Читать книгу Доктор Елизов - Алексей Лухминский - Страница 3

Ванька только что защитился!

Накануне мы устроили ему предзащиту прямо в больнице в кабинете Главного. Присутствовали «остепенённые» сотрудники, то есть мы с Кириллом Сергеевичем, Алёшин, ещё один хирург Новиков, год назад завершивший такой же путь под руководством профессора Шахлатого, и заведующий кардиологией Смородин. На этом импровизированном местном учёном совете наш соискатель бодро, ни разу не заглянув в текст, изложил нам всю свою работу, а потом ещё весьма обстоятельно ответил на заранее подготовленные каверзные вопросы. Это порадовало и вселило уверенность в сегодняшнем успехе.

И вот наконец оглашён вердикт. Господи, как же я счастлив! Выйдя в коридор, обнимаю братишку.

– Ты – молодец! Ты сделал это! – повторяю я, не зная, что сказать ещё.

Сотрудники Медицинского университета из тех, кто давно и очень хорошо нас знает, искренне болевшие за исход защиты, Ваньку у меня забирают, и начинаются поздравления, рукопожатия и даже объятия.

– Это спасибо моему научному руководителю доктору Елизову, – улыбаясь, бормочет он. – Три года с меня не слезал с этой диссертацией!

– И правильно делал! – слышу я голос профессора Воронова, многолетнего заведующего неврологическим отделением университетской клиники.

– Юрий Степанович, и вам, конечно, огромное спасибо, – почему-то смущаясь, произносит братишка. – Ваши консультации – это очень значимая часть моей диссертации, – и даже сегодня не может не подпустить ехидства: – Сашу порой что-нибудь спросишь, а он то слишком занят, то ворчит, мол, сам должен знать.

– Да… Александр Николаевич у нас человек строгий, – смеётся Воронов.

– Ну всё, товарищи! Идёмте же отметим наконец это замечательное событие! – слышатся голоса самых нетерпеливых сочувствующих.

Понятно. Сейчас бедному Ваньке предстоит неслабая пьянка.

– Ванюха, ты смотри, не сильно сегодня надирайся, – тихонько предупреждаю я, отведя его в сторону.

– Не волнуйся. Ты же знаешь, я только с тобой могу себе позволить расслабиться. Сам не в восторге от необходимости пить и очень тебе завидую. Хорошо ты отбоярился со своей сегодняшней лекцией!

Я заранее предупредил о своём неучастии в традиционном банкете, являющемся неотъемлемой частью любой защиты, поскольку читаю лекцию своему первому курсу. Мне даже посочувствовали.

– Я вообще-то собираюсь тебя с этой пьянки забрать и отвезти домой, – предупреждаю строго. – Как закончу со студентами, сразу позвоню, чтобы ты шёл к машине.

– Вот и отлично! Я постараюсь там отметиться чисто символически.

– Боюсь, это может не получиться, – и вздыхаю, хорошо представляя, как проходят такие мероприятия.

Студенты – народ, как правило, неплохо знающий о событиях, происходящих в университете, и перед лекцией я получаю пару вопросов о том, как защитился мой брат. С удовольствием отвечаю, что всё прошло хорошо. Мне всегда очень приятны Ванькины успехи, и каждый раз я чувствую гордость за него и радость, будто это мои собственные достижения.

Закончив с лекцией, на выходе из аудитории звоню братишке.

– Ну ты как? Готов ехать?

– Конечно! Жди меня в машине, – бодро рапортует он и даёт отбой.

Сидя в своём Audi-Q5, рассеянно слушаю по радио новостную программу и поглядываю в зеркала, чтобы увидеть подходящего Ваньку. Просто хочется убедиться, что он, хоть и выпивши, но пьян не сильно.

Вон идёт! Похоже, всё нормально. Нарушений в координации движений я не наблюдаю.

– А вот и я! – братишка бодро садится на правое сиденье. – Как видишь, всё в порядке. Напрасно ты за меня боялся.

– Согласен. Вид у тебя вполне пристойный.

– Ну так я после первых двух рюмок старался, не афишируя, наливать себе чистую воду, – смеётся он. – Сначала делал это максимально скрытно, а как увидел, что компания уже в соответствующей кондиции, так и перестал стесняться.

– Отлично! – замечаю я. – Лучше компенсируем в четверг в нашей квартире.

Наша милая «однушка» за все прошедшие годы повидала много посиделок по разным поводам, но любой личный праздник кого-то из нас всегда там отмечается тихим междусобойчиком под неспешные беседы.

– Готовься к пьянке в самом узком кругу! – с ухмылкой подводит итог Ванька.

* * *

– За кандидата медицинских наук Ивана Николаевича Серёгина, – я поднимаю рюмку за столом на кухне нашей с Ванькой квартиры. – Ты, Ванюха, сделал ещё один шаг в своём развитии. Я очень рад за тебя, братишка. Теперь вперёд – к докторской!

Ванька, подержав немного свою рюмку и посмотрев на налитую водку, неожиданно ставит её на стол и поднимает на меня взгляд.

– Погоди, Сашка… Я хочу кое-что сказать, – он отодвигает тарелку, кладёт руки на стол и смотрит вроде бы в окно, но сейчас это взгляд в себя. Немного помедлив, начинает говорить, снова смотря на меня: – Понимаешь, когда мы праздновали мою защиту сразу в университете, потом в семье с Риткой и нашими стариками, когда меня поздравляли в больнице, было сказано много приятных мне слов, но не прозвучало главного… – опять возникает пауза, которую я не могу прервать, и следует продолжение: – Знаешь, Сашка, я сейчас думаю о тебе! Просто отмотал назад прошедшие пятнадцать с лишним лет, увидел себя в то время и подумал… Как бы сложилась моя судьба, если бы мы с тобой не встретились? Что бы со мной стало, не вмешайся ты тогда в ту драку и не защити меня от тех избивавших парней? Что было бы, если бы ты не принял меня такого, каким я был тогда? Моим братом ты оказался уже далеко потом, а сначала просто понял, что жизненно мне необходим. Ты же с самого начала окружил меня таким теплом и такой заботой, какой у меня до встречи с тобой никогда не было. Сколько ты со мной возился! Ты ведь просто выдернул меня из того ужасного бытия!

Я хочу сказать, что всё это мы делали вместе, но Ванька взмахом руки меня останавливает.

– Не перебивай, пожалуйста! Я ещё не всё сказал. Ты не только показал мне существующую абсолютно другую жизнь, но и втянул меня в эту другую жизнь! Ты всегда был, да и теперь являешься для меня примером, которому я стараюсь следовать, и это несмотря на все наши с тобой споры и порой размолвки по разным поводам. Поверь, Сашка, даже после прошедших полутора десятков лет, в течение которых с твоей помощью я чего-то добился, всё равно без тебя своей жизни я не представляю. Именно ты занимаешь в ней самое главное место. Я очень люблю свою Ритку, своих детей и для меня все они очень и очень важны. Но ты – это ты! Во всём том, что я делаю, есть часть тебя, твоей личности, твоих трудов. Я хочу, чтобы ты это знал.

– Думаю, это слишком, – я морщусь, поскольку не одобряю всевозможных славословий в свой адрес.

– Нет, Сашка, это действительно так. И я от этого счастлив! Ритка, незнающая и никогда не узнающая известного тебе моего прошлого, тем не менее после нашего празднования сказала, что для неё ты незримо присутствовал за нашим столом. Она – умница и многое понимает.

– Ну тебе вообще повезло с женой, – я улыбаюсь. – Мы с Дашей её тоже очень любим и уважаем. Наверно, это единственный человек, на которого в отношении тебя я могу смело положиться.

– Да, Ритка – это чудо какое-то! Наверно, она мне послана Богом за всё, что когда-то пришлось пережить, – задумчиво поддерживает меня Ванька. – Но мы отвлеклись. Почему я всё это начал говорить… Помнишь, я когда-то давно сказал, что воспринимаю тебя как надёжную опору, к которой очень хочется прислониться.

– Помню… – я вздыхаю, поскольку при этом вспоминаю и то давнее прекрасное время, когда мы были на десять с лишним лет моложе.

– Понимаешь, Сашка, хоть я сейчас уже достаточно большой мальчик и мои дорогие люди, испытывая трудности, прислоняются ко мне, всё равно, думая о тебе, порой снова испытываю такое желание. Повторяю, при всех наших порой разногласиях, при том, что я теперь тоже обрёл и силу, и уверенность в своих поступках, ты, как и прежде, для меня являешься чем-то большим, тёплым и абсолютно надёжным. Человеком, которому хочется доверить все свои радости и неприятности, заранее зная, что у тебя всегда найдётся понимание, даже если ты будешь меня за что-то ругать. Прости, но мне почему-то именно сегодня захотелось всё это сказать. Наверно, это моё очередное признание тебе в своей любви.

Снова, уже в который раз, тону в бездонном взгляде братишки. Правда, от только что им сказанного почему-то становится не по себе. Я тоже вспоминаю, каким он был пятнадцать лет назад. Потерянный в этом мире пацан, не часто видящий добро и забитый обстоятельствами своей ужасной жизни. Слава Богу, что мы, два сына одного отца от разных жён, однажды случайно нашли друг друга, и действительно все эти годы я, как старший, старался сделать всё для счастья младшего. Хорошо, что это у меня получилось. Однако, если разобраться, Ванькино влияние на меня явилось не менее судьбоносным. Уверен, всем лучшим в себе я обязан ему.

– Перевариваю сказанное сейчас тобой, – объясняю я затянувшуюся паузу. – Думаю, каждому из нас есть за что быть благодарным другому. Поэтому следующую рюмку будем поднимать за нас с тобой, а пока всё-таки за твой успех.

Мы пьём, и я отправляю в рот кусок мяса, как обычно, приготовленного Ванькой на ужин. Божественно!..

– Ты сегодня превзошёл сам себя, – ещё не до конца прожевав, оцениваю я очередной кулинарный изыск.

– Знаешь, Сашка, я так люблю вот такие наши посиделки! – тихо произносит братишка. – Так здорово, когда не надо никуда торопиться и весь вечер посвящён просто общению. А насчёт мяса – я по нынешнему поводу решил попробовать свой новый рецепт. Рад, что тебе нравится.

Ванька прав. Сегодня, в наш четверг, нам действительно спешить некуда, коль скоро мы решили провести его просто общаясь, не оглядываясь на какие-то ещё не сделанные дела или не решённые проблемы. Как хорошо, когда можно вот так отключиться от всего и просто сидеть, говорить, ну и немного выпивать…

Вчера, как уже повелось в таких случаях, у нас в больнице тихим безалкогольным фуршетом наша компания поздравила доктора Серёгина с успешной защитой. Много добрых слов было сказано о его работе и о нём как о человеке и специалисте. Бедняга аж засмущался. Любят у нас Ваньку! И не зря любят. Он принадлежит к немногим людям, всегда скрупулёзно всё доделывающим до конца, а это говорит о многом.

– Вот ты сказал про докторскую, – задумчиво произносит братишка, перед этим не забыв разлить по второй. – Я пытаюсь оценить себя сегодняшнего и пока не нахожу такого потенциала. Надо ещё много работать.

– Погоди… – не понимаю я. – Так ведь почти всё уже готово. Поскольку я писал обе свои диссертации по хирургической тематике, то наши позвоночные дела с точки зрения диссертаций – практически непаханое поле. Метод-то есть!

– Всё правильно. Только получается, я написал свою кандидатскую и опубликованные статьи на твоём багаже, – вздыхает Ванька. – Я описываю придуманное не мной! Ни в моей диссертации, ни в статьях, которые мы с тобой пишем в соавторстве, нет моего научного труда. Моя роль там сугубо редакторская. Ну ведь так же?

– Неправ! А сколько ты, как блестящий практик, в наши статьи своих мыслей добавляешь? – я искренне стараюсь успокоить его совесть.

– Ну, несколько раз было… – неохотно соглашается он.

Конечно, кое-какую вину за собой я чувствую. Благодаря своей сильнейшей биоэнергетике почти все необходимые манипуляции с позвоночниками наших пациентов, да и вообще с разными костями я делаю гораздо быстрее, чем Ванька. Более того, постоянно испытывая дефицит времени, основное стараюсь сделать сам, а братишка почти всегда у меня в ассистентах. Таким образом я лишаю его самостоятельности, при том, что по нынешнему состоянию его энергетики большинство производимых мной действий ему вполне доступно. В результате получается так же, как было в нашем далёком прошлом, когда я по молодости лет полностью его опекал в сугубо жизненных вопросах. И он, как большой умница, это прекрасно понимает.

– Но ведь я стараюсь давать тебе больше самостоятельности, – я откровенно пытаюсь оправдаться.

– Сашка, ты прости меня, но многие свои благие порывы ты искренне считаешь реальными действиями, – грустно усмехается Ванька, подтверждая мои опасения. – Сегодняшняя ситуация, когда мы с тобой работаем в паре, даёт стабильные и хорошие результаты, но, постоянно тебе ассистируя, я не могу придумывать и пробовать какие-то свои новшества. Пойми, безоговорочное послушание меня тормозит. Чтобы двигаться дальше, мне просто необходимо не только пользоваться разработанными тобой методами, но и придумывать что-то своё. Согласись, при существующей сейчас организации процесса такое, увы, невозможно. Если состоится моё назначение на новую должность, этот подход придётся как-то менять.

Последней своей фразой он меня просто припечатывает. Сказанное им абсолютно справедливо. Я давно был обязан обратить внимание на объективно возникшее наше неравенство, и если хочу, чтобы мой любимый братишка двигался вперёд, надо в корне менять весь расклад. Только вот как это сделать?

– Прав ты, Ванюха… – тихо бормочу я, понимая, что возразить мне нечего. – Ты во всём прав. Прости меня.

– Да, ладно тебе, Сашка! – он снова машет рукой, – Не за что тебе виниться. Тем более, кто бы что ни говорил, всё, что я умею – это твоя заслуга. Только сейчас надо понять, как нам поступать дальше.

– У тебя есть какие-то предложения? – с надеждой спрашиваю я, поскольку у меня никаких здравых мыслей на эту тему в данный момент нет.

– Третий нужен, – с непонятным выражением на лице бурчит Ванька.

– Неужели мы вдвоём одну бутылку не осилим? – ехидно усмехаюсь я, хотя прекрасно понимаю, что он имел в виду.

– Если бы всё было так же просто, как двум здоровым мужикам осушить бутылку водки под хорошую закуску! – вздыхает братишка. – Но ведь действительно для того, чтобы разрулить сложившуюся ситуацию, нужен ещё один человек, который смог бы взять на себя обычный энергетический массаж.

– Ну и где ты такого человека найдёшь? – пожимаю я плечами. – Ты же понимаешь: людей с такими способностями, как у нас с тобой, раз-два и обчёлся…

Выпив по второй, мы погружаемся в обоюдное молчание; каждый обдумывает сложившуюся ситуацию. Я прекрасно понимаю, что уже привык пользоваться Ванькиными энергетическими возможностями, сбрасывая на него рутинную работу по проведению восстановительных процедур для наших пациентов. Такое распределение труда позволяет мне освободить время для других неотложных дел, которых у меня великое множество уже сейчас, а в случае занятия мной должности главного врача их станет ещё больше. Вместе с тем не могу же я возвести преграду на научном пути братишки!

– Может быть, следует как-то перераспределить работу? – неуверенно начинаю я. – Например, у тебя будут свои пациенты, а у меня свои. Себе ты будешь брать тех, чьи проблемы тебе решить по силам, ну а я – всех остальных. Естественно, при этом каждый из нас будет все необходимые процедуры выполнять сам.

– Ты вообще понимаешь, что говоришь? – вскидывается братишка, и я слышу в его голосе негодование. – Если доктор Елизов будет выполнять всю так называемую чёрную работу по нашим пациентам, то на будущие обязанности главного врача у него просто не останется времени. Когда ты, даст Бог, займёшь эту должность, тебе обязательно придётся перестраивать свою существующую нагрузку, а тут ещё добавится новая в виде ежедневных массажей. Короче, я так не согласен.

– Хорошо, а что ты предлагаешь делать? – не понимаю я.

– Предлагаю, как ты и сказал, мне брать пациентов, которыми буду заниматься только я, ну и ещё продолжать, как и прежде, мои занятия восстановительными процедурами с твоими пациентами. У меня всяко будет больше времени, чем у тебя. Отделение неврологии небольшое, поэтому успею, – уверенно заявляет Ванька.

Дорогой мой братишка! Он снова заботится обо мне, хотя при этом его интересы всё-таки ущемляются. Предлагаемое им разумно, хотя и мало отличается от существующего. Правда, главное в предлагаемых изменениях – открывающаяся ему возможность вести своих пациентов полностью самостоятельно и искать в нашем деле что-то новое.

– С тобой трудно не согласиться, – вздыхаю я после паузы. – Если я стану главврачом, то действительно времени у меня будет немного. В общем, спасибо тебе!

– Ладно! Согласованный нами вариант мы сейчас утвердим ещё одной рюмкой, – бросив на меня весёлый взгляд, заявляет братишка и разливает.

Пьём, закусываем…

– И всё-таки я считаю, докторской тебе надо начинать заниматься уже сейчас, – поднимаю я прежнюю тему. – Положи в её основу свою кандидатскую. Ещё раз осмысли то, что ты реально делаешь блестяще. Это тебе нужно для того, чтобы в дальнейшем, работая со своими пациентами, ты чётко представлял, на что следует обратить внимание. Это ведь и есть настоящая наука! Согласен?

– Естественно, согласен. И я при работе с нашими общими пациентами стараюсь уже сейчас так и делать, – с готовностью произносит братишка и с ехидной улыбочкой добавляет: – Именно это позволило мне немного отредактировать твой опус, где ты полемизируешь с тем немцем.

– Со Шмидтом, что ли?

– Ну да. Я помню ту его статью, которая вызвала у тебя неприятие. Кстати, и у меня тоже. Мне кажется, ты ему всё хорошо объяснил и мои правки тогда одобрил.

– Мы ему объяснили! – поправляю я. – Ты являешься полноправным соавтором.

– Ладно, уговорил, – Ванька явно доволен. – А вообще, интересно было бы с этим профессором подискутировать воочию.

– Ну это только с твоим уровнем английского, – смеюсь я.

– Ты себя-то не очень принижай, – он шутливо грозит мне пальцем, – а то я подумаю, что зря провёл с тобой столько тренингов по языку.

– Всё равно мне до тебя ещё далеко, – я вздыхаю и неожиданно для себя говорю: – В любом случае, язык мне надо подтягивать, а то, когда с этим Шмидтом встретимся, как я буду с ним разговаривать?

– Насчёт встречи ты это серьёзно? – настораживается братишка.

– Не знаю. Может, снова в будущее заглянул, – смеюсь я, про себя отмечая, что скорее всего так оно и есть, и командую: – Наливай по следующей и давай – за нас!

* * *

В больнице закончился обед. Поскольку сегодня у меня нет плановых операций, сижу в кабинете и, пользуясь образовавшейся паузой, просматриваю свои записи.

– Александр Николаевич, – появляется охранник и отрывает от дела, – вас опять спрашивают какие-то иностранцы.

Что делать, если доктор Елизов настолько известен! Надо обязательно принять.

– Откуда они?

– Не знаю. Говорят на английском, но явно это не их родной язык…

Что ж, придётся пользоваться выучкой после многочисленных Ванькиных уроков и общаться на неродном. И всё-таки интересно, кто же это приехал? Может, немцы, может, финны… Бывали ведь здесь неоднократно! Конечно, плохо, что этот визит без предварительной записи. Не люблю такие нежданчики, поскольку привык планировать время заранее. Это к вопросу о грядущем изменении моего статуса.

– Ну позови их. Попробую понять, чего они хотят. Надеюсь, моего английского хватит.

– Так, Александр Николаевич, вам иностранный вообще не нужен, – смеётся охранник. – Вы с ними… телепатически. Вы ведь всё можете!

– Иди! – и машу рукой.

И этот туда же! «Вы всё можете…» Сплошные провокаторы вокруг!

Заходят двое мужчин примерно моего возраста. Их приветствие «Hello!» действительно звучит не слишком по-английски. Отвечаю, видимо, с таким же качеством произношения и приглашаю сесть. Дальше они в меру своего знания языка начинают объяснять цель визита. Чтобы всё-таки что-то понять, приходится – не зря охранник советовал! – включать свои способности и пытаться копаться в мозгах пришедших посетителей. Это как раз то, о чём я говорил Григорьеву про посещение мозгов иностранцев, думающих на своём родном языке. Приходится задавать наводящие вопросы на английском и, когда начинается мыслительный процесс, ловить образную и эмоциональную составляющие.

Так… Оказывается, сыновья привезли ко мне мать, которая после падения не может ходить. Сейчас она ждёт в машине. Одновременно случайно выясняю, что эти иностранцы приехали из Риги, а значит, русский знают, но даже по необходимости не хотят говорить на языке, как они считают, «оккупантов». Смешно это, хотя и не очень… Из-за интенсивной мозговой деятельности визитёров дальнейшие невольные раскопки мне ещё показывают, что они бы сюда ко мне никогда не поехали, если бы не настоятельная рекомендация немецкой клиники, куда они обращались. В любом случае, я для них всего лишь знахарь-варвар, человек низкой культуры, как, впрочем, и все мои соотечественники. Опять-таки спасибо моему дару – моё недостаточное владение английским наверняка бы скрыло от меня такие подробности.

Даю команду охране открыть шлагбаум, чтобы можно было подъехать к приёмному покою, и вот уже коляска с пожилой женщиной в кабинете.

– Мистер Елизов, вот оплата ваших услуг… – наверно, старший из сыновей, запустив руку в карман, достаёт явно заранее приготовленные доллары, и при этом на его лице появляется выражение, какое может быть у весьма состоятельного покупателя, зашедшего в маленький придорожный магазин.

Мне становится ужасно интересно, втихаря копаясь в этих мозгах, делать для себя своеобразные открытия. Эмоциональная составляющая ощущаемых мной мыслей и образы, которые этот человек себе рисует, говорят об отсутствии у него сомнений в том, что я если и не схвачу сразу эту подачку, радостно пряча её в карман халата, то по крайней мере обозначу свою заинтересованность в ней. В этой ситуации присутствует констатация наличия разных миров. Их – высшего, ну и моего – какой останется. Забавная психология… Ладно! Обо всём этом я подумаю как-нибудь потом.

Подобрав нужные слова из своего всё-таки не слишком богатого английского лексикона, сухо объясняю, что на частной основе не работаю, и прошу помочь женщине лечь на кушетку. Осматриваю… Всё как я уже привык – смещение позвонка из-за падения, защемление нерва, ну и потеря чувствительности одной ноги. Мой взгляд и осмотр руками, а вернее, пальцами – это, конечно, хорошо, но снимок в этом случае всё равно нужен. Вызываю медсестру и с ней отправляю пациентку на рентген в сопровождении младшего сына. Старший сын садится на кушетку. Деньги он так и продолжает держать в руке.

– А кто вам меня порекомендовал? – интересуюсь у него, предварительно выстроив английскую фразу.

Вопрос не праздный, поскольку хочется, чтобы этот надутый латыш вслух сказал то, что я узнал и без него. Хочу услышать про рекомендацию обратиться именно ко мне именно в немецкой клинике. Всё-таки приятно, когда зарубежные коллеги так хорошо знают о моей работе, только непонятно откуда. Правда, немцы здесь бывают достаточно регулярно, но я всегда считал это следствием расползающейся, в том числе и с помощью Интернета, молвы.

Путаясь в неродном языке, мой собеседник пытается ответить на вопрос, но, к сожалению, без желаемой конкретики. Понимая, что словарного запаса явно не хватает, он начинает раздражаться – я это чувствую! – причём причиной раздражения почему-то становится моё, как выясняется, лучшее знание языка. В который раз в своей жизни замечаю, как определённый круг людей раздражает неожиданное несоответствие реально существующего образа заранее выстроенным представлениям.

– Знаете что, переходите-ка на русский, – с усмешкой предлагаю я на языке «оккупантов». – Уверен, вы его знаете гораздо лучше. И уберите наконец ваши деньги. Потом в кассу заплатите столько, сколько там скажут… И в рублях!

– Вам что, не нужен гонорар? – ответно неприятно усмехаясь, уже на вполне приличном русском интересуется мой визави. – Ведь в России у врачей нет хороших заработков, а я согласен оплачивать ваши услуги в зависимости от их качества. Вот это, – он опять показывает доллары, – только аванс!

Вот тут уже начинаю раздражаться и я. Он будет оценивать качество моей работы! Великий специалист нашёлся…

– Повторяю: платить будете в кассу, – тихо чеканю каждое слово и бросаю: – Полагаю, у вас в Латвии культивируется… своеобразное восприятие России.

Конечно, не надо было обозначать результатов путешествия по его мозгам, но так уж получилось.

– А откуда вы знаете, что мы приехали из Латвии? – звучит удивлённый вопрос.

– По вашему акценту определил, – выкручиваюсь я и специально небрежно добавляю: – Прибалтика сюда давно торную дорогу протоптала. Как и немцы с финнами.

В это время дверь открывается, и младший сын вкатывает коляску с матерью. Брат сразу, обратившись к нему на родном языке, видимо, сообщает, что английским себя можно больше не насиловать, и конверт с плёнкой протягивается мне уже с обращением на русском.

Вынимаю снимок и смотрю на свет. Так и есть… Я не ошибся, можно всё поправить прямо сейчас. А насчёт реабилитационных процедур разговор будет отдельный.

Пациентка на кушетке. Позвонок под естественный в таких случаях её тихий вскрик поставлен на место. Трогаю икру ноги, потом ступню…

– Ногу чувствуете? – спрашиваю у женщины.

– Да… Хорошо чувствую! – удивлённо произносит она по-русски почти без акцента, сразу садится и, отталкиваясь руками, пытается встать.

Останавливаю её порыв и отправляю женщину в её коляске на повторный снимок и с тем же сопровождающим.

Получив новую плёнку, показываю её братьям вместе с первой и объясняю:

– Вот смотрите… Так было раньше, а вот так сейчас. Результат, как видите, есть. Ей можно осторожно, обязательно с вашей помощью, вставать, но не ходить, а пока только стоять! Чтобы впоследствии ходить, нужна ещё реабилитация. Мест для госпитализации сейчас нет, поэтому вам придётся где-то снять жильё и недели две-три – это по её текущему состоянию – приезжать сюда на процедуры, которые будет проводить доктор Иван Николаевич Серёгин. Он…

– Мы не станем задерживаться, – достаточно бесцеремонно и жёстко прерывает меня старший сын пациентки. – Результат я действительно вижу, а всё остальное сделают у нас в Риге.

– Как хотите, – и пожимаю плечами. – Если у вас там есть специалисты нужного уровня, этот вариант, конечно, будет для вас самым удобным. Тогда вам осталось только сделать оплату в кассе.

Слова «специалисты нужного уровня» я интонационно выделил, ведь отчётливо вижу, что, к сожалению, эти люди обратятся снова, поскольку из-за своего гонора они не хотят задуматься о последствиях непрофессиональных (в данном конкретном случае) вмешательств местной медицины в достаточно сложный процесс, начинающийся после любого вправления позвонка. Что ж, это их выбор. Отлично понимаю тщетность дальнейшего убеждения.

Пишу в карточке, что сделано для пациентки, и указание в кассу непременно дать подписать отказ от дальнейшего лечения.

* * *

После отъезда неожиданных посетителей, пользуясь тем, что дождь прекратился, решаю немного пройтись по больничному парку. Липы уже совсем голые, но всё равно приятно. Снимаю халат, набрасываю на себя куртку и выхожу на улицу. Спустившись с крыльца, закуриваю. Мокрый гравий набивной дорожки похрустывает под ногами…

Эти латыши, преисполненные нескрываемой надменности, не вызвали у меня какого-то серьёзного раздражения. Скорее, повеселили. Эта надутость… Сегодня мне пришлось наблюдать националистическое чванство, которое зиждется на воспитании у человека прессой, телевидением и даже в семье сознания национальной исключительности. Что-то подобное в прошлом веке известное государство довело до краха. Да и в нынешнем двадцать первом наши заокеанские оппоненты, капризно топая ножкой, тоже кричат про свою избранность Богом. Живучая теория… Конечно, сегодня здесь, в чужой стране, заезжие националисты не могут себе позволить безнаказанно вести себя так, как бы им этого хотелось. Приходится сдерживать «души прекрасные порывы», а необходимость держаться в рамках их раздражает.

Могу сказать, что представители прибалтийских народов, которые раньше бывали у меня на приёмах, такого себе не позволяли, а вот сегодняшние… Не понимаю: люди приехали получить помощь, так зачем при этом, как сейчас говорят, «пальцы гнуть». Похоже, моих сегодняшних гостей шокировало, что цивилизованные немецкие врачи вдруг адресовали их к русскому доктору, то есть к представителю варварской страны. Но ведь врач – это профессия, по сути, уравнивающая всех. Болеют представители всех национальностей и всех общественных групп. Только почему некоторые из тех, кто приходит за помощью, позволяют себе не только пренебрежительное, но и хамское отношение к нашей профессии? Ответ понятен – эти люди воспринимают нас, медиков, как обслугу их особ. Ведь если отбросить фактор национальности, то окажись на месте сегодняшних латышей любой другой человек с аналогичными взглядами на жизнь и пачкой заокеанских купюр, он тоже считал бы, что эти деньги обеспечивают ему преимущества по сравнению с каким-то «врачишкой», и вёл бы себя так же. Мой бывший пациент Шевцов тому пример. Значит, дело не в национальности человека! Тогда в чём? В менталитете? Но ведь менталитет является следствием воспитания!

И всё-таки откуда в немецкой клинике известно про мою практическую работу с позвоночниками? Да, в Интернете о такой моей деятельности можно найти достаточно много, только я не думаю, что серьёзная немецкая клиника заинтересуется информацией, изложенной на каком-то русском сайте заштатной российской больницы. Да, я написал несколько статей на эту тему, но там рассматривал в основном сугубо теоретические вопросы, лишь вскользь упоминая о нашей с Ванькой практике. Хотя нет! Полемизируя с немецким профессором Шмидтом, я как раз ссылался на свои результаты, непосредственно полученные при лечении пациентов. Это именно та публикация, о которой вспоминал братишка. Неужели немец всё-таки ознакомился с мнением оппонента? Если так, призна́юсь, мне это приятно. Этот плюс мне обеспечивает мой дар.

Однако для того чтобы в нашей жизни был баланс, в ней всегда плюсы уравновешиваются минусами. Уж очень хлопотное дело иметь такой дар, как у меня. Очень напрягает, например, необходимость постоянной блокировки способности слышать чужие мысли. Кроме того, люди, знающие о моих талантах и понимающие мою необычность, уверен, подсознательно меня сторонятся. Действительно, кому интересно общаться с человеком, видящим тебя и твои мысли насквозь? Зато мой дар помогает мне почти со всеми случающимися трудностями справляться самому, без привлечения каких-либо помощников, и это воспитало у меня психологию волка-одиночки. И ещё… Я отлично понимаю, что кому больше Господом дано, с того больше и спрашивается, и это понимание заставляет доктора Елизова всегда быть готовым использовать свои способности для помощи нуждающимся в этом людям. Потому моя жизнь напоминает бег от одной проблемы к другой для их срочного решения. Вот и получается бег длиною в жизнь. Стайер хренов…

И вот такому индивидууму придётся занять пост главного врача больницы, в которой сложился замечательный коллектив и каждый, работающий в нём, привык чувствовать локтем локоть своего товарища. Тогда почему я испытываю дискомфорт? Ванька прав в том, что Кирилл Сергеевич своим терпением моей самостоятельности во многом меня избаловал. Я давно привык иметь свободу в принятии решений. Но ведь на посту главврача эту свободу я буду иметь уже официально, чего же тогда опасаюсь? А опасаюсь я необходимости самостоятельного купирования своей свободы, а это является обязательным следствием чувства ответственности.

Смотрю на часы. Моё личное время истекло. Пора заканчивать тревожные размышления и идти в кабинет, правда, сначала надо сходить за сигаретами.

* * *

Около магазина, где я всегда пополняю свои табачные запасы, меня останавливает пожилая женщина, моя бывшая пациентка, с язвой желудка у которой я справился за две недели. Вообще при правильном энергетическом воздействии вылечить такую беду не особенно сложно, и мы с братишкой такие вещи практикуем давно.

– Здравствуйте, Александр Николаевич. Можно мне у вас спросить?.. – несмело обращается она.

– Здравствуйте, Нина Петровна! Опять стала беспокоить ваша болячка?

– Нет… У меня всё хорошо. Даже позавчера позволила себе немножко нарушить назначенную вами диету. Вы уж простите… Был день рождения внучки.

– Ну, это вы делаете напрасно, ведь диета вам прописана не навсегда, только на месяц, а он истечёт через неделю, – строго замечаю я. – Вам ещё пока надо поберечься.

– Да я понимаю, но такие вкусности дочка наготовила, что не смогла я удержаться, – виновато оправдывается женщина.

Вот как бороться с такими недисциплинированными пациентами? Может, действительно прав Ванька, предложивший вместе с назначением какого-либо ограничения сразу гипнотически воздействовать, накладывая определённый запрет? Но ведь тем самым я практически лишу человека свободы выбора.

– А что вы хотели у меня спросить?

– Понимаете, Александр Николаевич, я тут с нашим батюшкой отцом Серафимом поговорила… – неуверенно начинает она. – Он, как приехал сюда служить, так и поселился по соседству. Мы часто с ним разговариваем, если встречаемся…

– Наверно, вы ему рассказали, как я вас вылечил от вашей язвы, а он тогда назвал моё лечение богопротивным? – догадываюсь я.

– Ну да… – и Нина Петровна слегка краснеет. – Он ещё сказал, что теперь мне надо замаливать свой грех перед Господом.

– Почему?

– Отец Серафим назвал ваше лечение бесовством. Он вас с Иваном Николаевичем вообще часто в проповедях своих поминает. Говорит, что вы служите дьяволу, а его обязанность изгонять слуг нечистого из своего прихода.

Видел я пару раз этого священника. Он мне сразу не понравился. Упитанный человек с нездоровым цветом лица и со взглядом чиновника. В его глазах я не увидел философской мысли, какую привык видеть в глазах батюшки церкви в заполярном посёлке Булун отца Михаила. К нему, когда там бываю, я часто прихожу за советом и даже исповедуюсь, считая этого священника своим духовником.

– А сами вы как считаете, связано моё лечение больных с дьяволом?

– Простите, Александр Николаевич, но мне кажется, когда вы гипнотизируете и приказываете что-то сделать вопреки воле человека, это не от Господа.

Гм… Почти о том же я только что подумал. Интересная получается беседа. Честно говоря, мне сейчас совсем не с руки объяснять ей про биоэнергетику и все её проявления.

– Знаете, Нина Петровна, а я ведь тоже иногда захожу в церковь, чтобы помолиться. А когда делаю в медицине что-то уж слишком сложное, то обязательно обращаюсь к Господу за помощью.

– А моё лечение было сложным?

Получается, если я скажу «да», то для неё это будет признаком того, что с моей стороны было обращение к Нему, а значит, ничего греховного не случилось. Кажется, так просто: скажи, Елизов, «да»! Только вот врать я не хочу. Ничего сложного в её лечении для меня не было.

– Не хочу вас обманывать, но по таким случаям Господа нашего я не беспокою. То, что я делал с вами, делалось мною многократно и с другими пациентами, и всегда всё было удачно. Такие же язвы у них благополучно зарубцовывались, и больше про них они не вспоминали. А является ли моё лечение грехом, решать, наверно, нужно вам самостоятельно.

– Поняла… – она задумчиво несколько раз кивает и уходит.

Не уверен, что поняла. Правда, в отсутствии у меня рогов, хвоста и свинячьего пятака, атрибутов беса, она могла многократно убедиться воочию.

Ну как я могу кому-то объяснить природу биоэнергетики, которую ещё пока сам не до конца понимаю? Это примерно так же, как и объяснять суть… религиозной философии. Наверно, поэтому с начала всех времён разные священнослужители призывают не понимать религиозные заповеди, а просто верить в некие постулаты. Так ведь проще! Не надо думать, анализировать какие-то не до конца понятные ситуации… Просто уверуй, что всё это так, как тебе говорит вот этот дяденька в рясе.

Снова вспоминаю свои долгие разговоры с отцом Михаилом в Булуне. Умение мыслить широко помогло ему принять мои методы лечения страждущих как Богом данные, а значит, не являющиеся бесовскими. Этот человек, втягивая меня в разные дискуссии, помогает мне понять религиозную философию, тем самым уча сначала доверять аргументам и только потом уже верить. Он не боится, что я чего-то не пойму, и говорит со мной простым и ясным языком, приводя такие же простые и ясные примеры. Почему-то, увидев здешнего отца Серафима, я сразу усомнился в его способности мыслить так же, как и его северный коллега. Действительно, у него взгляд чиновника, для которого истина содержится во всевозможных циркулярах, то есть в церковных догмах и традициях. Моя же вера в Господа – вера в Того, кто всё видит, всё слышит и воспитывает нас, детей своих, помогая к естественному окончанию нашего земного пути избавиться от всего порочного, чего в каждом из нас, к сожалению, хватает.

* * *

Дома после ужина Кирилл Сергеевич зовёт меня к себе в комнату для важного разговора. Мне ещё на работе показалось, что он чем-то обеспокоен, но, как всегда, не было времени поговорить подробно.

– Что случилось? – заходя, задаю я вопрос.

– Мне сегодня звонил Ветчинников, – сообщает он.

– Погодите, а как такое стало возможным, если мы с вами обо всём договорились? – не понимаю я. – Вас всё-таки позвали к телефону?

– Нет, Сашенька. Думаю, как главврач, я должен сам разговаривать с руководством на любые темы, пусть даже эти темы мне и неприятны.

Ну вот что с этим делать?

– А как прошёл этот разговор? Я понимаю, он высказывал недовольство, но хочу знать, как именно это было сделано.

– Он разговаривал со мной подчёркнуто учтиво, но раздражение ему скрыть не удавалось. Полагаю, он схватился за трубку, как только узнал о выписке своего протеже.

– Ну, слава богу, хоть не нахамил, – с облегчением говорю я.

– Честно говоря, может быть, если бы он нахамил, было бы легче, – вздыхает Кирилл Сергеевич. – Он сразу заявил, что знает, кто в нашей больнице занимается платными пациентами и может выписать человека, не оказав ему требуемую… Обрати внимание! Было сказано «требуемую услугу»!

– А что тут удивляться? Этот протеже нашего начальства сразу попытался поставить дело так, что его тут должны не лечить, а оказывать услуги.

– Ладно! Думаю, это не столь существенно. Меня, безусловно, покоробило слово «услуга», но насторожило совсем другое. О докторе Елизове Ветчинников говорил с некоторой неприязнью. Почему-то даже вспомнил, как тебя в прошлом пытались снять с должности, хотя сам в то время ещё не работал в Облздраве.

– То событие ему старослужащие этого заведения наверняка обрисовали во всех красках, – я замечаю это, не скрывая ехидства.

– В любом случае, после такого нашего разговора можно было сделать соответствующие выводы, – задумчиво произносит мой начальник, – и поэтому надо хорошо подумать, что делать дальше.

– Я предлагаю пока ничего не делать, а подождать каких-то действий со стороны ожидаемо образовавшихся оппонентов.

– Действия вполне могут последовать, поскольку Ветчинников собирается тебя вызвать к себе для разбирательства по поводу досрочной выписки нашего пациента, – наконец сообщает главное Кирилл Сергеевич. – Сразу очень прошу тебя при вашей встрече постарайся держать себя в руках. Я ведь могу предположить, на что ты способен, если начнёшь раздражаться.

– Ну это вы напрасно, – говорю я укоризненно. – В смысле моих способностей, я всегда держу себя в руках, хотя, могу признаться, часто хочется кого-нибудь уж слишком хамоватого наказать. В общем, не волнуйтесь, руководящий клиент будет здоров. А когда этот вызов должен состояться?

– Этого не прозвучало. Просто он сказал, что будет говорить ещё и с тобой. Поэтому делай выводы и готовься к непростому разговору.

– А чего мне готовиться? Я был к нему готов изначально. Не случайно предлагал сразу всё замкнуть на меня.

Перед сном, стоя с сигаретой в ванной, анализирую полученную информацию. Собственно, ничего нового, ведь мной такое развитие событий предполагалось. Итак – Ветчинников… С этим заместителем председателя Облздрава ручкаться я пока счастья не имел. Ну что ж, познакомимся! Кирилл Сергеевич прав. Придётся постараться держать себя в руках, поскольку я действительно нервно реагирую на попытки объявить меня виноватым в случае моей полной правоты. А держать себя в руках – это касается и построения самого разговора, и возможности применения моих способностей. Вот и получается, что я с моими суперспособностями – такой же раб обстоятельств, как и любой другой человек.

* * *

После того как Кирилл Сергеевич мне рассказал про звонок Ветчинникова, постоянно ловлю себя на ожидании вызова. Кроме того, жду информации и последующей команды действовать от Григорьева, чтобы попытаться сделать то, что он от меня ждёт, хотя пока не представляю, как буду это делать. Чёртов ждущий режим! Не хочется накладок. Напрягает отсутствие возможности планировать своё время, а я к этому привык. Как бы хотелось, чтобы все мои грядущие приключения выстроились в правильный порядок!

А может, стоит попросить помощи в грядущих событиях, участником которых я неминуемо должен стать, у Того, кто, наверно, всё-таки благосклонен к доктору Елизову? Честно говоря, будь я сейчас на севере, в Булуне, то, не раздумывая, пошёл бы к отцу Михаилу, но здесь… После ежедневного обхода всё же решаю отлучиться, чтобы сходить в местную церквуху. Правда, после разговора со своей бывшей пациенткой мне совсем не хочется там встречаться с местным батюшкой, но ведь я же не к нему, в конце концов, иду! Я иду в храм Божий.

…Построенная в посёлке Чистые Озёра церковь не отличается особой оригинальностью архитектуры. Скорее всего, сейчас для таких культовых сооружений создан какой-нибудь типовой проект, осуществляемый в разных малых населённых пунктах. Внутреннее убранство здесь тоже самое обычное, а недавно написанные иконы, ещё не потемневшие от времени, пока не покоряют своей значимостью.

Купив у входа свечки, сначала подхожу к образу Николая-чудотворца. Этот святой является для меня, наверно, самым значимым, а его маленький образок, подаренный мне когда-то отцом Михаилом, всегда стоит на моём рабочем столе. Ставлю свечку, крещусь и, глядя на строгий лик, благодарю его за помощь в моих делах и при лечении страждущих. Потом подхожу к образу Господа Вседержителя. Прошу помощи в том, о чём сейчас имею весьма приблизительное понятие. Главное, чтобы всё не случилось одновременно, ведь если это будет по очереди, то я уж сумею как-то преодолеть возникшие трудности. Сомнений в этом у меня нет. Прости меня, Господи, за гордыню, но согласись, если человек может что-то сделать сам, то зачем обращаться к кому-то за содействием, при этом отвлекая его от других, возможно, более важных дел. А мне всего-то надо, чтобы ожидаемые события выстроились в некоторую цепочку.

Мысленно проговорив все свои трудности и просьбы, опять крещусь и собираюсь уходить. Только тут я обращаю внимание на стоящего невдалеке отца Серафима, смотрящего на меня тяжёлым взглядом. Поскольку мы не знакомы, я не считаю нужным раскланиваться с ним, поэтому двигаюсь к выходу.

– Господин Елизов! – окликает он меня.

Оборачиваюсь и делаю навстречу пару шагов. Машинально окидываю батюшку «своим» профессиональным взглядом, как делаю всегда, когда осматриваю пациента. Увиденное меня беспокоит. В его левом боку я вижу пока ещё совсем небольшое, но неприятное тёмное пятно, холод, истекающий от которого, я чувствую буквально самим собой. Похоже, у него начинается онкология, и это, без сомнения, поджелудочная железа. Надо обязательно ему об этом сообщить, однако священник начинает говорить первым.

– Я хотел сказать, что вы сюда приходить не должны, – звучат жёсткие слова, сопровождаемые теперь чуть ли не пронзающим взглядом.

– Почему? – я делаю вид, что не понимаю, хотя в общем-то всё ясно.

– Не должны! – следует безапелляционный повтор и даже некое предписание: – Ни сюда, ни в другие церкви вы приходить не должны.

– Объясните.

– Как священник этой церкви, я считаю ваше присутствие оскверняющим храм. Сюда ко мне приходят люди с чистыми помыслами, чтобы, оставив мирские заботы, вознести свои молитвы Господу.

Всё это говорится подчёркнуто сухо.

– Так, отец Серафим, я пришёл сюда не к вам, – спокойно замечаю я, поймав его на некой оговорке, и дальше у меня мелькает мысль, как говорится, попробовать его на зуб. – Я пришёл сюда, чтобы обратиться к Господу в его доме, поскольку любой храм является домом Господа. Разве нет? И вы не можете по своему усмотрению кого-то пускать в этот дом, а кого-то нет.

Вижу, как после этих слов батюшка слегка напрягается в поисках ответа.

– Вы, господин Елизов, и ваш брат не можете находиться здесь, так как занимаетесь бесовскими делами, – звучит примитивный повтор, уже с явным раздражением.

– Почему вы так в этом уверены? – усмехаюсь я.

Отец Серафим будто набирает побольше воздуха:

– Ваши не поддающиеся научному объяснению воздействия на людей не могут быть по-другому истолкованы, кроме как бесовство. Это не может быть от Господа, а только от лукавого! – от негодования его глаза расширены. – Вы занимаетесь богопротивными делами.

– Я не понимаю почему вы считаете избавление страждущих от болезней богопротивными делами, – замечаю я сухо. – Тем более я уверен, именно Господь мне помогает в моих стремлениях излечить человека.

– Вам не Господь помогает, а дьявол, – с тупой упёртостью барана заявляет батюшка.

– Он сам вам об этом рассказал? – раздражившись, я не могу удержаться от насмешки. – Я имею в виду дьявола.

– Изыди, нечистый! – буквально взрывается мой оппонент. От гнева у него аж желваки заходили и затряслась борода. – Прокляну!

Конечно, я сам только что спровоцировал служителя культа на такую реакцию, и это, безусловно, нехорошо. В своё оправдание могу только сказать, что, с моей точки зрения, совсем негоже, едва появившись в посёлке, начинать баламутить народ.

– Знаете, а я этого не боюсь, – спокойно заявляю я, глядя в лицо, пышущее гневом. – Много лет я обращаюсь к Господу за помощью и поддержкой, получаю её и поэтому уверен, Он не позволит случиться со мной чему-то плохому, даже если вы решите меня проклясть. Думаю, если это всё-таки произойдёт, вам ваше деяние самому и вернётся. У меня с Ним, – поднимаю взгляд вверх, – свои отношения, которые не зависят от чьих-то вмешательств. Ну а пока как врач я настоятельно рекомендую вам провериться у онколога. Полагаю, у вас начинается рак поджелудочной железы. Я не шучу! Не спрашивайте, как я определил болезнь, но поверьте – это правда.

– Изыди! – и батюшка поднимает руку в изгоняющем жесте.

– Послушайте, отец Серафим, вы далеко не Иисус, а я не торговец, поэтому давайте прекратим этот разговор здесь, в храме. Могу предложить продолжить его в больнице у меня в кабинете. И главное – в любом случае обязательно проверьтесь у онколога, – повторяю я и, понимая, что всё уже сказано, спокойно поворачиваюсь и иду к двери.

Услышав вслед какое-то бормотание, на всякий случай, ставлю блок. Неужели всё-таки он решил меня проклясть?

Я всегда считал и считаю излечение страждущих делом праведным, а значит, добром, как является добром любое противостояние страданиям и тем более смерти. Одним из сосредоточений добра в моём понимании априори должна быть церковь, призванная лечить недуги людских душ, как мы, врачи, лечим недуги тела. Однако если одна из моих пациенток рассказала, как батюшка стал ей наговаривать на доктора Елизова из-за его методов лечения, то, не сомневаюсь, он делает то же самое и с другими своими прихожанами. И ведь в посёлке обязательно найдутся те, кто ему поверят! В результате потенциальные пациенты станут бояться ходить ко мне или к Ваньке за лечением, а это значит, они останутся без такого вида медицинской помощи, как биоэнергетическая терапия. Последствия могут быть самыми разными, ведь наши методы порой позволяют решить проблемы, недоступные традиционной медицине. Вот и получается, что церковь в лице местного батюшки лишает людей возможности лечиться, то есть совершает зло.

Как объяснить такое противоречие? Конечно, с таким вопросом обращаться к отцу Серафиму бесполезно. Местный батюшка – ещё не вся церковь. Ведь у отца Михаила в Булуне на такие методы лечения совсем другие взгляды. И вообще, если бы этот местный служитель культа ополчился только на меня, человека, известного не только своими воздействиями, но и непростым характером, я бы, возможно, это понял, но при чём тут Ванька? Уж братишка-то, наоборот, известен своей кротостью. О нём люди говорят, что таких, как он, обижать грех! Выходит, в данном случае батюшка согрешил.

Я – достаточно разумный человек, чтобы изначально понимать: в церкви, как в любой организации, служат разные по характеру, знаниям и интеллекту люди. Тем не менее встреча с таким экземпляром, как отец Серафим, меня удивила. Откуда такой слепой догматизм и нежелание идти на диалог или дискуссию? То, что он пригрозил меня проклясть или уже проклял, мне представляется смешным, поскольку несправедливо наложенное проклятье возвращается к проклявшему в виде разных невзгод и болезней. Хотя болезнь у него уже, к сожалению, и так есть, и хорошо бы, чтоб он всё-таки прислушался к моему пожеланию сходить провериться. В данном случае я просто не имею права пускать всё на самотёк. Речь идёт о жизни человека, пусть даже мне и неприятного.

Странно, получается: имея возможность внушать людям то, что хочу, я не применяю свои способности при общении со строптивыми больными, хотя в моих силах внушить необходимость выполнять медицинские рекомендации, а не вступать в не нужные в первую очередь им споры. Я вполне мог сделать такое в случае с Шевцовым, конечно же, с этими латышами, ну и с местным батюшкой тоже. Тем не менее я так не поступил. Почему? Может, Господь удержал меня от таких действий, чтобы эти люди могли сделать свой свободный выбор? Действительно, человек должен иметь такую возможность, но при этом также должен осознавать ответственность за последствия своего решения. Именно такой подход является одним из способов воспитания души.

* * *

Вызов в Облздрав к заместителю его председателя Ветчинникову последовал. Ну, слава богу, хоть какая-то определённость!

Передав Ваньке своих вечерних пациентов, спокойно приезжаю в знакомое здание. Я действительно спокоен, поскольку уверен, что ожидающая выволочка – а что её этот заместитель председателя попытается устроить, мне говорит логика без всякого заглядывания в будущее, – меня не дестабилизирует.

Знакомая по давним визитам приёмная с новым секретарём – смазливой девицей. Пара человек ждёт аудиенции. Докладываю о прибытии и сажусь в одно из кресел.

Наконец меня приглашают войти.

Кабинет мне тоже хорошо знаком. Сюда я приходил для различных бесед к его прежнему хозяину и тогдашнему моему пациенту. Нынешний хозяин, судя по его виду, пребывает не в самом хорошем расположении духа. Это человек лет около пятидесяти в очевидно дорогом костюме. Очки, тоже в дорогой оправе, слегка прикрывают несколько отёкшее лицо. Похоже, накануне он перебрал с алкоголем.

– Здравствуйте! – как челочек вежливый, я здороваюсь первым.

– Добрый день, – буркает хозяин кабинета. – Садитесь.

Сажусь и сразу же влезаю к нему в мозги, чтобы знать, к чему готовиться.

Забавно, но я не ошибся. Вот интересно, в похмельных мозгах всегда наличествует такая муть, такая зыбкость! Создаётся впечатление, что их владелец пытается зацепить какую-то мысль, а она от него уплывает. Пытается зацепить следующую, а она опять уплывает. Вот поэтому такие люди и не могут сосредоточиться. Но всё равно «слышу»: все мысли исследуемого объекта касаются моей персоны. Внимательно глядя на меня, он в данный момент не знает, как начать. Решаю ему помочь чисто как врач, но используя свои способности.

– Я вижу, вам сейчас сильно нездоровится, – без тени улыбки, а наоборот, очень серьёзно и доброжелательно говорю я. – Хотите помогу? Просто избавлю вас от головной боли и всего прочего сейчас мешающего.

– Вы действительно это можете сделать? – с интересом и даже с надеждой спрашивает Ветчинников.

– Если предлагаю, значит, могу.

– Был бы очень благодарен.

– Вам придётся встать.

Когда он встаёт, делаю привычные пассы, добиваясь правильной яйцеобразной формы его поля, убираю всё лишнее, накачиваю чистой энергией.

– Ну вот… Теперь вам должно стать гораздо легче, – оцениваю я свою работу.

– Уф… – прежде измождённый человек неожиданно… улыбается! – Будто на двадцать лет помолодел!

– А как голова? – «докторским» тоном спрашиваю я.

– Совсем не болит. Даже удивительно. Спасибо вам!

Он бодро садится в своё кресло, поправляет очки и теперь смотрит на меня уже совсем другим взглядом. Снова копаюсь в мною самим приведённых в порядок мозгах. Их усиленная работа сейчас направлена на выстраивание разговора с таким неудобным собеседником, как я. Более того, он не знает, как реагировать на мою помощь.

– Наши сотрудники кое-что мне о вас… – Ветчинников делает паузу, находит на столе какую-то бумажку и бросает на неё взгляд, явно читая мои имя и отчество, – Александр Николаевич, говорили. Это была демонстрация ваших способностей?

– Отнюдь. Просто, увидев ваше состояние, я, как врач, пришёл на помощь.

– Спасибо ещё раз… – наступает новая пауза, и в её течение снова поиск продолжения разговора. – Так вот… Сотрудники рассказывали, что некоторое время назад нашим приказом вас хотели сместить с должности первого заместителя главного врача, но потом вмешалась некая очень влиятельная спецслужба и приказ пришлось отменить. Ещё рассказывали, что после её вмешательства наш многолетний зампредседателя по общим вопросам и кадрам Олег Михайлович Заславский получил серьёзное взыскание, – дальше мой собеседник продолжает с непонятной ухмылкой: – Он до сих пор про вас, как бывший военный, без мата говорить не может.

– Насчёт его взыскания я, конечно, не в курсе, но про приказ – всё так и было, – подтверждаю я и решаю направить разговор в нужное мне русло: – У такого врача, как я, случаются самые разные пациенты, в том числе и очень влиятельные, с которыми потом, после лечения, меня связывают весьма добрые отношения. Это как раз такой случай.

Снова повисает пауза. В мозгах собеседника я читаю некоторое смятение от неожиданного осознания, что со мной лучше не ссориться. Неужели моё лечение и ранее полученная им информация обо мне его так сильно напрягают?

– Тем не менее влиятельного человека, которого я просил устроить к вам в больницу, вы безжалостно выгнали, – наконец с усмешкой констатирует Ветчинников.

Приходится объясняться. Это я делаю подчёркнуто сухо.

– Когда я берусь кого-то лечить, меня в первую очередь интересует, как справиться с болезнью, и никогда не интересует степень влиятельности поступившего больного. Наверно, именно поэтому пациенты уважают доктора Елизова и в будущем у нас сохраняются хорошие человеческие отношения. Ваш протеже был досрочно мной выписан, поскольку систематически нарушал мои указания, чем сводил на нет все старания по его излечению. Я ему запретил любые физические нагрузки, чтобы он не травмировал только что, по сути, отремонтированный мной позвоночник, а он всё равно по утрам отжимался от пола. Именно за этим занятием его застал второй лечащий врач. В результате этих отжиманий вся моя работа пошла насмарку. И ещё он запомнился в нашей больнице редкостным хамством по отношению к персоналу, кстати, и ко мне тоже.

– Неужели вы не понимаете, что есть категория людей, требующих особого обращения? – вопрос задан с явной досадой. – Господин Шевцов очень крупный московский бизнесмен. Думаю, по своему статусу он может себе позволить… некоторые отклонения от общепринятого поведения.

Ну конечно, снова всплывает давняя тема надуманной исключительности. Действительно, чего человеку, видимо, обалдевшему от осознания собственной крутости, церемониться с каким-то врачишкой, который, с его точки зрения, просто обязан оказать ему некоторую медицинскую услугу.

– Простите, я не знаю вашего имени и отчества. Как к вам обращаться? – спрашиваю я.

По виду Ветчинникова можно смело сказать, что он удивлён. Наверно, он считает, что все подчинённые ему лица обязаны знать такие вещи.

– Меня зовут Вячеслав Дмитриевич, – чеканит он и с оттенком неудовольствия добавляет: – Собираясь на приём к начальнику, надо было бы выяснить, как его зовут.

– Видите ли, Вячеслав Дмитриевич, для меня все люди равны вне зависимости от их социального статуса или служебного положения, – подчёркнуто спокойно заявляю я.

– Похоже, Золотов вас сильно избаловал, – цедит заместитель председателя.

– Во-первых, Кирилл Сергеевич Золотов здесь совершенно ни при чём, – с прежней сухостью в тоне замечаю я и, отдавая себе отчёт в своей самоуверенности, продолжаю: – С моим жизненным опытом и в моём возрасте меня избаловать или воспитать уже трудно. Во-вторых, я считаю равные отношения между людьми явлением абсолютно нормальным.

– Вы можете считать всё, что вам заблагорассудится, но жизнь совсем не такая, какой вы хотите её видеть. Каждый из нас всегда от кого-то зависит.

Скрываемое прежде раздражение звучит в его тоне.

– Полагаю, не каждый и не всегда, – я поддерживаю дискуссию. – По крайней мере, о себе я такого сказать не могу.

– А как же ваши влиятельные знакомые? – вопрос задан с едкой иронией.

– Помните у классика? «Никогда ничего не просите, особенно у тех, кто сильнее вас. Сами всё предложат и сами всё дадут». Вот и я никогда ни у кого ничего не прошу.

– Только эти слова Булгаков вложил в уста Сатаны. Не забыли?

Интересный разговор пошёл! Глубоко копает! Ещё не хватало, чтобы он, подобно отцу Серафиму, обвинил меня в связи с лукавым. Однако что-то отвечать всё же надо.

– Не думаю, что правильность мысли может зависеть от того, кто её озвучивает, – выкручиваюсь я, при этом читая его мысли дальше.

Ветчинников какое-то время молча смотрит на меня. Сейчас в его голове я «не слышу» желания конфликтовать. Наоборот, там присутствует желание договариваться. Ещё в мозгах собеседника читаю, что, оказывается, Вячеслав Дмитриевич не просто знаком с моим бывшим пациентом, а имеет с ним совместный бизнес в Петербурге.

– Ладно, Александр Николаевич, возможно, мы когда-нибудь продолжим нашу дискуссию, но пока есть тема более важная, по крайней мере для меня, – теперь тон моего оппонента примирительный. – Кроме всего прочего, мне приходилось слышать про вас, что вы являетесь совершенно незаурядным врачом. Об этом говорит и телевизионный сюжет про вашу блестящую операцию, который я видел. Поверьте, я полностью отдаю себе отчёт в том, с кем сейчас разговариваю, но на сегодняшний день ситуация выглядит так: несмотря на распоряжение вышестоящего начальства, вы отказались оказывать платную услугу, по сути, VIP-пациенту. Признаю, это ваше право. Вынужден вам сказать то, что другому бы не сказал: с господином Шевцовым я связан некоторыми обязательствами, – наконец признаётся Ветчинников. – Зная о его проблемах со спиной, я пообещал устроить его в вашу действительно непростую клинику.

Надо же! Этот тоже назвал нашу районную больницу клиникой. Видимо, оговорился. Пустячок, а приятно.

– Что будем делать, Александр Николаевич? Я достаточно разумный человек, чтобы понимать, невозможность вам приказывать, – заместитель председателя выжидательно смотрит на меня. – Более того, я знаю, что по заведённому у вас порядку, поскольку большинство платных пациентов идут именно к вам, решение об их госпитализации принимаете лично вы, а не Золотов. Поэтому я вас просто прошу…

Вспоминаю все разговоры про грядущую смену главного врача и готовящуюся здесь блатную кандидатуру. Вот если оказать ему сейчас услугу, о которой он просит, может, тогда по другому, более важному вопросу будет проще разговаривать? Как там в армии говорят? Просьба начальника – высшая форма приказа. Забавно…

– А вы можете гарантировать исполнение Шевцовым всех требований лечащих врачей? Если этого не будет, то лечиться ему просто бесполезно. Это можно будет делать и год, и два, и всё с одинаковым результатом. Объясните ему это вы, коль скоро он не захотел понять меня.

– Я с ним обязательно поговорю, – с явным облегчением и готовностью соглашается Ветчинников. – А когда он может заселиться?

– Вот с этого всё и начинается, – грустно усмехаюсь я. – Он ведь и вправду посчитал, что заселился в некий пансионат, и соответствующим образом себя вёл.

– Я оговорился, – кивает мой собеседник. – Конечно же, мой вопрос должен был прозвучать так: когда он может быть госпитализирован?

– Навскидку ответить не могу, поскольку мне надо посмотреть на состояние существующей очереди, – объясняю я, тем самым демонстрируя своё нежелание заниматься этим человеком прямо сейчас.

– Тогда я вас попрошу, – Ветчинников протягивает мне визитку, – когда определитесь, пожалуйста, позвоните мне, чтобы я мог это сообщить Шевцову.

Прощаемся нормальным крепким мужским рукопожатием.

* * *

Пока еду домой, подвожу итог состоявшейся встречи с высокопоставленным чиновником. Есть у меня такая привычка – обмозговывать и домысливать всё, сидя за рулём.

Интересная получилась беседа. Ожидаемого мной хамства не случилось, и это говорит в пользу Ветчинникова. Более того, он продемонстрировал умение сдерживать порывы своего раздражения и умение переговорщика. Надо признать, это благодаря ему наша беседа прошла вполне мирно, и я совсем не жалею, что пошёл навстречу и согласился повторно принять его протеже.

Странно другое: в разговоре никак не прозвучала грядущая смена руководства больницей. Ну ладно в разговоре, но, путешествуя по мозгам этого человека, я ни разу «не услышал» ни одной подобной мысли. Может, он просто, как сейчас говорят, не в теме? Тогда нашими делами может заниматься, например, зампредседателя по общим и кадровым вопросам, получивший из-за меня выговор. Кстати, этот кадровик некоторое время назад просунул к нам в хирургию своего знакомца. Причины такого его ходатайства я пока не понял, но, возможно, это хорошая зарплата у наших хирургов. В любом случае, нормальные отношения с одним из заместителей председателя мне явно не помешают.

Дома после ужина, позанимавшись со старшим сыном Серёжкой школьной математикой, которой он очень интересуется, захожу в комнату к Кириллу Сергеевичу, чтобы рассказать про свой визит в Облздрав.

Рассказываю подробно, правда, не касаюсь своего посещения мозгов чиновника и темы замены главврача.

– Считаю, Сашенька, ты правильно сделал, что включил заднюю, – задумчиво произносит Кирилл Сергеевич. – Получается, если просьбу этого чиновника ты пообещал удовлетворить, то, значит, он теперь в какой-то степени тебе обязан. Правда, расчёт этих людей по обязательствам такого рода полностью зависит от их порядочности. Мы с тобой уже сталкивались с ситуацией, когда за добро нам с тобой платили злом. Давай думать, что человеческая неблагодарность проявляется в единичных случаях.

– Я тоже хочу так думать, но пока ещё не знаю, что буду просить у Ветчинникова взамен, – и усмехаюсь. – Уверен, такие возможности нельзя тратить на что-то не особо обязательное. Надо просто дождаться случая.

– Возможно, к нему можно будет обратиться в вопросе твоего назначения на должность главного врача, чтобы они там, в Облздраве, не долго тянули с приказом, – предполагает Кирилл Сергеевич.

М-да… Поскольку он не в курсе подготовки на его должность блатника, у него и мысли соответствующие. Жаль, я пока не могу рассказать ему про истинное положение вещей.

– Что ж, это вариант, – соглашаюсь я, понимая, что на сегодня мои уста запечатаны заботой о его здоровье. – Посмотрим, как будут разворачиваться события.

В любом случае, пока шашкой махать рано. Сначала следует дождаться, как я сказал Григорьеву, каких-то шагов от Облздрава.

– Слушай, я всё хочу тебя спросить, ты рассказывал мне про свою непроизвольную диагностику онкологии у нашего чистоозёрского священника. Как он? Обращался? Или он сам куда-то ездил, чтобы удостовериться? – меняет тему Кирилл Сергеевич.

– Понятия не имею. Я тогда ему всё сказал, он не поверил и фактически послал меня подальше, – напоминаю я. – Если бы отец Серафим ко мне подошёл, я бы непременно устроил его в университет на обследование, но он шарахается от меня, как чёрт от ладана. Не могу же я силой его тащить!

Сказав это, сразу вспоминаю про своё умение дистанционно приказывать людям сделать то, что мне нужно. Поэтому в подтверждение уже обсуждавшейся темы: это ещё один способ применения моих способностей для излечения страждущих. Может быть, Ванька всё-таки прав и надо применить своё умение?

– Попробуй всё же его уговорить. Вдруг сумеешь? Это же жизнь человека!

– Ладно, я подумаю, что и как можно сделать.

Собственно, я и не собирался пускать такое дело на самотёк, ведь действительно речь идёт о жизни человека. Пока этот, с моей точки зрения, совсем не умный человек вы… делывается, опухоль растёт, а по мере её роста будущая операция становится всё более сложной. Это я, как хирург, знаю. В общем, надо будет что-то придумать, чтобы всё же его отправить на обследование в университет к онкологам.

* * *

В первой половине дня после своей плановой операции, как и обещал, посмотрел очередь к нам на госпитализацию. Определился с началом второго прибытия Шевцова к нам на поправку его спины. Это случится где-то недели через три. Сразу позвонил Ветчинникову и сообщил предполагаемую дату. Не знаю, может быть, он не до конца был уверен в отработке данного мной обещания, но благодарил очень тепло.

Сегодня четверг. Кирилла Сергеевича домой отвозит служебная машина, поэтому после вечернего приёма я решаю немного задержаться, чтобы перед работой в нашей «однушке» над статьёй полистать книги, хранящиеся здесь, у меня в кабинете.

В дверь раздаётся стук. Неужели кто-то ещё собрался? Если так, то надо будет принять, хоть моё время уже закончилось. Не отказываю я пациентам!

– Войдите!

Дверь открывается и появляется… отец Серафим!

Пока я не понимаю, он внял моему предложению продолжить неприятный разговор в более удобном для этого месте или, услышав от меня свой очень плохой диагноз, в конце концов решил поговорить на эту тему?

Гость, не здороваясь, заходит в кабинет и без приглашения, практически по-хозяйски, садится у моего стола. М-да… Посмотрев на выражение его лица, даже без чтения мыслей прихожу к выводу, что он пришёл сюда не за медицинской помощью.

– Вы по поводу вашего диагноза? – на всякий случай спрашиваю я.

– Нет, я пришёл сюда не как пациент, – с оттенком гордости произносит батюшка. – Упаси меня, Боже, стать вашим пациентом. Я не верю словам, сказанным вами про рак, ведь никакого обследования вы не проводили. Вы правильно сказали, что храм не место для таких разговоров, какой произошёл у нас, когда вы туда приходили. Сегодня я пришёл к вам, господин Елизов, как назначенный пастырь здешнего прихода, чтобы поговорить о вашей деятельности в Чистых Озёрах. Находясь в своём качестве, я серьёзно обеспокоен нездоровой популярностью, которую вы и ваш брат имеете в посёлке. Эта популярность является следствием ваших богопротивных действий.

Вот дурак, прости, Господи! Речь идёт о его жизни, а он тут сидит и выкобенивается. Ладно, пока поговорим, а там, может быть, мне удастся привести его в чувство.

– Почему, с вашей точки зрения, излечение страждущих является богопротивным деянием? Ну хорошо, вам не жалко себя, но другие-то люди здесь при чём? – задавая свои вопросы, я тщательно стараюсь скрыть усмешку.

– Вы занимаетесь бесовством, – как припечатывает батюшка. – Ваши воздействия на пациентов, пусть даже они и приносят им избавление от болезней, из-за невозможности объяснить их с точки зрения науки – это проявление дьявольской силы.

– Интересное толкование, – уже неприкрыто усмехаюсь я. – То есть всё, ещё не до конца изученное, для вас является, по сути, дьявольщиной. Такие явления действительно всегда пугают, но когда познание выходит на новый уровень и находится научное подтверждение, что всё вполне материально, предыдущие страхи оказываются обычным мракобесием. Церковь в своей истории многие из достижений науки объявляла бесовством. И железную дорогу, и электричество… А потом, когда приводились научные доказательства, весьма неуклюже отползала. Почему неуклюже? Потому что, насколько мне известно, эта организация ни разу своих ошибок не признавала.

– Вы богохульствуете! – с негодованием восклицает мой оппонент. – Истинна церковь Господа нашего!

– Мне кажется, отец Серафим, не стоит смешивать религию, веру и церковь, – сказав это, я внимательно смотрю ему в глаза. – Это всё разные понятия. Вам об этом должны были рассказывать, когда учили. Религия – это философия, то есть наука. Церковь – это организация, исполняющая обряды, а вера – это состояние души человека, который не может по каким-то причинам постичь религиозную философию.

Похоже, сказав последние фразы, я сделал ошибку и своими словами снова раздражил собеседника. Мне действительно кажется, что этот батюшка не отличается глубиной познаний, а значит, вести с ним глубокие беседы бесполезно.

– Господин Елизов, я не намерен вести с вами философских споров, – металл в голосе священника подтверждает моё предположение о его раздражении. – Я сюда пришёл потребовать от вас и вашего брата, чтобы вы покинули пределы моего прихода и более не творили здесь своих богопротивных деяний. Ваши воздействия на людей есть бесовщина, и, по крайней мере в моём приходе, вы должны свою деятельность прекратить.

– Не понял, кому и что я должен, – и снова усмехаюсь. – В моём представлении я должен только своим пациентам. Если вы сюда пришли лишь за тем, чтобы сказать то, что сказали, вы просто зря потратили своё время, кстати, и моё тоже. И вообще, не слишком ли много вы на себя берёте? Вы здесь без году неделя и уже пытаетесь установить свои порядки. Напомню вам: у нас государство светское и указания церкви не могут приниматься как обязательные к исполнению. Всё останется, как есть, и вам придётся с этим смириться. Ваше право в своих ежедневных проповедях поминать нас с братом недобрым словом, а мы тем не менее спокойно будем продолжать вести свою, уверен, богоугодную деятельность, как делаем это уже более десяти лет. Повторяю: вы человек у нас новый, и не следует приходить в чужой монастырь со своим уставом.

Отец Серафим опять смотрит на меня тяжёлым взглядом, в котором читается яростное неприятие складывающейся ситуации, ищет слова возражения, но не находит.

– И всё-таки давайте поговорим о вашем здоровье, – меняю я тему.

– Я не буду говорить с вами о своём здоровье! – он вскакивает, и мне кажется, что сейчас воскликнет: «Чур! Чур меня!»

– Сядьте! – прикрикиваю я. – Вы что, не понимаете, что речь идёт о вашей жизни? При таком заболевании можно сказать, счёт отпущенного вам срока идёт на дни, а вы тут… глупостями занимаетесь. Повторяю, вам необходимо срочно серьёзно обследоваться у онколога. Томографию мы можем вам сделать и здесь, но, думаю, этого будет недостаточно. Поэтому готов отправить вас на кафедру онкологии в медицинский университет для полного обследования.

– Я вам не верю! – по-прежнему стоя, выкрикивает он.

– Мне не интересно, верите вы мне или нет, но я настаиваю, чтобы вы обследовались у онкологов. Заодно таким образом меня проверите, – уже спокойно, почти ласковым тоном добавляю я.

– Я вам не верю! – с тупой упёртостью барана повторяет он, резко поворачивается и направляется к выходу.

* * *

– Чего задерживаешься? – ворчливо встречает меня Ванька в прихожей нашей квартиры.

– Сначала накорми добра молодца, напои, а потом уже и с вопросами приставай, – смеюсь я и иду в ванную мыть руки.

Так уж получается, что мы с братишкой, занятые своими делами, которых у каждого из нас очень много, даже пересекаясь в течение дня в больнице, чаще всего не можем спокойно поделиться какими-то значимыми для нас новостями и говорим только о профессиональных вещах. Поэтому не относящиеся к текущим событиям разговоры у нас всегда откладываются до четверга, когда для них появляется возможность, то есть вечером в нашей квартире за ужином. Это время является самым удобным, поскольку потом мы начинаем заниматься вместе или по отдельности разными научными делами.

Вот и к сегодняшней такой встрече набралось немало тем для обсуждения. Сейчас, как всегда, под очень вкусную еду я уже «доложил» братишке о своей работе в понедельник с пациенткой из Латвии и про отказ её сыновей проводить реабилитационные процедуры у нас, в Чистых Озёрах, в пользу их проведения в Риге.

– А как они там собираются это делать без биоэнергетической подпитки? – не понимает он, имея в виду, что процесс реабилитации после вправления позвонка является достаточно сложной процедурой, чтобы им мог заниматься непрофессионал.

– Видел бы ты гонор этих латышей! – грустно усмехаюсь я. – Они всё время своим поведением старались демонстрировать мне моё место знахаря-варвара и даже не допускали мысли остаться и сделать всё правильно здесь, у нас.

– Таким людям что-то объяснять бесполезно, – соглашается Ванька и замечает: – В результате отказа от наших процедур в конце концов может пострадать их мать.

– Я практически в этом уверен. К сожалению, потом они снова поедут в эту немецкую клинику и станут рассказывать небылицы о нашем некачественном лечении.

– Похоже, так и будет, – недовольно вздыхает Ванька. – А тут ещё эта история с Шевцовым, которую ты сам соорудил своими руками.

– В продолжение этой истории я вчера был в Облздраве у Ветчинникова. Помнишь, это тот зампредседателя, который нам Шевцова сосватал.

– Помню, конечно! – братишка явно оживляется. – Вываливай, чем закончилась ваша встреча. Все живы?

– Не волнуйся. В принципе, нормально поговорили, без словесного мордобоя. Даже немного подискутировали.

– А чем всё закончилось? – торопит Ванька.

– Сказав, что приказывать мне не может, он просто попросил всё-таки провести курс лечения этому неудобному пациенту. Даже не стал скрывать свою некоторую зависимость от этого человека. Я, в свою очередь, попросил провести беседу с Шевцовым, чтобы как-то привести его в чувство для дальнейшего лечения. Вот, собственно, и всё.

– Знаешь, может, это и правильно, – подумав, произносит братишка. – Хорошо, что вы с этим замом расстались мирно. Кто знает, вдруг он нам ещё пригодится?

– Честно говоря, я тоже так решил, но есть один момент… Я всё ждал, когда он хоть как-то скажет про грядущую смену главврача, но на эту тему не прозвучало ни слова. Скорее всего, этим вопросом занимается какой-то другой зам.

– Возможно, – соглашается Ванька, – но, считаю, иметь среди всей этой камарильи хоть одного человека, с которым можно говорить нормально, будет полезным. Поэтому я с тобой полностью согласен.

– Однако, Ванюха, это не последняя новость, – продолжаю я. – Есть ещё один случай, о котором я хочу тебе рассказать. Вообще эти четыре дня начиная с понедельника выдались богатыми на разные события.

– Ещё что-то случилось? – удивляется он и с некоторой ехидцей добавляет: – Только ты между разговорами не забывай про свои обязанности.

Всё ясно! Это намёк на то, что настал момент мне начать колдовать над джезвой.

…Кофе сварен, разлит по чашкам, и я рассказываю про обе свои встречи с отцом Серафимом, о наших с ним разговорах и о результате моей непроизвольной диагностики состояния его здоровья. Естественно, упоминаю про категорическое пожелание батюшки не видеть нас не только в чистоозёрской церкви, но и вообще в посёлке. Не забываю сказать и про угрозу меня проклясть. Ванька слушает подчёркнуто внимательно.

– Может, я нехорошо скажу, – после моего рассказа вздыхает братишка, – но восточная мудрость гласит: «Шакал воет, а караван идёт». Считаю, ты правильно сделал, что его вежливо послал. А вот насчёт его болезни надо что-то придумать, чтобы ты мог его доставить в университет. Но ты тоже хорош. Зачем тебе понадобилось провоцировать священнослужителя, да ещё и в церкви? Раздражённого человека в чём-то убеждать всегда труднее. Ты же сам это должен понимать.

– Не сдержался. Такого ярого неприятия всего исходящего от нас с тобой, я даже не мог себе представить. Видел бы ты эту баранью упёртость!

– Тебя отец Михаил разбаловал своей философской глубиной, и ты решил, что все священники такие же, – выносит приговор братишка и закуривает. – Надеюсь, этот батюшка всё же одумается и придёт к тебе, чтобы можно было его отправить на обследование к онкологам. Может, когда он получит подтверждение твоего диагноза, у него хоть что-то в голове встанет на нужное место, – с некоторым сомнением произносит Ванька, допивает кофе и командует: – Ну ладно, хватит разговоров! Я пошёл заниматься наукой, а за тобой мытьё посуды и отправка в холодильник остатков ужина.

Он гасит сигарету в пепельнице и скрывается в комнате.

– Есть, товарищ командир, – обречённо соглашаюсь я ему вслед.

Открыв пошире окно, тоже закуриваю и задумываюсь. Что же надо сделать, чтобы заставить упрямого батюшку обратиться к онкологам? Ведь помрёт же человек!

Мелькает мысль, заставляющая меня улыбнуться: может, обратиться к его церковным начальникам?

* * *

Посоветовавшись с Кириллом Сергеевичем о способе убеждения строптивого батюшки, у себя в кабинете лезу в Интернет и нахожу в районном центре адрес и телефон руководства епархией, к которой принадлежит церковь в нашем посёлке. Остаётся туда позвонить и напроситься на приём к, насколько я это понял, архимандриту, являющемуся для отца Серафима начальником. Сразу звонить не спешу, ведь сначала, чтобы не нарваться на отрицательный ответ, надо правильно сформулировать свою речь.

Решив для себя, что и как буду говорить, набираю номер и, представившись тому, кто поднял трубку, прошу помочь мне с приёмом у высокопоставленного архиерея. Дальше начинаю удивляться. Мужской голос на том конце линии с некоторым лукавством приветствует меня по имени и отчеству, хотя я назвался только по фамилии и должности, которую исполняю в больнице.

– Откуда вы меня знаете? – невольно вырывается у меня.

– Не каждый день такие люди, как доктор Елизов, балуют нас своим вниманием, – звучит с той же интонацией, но без прямого ответа на вопрос.

Говорящий со мной человек записывает меня на посещение архиерея подчеркнуто в удобное время и не спрашивая причину. Кроме того, следует объяснение, как найти в районном центре собор, где размещается руководство епархией. Такая предупредительность радует, поскольку мне становится ясно: моё имя по крайней мере для этих святых отцов не является пустым звуком.

– Думаю, его высокопреподобию архимандриту отцу Григорию будет интересно с вами поговорить, – звучит в заключение нашего разговора.

Очень кстати прозвучали слова «его высокопреподобию». Теперь я хотя бы знаю, как мне обращаться к архиерею, к которому собрался.

…Договорившись с Главным об отлучке, еду в районный центр. Нужное здание, а вернее, собор, в котором размещается глава епархии, нахожу быстро. Уже на месте мне выделяют сопровождающего, который ведёт меня по какому-то коридору.

Архимандрит принимает в небольшом, очень просто обставленном кабинете. Здесь я вижу лишь то, что нужно церковному чиновнику для повседневной работы. Передо мной пожилой благообразный человек с недлинной бородой, смотрящий на меня спокойно, но с явным интересом. Он протягивает руку, и я её пожимаю. Подсознательно сравниваю его с теми священнослужителями, с которыми мне в своей жизни приходилось общаться.

– Садитесь, Александр Николаевич, – хозяин кабинета делает приглашающий жест в сторону небольшого кресла. Сам он садится напротив, всё так же продолжая меня изучать. – Что вас привело ко мне?

Ощутив в себе некоторую скованность, какое-то время не могу начать разговор, но не испытываю никакого неудобства под ласковым взглядом серых глаз.

Наконец, заставив себя немного расслабиться, излагаю ему историю с заболеванием чистоозёрского батюшки. Способа диагностики не скрываю. Обращаю особое внимание на необходимость быстрого принятия решения о лечении. Наших разногласий со священником относительно моих методов лечения стараюсь не касаться. Незачем это.

– Гм… Отец Серафим не верит в вашу диагностику… – усмехается архимандрит.

– Я предлагал ему пройти обследование в медицинском университете и тем самым заодно меня проверить, но он отказался, – повторяю я и прошу: – Не могли бы вы, ваше высокопреподобие, как… начальник, обязать его срочно обследоваться? Онкология в поджелудочной железе развивается очень быстро и может стать неоперабельной.

– Мне понятно ваше беспокойство, – задумчиво поглаживая свою бороду, произносит мой собеседник. – Вы поступаете как настоящий целитель, которому небезразлична судьба пациента, пусть даже и создающего ему немалые проблемы.

Из сказанного делаю вывод, что войнушка, начатая нашим батюшкой, здесь в какой-то степени известна.

– Тем не менее отказ от обследования, а значит, и лечения – это выбор самого отца Серафима, – продолжает он. – Может, Господь считает, что земной путь конкретного человека должен быть прекращён. Как с этим быть? – архимандрит смотрит на меня с хитринкой, ждёт ответа.

Ого! Меня испытывают, втягивая в дискуссию.

– Тогда, если считать, что любая болезнь является Божьим наказанием, то моя профессия врача однозначно богопротивна, ведь я занимаюсь исцелением заболевших, а значит, иду против Божьего промысла. Ведь так? – я принимаю вызов.

– Думаю, это не так, – с улыбкой произносит оппонент, явно довольный моей реакцией. – Лечиться или не лечиться от напавшей болезни является выбором каждого человека. Уверен, Господь наш всемогущий не склонен решать всё и всегда за каждого из нас и оставляет нам свободу выбора в каждой ситуации. А вот ответственность за результат этого выбора должны нести мы сами. Да, собственно, вы, наверняка, это понимаете, – архимандрит, посмотрев на меня с добродушной улыбкой, продолжает: – Не могу не признать: вы достойно ответили на мою провокацию, но всё же как поступить с выбором отца Серафима?

– Считаю, если речь идёт о жизни человека, пусть даже в данном случае и неразумного, нельзя пускать всё на самотёк. Здесь никакого выбора быть не должно.

Святой отец снова усмехается.

– Приказать подчинённому поступить так, как считает нужным начальник, – дело недолгое, но хочется, чтобы человек сознательно осуществлял то или иное действие.

– Согласитесь, ваше высокопреподобие, что потраченное на убеждение время может стать критическим для результата лечения болезни.

– То есть вы выступаете за необходимость принуждения… – как бы про себя проговаривает мой собеседник.

– Не всегда и не везде. Но в ряде случаев надо, как в ситуации с несмышлёным ребёнком, просто приказать сделать так, как необходимо, не допуская возражений, иначе мы просто потеряем человека, – возможно, с излишней жёсткостью, заявляю я и сразу развиваю свою мысль: – Я – врач, а врач для сохранения жизни часто вынужден прописывать очень горькие лекарства, которые больному не нравятся. Однако это необходимость! Врач не может идти на поводу у пациента, иначе он его просто не вылечит.

– Я с вами не спорю, – с лёгкой улыбкой, напоминающей новую усмешку, произносит архимандрит. – Признаюсь, мне просто захотелось понять, что за человек известный доктор Елизов, которого многие побаиваются, но тем не менее стараются попасть на лечение именно к нему.

– Я очень жёсткий человек, когда речь идёт о здоровье и тем более о жизни моих пациентов. А пациентами я считаю практически всех, ведь любой человек сегодня здоров, а завтра может заболеть и попасть в мои руки.

Архимандрит какое-то время молчит, глядя перед собой.

– Не удивляйтесь, Александр Николаевич, что я так с вами разговариваю, – будто очнувшись, он начинает говорить. – Я знаю людей, которые прошли через ваши руки, и они отзываются о вас с огромной благодарностью и почтением. Правда, иногда жалуются, – в его взгляде вдруг проскакивает весёлая искорка, – именно на вашу жёсткость.

– Вы считаете, это плохо?

– Нет! – коротко отвечает отец Григорий и, подумав, повторяет: – Нет. Думаю, таким и должен быть настоящий целитель, – и вдруг спрашивает: – Вы воцерковлены?

– Честно говоря, я не знаю, – с некоторым смущением признаюсь я. – Но в Господа нашего верую. Часто с молитвой обращаюсь к Нему за помощью и поддержкой, особенно когда делаю в медицине что-то уж очень сложное. В далёком заполярном посёлке Булун, куда мне порой приходится летать в местную больницу для лечения особых случаев, у меня есть, если можно его так назвать, духовник. Это батюшка местной церкви отец Михаил. Я прихожу к нему каждый раз, когда туда прилетаю. Всегда обязательно исповедуюсь… Порой мы ведём с ним интересные беседы.

– Возможно, я вас удивлю своими словами, но я искренне считаю, что главное – искренне веровать, а все предписанные Уставом обряды и таинства – это уже вторично. Святые старцы-отшельники как-то без многого из такого обходились, а жили с верой и молитвой. Что поделать, но для многих служителей церкви нашей как раз обряд и таинства являются основным, а молитва, идущая от искренней веры, уходит на второй план. Именно это сужает их кругозор и сковывает свободу их мысли.

Последние слова я воспринимаю как намёк на его понимание, каким священником является отец Серафим.

– Что ж, Александр Николаевич, вашу просьбу я исполню прямо сегодня. От меня позвонят в Чистые Озёра и скажут всё, что нужно. Уверен, отец Серафим к вам придёт и согласится пройти обследование. Ну а дальше уже дело ваше как врача.

– Спасибо вам, ваше высокопреподобие! – искренне благодарю я, чувствуя некоторое облегчение. – Со своей стороны, я готов обеспечить ему и обследование в медицинском университете, и все последующие процедуры. Полагаю, на операцию его направят по месту жительства, а значит, её придётся делать мне.

– Это ваш дар вам сказал? – с лукавой улыбкой спрашивает архимандрит.

– Возможно и так, – чувствуя некоторое смущение, соглашаюсь я.

– Рад был с вами познакомиться и поговорить, – заканчивает святой отец нашу встречу и встаёт.

Встаю тоже.

– Буду искренне рад как-нибудь пообщаться с вами ещё. Не стесняйтесь и, если надо, приезжайте, – он троекратно меня крестит. – Благословляю вас, Александр Николаевич, на дела ваши праведные, – и, подумав, напутствует: – И всё-таки постарайтесь быть с вашими подопечными немного помягче.

* * *

Увы, в любом роде человеческой деятельности встречаются люди, не пригодные к делу, которым решили заняться. Сколько таких врачей, учителей, инженеров! А ведь они же лечат, учат, строят чего-то там… А уж если такой человек берётся врачевать душу человеческую, то это уже совсем беда. Архимандрит, с которым я только что беседовал, наверняка это прекрасно понимает.

Вернувшись к себе в больницу, сразу иду к Главному.

– Значит скоро жди этого священнослужителя к себе, – вздохнув, замечает Кирилл Сергеевич после моего рассказа. – Интересно, что он скажет, когда придёт?

– В любом случае, раз он болен, его надо лечить, – заключаю я.

– Полагаю, благодарности за исцеление мы с тобой от него не дождёмся. Впрочем, работаем мы не для этого, – и главврач машет рукой.

Честно говоря, я не думал, что указание «сверху» сработает так быстро. После завершения моего вечернего приёма слышу стук в дверь. На моё «Войдите!» она открывается, и появляется отец Серафим.

При его виде в голове всплывает картина из «Пиковой дамы», когда её призрак является Герману со словами: «Я пришла к тебе против воли, но мне велено…» От этого воспоминания и от подчёркнуто покорного вида батюшки давлю улыбку.

– Садитесь, отец Серафим, – приглашаю с максимальной доброжелательностью, указывая на стул у своего стола.

Он тяжело садится. Я не знаю, в каком тоне прозвучало указание из епархиального управления, но вид у него подавленный, хотя во взгляде читается прежнее неприятие.

Считаю правильным хоть немного объясниться.

– Отец Серафим, ситуация с вашим заболеванием слишком серьёзная, поэтому я сделал то, что сделал. Я готов завтра же с утра договориться в медицинском университете о вашем срочном обследовании и сам вас туда отвезти. Прошу подойти ко мне… – смотрю в свой еженедельник, – завтра к двенадцати часам. Сразу же поедем.

Повисает напряжённая пауза, и наконец батюшка с улыбочкой произносит:

– Что ж, указание архимандрита я выполню и готов пройти… независимое обследование, но только для того, чтобы доказать несостоятельность вашего так называемого диагностирования. Странно, что он пошёл у вас на поводу, – звучит уже по-прежнему безапелляционно. – Будет очень интересно посмотреть на вас, когда у меня ничего не найдут. Тогда получится, вы и его высокопреподобие ввели в заблуждение своими богопротивными… упражнениями. Я очень хочу послушать, что вы тогда скажете.

Вид у батюшки теперь насмешливо-самодовольный. Предвкушает своё торжество…

– Отец Серафим, я предлагаю сейчас прекратить разговор на эту тему, дождаться вашей завтрашней встречи со специалистами кафедры онкологии и получения от них объективного ответа, – говорю я примирительно. – От вас требуется только завтра прийти в назначенное время.

– Значит, завтра в двенадцать я буду у вас! – уже с сарказмом в голосе повторяет он, встаёт и идёт к выходу.

* * *

С утра успел позвонить заведующему кафедрой общей хирургии профессору Михаилу Михайловичу Шахлатому, одному из моих учителей, часто приглашающему меня вместе поработать у операционного стола, и попросил его договориться на кафедре онкологии о нашем с отцом Серафимом приезде. К сожалению, с тамошним новым заведующим у нас пока сугубо шапочные отношения, не позволяющие мне обращаться с подобными просьбами лично.

Я не мучаю себя вопросом, придёт ли строптивый батюшка для поездки в университет или нет. Уверен, придёт. Во-первых, не посмеет ослушаться распоряжения архимандрита, а во-вторых, думаю, его захватило желание доказать свою правоту и посрамить оппонента. В любом случае поездка будет правильным шагом с его стороны. Не сомневаюсь, университетские онкологи подтвердят мой диагноз, а значит, он всё же начнёт лечение, с которым надо спешить. Пока этот пациент не попал в надёжные руки, я не смогу обрести внутренний покой.

После утреннего обхода к двенадцати часам спускаюсь к себе в кабинет и запускаю кофемашину. Пообедать сегодня, скорее всего, не удастся, поэтому надо, чтобы пока хоть что-то провалилось в желудок.

В начале первого раздаётся стук в дверь и появляется отец Серафим.

– Я готов ехать, – с понятной мне усмешкой докладывает он.

– Едем! – командую я, быстро допиваю кофе, снимаю халат и надеваю куртку.

…Батюшка, бросив на меня очередной насмешливый взгляд, загружается на правое пассажирское сиденье моей машины и пристёгивается.

Едем молча.

– Уверен, вы напрасно беспокоили его высокопреподобие, да и мы напрасно теряем время, которое вы так не любите терять, – с уже знакомым сарказмом вдруг заявляет пассажир. – Не думаю, что в солидном медицинском учреждении поверят вашим предсказаниям.

– Я не гадалка, чтобы предсказывать! – сразу даю жёсткую отповедь. – При помощи своих способностей я могу диагностировать заболевания и пока ещё ни разу не ошибался. Кроме того, чтобы проверить мой диагноз, существуют современные способы сугубо традиционной диагностики. Меня в университете хорошо знают, поскольку я там и оперирую, и преподаю, поэтому, надеюсь, томографию вам сделают сразу.

– А если там моя онкология всё-таки не подтвердится, что вы будете делать? – снова в его тоне слышен сарказм.

– К сожалению, всё подтвердится, – вздыхаю я. – Вы такой не первый.

– Посмотрим… – немного подумав, неохотно произносит отец Серафим и добавляет: – Но всё равно все эти ваши способности не от Господа.

Однако клиент волнуется, иначе он бы не возвращался постоянно к этой теме.

Бросаю взгляд на насупившегося пассажира. Всё-таки интересно было бы провести с ним философскую дуэль!

– А вот я уверен, что всё, чем наделён человек от рождения, даровано Господом, – спокойно замечаю я, – а вот как использовать Его дары, зависит от нас самих, от того, с кем в душе мы живём. Если с Богом, то все свои способности применяем для блага, если же в душе человека Господа нет, то лукавый, конечно, не дремлет. Вы согласны со мной?

– Ваши способности не могут быть вам даны Господом, – упёрто повторяет отец Серафим. – При помощи таких искушений лукавый сбивает человека с толку и заставляет его впадать в грех.

– Но ведь грех – это, по сути, некие злокозненные действия или дурные помыслы. Так ведь? Неужели вы считаете, что лечение, то есть избавление от страданий с использованием моих способностей, может являться грехом? Уверен, Господь направляет меня и руководит мной как своим инструментом для спасения жизней чад своих. Когда я делаю какую-то очень сложную операцию, всегда обращаюсь к Нему за помощью. И я также уверен, это Он подсказывает мне правильные решения в особо трудных случаях. И вообще, я не могу себе представить, что Господь наш всемогущий позволил бы мне творить не богоугодные дела безнаказанно.

После сказанного жду ответа оппонента, но священник сосредоточенно молчит.

Я отлично понимаю: упрямый служитель культа до сих пор не может уложить в своей голове случившееся. Его представление об окружающем мире, основанное на узких церковных догмах, не позволяющих сделать шаг в сторону и посмотреть шире, а значит, признать существование ещё чего-то не познанного человечеством, мешает ему принять возникшее положение вещей. Да ещё это распоряжение архимандрита… Созданная им в своём сознании стройная, может быть, даже монохромная картина окружающей жизни сейчас рушится. Неужели этот человек ещё не понял, что ему может стоить жизни демонстрация, как он искренне считает, твёрдости в вере и, как следствие этого, отказ признать правоту некоего врача, пользующегося, с его точки зрения, бесовскими средствами?

– Я вообще не вижу смысла нам с вами спорить, – говорю я примирительно. – Неужели вы до сих пор не понимаете, что для вас, как и для любого другого человека, существует альтернатива: либо после поставленного мной диагноза вы начинаете лечиться и стано́витесь здоровым, либо, считая всё, связанное со мной и моими методами, идущим от лукавого, отказываетесь от лечения и тогда исход будет соответствующим.

В ответ на свои слова слышу справа глубокий тяжёлый вздох.

* * *

Передав строптивого батюшку из рук в руки онкологам университета, сам иду на кафедру общей хирургии.

– Здорово, Сашка! – встаёт из-за стола Шахлатый, когда я вхожу в его кабинет.

Этот огромный человек был руководителем моих обеих диссертаций, и из-за весьма солидной разницы в возрасте – а ему уже почти семьдесят – он вполне имеет право так обращаться к своему многолетнему ученику, коим я являюсь.

Моя ладонь тонет в его пятерне. Когда мы вместе работаем в операционной, всегда поражаюсь, как эта большая рука совершает даже самые мелкие и точные движения.

– Здравствуйте, Михал Михалыч! Всё время сильно занят, поэтому никак не могу к вам попасть, – винюсь я.

– Да уж… Если бы не наши с тобой совместные операции, то и не виделись бы совсем, – ворчит он.

– Ну так вы же сами знаете, что я приезжаю в академию только на занятия со студентами и вот ещё на операции. Очень большая нагрузка в больнице. Всякое случается…

– Наслышан про твои подвиги, – с прежней ворчливостью перебивает меня Шахлатый. – Телевизор всё-таки иногда смотрю. Не устаю всем говорить, какие вы там у себя молодцы. Ты так вообще просто чудеса творишь!

– Не поймите меня превратно, но названное вами чудесами, наверно, этим и является, ведь, чего греха таить, мои способности, часто мне очень серьёзно помогают.

– Прекрати! Уж я-то знаю, чего ты на самом деле стоишь, – прерывает меня профессор. – Твоя интуиция и умение вовремя принять правильное решение много значат.

– Ну, это обычный опыт, – отмахиваюсь я.

– Ладно, это не та дискуссия, которую следует сейчас вести, – наконец решает он. – Ты мне скажи, чего это ты сам вашего попа́ сюда решил везти?

– Так он ехать не хотел! Не верит человек в мою диагностику и вообще считает, всё, что я умею и делаю, – это от дьявола.

– Дурак он, что ли?

– Похоже на то, но ведь всё равно его жизнь надо спасать.

– Естественно! Только получается, из-за его дурости, работая для него водителем, ты не успеваешь сделать чего-то более важного.

– Ну а что остаётся делать, – развожу я руками и сам меняю тему. – Михал Михалыч, как вы оцениваете мою новую статью? Меня очень интересует ваше мнение, ведь я в этот раз писал не как всегда по позвоночникам, а по нашей с вами теме.

– Да уж… – снова ворчит профессор и ехидно добавляет: – Все мы наконец дождались, что доктор Елизов всё-таки обратил внимание на то направление, которым занимается не меньше, чем всякими костями.

– Так всё-таки какова ваша оценка? – мягко выпытываю я.

– С моей точки зрения, всё очень толково и должно вызвать интерес в нашем сообществе. Правда, несколько суховато изложено. Ещё было бы хорошо, если бы ты выступил с докладом на эту тему на какой-нибудь конференции. Вообще интересно: на открытом сердце работаешь не часто, и получилось, что ты сумел посмотреть на существующие проблемы «не замыленным» взглядом, чуть ли не со стороны. Думаю, тебе надо чаще заниматься такими операциями и активнее копать это направление.

– Честно говоря, мне почему-то спокойнее оперировать такие вещи здесь, а не в Чистых Озёрах, – замечаю я. – Всё-таки тут научная кафедра.

– Чушь это всё! – восклицает Шахлатый даже с некоторым возмущением. – Твоя блестящая операция, о которой кудахтало телевидение, это подтверждает. Сам должен был бы давно понять: наукой можно заниматься везде. Ваш Золотов даже в заштатной больнице за Полярным кругом ею успешно занимался.

– Самое главное условие для занятий наукой – это наличие времени, а у меня его не так много, как бы мне этого хотелось, – со вздохом констатирую я. – А что ещё начнётся, когда мне придётся изменить свой статус? Вы же, возможно, слышали, что Кирилл Сергеевич собирается уходить с должности Главного и хочет, чтобы его заменил я.

– А чего ты хотел? Человеку уже семьдесят пять, и ему стало трудно. А насчёт твоей кандидатуры – так кому же ещё там командовать, как не тебе? И вообще, что ты стонешь? Посмотри, сколько поистине выдающихся учёных одновременно и работают по своей тематике, и руководят огромными организациями. А у тебя будет всего лишь больница, правда, теперь уже большая и известная.

Уже который раз этот добрый великан спокойно раскладывает мне по полочкам очевидные вещи, на которые я не удосужился обратить должного внимания.

– Я тебе уже когда-то говорил, что главное – организовать свой труд, – продолжает воспитывать меня профессор, – и действовать не с наскока, а планомерно. А ты всё хочешь как свободный художник…

Разговор прерывает звонок телефона на столе Шахлатого.

– Слушаю! Александр Николаевич? Здесь, у меня… – и он отдаёт мне трубку. – Тебя ищет заведующий онкологии.

– А как его зовут? – тихо спрашиваю я.

Ну не помню я имя и отчество этого профессора.

– Виталий Алексеевич.

– Слушаю, Виталий Алексеевич! Здравствуйте!

– Здравствуйте! Мы с вами, Александр Николаевич, почти не знакомы, но мне хотелось бы познакомиться поближе. Хотя я кое о чём из ваших талантов и наслышан, но полностью подтвердившийся при помощи компьютерной томографии поставленный вами предварительный диагноз меня просто поразил. Очень вас прошу, когда у вас будет достаточно времени, зайти ко мне для беседы.

– Хорошо, Виталий Алексеевич, согласен встретиться. Давайте обменяемся телефонами, чтобы можно было договориться. Пока скажите, вы этого пациента к себе берёте?

– На обследование и постановку окончательного диагноза берём. Все нужные бумаги он уже получил. Об остальном, я надеюсь, мы поговорим позже.

Скорее всего, чуда не случится и оперироваться батюшку они отправят к нам.

– Ну что? Как всегда – в точку? – спрашивает Михал Михалыч, когда я, забив в телефон номер завкафедрой онкологии, заканчиваю разговор.

– Угу, – я рассеяно киваю. – Знаете, каждый раз после подтверждения такого диагноза мне становится крайне неприятно, что я не ошибся.

* * *

Везу отца Серафима обратно в Чистые Озёра. Едем молча.

Собственно, говорить нам особо не о чем. Подтверждение поставленного мной диагноза он услышал из сугубо независимого источника, человек взрослый, а значит, должен сам думать, как теперь ему поступать, и я не хочу начинать неприятного для него разговора, тем более в данный момент в голове крутится беседа с Шахлатым. Из-за своего дара я являюсь хирургом очень широкого профиля, не боясь, берусь практически за всё, и мне всегда достаётся самое сложное. Может быть, настало время всё же определиться со специализацией? Хотя, работая в такой, как наша, районной больнице, до́лжно быть в полном смысле универсалом.

– Александр Николаевич, а вы с онкологами не разговаривали, перед тем как меня к ним отправить? – вдруг осторожно спрашивает мой пассажир.

– Нет, конечно! Как бы я с ними мог поговорить, когда у меня там нет знакомых, а о вашем приёме я договаривался через кафедру общей хирургии? – усмехаюсь я в ответ на его слова. – Если у вас есть ещё сомнения, то, как мне сказали, томограф всё показал.

Надо же! Он обратился ко мне не «господин Елизов», а назвал по имени и отчеству. Похоже, через осознание своей проблемы этот человек начал наконец что-то понимать.

– А что вам на кафедре сказали? – интересуюсь я.

– Говорят, вовремя вы меня привезли и поэтому велики шансы на полное выздоровление.

– Ну и слава богу, – машинально бормочу я, сосредоточенно глядя на дорогу. – Не волнуйтесь, там очень хорошие специалисты, которые не ошибаются. Жить будете. Согласитесь, это существенно.

– Существенным является то, что вы попутали меня на грех, который теперь мне придётся долго замаливать, – сухо произносит отец Серафим.

Сразу вспоминаю свою пациентку Нину Петровну, которой он наказал отмаливать грех за моё лечение. Судя по сейчас мной услышанному и по построению произнесённой фразы, ждать благодарности мне не приходится в любом случае, поскольку я в глазах этого человека, может, и не сам дьявол, а лишь бес, но, как он выразился, всё-таки его «попутал». Ну не дурак ли?

– Тогда ответственность за это деяние мне придётся разделить с его высокопреподобием архимандритом, – усмехаюсь я.

Я отлично понимаю: мой пассажир сейчас пребывает в растерянности, ведь его встреча с онкологами пошла не так, как она ему представлялась. Похоже, в данный момент он лихорадочно ищет психологическую опору. Прежде таковой была вера, как он её понимает, но, мне кажется, сейчас что-то в этом поколебалось.

– Повторю вам уже однажды мной сказанное. Я убеждён: всё в нашей жизни идёт от Господа нашего. То, что я вовремя разглядел вашу болезнь и с помощью вашего начальника заставил показаться специалистам, это тоже благодаря Его заботе о вас как о чаде своём. Мы, врачи, – всего лишь инструменты в Его руках, которыми Он врачует заболевшее из-за каких-то неверных поступков тело, – хочется ещё добавить «и душу», но в данный момент такого тонкого понятия я касаться не хочу.

– Но я же живу праведно! – вскидывается отец Серафим.

– Угу, – с новой усмешкой киваю я. – Только каждый вечер водочкой балуетесь.

– А откуда вы знаете? – звучит справа вопрос после паузы из-за явного шока.

Сколько раз я слышал такие вопросы! Откуда я знаю… Знаю потому, что я – доктор Елизов. Так всегда и отвечаю.

– Вы же с доктором Елизовым разговариваете! – с прежней сухостью проговариваю я, не считая нужным добавлять что-то ещё.

Какое-то время едем молча. Бросаю взгляд на священника. Сидит насупившийся и смотрит себе под ноги. Напрасно я намекнул на мою возможность его читать.

– И после такого признания в способности видеть события из чужой жизни вы будете говорите о дарах Господних? – вдруг откровенно насмешливо спрашивает он.

Ищу что возразить и… не нахожу. Сам виноват – реально подставился в нашей дискуссии. Надо выкручиваться.

– А почему вы считаете, что это не Господь наш всемогущий послал мне сигнал о причине вашего недуга?

Опять какое-то время молчим.

– Скажите, а ваш брат тоже может… диагностировать, как вы? – наконец поворачивается ко мне оппонент.

Интересно, он имеет в виду реальную диагностику или мои слова про его ежедневную выпивку?

– Ивану, к сожалению, такой способ недоступен, но он умеет в медицине многое другое и делает это иногда даже лучше, чем я.

– Один из моих прихожан говорил про вашего брата, что он… отличный специалист и с людьми ведёт себя очень кротко, а потому его обижать грех. Из этих слов я понял, что его любят и ему доверяют, – отец Серафим произносит эти слова с какой-то странной для меня сосредоточенностью, будто что-то в себе преодолевая, и вдруг делает неожиданный вывод: – Поэтому он страшнее вас.

– Иван действительно очень добрый человек, – я показательно игнорирую оценку Ваньки этим служителем культа.

– А вы? – звучит абсолютно неожиданный сейчас вопрос.

Уже в который раз, когда разговор заходит о братишке, люди нас сравнивают.

– Мне трудно себя оценивать, – я ухожу от прямого ответа. – Я человек, пытающийся быть справедливым, а потому вряд ли меня можно считать добрым всегда.

К счастью, мы подъезжаем к больнице и не вполне комфортный разговор надо сворачивать. На часах без четверти четыре. Быстро уложились.

– Отец Серафим, мы сейчас зайдём ко мне в кабинет, и я посмотрю, какие анализы вам назначили, – говорю я тоном, не допускающим возражений. – Определим, как я уже говорил, что можно сделать у нас, чтобы вам попусту не мотаться в город.

Бросив на меня странный взгляд, он выходит из машины и послушно идёт следом.

У себя за столом перебираю поданные мне бумаги и на некоторых пишу, в какой кабинет обратиться.

– Вот это – у нас. Расписание работы написано на каждой двери, – и подаю ему отмеченные направления. – Остальное – в университете, но там совсем немного остаётся. Если возникнут какие-то трудности, сразу обращайтесь ко мне. С вашим диагнозом надо спешить, надеюсь, вы это теперь понимаете. Вот и всё…

– Я понимаю, – рассеянно кивает он и, не поблагодарив, выходит из кабинета.

* * *

Доложив Главному о результате поездки с отцом Серафимом в университет, решаю, пока есть время до моего вечернего приёма, поднять ещё одну тему.

– Кирилл Сергеевич, Ванька защитился, может быть, ему можно отдать отделение неврологии? Я понимаю, из ВАКа документ придёт ещё не скоро, но уверен, что обязательно придёт.

Ловлю весёлый взгляд.

– Мысли сходятся не только у дураков, – хмыкает Главный. – Именно это я и хотел тебе предложить. Ваня давно созрел для такой работы, да и ваша с ним деятельность по позвоночникам, практически, на ту же тему. Короче, я – за! Только надо ещё проговорить со Светланой Сергеевной. Негоже обходить её в таком вопросе.

– Безусловно! Может, тогда сразу и пригласим её сюда?

И вот мы сидим в кабинете втроём. Идея уже сформулирована и аргументирована.

– Я считаю, необходимость дать Ване собственный кусок в нашей общей работе созрела не сегодня, а то он всё будто мальчик на побегушках, – бросив на меня осуждающий взгляд, соглашается Светлана Сергеевна. – Его квалификация соответствует такой должности уже давно, только вы, Александр Николаевич, всё чего-то тянете.

– Саша, так давай сразу сейчас и Ваню сюда позовём, – предлагает Кирилл Сергеевич. – Поговорим и сегодня прямо решим.

По телефону Ванька не ответил, поэтому иду его искать. Застаю в палате за массажем одному из наших пациентов. Как всегда, начинаю с интересом наблюдать. Люблю я смотреть, как братишка работает! Снова в голову приходит высказанная кем-то смешная мысль, что человек может бесконечно долго смотреть на три процесса – на огонь, течение воды и на то, как работает кто-то другой.

– У тебя ко мне какое-то дело? – не отрываясь от манипуляций, спрашивает Ванька.

– Закончишь – зайди к Главному.

– А что случилось?

– Мы там говорим по твоему вопросу. Про отделение!

– Сейчас закончу и приду.

Братишка появляется в кабинете минут через десять.

– По вашему зову прибыл! – шутливо докладывает он и садится.

– Ну что, Ванюша… – начинает Кирилл Сергеевич. – Мы тут посовещались и пришли к единому мнению: тебе надо возглавить отделение неврологии.

– Честно говоря, когда мы с Александром Николаевичем начали это обсуждать, мне стало немного страшно, – смущённо улыбается Ванька, – и я тогда сказал, что привык указания исполнять, а не раздавать, но потом, подумав, понял какие перспективы для работы, в том числе и научной, могут мне открыться. Ведь в моей специальности ещё столько неизученного и интересного! От перспектив просто дух захватывает.

– То есть ты, Ваня, хочешь стремиться к тому, чтобы наша неврология стала такой же привлекательной, как и хирургия? – с доброй улыбкой спрашивает Светлана Сергеевна. – Правда, благодаря вашим позвоночным делам, – при этих словах она бросает взгляд на меня, – неврологическое отделение уже сейчас достаточно популярно…

– Но это же все равно только часть огромного направления! – пылко перебивает её Ванька. – Я ведь давно читаю разную специальную литературу и, кажется, уже начал видеть больше и шире. Да и профессор Воронов в университете меня часто консультирует. И вообще, я тут подумал, что на существующие в отделении две вакансии надо взять молодых врачей и постараться их заинтересовать перспективами. Если это произойдёт, готов с ними вдумчиво работать и увлекать своими идеями. Естественно, буду привлекать специалистов и из других отделений для консультаций, ну и, конечно… Александра Николаевича.

– Смотрю, у тебя уже готова целая программа, – усмехаюсь я.

– У меня она существует только примерно, поэтому с тобой, извини, я пока её не обсуждал. Вот когда из намерений родится что-то стройное, буду готов предложить это на чей-то суд.

Последние слова были произнесены с неожиданной твёрдостью. Прекрасно, что идея возглавить отделение захватила братишку и он серьёзно готовится к такой работе.

– Я думаю, всё уже обсуждено и сформулировано, – подводит итог Кирилл Сергеевич. – Даю команду подготовить приказ.

– А с тебя причитается, – и толкаю Ваньку плечом.

* * *

Моё предположение относительно лечения отца Серафима подтвердилось полностью. Заведующий кафедрой онкологии университета позвонил мне и, извинившись, сообщил, что положить нашего пациента в свою клинику из-за большой очереди они не могут и отправляют его по месту жительства, то есть к нам. Правда, официального направления на госпитализацию мы пока ещё не видели. Хорошо хоть на кафедре согласились после операции взять к себе материалы на исследование. И на том спасибо.

Изучив в ординаторской хирургии планы операций своих коллег прихожу к выводу, что, к сожалению, при всей моей давней нелюбви разбираться с онкологическими больными, оперировать отца Серафима всё-таки придётся мне. Из тех, кто занимается лапароскопией, Алёшин отпросился на неделю для поездки в Тихвин к матери и из-за этого Новиков занят по уши, а Кушелев и некоторые другие коллеги пока только учатся проводить такие операции. Учитывая необходимость в данном случае торопиться, мы все вместе обсуждаем, кого и куда можно подвинуть прямо сейчас, чтобы была возможность госпитализировать местного батюшку. Определившись, даю команду Шитовой подготовить место для будущего пациента.

Отец Серафим входит ко мне в кабинет после четырёх, держа в руке пачку бумаг.

– Сказали подойти прямо к вам… – неуверенно докладывает он, садясь у моего стола. – Предупредили, что с операцией надо спешить.

– Надо, – подтверждаю я. – Госпитализируем мы вас прямо сегодня. Готовы?

– Ну а что делать… – он тяжко вздыхает. – Сейчас схожу домой, возьму всё необходимое и приду…

Вижу, человек окончательно смирился со своей участью.

– В приемном покое я предупрежу, а вы, когда туда придёте, сразу попросите позвать старшую медсестру Шитову Елену Михайловну.

Покивав в знак согласия, батюшка уходит.

Ну вот, кажется, я очередной раз насмешил Господа своими планами. Не хватало ещё, чтобы сейчас прозвучала какая-нибудь команда от Григорьева. Уж этого с его проблемой никуда подвинуть не удастся.

…Утром прохожу по коридору хирургического отделения. Перемещаюсь по больнице я быстро, и Ванька всегда зубоскалит, что за мной не клубится пыль только из-за постоянной везде чистоты.

– Александр Николаевич… – останавливает меня робкий оклик батюшки, сидящего на диванчике. Надо сказать, он странно смотрится в нашей фирменной пижаме.

– Здравствуйте, отец Серафим. Как вас устроили?

– Палата хорошая, соседи тоже…

– Ну вот и замечательно.

– Александр Николаевич, а кто мне будет делать операцию? – в его тоне я слышу неуверенность. – Тот молодой Юрий Сергеевич? Он утром приходил.

Палата, в которую поместили батюшку, находится в ведении Юры Кушелева, и ему я поручил подготовку пациента к операции.

– А что вас смущает? – спокойно спрашиваю я, понимая, что вопрос прозвучал не просто так.

– В палате мне сказали, вы – хирург… Божьей милостью и у вас золотые руки. Так и сказали!

– Не знаю, насколько золотые у меня руки, но я всегда стараюсь всё делать хорошо, – усмехаюсь я.

Во взгляде отца Серафима вижу напряжение. Видно, соседи по палате, как говорится, «накачали» его в мою пользу и он теперь хочет, чтобы его оперировал я. Надо успокаивать, поскольку паника пациента накануне операции мне совершенно не нужна.

– Не волнуйтесь. В любом случае вас буду оперировать я. Кушелев будет мне ассистировать, – посмотрев на лицо батюшки, можно понять, что такое настоящий отходняк. – Он вам сказал, что операция завтра?

– Да, я это уже знаю.

– Ну вот и будьте спокойны. Повторяю: всё будет хорошо.

Вот как случается! Когда речь всерьёз идет о самом дорогом – о жизни и становится страшно её потерять, забываются демонстрируемые прежде принципы. Не хочется иронизировать на эту тему, но верующие истинно за свою веру готовы идти даже на смерть.

Зову к себе в кабинет Юру, чтобы выяснить, как проведена подготовка пациента. Приходят вместе с Ванькой.

– Значит, завтра ты мне ассистируешь, – напоминаю я, выслушав обстоятельный доклад коллеги.

После того как один из наших хирургов, Валерий Алексеевич Новиков, которого я раньше старался чаще брать к себе в ассистенты, защитил свою кандидатскую, моё внимание сосредоточилось на Кушелеве, чему тот очень рад. Он давно ныл о своём желании больше работать в операционной рядом со мной.

– Ваня сказал, завтра не должно быть особых сложностей, – замечает Юра. – Там же всё только в самом начале.

– Тоже смотрел результаты томографий? – поворачиваюсь я к братишке.

– Руками я смотрел! Ну, как это обычно делается.