Читать книгу Попытки любви в быту и на природе - Анатолий Тосс - Страница 3

Глава 3. ЗА ТРОЕ СУТОК ДО КУЛЬМИНАЦИИ

Оглавление

– …да вот, не дает мне никто, – закончил он его.

– Вообще никто? – поинтересовался я.

На что Инфант лишь вздохнул и снова впал в коматозное свое состояние.

– Ну, хоть на горизонте кто-нибудь маячит? В перспективе-то? – снова спросил я.

– Да пасу одну, – подтвердил Инфант. – Уже двадцать восемь дней. И все никак.

– Точно двадцать восемь? – переспросил цепляющийся к точным фактам Илюха.

– Точно, – подтвердил не менее щепетильный к цифрам Инфант.

– И совсем никак?

– Совсем, – подтвердил он.

– Что говорит? – набирал я информацию.

– Говорит, что слишком серьезно ко мне относится для такого.

– И действительно серьезно? – продолжал уточнять я.

– Леший ее знает, – ответил Инфант, на что Илюха, скорее для себя, отметил:

– Леший – это какой, тот, что с копытами? Ему-то откуда знать? – А потом для всех нас: – Это потому что жизнь ее не била. Благодарности за хорошую жизнь без лишений, без войны и катаклизмов в ней мало. Поэтому надо бы в ней благодарность к жизни развить, особенно к тебе, Инфант. Чтобы она каждый раз при встрече с тобой благодарность свою выражала. Потому что женщина легче всего выражает благодарность любовью.

– Как именно выражает? – спросил Инфант, с трудом подавляя возбужденное дыхание.

– Да по-разному, – уклонился Илюха, не желая, очевидно, вдаваться в детали перед Инфантом. – Итак, друзья, цель поставлена: Инфантова женщина должна быть постоянно благодарна Инфанту. Теперь решаем: за что ей быть благодарной? Быстренько сдвинули свои мозги ближе ко мне и начали объединенную мозговую атаку. Инфант, предлагай…

Но Инфант все мялся и не хотел предлагать.

– Может быть, мне ей полы в квартире отциклевать, – нашел он наконец повод для благодарности. – Я могу.

– Плохо предложил, – отмел в сторону повод Илюха. – Не засчитывается. Твои мозги, Инфантище, похоже, на атаку не нацелены.

На что-то другое они определенно нацелены, но не на атаку. Старикашечка, – перекинулся Илюха на меня, – какие идеи?

Идей у меня оказалось сразу много, и я с удовольствием был готов ими поделиться.

– Во-первых, надо из Инфанта сделать героя. Потому что к героям народ намного лучше относится.

– Это правильно, – подтвердил Илюха. – Хорошо мыслишь, не хуже меня. Мысли дальше.

– Ну чтобы он спас кого-нибудь от нависшей беды. Смело и решительно, не дрогнув ни духом, ни мускулом, желательно на глазах у населения.

– Еще правильнее, – снова одобрил Илюха.

– Проблема только: где беду взять? Особенно такую, которую Инфант сможет отвести уверенной своей рукой. Такую поди отыщи.

Мы снова все задумались, глубоко, надолго. А потом, конечно же, откопали ответ. Потому что когда надолго о чем-нибудь задумаешься, ответ находится всегда.

– Беду надо создать, – дошел первым Илюха.

– Инсценировать, – уточнил я.

И получалось так, что мы сразу оказались значительно ближе к цели в своем направленном поиске.

– Как это инсценировать? Какую беду? – задавал ненужные вопросы Инфант, которые только отвлекали.

– Ну как – какую? – все же отвлекся я. – Наводнение какое-нибудь или землетрясение, или я вот, например, мультфильм в детстве видел про пожар в тайге. Когда тайга горит. Страшная беда, особенно для лесных жителей…

– Ты это о ком? – заинтересовался лесными жителями Илюха.

– Я о зверюшках, – доходчиво пояснил я. – Антилопы и медведи с барсучками да белками мечутся, бедные, в огне, не зная, как спастись. Где водопой, чтобы вброд его перейти и унести своих малышей подальше от режущего глаза дыма? А опаленные ветки так и валятся на них сверху, так и угрожают придавить хрупкие зверюшечьи тельца. В общем, полный хаос, бардак и неразбериха.

Теперь я уже обвел взглядом комнату. Комната молчала, лишь один Инфант звучно сглатывал в себя подступающее возбуждение.

– И вот здесь бы хорошо Инфанта с брандспойтом, в пожарной каске, – предложил я спасительный выход. – А сзади хорошо бы массовку поместить вместе с Инфантовой девушкой. И все смотрят, как на него деревья огненные валятся, а он даже не отскакивает от них, а так с достоинством уклоняется и все заливает пожар из брандспойта и заливает. Каска съехала на затылок, лицо все в копоти и в поту, а Инфант хлещет пенной жидкостью на пожар, не жалея себя. А потом, когда пожар под его напором и напором из брандспойта отступает, он поднимает с земли маленького спасенного, но испуганного зайчонка, гладит его, успокаивает, бедненького, и передает матери зайчихе. А массовка сзади, вместе с девушкой… Как, кстати, девушку зовут?

– Наталья, – подсказал Инфант.

– А массовка с Натальей во главе улыбается и вытирает умильные слезы. А когда после всего начинает облегченно расходиться, Инфантова девушка из благодарности позволяет Инфанту прямо здесь, на земле опаленной тайги, абсолютно все. Вседозволенно и без ограничений. Потому что таежным героям особая благодарность полагается. – Я снова оглядел аудиторию и осведомился у нее: – Ну как?

Инфанту и не требовалось отвечать, он весь просто пылал от восторга. А вот Илюха не пылал.

– Ты, Розик, конечно, парень образный, – отвалил он мне полновесный комплемент. – Тебе бы на «Мосфильме» работать, туда таких даже без блата принимают. Но проблема, старикашка, с твоим сценарием. Где натуру живую взять? Ну, с тайгой – ладно, можно, например, Сокольники за тайгу выдать или Лосиноостровский парк. Но вот где мы столько зверюшек откопаем, зайчиков, барсучков, медведей? Да и палить Сокольники жалко, я люблю Сокольники.

– Зверей в зоопарке можно одолжить, – предположил я. – Небось не очень дорого обойдется. Но палить парки действительно жалко. У меня у самого с ними много разных приятных воспоминаний связано.

– Да… – вздохнул Инфант, и мы все снова замолчали, задумавшись.

– О, я придумал! – вскинулся первым Илю-ха. – Хорошо, чтобы Инфант спасал не зайчат и бельчат, а саму девушку. Как ее звать, ты говоришь?

– Натальей, – напомнил Инфант.

– Вот именно, девушку Наталью. Чтобы она не на толстой шкуре невинных животных, а на своей собственной тоненькой шкурке почувствовала роковую опасность. Да и благодарность за собственное спасение будет значительно более искренней, чем благодарность за спасение зайки.

– Это правильно, – согласился я.

Мы вообще, как ни странно, непривычно много соглашались друг с другом. Вот что значит общая цель и позитивное коллективное мышление.

– Может, ее в середину горящей тайги засунуть? – робко предложил Инфант. – Тогда и зоопарк не потребуется, на зверях сэкономить можно.

Он тоже начал входить во вкус. Видать, и у него прорезалась неожиданная изобретательность. Так как положительные творческие примеры на удивление заразительны.

– Можно, конечно, – согласились мы с Илюхой. – Только вдруг ты до середины горящей тайги добраться со своим брандспойтом вовремя не успеешь? Там ведь шланг тяжелый за собой тащить надо. Так ты вообще без девушки можешь остаться, и никто не сможет тебе благодарность выразить. Да и потом, тайгу все равно жалко. В смысле, Сокольники.

Но Инфант, похоже, все входил во вкус и входил, и фантазии его наслаивались одна на другую.

– Можно вместо тайги ее квартиру подпалить, – предложил он смело, по-новаторски.

– Неплохо, – похвалил я Инфанта. – Она там мечется в окне среди языков пламени, среди дыма и гари. Желательно в белом легком платье с большим вырезом на груди. Свешивается она этим вырезом из окна, руки белые гибкие тянет, волосы длинные, светлые на щеки наезжают… У нее волосы длинные, светлые?… – обратился я за уточнением.

– Нет, темные, короткие, – уточнил Инфант.

– Ничего, придется нарастить и перекрасить. Так вот, она, девушка твоя, как, говоришь, ее зовут?

– Наталья, – напомнил Инфант.

– Так вот, она мечется, Наталья твоя, штукатурка начинает от жара отлетать от потолка и падать совсем близко. Еще немного – и накроет. Мебель от жара трещит и корежится вспухнувшим лаком. Да еще запах этот удушливый от кухонного пластикового гарнитура… А тут ты, Инфант, снова в пожарной каске и снова с брандспойтом в окно вваливаешься. Сначала тушишь пожар, с пластиком на кухне разбираешься, а потом ее, девушку твою, которая почти без сознания уже, поднимаешь на руки. Но так, чтобы обязательно подол задрался и заголил красивые ее босые ноги, и относишь на случайно уцелевший диван и тут же приступаешь к искусственному дыханию. И когда она тебя узнает, благодарная, тогда и отдает тебе всю себя без остатка. Как спасителю и чуткому специалисту по искусственному дыханию. Да тут без вариантов, каждая бы отдала, не только твоя девушка, как, ты говоришь, ее зовут? А народ внизу умиляется и хлопает в ладоши от счастливой развязки. Ну как?

Похоже, мои образные описания не на шутку повлияли на впечатлительного Инфанта. Особенно про искусственное дыхание. Он прямо на глазах возгорался, прежде всего лицом – щеками, лбом, ну и всем прочим, что вырисовывалось над кофейным столиком. Видимо, действительно слишком долго Наталья ему не давала. А вот Илюха не возгорался.

– Да, плачет, стариканыч, по тебе «Мосфильм», – заключил он про меня. – Но и не только «Мосфильм». Кто за пожар потом сидеть будет? Если ты готов, то в принципе я не против. Хотя по тебе, конечно, скучать буду. Ты чего, забыл? – даже стихотворение такое в детстве было. Что-то типа…

И тут Илюха напрягся и продекламировал по памяти, хотя вообще-то это ему не шло:

Ищут пожарные, ищет милиция

Парня какого-то лет двадцати.

Ищут гурьбой, но не могут найти.


«Надо же, – подумали я и Инфант, – он еще и советскую поэтическую классику наизусть знает». И мы сдвинули, как и полагается, ладоши.

– Тоже про пожар, кстати, стихотворение, – закончил декламацию Илюха. – Но тебя, Розанчик, как раз найдут в два счета, хотя ты и постарше того парня будешь. Потому что ты, старикашка, прятаться не умеешь как следует.

– Почему это меня? – не понял я. – Мне-то чего с этого пожара? Мне вообще никакого удовольствия. Все удовольствие Инфанту отходит. Я только план кампании составляю.

И мы снова задумались, потому что понятно стало, что пожар не подходит в принципе. Если он бы сам по себе приключился, естественным таким образом, тогда еще ладно. От молнии, например, или от застарелой проводки. Но пойди дожидайся естественного пожара, а потом подстраивайся под него с каской, брандспойтом и с Инфантом.

– Землетрясение тоже, конечно, хорошо, – перечислял вслух Инфант, – но мы его сами не устроим.

– Да, – согласился я, – в природе землетрясений вообще многое непонятно. Наводнение тоже сложно. Для него сильные дожди требуются или сход лавины. Но поблизости лавин не наблюдается.

– А если ей тонуть начать, ну просто в обыкновенном, естественном водоеме. А я ее вытащу. Ну и опять же искусственное дыхание обязательно…

Видимо, именно искусственное дыхание не давало Инфанту покоя.

– Да, – согласился я, – тоже вариант. Представляете, она бьется, как лебедушка, об лед. Как Серая Шейка. У нее, Инфант, шейка, случаем, не серая? – Но на сей раз Инфант мне почему-то не ответил, и я продолжил без него: – Так вот, она бьется, рот приоткрыт в сдавленном крике, губы от воды набухшие, алые, ее купальный бикини от резких взмахов рук сбился с груди, а левая бретелька – та вообще…

Но тут вмешался Б.Бородов.

– Старикашка, – сказал он немного угрожающе, – хорош с описаниями. Красочные они у тебя, это правда, умеешь ты, доказал. Но не надо больше, потому как они непрактичные совсем. И вы, ребята, сами непрактичные. Сложно с вами толковый план выстроить. Вы все в фантазиях, в феериях своих воздушных порхаете. Ну почему она тонуть должна? С чего ей тонуть? Или ты, Розик, будешь на дне сидеть и утягивать ее за ноги вниз, как какое-нибудь лох-несское чудовище? Так нет у нас лох-несского, у нас даже с лох-невским, как известно, частые неприятности.

– Не буду я на дне сидеть, – пробурчал я. Так как обидно мне стало: зачем он меня перебил в самом интересном месте, там, где про бретельку назревало?

И мы все снова замолчали, но теперь надолго. Потому как список естественных катаклизмов практически подошел к концу. Оставался, впрочем, список катаклизмов неестественных. И открыл его первым номером Илюха. И сразу с первого номера попал в сердцевину.

– Ты, Инфант, девушку свою, как ее, кстати, зовут?…

– Наталья, – кивнул головой Инфант.

Не знаю почему, но имя Инфантовой девушки как-то не могло удержаться в нашей коллективной с Илюхой памяти. А вот у Инфанта оно удерживалось. Тоже не знаю почему.

– Так вот, ты, Инфант, ее спасешь от изнасилования.

И в комнате повисла пауза. Долгая, тягучая, тяжелая. Наверное, потому что слово неприятное, процесс несимпатичный, да и неожиданно все это прозвучало. Не готовы мы с Инфантом были к изнасилованию. К пожару и к наводнению – готовы. К землетрясению даже. А вот для изнасилования – нам требовалось время. И оно прошло.

– Б.Б., – сказал я иронично, – это ты нас практичности взялся учить. Тебе самому не мешало бы подучиться. Какое изнасилование? Кто ее насиловать возьмется? Инфант с ней уже почти месяц ходит, и никто ее насиловать ни разу не пытался. Он так до старости за ней проухаживает в ожидании внешнего насилия. Где мы возьмем насильников? Откуда?

– Есть насильники, – глядя мне проницательно в глаза, сообщил Илюха. Настолько проницательно, что я сразу забеспокоился. – Ты назначаешься насильником номер один, а я – насильником номер два.

Что тут скажешь? Это было сильно. И все же мне требовалось время, чтобы новый сценарий обмозговать.

– Ну, в общем-то я могу, конечно, – предположил я. – Но вот в тебе, Б.Б., насильник не очень просматривается, особенно по внешним твоим данным. Не вижу я в тебе насильника, да и другие не увидят. Не вызываешь ты у постороннего наблюдателя чувство опасности, и на лице у тебя совсем про другое написано. Постоянное вожделение к женским прелестям… – я пригляделся, – это есть, это читается легко. Но вот патологическая тяга к физическим методам воздействия… – я еще раз пригляделся, – нет, не видна. И люди могут тебе не поверить. К тому же и по возрасту ты уже, извини, вышел из банальных уличных насильников. А те, кто в молодости грубыми насильниками были, к зрелости в солидных извращенцев обычно эволюционируют. Но извращенцы – это уже совсем другая тема. Так что неправдоподобный из тебя насильник выходит. Не насильник, а одна насмешка!

– Про людей не знаю, но Инфантова девушка запросто в меня поверит, – продолжал настаивать Илюха. – Как мы Инфанта забьем до полусмерти, так она чему угодно поверит. У страха глаза, сам знаешь, как блюдца. Она… как, Инфант, ты говоришь, ее зовут?…

Но Инфант не стал отвечать на вопрос.

– Как это – «меня забьем»? – искренне удивился он. Хотя я, например, сразу догадался.

– Ну вообще-то, стариканыч, – обратился ко мне Б.Бородов, – это твоя стезя. Кто из нас сочинитель? Давай фигачь, разрабатывай детали. Теперь можешь красочно, на полную катушку, не сдерживая мазка.

И я засучил рукава и взялся за дело.

– Значит, так, – взялся я. – Уединенное место, рядом никого, пустынно. Ночной пляж, например. Хотя где тут пляж взять? Нет, лучше лес или парк.

– Сокольники, – подсказал Илюха.

– А хоть бы и они, – согласился я. – Но удаленное от прохожих, глухое место.

– Там, кстати, таких полно, я не раз проверял, – снова встрял Б.Б.

– Итак. – Я сдержался и не обратил внимания на то, что меня постоянно перебивают. Постарался не обратить. – Середина дня, но ближе к вечеру. Небольшая полянка, вокруг нее березки. Бабочки порхают между ромашками, божьи коровки стрекочут, кузнечики с травинки на травинку сигают почем зря, муравьишки пробивают в черноземе новые тропы. В общем, вся эта мелкая лесная тварь, которая обычно кусается и за шиворот лезет… Одним словом, романтика и идиллия в полном масштабе.

Я подождал, пока присутствующие представят масштаб идиллии.

– А вот и Инфант, – ввел я одним штрихом героев, – который прижимает свою девушку к стволу белокурой березы. Видимо, для упора. Чтобы скоро самому прижаться к девушке. Она в летнем платье с глубоким вырезом пониже шеи, подол развевается от порыва летнего бриза, беззастенчиво открывая нижнюю часть ее стройных ног. Светлые волнистые волосы спадают ей на лицо. Алые губы приоткрыты в ожидании…

– Волосы у нее темные, – попытался встрять Инфант, но его уже никто не слушал. Слушали только меня.

– …Инфант находит ее губы своими и прижимается к девушке еще плотнее. Раздается легкий стон. Наверное, березы, на которую они вдвоем сильно напирают. Руки Инфанта не стесняются в выборе частей тела. Все, что попадается, все на пользу, все идет в дело. Девушка начинает трепетать. Да оно и понятно: романтика вокруг, бабочки, повторяю, порхают, жучки, паучки, в общем, вся эта… – я развел руками, охватывая все разом, – …хренота. Мизансцена, одним словом. Все настраивает, вдохновляет к любви, да и сам Инфант, вот он здесь, рядом, бери – не хочу. Но она не берет, не хочет! Как ее зовут?… Ну да ладно. Не хочет она, и все! Хотя Инфант и предлагает.

«Может быть, давай… – заглядывает ей в глаза Инфант. – Давай, ну что тебе стоит? Посмотри, какая мягкая трава-мурава под нами».

«Не могу, – отвечает она, тяжело дыша в лицо Инфанта. – Слишком серьезно к тебе отношусь. Мне надо быть уверенной в нас обоих».

«А если хоть как-нибудь, хоть что-нибудь?… – предлагает готовый к компромиссу Инфант. – Что-нибудь, что не требует полной уверенности в нас обоих. Лишь частичной требует. А частичную уверенность я все-таки должен у тебя вызывать, все-таки целый месяц уже вот так с тобой… Давай, ну что мы, не найдем путей, что ли? Если вон даже муравьишки в черноземе…»

«Нет, не могу, – отказывается девушка еще раз. – Я цельная, я не размениваюсь по мелочам. Я не останавливаюсь на полдороге. Да и слишком серьезная я по отношению к тебе. И должна быть уверенной».

И Инфант снова приникает губами к ее губам, раз большее недоступно, и снова выискивает руками по максимуму, и снова раздается стон, и снова непонятно, откуда он взялся. И так оно продолжается и, завихряясь, уходит в вечность…

Я перевел дыхание, оглядел собравшихся и спросил:

– Ну, как оно, нормально?

– Хорошо, хорошо. Про завихренную вечность непонятно, конечно, но это не важно. Давай раскручивай дальше, – подбодрил меня Илюха. А вот Инфант не подбодрил.

Он только звучно сглатывал что-то у себя во рту и тяжело, натужно дышал. Потому как, догадался я, он уже не здесь, а там, в лесу, у березы, с девушкой своей в легком платье с глубоким вырезом и с длинными светлыми волосами.

«Ну и пусть будет там, если ему там лучше», – подумал я по-доброму.

– Ну вот, – продолжал я, ободренный собравшимися. – И тут эту лесную идиллию, это многоголосье певчих птиц, это шуршание плотной листвы, этот порыв летнего, легкого ветерка – всю эту, одним словом, туфту… обрывают вульгарные, хамские и подозрительно нетрезвые мужские голоса. Которые наперекор идиллии и щебетанию, ну и прочему орут по-наглому уличную, дворовую песню. Что-то типа:

Вот новый поворот,

Что он принесет —

Пропасть или сброд…


– и так далее.

Короче, эти пьяные голоса с пьяной своей песней не предвещают двум нашим лирическим любовникам никакой лирики.

«А!!!.. – трепетнее прежнего прижимается к Инфанту девушка и пуще прежнего бьется об него мелкой, раскатистой дрожью. – Хулиганы, – говорит она торопливым шепотом. – Мне страшно. Давай уйдем».

А солнце уже подобралось к своему закату, и в лесу повеяло вечерней зябкой прохладой, и еще туманными призраками ночной природы, и еще отсутствием милиционеров, физкультурников, егерей и вообще отсутствием кого-либо, кто мог бы вмешаться и воспрепятствовать. В общем, не по нежным девушкиным нервам сделалось в лесу.

«Да нет, – отвечает девушке ее верный Инфант, – лучше мы здесь под сенью этой березки сбережемся. Авось они нас не заметят, пройдут мимо и уберутся восвояси. И вообще, – надвигает он на нее уверенно, – тебе со мной нечего бояться. Со мной они тебе ничего не сделают».

И девушка сразу начинает бояться меньше. То есть она все еще стучится дрожью об Инфанта, но теперь значительно мельче, и вообще непонятно, по какой именно причине. Потому что девушки обычно имеют глупость полагаться на своих кавалеров. В разных вопросах, но прежде всего в вопросах местного хулиганья.

– Вот это хорошо, – отозвался Илюха. – Особенно этот поворот про то, что ей нечего бояться. Потому как если в первом акте на стене висит ружье, то в последнем оно непременно должно выстрелить.

– А? Чего? – очнулся от слова «выстрелить» погрязший в мечтаниях Инфант. – У меня еще и ружье будет? Хотелось бы двустволку, чтобы обоих насильников одним залпом. Потому что когда они начнут меня… – и он пустился в ненужные словопрения, так как с детства не заладилось у него с отечественной классикой и он мало что знал про «ружье на стене» в первом и последнем акте. Он вообще мало что знал про акты, тем более театральные. Потому что был он неудачно образован, этот Инфант, особенно в драматургической области. Ну и во всех других примыкающих к ней областях.

– Так вот, – нисколько не отвлекся я, – девушка дрожит меньше, а хулиганские голоса раздаются все громче. То есть по всем приметам движутся подвыпившие хулиганы прямо к той самой полянке, на которой страстно расположились влюбленные. Как будто у хулиганов какой-то специальный нюх на этих влюбленных выработан. Или же они какой-нибудь аппарат используют, чутко улавливающий наэлектризованное сверх меры поле, распространяемое сексуально возбужденным Инфантом. Да и девушкой распространяемое тоже. Что-то вроде миноискателя. То есть просто-напросто безошибочно они направление выбирают.

«Бежим, бежим скорее», – шепчет нежная девушка.

А песня про поворот раздается все ближе и все агрессивнее.

«Да нет, затаимся лучше», – прижимает ее плотнее к березке Инфант.

И тут два хулигана в обнимочку, такой абсолютно хулиганской походкой вваливаются на поляну. И оба влюбленных, увидев их, наконец, воочию, по одному их виду понимают – хулиганы. А девушка еще и понимает – насильники.

Тут я посмотрел на одного из предстоящих хулиганов, сидящего здесь же, напротив, и балдеющего вполне от моего изобразительного описания. Плохой из него выходил хулиган, ненатуральный, неестественный. Такой и ребенка, ночью забредшего на заброшенное кладбище, напугать не сможет, не то что взрослую девушку в приличном московском парке.

– Б.Б., – предложил я Илюхе, – тебе все же надо как-то преобразиться. В смысле внешность поменять. Огрубеть, что ли, повадки другие освоить – более жесткие, развязные. Иначе не быть тебе преуспевающим насильником. Ты сам в свободное время подумай об этом.

И Илюха согласно кивнул, понимая.

– Может, ему шрам через всю щеку засадить? Свежий? – предложил не в меру возбужденный Инфант, но не нашел среди нас отклика.

– Ну, ну, давай продолжай, – поторопил меня Илюха. – Здорово у тебя, стариканер, все же получается, гладко и образно. Вот учись, Инфант, у товарища, смотри, каким мастер своего дела должен быть. Не то что ты! Тебе лишь бы в живого человека чем-нибудь засадить. В девушку не получается, так в меня хочет. Шрам, говорит, свежий. Надо же, придумал. Ну ладно, давай, Розик, плети узор повествований, двигай пьесу к зениту.

– Ну а дальше, – продолжил я, – завязывается между ними диалог, ну между влюбленными и хулиганами. Хулиганы некрасиво ерничают, издеваются, пошлостями всякими грубят и намеками откровенными девушку запугивают. Может быть, даже ненормативная лексика где-нибудь проскользнет. Но над ней мне особенно тщательно поработать придется, когда я буду текст диалогов составлять, над каждой ненормативной фразой в отдельности. Потому что ненорматив, чтобы он искренний и смачный вышел, – это особый и очень тонкий труд. С ним легко на фальшь сбиться.

Я засомневался на секунду: а смогу ли? Не взялся ли за непосильную задачу? Хватит ли дарования? И сам себе ответил – хватит! А значит, отбросил сомнения и вернулся к «сцене на полянке».

– Инфант же хулиганов нисколько не боится и дерзко им противостоит, смело выпирая грудь и защищая таким образом честь своей возлюбленной. Девушка молчит, как пойманный в ловушку партизан, она вообще с большим удовольствием дала бы давно деру, но Инфант ее придерживает руками, чтобы не сдвигалась далеко в сторону. В общем, – объяснил я участникам драмы еще раз, – диалоги я потом распишу по ролям и предоставлю заранее, чтобы все подучили немного. Ну а потом, когда переговоры срываются и приводят абсолютно ни к чему, хулиганы подступают полукругом и начинается физическое измывательство над Инфантом. Иными словами, сплошное массивное избиение.

– Вот это хорошо, – согласился Илюха. – Это грамотно, про измывательство, давно пора поизмываться над ним вволю.

А вот Инфанту идея не понравилась. Он тут же встрепенулся, эмоционально возражая:

– Как избиение? Как это массивное? Зачем? Для чего? Не надо избиения! Ведь мы девушку собирались насиловать, не меня же.

– Можно и тебя заодно, – произнес себе под нос Илюха, но не злобно произнес. Скорее по-дружески, с доброй назидательной усмешкой.

– Да ладно, все путем, Инфантище, не дрейфь, – перешел я на хулиганский жаргончик. Потому что привык в роль вживаться заранее и наверняка. – Кончай менживаться. Матрос ребенка не обидит.

Но Инфант менживаться не кончил.

– Каким таким путем? – заявил он крайне скептически. – А кто про массивное избиение упоминал?

– В театр тебе надо бы сходить, Инфантик. Хотя бы раз. Ну ладно театр. Ты кино смотрел? Видел там драки и смертоубийство? Так вот я тебе сейчас секрет приоткрою. – Я выдержал небольшую паузу. – Актеры до сих пор живы и во время съемок совсем не пострадали. Одну сплошную симуляцию ты на экране наблюдал, полное дураченье наивной публики. Вот и мы так же с твоей девушкой поступим. Мы только сделаем вид, что тебя бьем, а на самом деле ты и не почувствуешь ничего. Плохого, во всяком случае.

– Ну, не знаю. Я бы так опрометчиво не обещал, – снова пробурчал под себя Б.Б.

А Инфант молчал и обдумывал.

– Так что, – вдруг осенило его, – вы и Наталью насиловать не будете?

– Почему же, почему же… – снова пробубнил Илюха, но я его заглушил.

– Ты чего, Инфантик? – не поверил я. – Тебе, похоже, не только твоя девушка не дает, тебе вообще мало что в жизни само добровольно дается. А если ты и добираешься до чего-то, то только после длительного, тяжелого, изнуряющего труда. Зачем нам ее насиловать? Нам и так хватает. Мы ведь все это для тебя устраиваем, забыл, что ли?

– А… – протянул удовлетворенно Инфант, и мой план сразу стал вызывать у него значительно больше доверия.

– Короче, общая диспозиция такая. Мы Инфанта якобы избиваем, но так, что девушка о «якобы» ничего не подозревает. А наоборот, в ее помраченном сознании все выглядит до ужаса серьезно. В результате Инфант падает обессиленный на колкий лесной настил, а мы тут же переориентируемся на девушку. Как ее имя-то? Ну да ладно. Так вот, начинаем ее недвусмысленно домогаться, за руки дергать, предложения грязные ей делать, ну, может, схватим разок для пущей убедительности за что-нибудь округлое. То есть мы всем своим рукоприкладством демонстрируем свою неприкрытую сексуальную агрессивность. И может быть, мы ее и проявили бы, агрессивность эту, – тут я обвел внимательным взглядом участников и остановился на одном из них, – но ошибка наша, Б.Б., в том, что мы начисто позабыли о мужественном Инфанте.

И я снова обвел окружающих выжидательным взглядом.

– Нам-то казалось, что он бесчувственно лежит на мягком лесном настиле, но, оказывается, мы ошиблись. Недооценили мы его. Оказывается, он не бесчувственно лежит, а наоборот – вполне чувственно лежит. Да и то недолго. Видишь ли, Б.Б., дело в том, что мы, увлеченные своей сексуальной агрессией, не замечаем, как приподнимает Инфант свою избитую, но не сломленную голову, как вглядывается он мутными зрачками в начинающийся сгущаться сумрак. И там, в сумраке, размытые контуры трех фигур начинают постепенно проясняться, и видит Инфант одну напуганную девушку и двух откровенных насильников. А когда приглядывается, понимает, что это его собственная девушка, та самая, которая так долго ему не давала. И вот сейчас, прямо на его глазах, она может стать легкой сексуальной добычей двух не заслуживших ее халявщиков. Ну кто от такого не разъярится? Особенно если сам до этого безрезультатно ухаживал за ней целый месяц? И все воздерживался и воздерживался, как теперь выясняется, совершенно напрасно. Вот и обычно уравновешенный Инфант, завидев такую жгучую несправедливость, не на шутку разъярился. И дал волю своей ничем не сдерживаемой ярости. И как выяснилось, Б.Б., разъяренный Инфант – это страшная история не только для женщин.

– Это точно, – закивал Илюха, соглашаясь.

– Короче, лихо подлетает он к нам, как будто не били и не колотили мы его до этого наотмашь, и точными, натренированными ударами рук повергает нас наземь и продолжает добивать тупыми носками своих мягких ботинок. Ты смотри, Инфант, мягкие ботинки не забудь надеть, с обязательно тупыми носками. А то я знаю тебя, ты вполне можешь не рассчитать ярости удара.

– Вот здесь, – не согласился Илюха, – ты, товарищ сценарист, немного погорячился. И переборщил. Чего-то очень громоздко у тебя получилось, перемудрил ты с тем, как он нас бить будет. При чем тут ботинки и зачем вообще нас добивать? Руками вполне достаточно будет. И не надо нам повергаться наземь, нам куда проще в чащу леса ретироваться на заранее подготовленные позиции. Потому что насильники – они вообще трусливые в душе, и если им сопротивление оказывают, они не бьются до последнего издыхания, а пытаются тут же малодушно убежать. Так что давай не извращать давно разработанный и отточенный образ.

– Старикашка, – пригрозил я, – не вмешивайся в производственный процесс. Расплескаешь. Хотя про бегство – это разумно, бегство усиливает действие, добавляет «экшен», как сейчас говорят в кинематографе. Да и на девушку улепетывающее в панике хулиганье произведет куда как более сильное впечатление, чем примитивное избитое хулиганье. Так что, Инфант, Б.Б. прав, можешь любые ботинки надевать, мы падать наземь не будем, мы лучше убежим по-быстрому.

– Вот так хорошо, так правильно, – согласился со мной Илюха и расслабленно откинулся на кресло.

– Ну вот, Инфантище, – продолжил я, – в результате ты, побитый и поцарапанный, а мы тебя обязательно поцарапаем немного для достоверности, спасаешь несчастную, уже наполовину сломленную и приготовившуюся к насилию девушку, как бы ее ни звали. И сразу в ее глазах ты становишься беспрекословным громовержцем, полноценным героем и несравненным победителем в неравном бою. А девушки, поверь мне на слово, громовержцам практически никогда не отказывают. Вот и она не сможет тебе не дать после такого. К тому же как ей иначе благодарность свою выказать, когда она на предельном эмоциональном взводе находится, не успокоившаяся еще от только что перенесенного возбуждения. Ведь лучшая благодарность за избавление от насильственного секса – это добровольный секс с самим избавителем. Который к тому же уже ухаживал честно целых двадцать восемь дней и отработал по самой полной программе. Так что тут без вариантов – она обязательно тебе, Инфант, даст, прямо здесь же, на мягкой травке, согретой каплями нашей с Б.Бородовым крови.

– Не надо крови, – опять напрягся Б.Бородов, но я промолчал. Ну что сделать, если он в сценических спецэффектах ничего не понимает?

– Ну как планчик? – поинтересовался я, когда все перевели дух.

– Ну что, стариканер, – первым отозвался Илюха, потому что ошеломленный Инфант пока был лишь способен на то, чтобы молча отмаргивать от себя глазами воздух. Их взгляд уже, казалось, устремился в недалекое будущее, где ему гарантировано было место громовержца, героя, обладателя, ну и всего остального, что ему тут наобещали. – Ну что, – повторил Илюха, – если честно, то впечатляет. Здорово ты все по местам расставил, красиво. Ну действительно, кто после такого откажет спасителю-то? Да любой последнее отдаст. Хотя здесь, – прикинул Илюха разумно, – в вопросе сексуальной благодарности, последнего как бы и не бывает. Молодец, Розик, работает в тебе творческая жилка. Процует, если на польский перевести.

Тут и Инфант вышел из своих коматозных мечтаний и тоже подключился к беседе.

– Я только одного не понял, – произнес он со свежей волной любознательности. – Что же с ружьем делать? Мне что, совсем из него не стрелять, а только прикладом вас пару раз по хребту двинуть? Или все-таки пальнуть для острастки?

– Для острастки кого? – задал обеспокоенный вопрос Илюха, ловя при этом мой многозначительный взгляд и пожимая в ответ недоуменно плечами.

Вот так мы сначала с Илюхой попереглядывались, а потом зачарованно заглянули Инфанту в глубину его лица, внимательно осматривая самые отдаленные места. Нам все же стало интересно: притворяется он так искусно или на самом деле умеет естественно отрываться от реального мира, как не каждому дано? Чудит ли он умышленно, как порой с ним бывает, или неподдельно естественен?

Мы заглядывали, осматривали и так и не смогли понять. Видимо, там, внутри, у Инфанта все так перепуталось и сбилось в клубок, что без специальных приборов было не разобраться.

– Да… – пришел я к выводу после осмотра, – без репетиции никак. А то он тут такого наимпровизирует… так пальнет… так всех нас отстра-щает до неузнаваемости… Да и какой нормальный спектакль без репетиций?

– Это правильно, – согласился Илюха, все еще подозрительно косясь на Инфанта. – К тому же вот ты, например, говорил, полянка… А какая полянка, какая березка? Надо ведь их выбрать. И главное, вот этому, – он указал глазами на «вот этого», – надо каждый шаг и каждое движение выверить, чтобы он ни шагу в сторону, ни лишнего взмаха рукой. А если все же шагнет в сторону, то стреляем без предупреждения.

– Так чего, – снова попытался уточнить Инфант, – стрелять все-таки будем? У меня одностволка где-то на антресолях валяется, от деда-большевика сохранилась.

Илюха посмотрел на меня в недоумении и выразил словами то, о чем каждый из нас только что думал.

– Ты с ним дольше знаком, – обратился Илюха ко мне за советом. – Он чего, действительно такой или все-таки притворяется так искусно?

И я снова задумался. Конечно, не исключено было, что он притворялся, этот Инфант, подыгрывал, так сказать, с детства выбранному образу. И вообще, он любил иногда своеобразно почудить. Незаметно, едва-едва, так, чтобы ненатренированному взгляду его чудачество сложно было отличить от реальной жизни.

Хотя, если разобраться, кто из царствующих особ не чудит, особенно когда с подданными своими? А Инфант-то, кстати, был самых что ни на есть королевских кровей.

Попытки любви в быту и на природе

Подняться наверх