Читать книгу Тени Черного леса - Алексей Щербаков - Страница 4

6 июля 1945 года, Зенебург

– Слушай, может, закончим эту нашу самодеятельность? – спросил Оганес, прихлебывая чай. – Тут явно должны разбираться серьезные люди, которым это по службе положено.

– Это верно. Но только понимаешь… Вдруг эти люди крутятся где-то рядом. Уйдут – и с концами. Я же не предлагаю лезть искать тот самый объект. И даже знаю, кто нам поможет. Фрау Эрна. Что она не знает, я думаю, в этом городке не знает никто.

И ведь как накликали. Городская стукачка появилась сама, как из-под земли. На этот раз выражение было не скорбно-торжественным, а просто гордым – как у кошки, несущей в зубах мышь.

– Доброе утро, герр лейтенант. Я к вам. Вы ведь расследуете убийства?

Оба оно как! Тетка уже все знала. Впрочем, деревня есть деревня. Что наша, что немецкая. Копеляна фрау совершенно игнорировала. Что, в общем, понятно. В немецкой армии была иная иерархия, нежели в советской, – и офицер стоял неизмеримо выше какого-то там обер-фельдфебеля. Офицер – это была уже совсем иная каста. И перепрыгнуть через эту разделительную черту было весьма непросто. Это не в Красной Армии, где Мельников после трех месяцев курсов надел офицерские погоны. Немцы любят и понимают чины и звания. У них с этим строго.

– Доброе утро, фрау Эрна, – приветливо улыбнулся Мельников. При желании он умел быть чрезвычайно обаятельным. – Я как раз хотел расспросить вас об убитых.

Удивительно, но на этот раз фрау Эрна сделала нетерпеливый жест. Но противоречить не стала.

– Эти… Они работали в Черном лесу. Это секретный объект. Там вот, – фрау показала на восток. – Его строили пленные. А эти – эсэсы. Инженеры-строители. Они занимали там какие-то большие должности…

Вот вам и сверхсекретность! Простая стервозная тетка знает больше, чем бургомистр. А чем черт не шутит – может, она знает, и что там такое строили? Так и спросил. Фрау Эрна сделала еще более нетерпеливое движение. Да что с ней такое? Понос разобрал?

– Там возводили какие-то подземные сооружения. Но, герр лейтенант, я могу сообщить вам нечто гораздо более интересное. Я знаю, где скрываются люди, которые натворили безобразий вчера и ночью. Или, по крайней мере, скрывались.

Мельников аж поперхнулся чаем.

– И где?

Стукачка показала на юго-восток.

– Там есть домик лесничего. Последние несколько лет он пустует. Сегодня с утра на рынок приезжали фермеры.

Я слышала, дети говорили, что в этом домике кто-то живет.

– А где эти дети?

– Они, наверное, уже уехали. Но родителям они вряд ли скажут. Я слушала, как они об этом договаривались. Но если и скажут – крестьяне будут держать язык за зубами. Они и прежним властям никогда ничего не говорили. И вам не будут. Такой уж они народ…

Это точно. Как и белорусские. Лучше помалкивать – целее будешь. Честно говоря, партизанам сочувствовали далеко не все. Хотя бы потому, что где партизаны – там каратели, которые расправляются, не разбираясь, кто прав, кто виноват. Но крестьяне все равно молчали. Так, наверное, и здесь. Вот горожане – они из другого теста.

– Благодарю вас, фрау Эрна.

– Я только исполнила свой долг. Я всегда на стороне порядка и против тех, кто его нарушает.

С этими словами фрау Эрна гордо удалилась.

Вот ведь кремень тетка! И ведь ей и в самом деле ничего не надо. Ни денег, ни славы. Как говорят, она и у нацистов никогда ничего не просила. Чудо германской природы.

Но размышлять об особенностях немецкого национального характера времени не оставалось. Мельников кинулся к майору. Тот выслушал хмуро.

– Слушай, что-то много у нас войны пошло. Начальство, говорят, скоро будет. Пусть оно и решает. Но я доложу в Линк.

Майор позвонил, у него вытянулось лицо и он даже встал по стойке «смирно».

– Есть! – гаркнул он уставным голосом. – Ну и дела! Там на меня аж наорали. Говорят, примите срочно все меры. Желательно взять живыми, но если не удастся – уничтожить. Уйти они не должны! – Майор задумался и наконец распорядился: – Вот что. Бери десять человек из тех, кто вчера с тобой был, и дуй со всех ног к этой чертовой избушке лесника. Займите вокруг огневые точки. Ничего не предпринимайте. Я с остальными подойду вслед за тобой. Тогда посмотрим, что делать.

– Так точно! Разрешите выполнять?

– Валяй.

Через пять минут десять бойцов выстроились перед особняком.

– Товарищ старший сержант, возьмите меня! – подбежал Егоров.

– Отставить. Там могут и стрелять.

– Но…

– Кругом марш! Выполнять!

Только еще не хватало, чтобы пацан остался в этой Восточной Пруссии. Мельников знал, что более всего людей гибнет в первом бою. Или во втором. Нет уж. Пусть радуется, что ему воевать не довелось.

Отряд двинулся на юго-восток.

Отряд шел по довольно жидкому сосновому лесу, по узкой тропке. Мельников двигался впереди и внимательно смотрел на дорогу. Внезапно он поднял руку. Солдаты замерли, держа оружие наизготовку. Зверобой привел и внимательно осмотрел тропку там, где она проходила через сырое место.

– А ведь не зря гуляем. Несколько часов назад тут проходили двое. В подкованных австрийских ботинках[12]. Не грибы же они тут собирали. Внимание! Смотреть в оба!

Дальше шли уже гораздо осторожнее. Мельников выдвинулся еще дальше от основного отряда. Солдаты комендантского взвода в большинстве были артиллеристами. Хоть с ним сейчас шли лишь опытные фронтовики, все-таки это были не разведчики. А судя по тому, как неизвестный обращался со снайперской винтовкой, это был совсем не новичок. Получить пулю из чащи очень не хотелось. Поэтому Мельников внимательно оглядывал местность. Но пока ничего подозрительного не наблюдалось.

Впереди замаячил просвет. Знаком Зверобой дал команду оставаться на месте, а сам пополз вперед – и вскоре достиг опушки. Вот и домик лесника. Он стал посредине большой поляны, на противоположной стороне которой возвышался более серьезный лес, чем тот, в котором они сейчас находились.

Когда-то дом, видимо, был миленьким строением, но несколько лет жилище явно пустовало. Немцам было уже не до лесов. Мельников порадовался, что догадался прихватить у майора артиллерийский бинокль. Он не спеша стал осматривать дом. Возле двери что-то валялось. О! Ярко-красная бумажка от шоколада. Значит, там точно кто-то есть. И этот «кто-то» жрет армейский немецкий шоколад. Но дело-то выходило гнусное. Домик был кирпичный – и вокруг простиралась открытая местность. Такой не очень-то возьмешь. Мельников вернулся к своим:

– Значит, так, окружаем его со всех сторон. Потом посмотрим. Без команды – огонь не открывать!

Солдаты, перебегая между чахлыми сосенками, стали занимать удобные для обстрела места. Все шло как надо – и тут… Из домика раздалась автоматная очередь. Огонь вели из «MP-40». Откуда-то справа ответили. Мельников бросился туда.

– В чем дело?

Лежащий за кочкой усатый украинец Коваленко доложил:

– Они не нас засекли, они пацанов засекли. Вон там, в ельнике.

Что за пацаны? Мельников навел бинокль на островок из нескольких елок. Там и в самом деле сидели какие-то мальчишки. Что за черт? Ах, да. Наверное, это те самые, кто обнаружил, что в избушке кто-то живет. Мальчишки – они всюду одинаковы. Полезли поглядеть. Вот там, в доме, и заметили их наивные попытки прятаться…

Так все и было. Огонь шел по ельнику, где наших не сидело.

– Коваленко! Лупи по окну! Чтобы ни одна рожа не высунулась.

Солдат добросовестно стал выполнять приказание, а Мельников преодолел короткое открытое пространство и плюхнулся в ельник. Поверху прошло несколько пуль – но украинец дело свое знал. Высунуть нос тому, кто в доме, было сложно. Под одной из елок и в самом деле лежали двое пацанов лет восьми. Они, конечно, плохо представляли, что происходит, но – вот ведь поколение, выросшее в войну, – лежали смирно.

– Вниз! Туда! – заорал Мельников, указывая на небольшую яму.

Нет, все-таки немецкое воспитание имеет свои плюсы. Услышав лейтенантское рявканье, дети, как автоматы, полезли туда, куда он указал. А Мельников ударил длинной очередью по окну.

С другой стороны из дома стрелял еще один автомат. Ему отвечали наши из леса. В общем, шла довольно бестолковая перестрелка.

В ельник вломился Копелян и рухнул рядом.

– Что будем делать?

Вот в том-то и вопрос. Если у тех, в доме, есть мозги, зацепить их трудно. Но и им высунуть нос не легче. Три месяца назад Мельников попробовал бы пойти на штурм. Но… Оттуда стреляют. Он представил, что кому-то из родственников наших ребят завтра отправится похоронка. После Победы. Нет уж, лучше пусть все идет по правилам.

Пусть теперь походят остальные. Такими силами мы их дожмем в любом случае. Ведь когда-то у них кончатся патроны. Вряд ли у них там арсенал. Но с другой стороны… Приказано-то взять живыми. А вдруг эти типы будут действовать по принципу – «последний патрон в себя»? И вдруг ему в голову пришла дикая мысль. Он вспомнил, что Копелян подобрал где-то ракетницу. И зачем-то постоянно таскал ее с собой. Впрочем, что только не таскали солдаты комендантского взвода

– Оганес, ты свою ракетницу не прихватил?

– Так точно.

– Ракеты есть?

– Пара штук.

– Давай сюда!

– Оганес! Вот ты лично паси окно.

– А ты?

– Я попытаюсь заняться иллюминацией.

Мельников выскочил из леса, по нему из дома врезал автомат. Но Копелян и Коваленко знали свое дело. Из окна стреляли как-то неуверенно. До дома оставалось метров двадцать. Мало – но только если у тех, в доме, нет гранат. Мельников залег за какую-то кочку, достал из-за пояса ракетницу, старательно прицелился в окно и нажал на курок. Тихо хлопнул выстрел – и через секунду Мельников убедился, что не промахнулся. Ракета, оставляя дымный шлейф, влетела в окно. Было слышно, как из дома послышался какой-то шум и гром.

– Оганес! Вперед!

Мельников вскочил и бросился к дому. Оттуда уже не стреляли. Судя по звукам, внутри происходило черт-те что. Он добежал до двери, которая так и осталась полуоткрыта. За ней был небольшой тамбур, а дальше – проход внутрь. Мельников всунулся туда – и тут же отпрянул назад. Лезть туда не имело смысла. То, что он мельком увидел, свидетельствовало, что он все рассчитал правильно.

…Из комнаты валил густой белый дым и тянуло резким пороховым запахом. Мельников представлял, что там происходит. Ракета, угодив в замкнутое пространство, стала метаться по комнате, отскакивая от стен. Зрелище это жуткое – особенно когда находишься внутри помещения. Тут уж ни о какой обороне речь не идет. Лейтенант, подняв автомат, ждал – если кто-нибудь, ошалев от тамошней невеселой обстановки, попробует вырваться наружу. Таких не было.

Тут подоспели Копелян и Никифоров.

– Что там?

– Фейерверк в отдельно взятом помещении. О! Кажется, наступила тишина. Порох в ракете прогорел. Добро пожаловать!

Они проникли в помещение, состоящее из одной большой комнаты. Сильно пахло пороховой гарью. Едкий дым мешал разглядеть подробности и отчаянно щипал глаза. Мельников увидел, что возле одного из окон спиной вверх лежит человек – судя по всему, мертвый. Он упорно пытался нащупать левой рукой рукоятку валяющегося рядом автомата.

Он был не ранен, но сильно пострадал от ракеты.

Зверобой с ходу отбросил ногой руку раненого.

– Хватит, приятель, постреляли.

И только тут посмотрел в лицо своего противника. Это был человек, заросший многодневной щетиной, которая, тем не менее, не могла скрыть его впалых щек. На голове у незнакомца было немецкое кепи, форма же – без знаков различия, какая-то серо-бурая. Впрочем, в последний период войны немцы одевали своих солдат во все, что находилось на складах. В ход шла даже советская зеленая материя, которую тогда еще победоносные части вермахта захватили в сорок первом. На ногах – подкованные австрийские ботинки. Но этот тип выглядел совсем не так, как те доходяги из леса. Все на нем было целым и достаточно чистым. Мельников перевернул второго. С причиной смерти все ясно – его достали с улицы. Форма была такой же невнятной, как и у первого. А вот на ногах были немецкие солдатские сапоги… Убитый тоже был давно не брит, но обмундирован чисто.

– Серега, что это он? – отвлек Мельникова от размышлений голос Копеляна.

Оганес стоял возле раненого. Тот судорожно выхаркивал какие-то отрывочные слова.

– Слушай, может, я чего-то не понимаю, но это не по-немецки… – сказал армянин.

Мельников прислушался. В самом деле, плохо различимые обрывки слов не походили на немецкую речь. И уж тем более – ни на что славянское. Зверобой хорошо говорил по-белорусски, мог объясниться на украинском и на польском. Это все было не то… Но – смутно знакомое. И вот тут он сообразил… Вашу мать! Это же литовский! В Литве они пробыли слишком мало, чтобы Мельников успел чему-то всерьез научиться. Но кое-что понимал. С десяток фраз. Хотя понимать было особо нечего. Что говорит русский мужик, если, забивая гвоздь, попадет молотком по пальцу? Вот примерно тоже говорил и этот тип…

– Оганес, это литовец.

– Откуда он тут?

– Ачто, до границы с Литвой верст пятьдесят, не больше.

– Нет, я о другом…

– Потом объясню! Что там с ним?

– Ожоги вроде. Серьезные. Но жить будет.

Между тем к дому подошли остальные бойцы. Никого не задело.

– Коваленко, как там немецкие пацаны?

– Ремня им всыпал и домой послал. Ох, ну тут и дымище…

– Перевяжите этого…

На опушке замелькали зеленые гимнастерки. Это подходил майор Щербина. Мельников стал собирать мысли в кучу для рапорта, но тут его отвлек Копелян.

– Слушай, лейтенант, а ведь тут трое были. Вон на столе три кружки.

– Да, я уже заметил, что один из них в сапогах. Значит, имелся еще один, в ботинках. Уйти он никак не мог.

– Получается, смылся раньше. О! А вот и винтовка.

Майор зашел как раз в тот момент, когда Мельников рассматривал вынутый из угла карабин KAR, снабженный оптическим прицелом. Хорошая штука, особенно в умелых руках.

– Из этого, что ли, стреляли в немца? – спросил майор, после того как зашел в помещение.

– Похоже. А вот хозяина, сдается мне, и нету.

– Почему ты так думаешь?

– Как вам сказать… Почерк не тот. Эти – так себе бойцы. На войне я бы их с двумя людьми успокоил. Просто рисковать ребятами не хотелось. А в городе был кто-то посерьезнее. Здесь вообще один, по крайней мере, – литовец, а не немец. А второго – поди спроси…

– А как вы его взяли?

– Из ракетницы в окно.

– Это мы в Сталинграде проходили. В самом деле – после такого уже не до сопротивления. Да, теперь я верю байкам про то, как ты «Красную звезду получил».

– Все. Транспортируем этого гаденыша. Ранение плевое, выживет. Теперь уже пора всерьез вызывать кого надо. Такие дела закрутились.

– Слушай, лейтенант, а что говорил майор про твою «Красную звезду»? Я ж историк все-таки…

– А, так это в самом деле весело вышло. Я ведь эту «звезду», по сути, за лень получил. Дело было так. Перед наступлением надо было установить контакт с партизанами, которые базировались в прифронтовой полосе. Меня по старой памяти и послали. Сходили. Установили. Все бы хорошо – но обратно надо двадцать верст на своих двоих пилить. Дождь, слякоть… Лень. Ну, мы и угнали немецкий штабной бронетранспортер. А в нем оказался не менее штабной майор. Майора мы успокоили, толстый был, чтобы его переть через линию фронта. А портфель с документами прихватили. Передали куда надо. И все. А потом – нам всем награды. Ребятам – «За отвагу», мне как старшему по званию – «Красную звезду». Ребята мне потом говорили, я случайно нарвался на сведения, за которыми фронтовая разведка гонялась две недели. Три группы положили. А нам вот повезло. Может, если бы не поленились майора того тащить, чего-нибудь и повыше схватили бы…

– Так это ты был? Слышал я эту историю. Только рассказывали, что ты «Тигр» угнал. Я, честно говоря, думал, это байка.

– Вот так и становишься героем легенды, – усмехнулся Мельников. – Еще бы рассказали, что я на «королевском тигре» генерала Рейнхарда[13] вывез.

– А ты видел «королевских тигров»? – спросил Оганес.

Эти танки были фронтовой легендой. О них все слыхали, но мало кому довелось увидеть их «живьем». Да и подбитых находилось – по пальцам можно пересчитать.

– Было дело. Я одного такого зверя даже искупал. Это уже тут было, в Восточной Пруссии. Были в разведке, по дороге взрывчаткой разжились. При помощи фугаса, который мы заложили на переправе. Вот и не вынесла душа старого партизана. Откуда ни возьмись, «королевский тигр» как раз на ней появился…

– И что?

– Да ничего. Мощная машина, аж страшно. Но все равно – как рванули, нырнул этот зверь, только пузыри пошли. А говорят – представители семейства кошачьих хорошо плавают. Этот, допустим, не выплыл[14]. Ну ладно, поговорили и хватит. Пора делом заниматься.

Тот же день, Зенебург

Когда солнце начало уползать за горизонт, у здания комендатуры остановился «виллис». В нем были двое – водитель с погонами сержанта и невысокий, но очень крепкий офицер лет тридцати пяти в форме капитана – с саперными топориками на погонах. На заднем сиденье лежал автомат. Капитан был не из щеголей. Он был неважно выбрит. Вместо фуражки носил пилотку. Так многие поступали на фронте, но после войны большинство офицеров предпочитали щеголять в командирских головных уборах. Мельников, подымаясь с крыльца, на котором сидел, и, прикладывая руку к козырьку, успел оценить незнакомца.

Как же, сапер. Знаем мы таких саперов. Сразу видно – особист. Только вот интересно – откуда он? Смерш или кто-нибудь еще из подобных служб? Все эти товарищи, как правило, носили самые разнообразные знаки различия – но все равно их было видно за версту. К тому же он заметил, что за заднем сиденье джипа лежал автомат «ППС».

…Капитан ответил на приветствие и оглядел Зверобоя с головы до ног.

– Вы, как я понимаю, лейтенант Мельников?

– Так точно!

– Да уж вас ни с кем не спутаешь. Мне говорили в Линке, в штабе: есть, мол, у нас такая достопримечательность… Ждите меня тут. Да, пригласите старшего сержанта Копеляна. Разговор у нас будет серьезный.

Офицер двинулся к майору. Пробыл он там недолго, примерно через полчаса он снова показался на крыльце.

– Оба тут? Пойдемте, поговорим. Разговор будет серьезный. Куда тут можно, чтобы лишние люди не слышали?

Помещений в особняке было много. Солдаты по долгой фронтовой привычке теснились все вместе, превратив гостиную в некое подобие землянки. А другие комнаты стояли пустыми. Вот они и прошли в какую-то из них, которая была то ли будуаром, то ли чем-то подобным. Там стояли маленький столик на гнутых ножках и три столь же манерных стула. А на стене висело громадное старинное зеркало, как уверял Оганес, неимоверной цены. Мельников мельком рефлекторно глянул в него, чтобы проверить, правильно ли сидит на голове пилотка. И усмехнулся про себя. Два офицера и сержант смотрелись в этой кокетливой комнате весьма забавно.

– Садитесь, ребята. Курите, – предложил офицер дружелюбным тоном.

Мельников несколько напрягся. Он настороженно относился, когда незнакомые старшие офицеры заговаривали вот так, панибратски. Нет, одно дело, когда ты со своим командиром день и ночь ползаешь на пузе и ешь из одного котелка. Тогда понятно – субординация несколько отступает на второй план. Но незнакомый капитан, да еще «оттуда»… Мельников не вполне разделял всеобщую нелюбовь фронтовиков к особистам и прочим «органам». Хотя, конечно, никому не нравится, когда вокруг тебя вертятся товарищи, которые вечно что-то вынюхивают. Их бы в окопы – полагали фронтовики. Но знал Мельников и другую правду. Он видел, как сражались эти люди в тылу врага. И как умирали. Да и что бы делали партизаны без присланных с Большой земли диверсантов, специалистов по подрывному делу и прочих подобных товарищей? Так бы и остались плохо вооруженными бандами. И что такое вражеский агент в отряде – Сергей знал. Значит, нужны люди, которые таких гнид ловят. Но все-таки неофициальный тон капитана ему не понравился.

Тот, видимо, это почувствовал – и поспешил рассеять возникшую легкую напряженность.

– Мельников, не переживай. Нам с тобой много придется обсудить. И старшине Копеляну – тоже.

– Старшему сержанту.

– Будет старшиной. Представление, по моим сведениям, уже пошло. Но сначала поговорим о серьезном. Я – капитан НКГБ Константин Еляков.

Ого! Серьезно. Чекисты в армию совались редко. Тут хватало собственных особых служб.

– Мы тут про твои недавние подвиги, лейтенант, уже слыхали. Вот я и приехал кое-что уточнить…

– Про ликвидацию банды мародеров?

– Это меня не волнует. Товарищем, которого ты взял, занимаются те, кому положено. Там ничего интересного. Все, что ты у него узнал на допросе, подтверждается. Обычный предатель. И ведь он даже не убежденный украинский националист, а так – полез по дури не в ту степь. Меня куда больше занимает вся эта история с убийствами немцев. Расскажи-ка все подробно. С самого начала. Да излагай не только факты. Мне интересны и твои наблюдения и мнения.

Слушал он внешне небрежно, покачивая ногой в видавшем виды сапоге, покуривая вонючую немецкую сигарету. Но Мельников, докладывая, все больше проникался уважением к этому чекисту. Лейтенант следил за его глазами – и видел: чекист слушает очень внимательно. И не просто слушает, а сопоставляет то, что слышит, с тем, что знает… Становилось понятно, что его развязность и веселость – только поза. Глаза были очень умные и внимательные.

– Понял, – кивнул Еляков, когда Мельников закончил. – Где теперь этот недостреленный тип?

– В местной больнице. Доктор сейчас ему помощь оказывает… Да что с ним случится? Выживет, не помрет. Этот доктор, конечно, не военный… Но, говорят, дело свое знает.

– Тогда черт с ним. Пока. Так ты говоришь – литовец?

– Не ручаюсь. Но что не немец, точно. В таком положении человек обычно говорит на родном языке. По крайней мере – ругается. А этот именно ругался. Я изучение любого языка начинаю с ругательств. И как послать по-литовски – знаю… Только что он тут делает?

– Это как раз просто. Вы слышали что-нибудь о «лесных братьях»?

Мельников подумал.

– Что-то в госпитале приходилось. Это вроде «партизанки»?

– А тут уж я не понял.

– Местные жители их так назвали… Сталкивались мы с отрядами на западе Белоруссии. Не поймешь, за кого они были. За свободную Белоруссию, в общем. Вроде бандиты, а вроде и не совсем… Но против наших. Не знаю как с немцами, по-моему, они больше с мирными поляками воевали. И с евреями, до которых немцы случайно не добрались. Да и вообще – со всеми, у кого добра побольше.

– Здесь дело серьезнее. Это литовские националисты. На самом-то деле, конечно, – немецкие прихвостни. Кого-то из них обманом втравили в это дело, а другим просто деваться некуда. Под немцами они, как и ваша «партизанка», очень активно истребляли поляков и евреев. Так что теперь им деваться особо некуда. Либо в Сибирь, либо в лес. К ним пристали и кое-кто из немцев, кто так и не понял, что война закончилась.

– Но что им делать на территории Восточной Пруссии? И к тому же… Допустим, кто-то ненавидит Советскую власть. Ладно. Берет ружье и сражается против Советской власти и тех, кто ей помогает. Понятно. Но при чем тут немцы, которых они уложили? Эти господа в любви к нам не замечены… И даже, судя по всему, наоборот, – занимались чем-то очень секретным.

– Вот с этим и будем разбираться. Я думаю, вам не стоит напоминать: все, что вы здесь услышите, – государственная тайна. В случае чего и до трибунала не доживете.

– Не вчера родились, товарищ капитан…

– Не обижайтесь, это я на всякий случай. Эти люди, как вы выяснили, имеют отношение вот к этому…

Еляков достал карту и ткнул пальцем в обширный лесной массив восточнее Зенебурга.

– Черный лес?

– Именно. А ты еще серьезней, чем мне о тебе говорили. Про лес пронюхал… Так вот, об этом самом объекте. Вот именно этим я и занимаюсь. Что там – черт его знает. Потому что проникнуть сквозь тамошние мины пока что не удалось. Нагородили столько… Сплошь мины. Лезть туда по дури не получается. А у нас – как всегда. Забыли про это дело. Но тут началось вокруг этого леса какое-то нехорошее шевеление. А тут вообще – убивать начали. Вот наше руководство и решило попытаться разузнать об этом месте побольше. Поручили это дело мне. А тут как раз у вас началась эта милая история. И раз уж вы вляпались в это дело, то будете мне помогать. На тебя, Мельников, мы давно имеем виды…

Еляков сказал не все. На самом-то деле все было не так просто. В послевоенной Германии дел было выше крыши. Столько, что глаза разбегались, а руки не знали, за что взяться. Ловить военных преступников, искать спрятанные ценности, вывозить технологии… Всего не перечислить. Если бы не начался этот дурдом в Зенебурге, то и на Черный лес махнули бы рукой. Точнее– отложили бы на неопределенное потом. Да теперь хоть и взялись, но как-то спустя рукава. Послали одного Елякова – и велели искать помощников прямо на местности. Благо тут оказался этот разведчик. Нет, так только у нас в России бывает. Смерш из Кенигсберга чуть ли не каждую неделю шлет слезницы наверх – людей не хватает. А у себя под носом пошарить – не хватает мозгов… Ценнейший человек сидит в комендантском взводе и дурью мается. Только потому, что какой-то идиот испугался: он был на оккупированной территории, значит, в чем-то сомнительный[15]. А где еще бывают партизаны? Еляков, прежде чем приехать сюда, собрал сведения о Мельникове. И схватился за голову. Это что же получается! Вроде как приспособили танк, чтобы картошку возить. А в «органах» каждый человек на счету. Разбрасываться такими кадрами – преступление. Он так сказал какому-то начальнику в штабе. Слово «преступление» из уст капитана НКГБ звучало для всяких мелких начальников, как для фронтовика – вой пикирующего «Юнкерса». Так что Еляков мигом получил право брать себе в помощники кого угодно из военнослужащих.

– Товарищ капитан, можно вопрос? – сказал Мельников.

– Конечно.

– Я все не могу понять. Почему люди из Смерш не вычислили этих троих немцев? Только потому, что у них какие-то там специальные документы были?

– Да какие специальные документы? В них сказано, что они были инженерами на мелкой гражданской стройке в Алленштайне. Скорее всего – липа. С этим мы еще будем разбираться, кто там липу делает. А не вычислили этих герров – потому что раздолбаи, мягко говоря. Они как работали? Эсэсов искали, членов нацистской партии, людей призывного возраста. А особо глупые – и членов «Гитлерюгенда» шерстили. А у них поголовно вся молодежь была в «Гитлерюгенде»… Ну, и в итоге столько себе на голову работы навалили, что на тех, кто за пределами этих рамок, они уже не обращали внимания. Не призывного возраста человек? Нет сведений о членстве в нацисткой партии? Свободен. К тому же им все больше Кенигсберг и вообще север интересен. А южная часть Восточной Пруссии по определенным причинам – не очень.

– Товарищ капитан, а почему просто не взглянуть, что в этом лесу?

– Ага. Ты думаешь, что если я капитан НКГБ, то я царь и бог? Я вот приду к армейскому начальству и скажу – дайте мне два батальона саперов, любопытно мне, что там в этом лесу. Таких полномочий мне никто не давал. Ты в Кенигсберге бывал?

– Два километра не дошел.

– Может, и побываем. Там столько мин… И я буду просить саперов. К тому же пока что нам интересен не сам объект, а те, кто вокруг него возятся. На «Вервольф» это как-то не очень похоже.

– Простите, товарищ капитан, я – это кто?

– Это та самая подпольная организация, о которой по всей армии слухи ходят. Но они ориентированы скорее на терроризм. Да и жиденькая это контора. А эти… Вот как ты думаешь, зачем они убили этих немцев?

– Возможно, убирают свидетелей? Тех, кто что-то знает об этом объекте. Пока наши до них не добрались.

– Ну, Мельников… И как же это мы тебя упустили после того, как тебя на Большую землю вывезли? У нас людей не хватает, а тут такой кадр…

– Так я, товарищ капитан, сбежал из госпиталя и в офицерскую школу попросился.

Внезапно на пороге возникла молоденькая немка в белом халате – медсестра из больницы.

– Герр лейтенант, доктор просил передать: раненому оказана необходимая помощь и пришел в себя.

– Ну что, пообщаемся с нашим литовским другом…

В госпиталь отправились всей командой.

Больница в городке была небольшой, всего на десяток коек. Впрочем, больше тут и не требовалось. Горожане предпочитали болеть дома. Сейчас, к примеру, тут был только один больной – тот самый. Возле палаты, где он лежал, стоял часовой с автоматом. Это был Егоров. Конечно, на нудную работу пихнули самого молодого… Так всегда бывает. Егоров прямо-таки изнывал от чувства ответственности. Хотя даже при большом желании человек с такими ожогами, как сказала по дороге сестра, бежать бы не сумел. И если бы попытался – далеко бы не утек.

На входе в больницу часового они увидели суетливого седенького немца-доктора.

– Доктор, как он?

– А что с ним будет? Ожоги, конечно, сильные, но от такого не умирают. Выживет. Я таких столько видал… А вы, молодой человек, не усмехайтесь, – повернулся он к Мельникову. – Да, я деревенский врач. Но я был полевым хирургом на прошлой войне. На Марне. Так что ожогами разной степени тяжести меня удивить трудно. Это чем его так? Осветительной ракетой?

– И как там было, на Марне? – спросил Мельников неожиданно для себя. О той войне он знал очень мало. В школе он ее пройти не успел – началась новая. А для тех людей старшего поколения, кто побывал, все заслонила Гражданская. Даже сосед дядя Саша, большой любитель батальных историй, почерпнутых из собственной жизни, о своих двух «Георгиях» рассказывал как-то смазано.

– Как там было? Плохо там было. Гора трупов. А я – лечи… Да ведь и тут, в окрестностях, была тогда война, – доктор махнул рукой и пошел по своим делам.

Они прошли в идеально чистенькую палату. На койке лежал раненый, вся правая половина его тела была замотана бинтами. Он повернул голову в сторону вошедших. Мельников вгляделся в лицо этого человека. Интересно было. Он видел множество разных врагов. Немцев и их разномастных приспешников. Но вот чужих, вражеских партизан так вот, вблизи, наблюдать не довелось. Было любопытно: что это за птица и как он будет себя вести? Еляков не спешил начать разговор, изучая клиента.

Пленные немцы вели себя по-разному. Попадались непроходимые фанатики. Особенно среди солдат войск СС. Эти горели ненавистью к врагу до последнего – до автоматной очереди, проводящей черту под их жизнью. А вот у других солдат и унтер-офицеров войск СС нередко находились аккуратно упакованные знаки различия. Они твердили – меня, дескать, в СС насильно из Вермахта пихнули, я к ним никакого отношения не имею. Были те, кто держал себя с достоинством: мы, мол, солдаты, мы честно исполняли приказ. Многие, особенно в конце войны, откровенно радовались, что теперь для них все кончилось. Были и те, кто в ногах валялся, умолял их не расстреливать. Им ведь объясняли ихние пропанадисты, что большевики никого в живых не оставляют.

Среди предателей фанатиков было мало. Большинство – откровенная сволочь и склизкая мразь. Кто-то принимал смерть достойно, кто-то ползал в ногах и умолял о пощаде. Но «Смерть Сталину!» или «Да здравствует Гитлер!» у стенки или на эшафоте не кричал никто. А этот… Зверобой не так много был в Литве, но достаточно, чтобы понять: к Красной Армии там относились очень по-разному… Одни встречали с цветами, другие… Другие не встречали.

Но ничего особо нового для себя Мельников, разглядывая раненого, не усмотрел. В парне чувствовались подавленность и бесконечное одиночество. В чем-то он был похож на того пленного украинца. Хотя этот выглядел куда приличнее.

– Ну, здравствуй, лесной брат, – нарушил молчание Еляков. Говорил он по-немецки. Как отметил старший сержант, у чекиста был сильный акцент, но, в общем, сойдет. Интересно, ответит он или сделает вид, что не понимает. Однако раненый не прикидывался не понимающим. Но все же молчал, ожидая, что ему скажут еще.

– Не повезло тебе, – продолжал капитан. – Ты думаешь, что являешься борцом за независимость? А вот и нет. Ты – обыкновенный уголовник. Потому что город Зенебург литовской землей не был никогда. Выходит – ты с твоими дружками совершил самое обыкновенное убийство. И ладно, я бы понял, если бы вы убили нашего военнослужащего. Но вы грохнули двух немцев, которые к нам никакой любви не испытывали. И ограбили дом одного из них. Мало того, что бы вы там не говорили, но Литва сегодня – часть СССР. И там действуют советские законы. Попадись ты там в наши руки – тебя бы по ним и судили. А тут, понимаешь ли, пока что оккупационная зона, где с такими, как ты, разбираются по законам военного времени. И уж мы разберемся по полной программе. Хотя бы для примера. Чтобы немецкое население знало: мы в состоянии обеспечить прядок. Ну, как говорить будем?

Раненый разлепил губы:

– Я есть плохо говорю по-немецки, – ответил он на очень плохом русском языке.

– Да, а по-русски лучше, – усмехнулся Еляков.

– Товарищ капитан, я могу по-польски, – вмешался Мельников.

– По-польски понимаешь? – обратился он к «лесному брату». Этот язык, как замечал Мельников, в Литве понимали если не все, то очень многие. Особенно в городах. Поляков там жило во множестве.

– Я понимаю по-польски. Я буду говорить. Но я не убивал… Я даже не знаю, куда и зачем ходил Черный с этим немцем… Я оставался в доме…

Мельников перевел ответ капитану.

– Слушай, веди допрос сам. Ты ведь допрашивал пленных? И бургомистра раскрутил. Вот и валяй. Главное – нам интересен этот, как он говорит, немец.

Раненый отвечал медленно, но достаточно подробно. Как оказалось, звали его Пранас Лацис. По профессии данный товарищ являлся обыкновенным мелким уголовником. В момент прихода немецких войск он находился в КПЗ славного города Каунаса. Во время неимоверного бардака, сопутствующего нашему отступлению, ему удалось удрать. Но при немцах воровать не получилось – он снова попался, и ему сделали предложение, от которого невозможно отказаться – вступить в какую-то вспомогательную охранную структуру. Как уверял Пранас, евреев и коммунистов он не отлавливал и уж тем более – не расстреливал, а что-то там охранял. Мельников в этом сильно сомневался, поскольку хорошо знал, что представляли из себя такие вот «охранные части» в России и Белоруссии. Но сделал вид, что поверил.

Так вот, когда немцы ушли, с собой его они, понятное дело, не позвали. Пранас понимал, что Советская власть не погладит его по головке за дружбу с немцами – а потому с группой сослуживцев подался в леса. На «свободную Литву» им было наплевать. Но в Сибирь очень не хотелось.

– А потом появился этот немец… Не знаю, откуда. У нас был маленький отряд, пять человек. Но у командира были связи с другими отрядами. Его, немца, звали Барон. Он – пришел откуда-то издалека. Очень серьезный человек. Мы все городские, в лесу ориентировались плохо. А он как будто в нем родился. Хотя выглядел как аристократ. Я думаю, он какой-то специалист по партизанской войне. Барон уверял нас, что скоро будет много оружия и всего остального снаряжения. И вот… Он взял нас двоих с собой. Обещал много денег. Я даже не знал, что мы дошли до Германии…

– Вы же были в городе…

– Мы не были в городе! Мы прошли по лесам. И я никуда не выходил из этого домика. Черный ходил два раза куда-то с командиром. Во второй раз Барон брал снайперскую винтовку. А потом немец ушел один. Сказал, что вернется через день. Велел ждать. Я уже потом, здесь, понял: он нас предал. Подставил вам.

– Почему?

– Мы заметили детей, которые видели нас с опушки леса. А Барон запретил их трогать. И даже выходил на улицу, чтобы они заметили. Я только тут, в больнице, сообразил: он рассчитал, что дети расскажут вам. Да, я обо всем догадался. Потому что нам он велел держаться до последнего. Сказал – если русские узнают, что вы литовцы, они с вас живыми кожу сдерут. А больше я ничего не знаю…

Выслушав пересказ показаний раненого, Еляков усмехнулся.

– Все правильно. Грамотно сработано. Если бы не ты – живыми бы никого не взяли. И концы в воду. Что ж, я думаю, тут нам делать нечего.

– А этот?

– Перевезут в Линк, к особистам, они там уж с ним разберутся. Пошли отсюда.

– Товарищ капитан, а вы думаете, это Барон знал о той банде, которую мы ликвидировали? – спросил Мельников, когда они выехали за пределы городка и двинулись на юг по узкой, но довольно приличной грунтовке.

– Мог. Они, как показал этот Басюк, сидели там несколько дней. Возможно, он так их хотел подставить. Совершили бы они эти убийства, потом он бы каким-нибудь образом дал вам об этом знать. Нашел бы способ. Мы бы устроили облаву и положили бы их всех. А если бы даже не положили – стали бы их крутить по всем делам. Сам понимаешь – словам «это не я» в Смерше не очень верят. А те бы трое спокойно ушли. Кто ж мог подумать, что ты, Мельников, так активно сработаешь. Вот ему и пришлось своих товарищей подставлять. Что лишний раз подтверждает – цели у человека о-очень серьезные.

– Да, товарищ капитан, я возле дома бургомистра поставил часового. Вы или кто-то еще будете его брать?

– Да, в общем, стоило, конечно же… Хотя, я думаю, он… Даже не трус. Просто мелкий усердный чиновник. Он рассуждает так: мало ли как дело повернется. Ведь понимает, что наши комендатуры и все такое – это временно. А что дальше будет? Какая тут будет власть? Вот он и думает: я, дескать, всегда был в стороне. Я делал свое дело и все тут. И ведь, как я понял из разговора с майором, дело он свое делает. Да и в Линке им довольны. Но так просто, конечно, бросать дело нельзя. Непорядок это. Вот что, Копелян, ты покури, подыши воздухом. А мы с тобой, лейтенант, двинемся к нему. Заодно поглядишь, как поют натуральные бандиты.

– Простите, не понял?

– Есть такая одесская блатная песня. Но это не важно. Увидишь. Давай-ка с шиком, на «виллисе»!

Герра бургомистра они застали, что называется, в полуразобранном состоянии. Он, видимо, уже успел себе представить сибирские снега, где капитаны ГПУ[16] с бутылкой водки в руках ездят на тройках, запряженных белыми медведями. Так что, увидев Мельникова в компании с незнакомым офицером, он только попытался слабо приподняться с кресла.

– Вы за мной? – вяло произнес он.

– Нет, пока что мы к вам, – сказал Еляков. – Я капитан службы государственной безопасности. Чтобы вы поняли – это нечто вроде вашего СД[17]. Арестовывают у нас другие структуры. И они вполне смогут вас арестовать. Вы скрыли от новой власти секреты государственной важности. Вы прикрывали опасных военных преступников. Это – очень серьезное дело. Погодите! – повысил голос Еляков, увидев, что бургомистр хочет что-то сказать. – Я лично понимаю, что вы это делали по неведению. Но, понимаете, время нынче тяжелое, особо разбираться никто не будет. Скажу вам по секрету, многие люди из-под Кенигсберга поехали в Сибирь за куда меньшие проступки. – Капитан сделал эффектную паузу и продолжал: – Впрочем, я могу вам помочь. Но и от вас кое-что потребуется…

– Что от меня нужно?

– Сотрудничество.

– Я готов, – без колебаний выдохнул бургомистр.

Еляков извлек из своего планшета лист бумаги.

– Пишите расписку. Я продиктую…

– Вот и все, вербовка проведена, – сказал капитан, усаживаясь в джип. – Тебе в партизанах что-либо подобное приходилось делать?

– Нет, я работал только с теми агентами, кто нам изначально сочувствовал. А особисты в бригаде – наверное… А он вам нужен?

– Лишних агентов не бывает. Но самое главное – он теперь повязан. В дальнейшем ведь могут быть разные варианты. Он теперь по-любому наш. Ладно, поехали. Для начала – к вам в особняк. Думать будем, что дальше делать, как искать хвосты.

Они расположились в той же комнате.

– Что ж, ребята, вы эти места знаете лучше, чем я.

– Товарищ капитан! – Мельников вдруг аж подпрыгнул в кресле. – Когда у нас зашел разговор о всяких немецких секретных объектах – и я вот что вдруг подумал. Если в этом Черном лесу шло какое-то строительство, то должны ведь туда идти грузы? Если строили военнопленные, то ведь их надо кормить? И охрану тоже… Я понимаю, гражданские немцы не любили видеть всю эту мерзость, в сторону рыло воротили… Но через Зенебург эти грузы точно не проходили… Мне бы рассказали. Есть тут одна фрау – она бы сообщила.

– Не сомневаюсь. Я ехал по дороге сюда и видел – почти нетронутая грунтовка. Ее грузовики, если бы регулярно ходили, раскатали бы так, что замаскировать никак невозможно. Значит, подъезд был с другой стороны…

Мельников вспомнил карту.

– Так… По карте – ближайшая железнодорожная ветка – от Ортельсбурга на Биаллу.

– Вот поедем в эти места и начнем искать. Выезжаем завтра с утра. Берите манатки и запас еды. Потому что, когда вернемся, неизвестно. Автоматы тоже захватите. Этот товарищ Барон – он не шутки шутит.

6 июля 1945 года, дорога на Биаллу

«Виллис» двигался по узкой малоезженой грунтовке на юг. Как и положено по неписаному армейскому правилу, Еляков, как старший по званию, сидел рядом с водителем, Мельников и Копелян – на заднем сиденье.

– Слушай, Оганес, ты историк, вот доктор сказал, что в прошлую войну тут тоже воевали… – заговорил Зверобой.

– Так ты не знаешь? Тут-то все началось…

Как рассказал Оганес, в 1914 году Германия, начав войну, обрушилась на Францию – примерно там же, где и в 1940-м. Все выглядело до отвращения похоже – ломанулись через Бельгию. Французы удара не ждали – и вскоре возникла угроза того, что немцы возьмут Париж. Выручили наши. Они ударили как раз в этих местах – в районе Мазурских озер. Все начиналось хорошо, но русских подвело бездарное командование. Пока армия Самсонова наступала, его «смежник» щелкал клювом[18]. В результате русская армия попала в «котел». Командующий застрелился. Но Париж русские все-таки спасли. Немцы сняли войска с французского фронта и бросили сюда.

– Знаешь, как писал поэт Асеев: «Но снятые с фронта пятнадцать дивизий позволили Франции уцелеть»… Вот так всегда, – подвел итог Копелян, – мы их из дерьма вытаскиваем.

– «Котел» – это очень гнусно, – вдруг сказал Еляков каким-то странным голосом и вдруг повернулся: – Сергей, я знаю, что у тебя, скажем так, не очень обычная судьба. Я вот, знаешь, особо твою биографию не изучал. Но необычно, знаешь. Шестнадцатилетний парень, необученный, а стал у партизан таким разведчиком… Я понимаю, был бы ты пограничником… У нас, знаешь, органы… Командир должен все знать.

8 июля 1941 года, за четыре года до описываемых событий, где-то возле Слонима, Белоруссия

Сергей Мельников брел по дороге – и сам не знал куда. Но надо было куда-то идти, потому что ничего другого не оставалось. Он был один, совершенно один. В прошлом осталась невероятная суета эвакуации, безумная поездка в поезде, который шел на восток. А дальше… Горящие вагоны, пикирующие с неба немецкие самолеты – и бегущие кто куда пассажиры. Мать убили там. Все оказалось очень просто – прошел сверху самолет – вот и нет ее…

А потом, откуда ни возьмись, появились немецкие танки. Они перли вперед – и стреляли по всему, что движется. Эдакие бронированные чудовища, которым все позволено.

А он что? Да, как и все остальные, – бежал, куда глаза глядят. Схоронился в какой-то рощице – пока танки уехали. А вот теперь Сергей был абсолютно один. Он брел по какой-то дороге, которая неизвестно куда ведет. То там, то здесь попадались следы поспешного отступления – брошенные машины со старательно изрезанными покрышками – какие-то ящики и коробки… Дорога была покрыта многочисленными следами машин и сапог – но следы подошв вели только в восточном направлении. Где-то вдалеке слышались выстрелы. А люди не попадались. Казалось – что уже все кончено. Нет армии, нет ничего – и немецкие танки безнаказанно катаются на нашей земле. Все это походило на какой-то кошмар, в котором, к сожалению, – невозможно проснуться…

Плюх! Сергей вступил в какую-то лужу – и тут откуда-то, черт их поймет откуда, появились двое солдат. Кто они такие – сомневаться не приходилось. Эти двое были одеты в непривычную серо-зеленую форму и каски столь же непривычной формы. Первые немцы, которых довелось увидеть Сергею. Танки в счет не шли – потому как не верилось, что в этих бронированных машинах сидели живые люди. Они походили на какие-то чудовищные заводные механизмы.

А эти – эти были живые и даже очень. Их мундиры были полурасстегнуты, рукава закатаны, обнажая волосатые руки – и у каждого на левой виднелись часы[19]. В руках немцы держали винтовки. Солдаты вражеской армии, несколько пошатываясь, приближались к Сергею.

Уже гораздо позже Мельников понял, что столкнулся с обыкновенными мародерами. В первые дни войны в немецкой армии их было множество. Это потом немцы уже боялись шататься малыми группами вне населенных пунктов. А тогда – доблестные бойцы Вермахта чувствовали себя победителями, которым все дозволено.

Эти двое солдат были молодыми мордатыми парнями, немногим старше его. Один из немцев передернул затвор винтовки.

– Ты есть русский? Ты есть комсомолец? Сейчас мы тебя будем пиф-паф…

Сергей очнулся от апатии – теперь он воспринимал ситуацию предельно четко. И видел – они не хотят его убивать. Просто – солдатам хочется покуражиться. Они наслаждались ситуацией – тем, что могут всё. Хотят – убьют, хотят – отпустят. И тут Сергей неожиданно для себя понял, что надо делать. Будто кто-то изнутри ему подсказывал правильную линию поведения. Он прикинулся смертельно испуганным. Хотя на самом-то деле Мельников, шатаясь два дня по пустым дорогам, уже дошел до того состояния, когда все равно – умрешь или жить будешь. В душе не осталось ничего. Но при виде этих двоих Сергей понял– неизвестно, откуда пришла ему эта мысль, но он осознал ее предельно четко: хватит! Довольно он драпал по кустам. Мигом вспомнилось все: паническая неразбериха эвакуации, а точнее бегства, мертвая мать, пикирующие немецкие воющие самолеты с ломаными крыльями, заячий бег от танков… Нет уж, довольно! Побегал! На смену апатии в душе поднялась бешеная ненависть. Ну подойдите, подойдите, гады… Посмотрим, кто кого.

Немцы, видя испуганного русского парня в гражданском пиджаке, забрызганном грязью, без опасения приблизились. Да и в самом деле – чего им бояться? Гражданский парень в костюме, по колено забрызганном грязью. Солдаты подошли почти вплотную. От них густо пахло спиртным и потом. На ногах они стояли не слишком уверенно. Один из вражеских солдат упер ствол винтовки в грудь Сергею, криво и пьяно ухмыльнулся. Второй держал винтовку дулом вниз и с тупым любопытством наблюдал за происходящим. Они просто развлекались, не ожидая никаких неприятностей. Немцы уже встречали на пути многих – и штатских и военных. Наблюдали длинные колонны наших пленных, которых гнали на запад. Все эти русские были подавлены и растеряны, они делали, что прикажут. Как, впрочем, до этого и поляки, и французы. Но Сергей уже знал твердо: эти двое должны умереть. Почему они должны ходить по этой земле, а не он?

И тут-то пригодились уроки дяди Саши. Это был кумир двора. Он воевал в Первую мировую, сражался в Гражданскую – сначала в отряде анархистов, а потом и в Красной Армии. Затем служил в Китае, на КВЖД, откуда вынес знание странных, но очень действенных приемов самообороны. Своим знанием дядя Саша с удовольствием делился – обучал всех соседских ребят. Потому-то против парней с его двора никто с соседних улиц и слова сказать не смел. А в придачу Сергей занимался боксом. В общем, расслабленный пьяный немец, уперший ему в грудь ствол винтовки, был подарком судьбы. А ну!

Сергей стремительно подался назад и влево, схватил винтовку за дуло и рванул вперед, одновременно подставив солдату ногу. Немец, выпустив оружие из рук, грохнулся на землю. Винтовка оказалась в руках Сергея. Второй еще даже не понял, что происходит, – он все так же тупо стоял рядом. Мельникова по-настоящему не учили ружейным приемам – но тут у него руки сработали сами. Перехватив винтовку двумя руками, он нанес мощный удар прикладом второму в переносицу немцу, который, как в замедленном кино, лишь только начал приподнимать дуло винтовки. Раздался мерзкий хряск – и солдат стал оседать на землю. Между тем первый начал приподниматься. Мельников, обернувшись, навел на солдата винтовку и нажал на курок. Грохнул выстрел – на кителе немца расплылось кровавое пятно.

Некоторое время он стоял, тупо глядя на два тела. Уже много позже, повидав много смертей, Мельников понял: убить первого человека всегда непросто. Даже в горячке боя. Редкий солдат, впервые убив врага в рукопашной, хорошо себя чувствует. Это потом привыкаешь…

Вот и Мельникову стало нехорошо, когда он осознал, что превратил стоящего перед ним человека в труп. Но это прошло довольно быстро. Через некоторое время у него в мозгу закрутились совершенно житейские соображения. Он два дня не ел – и голод давал о себе знать. А ведь у этих немцев должно что-то быть… К тому же в памяти всплыли рассказы дяди Саши, который, выпив на каком-нибудь празднике, любил обстоятельно, во всех подробностях, рассказывать какой-нибудь эпизод из своей боевой жизни.

– Убил я его, гада. Ну что, взял обойму, сухари…

Вот так и надо делать. Но для начала Мельников прислушался. Все было тихо. И он стал действовать. При этом Сергей смотрел на себя словно со стороны и действовал как автомат – строго по рассказам дяди Саши. В самом деле – нужно взять запасные обоймы. А то – сколько там осталось в этой немецкой винтовке?

Переворачивать и обыскивать трупы было неприятно, но что ж тут делать? Отвращение быстро прошло. Оказалось – нужно преодолеть только первое чувство – а дальше все пойдет веселей. У одного немца оказалось две обоймы, у другого – три. Заодно Сергей прихватил нож, зажигалку и взвалил на плечо ранец одного из немцев. Там ведь должна быть еда… Потом, подумав, стащил с убитого сапоги, скинул свои размокшие городские ботиночки, натянул сапоги на себя. И направился в лес.

Он отошел километров на пять, оглядываясь и прислушиваясь. Нет, никто за ним не гнался. Вокруг все продолжало оставаться так же, как и до встречи с немцами. Теперь нужно было изучить трофеи. Найдя уютную поляну, Сергей стал разбираться с добычей. Есть очень хотелось, но оружие – это главное. Мельников занимался в Школе снайперов[20]. А потому умел обращаться с трехлинейкой и ручным пулеметом Дегтярева. Немецкая винтовка, конечно, отличалась от знакомых систем. Но ведь мозги для чего нам даны? Не такие уж сложные механизмы все эти стреляющие железки. Вскоре, немного поломав голову, он уже освоился с попавшимся к нему оружием – собирал и разбирал его совершенно спокойно. В конце-то концов, человек способен и не то сообразить, если припрет. Оружие ему не очень понравилось. Родная трехлинейка была лучше. Но выбирать не приходилось. Главное – винтовка стреляла. Теперь он уже ощущал себя не беспомощным беглецом. У него в руках было оружие. Тем более что стрелял Сергей очень даже неплохо. И имеющиеся в запасе тридцать пять патронов были не пустяком.

В захваченном рюкзаке оказались, коме всего прочего, какие-то немецкие консервы, нечто вроде печенья – и три бутылки с надписью «Армянский коньяк». А, то-то они были такие пьяные. Наверное, набрели на какой-нибудь брошенный магазин… Есть не хотелось. Но Сергей вскрыл ножом одну из банок и съел половину. А потом задумался. Ну и что дальше делать? Возбуждение проходило, на смену ему снова стали наползать сомнения. В самом деле, он сидит один посреди незнакомого леса. Что происходит? «Непобедимая и легендарная» армия бежит. Немецкие самолеты летают так, как им вздумается, – и расстреливают кого хотят. Их танки появляются там, где, казалось бы, был глубокий тыл. В школе им рассказывали совсем не про такую войну. Они-то думали – наши сразу двинут – и будут сплошные победы. А где теперь эти «наши»? Никто не знает. Зато по дорогам шатаются самоуверенные немецкие солдаты, которые полагают, что им все можно.

По дороге из Гродно, откуда они с матерью пытались уехать, Сергей видел одно: сплошную бестолковщину. На запад, где грохотало, шли войска, на восток бежали гражданские люди. Никто ничего не понимал. Потом и войска пошли на восток…

Сергей открыл одну из бутылок и сделал большой глоток… До этого он почти не пил спиртного. А уж коньяк – никогда не пробовал. Поэтому, глотнув, он некоторое время сидел, выпучив глаза и судорожно хватая воздух. Но… Потом все улеглось. И – что самое главное – в мозгу, наконец, образовалась полная ясность. Сергей коснулся рукой немецкой винтовки. И это было ответом. У него есть оружие. В Школе снайперов он был одним из лучших. Получается – еще не все потеряно. «Когда нас не будет – все ваше будет», – всплыла из памяти фраза, которую он слышал на уроке истории. Но он-то пока еще живой!

– Сколько встречу немцев, столько убью, – сказал Сергей вслух, упаковал ранец, взял винтовку – и двинулся по лесной дороге.

Собственно говоря, он снова шел наугад. Вскоре он выбрался на какую-то раздолбанную дорогу и двинулся по ней. Звуки стрельбы доносились где-то очень далеко, а дорога, как назло, постоянно сворачивала не туда. У Мельникова хватало ума, чтобы не лезть напрямик через чащу. В конце концов, куда-нибудь эта лесная дорога приведет. Либо там наши – либо немцы. В любом случае, имеет смысли идти.

Путь был невеселым. Судя по всему, по этой дороге отступали наши части. Вся дорога – а больше всего обочина – была усыпана разным хламом. Валялись шинели, пилотки, котелки, сапоги, подсумки, рулоны бинтов, какое-то тряпье. В кустах виднелась брошенная полевая кухня. В другом месте – чуть ли не на километр пути протянулся густой след рассыпанного риса. Попадались и наши винтовки – но все они были лишены затворов.

Несколько раз на пути встречалась брошенная техника – полуторки со старательно изрезанными протекторами, броневичок, грустно глядящий на дорогу уже бесполезным пулеметом, орудие без затвора. Полевая кухня рядом с мертвой лошадью, «эмка», вокруг которой ветер шевелил разбросанные бумажные листы с печатями… Попался один раз и танк «Т-26» – как раз тот, о которых пели, что «броня крепка и танки наши быстры». Но этому ни красоваться на парадах, ни ходить в бой уже никогда не придется. Его, судя по развороченной моторной части, взорвали свои же. Жуть брала от того, что большинство этой техники было в целости. Ее не подбили и не сожгли. Ее наши солдаты бросили. А сами ушли на восток.

…Более всего угнетала тишина. Точнее, не совсем тишина. За горизонтом постоянно стреляли. Но слух скоро привык к далеким звукам взрывов – они воспринимались уже как нечто само собой разумеющееся, как писк комаров. Тишина была тут, вокруг. Непробиваемая тишина и безлюдье. Не слышно даже птиц.

Зрелище дороги, усеянной следами поспешного отступления, производило донельзя гнетущее впечатление. Но Сергей довольно быстро освоился. Он уже не обращал на окружающий печальный пейзаж особого внимания. Да, армия разбита. Да, отступает. Но он был жив! У него в руках имелась винтовка. Вот и все. Теперь Сергей шел не как потерянный беженец. Он держал оружие наперевес, озираясь вокруг. Но все равно, встреча произошла совершенно неожиданно.

– Эй, парень, а ну стой! – раздалось из придорожных зарослей.

Сергей оглянулся, но никого не увидел.

– Подними руки и стой спокойно, а то пулю получишь в башку, – сообщил все тот же неведомый голос. Это говорил явно русский.

Мельников решил, что тут нарываться не стоит, и поднял руки. Вскоре из кустов показались двое. Они были в зеленых пограничных фуражках. В руках пограничники держали трехлинейки. Форма их, весьма потертая и обтрепанная, все же выглядела достаточно прилично. Отступавшие солдаты, которых ему доводилось встречать во время поспешной эвакуации, выглядели куда хуже. Чаще всего они были небриты, грязны и оборваны. А эти… Даже лица у обоих бойцов были гладко выбриты. Сергей понимал в этом толк– у него отец был офицером. Здесь было видно, что люди, несмотря ни на что, стараются сохранить достойный вид.

– Ты кто? – спросил один из них, у которого на петлицах виднелись два треугольника[21].

– Сергей Мельников, ученик девятого класса.

– А откуда ты взялся, ученик? С какого рожна ты с немецким винтарем по дороге бегаешь? – недружелюбно спросил сержант.

– А что мне еще делать? Наш поезд разбомбило. А потом немцы на дороге меня хотели пристрелить, да я был против! Пришлось мне их пристрелить! – озлился Сергей. Он по-разному представлял встречу со своими, но только не так.

– Что-то ты врешь…

– Погоди, Борисов! – из зарослей появился еще один военный-пограничник. Это был невысокий стройный человек. Под лаковым козырьком зеленой фуражки недобро сверкали нерусские раскосые глаза. Двигался он как тигр – легко и уверенно. Почему-то Сергей при его виде сразу понял: он попал куда надо. Перед ним был прирожденный воин.

Командир был так же, как и его солдаты, в обтрепанной форме, но подтянут – и даже сапоги начищены. На петлицах у военного имелось два кубика[22], в руках он держал непонятную железную машинку, которая, как потом узнал Мельников, именовалась немецким автоматом «MP-40». Старший лейтенант обратился к Сергею:

– Положи винтовку. И отойди на два шага. Отошел? А теперь рассказывай: кто ты и откуда. – Говорил он очень правильно, с каким-то еле заметным мягким акцентом.

Мельников повторил свою историю. Сержант только покачал головой:

– Товарищ старший лейтенант, что-то не верится. Этот… Необученный – и двух немцев положил?

– А что? Вон сколько людей бросили оружие и по лесам бегают. А вот ты – воюешь! Может, и он стал воевать. Ладно. Борисов! Оставайся, следи за дорогой, а мы с этим еще побеседуем. Да, Князев, винтовку-то его прихвати, она нам не лишняя.

Они отправились таким порядком. Впереди шел Сергей, сзади солдат с винтовкой короткими приказаниями направлял путь. Замыкал шествие старший лейтенант.

Шли они недолго. Вскоре их окликнул часовой, старший лейтенант назвал пароль, услышал отзыв – а после они вышли на маленькую полянку, на которой находилось около тридцати бойцов. Большинство из них были в пограничных фуражках, но Сергей заметил у некоторых солдат и черные, и красные петлицы. Оружие у них было самое разное. Трехлинейки, немецкие винтовки. Были и автоматы. Тоже немецкие.

Старший лейтенант отвел его в центр поляны, где были постланы несколько плащ-палаток.

– Ну, Сергей, присядь и расскажи мне все еще раз.

Тот повторил. Когда он заканчивал рассказ, старший лейтенант вдруг ударил слева. Сергей поставил блок – противник попытался нанести удар правой – но Мельников, упав на спину, ударил его ногами. Тот отлетел на несколько шагов.

– Спокойно! – крикнул он солдатам, которые тут же направили на Сергея винтовки и автоматы. И прибавил: – Да, парень, теперь я вижу, как ты с немцами сладил. Блин, и откуда ты такому научился? – пробормотал он, поглаживая руку, ушибленную блоком Сергея.

– У нас был сосед, он работал в Китае. Научил…

– А… Эти китайские штучки… Слышал. Ребята рассказывали. Но давай снова пойдем с начала. Ты уж не обижайся. Тут по лесу разные люди бегают. Мы никому не верим. Да и твоя история – не самая заурядная…

Сергей не знал – да и знать не мог, скольких людей встретил лейтенант на этой дороге. И многие из них были в военной форме, и даже имели в петлицах треугольники, кубари, а некоторые и «шпалы» – но не отняли оружие у врага, а бросили свое. Таких он гнал.

– Найди винтовку, потом возвращайся, – брезгливо говорил он.

Попадались и другие – солдаты разных частей присоединялись к его отряду. А вот гражданские, добывшие с бою вражеское оружие, ему не встречались. А шел он издали – от самой границы. Но, может, пока не встречались?

…Сергей повторил свою историю по третьему кругу. Кажется, на этот раз у старшего лейтенанта вопросов не возникло.

– Значит, ты решил сражаться?

– Так точно! – ответил Мельников, вспомнив, что так положено отвечать командиру.

– Сражаться – это правильно. Вон, видишь – бегут, мрази! – Глаза старшего лейтенанта бешено сверкнули. – А я буду сражаться! И они не пройдут. Они никогда не пройдут. Если мы пробьемся к своим – хорошо. Не пробьемся – будем сражаться здесь. Мы будем уничтожать их, как бешеных собак! И они сто раз проклянут тот день, когда сюда полезли…

– Когда нас не будет, все ваше будет, – повторил Сергей фразу, которая у него стучала в голове.

– Нет, парень! Ты не понял самого главного. То, что их не будет. Умирать легко. Но мы должны не умирать, а побеждать! Я со своими иду от границы. Вот собрал еще по лесам… Двадцать шесть человек. Или… Двадцать семь? – Старший лейтенант внимательно посмотрел на Сергея. – Пока еще гражданские ко мне в отряд не попадались. Но я вижу – в тебе есть нужное. В тебе есть ненависть – а значит из тебя будет толк. И ты ведь не один такой… Будешь первым. Только учти – у меня за невыполнение приказа – расстрел на месте.

– Так точно, товарищ лейтенант!

– Ну, вот, значит, у меня уже двадцать семь бойцов. Князев! Объясни парню, что и как…

Первый бой случился еще до заката. Разведчики сообщили: по дороге идут мотоцикл и три немецкие машины. Фургоны с каким-то грузом.

Фрицы двигались весело. Из одной кабины доносились чужие песни. Они еще чувствовали себя победителями. Не знали особенностей белорусской природы – где каждый куст является огневой точкой. Солдаты залегли в зарослях, ожидая, когда колонна подойдет поближе.

– Огонь! – заорал старший лейтенант.

Первый залп был удачным. Идущий впереди колонны мотоцикл кувыркнулся в кювет. Следующий за ним грузовик «Опель-Блиц» свернул в другую канаву. Второй грузовик остановился – и третий ударил его в корму.

Немцы стали выскакивать из машин – и попадали под огонь. Сергей поймал на мушку одного – толстый фриц бежал куда-то вдоль замерших грузовиков. Не добежал. Мельников, как учили в Школе снайперов, плавно нажал на курок. Выстрел. Ружье отдало в плечо – и немец повалился. Сергей поймал на прицел другого. Это был тощий веснушчатый парень, который несся, сам не понимая куда. Но тут его путь кончился. Выстрел – и немца отшвырнуло на кузов машины.

Все заняло пять минут. Солдаты выбрались из зарослей и двинулись к машинам. Тявкнул выстрел. Это старший лейтенант пристрелил кого-то из раненых немцев.

Между тем солдаты потрошили начинку грузовиков.

– Какой груз? – спросил командир.

– Товарищ старший лейтенант, тут какие-то консервы. Вроде мясные…

– Взять по двадцать килограммов. Остальное – бензином и поджечь!

Это был, конечно, не тот бой, который определяет судьбу войны. Обычная мелкая стычка – сколько их было за эти годы? Но Сергей понял в этом бою главное – немцев можно бить! Они не смогут победить. Хотя бы потому, что есть отряд вот этого лейтенанта. А значит – пробьемся!