Читать книгу Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник) - Андрей Архипов - Страница 16

Поветлужье
Глава 15
Неподеленная добыча

Оглавление

Терлей никогда не мог бы подумать, что его слово может решить судьбу их поселений. Три рода, три больших семьи, три гурта раскололись. Переливающаяся серебром россыпь кольчуг свела с ума многих и многих, сверкающая сталь клинков тоже манила скорым обогащением. Кто-то хотел продать все оружие в Суздале или Муроме, а малое число горячих голов призывали даже идти по стезе побитых буртасов, не боясь повторить их судьбу. Сторонниками продажи были в основном старейшины родов и некоторые общинники из верхних поселений. Большинство из них по причине возраста или отсутствия каких-либо воинских навыков не участвовали в недавних сражениях. Они также не подверглись разграблению и избиению, их не убивали и не насиловали их жен. Однако права голоса полноценных мужей рода у них никто не отнимал, а голосов этих набиралось изрядное количество. Хотя надо признать, крики польстившихся на скорое обогащение отяцких воинов, которые хотели бы пойти по стезе вольных стрелков, тоже были громкими. Не обязательно кого-нибудь грабить, рассуждали они, достаточно наняться в дружину к какому-нибудь влиятельному купцу или даже князю – и все, мошну можно набивать серебром.

Справедливости ради надо сказать, что в число первых и вторых не вошло ни одного голоса из нижнего гурта. Он целиком и полностью выступил за предложение воеводы, однако решение это не обошлось без рукоприкладства. Некоторые молодые воины селения сразу после сражения высказались за дальний поход для мести буртасам, а то и своим давним врагам черемисам, однако по дороге домой Терлей успел их попросту приструнить. Кому-то указал на его полную непригодность как ратника, а особо крикливым просто надавал по шее, отозвав в сторонку. Правда, после этого долго объяснял, что если они с ним не могут справиться даже без меча или сабли, то уж воинам Великого Булгара или тем же черемисам, которые порой клинком себе на жизнь зарабатывают, они только пятки вылизывать смогут без насмешек с их стороны. И без обучения у переяславцев ни о какой мести говорить не приходится.

Поэтому в первый же день возвращения, похоронив убитых и наведя относительный порядок в частично сожженном селении, община нижнего гурта была готова не только согласиться с предложением создания новой дружины и общего хозяйства, но даже и пойти при некоторых условиях под переяславскую руку. Все-таки если бы не усилия новых поселенцев, то помощи от родичей они бы точно не дождались. Какая уж это родня, если их жен и детей хотели бросить на произвол судьбы, точнее, позволить им быть холопами до конца недолгих дней своих… Многие из мастеровых после общинного сбора даже бросились собирать вещи, уже решив для себя обустраиваться на новом месте. А Пычей, Терлей и восемь из полутора десятков будущих дружинников нижнего гурта отправились в среднее поселение, чтобы выяснить решение других родов. И неожиданно узнали, что никто предложения их бывшего воеводы не обсуждает, а старейшины делят доспехи и оружие, оставленное им на сохранение. Не всю добычу, конечно. Практически все вои, участвующие в битве, не могли отказать себе в удовольствии покрасоваться перед соплеменниками доспехами и оружием, а теперь, судя по всему, не собирались их снимать. Однако остальная воинская добыча и тюки с одеждой были разложены на поляне, и старейшины обоих верхних поселений, а также часть примкнувших к ним воинов ожесточенно спорили, что кому достанется. Кто-то кричал, как он много потерял в схватках с черемисами. Кто-то ожесточенно жестикулировал, объясняя, как он много сделал для благополучия родов. Некоторые общинники, участвовавшие в битве, доказывали, что их стрелы поразили по три-четыре ворога и они достойны лучшей доли, чем одна совсем не новая кольчуга и одна совсем не узорчатая сабля. При этом уже никто не вспоминал о переяславском участии в сражении, посчитав, что оставленные в заводи лодьи вполне потянут как доля добычи новых соседей. А если учесть, что переяславцы вовсе пропали бы без могучего отяцкого войска, то и за такой куш они должны быть благодарны. Если бы, конечно, знать, что с этими судами делать, да уметь как-нибудь управляться с парусом, то и их отдавать не следовало бы, но уж поздно об этом думать – соседи суда к рукам прибрали.

Однако стояли в стороне и другие отяки, в основном вои, обсуждая что-то вполголоса. К ним-то и отправились Терлей с Пычеем, послушав сначала, что творится на поляне. От них и узнали, что местный староста, воспользовавшись гибелью своего собрата с верховьев реки, смутил умы старейшин и подгребает под себя власть. А с ней и добычу, взятую в бою. Однако Пычей в этом усомнился.

– Не было такого в наших родах, – вступил он в круг между сгрудившимися в стороне отяками, – абы один человек решал за всех, как общине жить… Без дозволения старейшин и жреца не помыслил бы он об этом. Да и не худое это деяние… собрать все роды в един кулак. Однако же не он в бою плоть свою под стрелы подставлял, не он над ворогом победу измыслил и не он нас к ней вел. И не ему над нами стоять и добычей владеть.

– Так он и не один сие дело творит: старейшины горой за него, а они родичи наши старшие, – не было ранее того, чтобы в ослушание к ним войти. Они нам жизнь дали, выкормили, иной раз кусок изо рта вынимая, – заговорили наперебой окружающие его общинники. – Да и опыт они свой приобрели трудом тяжким, пренебрегать оным не следует! Это лишь скудость ума нашего покажет…

– Кха, кха, – аж закашлялся Пычей. – Верно воевода наш мне сказывал: не тот из людишек умен, кто поступает по правде, а тот, кто еще при этом своим умом живет. А вы с чьих слов мне тут глаголите? Как мальцы неразумные, а не вои, кровь проливавшие. Вежу к старшим надо иметь, а не в рот им заглядывать. Нашего урока вам мало? Дождались бы мы помощи от ваших родов, коли старейшины решали судьбу нашу? Окрест гляньте, как мир меняется… Русины переяславские на этой земле не с того появились, чтобы к нам поближе быть, а с того, что неуютно им у себя стало. Али ворог какой теснит, али землицы на всех не хватает. И черемисов прежде кто-то согнал со своих мест, оттого они на наши угодья и позарились… А ныне и другие от нас большего хотят. То буртасы, то булгары спешат за наш счет мошну свою наполнить… А в верховьях Ветлуги новгородцы уже пошаливать начали. Без меча прожить и раньше не могли, а ныне и подавно. Даже я, старый, доспех надел для службы воинской, пусть всего лишь на один бой ратный. А вы теперь стали той силой, которая защищает общий род наш, на вас все держится и будет держаться, а не на таких развалинах, как я или старейшины немощные. Ваша та добыча и ваше усмотрение, как ей распорядиться на благо рода. А старики токмо по сундукам все растащат да пылью там припорошат. А вы будете умирать под чужими мечами и вспоминать подвиги былые свои. И не придет к вам никто на помощь, потому что отвергаете вы руку, ныне вам протянутую. А протягивают ее вам, а не отцам вашим, потому что жить дальше вам, а не им. Вот так, решайте теперича, а мы порешали ужо. Уходим всем гуртом под переяславцев, оговорив, что обычаи наши нам останутся, а все, что промеж нами боком выйдет, то общим согласием решать.

Стоявшие вокруг отяки засмущались и, переглядываясь меж собой, вытолкнули в круг рыжеватого курносого воина.

– Исполать тебе, Пычей, – начал он, переминаясь с ноги на ногу. – Гондыр меня прозывают. Помнишь ли?

– В одном ряду с рогатинами стояли, как не помнить… И тебе исполать.

– Мы меж собой раньше тишком о том же говорили, но не с кем совет держать было, как поступить нам. Старейшины наши ныне лишь о добыче мыслить могут. Ты же староста, хоть и соседнего селения…

– А то не из одного семени наши роды вышли… – ответствовал Пычей. – Для наших трех гуртов всегда был один покровитель.

– Потому и спрашиваем тебя сей миг: как быть нам? Как поступить со старшими родичами нашими? Прогнать невместно, да и совестно было бы… И как добычу обратно забрать? Воины в том дележе тоже присутствие имеют, как бы замятни не было. Не простим себе, ежели кровь прольется. – Сумрачное лицо Гондыра только подчеркивало серьезность происходящего.

– Одно скажу, – чуть задумавшись, ответил Пычей. – Отнестись к старшим надо со всей вежей, а ответ за меня Терлей даст. Потому что воин он у нас не последний, да и помоложе многих будет. Ему дальше жить – ему и решать, как я и сказывал прежде.

Ошарашенный таким развитием событий, Терлей неожиданно оказался под пристальным взглядом многих людей. Первое мгновение он пытался придумать что-то умное, но только вспотел от усилий. А потом неожиданно успокоился. Неужели Пычей дал бы ему слово, если бы ожидал от него чего-то из ряда вон выходящего? Да нет, конечно, надо просто ответить то, что думаешь.

– Уходить вам надо, – начал он. – Уходить из родов тем, кто защиты для семей своих желает и кто сил своих на это не пожалеет отдать. К себе в род возьмем. Отстроимся у нас али в том месте, где деяния мастеровые зачинились. А воршуда, хранителя рода нашего, со всеми почестями и обрядами в каждую новую молельню проводим. Святыни у тебя, Пычей?

– В сохранности они, – ответил тот и улыбнулся, поддержав кивком воина.

– А оставшейся добычей воинской со всей вежей их, – Терлей кивнул на поляну, где до сих пор шел дележ, – попросим поделиться. А не захотят, то браниться не следует – так уходите. Воевода наш походный не одобрил бы, коли мы раздор в родах учинять бы стали. Так мнится мне… Серьезное это дело, однако все же надо собирать людишек, кто готов на уход. Самим о женах и детях подумать, коли разум старейшинам застило. А как посчитаем тут всех, кто с места готов сняться, так и к верхним заглянем.

– И то верно. – Гондыр аж прихлопнул кулаком о ладонь от досады, что не он такое придумал. – А они недолго кочевряжиться без нас тут будут. Коли все те, о ком мысль имею, гурт покинут, то не мы из рода уйдем, а род от выживших из ума.

– На том и порешаем, – прокашлялся Пычей. – То были речи не отроков малолетних, но мужей, за дела свои отвечающих.

* * *

– Говоришь, Тимка, что удобно тот холм расположен? – спросил сына Николай.

– Холм сам не очень высокий, но зато вытянут вдоль речки, воды в достатке будет, – по-взрослому начал докладывать Тимка, видя, как серьезно заинтересовались его мнением. – Сосновый бор редкий по этому холму стоит… Красивые такие сосны, раскидистые, срубать жалко будет. Да и не нужно, наверное, – спохватился он, – рядом еще такой же лес стоит по низине, но погуще. Если запруду поставить, то заливаться по весне это место будет, как раз под огороды пойдет вырубка. И всего-то полкилометра вверх по течению будет отсюда.

– Поясни-ка, малец, сколь шагов до того места? – встрял в разговор Фаддей, старшина плотников, уже немного оправившийся после ранения и теперь, пока рана не заросла, понемногу кашеварящий около костра.

– Так я и говорю… – начал Тимка, – ой… Саженей триста-четыреста, если по прямой идти, а с петлями чуть побольше.

– Знаю я то место, бывал в прошлом году, – согласился Фаддей. – Дальше поляны ягодные есть, и охотой прокормиться можно, покуда зверье не разогнали. По душе мне оно, и размахнуться там есть где. Со старостой али с Трофимом Игнатьичем совет держать надо будет и зимовье рубить.

– Думаю, что еще в одну весь это зимовье перерастет, – подвел итог Николай. – Но да это все потом. Ну что, поснедали – опять можно за работу. Как там болеющие, кстати, а? Тимофей?

– Вовкин отец там не на шутку развернулся. Половину лагеря уложил в постель, ну… на лапник, шкуры из веси притащили, в общем, лечит вовсю. Отваром из сосновых почек поит, всех повязки заставил надеть и сам в ней ходит. Кто-то даже сопротивлялся поначалу, руки попробовал распустить, но Иван Михалыч так на него цыкнул перед тем как уехать, что тот теперь стелется перед дядей Славой, как не знаю кто… А наш егерь теперь что, командует, как Трофим Игнатьич?

– Да, есть такое дело. – Николай опрокинул в рот берестяной туесочек, допивая оттуда последние капли взвара. – Спас он нас, Тимк. Охотники прямо сказки про него рассказывают, хотя сам он все больше молчит. Говорит – будет время, расскажу поподробнее. А ребятки как?

– Плохо пока, слегли все, кроме меня и Вовки, – удрученно ответил Тимка. – Но вроде выкарабкаться должны. По крайней мере, дядя Слава так им говорит.

– Понятно… – вздохнул Николай. – Ты, Тимк, беги поутру к Михалычу в весь, он очень просил рассказать, если мы что найдем…

В лесной лагерь на железное болото Иван и Вячеслав прибыли вечером того же дня, когда чужаки были окончательно разбиты. Двое суток назад. С ними были и двое буртасов. Алтыш, пленный десятник, сразу кинувшийся к своему племяннику, и Ишей, которому, как ни странно, егерь позволял почти все. А тот сразу стал совать свой нос во все щели… как мол, заготовки для плинфы сушите, да как руду собираете, да почему такое колесо делаете? И нет бы советы какие давал – так он, судя по всему, сам толком ничего не понимал. Видимо, просто удовлетворял свое любопытство. Ну, да не жалко, никаких секретов тут особо не было. А вот Вячеслав поведал подробнее о болезни, поразившей весь, о которой ранее уже принес известие один из охотников. Лекарь тут же прошелся по лагерю и, вернувшись через полчаса, забрал всех плотников, несмотря на их причитания о недоделанном водяном колесе. Пока не стемнело, он их заставил срубить крытый навес чуть в стороне от торных троп и заготовить побольше лапника. Неотступно находящийся при нем Иван добавил, что все указания Вячеслава должны выполняться без каких-либо отговорок, а особо сопротивляющиеся будут дела иметь с ним или с самим Трофимом Игнатьичем. Плотники даже возражать не стали, услышав, что заготовку еловых веток тоже решили доверить им. Просто позвали снующих повсюду мальчишек и перепоручили тем столь ответственное задание. Лекарь же после своих указаний начал ходить по лагерю и отбирать людишек с признаками кашля и жара. А народ что думал перед этим? Ну, простудился, в лесу ночуя, так на все воля божья… В веси куда хуже приходится: ворог у самых ворот стоит. А оно вон как оказалось… Мор. Страшное слово. В помощь себе Вячеслав взял Агафью и нескольких баб, с кем прежде имел дело, собирая лекарственные травы. Объяснив им, что делать, и поставив принесенный котел на огонь, засветло успел зашить рану у Фаддея и посмотреть Фросю, которую положил в отдалении от заболевших. С той он провозился довольно долго, обрабатывая рану, но отошел от нее все равно неудовлетворенный. И только на следующий день решился заняться иссечением, чтобы проверить, не загноилось ли, – уж больно не нравились ему припухшие с одной стороны края. Выдавив успевший скопиться гной, обработав своими отварами рану и наложив сухую повязку, Вячеслав уже с чистой совестью похлопал ее по колену, одобрительно оценив, как Фрося перенесла копание в своих «внутренностях».

– Вот кабы вои так же сносили операцию, как ты… А то иные хнычут, меду хмельного просят. Может, тебе все же дать глотнуть немного? Или еще чего попросишь?

– Да я бы попросила, ягодка моя, только совсем о другом, да и не тебя. Дай только срок подняться на ноги, – выдохнула Фрося, откинувшись на спину.

– Уж и ягодка сразу… И кого же ты и о чем попросишь?

– Ягодка, ягодка… Мне ж тебя только сжать посильнее – сразу соком в руках моих брызнешь, вона какой… хрупкий. А сказывать про спрос я тебе не буду, а то одному такому намекнула, так он тут всех ворогов враз побил, лишь бы улизнуть от меня. Опытная я ныне, сразу брать буду под белы ручки и в кустики, а там уж и… сладим, может быть.

– Ну, ну… ты давай помолчи лучше, тебе отдохнуть надо, а не о кустах думать… – Сразу раскусив ее попытки хорохориться таким манером, Вячеслав уложил Фросю удобнее и накрыл одеялом. – Засыпай, сон – лучшее лекарство…

– Вот-вот, как засыпать, так в одиночку… – устало пробормотала та, закрывая глаза.

– Какие твои годы… – Вячеслав покачал головой и пошел по остальным болящим.

Так и ходил все дни от одного к другому. Обтирал уксусом, чтобы снять жар, поил отварами, постоянно экспериментируя с составами травяного сбора, но все-таки за всеми не уследил… Дети свалились все, однако к концу второго дня их состояние почти не внушало опасений. Высокая температура, продержавшись один день, пошла на спад. Видимо, молодые организмы, выросшие на природе и не подвергшиеся атакам антибиотиков, обладали сильным иммунитетом, который задавил привнесенный вирус. А вот самые старые сначала чуть кашляли, особо ни на что не жалуясь, а потом их состояние резко ухудшалось. Да так, что ни отвары, ни обтирания с жаром и болезнью не справлялись, четверых уже пришлось похоронить. Четверых чужих для Вячеслава старых женщин, которые при этом были чьими-то матерями и бабушками, на чьих руках воспитывались внуки, лежавшие в горячке тут же. Когда жертвы для вас чужие, то это всего лишь статистика. Однако Вячеслав уже принимал этих людей близко к сердцу, переживая за свои просчеты и всегда провожая в последний путь, который проходил сразу же после кончины, не дожидаясь установленного христианскими обычаями третьего дня. Поэтому все потери дались ему тяжело, а сам он уже не раз возносил в душе молитву, уповая, чтобы эпидемия обошлась малыми жертвами, и постоянно сожалел, что не захватил с собой в лес самого простого и дешевого набора лекарств. Тогда бы о смерти и речь не шла. Кто в детстве не мечтал заболеть, чтобы не ходить в школу? А в этом времени такое желание вполне могло бы привести к смертельному исходу. Имея – не ценим, потеряв – плачем… Завидуем, смотря на чужое, и при этом совершенно не храним своего. Увы, человек не меняется, меняются его возможности, которые на данном временном отрезке были у Вячеслава очень ограниченны. Был бы чуть страшнее вирус – и людей не спасло бы никакое чудо.

Однако жизнь вокруг шла своим чередом, и то, что для Вячеслава и многих семей было трагедией, другие воспринимали более обыденно. Бог дал, бог взял. Больные болели, здоровые работали. Плотина, несмотря на то что на сооружении ее трудились всего четверо оставшихся здоровыми людей, достраивалась. Обтесанные бревна уже легли между сваями. Остались лишь тонкие работы по сбору колеса, установке желоба и различные моменты сопряжения механизмов. Чуть подумав, Николай, по приходе известий о разгроме буртасов, отправил Любима обратно в весь, уговорив того отдать на нужды пилорамы остаток хорошего железа. Дело стоило риска: ведь задачей Любима были два широких ножовочных полотна… Как затачивать зубья, Николай ему на словах рассказал, для продольного распила они должны быть наклонены, и пила в итоге будет представлять собой набор десятков маленьких рубаночков. И про то, что их надо развести посильнее, тоже напомнил. А уж опыта ковки у местного кузнеца было гораздо больше, да и набор напильников имелся. Особо Николай напомнил о цементации, но тут приходилось положиться на волю случая, поскольку больших экспериментов с науглероживанием и закалкой кузнецы еще не проводили. Правда, в первый же день после их разговора об укреплении железа углем Любим заказал у гончара очень высокие кувшины с широким горлом для пробного науглероживания клинков, но их еще не довелось испытать.

Сам же Николай в свободное от физической работы время пытался нарисовать двухэтажную конструкцию и сопутствующие механизмы, предназначенные для распиловки бревен на доски. С одной стороны, необходимо было наладить легкую подачу очищенных от ветвей деревьев, чтобы при этом распил шел под весом самого бревна, а с другой – хотелось бы поднять сам механизм повыше, чтобы многочисленные опилки не засоряли проход, а падали вниз на первый этаж, где их можно было гораздо легче убрать.

В любом случае дела понемногу двигались, а вселенские часы отсчитывали секунды, минуты, часы и подталкивали историю вперед. Эти часы разрешали делать все, что угодно, но спустя некоторое время вели спрос по полной программе. Ах! Вы не успели? Ну что же, значит, успели другие, и на скрижалях истории будут записаны их имена, а не ваши… Тик-так, тик-так, тик-так…

* * *

«Ой-ой-ой, голова моя садовая, как же я лопухнулся так?» – Иван покачал головой, подперев ее руками. Находился он при этом вместе с Ишеем и воеводой около уреза воды на берегу Ветлуги, присев на высохшую корягу, выкинутую на берег весенними водами. И вроде ничего не предвещало для него такого удара судьбы. Сидели, ждали отяков, время как раз подходило к условленному сроку встречи. Болтали ни о чем, точнее, о разных разностях, выспрашивая друг у друга, как живут в княжествах и ханствах, подробности быта разных племен, расположение земель, кто чем и под кем живет и дышит, кто из сильных мира сего более могучий. До той поры, пока Ишей не обмолвился о странных гостях к сотнику Ибраиму, после которых тот и засобирался сюда в поход.

Иван еще ранее договорился с воеводой, что буртасец идет ему в долю и считаться будет вольным человеком. Тот даже махнул рукой – делай, мол, что хочешь, в своем праве… Доля твоя всяко побольше будет, чем один басурманин. О другой добыче с тобой еще людишки будут рядиться, а вот полоненных буртасов им по избам в качестве холопов никто не даст разобрать. С теми еще придется решать что-то, а пока пусть поработают на благо общины. Что им делать? Так тебе и твоим сотоварищам лучше знать, только ответ за них держите, вот и все. Поэтому Иван пленного десятника с племянником оставил на болоте в помощь Николаю, сказав им, что как только те отработают свое, так он и отпустит их. Сколько же это по времени займет, он не знает, но в ближайшее время выяснит. Десятник покивал и только поинтересовался напоследок, не заставят ли его здесь принимать христианство, если он решит остаться насовсем? Иван на это пожал плечами и ответил, что если тот будет держаться его, то никто принуждать не будет, а за других сказать не может, но… вроде не должны. Ишею же Иван передал, что тот волен в своих действиях, но для других он пока побудет его холопом, чтобы в первое время не возникало вопросов.

И вот сей почти вольный муж так его огорошил, что Иван сидел и раскачивался, осознавая свою ошибку.

– Да не переживай ты так, – тронул его Ишей за плечо. – Я не разумею твоих волнений, но не стоит это того. Как волна о берег бьешься – туда-сюда, туда-сюда…

– Говоришь, от ветлужского князька посылы были? – наконец взял себя в руки Иван.

– То не ведомо мне… от князька ли, от кого другого, но черемисы были знатные, – кивнул Ишей. – Людишкам, что об этом мне шепнули, верить можно.

– Если бы знать об этом заранее, то сотника буртасского надо было как зеницу ока беречь, – все еще сокрушался егерь. – И не стрелами их бить, а пробовать договариваться. Я ведь думал, что корни их похода из их же земель и произрастают.

– Полноте, в самом деле, деяние это обычное, – наконец вставил свое слово воевода. – Ничего сотник бы тебе не баял полезного. Пришли к нему посылы, обещали горы злата да товар живой, что на защиту себя не встанет. А кугуз ветлужский с нас подарки поимел, не своей землицей одарив, а опосля и мзду получил бы, проводив через тех же буртасов нас в дальний полуденный путь вместе с отяками. Что на извечных врагов стрелы переводить, когда можно одним махом от нас избавиться. Чем выше человече сидит, тем больше он не своими руками жар загребает. С ромеев сие идет, подкуп да подлог там первое деяние: ты с Радимиром о том потолкуй – он много тебе историй перескажет.

– Верно все говоришь, воевода, – задумался Иван. – Только это все догадки, а сотник нам бы много интересного поведал. Мы бы тогда знали, что делать да как себя вести.

– А что иное можно деяти, окромя того что ужо помыслили? – продолжал размышлять воевода. – Сила воинская нужна – так ту собираем. Злато да серебро для той силы… так это торговлей будем иметь. Торговля с чего? Да с того, что ты с сотоварищами замыслил. И все эти деяния нужны токмо для того, чтобы выжить… Помысли, сколь свершить надо для такого простого желания…

– Да, а ведь еще две седмицы назад мы с друзьями хотели лишь сами как-то выкарабкаться. А теперь надо задумываться о выживании сотен людей. Растут наши цели… Послушай, Трофим Игнатьич, все-таки надо узнать, что у черемисов на уме…

– Кабы могли, то повыведывали бы, а нет, так неча и голову забивать.

– С торговлей к ним по осени ехать надо, заодно и свою силу покажем, – хлопнул себе по колену ладонью Иван.

– А что, верно ты сказываешь… – Пришла пора и для воеводы задуматься. – Я мыслил Суздаль навестить, там знатно расторговаться можно, но и по черемисским городкам проехаться не грех.

– Ну что, брат Ишей, вот и первое наше путешествие намечается, – хлопнул того панибратски по плечу Иван.

– Лестно мне, что ты меня братом назвал, – озадаченно заморгал тот. – С чего бы?

– Не бери в голову, присказка это, – засмеялся егерь. – А может, придет время – и побратается, чем черт не шутит…

– Не поминай нечистого ни в речах, ни в помыслах, – перебил его Трофим. – А то будешь потом его деяния полной ложкой хлебать… Вон, похоже, она уже начинает набираться.

С низовьев Ветлуги показалась юркая долбленка, ходко шедшая в их сторону. Спустя несколько минут в полном облачении, однако в грязных и местами даже порванных кольчугах, на берег сошли Пычей и Терлей.

– Принимай свою рать, воевода, – обратился к Ивану отяцкий староста.

– Эдак нас с тобой вечно путать будут, – бросил тот Трофиму. – Надо бы мне какое название придумать, что ли… – И повернулся к Пычею: – И ты здрав будь. Рассказывай, что случилось.

– Поначалу пошли лодью в средний гурт с Терлеем, а я уж тем временем поведаю, что с нами было да как.

– Серьезное что? – насторожился Иван.

– Обошлось, да чуть кровь не пролилась между родами нашими. Ты не томи, посылай…

– Ишей, охотнички наши, что тебе с лодьей помогали, где?

– Так лодьи и строжат, кто на болото не ушел. В весь их еще не пустили.

– Бери сколь надо и плыви… Терлей покажет куда.

Когда Ишей с отяцким воином убежали, Пычей расслабленно вздохнул и уселся на корягу.

– Нет ли поснедать чего? С утра во рту ничего не было…

– Бери, – передал ему узелок Трофим. – Не обессудь, без горячего сидим – баб в веси нет, а самим сготовить недосуг. Но зато медку хлебнуть потом дам, – указал он пальцем на стоявший в сторонке глиняный кувшинчик.

– Благодать, – прожевал Пычей молодую репку и тут же закусил ее куском мяса, достав его из узелка, где оно лежало завернутое в широкие зеленые листья.

– Если говорить короче, – продолжил он с набитым ртом, – то наше поселение на все согласно, о чем Иван сказывал намедни, и более того…

– Что?

– Просим мы тебя, воевода, – обратился он к Трофиму, судорожно глотая кусок, чуть привставая и наклоняя голову, – принять нас под свою руку. Дай только традиции древние и верования наши исполнять. Те из мастеровых, кто пожелал, готовы перебраться на новые места, коли примете вы их и землицы выделите на поселение. Их с десяток будет, да еще семьи. В дружину новую полтора десятка готово вступить… Все одоспешенные, да впридачу пяток кольчуг от тех, кто мастеровыми остаться пожелал. Токмо прикажи дружине оберегать покой тех, кто в гурте нашем решил остаться, не хуже, чем свою весь. Немного там людишек, но верны будут они тебе, да и место для воев твоих всегда там найдется…

– А остальные?

– Иной расклад с другими поселениями. Винюсь, не сохранили мы добычу в полной мере. По приходе туда видели, как жадность там старших людишек обуяла, и стали они добычу меж собой делить, не думая, как далее жить и как от ворога спасаться. А потому решила часть воев, кто не токмо о своем животе мыслит, выйти из родов и позвать других общинников за собой. Принять их должен был мой род со всем почтением. Сказано было слово наутро, и стали они собираться. И вышло их на средний гурт полторы сотни вместе с бабами и детишками. И мастеровые среди них, и вои. Однако указали нам в вину, что замятню мы учинили, и стали пред нами с оружием, не выпуская нас. Не допустили мы крови между нами, но поваляли нас сильно, да и кольчуги посекли наши предостаточно.

Пычей оторвался от своего стихотворного слога и развел руки в стороны, желая показать, как ему досталось.

– Ну, так чем дело кончилось? – не выдержал Иван.

– Прорвались мы с барахлишком и скотиною, ждут общинники сей час лодьи ваши на берегу… И посылы наши в верхнее поселение ушли, но там оно полегче будет, старейшин в нем нет. Так что готовься, воевода, принимать под себя четыре сотни людишек вместе с бабами и дитями.

– С твоими?

– С моими, – кивнул Пычей. – Часть в наше поселение можно на житье пустить, а другую с мастеровыми определить на новое место, где железо вы надумали добывать… Токмо дома поставить первым делом им надо.

– Да, дела наши грешные, – стал оглаживать намечающуюся бородку Иван. – Где вас разместить, мы уже нашли, не ждали, правда, что столько народу будет… Однако, как говорится, нет худа без добра, да и места там хватит с излишком. Поведу вас я, в обход, поскольку в лагере на болоте тоже болезнь началась. Думаю, что и вас она коснется, ну да лекарь уже там, бог даст, все обойдется. А сколь воев среди вас, которые в дружину пойдут?

– Четыре с половиною десятка с трех поселений, – поднял глаза к небу и посчитал Пычей.

– Ну и я пяток выделю из дружины и желающих охотников, – добавил Трофим. – Так что принимай их всех под себя, полусотник.

– Есть принимать, воевода, – чуть задумчиво кивнул Иван.

– Чего сказал? Снедать собрался или просто мелешь невесть что? – вопросительно глянул на новоиспеченного подчиненного Трофим.

– Да слово это подобно согласию для воина, – все еще витая в облаках, ответил ему Иван. – Будет исполнено, значит.

– Ну-ну… А вот давеча ты про название для дружины что-то баял – надумал али как?

– Название?.. Егерем я провел почти полжизни – так охотники у нас назывались. А здесь почти все вои из них. Так что будем называться э… егерским полком!

– Не маловато для полка воев-то? – ухмыльнулся Трофим, уже зная, что его новый подчиненный что-нибудь забавное на это обязательно произнесет.

– Будет к чему тянуться, воевода, а пока одним названием пугать станем, – с широким оскалом ответил тот.

Волжане: Поветлужье. Ветлужцы. Ветлужская Правда (сборник)

Подняться наверх