Читать книгу Монах и дочь палача. Паутина на пустом черепе - Амброз Бирс, Ambrose Gwinnett Bierce - Страница 10

Отец-настоятель послал за мной и, когда я пришел, стал упрекать меня. Он сказал, что мое поведение вызвало великое неудовольствие среди братии и мирян.

– Вижу я в том руку врага человеческого, – произнес он, – иначе, зачем ты ввел во храм дочь палача прежде всех?

Что я мог сказать на это, кроме того, что я посочувствовал бедной девушке, и то, что я совершил, совершил только из жалости?

– Почему ты пожалел ее? – спросил меня настоятель.

– Потому, что все люди презирают ее, – ответил я, – словно она совершила смертный грех, но она невинна. Ведь нет на ней той вины, что отец ее – палач. Да и – увы! – кто-то должен быть палачом.

О, святой Франциск, и зачем я только сказал это? Как только не бранил меня отец-настоятель за дерзкие слова мои!

– Раскаялся ли ты теперь? – завершил он вопросом свою речь.

Но как я мог раскаяться в сострадании – ведь сострадание мое было угодно Богу?

Обнаружив, что я упорствую, настоятель очень опечалился. Долго говорил он о кознях дьявола и в конце концов отпустил меня, наложив тяжкую епитимью. Я принял наказание смиренно и не ропща, и теперь заточен в свою келью, где провожу время в молитве и посте. Но не заточение терзает меня, а мысль о несчастной, одинокой и презираемой деве.

Так, погруженный в свои мысли, я стоял подле зарешеченного окна своей кельи, глядя на горные вершины, загадочно чернеющие на фоне вечернего неба. Было тепло, и я распахнул створки окна. В комнату ворвался свежий воздух, а с ним и звуки потока, ревущего где-то далеко внизу, который пел свою вечную песню – мягко ободряя и утешая меня.

Не помню, упоминал я прежде или нет, что монастырь наш воздвигнут на скале, нависшей высоко над рекой. Прямо напротив окон наших келий громоздились вершины величественных утесов, достичь которых можно только с риском для жизни. Поэтому нетрудно вообразить мое удивление, когда внезапно я увидел фигуру человека, что карабкался по склону одного из них. Вот он добрался до вершины, подтянулся на руках и выпрямился, застыв на самом краю. В наступивших сумерках я не мог с точностью разглядеть, кто или что это. Мне даже почудилось, что один из демонов ада пришел искушать меня, и я осенил себя крестом и сотворил молитву. В этот момент фигура взмахнула рукой и что-то белое влетело в окно, ударило мне в голову и упало на пол кельи. Я наклонился и поднял предмет. Это был венок из цветов – прежде таких я никогда не видел. Белые, как снег, мягкие, как бархат, они были лишены листьев и совсем не пахли. Я подошел поближе к окну, чтобы получше разглядеть чудесные цветы… Взгляд мой вновь обратился к фигуре на вершине холма, и я услышал нежный звонкий голос, прокричавший мне:

– Это я, Бенедикта!.. Спасибо тебе!..

О, Господи! Это была она… Невинная дева!.. Она захотела отблагодарить и утешить меня в одиночестве и скорби – и ее не устрашили ни крутые склоны, ни одиночество. Значит, она знала о том, что я наказан из-за нее. Она даже знала келью, где я нахожусь.

Я видел, как она наклонилась вниз, разглядывая страшный обрыв, над которым стояла. Помедлив мгновение, она махнула мне рукой и… исчезла. Помимо воли я вскрикнул – неужели она упала? Я сжал руками железные прутья оконной решетки и рванул их на себя, но та не двинулась с места. В отчаянье я бросился на пол, стеная и плача, и умолял всех святых защитить и спасти несчастное дитя. Я преклонил колени и молился истово, когда услышал ее голос – Бенедикта подавала мне знак, что спуск закончился благополучно.

Она крикнула. Я никогда больше не слышал ничего подобного – так могла кричать только Бенедикта, – только в этом крике было так много искренней радости жизни и задорного веселья. Таким звонким мог быть только ее голос – только он, неискаженный эхом, мог долететь сквозь теснины до окна моего узилища. Звук ее голоса так глубоко тронул мою душу, что я не выдержал и разрыдался, и слезы окропили венок из прекрасных диких цветов и мои руки, сжимавшие его.