Читать книгу Броуновское движение - Алексей Смирнов - Страница 42

Кто их теперь вспомнит, эти бары? Не про себя, с мимолетным сожалением, а так, чтобы осталось где-нибудь, с благодарностью? Их было много, и каждый запомнился какой-то одной картинкой, тогда как все прочее время, проведенное за кружкой, сливается в сплошную струю разбавленного пива.

Я их тут перечислю несколько штук, чтобы память не истиралась.

Первый бар, в котором я побывал, назывался «Янтарный». Он находился на Петроградской стороне, и нас с приятелем отправили туда в качестве бдительных дружинников, приказавши взять пару кружечек и сидеть тихо, следить за порядком. И мы сидели, а вокруг бушевала сплошная гармония. Мы честно цедили прописанную пару кружек и поняли свою ошибку только когда наш старший, едва державшийся на ногах, подошел к нам и осведомился, не торчит ли у него рация.

Тогда мы поняли, что в баре нужно заниматься тем, чем положено заниматься в баре.

Еще одним баром на Петроградской был «Кирпич», он же – 14-я аудитория, благо в нашем институте их было 13. Что про него расскажешь? Это добрый роман. Из шести лет, что я проучился, год, наверное, приходится на долю «Кирпича». Еще год – на марксистскую философию. Итого на медицину – года четыре, а то и три, так как были и другие радости, помимо «Кирпича» с философией.

Еще на Петроградской имелся «Пушкарь». Единственное место, в котором подавали «бархатное» пиво – и пиво не подводило. Это было до крайности тихое, спокойное заведение. Тяжелые скамьи, тяжелые столы, тяжелые люди – вернее, зубры, бизоны, которые вдумчиво и почти бессловесно сосали заказ. Временами слышался стук: падало очередное тело. Оно падало мирно, без скандала, без реакции со стороны соседей, которые даже не оборачивались, и тут же исчезало, будучи увлеченным куда-то за кулисы, а место старого тела занимало новое тело.

Были «Жигули», куда я явился с американским значком и при галстуке, поскольку хотел потом сняться на выпускной альбом. «Пан-Америкэн» хочет рыбки? " – издевательски интересовался халдей. Пан-Америкэн очень хотел, и снимок не вышел.

Был «Прибой» – сугубо мужское место, в котором никогда не бывало женщин, за исключением одного раза, когда местные шалуны затащили туда финскую туристку, в дрезину пьяную. Они обкладывали ее матюгами в глаза, а она только хохотала, на что мужики хохотали еще громче и толкали друг дружку: «Видишь, ни хера не понимает!»

Был доброй памяти безымянный бар, который мы прозвали «Андрополем» и откуда меня в 1983 году вышвырнули за распитие под столом. Это сделал наглый бармен Вадик. Мне было отмщение: однажды в бар явился человек, который еле стоял на ногах, и которого сопровождал огромный пятнистый дог. «Кобылу-то убери! – опасливо кричал Вадик из-за стойки. – Убери кобылу-то! «Кобыла не уходила. Я ликовал, наблюдая, как Вадик, держась из последних сил, наливает лошаднику пиво.

А близ моего дома располагался «Нептун», изумительно гнусное место, в котором однажды меня пригласила на белый танец беззубая девушка. И мы танцевали, одни, благо танцевать в этом баре было не принято, под настороженный блеск глаз ее спутников – хищные точки в пивном полумраке.

Теперь стало скучно и прилично, теперь такого уже нет нигде.

Где стол был яств, там гроб стоит.