Читать книгу Шаман. Рассказы - Анатолий Цыганов - Страница 3

За полярным кругом
Рыжий Мотя

Оглавление

Рыжего Мотю я встретил в сберегательной кассе Посёлка. Была пятница. Мы с женой решили снять некоторую сумму и договорились встретиться после работы. Но она задерживалась, и я пристроился возле окна, посматривая на редких посетителей заведения. Возле кассира стоял жутко помятый бич с рыжей шевелюрой и пытался, сбиваясь и шепелявя, что-то объяснить молоденькой девушке, сидящей за прозрачным стеклом. Бича трясло крупной дрожью, вероятно, с глубокого похмелья. Но при этом он пытался выглядеть достойно, так как чуть поодаль стояли два его товарища, одетые так же, как и он, в весьма потрёпанные геологические робы.

Невольно прислушавшись к диалогу между бичом и кассиршей, я вдруг почувствовал что-то знакомое в его сбивчивой речи. Вроде я уже слышал этот голос в далёком детстве. Но тот голос принадлежал мальчишке гораздо моложе меня. А здесь стоял пожилой мужчина, я бы даже сказал – старик, с беззубым ртом.

– Девушка, ну посмотрите. Вы такая симпатичная! Есть мне перечисления? Ну посмотрите! Пестов я, Матвей, – канючил бич. При этом он не выговаривал звук «с» и заменял его на «ф». Вот в этом «пофмотрите» и «Пефтов» я и услышал что-то знакомое.

Девушка наконец снизошла до рыжего и, всем видом показывая своё превосходство, бросила:

– Как, говоришь, твоя фамилия?

– Пефтов я! М. П! – подпрыгнул бич. Кассирша порылась в карточках и громко провозгласила:

– Книжку и паспорт!

Бич засуетился, хлопая себя по карманам. Моргая рыжими ресницами, он оглянулся на своих товарищей, напряжённо застывших у дверей, и, облегчённо вздохнув, выудил из внутреннего кармана множество каких-то бумажек. Вывалив всё это на стол, он принялся складывать бумажки в две кучки. Товарищи решили помочь и сунулись было к рыжему, но он зашипел на непрошеных помощников, и те понуро отступили в свой угол.

Наконец, собрав обе кучки, которые оказались искомыми документами, бич протянул бумаги кассирше. Девушка брезгливо взяла грязные, засаленные листочки и протянула вместе с карточкой соседке:

– Зин, посмотри! На Пестова Матвея Прокопьевича есть зачисления?

Соседка так же брезгливо подцепила ногтями двух пальчиков то, что должно было называться паспортом и сберкнижкой и, что-то вписав в карточку, торжественно объявила:

– Три рубля восемнадцать копеек!

Все трое облегчённо вздохнули и тихонько зашушукались.

– Ну? Так что дальше? – прервала дискуссию кассирша.

Бич задвигал губами, поднял глаза к потолку, что-то про себя высчитывая, и не менее торжественно изрёк:

– Снимите мне два рубля сорок копеек!

Кассирша презрительно посмотрела на бича и качнула пышной причёской:

– Не могу. По закону на книжке должно остаться не менее одного рубля. Либо закрывайте счёт.

Бич ещё сильнее затрясся и умоляюще протянул:

– Не могу я закрыть счёт. Мне деньги на него перечисляют. Вы оставьте семьдесят восемь копеек, какая Вам разница.

– Гражданин! Не мешайте работать! – вдруг сорвалась кассирша, – Алкаши проклятые! Как будто я не знаю, для чего вам два сорок! Будете хулиганить, милицию вызову!

Бич схватил документы и выскочил на улицу. За ним, испуганно оглядываясь, засеменили приятели. Несколько минут было тихо, и только временами раздавалось возмущённое фырканье кассирши. Но вот дверь открылась, и на пороге появился рыжий:

– Фнимайте два рубля вофемнадцать копеек, – примирительно прошамкал он. Кассирша протянула бичу кассовый ордер, и рыжий, потея от натуги, начал заполнять документ. Справившись с непосильной работой, рыжий протянул бумажку в окно. Кассирша фыркнула и вернула ордер назад:

– Подпись не такая. Распишитесь ещё раз.

Бич взял трясущимися руками ручку и принялся выводить каракули своей фамилии. Бумажка ещё трижды возвращалась в потные руки бедолаги. Рыжий стоял возле окошка, обливаясь потом, и дрожь сотрясала всё его тщедушное тело. Обречённо выводя непослушные буквы, он уже отчаялся получить свои кровные. Но вот процесс передачи наличности закончился, и бич засеменил к выходу.

Моя жена всё ещё задерживалась, и я вышел покурить. На крыльце стояли все три приятеля и пересчитывали мелочь. Видно, они наскребли нужную сумму, так как радостно загомонили и потянули рыжего к магазину. Бич сделал шаг и, внезапно обернувшись, остановился. Товарищи вопросительно затормозили:

– Ты чё? Погнали быстрее, а то магазин закроется!

Рыжий обвёл взглядом сберкассу:

– Ничё по пьянке не забыто? – смешно прошепелявил он и поспешил за товарищами.

Хорошо бы за хлебом, подумал я, но, вздохнув, отбросил от себя эту вздорную мысль. Для них сейчас бутылка «Агдама» была важнее даже чёрной икры. Подошла жена и срочно потащила меня в сберкассу. Я тут же забыл и о бичах, и об их заботах.

В понедельник позвонили из отдела кадров. Начальникам партий предлагались кандидатуры для работы в поле. Осень была в разгаре, и близилось начало сезона. Открыв дверь кабинета, я увидел Рыжего Мотю. Но это был уже не тот трясущийся бич из сберегательной кассы. Возле стола стоял опрятно одетый, усталый пожилой человек. Начальник отдела кадров представил его как классного тракториста с большим опытом работы.

– Вообще-то я уже встречал этого старика, – осторожно начал я предисловие своего отказа. Но смех начальника отдела кадров прервал мою едва начавшуюся тираду.

– Старика? Да он на пять лет моложе тебя.

– Гражданин начальник, возьми! Не пожалеешь, – зашепелявил Мотя.

И тут меня осенило:

– Слушай, брателло. Ты случайно не жил в Сосновке под Новосибирском?

– Ну, жил. А чё? Родился я там. Потом уехал с родителями на Сахалин.

– Соседей в Сосновке помнишь?

– Ну, помню. Дядя Федя. А чё?

– Да-а, видно маленькая у нас страна. Отец это мой, вот чё.

Мотя заморгал рыжими ресницами, не совсем понимая: радоваться ему встрече с земляком или ждать неприятности. Я же искренне обрадовался виду Моти, так как прошлая встреча оставила удручающий осадок. А память уже высветила яркий эпизод из жизни Моти.

Моте тогда было лет семь, и так же, как сейчас, у него не было зубов. Но тогда они должны были вырасти, а сейчас, видно, уже давно были утеряны. Был праздник Рождества. Официально Рождество не праздновалось, но детям не возбранялось ходить по дворам и колядовать, показывая свои таланты в песнях и плясках. При этом дети наряжались в разных животных и смешно пародировали их повадки. А так как шить наряды было не из чего, то чаще всего это было подражание то ли животному, похожему на медведя, то ли чудищу неизвестной породы. Дети выворачивали наизнанку родительские шубы и дурным голосом изображали рёв зверя.

Вот в такой вечер, в канун Рождества, наша семья села ужинать. Мы не успели ещё взять ложки, как дверь распахнулась, и в дом ввалилось что-то лохматое, ревущее и дёргающее всеми четырьмя конечностями.

Ближе всех к двери сидела моя сестрёнка, которой и досталась полная порция дикого рёва и необузданной пляски. Она взвизгнула от страха, закатила глаза и, побледнев, стала сползать со стула.

Видя, что добром это не кончится, мой отец схватил топор и, ухватив за грудки артиста, угрожающе замахнулся на него:

– Зарублю гада!

Артист сам не на шутку испугался и, упав на спину, задрыгал ногами:

– Дядя Федя! Это я, Пефтов! Пефтов я, Мотя!

Подхватив полы шубы, Мотя пополз к порогу и, открыв лбом дверь, исчез в клубах морозного пара.

Пересказав эту историю начальнику отдела кадров, я спросил у Моти, помнит ли он этот эпизод.

– Не-а, – простодушно ответил он, хлопая рыжими ресницами. Но это было уже не важно. На работу я его взял. Мотя солидно протянул заявление и документы, не спеша просмотрел направление на медкомиссию, нахлобучил на рыжие лохмы драную шапку и, открыв дверь, внезапно обернулся:

– Ничё по пьянке не забыто? – произнёс он, оглядывая кабинет. Начальник отдела кадров свирепо повёл глазами, и Мотя бодренько юркнул за дверь.

Удивительно, но работал Мотя на совесть. Трактор содержал почти в идеальной чистоте, насколько возможно отмыть и отскоблить видавший все виды поломок старенький Т-100. Мотя исправно ходил в рейсы, был абсолютно безотказным и никогда не спорил по поводу начислений зарплаты. Зима набирала обороты, и так же стремительно раскручивался полевой сезон. Рейсовые трактора работали без отдыха. Поломки сыпались одна за другой. Наконец, от постоянной перегрузки трактора окончательно встали. Работал только движок Мотиного трактора, но один транспорт посылать в рейс было опасно, и я приказал Моте встать на прикол.

И тут начались мои мученья. На подбазу доставили груз, а в партии уже заканчивался уголь, на исходе было и дизтопливо. У меня же каждое утро начиналось с того, что, открыв глаза, я видел белёсые глаза Моти, который сидел напротив и молча хлопал своими рыжими ресницами.

– Мотя! – вскакивал я с постели, – пошёл вон! Ты меня заикой сделаешь! Я же ясно тебе сказал: Выезд запрещаю! Ты русский язык понимаешь?

– Понимаю, – Мотя ещё быстрее хлопал ресницами.

– Так чего тебе надо ещё?

– Гражданин начальник, я за двое суток обернусь. Туда и обратно! На подбазе уже и ёмкость с солярой подготовили. Я по рации спрашивал.

– Слушай, Мотя, ты меня не доставай! А радисту я всыплю, за то, что он посторонних к себе пускает! Жди напарника!

Мотя тяжело вздыхал и, направляясь к двери, неизменно оглядывался:

– Ничё по пьянке не забыто?

Наконец, не выдержав поединка, я дал согласие на рейс. Была ясная погода, и по прогнозам метео-обстановка в районе Воркуты на ближайшее время не должна была меняться. Правда, от нас до города было около трёхсот километров, и реальность не всегда соответствовала метеопрогнозам. Но уж больно хотелось верить в хорошее. Солярка действительно была уже на исходе, и надо было что-то предпринимать. Как я жалел потом, вспоминая эту минуту слабости! Но в тот момент я больше думал об угрозе остановки работ, а не о технике безопасности. Надо было видеть радостное лицо Моти. Как будто ему выдали не путевой лист на подбазу, а путёвку на курорт. Я взял с Моти клятвенное обещание: если что-то будет не так, он либо останется на подбазе, либо возвратится назад. Мотя молча кивал головой, но уже ничего не слышал. Махнув рукой, он зацепил пустую ёмкость за трактор и, уже оглядываясь, разинул рот, чтобы сказать неизменную фразу, но хор в несколько глоток толпившихся рядом механизаторов рявкнул, опередив его:

– Ничё по пьянке не забыто!

Мотя ощерился в беззубой улыбке и прыгнул в кабину трактора.

То, чего я боялся, случилось через сутки. К вечеру абсолютно чистое небо с огромной скоростью стало покрываться чёрными низкими тучами. Ветер стал усиливаться. Ещё час – и повалил снегопад. Пурга накинулась на людей, забивая рот снегом и сшибая с ног. Я бросился на радиостанцию, надеясь связаться с подбазой. Но радист только развёл руками. В такую погоду ни одна частота не работала. Можно было только думать о благоразумии Моти и ждать, когда выдохнется пурга. Всю ночь я не спал. Сквозь вой ветра мерещился прерывистый звук трактора. Но, прислушавшись, я понимал, что это всего лишь самовнушение и монотонный звук дизеля электростанции. Утром небо внезапно посветлело, и ветер стал стихать. Я быстро оделся и побежал на радиостанцию. Ещё с порога я услышал позывные подбазы. Слава богу, связь была. Схватив трубку, я спросил, приехал ли Мотя. Радист ответил, что трактор час назад выехал с ёмкостью дизтоплива. Я облегчённо вздохнул. Значит, всё в порядке. Оставалось только ждать.

К вечеру похолодало. Ветер окончательно стих, и воздух сгустился до такой степени, что при дыхании царапал горло. Утром температура понизилась ещё. Трактора не было. К шести часам на термометр было страшно смотреть. Трубка, рассчитанная на минус пятьдесят, была пуста и пугающе прозрачна. Дальше уже было непонятно, сколько же на самом деле градусов.

Прошло больше суток, как трактор выехал с подбазы. Контрольное время прошло, и надо было выезжать на поиски. Растолкав водителя «газона», я приказал собираться. Водитель молча вышёл разогревать вездеход, а я поплёлся на радиостанцию. Ещё раз убедившись, что трактор не возвращался, переполненные самыми мрачными предположениями, выехали мы на поиски. К счастью, вездеход катил по зимнику без особой натуги, и несколько часов пути не причинили особых проблем. Единственное, что пугало, это отсутствие следов трактора. Так, добравшись до подбазы, мы не встретили ни следов, ни тем более самого трактора. Откровенно говоря, я запаниковал. Не мог же он испариться в просторах тундры! Порассуждав с радистом подбазы о вариантах исчезновения трактора, я уже начал составлять радиограмму в экспедицию с просьбой выслать на поиски вертолёт. Как вдруг радиста осенило, что через подбазу проходит такой же зимник на глубокую буровую, и, возможно, из-за сильной позёмки Мотя свернул на эту дорогу.

Ухватившись за эту мысль, я выехал с подбазы. Километрах в двадцати я увидел какие-то вешки, уходившие в сторону. Доехав до поворота, водитель указал на след. Так оно и было. Вешки, обозначавшие направление на нашу базу, были надломлены ветром и хорошо просматривались, если ехать со стороны партии, а со стороны подбазы их совершенно не было видно. Зато хорошо просматривался поворот на буровую. Даже при небольшой позёмке можно было пропустить раздвоение дороги.

Не теряя времени, мы свернули на буровую. Через полчаса вдали завиднелась чёрная точка. Постепенно приближаясь, точка превращалась в чёрный круг и, наконец, стало отчётливо видно, что это десятикубовая ёмкость, а за ней вырастал силуэт трактора. Даже издали было понятно, что двигатель у трактора не работает. Сердце у меня колотилось с огромной силой. Водитель заглушил вездеход, и мы бросились к трактору. Стёкла были покрыты толстым слоем инея, и что происходило внутри, ни я, ни водитель не видели. Я дёрнул за ручку, но она не поддалась. Тогда вдвоём, навалившись на дверцу, мы открыли кабину. Кабина была наполнена гарью и дымом. А посреди, как на троне, на прокопченном ведре восседал негр. Это был Мотя, чёрный от копоти, в прожженной телогрейке, обмотанный какими-то тряпками, но живой.

– Гражданин начальник! – завопил Мотя, – а я думал, мерещится уже вездеход! Я не виноват! Топливо перехватило! Движок нормальный! Вы не беспокойтесь, радиатор цел, я воду слил!

– Мотя! Слава богу! Живой! Ноги, руки не поморожены? – я схватил Мотю и втолкнул в вездеход.

– Да как же я? Да я же всё измажу копотью! – Мотя попытался сопротивляться. Но я прикрикнул, и Мотя плюхнулся на сиденье, при этом водитель шустро кинул под низ кусок брезента.

– Мотя, ты не поморозился? Ноги, руки чувствуешь? – я схватил его за ледяные пальцы, пытаясь растирать рукавицей.

– Не-а, не поморозился, – простодушно ответил Мотя, улыбаясь беззубым ртом. – Жрать только хочется, и холодно.

Я открыл рюкзак, нашёл бутылку водки и плеснул в гранёный стакан, услужливо подставленный водителем. Вывернув перед Мотей всё, что было в рюкзаке, я вылез из вездехода осмотреть трактор и ёмкость, чтобы определиться в дальнейших действиях. Когда я вернулся, Мотя спал, а у водителя подозрительно замаслились глазки. Пустая бутылка валялась на полу вездехода.

– Я же за компанию! Да и нельзя ему много. А так, открытая – прокиснет, – начал оправдываться водитель, перехватив мой укоризненный взгляд. – А Мотя герой. Ты смотри, не растерялся. Всю обивку с сидений сжёг в соляре.

– Я возмещу, гражданин начальник, – пробормотал герой, не поднимая головы.

– Да ладно, герои. Поехали на базу.

– Стой! – внезапно Мотя проснулся и завертел головой.

– Ты чё? – водитель от неожиданности заглушил двигатель.

Мотя обвёл кабину туманным взглядом и, заморгав чёрными от копоти ресницами, пробормотал:

– Ничё по пьянке не забыто?

Двое суток Мотя отсыпался. Народ, посещая героя, старался оставить что-нибудь вкусненькое. А так как на базе ничего, кроме шоколада «Сказки Пушкина», не было, то тумбочка возле Мотиной кровати была завалена сказочным шоколадом. На третий день, зайдя к Моте, чтобы сообщить, что его трактор притащили и можно приступать к работе, я увидел радостную Мотину физиономию. Затуманенный взгляд выдавал признак выпивки.

– Это ещё откуда? – грозно надвинулся я на Мотю.

Мотя вмиг посерьёзнел и, заикаясь, признался, что выпросил у фельдшера спирт, якобы, для протирки ноги от обморожения.

Выслушав сбивчивый рассказ хитреца, я взял с него клятву, что никто не узнает об источнике спиртного. Ведь если механизаторы пронюхают, что за поломку спирт дают, весь зимник будет усыпан техникой. Мотя поклялся памятью родителей и сказал, что уже совершенно здоров.

Через неделю его трактор сиял, как пасхальное яичко. Как Мотя умудрился его отдраить при таких морозах, понять было невозможно. Но внутри было чисто, и новая обивка сидений сияла первозданной чистотой. Двигатель работал нормально, и Мотя ушёл в рейс со всеми успевшими подремонтироваться трактористами.


***

Прошло много лет. Постепенно забылись горести и мимолётные радости полевой жизни. Давно ушли за горизонт времени рисковые годы тяжёлой работы в Заполярье. Стали забываться имена и лица бывших соратников и друзей.

Я шёл по улице Большого города и наслаждался видом зеркальных витрин, красочных реклам и радостных лиц прохожих. Внезапно что-то знакомое мелькнуло возле подземного перехода. На ступеньках сидел седой старик с рыжей всклокоченной бородой. На груди у старика висела табличка: «ПАДАЙТЕ ПАГАРЕЛЬЦУ». Старик канючил, шамкая беззубым ртом:

– Подайте, граждане начальники. Не за себя прошу, за малых детушек.

В голове у меня вихрем закрутились воспоминания. Детство. Тундра. Мотя. Да, это точно был он! Я подскочил к старику и, не помня себя, принялся трясти его за плечи:

– Мотя! Как же так!? Мотя! Дружище! Ну как же так!? – кричал я, пытаясь заглянуть ему в глаза.

– Проблемы? – раздался сзади меня начальственный голос. Я обернулся. Позади стояли два милиционера и, похлопывая дубинками, подозрительно осматривали меня.

– Да вот, земляка встретил, – сникшим голосом промямлил я.

– Что-то не очень он похож на Вашего земляка, – стражи порядка подозрительно оглядели меня, на всякий случай проверив документы. – С этими нищими поосторожней. Можно и заразу подхватить. Потом такому земляку сами не рады будете.

Стражи ещё что-то объясняли, но я не слушал. Я смотрел на Мотю, и на глаза наворачивались слёзы. Мотя стоял покорный, с отсутствующим взглядом и молча дожидался своей участи. Наконец, покончив со мной, милиционеры обратились к нищему:

– Ну что, дед? Собирай манатки. Сколько раз тебя предупреждали, что не положено здесь стоять? Дорогу знаешь? Пошли, дед.

Мотя засуетился, собирая мелочь, нахлобучил на седую голову грязную, с облезлым верхом, немыслимого фасона шапку и засеменил впереди милиционеров. Я смотрел им вслед, и жалость сжимала мне сердце, а мои губы непослушно твердили одну и ту же фразу:

– Как же так?.. Ну как же так?..

Внезапно Мотя остановился и, как будто что-то вспомнив, оглянулся.

– Что ещё? – грозно рявкнул один из милиционеров. Мотя заморгал рыжими ресницами, и до меня еле слышно донеслось:

– Ничё по пьянке не забыто?

2011год.

Шаман. Рассказы

Подняться наверх