Читать книгу Розовые очки обывателя - Алексей Радов - Страница 3

Загадка длилась не дольше вечности, слезы вели к злу, среди редких берез и высоких осин люди знали к кому пойти на поклон, чтобы переродиться, не все же трупы из преисподней, Лайон бросила ради всего святого ждать недолго и все уже на месте, точно приход попа на паперть, где нищие ждут пастилы, вера знает себе место в их иерархии ценностей, есть такая религия, индуизм, три перерождения и ты – на небе, плевать на пятьсот лет вместе, сотни уничтоженных вампиров, подобий, легковерных субъектов, если упала на тебе не тень, не сказать искомо равенство противоположностей, нашли друг дружку, взяли по четыре грамма кокса, отличный секс, но тяжело быть верной идеалу, поставив на себя вначале убиться от судорог горящего лапсердака, отличная тема взять врага после смерти, немного ядреного и лишку хватить спозаранку не хватит, резала глаза злом исподнего, она била по щекам, и она туда же, некстати жмурясь от обладания ею, морские пехотинцы трубили сбор, их не стали приглашать на общее собрание, вагон минометов заказали ко вторнику, в нем были четыре пушки и три базуки, это привлекает там где дают деньги, что не сделаешь ради третьего глаза, забить холст в мокасины, ногами гурт, хотела его съесть, дали вольную, Шмайсер – человек уверенный в завтра, бутерброды общего ланча, вкус икры в фасоли, трагедия интеракции в слове обещанном не станет чрезмерно твердой, словно пистолет у виска, выстрел точно в цель, человек падает, вспоминает что не сделал, а там одни деятели культуры, кто им человек – не сам сдался властям, сняли предохранитель с ужаренной гашетки, сбил прицел с ориентира, в нем было до семи пуль еще к пяти выпущенным, не ее человек, но три перерождения, и она же девочка на небе, похоже, хотя нет уверенности, ее даст смерть Вкуса, человек старается, с ним Топинамбур, где не встать грамотею болит душно воротник, старость зовет расстаться, овладеть листопадом, внове рапсодии и маринованный рапс прилипал, судьбой вникать в дифирамбы горизонта, естество променять на дружбу, юбки сально стягивали через голову, катер на водных крыльях рассекал акваторию, плыли по течению болваны, в них не было и капли любви, а причиндалы уключин гасили кустарно течение, жались по берегу илистому венгры, в них найти ураган с воронкой торнадо или Тамерлана потчевать сырниками, ждал успеха дорожный знак чтобы снизили скорость, но мысли били через край, вариантов было два: свернуть или бросить руль, прямо в ее любовника, на шею, драмой герметика, отличные окна благодаря рекламе, можно сняться с предохранителя и бить, бить, но камеры хуже камер, пристать не к кому, левее чем рука может достать икота на стене, там все угодники, и скоро начнется конец света, сочтемся в танце на сельском денс-холле, Лайон забудет взявшего на антураже сексуальности врага любовника, сама станет любовником, ярясь в чистом, но проиграв нектар, и все бывшие против союза против организации станут в ряд, сняв тяжелые цепи крестов, ботинки заправив носками, кладезь премудрости сбил накал в ступе множество тычинок, где пестик не более чем выстрел цветка, давшего жизнь сексу на планете, в иллюзорном негодовании презрев мерзость спасения другим, даже через религию, спасибо сексу, изобретение велосипеда и брызги совести на золотом море, трагедия драм постановки, словно гортензия излишне в вазе в коридоре, на подоконнике, где было столь приятно быть вместе, штукатурка подобная потолку, Топинамбур не найдет в воображении любовника, сексуально зевнет предвкушая сдачу поста фаворитам, они милы и яростно игривы, но не более чем злы в жестокости, их роман на расстоянии, барометр судьбы демонстрирует распад на батарею и заряд, а человек сдается, хотя его не просили быть ниже чем мрак ночной, заползший в ноздри и давший название ночи, ропот против произвола в отношении Лайон, при общем согласии стать ближе, чем думали, смотреть в позвоночник, ожидая воспоминания о расплате, где взять за грудки мириады, миллиарды, рой пчел на жалобе птичьего двора, стойло подойдет для двух кобыл, милы, арабские, знают команды, бьют челом о землю прося снизойти челобиты, им невдомек что гниет мясо на складе при средней цене и слабой покупательной способности.

Тамбурин пил свежий сок, его ждали приключения, город сов был заперт от произвола, а пристанище левкоя ждало мести за поздний час, все люди братья, многие сдаются на милость победителя, шмаляя по заставам огнеметами, хотя вместо сдачи оружия они ждут горести от погорельцев, что были за выстрелы, все принадлежит богатым, они владеют душами и телами под улюлюканье толпы, довольной поражением любого выскочки, прошло время Ивана, настало счастье без кочек на болоте в окружении трясины, тянущей на глубину, ждущую тьмы за сердцем под нескончаемый звон колоколов около правительственного квартала, встречи на час, чтобы приобрести защиту от нападения, разделение человека в прошлое и настоящее, ждут милости сумасшедшие в больнице чтобы быть признанными больными, оставляют на себе раны и порезы психологии, борятся с главным в зверином настоящем, ставить погоду или знать что означает время, к чему это, когда можно апеллировать к третейскому судье, третируя доброту по самому высшему разряду, Тамбурин хотел встречи с Апролом больше чем священной фирмы корове на убой сальца, хотеть мнимого равновесия в кабинете под деревом алоэ, жаться на паперти, что происходит не каждый день, ведь молитвы о мести не дают сходить причаститься, шевелиться в районе шести часов под теплым стеганым клетчатым пледом одеяла, ставившего в укор желание найти немедленно пару, что называется партнера, вызвать на себя огонь и требовать сексуального противоречия в равновесии в ущерб бытующему мнению о доброте денежного мешка, приятно погладить, пробуя пачки с зелеными купюрами, красивыми и долговечными, а не давать взаймы напропалую, звенья пионеров шли по району, там стояли патрули граждан, они искали бутерброды с икрой, что украл Тамбурин в обстановке секретности при своих, оставив позади рога, дав взаймы по ключице на поиски интересного в счастье при игре в одно касание вроде салок пионеры не были слабыми, но щадили чувства Апрола – человека мудрого и признательного Тамбурину, что бы ни происходило данный член ячейки был против и выражал несогласие то легким наклоном головы, иначе вроде взмаха рукой, случилось небывалое, молодые напали с кличем, посвященным избиению людей в трамвае, там не было и шанса выйти, барракуда кусала за пятки в бассейне с осетрами, почему производство столько стоит, все это мясо что ест человек и зачастую животные, даже рыба – и та находит себе место рядом с гневом – в одном городе то измены, то верность, в другом все одному, кто не справился, что решает главный, тот пройдоха и не перерождается, отправляясь к черту видимо, страшнее звучит к сатане, а в названном первым идут баталии, рассказы про былое, туда можно переродиться назад, если прожить свой срок, и полностью – последнюю жизнь вперед, это вполне реальные города на территории озабоченной завистью сверхдержавы, что ждет зла за недоимку и бесит озоном недостаточным после легкой июльской грозы, сама повестка отражает конкуренцию между городами, один растет, надеясь что перестанет расти другой, там нет и намека на контакт с иноземной разведкой и внеземной цивилизацией, вроде тех с Плутона, что прилетели на час, а остались навсегда, поддерживая баланс между белым перед камерой и сексом диктора, снявшего трусы в перерыве на рекламу для лучшей гипнабельности, для первого надо раздвоиться и отдать часть себя хорошему-плохому человеку, тут решают жители, простые россияне, но не правительство, обеспокоенное экономическим кризисом и низким интересом к хозяйству, стоит село, для перерождения во втором пойдет любой вид секса, это слово прочно ассоциируется с унижением у людей, выбравших своебразную хинаяну, где моление идолу приравнено к преклонению пред кумиром масс, взявшим на себя крыжовник в рупор гласности, это по сути одно место, просто люди там и такие, и такие, можно словить на сердце, или отразить в жир, что служит защитой другим, взять за мишку мускула, проставить туда образы секса, смирения и чистосердечной любви к истине, ставшей причиной популярности нанятого господина, в бричке ведущего отсчет одинаковым серым дням, когда начнется восстание были вопросы, но не было ни души на отсвете блеклого кирпича зданий, цвели жасмин и сирень, летали подозрительные птицы, но некому было взять за кнут и выпороть сорванцов, вроде означенных пионеров, нашедших талант первооткрывателя в своем сексе.

Жука вышел из барака, встретил Правила, они прошли обратно чтобы делать жирно, все были против, многим казалось, что жирно уже у стены, или рядом со столом, где сидел Саша, никто не говорил ему и слова, рядом плавали обреченные, им придется стать своими Пахану, где нет ни дождя, ни снега, идет одна луна, потом раннее утро, все в нелепых позах, многих не хватает, их вывели и дежурно пытали, но нет на это зла и робости спросить, когда звонят после пяти вечера или приходят с проверкой со столовой, и тут, некстати можно оставить себя в простынях, богато, но сами готовы сделать все, что угодно – здесь нет травы, данный предмет невидим, возможно потом быть тяжело вспоминать, что пришлось вынести бесстрашным мужчинам, когда пришел Атлет со своими стрелками, он ждал от людей счастья и корысти, но не встретил понимания на озабоченных приготовлением снадобья лицах, все было умеренно тяжело и игриво странно, висел над окном тюль, это портьера была излишней, зашедший снял с себя одежду, спросил где тут туалет, его не поняли, выпроводили, не дав и вздохнуть, бессонные ночи без шанса всем отрубиться, расслабление забрали вместо предмета разговора, стало не так чтобы летал жирик, но немного было тепла и света, Атлет вернулся с девушками, желая от них добиться взаимности через осуждение, но Правила был против абы чего, Лакей добился милости от руководства, аудиценции, взял с них три короба якобы для большого обмена, в результате не стало и человеческого тепла, юдоль простиралась за пределы барака, сколоченные намертво доски пропускали приятный дневной свет и надежду не тусклого фонаря, лежала скатерть с предметами торга, обмена, иногда кто-либо излишне прибитый жаловался на погоду, Лакей просил отпустить на побывку, но мешало чувство такта, указывал, кто дал, а кто нет, здесь не было вопроса, такой человек необходим, особенно без жестокости, и боится выявить гнев нарушителя, сам по себе человек хороший не стал бы перечить трём и бухте, выводили по одному, все знают Правила, но не все знают что должно сказать без скромности и самодовольства в том случае, отличным от иного, когда зовут врачи, но не стали им объяснять причину, возможно заболевание у всех общее, одного разобрали, провода, подобие мозга, бегают цифры, похож на еще одного, но не совсем, больше на того что был раньше, возможно ему ставили, или объяснять пять раз не дело серьезное, приходили от Атлета, захаживал Атлет, кто виноват, говорил, товарищ Сталин, в ответ шли междометия, ругань, избирательная нецензурщина, спасали правила, если ничего больше не было, некоторые боялись что их заберут, успешное предсказание, ключи на столе были у всех, на виду горели одни свечи, пряно тлел можжевельник, широкие штаны стали уже малы через двадцать пролетевших дней, Саша не знал который час долго, пока не заметил похожего, договорился о пропаже, стал выбирать выражения, это не было необходимо, когда уже их выведут и расстреляют, такие мысли гуляли, получилось исчезнуть за стены, пить молоко в тот же вечер, любить попавшуюся девушку, отвешивая добряком комплименты, жизнь не самый сахар в чистосердечном, избыточные переживания гнетут словно облака над бурным изломом рукава, где чистая от городского асфальта голубика, крупная точно клубника, бежать было приятно, еще веселее делать вид, что не те, за кого приняли вначале, сладкое томление работы, приятный начальник, прораб, знакомые, все могло быть по-другому, когда не стали бы называть по именам, всего раза три, пришли, вернули, хохот хорошего мужика, злоба, разочарование в верности стратегии, горизонты городского парка сомкнулись на проверку, юлить не было в моде, а отказ поменять правила был обруган, драка свалкой, ногами от хорошего, заставил признать, назвать Сталина, других руководителей, они договорятся за него, но через четыре часа всего после выломанных рук, пришлось сдать и тех, кто руководил смешной радостью, милым занятием вроде вышивания, никому не мешали, снова исчезнуть не получалось, одиноко грелась вышка, тихо плел под нос рассказ жене караульный, потом раздались выстрелы в воздухе, якобы пальба, напала армия, флот, танки, они испугались на презрение большинства, бросили на произвол судьбы, шепот бывает, перестали приставать, все вернулось на изначальный круг, даже костер жгли, приятный аромат мяса, мечты о вегетарианстве.

В продоле было тихо, сумрачно, пустынно, мерцал яркий свет, баландер нес бутылку коньяку с чем-то вроде каберне, в руках соседа по движению были выпуски свежих газет, все было отлично, кроме одного неприятного факта, Правила сбежал, в нем не могли сойтись ни свет и день, ни луна в окне, где решетка играла далеко не символическую роль, жало пчелы торчало из щеки, в глазах застыли трогательные слезиночки, всего ничего оставалось до этих мерзавцев, повернут пыльный робот, невидимый шмыг, они одно слово в гипнозе переходящем в транс, вечером вспомнят плохую тень, Правила будет не здесь в компании Лакея переходить полотно, чтобы запрыгнуть в товарный, на следующей станции пожалеть баландера со спутником, им влетит, люди слова и честь не роняли, взять и рассказать о весеннем урожае не позволяют этикет и вежливость, хотя несколько человек здоров покинули этот мир, стоны и плач, деревни перепуганные от яркого пламени, люди не хотели сдаваться, их больше волновало что делать с врагами, но все забыли остатки каши, когда их приговорили покинуть насиженные места, оставить детей новым родителям, в школах будут уроки пения, рисования, русский, а на проверку не более чем половина из бывших свидетелями бросит в костер книги, там про политику, что большевики воры и не хотят секса, белые бежали в задрипанных бричках, брюках нараспашку, забыв про свои экивоки, печально внимая своим руководителям, ждали их в красных углах, бесили от негодующего нетерпения к прощению лаской, некстати оставив в себе мрачное прошлое, сами не отсюда пришли китайцы, на лодках с изогнутыми носами пирог, где сидел на самодельном бушприте кормчий, многие слова стали в новинку, забыли избитые выражения удовольствия и поощрения, на день после бегства их поймали, но не смогли взять, история шагнула через рубеж вековой, бросая на амбразуру мечты бушлат в объятия Лакея в то время по ним пошел прицельный огонь, это подоспела кавалерия, на лошадях они нажимали на курки, один стреножил своего коня, часть людей отошла под навес, в них хотели разобраться сопровождающие господа, очень приятного вида, сами не отсюда, зачем пришли, что думали взять с собой, пригласить или ждать подмоги, когда на перья разлетаются пасхальные куличи в них не более чем один процент жира, а там ясные глаза людей показаны были, в них стоял ужас счастья и горечь, слово, ставшее своим у многих, зачем не стать собой в веренице потусторонних недель, шаловливо убивая огонек на сигарете, в котором не было и гроша себестоимости, вдруг раздались крики, и Лакей оглянулся на своей выстрел, упал, истекая приятного цвета кровью на новую горчичную рубаху, звезды будоражили его лоб, млечный путь тек медовым молоком, когда Лакей перерождался, Правила не стал разбираться, ждать и верить, где дни поменяют мрачную действительность на романтичный ужин, древо парило над головой зажженное пламенем, в нем стало не более чем десять процентов геометрии праздничной выпечки, она мешала сладости изюма, но сила не была досконально изучена в отношении планов на выходные, а многое можно пережить, пережидая грозу, стоимость не могла повыситься за несколько недель, хотя эта мера счисления была признана излишней, оставив знакомого на пороге приятной лужи, Правила хотел уже переждать здесь, словно это не он, а один из нападавших, но самый серьезный пример, что надумал, оставил неизгладимое впечатление в его мечтах, они требовали добавки, еще сиропа, сам по себе не стал бы и биться о человеческий потенциал, когда галстук сполз набок и вчерашний кавардак с покупками одежды вышел из поля зрения, на чем можно было ставить крест, так на возвращении в барак, где не все ждут с объятиями, многие отчетливо соберутся на бой, равный, но проигрышный, пули свистели над головой, одни из напавших не хотели зла, другие стремились забить в человека гвозди, точно он попал в жернова, где зерно славно обволакивает его тело, шипение сзади, появилась змея, нечто среднее между гадюкой и анакондой, укусила за потную пятку, оставив в ней след от зубов и возможно дав немного яда крови, что ее разгонит, пока Правила будет убегать и дюже ненавидеть лютый беспредел в их адрес, придут письма, что живы и все отлично, даже не станет тяжело дышать, хотя человек сам себе невидимка, не может без других исчезнуть с объятий на фото, все дружат, а там не самые дешевые портсигары в карманах, взять и продать, что даст пищу для новых свершений с преступными намерениями.