Читать книгу Русский излом. Роман в трех частях - Алона Китта - Страница 31

Весь день Маруся ходила под впечатлением услышанного. Она не воспринимала обращённую к ней речь и несколько раз отвечала невпопад. Бедная девочка, в настоящий момент она могла думать только о нем, Евгении Монакове.

Раечка обиделась на подругу, почувствовав, что та что-то скрывает от нее..Это было тем более неприятно, что сама Раечка не имела никаких тайн от подруги, и все перипетии вялотекущего романа с Лёней Пригожим становились известны в первую очередь Марусе.

Миша Таланов тоже был уязвлен Марусиным невниманием, но в тот момент, когда он решил, наконец, поговорить с ней, к нему подошёл садовник и, озираясь по сторонам, вложил записку ему в ладонь.

– Барин, Вам просили передать. Вас ждут у выхода к ручью, -вполголоса произнёс посланник и немедленно удалился. Миша даже не успел спросить, кто отправил записку.

– Погоди, – позвал Михаил, но его зов повис в воздухе.

Он подошел к окну и спрятался за штору, чтобы никто не помешал ему читать.

«Мое Шер Ами, Мишель. Помоги мне! Лишь на тебя я могу положиться, никому не говори о моём приезде. Не откажи в любезности, приходи, я жду тебя у ручья. М.Т.»

Миша нахмурился: он догадался, кто автор записки и, если это не розыгрыш… Впрочем, гадать незачем, да и некогда – сия особа ждёт его, и он не обманет ее ожидания.

Оглядываясь, он вышел во двор, торопливо пробежал по саду и спустился к дальней калитке, тропка от которой вела к ручью, берущему начало в лесу и вращающемуся в речку прямо за барским садом. С обратной стороны калитки росли кусты тальника, а за ними крапива и таволга.

Выйдя за калитку, Михаил немедленно был заключён в объятия.

– Благодарю тебя за то, что пришел, -последовал приглушённый шепот. Женский голос показался юноше знакомым, но, пока неизвестная не откинула капюшон плаща, он не был уверен в своей догадке.

Часа через два, когда гости уже сидели за столом и успели плотно закусить, Маруся поняла, что пришло время исполнить задуманное. Застолье вошло в стадию непринуждённой беседы, а гости, словно вросли в стулья, разомлев от летней жары и обильной еды.

Любовь Петровна сияла, будто начищенный зубным порошком образ, и причина была проста: все поголовно одобрили Верочку, о чем каждый из гостей счёл своим долгом сообщить хозяйке. Новоиспеченная свекровь немедленно возгордилась, ставя, непонятно, почему, себе в заслугу явные Верочкины достоинства.

Молодые ворковали, как голубки, и почти ничего не ели, тогда, как сидящий рядом священник Пригожий с аппетитом умирал здоровенный кусок бараньего бока с гречневой кашей.

Мама и Аня о чем-то оживлённо беседовали, иногда в их беседу вставляла замечания Ольга, а Раечка перешептывалась с Лилей, периодически бросая взгляды в сторону Лени Пригожего.

Под гул голосов Маруся вышла из-за стола и оказалась в коридоре. Опасаясь быть застигнутой, она опрометью бросилась в комнату Родиона Таланова. Ей казалась нестерпимой мысль о том, что ее поймают на месте преступления. Талановы удивятся и, возможно, решат, что ее цель – украсть что-либо ценное, хотя для Маруси самое ценное в доме Талановых был предполагаемый адрес Евгения Монакова.

Внезапно из-за угла появилась горничная с подносом, и Маруся резко остановилась, чтобы избежать столкновения.

– Ой, что это я? – смутилась Маруся, замедляя шаг.– Бежать нельзя ни в коем случае – это выглядит подозрительно, а мне не нужны подозрения.

Маруся огляделась по сторонам и поднялась на второй этаж. Комнаты братьев Талановых находились в просторном мезонине по соседству друг с другом. Двери открывались рядом, и девочка побоялась, как бы не перепутать и не очутиться в комнате младшего брата. Ничего страшного не произойдет, но время она потеряет, а ей надо поторопиться, а то гости разберутся по всему дому и кто-то захочет подняться на второй этаж.

Маруся осторожно прикоснулась к ручке двери, ведущей в комнату старшего брата, но повернуть не успела: ей показалось, что в смежной, мишиной комнате кто-то есть. Она замерла, прислушиваясь к происходящему внутри. А оттуда доносились какие-то стуки, будто кто-то двигал мебель или опрокидывал навзничь толстые тома. Маруся вспомнила, что Миша исчез из столовой прежде, чем подали горячее.

– Вот, держи. Здесь все мои накопления. Хотел поехать летом на Кавказ, -послышался голос Миши, – Этого, конечно, недостаточно, но на первое время хватит. Господи, и как тебя угораздило вляпаться во все это?

– Мишенька, я так раскаиваюсь. Я была дурой.

Маруся затаила дыхание: ей не удалось опознать по голосу мишину собеседницу.

– Мы ожидали увидеть сегодня на празднике и твоих родителей, но их почему-то нет.

Это снова Михаил. Непонятно, о чьих родителях идёт речь? Кто из знакомых отсутствует на празднике? Очевидно, тот, кто не упускает возможности повеселиться в гостях.

– ,Это потому, что меня разыскивает полиция, и папенька уже в курсе, -всхлипнула незнакомка.

– Мура, перестань

Ах, вот оно что! Мура Трапезникова, купеческая дочь, вообразившая себя поэтессой и эмансипе. Едва закончив гимназию, она укатила в столицу, якобы, учиться, а на деле проживала папины денежки в поисках смысла жизни. Последний она искала не в книгах, а в кокаиновой пыли.

Голос Муры из нежного сопрано превратился в хриплый, словно у простуженного геликона, поэтому Маруся её не сразу и узнала.

– Ой, Мишенька, я же чудом избежала ареста, – продолжала рыдать Мура, – Когда за Илюшей пришли, я была у модистки, а по возвращении меня предупредила соседка, и я, не заходя домой, сразу на вокзал, взяла билет до Дно, а потом пешком, сначала до Вязовки, ну, а потом и до Залесья добралась.

– Черт возьми, Мура, что такое ты совершила и почему опасаешься ареста? И за что взяли Илью? – в голосе Михаила угадывались сердитые нотки.

– Илья запутался со своими марксистами. Ты же знаешь, он, как Иисус Христос, хотел накормить всех голодных. А взяли его за распространение одной запрещённой газеты, не знаю названия. А ещё у нас при обыске нашли книжки запрещённые, это соседка точно знает, ей дворник рассказал, он был понятым при обыске.

– Что за книжки, Мура?

– Да ты что, Миша, я же книжек не читаю! – удивилась Мура. – Откуда мне знать, запрещенные они или нет.

– Ну, Илья понятно, но ты-то при чем?

– А при том, что мы жили вместе гражданским браком.

И Мура снова всхлипнула.

Маруся, потрясенная услышанным, стояла ни жива, ни мертва. Неизвестно, что ее поразило больше – арест Ильи или весть о том, что он проживал под одной крышей с Мурой без церковного венчания. Маруся задумалась: она не знала, как поступить. Рассказать родителям? А если Мура ошибается, и Илья вовсе не арестован! Она же побоялась зайти в квартиру, а сведения получила от постороннего лица!

Если же Мура не врёт, то арест непутёвого Ильи станет для родителей ударом. Особенно для папы: он так мечтал, что Илюша станет преуспевающим адвокатом. Как Плевако.

Похоже, вместо Плевако в семье Астафьевых появился новый Марат или Робеспьер.

Мура снова подала голос:

– Я ещё вспомнила: накануне у нас гостил Евгений Монаков —

он приезжал по делам службы. Илюха и разболтал ему по дружбе. И тот же офицер, по словам соседки, приехал с полицией. Не хочется верить, что офицер может быть доносчиком, но такое совпадение, Миша!

Марусе хотелось плакать: сама того не подозревая, купеческая дочь Мура разбила идола, вдребезги!

– Миша, ты никому не проболтайся про нас с Илюшей, – попросила Мура- Сам понимаешь, дойдет до папы… Мои родители- ужасные консерваторы, ну прямо типажи из пьес Островского. Они не так поймут.

– Не надо просить, Мура. Мы с тобой давно знакомы, и ты прекрасно знаешь, что я умею держать язык за зубами.

– Знаю, потому и открылась тебе. Сестры твои меня не любят: я же курю, ношу брюки не только на конную прогулку, признаю свободную любовь. Это у вас тут в провинции каждая барышня мечтает поскорее выйти замуж, абы за кого… А у нас в Петербурге давно имеется прогресс в отношениях между полами.

– Мура, это сейчас неважно, что думаю я о твоих взглядах. – возмутился Михаил.

– Ты не понимаешь, институт брака умер, люди сходятся и расходятся, и никто никому не обязан.

– Как много слов для оправдания! Сказал же, не проболтаюсь. Подскажи лучше, как сообщить Астафьевым об аресте Ильи?

– Не знаю, стоит ли, – Мура произнесла это таким печальным голосом, что Маруся поняла: не стоит!

Однако она не была бы эмансипе, если бы не продолжила:

– Если хочешь, расскажи Анюте или Марусе, а меня не впутывай. А девочки передадут предкам.

– «Предкам,» -презрительно повторил Михаил, – Жалеешь, что не послушала отца?

– Мишенька, о чем ты говоришь? Ты представить себе не можешь, какой ад царил у нас дома! – взорвалась Мура, – То нельзя, другое нельзя. Курить нельзя, на вечеринки нельзя. А женихи – сплошь купчины необразованные, в голове одни цены на скобяные товары. Никто не разбирается ни в поэзии, ни в искусстве. Да я только в Петербурге узнала, что такое – настоящая жизнь!

Мура снова заплакала, а Маруся сочла момент благоприятным, чтобы предстать перед собеседниками. Она резко распахнула дверь и вступила в комнату. Миша и Мура сидели на диванчике. Оба, как по команде, уставились на нее.

Маруся замялась.

– Я случайно проходила, – объяснила она, – Я слышала все.

– Ну, это к лучшему – тебя не надо вводить в курс дела, -сказал Миша.

Маруся выразительно на него посмотрела.

– Я прошу тебя… Вас, – произнесла она, глядя прямо в глаза своему другу, -Пожалуйста, не проговоритесь нашим, хотя бы сегодня. Я не хочу испортить праздник моей семье. Это раз. Два – твоему отцу, Мура, нужно передать записку, хотя бы через сына кухарки – он сообразительный и, если в доме полиция, то поостережется передавать что-либо в руки господину Трапезникову.

– Молодец! – восхитился Миша, – Пришла и все разложила по полочкам.

Он был немного смущён тем, что Маруся застала его наедине с Мурой. Она же и не подумала ревновать: слишком тяжело далось ей известие о непорядочности Евгения Монакова. Разочаровываться всегда неприятно, а в любимом – вдвойне. Отогнав мрачные мысли, она изобразила кураж и, вскинув подбородок, с гордостью произнесла:

– А то! Что бы вы делали без Маруси Астафьевой!

– Я иду за мальчонкой, – Михаил вскочил и скрылся за дверью.

Он даже улыбнулся, радуясь, что сцена ревности отменяется.

Как только он вышел, Маруся присела перед Мурой и заглянула в ее увеличенные атропином зрачки.

– Так, моя милая, теперь, когда мы одни, расскажи мне подробно об аресте брата, расскажи все.

О Евгении Монакова было забыто раз и навсегда.