно деформированные ноги изгибались в неожиданных местах, медленно обшаривая окружающее пространство. Зараза жизни захватывала все новые и новые участки тела – стук множества сердец вразнобой бился из-под лихорадочно горящей кожи, скрывающей постоянное, неустанное движение. Паша попытался влить девушке сквозь сжатые зубы ложку бульона, но горло отказывалось пропускать пищу.

Вскоре последние следы сознания в теле исчезли. Расфокусированные глазные яблоки ворочались в глазницах независимо друг от друга, беспорядочно подрагивая чёрными дырами зрачков. Из горла с клубами пара вырывался непрерывный писк, для создания которого не требовалось вдоха. Волосы на макушке шевелились от биения очередного сердца.

Паша изо всех сил, до боли в голове зажмурился и попытался заплакать, но слёзы не шли; вместо них пришёл только сухой кашель вместе с тихим и высоким поскуливанием. Он разжал судорожно сведённые кулаки и бездумно уставился на полумесяцы лунок, оставленные ногтями в коже ладоней. Лунки медленно наполнялись кровью.

Закончив поливать лежащие на снегу дрова из гулко булькающих канистр, Паша остановился перед дверью избушки. За дверью тихо бурлила звуковая каша – шорохи и шепотки, деревянное поскрипывание, негромкий гул толпы, сидящей в нетерпеливом ожидании первой ноты оркестровой увертюры. Паша поймал себя на том, что хочет постучаться в дверь и спросить, можно ли войти. Он помотал гудящей, омертвевшей до бесчувствия головой и достал из кармана зажигалку.

Столб огня рвался в небо, разгоняя тьму ночного леса; тени деревьев истерично дёргались в диком хороводе на синем снегу. Жар бил в лицо, волосы сворачивались и курчавились, оставляя резкий жжёный запах. Паша стоял и непрерывно смотрел в огонь, но за всё время пожара из домика не донеслось ничего – ни крика, ни стона. Крыша избушки прогорела и с треком провалилась, и из возникшей дыры к небу вырвалось облако оранжевых искр, уносящее с собой многоголосый щебет призрачного хора.

Избранные. Химерная проза

Подняться наверх