Читать книгу Маджонг - Алексей Никитин - Страница 1

–

Скользнув рукой по темно-коричневой лакированной поверхности стола, Толстый Барселона подхватил маленькие серо-желтые кубики с почти стершимися гранями.

Зеленый Фирштейн достал из коробки костяные кружки ветров и разложил иероглифами вниз. На оборотной стороне каждого кружка красным фломастером были выведены прописные: Е, S, W, N.

Они играли давно, но к иероглифам так и не привыкли.

Восточный ветер – Толстый Барселона – бросил кости: шесть.

– Ветер Бреши – Западный, – посчитав, объявил он и положил кости перед Зеленым Фирштейном.

Бросил Зеленый Фирштейн.

– Шесть. А у тебя сколько было? – переспросил он у Толстого Барселоны.

– Тоже шесть.

– Значит, двенадцать.

Зеленый Фирштейн отсчитал шесть камней от правого конца Стены и проделал в ней Брешь. Свободные камни легли на свои места.

– Начинаем с шестерок, вы заметили? – спросил наблюдательный Старик Качалов.

– Это пока, – успокоила его Сонечка. – А вот и официантка. И опять новенькая.

– Они тут часто меняются, – согласился Толстый Барселона. Он сплел пальцы рук у подбородка и повернул голову к официантке. – Нам четыре светлых пива, тарелку фисташек и пепельницу. Как обычно.

Официантка похлопала глазами, разглядывая выложенную на столе Стену, потом быстро кивнула и исчезла. Зеленый Фирштейн начал раздавать камни.

–

Маджонг попал к ним давно – лет пятнадцать назад, – и уже никто не мог сказать наверное, откуда он взялся. Сонечка смутно припоминала, что обклеенную потертой зеленоватой тканью картонную коробку с ручкой и двумя костяными застежками она купила на Сенном рынке, когда там еще можно было что-то купить. Камни были грязные, то есть жирные, и Сонечка уверяла всех, что даже постирала их порошком «Лотос» в своей старой посудомоечной машине. Собственно, только это она и могла сделать с бамбуковыми камнями, на которых красной, синей и зеленой красками были нанесены непонятные ей рисунки. В маджонг она тогда не играла, правил не знала, и уже год спустя сама не могла бы сказать, как попала пыльная коробка со стираными камнями на верхнюю полку в коридоре.

У Зеленого Фирштейна была своя версия. Хмуря брови и закатывая глаза, словно стараясь заглянуть в прошлое, он уверял, что коробку вместе с обручальным золотым кольцом, коллекцией европейских монет XIX века и долговой распиской частного предпринимателя Ma Цзян Чэна (свидетельство о регистрации УХ-98765, выдано Печерской районной в городе Киеве администрацией) на 800 долларов США приволок ему молодой киевский финансовый гений Эрик Троцкий примерно за неделю до того, как его зарезали на улице Гринченко, возле ресторана «Лестница». Фамилию Эрика Зеленый Фирштейн забыл, а может, и не знал никогда, потому что Эрика с шестого класса средней школы за склонность к неумеренной болтовне не по теме все звали Троцким. Если честно, то кличка Троцкий по этой же причине неплохо подошла бы и самому Зеленому Фирштейну. Он говорил, что Эрик одолжил у него на три месяца тысячу долларов под десять процентов ежемесячно, но вернуть не смог и взамен отдал все перечисленное выше. Может, так оно и было, а может, Зеленый Фирштейн, как обычно, соврал. Откуда, если подумать, в девяносто первом году у Фирштейна могла взяться тысяча долларов? У него и сейчас, когда долларов в Киеве – хоть витрины обклеивай, этой тысячи нет, а тогда ему и подавно взять ее было негде. Точно, соврал.

Толстый Барселона, напротив, ничего не выдумывал, и если заходил разговор об истории их маджонга, рассказывал честно, что коробка среди бела дня просто свалилась ему на голову. Но убила не его, а его бабушку. И хоть это было не совсем правдой, с ним никто не спорил.

Когда-то все они жили в одной коммуналке – большой светлой квартире с окнами на юг и на восток. У каждого была своя комната, а кухня, сортир с ванной, прихожая и недлинный, но извилистый коридор с неровным полом и бесчисленными полками по стенам – общими. Вот с одной из верхних полок в самом центре коридора маджонг и свалился на голову Толстому Барселоне, когда тот пытался достать плетеную корзинку со старыми тряпками, дверными ручками, крючками и оконными шпингалетами. Свалился не только маджонг, но и плетеная корзинка и две стеклянные банки, и сам Барселона не устоял на колченогой стремянке, хорошо хоть стоял не высоко. На грохот, который раздался, когда все это посыпалось на дощатый пол коридора, а потом брызнуло осколками в разные стороны, повыскакивали из своих комнат все, кто был дома. Даже бабушка Барселоны. Ее, кроме самого Толстого Барселоны, никто не видел лет десять и живой больше никогда не увидел, потому что на следующий день она померла. Вряд ли на нее так подействовал вид сидящего на полу коридора и яростно матерящегося внука с маджонгом в руках. Просто бабушке пришло время помирать. А всем им вскоре пришло время продать квартиру с окнами на юг и восток и получить за нее хорошие деньги. На эти хорошие деньги они купили паршивые двухомнатные жилища на Троещине, Воскресенке, Теремках и Борщаговке и разъехались, чтобы жить новой и светлой жизнью с окнами на разные стороны света.

Все, кому приходилось продавать одну квартиру, чтобы купить другую, знают, какой это головняк и геморрой. Просмотры, задаток, нотариус, договор, опять просмотры, другой задаток, другой нотариус и другой договор; ремонт, рабочие, сроки, скандалы с покупателем и продавцом, наконец, переезд в квартиру с недоделанным ремонтом, закончить который не удастся уже никогда.

У них к этому списку добавился еще один пункт – маджонг.

После исторического полета Барселоны со стремянки Зеленый Фирштейн и Сонечка взялись выяснять, кому же принадлежит коробка со стираными фишками, Толстый Барселона хоронил бабушку, а Старик Качалов опрашивал друзей и знакомых. Старик Качалов был настойчив и дотошен, и уже на девятый день, когда Толстый Барселона выставил водку и к ней что бог послал, чтобы помянуть бабушку, в квартире появилась ксерокопированная французская брошюрка с правилами игры в маджонг.

Что они там перевели с французского, который знали очень приблизительно, и какие правила установили для себя, выпив водки за помин бабушкиной души, об этом нам известно мало, да оно и неважно. Сотни миллионов людей, собравшись в компании по четыре, на всех континентах, включая, надо думать, и Антарктиду, часами выполняют последовательности движений, которые называют игрой в маджонг. Это разные последовательности отдаленно похожих движений, а все, что их объединяет, – набор из 144 камней и слово «маджонг», которое на разных языках тоже звучит и пишется по-разному. Поэтому нет никаких оснований говорить, что они играли в неправильный маджонг, главное, что правила были и игроки их признавали. Поэтому они решили, что могут не забивать себе голову пустяками.

Полгода, пока шли переговоры с покупателями их общей квартиры и продавцами их будущих жилищ на Троещине, Воскресенке, Теремках и Борщаговке, пока подписывались договоры и из рук в руки передавались задатки, этими договорами совсем не оговоренные, пока шли ремонты и даже когда начались переезды, они собирались по вечерам у Толстого Барселоны в комнате и за маджонгом обсуждали дела. Они давали друг другу советы, жаловались на рабочих, делились опытом и адресами магазинов, в которых можно взять шпаклевку и обои подешевле, и перекладывали палочки с точками из общей кучи в кучки поменьше. Кстати, палочки – единственное, чего не хватало в коробке, свалившей Барселону с колченогой стремянки в коридоре коммуналки. Все сто сорок четыре камня: бамбуки, круги, иероглифы, ветры и драконы были на месте, на месте были цветы и сезоны, костяные кружки с названиями ветров и серо-желтые кости с почти стершимися гранями тоже никуда не делись, а палочек для счета в коробке почему-то не было. Эти палочки несколько дней спустя, еще до появления копии брошюры с правилами, раздобыл Старик Качалов. Он зашел в канцелярский магазин и купил обычные пластмассовые палочки, с помощью которых учат считать первоклассников. Палочки подошли.

Последний раз в своей старой квартире они играли на ящике, куда рабочие, нанятые новым владельцем, сложили шпатели, ножи, рукавицы, ведерки, куски наждачной бумаги и прочий нужный, но недорогой инвентарь, который если и сопрут, то жалко будет, но не до смерти.

Откладывать дальше было некуда, надо было решать, кто же заберет маджонг. Старик Качалов предложил сыграть на маджонг – пусть достанется победителю. Его поддержала Сонечка, но Зеленый Фирштейн, который выигрывал реже других, начал кричать, что выигрыш – дело случая и почему он, фактический владелец коробки, получивший ее от Троцкого в счет долга, вообще должен участвовать в этом балагане. Зеленый Фирштейн очень нервничал и давно уже покойного Эрика называл то Эдиком, то вообще Игорем, порывался немедленно ехать к себе на выселки за долговой распиской от частного предпринимателя, этнического китайца Ma Цзян Чэна, которую получил когда-то вместе с маджонгом, чтобы доказать всем неоспоримость своих прав. Когда Зеленый откричал положенное и никуда не поехал, Сонечка напомнила всем, что это она стирала камни порошком «Лотос» в своей посудомоечной машине, когда Троцкий был еще жив и здоров и преотлично занимался мелким, но оттого не менее темным бизнесом. Старик Качалов подумал, что уж палочки для счета и истрепавшаяся за годы пользования копия брошюры с правилами точно принадлежат ему, но придумать, как приспособить их к делу, если маджонга у него не будет, не смог и поэтому первым поддержал идею Толстого Барселоны.

Барселона предложил собираться и играть раз в неделю. Победитель, кроме выигранных копеек, получает маджонг. Как кубок или переходящее красное знамя, до следующей игры.

Это всех устроило.

Оставалось определить место. С Троещины до Теремков путь неблизкий, с Борщаговки до Воскресенки тоже. Они нашли в куче старья, оставленного на разграбление строителям, рваную карту Киева с отпечатком рифленой подошвы на легенде. Это была не очень точная карта, на ней не хватало многих улиц, но в дело она годилась. Они соединили жирными линиями Теремки с Троещиной, а Борщаговку – с Воскресенкой и попытались определить координаты места пересечения этих линий. Вышло, что линии пересеклись как раз там, где они в этот момент расчерчивали карту, – на их доме.

Собрав маджонг и оставив карту строителям, они спустились в подвал, над которым висело «Ольжин двир». И с тех пор играли только там.

Если кто-то еще не бывал в «Ольжином» – лучше туда и не ходить. В «Ольжином» нет ничего стоящего внимания просвещенного человека – кабак кабаком. Но если уж вы неосмотрительно сунулись в этот подвал с прокуренными до фундамента толстыми кирпичными стенами, которые снизу отделаны подморенной вагонкой, а поверху обклеены банкнотами разных стран и народов, географическими картами и, как охотничьими трофеями, увешаны автомобильными номерами, то, пожалуй, не удержитесь и вернетесь в «Ольжин» еще не раз. Отчего так? Кто его знает. В былые времена здесь кормили салатом «Холестеринчик», а жизнерадостные девы бодро разносили пиво, не утомляя посетителей долгим ожиданием, но, напротив, радуя благосклонными улыбками. Однако те времена миновали, прежние девы куда-то делись, должно быть, улетели в теплые края, а новые оказались ленивы и нерасторопны. «Холестеринчик» в «Ольжином» делать разучились, хотя, казалось бы, – чего уж проще? Хозяева уволили и новых дев, а после и тех, которые пришли им на смену. Но лучше не стало. Что и говорить, испортился «Ольжин». Однако знают об этом только те, кто помнит прежние времена и кому есть с чем сравнивать, а тем, кому сравнивать не с чем, и так годится.

–

Когда официантка принесла пиво и фисташки, камни были уже розданы и рассортированы игроками. Сонечка отложила в сторону сезон Весну, вместо которого Зеленый Фирштейн тут же выдал ей двойку бамбуков, а Старику Качалову вместо цветка бамбука досталась двойка кругов.

«Интересно, – подумал Качалов, зажав пальцами новый камень. – Какая необычная настойчивость. Вместо Чжу, обозначающей письменность и рисование, я получил Сун, которая обозначает почти то же».

Других двоек кругов у Старика Качалова не было. Сам по себе этот камень большой ценности не представлял: если удастся собрать панг – это всего два очка, если конг – четыре, то есть в любом случае немного. Но все же Старик Качалов решил камень пока не выбрасывать и посмотреть, как пойдет игра.

Они разобрали бокалы с пивом, освободили место для блюда с фисташками и пепельницы, сказали официантке «спасибо» и отпустили ее с миром. После чего Толстый Барселона сделал первый ход.

Барселона всегда играл неторопливо… Нет уж, скажем честно: он играл ужасно медленно, часто задумывался о каких-то вещах, к игре отношения не имевших, потом спохватывался, оглядывал всех и интересовался, чей ход. Ему хором объясняли, что ход, как обычно, того, кто спрашивает. Тогда Барселона брал камень из Стены, какое-то время крутил его в руках, ставил в общий ряд, медленно выбирал ненужный камень и громко объявлял, что сносит семь круглых дырок от бублика, или три длинные бамбуковые палки. Ему казалось, что так забавно. Только после этого ненужный камень торжественно выкладывался на стол.

Сонечка, наоборот, играла внимательно. Но на то, чтобы запомнить китайское название каждого камня, ее тоже не хватало; снося, она объявляла: пять тяо или семь ван. Кроме нее только Старик Качалов помнил, что тяо – это бамбуки, а ван – иероглифы. Зеленый Фирштейн одно время даже злился на нее за этот выпендреж. Сам он, выкладывая ненужный камень, обычно ничего не говорил или болтал на отвлеченные темы. Зеленый Фирштейн вообще играл неряшливо, часто норовил взять камень без очереди, объявлял маджонг, когда маджонга у него не было, и скандалил, если кто-то не ленился напомнить ему, что за объявленный, но несыгранный маджонг в приличных домах штрафуют.

Обычно они собирались по субботам. Приезжали в обед и оставались в «Ольжином» до позднего вечера, до самого закрытия. Играли один гейм из четырех кругов. Ровно шестнадцать игр. Ставку раз установили и никогда ее не меняли – по копейке очко, поэтому даже самые крупные выигрыши редко переваливали за сто гривен. Толстый Барселона выпивал за круг бокал пива, Старик Качалов и Зеленый Фирштейн – по бокалу за два круга, Сонечка – один за игру.

За маджонгом они болтали обо всем: о политике, погоде, новых официантках в «Ольжином», оценивали процент фисташек с нераскрытой скорлупой, вываливали все слухи и сплетни об общих знакомых. В эти часы Зеленый Фирштейн переставал быть невыносимым занудой, Сонечка забывала о своей заносчивости, у Старика Качалова прорезалось живое остроумие, а Толстый Барселона оставался собой и этим был хорош.

Барселона снес семерку бамбуков, Сонечка – шестерку дотов, которые они называли кругами, Зеленый Фирштейн тоже избавился от шести кругов, Старик Качалов выложил камень Фан – пять иероглифов. Из игравших только он, собирая комбинации, брал в расчет не одну лишь ценность возможных конгов и пангов, но еще и символическое значение камней. Эта особенность его игры сбивала остальных с толку: сложно понять, что в голове у человека, который думает не так, как ты.

– С Севера прилетело пять иероглифов, – не отрывая взгляда от своих камней, проворчал Зеленый Фирштейн. – Наверное, у них оказалась недостаточно чистой символическая родословная.

– Не вписались, – не то согласился, не то возразил Старик Качалов. – Можешь взять себе.

– Не вписываются, – в тон ему ответил Зеленый Фирштейн. – Что хоть значат?

– Нет бы взять и выучить – столько лет уже играем. Фан, пять символов, обозначает дом.

– Что ж тебе, дом не нужен? Соберешь конг домов, глядишь и обломится…

– Мракобесие пропагандируете, товарищ, – постучал пальцем по столу Толстый Барселона. – Чей, кстати, ход?

– Как обычно, – пожал плечами Зеленый Фирштейн, – того, кто спрашивает.

– Между прочим, место у нас для колдовских ритуалов самое подходящее, – глядя, как Барселона неспешно выбирает камень для сноса, заметила Сонечка. – При Ольге и Владимире тут сплошные капища были.

– Спасибо, просветила, – отозвался Фирштейн. – А то мы не в этом доме родились и ни о чем таком не догадывались.

– Но при Ольге и Владимире тут в маджонг не играли, – Барселона поднял взгляд на Фирштейна. – Сношу пять долгих зеленых бамбуков. Тут человеков жертвовали. Перуну и прочим там…

– Беру! – Старик Качалов подхватил снесенный камень. – Панг!

– Ну вот, – нервно дернул плечом Зеленый Фирштейн, – меня опять оставили без хода. Хоть ценное что-то взял?

– Лянь. Цветок лотоса. Начало новой жизни.

– Повезло кому-то, – заметила Сонечка, – наверное, курить бросил. Пить перестал… Короче, начал жить новой жизнью. А насчет того, что славянские волхвы, или кто там в этих капищах копался, не играли в маджонг, так это неважно. Главное – ритуал и место. Место и ритуал.

– То есть мы сейчас сидим и сочиняем себе судьбу? – переспросил Старик Качалов. – Шесть дотов.

– Кто, интересно, первым снес шесть кругов? – Зеленый Фирштейн ткнул пальцем в снесенный камень. – Кого я послушался? Третий камень в поносе. Уже был бы Панг. А так… Барселона, не спи! Твой ход!

– Сочиняем. Но не себе, – отозвалась Сонечка.

– А кому? – поинтересовался Старик Качалов, сортируя свои камни. Только что он взял из Стены еще одну двойку кругов в пару к той двойке, которую получил за цветок и едва не снес в начале игры.

– Кому-кому? – пожала плечами Сонечка. – Откуда мне знать?

– Шесть иероглифических символов, – объявил снос Толстый Барселона.

– Беру! – завопил Зеленый Фирштейн так, что высокий тип с пламенной шевелюрой, подходивший в другом конце зала к двери, ведущей в туалет, испуганно дернулся и сильно ударился головой о металлический кронштейн, на котором крепился телевизор. – Панг! Пошла игра.

– Что-то я всем сегодня панги раздаю, – покачал головой Толстый Барселона. – А сам сижу, как мышь зимой, на вашем капище поганском. Ни-че-го…

– Поплачь, поплачь, – похлопал его по плечу Зеленый Фирштейн. – Камень слезу любит. А кстати, – спросил он у Старика Качалова, – что значат мои шесть иероглифов?

– Есть разные толкования…

– Ну, конечно, – развел руками Зеленый Фирштейн, – как мне – так разные.

– …одно из самых распространенных, – продолжил Старик Качалов, глядя, как официант прикладывает лед к разбитому лбу нервного посетителя, – это опасность. Или несчастный случай.