Читать книгу Бунтарь ее величества - Андрей Гончаров - Страница 9

Часть первая
Мятеж
Глава 8

Оглавление

Новый, 1774 год в Санкт-Петербурге отметили, как никогда, пышно. Устраивались гулянья, театральные представления, немецкая забава – фейерверки, на площади перед Зимним дворцом для простого народа были поставлены бочки, из которых всякому желающему наливали чарку водки. До поздней ночи продолжалось веселье.

Трудно понять, почему с такой пышностью встречала столица Новый год, ведь дела в империи шли не слишком хорошо. Прошедший год был неурожайным, то из одной губернии, то из другой приходили сообщения о голоде. Процветало мздоимство и даже откровенный разбой. Так, следователь Крылов, посланный в Иркутск для расследования злоупотреблений, стал захватывать местных купцов и вымогать у них деньги, а их жен и дочерей склонять к сожительству. Подобных примеров было множество, и никто из мздоимцев не был наказан. А самое тревожное – начались волнения среди казаков. До столицы доходили слухи, что на далекой реке Яик какой-то самозванец сколотил целую армию, казнил множество дворян и едва ли не захватил Оренбург. Однако императрица запретила все разговоры на эту тему.

Три человека, встретившиеся на постоялом дворе в районе Нарвской заставы, в общем веселье не участвовали и на представления не ходили. Вообще эти трое были довольно странной компанией. Двое – высокий господин с черными усами и бородкой, записавшийся в книге как дворянин Игорь Дружинин, и прибывший с ним юноша, которого звали Иван Полушкин, – походили на иностранцев и одеты были богато, по самой последней моде. Третий же, среднего роста крепыш, записанный как однодворец Углов, приехал на постоялый двор в мещанской одежде и только потом переоделся в господское платье, которое висело на нем, как на вешалке. Этот третий совершенно не походил на обитателя салонов и богатых домов – ходил широко, кожа на лице и руках у него была задубелая от ветра, и говорил он громко, как человек, привыкший жить на открытом воздухе.

В новогоднюю ночь эти трое собрались в комнате Дружинина. На столе, как и полагается в праздник, стояло угощение, впрочем, довольно нехитрое, и вино. Прежде чем сесть за стол, три товарища крепко заперли дверь, а затем, для верности, еще и завесили ее одеялом – чтоб уж точно нельзя было из коридора ничего услышать. После этого сели, наконец, за стол и разлили по стаканам напитки. При этом «однодворец Углов» отказался от превосходного французского вина и налил себе водки. Подняв стакан, он провозгласил:

– Ну, друзья, выпьем прежде всего за то, что мы наконец встретились, за то, что можем снова видеть друг друга. С Новым годом!

– С Новым годом! – повторил за ним изящный шевалье де Ружен, подняв бокал вина. – Целиком и полностью поддерживаю твой тост и понимаю твое настроение. Мы-то с Иваном всегда вдвоем, могли обменяться мнениями, а ты там, в своих степях, был совсем один.

– Если бы один! – воскликнул Углов и тут же спросил: – И где у нас селедка? Ты, Иван, вроде говорил, что селедка обещается.

– А вон, ты ее за чугунком не видишь, – ответил Ваня Полушкин. – Давай я тебе подвину.

– Благодарствую. Так вот, если бы я был там один, среди волков и медведей, это еще полбеды. Но я никогда не думал, что мне придется увидеть столько пролитой крови, столько бессмысленной жестокости, как за эти полгода в войске Пугачева. Как прав был Пушкин, когда написал про русский бунт, что он «бессмысленный и беспощадный»!

– Я чувствую, что тебе требуется значительное подкрепление, – сочувственно взглянул на товарища Дружинин. – Давай вторую налью. Ну, теперь выпьем за успех нашего дела.

– Да, давайте за дело, – согласился Углов. – Если бы я там, на Яике, каждую минуту не напоминал себе о своей задаче, я бы, наверное, с ума сошел. За успех!

Все трое выпили по второй, закусили, после чего Углов уже совсем другим, деловым тоном произнес:

– Ну, о деле так о деле. Давай, Игорь, ты у нас самый информированный, с тебя и начнем. Расскажи, что успел узнать при дворе.

– Если все слухи считать информацией, то я действительно самый информированный, – улыбнулся Дружинин. – За последние восемь месяцев я слышал столько сплетен, столько домыслов разного рода – голова кругом идет. Что во всем этом самое существенное? Самое существенное – упорные слухи о заговоре. О нем говорят все и везде – и на приеме у английского посла Гуннинга, и на балу у всесильного князя Потемкина, и в самом дворце. Самая серьезная беседа у меня была с Ваниным знакомым, Степаном Шешковским.

– Это который у Екатерины Тайной экспедицией ведает? – уточнил Углов.

– Он самый. Так вот, этот верховный дознаватель большую часть сил тратит на поиски заговорщиков, которые вознамерились лишить Екатерину трона. И он по секрету сообщил мне, что выполняет приказ самой императрицы: она весьма опасается заговорщиков и приказала Шешковскому искать их неустанно.

– И что, неужели не нашел?

– В том-то и дело, что не нашел. Правда, кое-что ему удалось узнать. Так, он выяснил, что кто-то минувшим летом вел переговоры об участии в заговоре с рядом генералов. Но с кем? Все полководцы – и Румянцев, и Суворов, и другие, менее известные, – это отрицают.

– А кто может поддержать заговорщиков? Разве среди дворян много недовольных?

– Нет, недовольных немного. Поэтому и не удались первые заговоры, возникшие в самом начале царствования Екатерины. Очень показательна в этом смысле история поручика Мировича. Он хотел освободить из Шлиссельбургской крепости содержавшегося там уже двадцать лет, со времен Елизаветы, законного государя Ивана Антоновича. Склонив на свою сторону группу офицеров, Мирович уже стоял на пороге камеры, в которой содержался узник, однако начальник караула остался верен Екатерине и предпочел убить Ивана Антоновича. Заговорщики были схвачены, Мирович казнен. Так что недовольных немного, но они есть, – повторил Дружинин. – Прежде всего их надо искать среди деятелей прежнего царствования, времен Елизаветы. Они ставят в вину Екатерине не только ее немецкое происхождение, но и плохое управление, хищение средств, – в общем, то, что в наше время назвали бы словом «бардак».

– То есть это такие законники?

– Есть законники, а есть и честолюбцы. Те, кто думает: «Почему этой немке удалось, а мне не удастся?» Екатерина подозревает, что все они ставят на наследника.

– То есть на Павла?

– Да. И потому в последнее время стала относиться к сыну не только хуже, чем раньше, но и установила за ним постоянную слежку.

– Понятно. А у тебя, Иван, какие сведения? – спросил Углов, повернувшись к Полушкину.

– Ну, я на приемах не бывал, – усмехнулся Ваня. – Я все больше времени проводил за мольбертом. Правда, рисовал портреты знатных особ – фрейлин императрицы Дашковой и Брюс, княжны Щербацкой, графа Плещеева, дочерей маршала Румянцева. А они не просто позировали – собирали вокруг себя подруг, а женщины – обожателей. Временами вокруг моего мольберта собиралось до дюжины знатных особ, и они живо обсуждали самые различные проблемы. Мои, так сказать, клиенты не стеснялись разговаривать в моем присутствии, считая, что я русского языка не понимаю. В основном, конечно, говорили о всякой чепухе – кто на кого как посмотрел на последнем балу, кто может составить хорошую партию, кто – продвинуться по службе, и тому подобное. Но иногда удавалось услышать и серьезные вещи. Так, Плещеев говорил при мне графу Лебедеву, что имеется некое лицо, замыслившее свергнуть Екатерину и возвести на трон Павла. Потому-то, дескать, императрица в последнее время и удалила сына от себя.

– Вот, и здесь говорили о Павле! – воскликнул Дружинин. – Ну а у тебя, мон шер, какие сведения? Что говорили вольные сыны степей?

– Вольные сыны? – усмехнулся Углов. – В основном они хвастались своими подвигами во время последних стычек с войсками, говорили, кто сколько солдатских голов срубил да сколько дворян повесил. А еще предавались мечтаниям, как они будут Москву грабить да со всякими вельможами расправляться, когда ее возьмут. Надо сказать, их мечтания дальше Москвы не идут, о Петербурге при мне ни разу разговор не заходил, словно его и вовсе нет. А что касается интересующего нас вопроса, то есть контактов казаков со знатными заговорщиками… Да что мы все «по-сухому» разговор ведем, будто у нас не Новый год?! И раз уж заговорили о казаках, то надо соблюдать казацкий обычай – раньше третьей не закусывать. А мы третью даже не наливали, а кушанья трескаем без остановки!

С этими словами Углов налил себе еще водки. Дружинин только покачал головой на такую речь начальника, но возражать не стал и последовал его примеру.

– За что пить будем? – спросил он.

– Давай Катю помянем, Катю Половцеву, – сказал Углов, вновь ставший серьезным. – И других хороших людей, погибших на наших глазах. Ну, не чокаясь – за помин!

Они молча выпили.

– А все-таки ты не договорил. Что было слышно насчет загадочного «посланника от знатного лица»? Прибыл он на Яик или нет? – нарушил молчание Дружинин.

– Да, посланник был, мне об этом сам Пугачев сказал, – ответил Углов. – Посол был и велел восставшим продержаться до начала следующего, 1775 года. Но мне этого посла увидеть не удалось – «император» не дал из избы выйти. Но вот что я скажу. На данном этапе расследования мы можем сделать один вывод. Один, но зато крайне важный. Знатные круги действительно участвовали в восстании Пугачева. Заговор против Екатерины существует! Теперь нам предстоит раскрыть детали этого заговора, состав участников, их мотивы, выяснить, как заговор развивался.

– И как мы это будем делать? – спросил Дружинин. – Опять разойдемся по своим «участкам»? Ты поедешь на Яик, мы с Иваном будем крутиться в Петербурге?

– Нет, способ действий надо менять, – покачал головой Углов. – Мне на Яик возвращаться незачем. Скорее всего, посол от знати там больше не появится – нужды в том нет. Они дали толчок, побудили Пугачева поверить в то, что он в самом деле император. Теперь процесс идет сам собой – без их руководства и даже без руководства самого «императора Петра Федоровича». Фактически он в последнее время мало управлял своей армией. Честно сказать, мне его даже жалко, он не самый большой злодей.

Бунтарь ее величества

Подняться наверх