Читать книгу Пути-дороги - Анатолий Музис - Страница 23

Лагерь – это маленькая крепость, из которой человек совершает вылазки во вражеский стан Природы. За тонкими парусиновыми стенками, в кругу товарищей он чувствует себя в безопасности. Сюда не ударит молния, не забредет хищный зверь, не скатится сорвавшийся со скалы камень.

И лагерь на Черной Берели стал нашей мечтой. Хорошо работать, когда знаешь, что в конце маршрута ты выйдешь на тропу, которая ведет в лагерь. Но мы были между небом и землей, между Чиндагатуем и Калмачихой, впереди лежала территория без троп и притом территория чужого планшета, до лагеря на Черной Берели было 30—35 км – расстояние приличное даже для хорошей дороги. Поэтому неудивительно, что Толя Ютцев предложил мне поднять его 14.07 утром в 5 часов. Он брался приготовить завтрак с тем, чтобы в 7 часов мы уже вышли в маршрут.

Толе 21 год, в экспедиции и на Алтае в горах он впервые. У него еще такие мальчишеские представления (а, точнее, никаких представлений) о своих производственных обязанностях. Он даже здесь, в горах, на работе чувствует себя студентом МГРИ, счастливым обладателем мотоцикла – что «несомненно» делает его выше в собственных глазах его товарищей. Этакий аристократ на мотоцикле. И он решился встать в 5 часов.

Должен оговориться, что подобное поведение присуще всем молодым людям, студентам в частности, попадающим в экспедицию. Они считают, что их обязанность, скажем, ходить с прибором – как у Ютцева (радиометр), а ставить палатку, готовить дрова, варить ужин, нести в маршруте рюкзак с образцами, комплектовать караван, завертывать образцы и многое другое – это должен делать кто-то другой, но не они.

Итак, я разбудил Ютцева в 5 часов 20 минут. 10 минут он потягивался, потом вылез из мешка. Я вновь задремал. Время шло. Мои часы показывали уже 7 часов утра, когда я окликнул его:

– Толя, готово у тебя?

– Нет, – ответил он. – Я еще только чищу картошку.

Я вылез на свет божий и стал ему помогать. Медлительность вообще свойственна людям, не привычным к полевой жизни, но 1,5 часа… Я спросил его, что он делал столько времени. Ютцев даже как будто обиделся. Он не терял ни одной минуты. Он размялся, потом умылся, потом перевязал лошадь на новое место, потом разжег костер, потом… В 8 часов 30 минут мы вышли в маршрут. Нам предстояло обойти по подножью каров, проследить контакт гранитов с роговиками и не позже 3 часов вернуться к нашей палатке – иначе бы мы не успели проехать за Чиндагатуй.

Нечего и говорить, что в этом маршруте я больше думал об обратной дороге, чем о той, по которой шел. К тому же у меня разболелся палец на ноге. На обратном пути я уже не шел, а ковылял. Дойдя до палатки, я сказал Толе: «Сейчас я пол часа буду помирать». Я действительно пролежал с пол часа, но перед этим я разулся и увидел, что палец у меня нарывает и здорово.

В любом другом положении человек не стронулся бы с места. Но мы были на необитаемой земле, нам хотелось поскорее в лагерь на Черную Берель и, потом, сколько не сиди ничего не изменится, только кончатся продукты. И я кончил «помирать». Надел на больную ногу здоровенный горный ботинок, и мы с Толей стали собираться. Сложили палатку, заседлали лошадей, перекусили и тронулись в путь. Перед нами было два направления, по которым можно было идти. Слева шла слабая тропка и терялась где-то в кустарнике; справа – след прошедших впереди нас товарищей. Ритуля тоже ушла вправо. След был виден Достаточно хорошо, но идти было достаточно скверно. Кустарник, курумы, болота, крутые скалистые склоны – я шел впереди, ведя в поводу лошадь. Толя следовал за мной.

Надо сказать, что в первом маршруте он попробовал первым перейти речку по камням, шлепнулся в воду и, благодарение господу, его не снесло. После этого, он послушно следовал все время позади меня, а если ему и случалось выходить вперед, то останавливался, ждал и всегда спрашивал, в каком направлении и куда идти. Нога моя болела, но я продирался все вперед и вперед и думал только, как хорошо, что караван отправили через Берель. По этой дороге они бы не собрали ни одного вьюка.

По хорошей тропе…

Наконец, мы выбрались на хорошую тропу, которая привела нас к броду через Чиндагатуй. По другой стороне пролегала колесная дорога, которая долго ли, коротко ли привела нас к руднику Чиндагатуй. Я ехал верхом, разглядывая суровые скалы, белые снежники на них и думал о Борском. Именно в этом месте, на этих скалах и этих снежниках он разбился в прошлом году.

Домики рудника серые, заколоченные безжизненно стояли на высоком бугре. Мы проехали, не заезжая к ним. Чья-то одинокая собака облаяла нас сверху. Чьи-то лошади паслись внизу на болоте. Но людей не было. Все вокруг было мертво и безжизненно. Мы пересекли болото и вышли на тропу, которая вела к озеру Алахинскому, намереваясь пройти до ночи еще км 10—12, как вдруг позади послышался крик. Мы обернулись. У домиков стоял человек в красной рубашке и кричал нам. Мне показалось, что он кричал: «Давайте назад!». Мы отъехали от домиков уже довольно далеко, пересекли болото, кроме того, нога моя привела меня в состояние такого перенапряжения, что стоило бы мне только остановиться, как я уже не смог бы сдвинуться дальше.

И у меня не было ни малейшего желания возвращаться назад, чтобы выяснить, что возвратиться надо было потому, что какому-нибудь сторожу рудника нужна была заварка чая. Правда, я предполагал, что здесь могли находиться алмазовцы, но что мне было до них? Итак, я продолжал продвигаться вперед, но, правда, медленнее.

Человек на бугре продолжал кричать нам, потом я увидел, что он спускается и направляется к нам. Я остановился. Мы перекрикивались, но что именно мне кричали, я не различал. Вдруг я услышал, что человек зовет меня по фамилии. Значит, это была не случайность? Даже если это были алмазовцы, – подумал, – может быть у них есть какое-нибудь дело до нас. И потом перспектива переночевать в гостях у соседней партии тоже не так плоха. Я повернулся и пошел навстречу человеку, который уже верхом на лошади продолжал нас нагонять. И вот, когда мы сблизились, я вдруг увидел, что это был Шарковский.