Читать книгу Город без кошек - Андрей Грамий - Страница 1

1.

Новый замок, сложенный из зернистого гранита, черной тенью возвышался над городом, четырьмя готическими шпилями угловых башен подпирая небеса. Это было гнездо правящей верхушки Гента, сложенное взамен разрушенного Старого замка. При строительстве власти учли прошлые ошибки, вскрывшиеся во времена Жатвы, и твердыня вышла поистине неприступной. Окруженный глубоким рвом, с высоченными гладкими стенами, возведенный на господствующем над местностью холме, замок имел всего одни ворота, запирающиеся тяжелой решеткой и подъёмным мостом из толстых дубовых брусьев, окованных листовым железом. Подступы к замку легко простреливались со стен, а скальное основание исключало подкоп при осаде.

Маркграф Вальдемар Эссен ван Ноэр отстранился от оконного стекла. За высоким стрельчатым окном кабинета, в залитом лунным светом городе, шла охота на людей. Невысокий сухой аристократ с тонкими запястьями, таившими в себе огромную силу, любил эти ночи. Ночи казни. Ему нравилось поутру читать сводки происшествий и знать, что как обычно никто не спасся, понеся заслуженное наказание. Порядок и страх. Две вещи, на которых держалась империя. Именно их превыше всего ставил глава тайной разведки герцогства.

Открылась дверь, и сквозняк колыхнул тяжелые коричневые гардины.

– Садись, Людовик, – не оборачиваясь, холодно процедил маркграф, и кинул напоследок взгляд ледяных карих глаз на полную луну.

– Ваше сиятельство! – коротко поклонился визитер, прежде чем осторожно сесть в высокое оббитое серым шелком кресло с резной грабовой спинкой.

Хозяин кабинета отошел от окна и сел за стол напротив подчиненного.

– Рассказывай.

– Ваше сиятельство, пришли сведения из Тура, – начал доклад граф Людовик. – Слухи о появлении упырей в Цернштреме – провокация гномов. Таким образом, они пытались сбить цены на зерно в герцогстве. Некоторые глупцы, поверив, почти даром избавлялись от остатков прошлогоднего урожая и уезжали вглубь империи.

– Кого-нибудь удалось поймать? Это чистой воды дезинформация, нацеленная на подрыв экономики.

– Бородатые недомерки опять вышли сухими из воды. Сосед соседа слышал, как какой-то гном говорил. Все как всегда, – граф развел руками.

– Массового подъема упырей не было уже тридцать лет! А эти глупцы до сих пор всерьез верят страшилкам, – Вальдемар раздраженно сжал тонкие губы.

– Никто не забыл участь безлюдного Свартскога, ваше сиятельство, – примирительно сказал Людовик.

– Хорошо, что не забыли. Но впадать в истерику при слухах? – хозяин кабинета замолк, тяжело вздохнул, и добавил сквозь зубы: – тупое мясо. Как жаль, что империя не может обойтись без этих трусливых овец.

– Ресурс.

– Сам знаю, граф, – холодно произнес Вальдемар, справившись с гневом. – Но странно видеть трусость людей, проживающих на границе гномьей республики и Черной степи. Они все время между молотом и наковальней, а пугаются непонятно чего. Что еще?

– В Хэме публично сожгли старика, обучающего грамоте соседских детей, а попутно вливающего в их бестолковые головы мысли об угнетенности человеческой расы, – вампир положил на стол тонкую папку и начал одну за другой читать депеши. – Костер сложили из конфискованных у него книг. Детей отдали на перевоспитание в казармы оборотней.

– Хорошо. Дальше.

– В Мехеле муж пытался защитить жену, на которую положил глаз лейтенант жандармов…

– Какую только дрянь не присылают! – оскалился маркграф Вальдемар, перебивая подчиненного. – Мы министерство разведки, а не жандармерия. Кто автор?

– Бургомистр. Он отослал депешу и оборотням и вам, – граф поднял глаза на начальника.

– Возьми на заметку, примерно накажи. Разберись в причинах, он просто дурак или выслуживается, игнорируя прямой приказ не отвлекать меня от работы всякой чепухой.

– Слушаюсь.

– Пока вспомнил. Что кузнец? – маркграф вновь подошел к окну.

– Вчера его видел. К маркизам де Лагаль он не имеет никакого отношения.

– Но его опознал баронет, – возразил хозяин кабинета. – Утверждает, что человек сбежал от него десять лет назад. При мальчишке тогда нашли кинжал с гербом этого семейства. Конечно, спросить бы с баронета за его вкусовые пристрастия! Но он пока нужен.

Граф согласно закивал. Ему тоже не нравился заплывший жиром коротышка, предпочитающий досуха выпивать детей.

– Чисто теоретически кузнец мог быть мальчишкой, который сбежал от баронета десять лет назад. Но, несомненно, одно: он – человек, – сказал Людовик, поймав паузу.

– Точно? – с нажимом спросил Вальдемар.

– Я его буквально держал в руках, – позволил себе усмешку подчиненный, – он ничем не выдал себя. И пахнет как человек.

– Значит точно не имеет отношения к де Лагаль. Но откуда тогда кинжал? Что вообще о нем известно?

– Не из местных, приблудился к гному как раз десять лет назад. Свободолюбив. Говорит всем, что потерял родителей в одно из полнолуний. Люто ненавидит оборотней. Видимо из-за этого.

– Покажи мне хоть одного жителя Гента, кто любит этих проклятых животных! Их грязные нравы и наглое поведение даже меня доводят до белого каления, – сжал кулаки глава разведки.

– Все так, ваше сиятельство. Далее. Привязанностей не имеет, холост. Силен. Для человека, конечно. Но это легко объяснимо: здоров как бык.

– Морально-волевые качества. Своими словами, – Вальдемар жестом остановил графа, когда тот начал копаться в бумагах.

– Осторожен, умеет держать эмоции под контролем. Не труслив. Хороший специалист. Быстро приобретает власть над незнакомыми людьми. Но этим не пользуется. Умен. Недоверчив.

– Достаточно, – маркграф кивнул своим мыслям. – Предположим, именно он сбежал от баронета. Каким образом у него появился кинжал?

– Нашел. Украл. Выменял на еду, – с ходу назвал версии Людовик.

– Нужно узнать точно.

– Я дал кузнецу выбор: либо через месяц посвящу его в слуги, либо превращу жизнь в кошмар. После обряда инициации он ответит на все наши вопросы, – граф напрягся, не зная, какая реакция начальника последует на произнесенные слова.

– Поглядим, будет ли эта инициация, – недобро прищурился Вальдемар.

Подчиненный вопросительно поднял брови.

– Сам сказал: этот человек свободолюбив. Если ты прав и в остальном, он скорее в Шильде утопится, чем добровольно отдаст себя в руки вампирам.

– Я завтра же прикажу его арестовать, – подскочил на месте Людовик.

– Сидеть, – в голосе Вальдемара звенела сталь. – Ты ничего не сделаешь. Умей отвечать за несогласованные со мной поступки. Если через месяц кузнец не придет, ты отправишься на север плавать на льдинах в поисках заговоров.

– А если придет? – робко спросил граф.

– Отдам в твою коллекцию эльфийский кинжал, на который ты давно засматриваешься, – чуть подумав, ответил начальник. – Но он не придет. Сбежит, скорее всего. Запрещать не смей. Препятствовать тоже. Но если выедет из города, перехватишь где-нибудь по пути и допросишь в полевых условиях.

– Слушаюсь, ваше сиятельство, – по губам склонившего голову вампира пробежала предвкушающая сладкая ухмылка.

Уголь матово блестел в дубовом коробе на обшитом медными листами полу. Сине-фиолетовое пламя в горне гудело ровно, почти не давая бликов, лишь сыпля искры в вытяжную трубу каменного свода. Тусклый свет очага и узких, высоких стрельчатых окон, забранных в толстые глубоко вмурованные в стены решетки, неярко освещал кузню. Подмастерье изо всех сил раздувал меха, а я, зажав в плоских кузнечных клещах полосу стали, шевелил ей в горне, закапывая в уголь, отчего веревки вен на руках приходили в постоянное движение.

– Опять бездельничаете? – мощный командный бас, раздавшийся с порога кузни, принадлежал дородному, поперек себя шире чернобородому гному, с нитями седины в волосах.

– Как обычно, – отшутился я.

– Приютил на свою голову, – беззлобно проворчал хозяин кузни, раскуривая трубку.

Он немного понаблюдал за нашей работой и добавил уже серьезно:

– Не мне учить вас, парни, но сегодня управьтесь до заката, и ставни закрывайте покрепче, – в голосе звучала скрытая забота. Одинокий кузнец за годы успел привязаться к своим ученикам. – Эл, сегодня у меня останешься, до дома тебе далеко идти. Не успеешь. А нового работника я искать не собираюсь. Я у Клауса, до утра не будет. Сегодня ночью даже гномам на улицах не выжить. Все ясно?

– Конечно, герр Шмидт, – ответил за нас подмастерье. – Не извольте беспокоиться, все сделаем.

Фамилия нашего нанимателя в переводе с гномьего языка звучала как «кузнец». В принципе, когда поколений десять твоих предков занимаются производством холодного оружия, странно иметь фамилию Мюллер – «мельник», или Бэкар – «пекарь».

– Эл, не налегай так на меха, а то порвешь их к вурдалаковой бабушке. Виг, подвинь угольков к центру, видишь же корка не та, что надо! Всему вас надо учить, задохлики трущобные.

Гном затянулся своей огромной трубкой на длинном чубуке и с наслаждением выдохнул дым через ноздри. Может, кому-нибудь, и показались бы грубоватыми его слова, но мы уже привыкли. Виг, – это я, а Эл, – мой помощник, пятнадцатилетний подросток с непослушными рыжеватыми волосами и невыносимым количеством веснушек на лице. Впрочем, веснушки в данное время были скрыты под черно-размытыми полосками сажи, отчего он напоминал шахтера из Зехенвальда, древней земли гномьих рудников. На счет разрыва мехов гном шутил, жилистый подмастерье весил столько же, сколько и мешок с костями, любовно обглоданными мертвецом. Мы уже привыкли к норову хозяина кузни, и прекрасно знали, что он перестает ворчать только в том случае, когда начинает ругаться, а это влекло за собой последствия не морального, а физического характера. Например, на прошлой неделе, после проверки новой партии металла на точильном круге гном поколотил посыльного.

– Ты что мне привез, сморчок? За это я должен платить по талеру¹за фунт? Сам посмотри, какие искры выдают твои слитки! Моргенская² сталь должна давать желто-красные затухающие искры, летящие вразнобой! А этот веер соответствует обычному науглероженному железу! Что я тебе из него делать буду? Гвозди? У меня тут оружейная кузница, а не деревенская мастерская по починке кос! Есть разница платить два грошена³ за фунт⁴ или талер за фунт? Я тебя спрашиваю, дичь городская! Мне этот металл еще вчера был нужен! С меня начальник жандармерии три шкуры спустит, если я к концу месяца не сдам ему десяток гастрофетов⁵.

Со стороны это могло выглядеть даже смешно, потому как гном, распаляясь, выговаривал претензии нависающему над ним высоченному образине с бегающими глазками, тряся того как яблоневое дерево. Посыльный был готов провалиться сквозь землю, лишь бы не общаться с хозяином кузницы, и тем более не попасть ему под горячую руку. Гномы очень не любили, когда кто-то пытался обманом облегчить их карман, потому как обладали непомерной природной жадностью, которая иногда брала верх даже над инстинктом самосохранения. Спорить с герром Шмидтом было бессмысленно, а препираться себе дороже, – оружейник без труда поднимал большую двурогую наковальню, весом в два вея⁶. Пусть в гноме и набиралось роста не больше полутора ярдов⁷, он бы скрутил этого здоровяка, даже не вспотев, а при желании, и сломав попутно несколько ребер. Но избежать трепки посыльному так и не удалось. Гном, в конце концов, докопавшись, что тот перепутал адресатов, надавал плюх и выгнал пинками из кузни, пригрозив, что в следующий раз за такую оплошность оторвет голову, раз уж человек ей не пользуется.

– Виг, сколько дуг для цагр⁸сделал сегодня? – гном сурово нахмурился.

– Это восьмая, герр Шмидт. Уже прокована. Сейчас для нормализации⁹ накаляю. Завтра с утра отпуском¹⁰ займусь.

– Температуру средней делай, темно-темно красный цвет накала, и не забудь охлаждать в воде, а не в масле.

– Знаю, герр Шмидт!

– Сколько тебе раз говорить, когда мы наедине называй меня Тиль. Герр Шмидт я тогда, когда посторонние крутятся, не хочу, чтобы меня обвиняли в либеральных взглядах! Смотри, не засунь в угли слишком глубоко. Спечешь, я с тебя удержу по весу. Дело к вечеру, еще две дуги и можешь быть свободен.

– Не извольте сомневаться, Тиль, не сожгу. Не первый раз.

– Сколько ты у меня живешь, парень? – гном задумчиво затянулся, сосредоточив взгляд на большом пальце, которым прикрывал чашу трубки, чтобы табак разгорелся с новой силой.

– Десять лет, – я вытащил согнутую полосу с кольцом под блок на одной стороне и прямоугольным отверстием под клин на другой, оценил цветовой оттенок побежалости, удовлетворенно кивнул и положил ее на каменный стол для остывания.

– Мне кажется, уже пятьдесят. Привык я к тебе, Виг.

– За пятьдесят я бы состарился. Это вам, гномам хорошо, в пятьдесят вы только совершеннолетие празднуете, – я позволил себе иронию. Ирония вышла горькой. Из сотни представителей расы людей до пятидесяти лет в красивейшем городе Генте, столице славных земель лорда Блэкуотера, дотягивали пять-десять. – До пятидесяти еще дожить надо.

– Доживешь. Наверное, – гном пыхнул трубкой. – Раз уж у меня нет детей, через несколько лет ты станешь управляющим, и тебя никто не тронет, пока не нарушишь закон.

– Меня никто не тронет, только если вы меня усыновите, – при моих словах Тиль скривился в усмешке. – Вот было бы удивление у магистра¹¹ в ратуше¹². Свободный ремесленник усыновляет мясо.

– Думаю, последствий никаких не будет, сумасшедших даже оборотни не трогают, у них это позор для всей стаи.

– Что есть, то есть, – усмехнулся я.

– Ладно, хорошей ночи, парни, – сказал через время кузнец и, махнув на прощание рукой, вышел вон.

Гном не успел еще скрыться из виду, а я уже закладывал в горн новый слиток, который предстояло разрубить надвое и отковать пару арбалетных дуг. Руки автоматически разравнивали уголь, двигали слиток клещами и подсыпали сверху новое топливо, а голова была занята совершенно другим. Мясо. Я не зря так назвал себя гному, когда шутил об усыновлении. Именно мясо. Все были мясом. Вся раса людей. И как я знал, так было всегда. Испокон веков в Империи Черных Лордов люди являлись кормом. А как могло быть иначе, когда государством управляли вампиры?

В состав империи входили тринадцать вампирских герцогств и республика оборотней. В каждом герцогстве всем заведовал так называемый лорд-правитель, имеющий собственную армию и казну. В республике оборотней верховодил Совет Старейшин родов. Столицей империи вот уже двести лет был Тур, расположенный на землях герцогства Нуарбва. Там жил лорд-император, в руках которого сосредоточились бразды правления страной. У него было право принимать решения глобального масштаба, такие как объявление войны или изменения финансового и экономического характера. Правитель империи избирался на срок в пять веков. У вампиров, живущих вечно, вообще было относительное понятие о времени. Например, действующему своду законов со дня создания набежало уже полтора тысячелетия, но отменять его, считая устаревшим, никто не собирался.

Законы в отношении других людей были просты. Тяжелым преступлением считалось только необоснованное убийство или причинение тяжкого вреда здоровью человека. Хочешь смошенничать? Пожалуйста. Подраться? Да запросто. Ограбить кого-то? Легко. Если поймают, то намнут бока и выпишут небольшой штраф. Но зато относительно других рас человек был бесправен. Нельзя было носить с собой любое оружие, в том числе перочинный ножик или кастет. Нельзя было перечить представителям власти, даже если кому из оборотней не понравилось твое лицо, и тебя по нему бьют. Нельзя смотреть в глаза вампира, потому что подобное будет расценено как дерзость. Нельзя называть детей благородными, вампирскими именами. Нельзя, нельзя, нельзя… От количества запретов сводило скулы, но все их, с самого раннего детства, наизусть знал каждый, кто хотел дожить до совершеннолетия.

Любое отступление от закона считалось преступлением. За преступления в отношении других рас человек ссылался на принудительное заселение в безлюдное герцогство Свартског. За тяжелые преступления, как например убийство другого человека или оскорбление власти, преступника приговаривали к смерти. Чтобы мясо не пропадало втуне, обычно казни происходили по полнолуниям, и проходили как охота на дичь. Человека на закате выпускали из тюрьмы, давали час, чтобы спрятаться, и начиналась погоня. Поэтому каждый, кто оказывался в такие ночи на улице, не доживал до утра. Конечно, были случаи, когда преступник пытался укрыться у знакомых, но оборотни выслеживали его по запаху и тогда подлежали смерти все, кто в тот момент находился рядом.

Люди были бесправны и невежественны. Люди считались кормом. Каждый горожанин, равно как и житель деревни, должен был ежемесячно сдавать литр крови за один заход. Донорами становились как парни, так и девушки в возрасте семнадцати лет, и слагали с себя эту обязанность лишь в сорок, когда организм начинал постепенно увядать, и кровь теряла свои вкусовые качества. Среди вампиров попадались и любители детской крови, но официально такое вкусовое пристрастие находилось под запретом властей, и разжиться подобным деликатесом могли либо знатные аристократы, либо очень богатые дворяне.

– Виг, сегодня поучишь меня тому финту, который показывал позавчера? Я так и не запомнил, – голос Эла вырвал из вереницы мыслей.

– Надеюсь, тебе он никогда не пригодится, – я вставлял нижник¹³ для загиба кольца на полосе. – Нам под страхом смерти нельзя иметь оружие, и тем более уметь им пользоваться. Сам знаешь.

– Где ты так наловчился рубиться на палашах? – голубые глаза светились лукавым любопытством, наверное, присущим всем мальчишкам в пятнадцать лет.

– Хороший человек научил, – хмуро ответил я. За пару лет присутствия Эла в кузне, так и не привык к вечным расспросам и неуемному интересу помощника.

– Ты никогда не рассказываешь о своих родителях. Их уже нет? – парень не замечал моего нежелания общаться.

– Нет, – я крутанул в ладони ручник¹⁴, поменяв сторону. – Насыпь угля в ведро лучше, чем языком мели!

Как же меня раздражало, когда лезли в душу без спроса!

– Одно другому не мешает. Расскажешь, как это произошло? – не унимался Эл.– Или как обычно будешь молчать?

– Как обычно. Пора бы уже уняться с вопросами. Делом займись, – я уже рычал.

– Делом займись, – передразнил Эл, ловко увернулся от затрещины, и пошел к коробу с углем.

Я знал, что любопытство в подмастерье, – самая мощная движущая сила, которая только могла быть в этом худом и шустром теле. Но, нужно отдать должное, паренек, если что и узнавал, держал при себе, иначе я не рисковал бы жизнью, обучая его бою на палашах.

– Эл, я дам совет. Когда-нибудь любопытство загонит тебя в могилу. Так что умерь его, – я позволил себе нравоучение, что случалось крайне редко. – Ко мне это не относится, никаких тайн я не храню, просто не хочу вспоминать свое прошлое. Но жизнь опасна, и кому другому твой интерес станет поперек горла, как кость.

– Станет, так станет, – Эл скривил недовольную мину. – Я ни с кем кроме тебя и не общаюсь.

– Смотри сам, – я пожал плечами, и поменял нижник. – Брось дуть, сейчас верхник¹⁵ держать будешь.

На социальной лестнице империи люди занимали низшую ступень. Выше них располагались свободные расы – гномы и эльфы. Что до последних, то эльф на землях Империи был редкостью, и обычно в качестве купца, который привозил магические артефакты и зелья для высшей знати. Когда-то давно отгремели войны между империей, которая жаждала громких побед, Иром, древним королевством эльфов и Цвергландом, республикой гномов. Тогда потери всех сторон были ужасающи, цивилизация стояла на грани уничтожения, и странам ничего не оставалось, кроме как подписать вечный мир и право на суверенитет.

На той же лестнице выше людей, но ниже свободных рас, стояли полукровки – новообращенные оборотни, служащие в страже, жандармерии, армии и городском управлении на низших должностях. Им разрешалось вступать в браки только с такими же полукровками, и лишь пятое поколение детей в подобных семьях считалось полноценными оборотнями, обладая всеми правами свободных граждан империи.

Все мало-мальски значимые должности, кроме самых главных, в перечисленных выше ведомствах занимали представители старых родов, так называемых стай, родословная коих насчитывала не менее трех десятков поколений предков, рожденных в союзе чистокровных оборотней. Стаи сами избирали вертикаль власти учреждений, но окончательное решение принимали представители правящего клана вампиров. Кровососы могли завернуть кандидата, но поступали так очень редко, не желая ссориться с серыми хищниками. Никто из бессмертных не забыл, как опустошительны были годы Жатвы – семилетней гражданской войны между кланами вампиров и родами оборотней. С той поры прошло уже полтора тысячелетия, но повторять былые ошибки никто не спешил. Вампиры правили империей, оборотни же позволяли править, живя в свое удовольствие. И тех и других полностью устраивал подобный расклад. У руля империи была нужна холодная голова, чем не мог похвастаться ни один из старейшин родов серых. Звериные инстинкты брали свое, и будь у власти вервольфы, как называли оборотней гномы, на роль министров избирались бы не самые умные, а самые сильные.

Элита империи, вампиры имели более сложную иерархию, чем другие расы. Главой герцогства был лорд, при котором находилось тринадцать министров, отвечающих каждый за свое, вверенное лично ему ведомство. В каждом учреждении количество административных должностей было различным, но все главенствующие места занимали исключительно вампиры.

Равенства между самими вампирами не было никогда, они делились на носферату – аристократов, и стригоев – незнатных или мелких дворян. Родовитые носферату ущемляли права стригоев со дня основания империи, то есть из глубин бесконечной древности. Имя и титул для знатных вампиров значили все.

Министрами в каждом герцогстве являлись тринадцать маркграфов. Следом по убывающей степени знатности шли графы, виконты и баронеты. Вампир, начиная с титула баронета, считался носферату. Он мог создавать свой ковен и обзаводиться усадьбой, замком или дворцом, одним словом, уютным гнездышком. Землю под строительство и населенные пункты для кормления давал сюзерен, вышестоящий по титулу вампир.

Самая низшая ступень дворянских титулов начиналась с кавалера или шевалье. Кавалером мог стать любой вампир старше двухсот лет, но только за исключительные заслуги перед империей, из-за чего это звание считалось почетным, и могло даваться в награду, как приставка к остальному титулу, даже графам и виконтам. Шевалье становился любой приближенный к особе сюзерена, за заслуги более скромного характера, и лишь перед своим благодетелем. В принципе, ими кишел каждый замок или дворец уважающего свое имя аристократа, потому как в прошлые века раздавали это звание направо и налево, и лишь в недалеком прошлом пришли к выводу, что так не останется простых стригоев для повседневного ведения хозяйства – мажордомов, дворецких и телохранителей с еще тысячей разнообразнейших слуг.

Везде были свои плюсы и минусы. Кавалерами становились очень редко, но чтобы вампир стал маркграфом или лордом, он должен был иметь такой титул в своем имени. Шевалье же грозило за свою долгую жизнь дорасти максимум до виконта. Вампиры не могли иметь детей, да и женщины их интересовали только в плане вкусной крови, поэтому пробиться в высшую аристократию было возможно лишь благодаря личным заслугам, а не по праву рождения. Что поделать, за вечную молодость приходилось чем-то расплачиваться. Мертвое тело не способно рождать жизнь.

Танцевавший со шваброй Эл с грохотом перевернул ведро, я от неожиданности вздрогнул, ругнулся и запустил в подмастерье куском угля. Мое настроение оставляло желать лучшего. Мысли сдвигались во вчерашний день, сильно выделяющийся из серой череды будней.

Одной из моих обязанностей, как первого помощника оружейника, была доставка оружия, выкованного по специальному заказу, власть имущим лицам Гента. Накануне вечером мне пришлось относить тяжелый охотничий арбалет графу Людовику, первому заместителю маркграфа Вальдемара, главы разведки герцогства.

Поначалу ничего не предвещало беды. Все изменилось, когда слуга вместо того, чтобы сунуть мне в руку пару марок и величаво махнуть на выход, с презрительным прищуром процедил сквозь зубы: «ожидай», после чего исчез. Я остался скучать в широком холле трехэтажного особняка, чьи стены, с затейливым орнаментом на штукатурке, казалось, передавали изображения всей флоры империи. Я удивился ситуации, но затем решил: хозяин особняка хочет сделать срочный заказ и собирается передать его через поверенного, после чего успокоился. Когда же вниз по ступенькам плавной, крадущейся походкой сильного хищника, начал спускаться граф, я моментально застыл в поклоне, и перестал дышать, лихорадочно измышляя, что же тому нужно. Черноволосый моложавый любитель охоты славился лютой жестокостью и злопамятством, выделяясь этими качествами даже среди носферату, отнюдь не страдающих добротой и состраданием.

– Помощник герра Шмидта, Виг, – сказал высокий мощный граф, делая театральную паузу и приостанавливаясь на предпоследней ступени лестницы. – Скажи, человек, как ты видишь свое будущее?

– Ваше сиятельство! – озвучил я поклон. – Вижу свое будущее в служении на благо империи.

Пришлось ответить словарным шаблоном. Но попробовал бы я сказать по-другому. Мало что самого в полнолуние отправят бегать по городу, так еще со злости могут и Эла в попутчики добавить.

– Как ты видишь свое будущее, человек? – с небольшим нажимом на слове «свое», повторил вампир.

Я молчал, пытаясь понять, в чем ошибся, и чем вызвал гнев дворянина. Судьба нас сталкивала с графом всего пару раз, но до этого дня никакого внимания к моей скромной персоне не было.

Молчание затягивалось, и становилось неприличным. Я понимал: такая пауза может служить весомым аргументом для наказания, будь на то воля аристократа. Я скосил глаза чуть вверх, и увидел на лице графа благожелательную ухмылку. Она настораживала намного больше, чем даже прямые проявления гнева.

– Не знаю, ваше сиятельство, – произнес я хоть что-то, лишь бы ответить и не злить вампира еще сильнее.

– Хорошо. Ты видишь себя до гробовой доски бесправным червяком, таким, как сейчас? – граф смаковал мой ответ.

– Нет, – я понимал, что может и не стоит так отвечать, но по-другому сказать не мог. При попытке соврать горло судорожно сдавило и не отпускало, пока не озвучил правду. Никакой магии, это брала верх излишне гордая натура.

– Правда, – констатировал вампир, моментально переносясь через ступеньки и одной рукой поднимая меня за шею в воздух. Сжал он не сильно, но дышать стало крайне затруднительно. – Как вы слабы. Хрупки. Быстротечны. Как мотыльки над газовым фонарем.

Я успел сдержать инстинктивно дернувшиеся для защиты руки прежде, чем движение заметил вампир. Жизнь висела на волоске. Стоило мне хоть немного проявить свою волю, и судьба была решена.

– О тебе говорят, что ты слишком свободолюбив. Ты ни разу открыто не выказал недовольство своей судьбой, но люди чувствуют это. Говорят, ты силен для человека. Может, попробуешь сопротивляться? – вампир выдержал паузу, пытаясь поймать мой косящий вбок взгляд, наполненный лютой ненавистью. – Не хочешь! Ну ладно. Живи. Пока.

Граф разжал кисть, и я рухнул на колени, судорожно вдыхая спертый воздух особняка. Вампир кинул на пол несколько марок и неспешно поднялся на второй этаж.

– Жду тебя ровно через месяц. Либо ты добровольно станешь моим обращенным слугой, либо я превращу твою жизнь в кошмар, – усмехнулся граф и ушел.

Я испытывал стыд, не сравнимый ни с чем. Кто бы знал, как хотелось сломать этому кровососу шею… но это оставалось лишь мечтой. При желании Людовик мог разорвать меня голыми руками. Он мог обратить меня в вампира, даже не заметив сопротивления. Однако не сделал этого. Почему? Я не понимал.

Смириться с ситуацией не получалось. Люди говорят. Людям лишь бы говорить. Особенно про тех, кто хоть немного отличается от остальных. Мне стало слишком тесно в этом городе.

Когда видневшийся вдалеке медный шпиль ратуши перестал гореть кроваво-красным пожаром, а синева неба сгустилась до бездонного ультрамарина, и появились первые бледные звезды, я как раз укладывал последнюю сделанную дугу на стол.

– Все прибрал? – взгляд выцепил подмастерье в углу, где тот рисовал углем на стене смешную рожицу.

– Да, – скис парень под моим хмурым взглядом.

– Пошли в дом. Скоро луна взойдет.

Что означал восход луны, Элу объяснять не пришлось. Мы накинули короткие плащи из толстого канифаса¹⁶, и вышли из кузницы. На улице заметно похолодало, глянец льдистой корочки сковал редкие лужи в выбоинах мостовой. Я прикрыл глаза, с наслаждением вдохнул бодрящий воздух начала апреля, отдающий вечерним морозцем, выдохнул струйку пара, поежился и взялся за ручки дверей. Как обычно, предстояло закрыть массивные окованные железом дубовые створки, вложить в пазы стальной засов с кольцами, сдвинуть его так, чтобы кольца пазов и кольца засова совпали, и защелкнуть два амбарных замка из штернской¹⁷ стали. Такую преграду можно было разрушить лишь ударом тарана.

Эл все это время стоял в сгустившейся тени оставленного хозяевами и основательно выгоревшего каменного двухэтажного дома на другой стороне улицы, нетерпеливо притопывая подбитыми башмаками по брусчатке тротуара. Подмастерье пробирал озноб при самом легком сквозняке, а уж густой морозный воздух заставлял исполнять пляску веселых скелетов из ярмарочного кукольного театра, где обыгрывали сказки старины. Но торопить он не пытался, зная, что я проигнорирую просьбу.

Глотая слюну, мальчишка думал об ужине и теплой постели. Он чувствовал себя неловко рядом с высоким и сильным парнем, молчащим иногда часами, и лишь изредка нарушающим тишину ради пары фраз. И эту неловкость ощущали все люди, находящиеся рядом с кузнецом. Виг был отзывчив на просьбы, охотно приходил на помощь, шутил хоть и редко, но всегда по месту, его глаза были спокойны, а движения плавны, но что-то все равно настораживало людей, и заставляло держать дистанцию. В нем не было ни капли высокомерия, но окружающие и без того чувствовали, что парень им не ровня, другой, более «породистый», как назвала его пожилая торговка зеленью с соседней улицы.

– Голоден, Эл? – я кивнул в сторону широкой лестницы на второй этаж, где над кузницей располагались жилые комнаты.

– Конечно, – он говорил с трудом, так как от холода свело челюсть, и зубы подмастерья, помимо его воли, выбивали дробь.

Весь второй этаж, состоявший из трех комнат, являлся апартаментами гнома. Комната поменьше служила спальней, помещение чуть побольше гордо именовалось столовой, хотя по факту выполняло функции кухни и рабочего кабинета и в равной степени было завалено как кастрюлями, так и книгами на гномьем языке. Третьей, самой большой комнатой, занимавшей половину этажа, являлась зала, в которой хранились все виды холодного и метательного оружия империи. В оружейной гном принимал редких гостей своего дома, а иногда любил посидеть и сам с бутылкой самогона, настоянного на полыни, любуясь блеском развешанной на стенах стали.

Я жил в мансарде над вторым этажом, что меня полностью устраивало, особенно после того как лет восемь назад выкинул оттуда весь хлам и утеплил изнутри крышу, обшив брусья стропил досками и засыпав пустоты мелкой древесной стружкой. Две трубы в разных концах комнаты, одна печи в столовой, а другая воздуховод горна из кузницы, зимой давали ощутимое тепло. Летом же приходилось открывать четыре круглых окна, и сквозняк без труда разгонял остаточную жару солнечного дня.

В оружейной, куда мы зашли, чуть отдохнув после ужина, как всегда, царил полнейший порядок, напрочь отсутствующий в других комнатах Тиля. Это была гордость гнома, святая святых его обиталища. Особо ценные и древние клинки занимали три стены, четвертая же была отдана арбалетам всех возможных видов. Вдоль стен располагались стойки с палашами, мечами, саблями, чеканами, алебардами, молотами, секирами, копьями, дротиками и пиками. Отдельно стояли этажерки, – одна с кистенями, другая с боевыми цепами, и третья со свернутыми кнутами и плетьми. В принципе, выставленным и развешенным оружием можно было вооружить целую роту¹⁸ пехотинцев, роту пикинеров и в довесок бригаду¹⁹ арбалетчиков. В центре комнаты стоял небольшой круглый стол и четыре мягких глубоких кресла. Это был единственный гражданский уголок в сверкающем царстве вооружения.

Я взял со стойки два палаша, специально затупленные для тренировок, взвесил в руке, и один протянул Элу.

– Держи. Этот вроде полегче будет.

Подросток взял оружие, пару раз крутанул, уходя в защиту, и неудовлетворенно изрек:

– Баланс бы лучше можно. А так ничего.

– Знаток, тоже мне, – я ухмыльнулся. – Ты держишь в руке офицерский палаш Ночных Волкодавов, личной гвардии маркграфа Вальдемара ван Ноэра. Эти вампиры на протяжении веков считаются виртуозами в рубке на палашах, и не тебе говорить, что у них плохое оружие. В стойку! – последовал резкий выкрик и стремительное нападение на подмастерье.

Эл, даже не пытаясь парировать удар, еле успел скачком уйти с линии атаки. Но я не собирался давать передышку и развернул корпус с восходящим косым ударом, который прошел в дюйме от груди паренька, вжавшегося в стойку с секирами.

– Не всегда возможно уйти от клинка, Эл, – я остановился. – Ты даже не пытаешься парировать.

– Да куда мне твою силищу парировать! – парень подарил недовольный взгляд, будто именно я виноват, что он родился задохликом. – Я не слышал, чтобы какой-нибудь человек мог поднять двурогую наковальню или побороть гнома. Только ты один такой. Не зря даже Тиль к тебе с уважением относится.

– Все дело как ты принимаешь удар. Бей сверху. Вот, – я жестко парировал удар палаша под прямым углом. – Чувствуешь, как руку сушит?

– Чувствую.

– Мне тоже. Бей еще раз. А теперь видишь, как я ставлю клинок? Твой палаш сам уходит вскользь, – я сопровождал действием каждое слово, – а если еще и оттолкну его батманом, вот так, то пока ты восстановишь равновесие, получишь гардой по зубам, – я не нанес удара, лишь показал, но Эл отшатнулся. – Понял? Попробуй.

Эл послушно попробовал отбить мощный удар, и у него это получилось.

– Вот видишь. Тут решает не сила, а скорость и мастерство. Теперь по-другому. Удар. Видишь, я принимаю возле самой гарды, под наклоном? Обрати внимание, я заношу этим движением клинок на замах. Гарда описывает дугу из третьей позиции в четвертую. Теперь смотри, что делаю дальше, – я подключил свободную руку и с силой нанес горизонтальный удар в район шеи. Сталь застыла на волосок от Эла. – Все, головы у тебя нет. Я второй рукой продавил твою возможную защиту.

– От этого удара не уйти, – уважительно кивнул парень, цыкнув в восхищении.

– Если будешь стоять столбом. Вариант нырять вниз. Как только я отбиваю палаш в сторону, закручивайся вместе с ним, ныряя, и переходи на горизонтальный удар не выше пояса. Вот так. Ты пропускаешь удар над головой, одновременно во время оборота набирая силу, которой хватит, чтобы отрубить мне ногу. Но ты должен быть очень быстр.

– А этот удар ты отразишь? – как-то совсем по-детски с восторгом спросил Эл.

– Да. А если ты будешь медленным, еще и голову тебе разрублю. Есть другой путь. Если ты очень хорошо владеешь телом, то получится финт с уколом на противоходе.

– Как это? – глаза подмастерья горели азартом. В мечтах он давно уже стал лучшим бойцом империи.

– Давай медленно. Итак, я продавливаю двумя руками твою защиту, а ты, не дожидаясь удара, как только я подаюсь вперед, уходишь вниз и заворачиваешь корпус, как для разворота и последующего удара, но удара не делаешь, а наоборот, тут же, не вставая, раскручиваешься, словно пружина, в другую сторону, и наносишь укол. Я ожидаю удар справа, а ты его наносишь слева. Делаем медленно. Вот так, молодец.

Мы повторили чуть быстрее. Я ушел отскоком, одновременно блокируя укол круговой защитой.

– Значит и от этого финта есть защита, – разочарованно произнес Эл.

– Конечно, есть. Не бывает удара, от которого нельзя защититься. Финт – это уловка, и если я куплюсь, опуская палаш для защиты ноги, твой укол пройдет в девяти случаях из десяти. Я не успею нормально среагировать. Если кто и сможет достойно ответить, то только вампир, но против него сражаться не умно, это лишь способ достойного самоубийства. Единственное, что я смогу сделать, это в последний момент с разворотом корпуса блокировать своим клинком, вертикально возле самой гарды, перенаправив твое острие в сторону. Вот так. Но для меня это очень опасно, передняя нога оказывается в зоне захвата твоей левой руки. Дергаешь на себя под коленкой, и я лежу. Тогда быстрый укол, даже не меняя позиции, и я гарантированный мертвец, будь даже ловок как белка, и владей клинком как граф Валентин²⁰. Все понял?

– Да, – парень кивал как заведенный.

– Тогда нападай, я буду защищаться, а потом наоборот. Отработаем то, что показал. Затем свободный бой.

2.

В камеру вошел без меры заросший одноглазый, мерзко ухмыляющийся тюремщик, и поставил на пол железную миску с каким-то варевом, из которого торчала небольшая кость. Элли брезгливо покосилась на миску, но не произнесла ни слова. Она опять уставилась на стену перед собой, словно там показывали интересное балаганное представление.

– Маленькая, не голодна? – трогательно поинтересовался одноглазый, с нотками фальшивого участия в голосе. – Ну, ничего, ничего…

Его игнорировали, но тюремщик продолжил разговаривать с Элли, уже сменив интонацию.

– Ну да, ты же только из дома сегодня. Видимо, утром позавтракать успела. Не нужно тебе было лейтенанту ухо откусывать, да и огрызаться с самого начала тоже. Ну, теперь не обижайся, сегодня мы тобой поужинаем, – он довольно улыбнулся, и потрогал языком кончики клыков.

Элли передернуло, ей до жути не хотелось умирать в неполные восемнадцать лет. Ее страшила горькая участь быть разорванной стаей оборотней. Воображение нарисовало, как при полной луне она загребает руками по холодным, с зеленью мха, камням мостовой, ломая ногти о выступы, в то время как ее потрошат, как с паром доносится дыхание хищника, склонившегося над ней, как воняет из пасти и от шерсти, и как вервольф смотрит в ее затухающие зеленые глаза. Она почти услышала треск лопающихся сухожилий и хруст костей, утробное подвывание и рычание оборотней, раздирающих ее тело, и у Элли затряслись руки. Девушка за мгновение осознала безысходность своего положения, и мерзость предстоящей казни.

Тюремщик не увидел, но звериным чутьем почувствовал страх, и довольно осклабился.

– Поешь, крошка, тебе понадобятся силы этой ночью. Мы с парнями хотели тебя по-другому наказать, – как бы невзначай добавил он, – но майор был очень строг, да и лейтенанту нужна только твоя жизнь. Говорит, нам нельзя даже волос с твоей головы тронуть, потому что уставшая ты будешь неинтересной дичью. А жаль! Такая красота пропадает! Ведьмовские пасынки, чистокровки, ни шагу в сторону от Законов Стаи²¹ ступить не могут. Так же жить скучно! Вурдалак бы сожрал нашего лейтенанта вместе с его чистокровной родней! Конечно, извини, я немного груб называя так старшего по званию, но ты ведь ему не скажешь, правда? – он хихикнул. – Вряд ли вспомнишь об этом, когда он тебя будет объедать. Да и не поймет тебя лейтенант, мы ж в образе та-а-кие кровожадные!

Тюремщик сделал многообещающее выражение лица, подмигнул и вышел, с лязгом захлопнув за собой дверь. А Элли тихо заплакала. То ли из страха перед смертью, то ли от обиды за такое мерзкое окончание пути, то ли от сковывающего бессилия что-либо изменить. И вряд ли кто-то, случайно увидевший слезы, упрекнул девушку в слабости, – сидя в этой камере, иногда плакали даже суровые мужчины.

Время тянулось нескончаемо долго, затекли спина и ноги, приходилось сидеть на корточках. Конечно, можно было сесть и на голый пол, Элли понимала, что до последствий в виде застуженных почек ей не дожить, но ужаснейший сквозняк и так превратил ступни в две ледышки, потому испытывать подобную пытку в отношении поясницы не было никакого желания. Она попала в тюрьму около одиннадцати, закат наступал в шесть. Оставалось переждать всего пару часов, и тогда уж Элли рассчитывала и согреться и размяться.

За день промелькнул миллион мыслей, и сто раз поменялось настроение, от истерически-веселого до суицидального. Одно время хотелось разбить голову о стену, как поступали в семейном склепе старые оборотни, когда начинали выпадать зубы. Потом она планировала как, не дожидаясь расправы, нарваться на охранника или утопиться в Шильде, но в итоге решила как можно дороже продать свою жизнь, когда наступит решающий момент. Девушка не знала, что противопоставить стае голодных кровожадных монстров, ей просто хотелось драки, показать, что тоже чего-то стоит, и зря эти серые животные считают всех людей трусами. Элли не такая, и пусть с ней делают что угодно, она не сломается!

Еще давно дядя сказал ей хорошие слова: «На пороге вечности одни люди ломаются, вымаливая хоть денечек, а другие молча шагают в пропасть, иногда даже с улыбкой. И третьего не дано. Именно поведение в самые критические моменты показывает, чего ты стоишь». У Элли отняли всякую надежду, до порога вечности оставался всего шаг, и девушка с удивлением поняла, что внутри нее сидит железный стержень, не позволяющий вести себя как послушной овце на бойне.

По закону если человек, пережив ночную охоту, встречал рассвет, с него снимались любые обвинения. Шансы на спасение чисто теоретически были, за сотни лет этого вида казни выжило несколько десятков человек. Таких людей почти всегда обращали в вампиров, и ставили на немалые должности, потому как бессмертным были нужны храбрые и находчивые подчиненные на замену разленившихся за прошедшие столетия шевалье. Но иногда люди становились оборотнями, так как во время охоты их кусали преследователи. Элли знала об этом, но здраво оценивала свои шансы на спасение. Когда из сотен тысяч человек остались в живых единицы, там, где находили свою смерть мужчины, в разы превосходящие по силе и ловкости хрупкую девушку, неутешительные выводы напрашивались сами собой.

Элли непроизвольно поежилась и прикрыла глаза, лишь бы не видеть стены этого серого каменного мешка. Ее день начался как обычно, и скажи кто-нибудь, что к вечеру девушка окажется в одиночной камере, а к ночи пойдет на ужин вервольфам, она бы сочла его сумасшедшим. «Все началось не сегодня. Но сегодня это закончится», – отрешенно подумала она.

Расцвела Элли всего за одно лето, когда исполнилось пятнадцать лет. Завистливый шепот о ее красоте пошел от кумушки к кумушке, а парни за право пойти на свидание начали сворачивать друг дружке носы. Высокая, стройная, зеленоглазая и рыжеволосая, с пышной гривой вьющихся волос, она не могла не привлечь внимание мужчин. Гордая осанка и яркая внешность с первого взгляда выделяли ее из общей массы прибитых тяжелой жизнью людей. Ухажеров увивалось много, но никому из них она не отдавала предпочтения, стараясь быть просто дружелюбной.

На свою беду в шестнадцать лет Элли попалась на глаза лейтенанту дневной стражи по имени Вольфмар, чистокровному оборотню, и он влюбился точно щенок. Но, если щенок любит хозяина, ничего не требуя взамен, то оборотень хотел обладать всем, – и телом и мыслями. Сын барона, красивый высокий брюнет с благородным лицом и животным обаянием, Вольфмар всегда получал что хотел, и будь это простой парень, Элли, наверное, отдала бы ему руку и сердце, но здесь его ожидал полный облом. По Закону Стай чистокровка, согрешивший с человеком, подлежал сожжению, и его не спасло бы даже покровительство отца. Даже напротив, скорее всего отец первым положил бы охапку дров в костер на площади Жатвы. Выход был один – обратить Элли. И пусть она не имела права стать женой, не будучи чистокровной, но запросто могла служить любовницей, на подобные вещи часто закрывали глаза. Да только вот девушка люто ненавидела оборотней, по праву считая их виновниками гибели родителей, и возможность стать любовницей верфольфа вызывала у нее физическое отвращение.

Элли не могла жестко отбрить лейтенанта, чтобы не подвергнуть опасности семью тети, и ей приходилось выкручиваться, как только можно. Подруги завидовали, за глаза называя дурой, раз та отказывается от лучшей доли, пусть и ценой обращения, а Элли искренне мечтала, чтобы внимание оборотня переключилось на одну из ее подруг. Но чуда не произошло, и спустя полгода увиливаний пришлось жестко с ним объясниться. Девушка думала, что лейтенант разорвет ее прямо на месте, столько ненависти сквозило во взгляде, когда он получил отказ, но все обошлось, а через неделю вервольфа вызвали в столицу империи, где тот пробыл почти год, повышая свое образование и укрепляя связи отца.

И вот, как раз утром этого дня, когда Элли уже и думать забыла о лейтенанте, он сам явился на порог. Поначалу она оторопела, но потом справилась с собой, и замерла в ожидании, что же тот скажет. Вольфмар прямо с порога выдал длинный монолог, из которого девушка поняла, что, не смотря на прошедший год, его страсть не остыла. Даже будучи в столице, щедрой на всевозможные и легкодоступные удовольствия, он ни на секунду не забывал об Элли, и теперь, намучившись со своими желаниями (желаниями, не любовью, именно так и озвучил), решил заполучить девушку, во что бы то ни стало. Предложение, не подразумевающее отказа, сводилось к следующему – либо Элли принимает правильное решение и становится по всем правилам стаи полукровкой, то есть превращается в верную любовницу лейтенанта, либо в следующее полнолуние вся ее семья пойдет на корм. Угроза была вполне выполнимой.

Сидя в камере, Элли понимала: стоило взять время подумать, а затем тихонечко сбежать из города вместе со всей родней. Но в ту секунду девушка от ярости потеряла голову, в одночасье закипев праведным гневом, – ее считали тупой безвольной скотиной. Мало того, что оборотни отняли счастливое детство, и она навскидку назвала бы десяток знакомых и друзей, разорванных в ночи полнолуния, так еще и ее хотели сделать такой же, насильно привязав к пахнущему дворнягой шерстяному блохастому зверю!

Элли дикой кошкой накинулась на лейтенанта, разодрала до мяса лицо, чуть не выдавила глаза, а после этого с силой оттолкнула, и он мячиком скатился с порога. Так как на шум ссоры вышли соседи, и во всей красе узрели картину позора, такое оскорбление, нанесенное в лице Вольфмара всему роду, можно было смыть лишь жизнью. Элли знала об этом, и потому, когда захлопнулась дверь, только и могла что осесть на пол и беспомощно озираться в поисках выхода. Выхода не было. Оставалось совсем немного времени, как лейтенант приведет караул, и ее под белы рученьки отконвоируют в тюрьму при ратуше ожидать скорую расправу. Девушка не забыла, что ночью будет полнолуние, и понимала, чем это грозит.

Первой пришла мысль сбежать, но тогда из мести перебили бы всю семью. Обрести свободу, живя с чувством вины за гибель родных, было недопустимо; она и так считала себя основной причиной смерти родителей. Поэтому Элли поднялась на ноги, переоделась с расчетом, что вечером придется быстро бегать, обняла младших сестер, попутно объяснив им всю ситуацию, и едва в начале квартала раздался топот подбитых сталью сапог, вышла на порог. Девушке оставалось лишь порадоваться отсутствию старших братьев и дяди, которые встали бы на защиту, тем самым подписав приговор и себе.

Она послушно спустилась с крыльца, встала в окружение жандармов, и молча пошла на отсроченную казнь. Странное дело, но никто, вопреки привычке грубого обращения с преступниками, не стал пихать или бить девушку. Видимо, ее красота проняла даже полукровок. Элли изменила своему спокойствию лишь раз, когда возле самой тюрьмы к ней неосторожно приблизился Вольфмар, злорадствуя, и расписывая во всех подробностях предстоящую ночную охоту. Поначалу девушка хотела просто плюнуть в лицо, но передумала, и в невероятно быстром движении вцепилась зубами в голову. Она метила в шею, желая прокусить артерию, но за отсутствием сноровки промахнулась, и откусила нижнюю часть уха.

Стражники жандармерии оторопели. Кто-то не выдержал и истерично заржал. Да и как было не рассмеяться, когда на твоих глазах сопливая девчонка отхватила ухо матерому зверюге, сыну предводителя рода, точно какому-то подранку-щенку.

– Подранок, – тихо произнес чей-то хриплый голос из задних рядов, но был услышан, и засмеялся весь караул. Это значило лишь одно – об авторитете лейтенанта можно забыть. Одним движением Элли перечеркнула все светлое будущее оборотня и мечты о главенстве над родом, где ценили только силу и умение постоять за себя. До смерти отца лейтенанта бы еще слушались, но за спиной приклеили именно эту позорную кличку, и наверняка ухмылялись при каждой встрече.

Вольфмар хотел убить преступницу на месте, но вмешался майор, видевший всю картину позора. В сильном броске разрезав толпу стражников, он мгновенно очутился рядом с Элли и прикрыл девушку спиной. Оборотни караула подались назад, сразу стало ясно, каким уважением пользуется худой, лысеющий начальник.

– Лейтенант, смирно! Что за балаган вы тут устроили, щенки блохастые? Следить за конвоируемыми надо, а не ворон считать, – скуластое худое лицо от гнева покрылось красными пятнами. Высокий блестящий лоб вкупе с длинным острым носом придавал майору схожесть с хищной птицей. – Вы свободны, лейтенант, я сам сопровожу ее в камеру. И чтобы до казни ни один волос с головы преступницы не упал. Лично проверю. Все должно быть по закону! Иначе, что это за закон, который забывается ради сведения личных счетов?

Дверь в камеру отворилась, когда дневной свет в крошечном окошке над головой Элли сгустился до мокро-серо-бежевого. На пороге стоял майор, защитивший ее днем.

– Пора, – он был холоден, собран и говорил совершенно равнодушно.

Элли встала, наспех размяла ноги, и послушно отправилась по гулкому коридору навстречу своей судьбе. По лицу сопровождающего она поняла, что советов или помощи ждать не приходится. Олицетворенная буква закона, он и днем ее спас не из сочувствия, а из чувства долга. Но это не помешало на пороге тюрьмы сказать майору спасибо, чем она несказанно удивила оборотня.

– Девочка, тебе бы меня проклинать надо. Я лишь отсрочил неизбежное. Да и погибнуть от удара палаша намного легче, чем от зубов моих братьев.

– Все равно спасибо, – она не отступала, хотя и понимала правоту его слов. – А вы тоже будете охотиться сегодня?

– Нет. Это удел молодых. Меня дома ждет ужин. Он, в отличие от вас, никуда не будет убегать.

– Нас? – она вздрогнула, когда колокол на звоннице ратуши пробил шесть часов.

– Сегодня вас двадцать девять. Но я тебя первой выпустил. Беги, девочка. Как можно быстрее беги.

– Спасибо, – и Элли сорвалась с места.

Он кивнул, и закрыл двери. «Жаль, что она отказала Вольфмару, из нее вышла бы достойная волчица», – подумал майору, но лишь устало пожал плечами. Своих забот мало? Не хватало еще по поводу преступниц переживать.

Элли бежала, сама не зная куда, и не заметила, как ноги по привычке вывели ее к дому родни. Дядя с тетей жили в южной части Гента около Старого порта, на окраине района Трущоб, где обитало почти все людское население. Дальше на северо-восток начинались ремесленные кварталы гномов, постепенно переходящие в центр города, охватывая с юга и востока ратушу и Новый замок. На западе по берегу Шильды растянулся Новый порт, где каждый третий горожанин торговал или работал. Именно там расположились две замечательные улицы – Цветочная, славившаяся самыми сговорчивыми девушками и Болтанка, где собрались все городские кабаки. Болтанка раньше называлась Речной улицей, но со временем, благодаря походке завсегдатаев питейных заведений, за ней укоренилось именно это название.

Север города занимали два равные по площади района. Сразу за ратушей Шерстяная улица вела в Шанце, что в переводе с гномьего означало «логово», а Перстень, широкий бульвар вокруг Нового замка, граничил с районом Разбитых Зеркал. Кто где жил, догадаться было не трудно. Между ратушей, замком лорда, ремесленными кварталами и районом Нового порта расположился огромный плац, названный площадью Жатвы, как яркое напоминание о давно минувшей гражданской войне. В центре вымощенной крупным булыжником площади на одном постаменте, в вечном противостоянии, друг напротив друга застыли носферату с острыми ушами и длинными когтями на руках, оскаливший острозубую пасть, и не менее страшный оборотень, готовый к прыжку. Вот уже полтора тысячелетия медные противники готовились к решающей схватке, сверля друг друга ненавидящими взорами и чуя скорую кровь. Площадь почти всегда пустовала. Она оживала лишь во время публичных казней, да еще когда проходили боевые парады и ежегодный осенний турнир по фехтованию на палашах.

Элли остановилась на углу квартала, чтобы отдышаться, и подумать, что же ей делать дальше. Конечно, она и не собиралась стучаться в дом родни. В таком случае их всех ждала такая же пробежка, но только месяцем позже. Через несколько минут в голове сам собой сформировался некий план. Девушка решила не заходить в район Трущоб, куда, скорее всего, кинется множество других арестантов, ища поддержки среди паутины знакомых переулков, а побежала вдоль него по ремесленным кварталам гномов, огибая центр по широкой дуге.

Окна домов прятались за стальными ставнями, а двери, окованные полосовым железом, создавали впечатление входов в сокровищницы. Ничего удивительного в том не было. В полнолуние оборотни теряли над собой всякий контроль, и могли, озверев от крови преступников, ломиться во все двери, прекрасно зная, что за ними спряталась живая еда. Горе было семьям, в которых недостаточно строго относились к безопасности. Их дома наутро просто сжигали, ибо не находилось добровольцев отчищать остатки пиршества со стен и собирать с пола ошметки тел. В полностью каменном городе, особенно когда крыши и стены соседних домов проливались водой, пожаров не опасались. Почти на каждой улице и в каждом квартале стояли остовы таких строений, памятники погребальных костров прошлого. Когда кому-то хотелось построить жилище, он просто шел в ратушу, и ему на выбор выдавали десяток адресов, по которым находились вот такие кострища. Захотел строиться? Пожалуйста! Только вот оборотни там набедокурили когда-то, прибери за нами, и строй в свое удовольствие хоть замок.

Давным-давно на западе погасли лучи солнца, небо поменяло оттенок ультрамарина на серебристый антрацит, зажглись звезды, и взошла луна, а Элли, занятая спасением жизни, даже не успела попрощаться с дневным светилом и теперь думала об этом, петляя в лабиринте кривых улочек, проулков и переулков гномьего района. Она не знала, сколько прошло часов с момента выхода из тюрьмы. Постоянно находясь в движении и лихорадочно пытаясь уцепиться за нужную для спасения жизни мысль, она потеряла само чувство времени, и потому могли пройти как половина вечера, так и двадцать минут. Девушка решила, что спелая, низко висящая луна уже обратила вервольфов, и они наверняка начали преследование. Где-то в отдалении послышался вой, отозвавшийся мурашками по спине. Элли захотела оказаться подальше от этого города, за надежными каменными стенами, спрятавшись в самый дальний уголок. Бег сменился на шаг, она начала уставать, в том числе и морально, осознав, что заблудилась в хитросплетении малознакомых улиц, ставших просто неузнаваемыми в сумеречной пелене ночи.

Дважды тишину разрывали крики людей, но настолько далекие, что девушка не могла разобрать эмоции и слова, хотя, и так было понятно, в подобную ночь люди явно кричат не от радости. Вой с разных сторон стал привычен, она удивлялась, что еще не наткнулась на одного из охотников. Лейтенант либо потерял след, либо оставил ее на закуску.

Не зная, кого благодарить или проклинать за отсрочку смерти, Элли заблудилась окончательно. Судя по ощущениям, она минимум дважды должна была дойти до края района и выбраться к кварталам оборотней. Девушка уже несколько раз проходила мимо примечательного остова дома, видимо давно уже выгоревшего, но еще не окончательно добитого временем. Из окон строения, сложенного не из кирпича, а из грубых нетесаных булыжников, торчали пучки засохших трав, а крыши не было и в помине, второй этаж заканчивался звездным небом. Прямо над аркой чудом сохранившихся окованных листовым железом дверей висела полная налитая красным цветом луна, виновница всех бед. Она отражалась в корке льда нечастых крохотных луж, скопившихся в рытвинах мостовой, серебрила стены домов и делала воздух не по-здешнему легким, светлым и прозрачным. Хрустальная морозная свежесть приводила мысли в некое подобие порядка, и охлаждала разгоряченную беглянку.

Элли остановилась как раз напротив пожарища, и подумала, что устала и больше не хочет никуда бежать. Торчать посреди улицы было в высшей степени не разумно, поэтому девушка решила спрятаться в развалинах, тем более щель входных дверей позволяла протиснуться, не трогая створок. Для начала Элли сняла туфли и натерла их листьями табака. Благодаря своей находчивости она додумалась перед арестом стянуть дядин кисет и спрятать его до поры до времени в складках шерстяной теплой юбки. Потом девушка обулась и на цыпочках вошла в дом. Сработает ли эта хитрость, она не знала, но очень надеялась.

Путь наверх был ненадежен, полуразрушенная каменная лестница не внушала доверия, но беглянка решила, что там будет безопаснее. С трудом добравшись до площадки второго этажа, она притаилась за колонной ближайшей стены, недалеко от окна на улицу, растерла в ладонях листья табака и обсыпалась ими, раскидав и возле себя. Оставалось надеяться, что удача на ее стороне, и девушка переждет здесь до рассвета.

Прошло совсем немного времени, и тишину ночи прервал недалекий вой. Ему ответил другой. Через несколько минут вой повторился совсем близко, в начале квартала, и Элли поняла – скорее всего, это бежали за ней.

3.

Во дворе усадьбы раздавались отчаянный вой и рычание. Крепкие когти в бессилии скребли не менее крепкие бревна парадных дверей, окованных полосовым железом и скрепленных дюймовыми сквозными скобами. Вильгельм смотрел во двор, где бесновалась стая голодных оборотней, среди которых в мгновенном, невероятно быстром движении мелькали силуэты стригоев, кидающих в окна горящие факелы. Большинство из них встречалось с преградами витых решеток, но парочка проскользнула внутрь, и уже занялись пламенем гобелены стен. Притащили огромный таран, – ствола дуба с обтесанными ветвями. Его с трудом несли несколько вампиров. Они разогнали таран, ударили им в двери, и оглушительно ухнуло, отразившись громовым эхом во всем доме и вибрацией стекол в рамах. Несколько секунд на разгон, и снова удар. Потом еще. Резко распахнулась дверь комнаты, на пороге стоял отец.

– Пошли.

Голос нервный, хриплый и печальный. Они спустились вниз, где ждала мать, которая в порыве нежности кинулась обнимать сына.

– Вильгельм, запомни, мы тебя любим, всегда любили. И будем любить даже из Вечности, – по ее щекам текли слезы, голос срывался на рыдания.

– Я знаю, мама, – он тоже плакал, но тихо, просто ронял слезы на синий камзол.

– Они не знают о твоем существовании, поэтому ты можешь, ты должен спастись. Понимаешь?

Вильгельм часто закивал.

– Давайте все вместе… – совсем по-детски, с надеждой протянул он, хотя прекрасно понимал – спастись можно только ему.

– Они будут искать нас везде, – отец смотрел хмуро, было видно как ему тяжело. – О тебе они не знают. Поэтому ты уйдешь. Чтобы жить. Пошли, – последнее слово съел очередной удар в дверь. По центральному бревну поползла продольная трещина.

Мать на прощание порывисто поцеловала сына, прижала к себе, и хрипло сказала:

– Никогда не снимай медальон. Запомни, никогда.

– Обещаю, не сниму.

Вильгельм не понимал, почему матери так важно, чтобы он не снимал медальон, но решил, что обязательно выполнит этот зарок.

– Прощай, сынок, – она отстранилась, и погладила его по щеке. – Какой же ты у меня красивый.

На большее не хватило сил, она зашлась рыданиями.

Отец оторвал Вильгельма от матери и потащил вниз, к потайному ходу. В подвале было сыро. Мальчик смотрел по сторонам, пытаясь запомнить момент, хоть в сердце унести частичку своего дома. Всюду взгляд захватывал одно и то же: каменный пол, покрытые сероватым мхом арочные кирпичные своды и мелькающие одно за другим открытые помещения без окон и дверей, заставленные бочками и стеллажами для стеклянных бутылок и глиняных кувшинов. По пути они разбивали бутылки с гномьим настойкой²², и в воздухе витал пьяняще-сладкий запах полыни.

– Это чтобы тебя не учуяли, – пояснил мужчина.

Очень скоро они подошли к потайной двери, скрытой в нише стены. Отец потянул за факел, и часть кладки поползла вверх, лязгая цепями подъемного механизма.

– Ты уже взрослый, правда?

– Да, – сын вытер слезы рукавом.

– Теперь ты должен жить без нас, сам. Ты сможешь, в тебе моя кровь. Сорок поколений предков смотрят на тебя из Вечности. Помни об этом. Все они были превосходными бесстрашными воинами. И ты такой же. Вот, держи, – он протянул суму с широкой лямкой, в которой лежали одежда, продукты, кошелек с монетами и кинжал. – Извини, не могу дать тебе золото, равно как и дорогое оружие, – это привлечет лишнее внимание. Здесь одежда. Переоденешься за лесом, на берегу, потом положишь в свою старую одежду камни, завяжешь узлом и утопишь. Обещаешь?

– Обещаю.

– Хорошо. Тогда все. Прощай, сын. Я буду присматривать за тобой, – он невесело подмигнул и обнял мальчика.

– До встречи, папа… – Вильгельм умирал от горя, но знал, что должен идти.

Наиболее ярко он запомнил опускающуюся стену подземного хода, и силуэт отца, махающего на прощание.

Я проснулся, испытывая чувство невероятной душевной боли, разрывающей сердце на части. Сон всегда возвращался в полнолуние, хотя перед этим мог не сниться многие месяцы. Комнату заливал лунный свет. Отсвечивая серебристой дымкой от белых досок стен и пола, он создавал сказочную атмосферу, крадущую ощущение пространства и времени. На кровати в противоположном углу четко различался спящий Эл, свернувшийся калачиком. Я, наконец, осознал, что нахожусь в доме гнома, а не бегу сквозь лес, спасаясь от возможных преследователей. Вид подмастерья вызвал слабую полуулыбку, когда вспомнилось, как этот мерзляк перед сном, пыжась, двигал кровать вплотную к кирпичной трубе остывающего горна, хотя в мансарде и так висело жаркое марево.

С этого сна начинались мои воспоминания о жизни. Что было до него, – мое детство, кто были родители, – все скрылось под пеленой ужаса и переживаний той ночи. О родителях я не знал ровным счетом ничего, и помнил только их лица. Рука потянулась к серебряному исписанному непонятными символами листику полыни, висящему на нетолстой цепочке, на шее. Я так и носил его, никогда не снимая. Подарок матери, подтверждавший, что сон не просто выдумка воображения, а воспоминание из реальной жизни.

До кузницы Тиля я долгие пять лет скитался по всей империи. Сотни раз мог погибнуть, то от рук людей, то от зубов нелюди, то от голода, то от холода, но каждый раз спасали случайности, будто меня и на самом деле берегли из Вечности все сорок поколений неизвестных предков-воинов.

Никаких звуков, никакого шороха, никакого движения. Даже мир за окном, не смотря на полнолуние, казалось, спал. Мне не верилось, что где-то в городе могла вестись громкая охота, добычей в которой служили люди. Я встал, и подошел к окну. Сна в ближайшее время ждать не приходилось, по полнолуниям мне удавалось заснуть с огромным трудом. Круглое окошко, расположенное на уровне груди, не позволяло видеть большого участка улицы, но зато охватывало панораму выгоревшего дома напротив. На втором этаже развалин почудилось шевеление, и я пригляделся. Но движение не повторялось. Мне не пришлось напрягать глаза, свет луны и без того ярко освещал всю конструкцию, вплоть до швов между широкими плитами пола. Вскоре из-за колонны высунулась голова девушки с вьющимися пышными волосами, покрутилась по сторонам, будто прислушиваясь, и нырнула обратно. Через полминуты по мостовой не спеша, принюхиваясь к брусчатке, пробежали пятеро огромных волков с горящими точно угли плошками глаз. Оборотни, каждый размером с молодого телка, выискивали жертву, что притаилась на другой стороне улицы.

Я подождал, пока вервольфы скроются из глаз, и открыл окно. Смазанные петли не скрипнули, не скрипнули и половинки крепкой толстой решетки, закрытые на хитрый механизм, отпираемый только из дома. Чудеса гномьей изобретательности стоили немалых денег, но Тиль не привык экономить на безопасности, прекрасно понимая, с кем под боком приходилось жить.

– Они ушли. Но вернутся, – я сказал тихо, но был услышан. В морозном безмолвии ночи любой звук падал тяжелым камнем.

Плечо за колонной дернулось, и кудрявая голова снова оглянулась по сторонам. Конечно же, она меня не увидела. Ширина улицы была не более пяти ярдов, а окно мансарды несильно возвышалось над вторым этажом развалин, поэтому у девушки сложилось впечатление, будто я нахожусь рядом с ней.

– Кто здесь?

– Не бойся, я всего лишь безобидный вурдалак, – шутка была неуместной, но я не удержался.

Девушка ахнула, вскочила на ноги, озираясь по сторонам, и прижалась спиной к колонне. Рука ее дрожала. Вурдалаками пугали непослушных детей не только люди, но и вервольфы. Страшное порождение кошмаров леденило кровь при одном упоминании о себе. Вурдалаком становился оборотень, укушенный вампиром, и после того испивший его крови. Это приносило невероятную силу и могущество, но расплатой служило безумие и неутолимая жажда крови. Так рассказывал Тиль. О них не было известно почти ничего, чудом сохранилось лишь несколько изображений, еще времен Жатвы. По записям очевидцев, один вурдалак мог уничтожить бригаду отборных рубак, а это говорило о многом. Последнее появление этой твари произошло за несколько веков до моего рождения. Тогда, прежде чем вурдалак был уничтожен, полегла немалая часть Ночных Волкодавов, лучшей гвардии империи.

– Они всегда прочесывают развалины, если потеряют след. У тебя мало времени.

Девушка все еще озиралась.

– Да хорош уже трястись, как упырь перед трупом. Пошутил я. Обернись и посмотри наверх.

Девушка обернулась, и я смог произнести лишь одно:

– Ты!

Это был неконтролируемый возглас удивления. Менее года назад я танцевал с Элли на площади перед Старым портом, на празднике Весны²³. Тогда мы провели всего пару танцев, после чего в компании Тиля я отправился покорять Цветочный квартал и Болтанку, и насколько поначалу не придал значения этой встрече, настолько же впоследствии хотел зачем-то увидеть девушку вновь. Правда, до этого мгновения, мои вялые поиски были безрезультатны. Не так-то и легко найти нужного человека в громадном городе, где одних только людей проживает не меньше двухсот тысяч.

– Откуда я тебя знаю? – Элли сделала шаг вперед, не сводя глаз с моего лица.

– Праздник Весны. Вспомнила? – я замер в ожидании.

– Да, – она улыбнулась. Этой страшной ночью девушка была рада даже малознакомому лицу, главное, что отступило одиночество. – Ты хорошо танцуешь.

– За что тебя? – я нахмурился, соображая, чем можно помочь.

– Отказала оборотню, который положил на меня глаз,– она пожала плечами. – Расцарапала ему лицо и откусила ухо.

– Да ты опаснее вампира, – в моем голосе сквозила ирония, но Элли не обиделась. – Я скину веревочную лестницу, ты выйдешь на улицу, и залезешь наверх. Сможешь?

– Смогу. Но не буду. Нас обоих убьют, когда узнают, что я спряталась в твоем доме.

– Ты подходила к порогу?

– Нет.

– Тогда они не поймут. Решат, что побежала обратно, а пока будут рыскать по всему городу, настанет утро. До рассвета проделаем то же самое, и ты отправишься к себе домой. Будь пока там, я сейчас.

Я прикрыл окно, и кинулся в угол, где в сундуке с личными вещами лежала веревочная лестница. Я не был аскетом, и когда не мог провести подруг через парадный вход, чтобы не будить гнома, пользовался окном. Правда, из-за навалившихся заказов последний раз лестница доставалась давненько.

– Ты поможешь ей? – Эл не спал, а сидел на кровати, закутавшись в одеяло. Наверное, мальчишку разбудил холод, и он слышал весь разговор.

– Да, Эл. Я не смогу спокойно жить, зная, что мог помочь и не сделал этого, – мой тон вышел почти извиняющимся. Получалось, я вмешивал в темную историю человека, которому просто не повезло находиться в эту ночь под одной крышей со мной.

– Тилю это не понравится, – погрустнел он.

– Мы ему не скажем. Никто и никогда не должен узнать. Иначе вот так от оборотней будем бегать и мы с тобой. Ты со мной, а значит соучастник. Понял меня? – я оценивал состояние мальчишки. Подмастерье был далеко не самым смелым юношей, да и я не во всем ему доверял, поэтому пришлось нажать, пригрозив последствиями.

– Понял. Хорошо, соседи гномы, их только громом разбудишь. Если кто-то увидит… – он не договорил. Да и не требовалось.

– Не увидит. Как будто сам не знаешь, – в полнолуние хоть оркестр вурдалаков примется по улицам маршировать, никто и не выглянет. Народ ко всему привык.

– Я все равно не смогу тебе помешать, – многозначительно произнес Эл, и развел руками в стороны. Жест был красноречивее любых слов.

Я привязал верх лестницы к трубе камина, возле которой находилось окно, и подтащил легкий сверток к проему. Еще бы пару минут, и все прошло как по нотам! Но судьба сама решает, кому давать шанс, а кому нет. На улице появились оборотни. Элли уже давно услышала их, и спряталась на прежнем месте, стараясь даже не дышать. От гибели отделял всего шаг. Шаг отделял и от спасения. Вервольфы замерли между порогом кузницы и развалинами. Один повернул голову к сгоревшему дому, и принюхался.

– Проверь, Грэмби, – слова были исковерканы, но различимы.

Что будет дальше, я знал. Девушке оставалось жить всего минуту, пока оборотень не спеша прочешет дом, и поднимется на второй этаж. Может и меньше, если она раньше времени выдаст себя звуком или движением. Нужно было что-то делать.

– Господа вервольфы, девушка дальше побежала, вправо. Давно уже, – тон фразы и выражение лица были такими же, как если бы я спрашивал у соседа, какая погода ожидается к вечеру. Для верности я махнул в нужном направлении рукой.

Пять голов как по команде задрались вверх.

– Спускайся сюда, котлета, – один из оборотней, с красной от крови мордой, оскалил пасть и топнул лапой.

– Нет, спасибо, – предельно вежливым тоном ответил я. Все запасы страха были исчерпаны мной еще маленьким мальчиком, во время странствий по бескрайним просторам империи, но я сдерживал разгорающуюся злость, не без причин опасаясь этих зверей.

– Спускайся, или мы вытащим тебя по частям, – поддержал второй оборотень. «Убей себя сам или мы придем и убьем тебя! Логика железная. Метод кнута и пряника этим парням явно не знаком», – мелькнула у меня мысль.

– Боюсь, вы зубы сломаете об эту дверь, – спокойно изрек я, показывая вниз. – Это тарбский дуб. Его только тараном выбивать.

– А ты дерзкое, мясо, – примирительно, но очень многообещающе произнес оборотень с отгрызенным ухом, видимо главный в этом звене. Он не мог не согласиться на счет двери. – Не боишься, что мы в следующее полнолуние за тобой поохотимся?

– У меня нет никакого желания бегать по ночам, вот, что скажу вам, – пожал я плечами.

– Он не боится. Совсем мясо наглости набралось, – прорычал поджарый оборотень сбоку от вожака.

– Это потому, что за стенами, – ответил вожак. – Эй, котлета! Слышишь?

– Слышу, – сквозь зубы сказал я.

– Я тебе обещаю, в следующее полнолуние ты у меня побежишь. Слово рода даю, я найду, за что тебя наказать.

– Договорились, – кивнул я, думая, что нужно срочно менять место жительства, а попросту линять из этого, ставшего слишком тесным, города. Сначала граф Людовик, теперь еще и этот зверь. Что-то много врагов по мою душеньку.

– Не нравится он мне. Какого вурдалака он вылез из своей норки? Наверняка покрывает девчонку. Эй, она у тебя, мясо?

– Нет. Уже говорил, куда она побежала, – я был очень зол. На них, на свою беспечность, на трудную жизнь и полное бесправие.

– Грэмби, понюхай порог. Девка у него? – сказал одноухий мощному оборотню слева от себя.

Тот выполнил приказ, и отрицательно покачал головой. Одноухий застыл, лихорадочно соображая. Его звериное чутье говорило, что человек врет.

– Вормог, проверь-ка развалины, – одноухий пристально следил за моей реакцией.

Я понял: моя карта бита. Эх, помирать, так с музыкой!

Что-то внутри изменилось. Отбросив все сомнения, я перестал сдерживать клокотавшую злость, схватил стоявшую в углу двухстороннюю гномью секиру, с которой любил упражняться по утрам, и вылез на узкий карниз. Сказать по правде, кипящую внутри ярость я и при всем желании не смог бы сдержать: в памяти не успели остыть переживания, которые принес с собой сон. Вспомнились отец с матерью, стая оборотней во дворе усадьбы, их горящие кумачом глаза и что эти твари заставили меня год от года скитаться как бродяжку, испытывая на себе все прелести голода, холода и детского страха. Такое бешенство захлестнуло впервые. Скажи мне кто-нибудь раньше, будто в одно из полнолуний я буду прыгать с топором из окна своей комнаты навстречу жаждущим крови оборотням, я бы долго соображал, то ли надо мной издеваются, то ли льстят, сравнивая с лордом Лораном²⁴.

Я издал крик ярости, больше походящий зверю, чем человеку, с силой оттолкнулся от карниза и по нисходящей траектории полетел на второй этаж развалин, метя в остатки оконного проема. Приземление, кувырок, и я снова на ногах. Разум полностью отключился, остались лишь навыки, о наличии которых прежде и не догадывался. Ну не приходилось еще мне, спокойному кузнецу, прыгать через улицу на высоте десяти ярдов, да еще и с тяжелым топором в придачу. Элли замерла возле стены, не решаясь даже дышать. Она смотрела на меня расширенными, не верящими, глазами. Я не стал изучать произведенное впечатление, а опрометью кинулся на первый этаж. Только в сказках у героя есть время изображать перед девушкой стального парня, останавливаясь и с непробиваемым лицом кидая мужественную фразу.

Когда я оказался внизу, вервольф еще протискивался в щель двери. Я не стал играть в благородство, дожидаясь, когда противник предстанет передо мной во всей красе, а с размаху опустил топор на голову волка. Гномья секира, весом в стоун²⁵, расколола череп как орех, пройдя насквозь и звякнув после того об плитку пола. Шварцмунд²⁶для вервольфов смертельно опасен, поэтому любое оружие на основе данной стали находилось в империи под запретом. Ударом ноги я открыл входную дверь, сломав верхнюю проржавевшую петлю, и выскочил на улицу. Надо отдать должное, увидев смерть товарища, оборотни не растерялись, и скопом кинулись на добычу. Вернее, им так казалось, я себя жертвой не считал. Разная скорость реакции подарила драгоценные доли мгновения, отделяющие волков друг от друга, и я использовал это преимущество по полной.

Ближний волк так и не понял, отчего его тело вдруг снесло вправо, настолько стремителен был боковой удар секиры. Обратным движением, с протяжкой, вложив всю силу в разворот корпуса, я точно щенка отбросил следующего волка влево, впечатав в стену. Сила гномьего удара в разы больше человеческой, и потому лезвия секиры представляли собой две половины одного круга. Благодаря такой форме она никогда не застревала в теле, что наверняка случилось бы с обыкновенным боевым топором. Оружие мелькало в руках крылом стрекозы, а воздух пел в круглых отверстиях на лезвии, сделанных для облегчения веса.

Третий волк прыгнул в самом начале моего движения. Я чувствовал, что не успеваю развернуться и ударить до того момента, как он вцепится мне глотку. Лишь чудом сгруппировавшись, я кинулся на мостовую, чтобы резко подняться, когда волк будет падать сверху и перекинуть его через себя. Рискованный ход, потому как оборотень превосходил меня в массе, но единственный верный. Будь на моем месте другой, его бы непременно подмяла падающая сверху туша, но волку не повезло нарваться на далеко не тщедушного противника. Я распрямился как раз в тот момент, когда вервольф коснулся брусчатки позади меня своими передними лапами. Волк, описав в воздухе плавный кульбит, упал на спину. Дальше последовал уход с траектории оставшегося зверя длинным шагом влево. Удар с плеча и секира вошла в спину, перерубив хребет. Я еле-еле успел развернуться лицом к поднявшемуся на лапы оборотню, как раз когда тот атаковал. Удар топора вышел настолько мощным, что подорвал его в воздух, а оружие все-таки застряло в груди и выскользнуло из рук. Все было кончено за несколько ударов сердца. Один из волков еще мог выжить, и я не церемонясь, добил. Ярость прошла как по мановению волшебной палочки.

– Спускайся, – сказал я Элли, заворожено наблюдавшей за стычкой из окна.

Вид убитых противников, которым вернулось людское обличие, не вызвал рвотных рефлексов, и уж тем более душевных терзаний. На смерть я успел наглядеться еще пацаном.

– Я никогда не видела, чтобы кто-то так быстро двигался, – были первые слова, оброненные девушкой, когда она нерешительно вышла из развалин. – Ты точно человек?

– Ну а кто, по-твоему? Любимый дедушка упыря? – я нахмурился. Теперь до меня в полной мере дошло все произошедшее. – Вампир? Можешь потрогать мое сердце, оно бьется. Даже вспотел. Эл! – крикнул я наверх.

Вихрастая голова паренька нерешительно выглянула из окна. Он уже сто раз успел меня похоронить, и поэтому поразился до глубины души открывшейся внизу картине побоища.

– Как ты умудрился выжить? – только и смог выдавить он через силу. – На тебе кровь, ты ранен?

– Это не моя. На мне ни царапины. Приди в себя. Быстро. А то за уши оттаскаю, – я торопился, понимая, что в любую минуту могут прибежать другие оборотни, и большим числом.

– Все, Виг. Я нормален. Просто сам понимаешь, не каждый день…

– Эл, хорош. Слушай внимательно. В углу комнаты сундук. В нем нож, кошелек, сапоги, кожаные штаны, теплый свитер и новый канифасовый плащ. К этому добавь веревку, флягу воды, сухари, шпиндельский²⁷ палаш и цагру с двумя дюжинами стальных болтов и дюжиной деревянных. Понял?

– Понял, – мальчишка кивнул и умчался в дом. Мне не было нужды долго объяснять, зачем понадобились все эти вещи.

Через минуту Эл вернулся.

– Тебе скинуть?

– Я тебя скину сейчас. Спусти лестницу, я поднимусь, – в моем голосе проскакивали нервные нотки.

Я быстро поднялся наверх, сложил одежду, кошель и палаш со стрелами в мешок, перекинул ремень арбалета через плечо, и ненадолго притормозил перед подмастерьем.

– Слушай внимательно, от этого зависит твоя жизнь. Тебя сегодня здесь не было. Скажешь, я отпустил пораньше, чтобы засветло попал домой. Что здесь происходило, ты не знаешь. На рассвете уходи, выжди где-нибудь два часа и иди к Тилю. Скажешь, когда пришел утром, кузница была закрыта, всюду порубленные тела, а меня нигде нет. У него есть комплект ключей, он откроет. Это ключ от входной двери. Выкинешь в реку при первой возможности. Если меня послушаешься, проблем у вас с Тилем не будет. Все понял?

– Да.

– Тогда прощай, Эл. Ты хороший парень, – я с чувством пожал руку.

На подоконнике меня догнал вопрос:

– Куда ты пойдешь, когда выберешься из города?

– Мне бы до рассвета дожить, я так далеко не загадываю. Может, еще свидимся, – я махнул рукой.

– Удачи, Виг!

Эл был расстроен, он и сам не заметил, насколько привязался к обыкновенно молчаливому и суровому кузнецу.

– Побежали, – сказал я, как только спустился, и мы направились в сторону кварталов оборотней.

– Что будем делать? – спросила девушка через время, когда мы сбили дыхание и замедлились. – Кстати, спасибо, что спас. Я не могу найти слова. Это выше понимания. Другой бы даже не заговорил со мной в такой ситуации.

– Пустое. Меня Вильгельм зовут.

– Благородное имя у человека? – она присвистнула. – Ты меня не перестаешь удивлять. Я Элли. Так что будем делать?

– Спасаться. Бежать из города. Других вариантов нет, – я дал ей арбалет, потому как увесистый мешок с палашом и секирой оттягивал руки. – Понеси его пока. Умеешь пользоваться?

– Нет, – она неловко перебросила ремень через голову и закинула цагру за спину.

– Ладно. Может, еще научишься.

– Бежать из города? – девушка приостановилась от удивления. До нее дошел смысл слов. – Тебе-то это зачем? Ради чего ты…

– Слушай внимательно и не перебивай, – я остановился посреди улицы и посмотрел в глаза Элли. – У меня был вариант остаться в стороне, но свой выбор я уже сделал, и теперь расхлебываю его последствия. Единственная возможность выжить – убраться из Гента, как можно дальше и быстрее. Неужели ты решила, что изрубленных оборотней спишут на внезапный град или нападение рыжей безоружной девушки? Перед жилищем гнома пять остывающих тел, убитых гномьим оружием. Наутро оборотни схватят всех, кого найдут в этом доме и будут пытать. Единственный вариант отвести подозрения, – именно мне стать виновным во всех смертных грехах. Я пропал. Тиль скажет, что был у друга, друг подтвердит. Эла в расчет брать не будут, он секиру от пола с трудом оторвет. И тогда спросят: а почему пропал кузнец? Натворил дел, и пропал. Вот и найден виновник.

– Я поняла, – Элли кивнула.

Даже не зная всех мотивов, она прониклась к кузнецу беспредельным уважением. Ради спасения незнакомой девушки он бросил свою налаженную жизнь, сводя на нет благополучное будущее, и если раньше она сомневалась в его здравом уме, то теперь поняла – это был взвешенный героизм, а не безумный импульс.

– Вот и хорошо. Тогда не будем терять время, – я продолжил движение. – Сейчас немногим за полночь, чтобы сбежать из города у нас не больше шести часов. Причем хотелось бы скрыться так, чтобы нас потом не нашли.

– Есть мысли? – девушка с надеждой покосилась на меня.

– Вплавь. Это единственный вариант. Сегодня полнолуние, ночь, когда нашу лодку не потопят с фортов по берегам Шильды, если будем плыть мимо них.

– Но пристань? – она неуверенно указала рукой вправо.

– Я в курсе. Мы идем в кварталы оборотней, а оттуда в кварталы кровососов. Отплывем с вампирских пристаней за районом Разбитых Зеркал.

– Ты не нашел способа покончить с собой более традиционно? – она сбилась с шага.

– Городские пристани Нового и Старого портов по полнолуниям охраняют вампиры. Думаешь, я первый додумался уходить из города вплавь, не спросив на то разрешения властей? Да почти каждый раз кто-то пытается так сбежать. А в конце Разбитых Зеркал есть маленькая пристань, куда иногда привозят некий неофициальный груз для пары-тройки влиятельных носферату. Она тоже может охраняться, но явно не так сильно. На крайний случай будем уходить с рассветом, когда стригои залягут в убежищах. Пристань возле городской черты, в километре за стенами лес, в котором можно укрыться. Есть разница, плыть с рассветом через весь город, или тихо пройти в сумерках под стенами спящего форта?

– Откуда ты все это знаешь? – Элли недоверчиво нахмурилась.

– Мой наниматель, Тиль, дружен с начальником городской жандармерии. Там запутанная история, – когда-то он спас оборотня, оборотень оказался сыном главы рода, а так как серые всегда платят долги… В общем, он иногда заглядывает на кружечку настойки, пожаловаться на жизнь. Ну а Тиль после долгих посиделок делится кое-чем уже со мной.

– Пристань и ее расположение тоже начальник рассказал?

– Нет. Когда-то и я был тем неофициальным товаром, что иногда привозят на пристань. Меня оценили как деликатес. А я сбежал.

– Сбежал от вампиров? – Элли нервно усмехнулась. – С тобой не пропадешь! Расскажешь, как удалось?

– Не знаю. Может, когда-нибудь, – я вглядывался в тени ночных улиц, ожидая всего чего угодно. – За тем поворотом кварталы оборотней.

– Не так и далеко, оказывается. Я уже десять раз могла к ним выйти, если бы не заблудилась.

– А зачем сюда шла?

– Решила, все преступники побегут в сторону Трущоб, потому что знают хитрые подворотни, где можно укрыться, ну а желающих соваться в Логово нужно еще поискать. Тут меня вряд ли кто додумался выслеживать, – она смотрела вопросительно, словно ожидая, что я не оставлю от такого простого плана камня на камне.

– Разумно, – кивнул я, и замолчал.

Расчет оправдал себя, по крайней мере, в отношении Логова. На широких светлых улицах с бесчисленными деревьями, не растущими в районах людей, было пустынно. Мостовые с идеальными прямоугольниками брусчатки, большие просторные дома со многими садами, широкие окна с декоративными, а не тяжелыми, почти тюремными решетками, как в районе Трущоб, – все разительно отличалось от привычных Элли узких переулков Старого порта. Это был город в городе. Девушка, не смотря на напряжение ночи, не могла игнорировать свое любопытство, и буквально впитывала изящную архитектуру района, где никогда еще не была.

– Им нечего бояться, – ответил я шепотом на немой вопрос, застывший в глазах спутницы. – Потому и тонкие решетки, и высокие деревья, с которых никто не запрыгнет в окно. Империя уже полторы тысячи лет как закончила последнюю войну. Все расслабились. У оборотней и вампиров не осталось противников, они сами наводят на всех ужас. Никогда не была здесь?

– Нет. А ты? – она тоже говорила шепотом. Зеленые глаза внимательно рассматривали искусно вырезанный мраморный фонтан в виде волчицы с тремя волчатами, склонившейся над зарезанной ланью.

– Здесь нам налево, – я свернул на узкую кривую улочку. – Был. Некоторые клиенты кузни предпочитают доставку на дом, потому и приходилось ходить как в Логово, так и в Разбитые Зеркала.

Я, в отличие от Элли, не расслаблялся, и внимательно изучал улицу не ради архитектурных шедевров, а выискивая движение. Мы осторожно, но довольно быстро перемещались по тротуару левой стороны, избегая выходить на середину мостовой.

– А что вампиры и оборотни заказывают в твоей кузнице?

– Все что может убивать. Мой наниматель, герр Тиль Шмидт, – лучший оружейник Гента. А я его лучший ученик. По крайней мере, он так говорит.

– И тебя никогда не задерживали жандармы, когда шел с оружием в руках? – Элли не верилось, что такие чудеса были возможны, и человека, пойманного с арбалетом или палашом не вели в камеру для последующей казни.

– Они же не дураки. Человек, разгуливающий по Логову или Разбитым Зеркалам с оружием, либо абсолютно уверен в том, что делает, либо блаженный самоубийца. Подходили иногда, называл им адрес, так они даже помогали дорогу найти. Тем более, для предъявления самым молодым и глупым представителям закона, на выход в город гном давал мне знак имперской гильдии кузнецов. Это такая приметная бляха размером с ладонь, на которой выгравирована наковальня с лежащим на лице²⁸ молотом, и надписью на гномьем: «Шмидт Фербанд», союз кузнецов.

– Ты был на привилегированном положении для человека, – Элли искоса рассматривала мощную фигуру кузнеца. Ей нравились спокойствие и уверенность, которые источал парень. С одной стороны, девушка не раз искренне пожалела, что втравила его в скверную историю, а с другой радовалась этому, так как лишь благодаря Вигу спаслась от вервольфов.

– Можно сказать и так. Через несколько лет Тиль думал расширять производство и ставить меня управляющим. А это означало бы признание свободным человеком, с возможностью стать полукровкой.

– И ты бы обратился? – все хорошее отношение к кузнецу зависело от его ответа. Больше оборотней Элли не любила только людей, которые хотели стать оборотнями.

– Никогда, – от злости у меня дернулась щека.

– Еще раз прости, что доставила тебе проблемы, – она нахмурилась.

– Брось. Пусть тебя не мучает совесть, – я взрослый человек и принимаю решения вполне осознанно. Если утешит, у меня и без того назревали крупные неприятности. Да и тосковал я в этом городе. Думал попросить Тиля помочь мне с официальным разрешением властей на поездку в Цвергланд к кобальтам²⁹. Хотел научиться их секретам мастерства в производстве замков.

Элли глубоко вздохнула и продолжила с интересом разглядывать окрестности.

Мы шли по району оборотней уже час, но по дороге нам так никто и не попался.

– Где все? – Элли тревожно озиралась. – Мне очень не нравится эта тишина.

– А мне она, наоборот, по душе. Полнолуние, оборотни отужинали дома или уехали в загородные имения охотиться на дичь. За людьми гоняются лишь служащие жандармерии. Слуги-полукровки сегодня берут выходной, а именитым вервольфам не пристало с рассветом бегать по улицам голышом. Здесь люди и днем редки, а уж в такую ночь если кто и забредет, то, наверное, раз в столетие, такой же беглец, как мы.

Я не стал говорить, что все не так безоблачно, и если нас заметят из окна какого-нибудь особняка, это будет конец. Именно поэтому я придерживался левой стороны улицы, с зарослями плюща и хмеля на высоких кованых оградах садов. По правой стороне уже долгое время тянулась однотонная кирпичная стена, прерываемая лишь арками ажурных калиток и створками решетчатых ворот. Если на фоне плюща, создававшего густую тень, мы хоть немного скрывались от любопытных глаз, то на фоне ярко-желтого забора в сиянии лунного света, наоборот были бы как на ладони. Я не знал, на самом ли деле оборотни так хорошо видели по ночам, как думали люди, но надеялся, что ночное зрение сказка, ибо в обратном случае тень спасти не могла. Хотя, наверное, это была напрасная предосторожность, в такие ночи при свете луны можно читать книгу, если, конечно, умеешь читать.

– Чем они ужинают дома? – спросила Элли после недолгого раздумья.

– Им всякую живность привозят, кому коз, кому оленей. Не людей, не переживай. Слишком дорогое удовольствие. Вампиры строго следят, чтобы доноров крови не трогали без веских причин. Хотя, это официально. Кто-то рассказывал мне, будто в сельской местности пропажа людей довольно частое явление, и таких похищенных привозят на забаву к богатым гурманам.

– Мои родители пропали без вести, как раз в полнолуние, – Элли слушала очень внимательно.

– Раз в полнолуние, – их не похищали. Извини, но ни один обернувшийся слуга-вервольф не довезет человека целым.

– Да, думаю, ты прав, – девушка заметно устала, но продолжала шагать, даже не заикаясь об остановке. – А твои родители где?

– Их съели. Мне было семь лет.

– Извини.

– Да чего уж! – я гневно сверкнул глазами. – В такой стране живем, что редкость живые родители, а не мертвые.

Ограды садов закончились, слева потянулось кладбище.

– Нам сюда, срежем через погост, – сказал я, забираясь на высокую каменную ограду. Уже наверху я обернулся к застывшей в нерешительности девушке. – Только люди могут оживать после смерти, поэтому здесь нет упырей, это кладбище оборотней. Человеческие кладбища за южной стеной города.

Элли кивнула, и не без помощи залезла наверх.

4.

Кладбище оборотней разительно отличалось от людского. Если человеческие погосты представляли собой неухоженные, покрытые кустарником и деревьями куски почти первозданной природы, где в самых необычных местах раскинулись плиты надгробий, то архитектура кладбища вервольфов была изумительно гармоничной. Перед нами предстали ровные, четкие аллеи, присыпанные песком дорожки, и разнообразные склепы, больше похожие на небольшие дома. Стрельчатые окна с мозаикой стекол, красивые резные двери с бронзовыми ручками и устремленные вверх шпили одних склепов резко контрастировали с каменными стенами, рвами и подъемными мостиками уменьшенных в размерах замков и крепостей других. Это был город в городе, своеобразный музей под открытым небом, летопись истории именитых семей. Общий стиль склепа, орнамент решеток ворот и окон, соотношение пропорций – все это имело свое значение, и служило своеобразной биографией рода, не просто записанной в книге, а воплощенной в камне и металле. Уважающий себя и своих предков вервольф никогда не терялся в этой разнообразнейшей архитектуре, и с легкостью мог рассказать о лежащих в подвалах склепов очень и очень многое. Даже я, далеко не в такой степени знающий тонкости геральдики империи, легко ориентировался здесь. Замки и крепости были склепами старейших родов воинов и именитых волчьих аристократов, шпили ратушей означали отношение к руководящим городским постам, а усадьбы с широкими ступенями крылец и вычурной лепниной украшений, стали последним приютом незнатных, но очень богатых оборотней.

В этой части погоста, широким клином простиравшегося от центра города до подножия крепостной стены, и разделявшего районы оборотней и вампиров, хоронили не так давно, всего лет триста. Это было так называемое Новое кладбище, созданное на месте древнего парка. Ближе к окраинам города оно переходило в Старое кладбище, ровесник самого Гента, а еще дальше располагались могилы неименитых вервольфов и полукровок, подступающие к самой крепостной стене. Вампиры на этот кусок земли не претендовали, потому как попросту сжигали своих покойников (если за них это не делало солнце), и развеивали пепел над рекой.

– Почему в некоторых склепах над входом висят пустые птичьи гнезда, а на пороге разбросана сухая трава? – Элли удивленно рассматривала один из таких дворцов. – Причем, не важно, какого стиля строение.

– Это означает, что похоронен последний представитель рода, и тот прекратил свое существование. Чистокровные оборотни к своим, да и чужим, предкам относятся с огромным уважением, точно к живым родителям, и такие знаки над входом гарантируют, что даже с уходом последнего носителя фамилии за склепом будут присматривать, и раз в год на Млечный Путь³⁰принесут пиво и хлеб.

– Мне рассказывали про этот обычай, но я не знаю, откуда он пошел. И почему не мясо? – Элли рассматривала крепость с застывшим на входе каменным волком, вытянувшимся в прыжке.

– По вере оборотней, после смерти они попадают в первозданный мир лесов, где весь год охотятся стаей во главе с первым вервольфом Ликаоном. Как гласит легенда, однажды какой-то оборотень понял, что скучает по обычной человеческой пище, так как лишь отчасти волк, и подговорил нескольких единомышленников пойти посольством к вожаку, чтобы хоть на одну ночь отпустил их домой. Ликаон подумал, и разрешил. Дурной пример заразителен, и вскоре стая поголовно стала вот так, раз в году брать выходной. Млечный путь – потому что души предков спускаются в наш мир по летящим снежинкам, которые выстраиваются в мост от звезд до земли. Чтобы предки не ходили в дома своих потомков, так как призраки никому не нужны, угощение оставляют на кладбищах, в склепах. Однажды проигнорировавший этот обычай лишается покровительства предков навсегда. Потому, даже самые знатные и богатые оборотни не чураются раз в год собственноручно выметать чужие пустующие склепы и приносить угощение. Тем самым помимо покровительства своих пращуров они получают защиту рода, за склепом которого ухаживают.

– Интересно. Не думала, что оборотни такие суеверные. А ты откуда знаешь все это?

– Не помню. Наверно, рассказывал кто-то.

Я взял у Элли арбалет и зарядил деревянным болтом, а еще пару стрел сунул за пояс, с расчетом моментально извлечь в случае опасности. Мы по диагонали пересекли кладбище, и теперь приблизились к району Разбитых зеркал. Я не собирался выходить на ярко освещенные улицы, а двинулся вдоль невысокой решетчатой ограды, скрываясь за склепами. Это была отнюдь не лишняя предосторожность, район шумел в ночной суете. Заглядывали друг к другу в гости стригои, в дорогих нарядах и с тростями в руках прогуливались степенные носферату, иногда проходили увешанные драгоценностями красавицы в собольих шубах, а посыльный в вычурной ливрее нес в руках золотой поднос, чтобы пробежать по адресам и раздать приглашения на раут именитым гостям. У тумбы с афишами пожилой господин устроил головомойку разносчику газет, а в паре ярдов от них полная дама махала руками перед двумя носильщиками, видимо, недовольная как ее везли в портшезе. Были открыты кабаре и бары, театры и рестораны, в меню которых входила самая редкая кровь. Город в городе кипел обычной ночной жизнью, невозможной при свете солнца.

Элли смотрела распахнутыми в удивлении глазами. Девушка решила, если переживет эту ночь, то никогда уже ее не забудет. Она впервые в жизни увидела оборотней в образе, впервые прошлась по Логову, и теперь рассматривала ночную жизнь Разбитых Зеркал.

– Зачем им столько одежды? Они же мертвы и не чувствуют холода, – она спросила это довольно тихо, но я шикнул.

– Тихо. У них отличнейший слух, – ответил ей шепотом на самое ухо. – Просто потому, что вампиры слишком привязаны к обычным человеческим вещам, хотя и стараются отрицать это, перекрывая свое смертное прошлое ненавистью к людям. Мы для них корм, но они все когда-то были этим кормом.

Элли кивнула, и продолжила изучать жизнь кровососов. Для нее это было окно в другой мир, как в старой сказке о зеркалах и старике Йодле, любившем подсматривать за соседями. По тротуару шла пара молодых вампиров, – поразительно красивый парень в белоснежном камзоле и небрежно расстегнутом тяжелом плаще, и его шикарная темноволосая подруга в кипенно-белой шубке. Их лица, казалось, были ликами мраморных статуй, настолько белоснежной смотрелась кожа, правильными и благородными виделись черты.

Моя спутница настолько засмотрелась на парочку, что забыла об осторожности и споткнулась о выступающий из земли корень, негромко вскрикнув от неожиданности. Этого хватило, чтобы ее услышали два молодых стригоя, прогуливающиеся возле ограды кладбища, одетые как студенты. Один замер и что-то негромко сказал своему товарищу. Я видел это уже краем глаза, так как, подхватив девушку под руку, рванул с ней в ближайший склеп. Время шло на мгновения. Нас спасло замешательство студентов, поначалу решивших, будто крик послышался среди многошумного квартала. Но они быстро разобрались, откуда шел звук, и двумя размытыми тенями кинулись к месту, где мы стояли несколько секунд назад.

Мы прятались за невысокой крепостной стеной каменного замка с четырьмя башнями, увенчанными острыми черепичными крышами и медными шпилями. Нам повезло, что вход в склеп украшало гнездо, а подъемный мостик был опущен, не препятствуя добрым соседям приносить угощение вместо сгинувших потомков. Поэтому мне не пришлось ломать голову над секретным замком входного механизма. Вампиры застыли в нескольких ярдах от склепа, принюхиваясь к морозному воздуху.

– Девушка. Молодая девушка. Я чувствую, – раздался неприятный сиплый голос. – Она кричала где-то здесь.

– Куда она делась? – сказал второй предвкушающим тоном. – Где же наша мышка спряталась?

– Может ее кто-то из волков утащил? Сегодня полная луна.

– Нет запаха псины и следов крови на земле.

– А нам ничего не будет за человека? – осторожно поинтересовался первый.

– Нет. Сегодня полнолуние, она забралась слишком далеко от дома. Наверняка приговоренная к казни. Да и кто узнает? Возле нашего района ночью гуляет человек. Это немыслимо.

Во время этого диалога я не расслаблялся ни на секунду, стараясь даже не дышать. Я не знал чего ожидать от вампиров, но догадывался, что стригои способны на очень и очень многое. Не зря в империи именно их, а не оборотней называли ночными охотниками. В итоге нас спасли и моя настороженность, и то, что держал под прицелом вход в замок-склеп.

Стригои появились почти одновременно, но с разных сторон. Один решил зайти через вход, а другой попросту перепрыгнул стену. «Пар», – подумал я, нажимая на спусковую скобу цагры, целясь в размытую тень. Мы с Элли не учли, что во влажном морозном воздухе дыхание двух человек не может остаться незамеченным, и даже если кто-то спрячется за стеной, пар все равно поднимется кверху.

Я попал, отчего тень замедлилась и приобрела очертания. Стригой споткнулся, упал, и по инерции немного проехал вперед. Но насладиться триумфом я не успел, – сверху прыгнул другой вампир. Он, едва приземлившись на ноги, кинулся в атаку с намерением впиться в горло. Несомненно, кровосос мгновенно оценил, кто из двоих беглецов опаснее, и отложил девушку напоследок, собираясь насладиться трапезой уже не спеша. Студент видимо, имел уже дело с людьми, привыкнув к тому, какие мы слабые и медленные, и потому не ожидал от меня отпора. Я успел развернуться, отчего разряженный арбалет оказался между мной и вампиром, и жестко встретил противника плоскостью ложа³¹. Удар был силен, кровососа откинуло как пушинку, но и меня впечатало спиной в кладку стены, да так, что сбилось дыхание. Стригой мгновенно стал на ноги, и кинулся снова, но на этот раз решил не переть, как бык на красную тряпку, а схитрил, и в последний момент остановился, вцепившись мертвой хваткой в арбалет, желая вырвать его из рук. Годы бродяжничества развили во мне способность мгновенно принимать решения. Потому я не стал удерживать цагру, а поддавшись на сильный рывок вампира, оттолкнул арбалет от себя и за то мгновение, что стригой потратил на удержание равновесия, выдернул из-за пояса арбалетный болт и воткнул тому прямо в сердце. Все закончилось в считанные секунды.

– Где второй? – голос Элли был взволнован.

– Исчез? Видимо, я не убил его, а только сильно ранил. Чтобы прикончить вампира нужно попасть ему прямо в сердце или снести голову. Бежим, если он приведет подмогу, нас растерзают в мгновение ока.

Мы выскочили со двора. В стороне, на фоне ярко освещенной луной и фонарями улицы, четко просматривался силуэт раненого вампира. Стрела не давала ему быстро двигаться, но, тем не менее, до ограды кладбища оставалось совсем чуть-чуть. Стоило стригою ступить на мостовую и крикнуть, нас не спало бы даже чудо. Я никогда в жизни так быстро не заряжал арбалет. Вообще, не раз замечал: когда жизнь висела на волоске, время словно замедляло свое течение. Так случилось и в этот раз. Расстояние в три десятка ярдов стрела преодолела прежде, чем Элли успела моргнуть. Я бил навскидку, но уверенность в своей меткости не подвела, не зря столько часов проводил с цагрой, тренируясь после закрытия кузницы. Болт пробил сердце, вампира качнуло вперед, и он завалился на невысокую ограду, повиснув на ней руками.

– Бежим, как можно быстрее. Если его заметят раньше, чем мы доберемся до пристани… – я не стал продолжать, девушка и так поняла дальнейшую участь.

Вскоре Новое кладбище закончилось, и потянулась старая часть погоста, разительно отличающаяся от всего, что мы видели перед тем. Здесь не было ни замков, ни усадеб, ни ратуш, ни крепостей. Их заменяли искусственные пещеры, гроты, маленькие срубы, напоминающие сторожки лесничих, и огромные деревья с провалами уходящих под землю ступенек среди корней. Входы в подземные склепы были самыми разнообразными, но суть оставалась одна – они казались естественными, как будто никто не вмешивался в природный ландшафт. В одном месте пришлось поддерживать друг друга, настолько сложно было пробираться сквозь заросли орешника и раскиданные под ногами камни.

За Старым кладбищем не ухаживали. Скорее всего, большинство склепов приняли последних в роду и были заброшены. Не верилось, что за последние сто лет хоть кто-то мог посетить, например, черный колодезный сруб, ушедший от старости наполовину в землю, или перекошенную избушку с заросшими мхом стенами, и трухлявыми стволами бревен. Тропинка, выложенная когда-то каменными плитами, то появлялась, то снова исчезала в земле, ведя свою игру в прятки. Она служила наглядным пособием, насколько беспощадна природа и время. Даже базальт, из которого делалась растрескавшаяся и лопнувшая плитка тропы, спасовал перед этими силами. Иногда из дорожки росли деревья, и приходилось их обходить, скользя по первой невысокой траве, седой от инея.

– Неслабо мы с тобой наследим, – сказал я, раздвигая ветки куста. – Как два медведя-шатуна сквозь лес ломимся. Наш след очень легко найти и без чудесного обоняния.

– Что делать? – Элли выглядела уставшей, ее даже немного шатало.

– Ничего. На рассвете любой ценой уходить из города, хоть без лодки, вплавь. Смерть от переохлаждения предпочтительней смерти от зубов.

– Долго до рассвета?

– Через пару часов начнутся сумерки. Через час мы выйдем в район причалов. Так что потерпи. В лодке выспишься, если сможешь. Нам предстоит плыть очень и очень долго, чтобы не смогли догнать пешком.

– Они могут отправиться за нами вплавь.

– Могут. Но не станут. Мы с тобой не государственные преступники, чтобы ловить нас всеми силами. Разошлют с почтовыми словесное описание по ближайшим городам, и успокоятся.

– Ты уже думал, куда нам податься, если сможем выжить? – Элли сама не заметила, как сказала «нам», вместо «мне» или «тебе». Я обратил на это внимание.

– Думал, но пока только приблизительно. Давай сначала спасемся, а потом посмотрим.

Тропинка пошла более или менее ровно, и мы снова прибавили темп. Запах людей в морозном воздухе держится довольно долго, если бы вампиры заметили тело, нас бы уже нашли. Я немного успокоился, но подумал, что полное умиротворение придет только утром, когда увижу удаляющиеся форты, а солнце скроет следы, сожжет тела и растопит предательский иней.

Рядом на негнущихся ногах ковыляла Элли. Я и сам не мог похвастаться бодростью, – давали о себе знать две нервные схватки и пробежка с неудобным грузом. Вперед гнало желание выжить самому и спасти доверившуюся девушку. А еще очень хотелось побывать на месте, где стояла усадьба родителей, чтобы выяснить, кто я такой. Меня с детства мучили вопросы происхождения. Откуда у людей собственный особняк и такое богатство? Что они сделали оборотням и вампирам? Почему вервольфы ждали полнолуния, когда будут в образе, то есть безмерно сильны, а не пришли среди бела дня и не арестовали? Вопросов скопилось море. Я знал точно лишь одно – я человек, следовательно, и родители тоже были людьми.

Наконец мы добрались до окраин Старого кладбища. Впереди раскинулся погост незнатных вервольфов. Могилы рядовых оборотней и полукровок стояли частоколом простых надгробий, – камней различной формы, размером по пояс взрослому человеку. Одну сторону, словно гладко срезанную ножом, украшали надписи с именами, годами жизни и узорами, иногда складывающимися в картинки, повествующие о жизни покойника. Деревьев не было и в помине, кладбище простиралось голым ровным столом, и лишь вдалеке виднелась темнеющая полоска крепостной стены. Некоторые камни стояли друг к другу столь плотно, что казалось, между ними ну никак не разместится тело. Хаос надгробий объяснялся повторными захоронениями, не удивительными для тысячелетнего кладбища.

Мы замерли в тени раскидистого вяза, прямо на опушке парка.

– Нужно идти ближе к кварталам вампиров. На этой скатерти нас разглядят с крепостной стены, как только мы выйдем из-под деревьев. У кровососов отличное зрение. Они, быть может, и сейчас нас видят, но кто мы, пока не выйдем на свет, понять не могут, – я говорил, едва шевеля губами. Не хотелось нарваться на стражу, когда побег почти удался.

Элли соглашаясь, кивнула. Мы двинулись под прикрытием деревьев, и через время вышли к тянущейся вдаль груде булыжников, кое-как скрепленных раствором, служащих оградой кладбища. Широкая пустынная улица, словно перенесенная в город из деревни, была пыльной, с изгрызенной выбоинами мостовой. Напротив погоста расположились длинные приземистые здания с потрескавшейся кладкой стен и изгнившим тесом крыш. Дальше улица делала широкую петлю и скрывалась за одним из таких строений.

– Все, ждем рассвет. Впереди слишком опасно, – я перевел дыхание, скидывая на землю почти всю поклажу.

– Куда нам дальше?

– Это городские оружейные склады, – я показал на длинные здания. – За поворотом имение какого-то знатного вампира, а за ним причалы. Не смотри, что тихо, склады тщательно охраняются и слишком рискованно пробираться мимо них до рассвета.

Разгоряченная бегом Элли начала остывать, и видя, как ее пробивает мелкая дрожь, я достал из мешка теплый свитер. Она с благодарностью кивнула и натянула мягкую шерсть.

– Меня очень сильно знобит. Я даже не знаю, почему. Мне не холодно, ни руки, ни ноги не замерзли, но все тело дрожит. Никогда такого не было, – девушка говорила спокойно, но очень устало.

– Похоже на отравление. Ты что последнее ела?

– Я утром завтракала только. Почти сутки назад. Может, нервное?

– Может и нервное.

Я внимательно посмотрел на бледное лицо Элли, и, выхватив нож, приставил к ее горлу, крепко прижав голову к дереву за спиной. Она даже не успела вскрикнуть.

– Кто ты? – спросил я.

Элли прочитала в моих глазах желание убить.

– Виг! Виг, успокойся. Что с тобой?

– Это что с тобой! Мгновение назад твои глаза горели, словно угли в горне. Я еще раз спрашиваю, кто ты? Не оборотень, ты не поменяла облик в полнолуние, и не вампир, ты теплая на ощупь.

– Я не понимаю. О чем ты? – девушка сильно нервничала. То, что говорил кузнец, казалось ей бредом.

– Бери из сумки веревку и вяжи себя. Сначала ноги, а потом я помогу с руками. Иначе перережу горло. Что выберешь?

– Я поняла тебя, – ее голос упал. Она не знала, что думать.

Элли достала веревку, и начала затягивать ноги. Я поменял нож на арбалет и отошел на пару шагов. Рука нервно подрагивала. Девушка понимала, стоит ей сделать резкое движение, и она гарантировано будет пригвождена к дереву. Выхода не было.

– Ничего личного, я просто не хочу, чтобы ты неожиданно перегрызла мне глотку или оторвала голову, когда стану не нужен. Я не хочу тебя убивать, поэтому и прошу, чтобы ты сама себя связала.

– Оставишь меня здесь? – она смотрела полными страха глазами, хотя и пыталась его скрыть.

– Нет. Вывезу за город, – я помедлил с ответом, раздумывая. Не хотелось становиться причастным к смерти девушки, кем бы она ни была.

– Ты же не шутишь на счет моих глаз? – ее страх сформировался в вопрос. Элли просто не понимала, что с ней происходит.

– Нет, не шучу. Я и хотел бы, чтобы мне это показалось, но, поверь, никогда не страдал галлюцинациями.

– Слушай, а как становятся оборотнями? Как проходит посвящение? – ее озарила внезапная догадка.

– Ты мне зубы заговариваешь, что ли? – я недобро прищурился, ожидая подвох. – Если отбросить всю атрибутику и ритуалы, то кандидата обряжают в шкуру волка и дают выпить крови чистокровного вервольфа. Так же человек становится оборотнем, если выжил после укуса.

Элли заплакала и не слышала последнюю фразу. Свершилось то, чего девушка боялась больше смерти. Она выпила кровь оборотня, когда укусила Вольфмара, и теперь стала одной из них. В следующее полнолуние она потеряет человеческий облик и начнет охоту. Знать бы за кем.

– Вильгельм, ты можешь меня убить? – сказала девушка через силу.

Я смотрел на нее с любопытством, ожидая развязки. То ли передо мной происходил спектакль, то ли девушка была серьезна.

– Вильгельм?

– Я слышу. Причина?

– Я одна из них. Я оборотень.

– Не верю, ты не обратилась сегодня.

– Я стану оборотнем. Сегодня, когда меня вели в тюрьму, один вервольф приблизился слишком близко, дразня и обзывая. Я откусила ему ухо. Я хотела прокусить шею, но промахнулась. Я попробовала кровь оборотня, – ее душили рыдания. – Убей меня, пожалуйста, я стану чудовищем, таким же, как они. Я не знала. Если бы я знала…

Я никак не реагировал, пережидая, пока она проревется. Мне не хотелось ее убивать. По счастливому стечению обстоятельств, за все оставшееся до рассвета время, тихие рыдания не были никем услышаны. Начался восход. Теперь у вампиров оставалась одна забота, как во время добраться до укрытия, подальше от смертельных лучей, а не высматривать беглецов. Я неспешно встал, размял ноги, достал флягу и, подойдя к Элли, вылил ей за шиворот немного ледяной воды. Она взвизгнула и вскочила на ноги, забыв, что связана. Когда ее тело падало вперед, я ловил уже не рыдающую девушку, а бешеную кошку.

– Жертва вурдалака, тупой огрызок! Что б тебя упырь сожрал! Холодно же! – она очень старалась расцарапать мое лицо, но все попытки закончились неудачей.

– Извини, что прервал себяжаление, в следующий раз продолжишь. У нас мало времени. Уже рассвет, – сказал я, помогая распутывать ноги и посматривая, чтобы девушка не предприняла новой попытки добраться до лица.

Элли ограничилась парой сильных ударов в плечо, но когти больше не выпускала.

Мы миновали ограду, и побежали по улице, уже не скрываясь. Оборотни приходили в себя, только что выйдя из образа, а вампирам было не до нас. Поворот улицы вывел на небольшую мощеную площадь, которая заканчивалась старинной кованой оградой, увенчанной коронами. Здесь обитал кто-то из именитых носферату. Особняк виднелся нечетко, разглядеть его мешали сумерки и расстояние, но никто и не думал огорчаться по этому поводу. Ни я, ни Элли не имели желания изучать местную архитектуру. Мы по диагонали пересекли площадь, и справа от ограды усадьбы, там, где камни мостовой переходили в бугристую землю, показалась широкая грунтовая дорога, ведущая среди желтого тростника в сторону реки. Воздух был сырым, поднялся предрассветный бриз, и дышать стало труднее. Дорога скрылась в тумане, пока еще несмело стелившемся по-над землей, но скоро, с приходом в этот мир нового дня, должного вырасти в густую пелену.

Я искренне радовался, что все произошло не на месяц раньше, когда река еще не вскрылась ото льда. Тогда риск провалиться в полынью равнялся риску быть настигнутому погоней, потому что пешком по льду быстро не уйти. Теплое солнце ясных дней не могло пока согреть воду, но оно хотя бы вернуло ей жидкое состояние.

Дорога вывела на широкую бревенчатую гать, протянувшуюся поверх болотистой почвы прибрежной зоны. Гать сменилась не менее прочным настилом моста, а еще через несколько десятков ярдов тростник отступил, вернее большей частью утонул, и серо-молочной массой тумана заплескался широкий простор полноводной реки. Мы вышли на бревенчатую пристань, не отличавшуюся какими-нибудь изысками, но прочную и достаточно высокую, чтобы к ней могли причалить даже корабли. Она оказалась пустой, что меня безгранично обрадовало. Воздух пьянил волей. Даже Элли улыбнулась в тот момент, не смотря на все переживания дня и то, что становилась чудовищем. Она чувствовала близкую свободу.

Мы спустились по узкой лестнице в первую попавшуюся лодку. Я отвязал ее от причала, веслом оттолкнулся от помоста, и течение тут же подхватило суденышко, неспешно потянув за собой к далекому морю. Вскоре я греб в полную силу, стараясь как можно быстрее пройти темнеющие по двум берегам реки старинные форты, как два спящих пса охраняющие покой большого города. В свете последних событий, я ожидал чего угодно, был готов, наверное, даже к появлению вурдалака верхом на драконе, но все прошло тихо, нас не заметили. Может, помог густеющий клубящийся туман, все сильнее застилавший простор, может нечеткость линий, которую принесли лучи восходящего солнца, а может просто стража фортов зря получала свое довольствие. Итог был один – когда через час сквозь туман проявился светящийся фонарь солнечного диска, форты остались позади.

5.

Эл еще долго смотрел из окна на трупы оборотней, обливаясь холодным потом при мысли о случившемся. Вига давно уже и след простыл, но подмастерье все никак не выходил из ступора. Больше всего в жизни он желал оказаться в родной кровати, как можно дальше от ремесленного района, лишь бы его не связали с кузнецом и не заставили в следующее полнолуние бегать от волков. Липкий страх сковывал мысли, движения тела, позывы души. Подростка накрыло деревянное состояние полной прострации. Чтобы прийти в себя понадобилось с неимоверным усилием оторваться от подоконника и, спустившись вниз, выпить стакан крепкого медресского вина, которым гном лечился после посещений Болтанки.

Ноги предательски задрожали, пришлось сесть к столу. Понемногу ступор спадал, уступая место лихорадочным мыслям.

– Что если утром пойти в жандармерию и все рассказать? – спросил охрипшим голосом Эл, смотря в одну точку. – Нет. Разбираться никто не станет, со злости и меня приговорят.

Мысли вслух успокаивали. Эл устыдился трусливому желанию выгородить себя.

– Нет, ну а что? Виг сам сказал, – будут думать на него. Он же втравил меня во все это! Какая разница, сами его обвинят, или я расскажу? – оправдания звучали жалко даже для него. – Но нет, слишком опасно. Под горячую руку еще и Тиля обвинят в пособничестве. Нет. Лучше всего сделать, как сказал Виг.

Он кивнул мыслям и повторил порцию вина. Теперь выпил не залпом, а неспешно, с удовольствием.

– Ну как он их! Пятерых за несколько ударов сердца! Он порхал с этой секирой. Мне бы так научиться! – Эл завистливо вздохнул. – Да что там. Я трус.

Подросток опустил голову, и от обиды на свой характер хлопнул ладонью по столу. Стукнул сильно, ладонь моментально онемела, а после пришла тупая ноющая боль.

– Мне бы так! – повторил подмастерье. – Да я ж ни в жизнь. Даже сейчас только и думаю, как бы стороной обошло.

Он сокрушенно вздохнул и еле сдержал проступившие слезы.

– Научи меня бою на палашах, – передразнил он сам себя. – Зачем? Ты же трус. Никогда не обнажишь клинка. И проигрываешь постоянно, потому что боишься ран и синяков. Нет, чтобы с Вигом пойти! Как же, только и переживаешь за свою шкуру! Как бы дома в кровати оказаться! А что дома? Отчим, в который раз пьяный. Ногами бить будет.

Разговор постепенно терял связанность, мальчишка откровенно захмелел, и налил себе третью порцию вина. Через некоторое время Эл от жалости к себе расплакался, и незаметно уснул.

Все-таки небесные силы были на стороне вихрастого подмастерья, – он очнулся с рассветом, едва первые лучи коснулись шпилей в центре города. Спросонья Эл решил, будто уже позднее утро и вскочил со стула, чуть его не опрокинув.

– Пропал! – громко выдохнул он, подбегая к окну. Но обошлось. Улица все еще оставалась пустынной, лавки соседей закрыты.

Эл стремглав вылетел из комнаты и поспешил вниз, желая как можно быстрее оказаться подальше от кузницы. На улице царили тишина и покой. Утро выдалось прекрасным, – свежим, ясным, с бодрящим морозцем и сине-бездонным небом. Если бы еще напротив двери не валялись трупы… Подмастерье выглянул на порог, покрутил головой по сторонам, затем вышел, тихо прикрыл дверь, дважды провернул ключ, запирая хитрый замок, и дал стрекача в сторону Нового порта, словно за ним гналась свора упырей.

Эл укрылся в подворотне тихого тупика возле Рыбного рынка, и, убивая время, издали наблюдал за снующими торговцами, раскладывающими свой товар. Подросток выждал час, а затем отправился к Клаусу Штайну, чтобы разыскать Тиля и сыграть роль ни о чем не подозревающего работника.

Долгие дергания веревки звонка наконец принесли результат. Дверь трехэтажного дома, почему-то без окон на первом этаже, открыл незнакомый заспанный гном, видимо какой-то родственник хозяина. У любого порядочного гнома всегда наличествовало самое малое с десяток братьев-сестер-племянников, и все они могли в любой момент попроситься на ночлег, если судьба завела в город. По лицу гнома читалась вселенская скорбь, вызванная покиданием родной кровати.

– Герр Тиль Шмидт здесь? Я его подмастерье, Эл. Мне он очень срочно нужен, – скороговоркой выпалил подросток, словно пробежал через весь город, и еще не восстановил дыхание.

– Тиль Шмидт? – собеседник пару раз задумчиво моргнул и погладил рыжую бороду, а Эла скривило от страшнейшего перегара, облаком пара расползающегося в морозном воздухе.

– Наверное, близкий родственник хозяина, раз приезд отмечали в промышленных масштабах, – выдохнул мальчишка в полголоса. – Хоть закусывай.

Гном не услышал или не понял Эла, поэтому лишь кивнул, бросив:

– Сейчас позову.

Появившийся на пороге Тиль выглядел еще хуже рыжебородого. Он держался за косяк двери, отчаянно пытаясь сфокусировать взгляд на подчиненном.

– Эл! Упыревское ты семя, – произнес гном с такой укоризной, что подмастерье начала грызть совесть. – Какого демона тебя принесло в такую рань?

– Герр Шмидт, беда, – как можно тише сказал подросток. – Я вчера закончил пораньше, Виг отпустил. Утром, вскоре после рассвета, пришел на работу, а там куча тел на пороге и в доме никого! – он шумно выдохнул, и продолжил: – Я бегом сюда, к вам.

– Мертвяки едят кобылу! – с чувством произнес гном, и залаял что-то на своем языке, видимо, не переводимое на имперский. – Заходи скорее. Сейчас я в порядок себя приведу.

К удивлению Эла, длинный коридор привел не на первый этаж, а в небольшой квадратный дворик с кустами ракиты и каменным старинным колодцем. Дом окружал дворик со всех сторон. Первые два этажа, почти лишенные окон, поднимались вверх на добрый десяток ярдов гладкой стеной тесаного бута. Весь третий этаж опоясывала каменная выступающая терраса с узкими окнами-бойницами. Невзрачная железная дверь, ведущая в здание, притаилась в углу под маленькой аркой.

– Крепкий орешек! – удивленно присвистнул парень, понимая: случись противнику попасть во двор, шансов выжить не оставалось. Мертвых зон для арбалетов попросту не существовало.

– У-а-хх! – гном опрокинул на себя ведро ледяной колодезной воды, и запрыгал на одной ноге, вытряхивая из уха остатки влаги.

Через минуту перед Элом стоял трезвый как стеклышко бородач, как обычно всем недовольный, ворчливый и язвительный.

– Бегом, задохлик! – проревел Тиль, указывая на выход, в душевном порыве едва не придав своему подмастерью ускорение ногой. Не попал.

Перед кузницей собралась толпа. Двое служащих имперской стражи внимательно осматривали трупы и заброшенный дом. Гномы стояли чуть в стороне и что-то в полголоса обсуждали. Людей не было. Все-таки не Трущобы, а ремесленный район. Или оборотни разогнали, Эл не вдавался в раздумья. Его поразило присутствие графа Людовика, известнейшего в Генте живодера, люто ненавидевшего всех, кроме себя и вышестоящего начальства. Он стоял в окружении десятка оборотней в форме имперских стражников и что-то им втолковывал. Поначалу парень не поверил своим глазам: вампир на солнечном свете! Но потом вспомнились слухи, будто эльфы привозили какие-то амулеты, позволяющие мертвой расе выходить на улицу и днем, ничуть притом не страдая, и удивление сошло на нет. Графа окутывал прозрачный мглистый туман, словно он находился посреди серой тучи, скрадывающей яркость цветов одежды. Видимо, так работало эльфийское колдовство.

– Ваше сиятельство, могу спросить, что здесь произошло? – с места в карьер начал гном, быстрым шагом приближаясь к группе стражников.

– Спросить-то можете, а с ответом, надеюсь, поможете нам вы! – Людовик хмуро посмотрел на Тиля и обнажил клыки в улыбке-оскале.

Эл замер в нескольких ярдах позади гнома, боясь даже дышать. От многообещающего взгляда вампира пробирал мороз. Но только не хозяина кузни. Тиль был храбр, как и почти все гномы. Иногда парню думалось: тот, кто создал эту расу, попросту забыл вложить в них инстинкт самосохранения.

– Чем я могу вам помочь? – оружейник был собран и спокоен, словно и не заметив скрытой угрозы.

– Где ваш помощник? – глаза носферату сузились, голос отдавал металлом.

– Должен быть внутри. В это время он обычно уже вовсю трудится у горна, – сосредоточенно ответил гном. – Дверь заперта?

– Да, – прошипел граф.

– Сейчас открою, – кузнец пожал плечами, нисколечко не придав значения злости вампира.

Открыв дверь, гном посторонился, пропуская внутрь графа и стражников, рассыпавшихся по комнатам с маленькими арбалетами в руках. Несмотря на размеры, оружие против бездоспешных воинов было более чем серьезным. За пару минут обыскав дом, стража собралась в столовой, и застыла перед вампиром.

– Никого, – Людовик повернулся к гному.

Тиль молчал, ожидая продолжения допроса.

– Где вы были ночью, уважаемый герр Шмидт? – вампир говорил с плохо скрываемой угрозой. – Перед вашим домом убито пятеро служащих жандармерии. Они разрублены на части гномьим оружием. Хорошо подумайте, прежде чем дать ответ.

– Я был в гостях у герра Клауса Штайна, моего старого друга. К нему приехал племянник с замечательной новостью о скорой женитьбе. Собрались только свои, – Брандт Хоффигер, Ланс Эстман, Мидтран Локст, Зорг Майнер… – гном загибал пальцы. Он тихо издевался над вампиром, строя из себя святую простоту. Тиль был уверен: ему ничего не будет. Весомый среди гномов, уважаемый мастер; при необходимости такого поддержат все соседи и напрямую посольство Цвергланда. Шмидты на родине считались довольно крупным кланом, с которым спорить себе дороже.

– Достаточно подробностей, герр. Я вам верю, – недовольно прервал граф. – Ведь все эти достопочтимые гномы смогут подтвердить ваши слова? – он дождался кивка, и выцепил взглядом Эла. – Иди сюда!

– Ваше сиятельство! – Эл с поклоном подскочил к носферату.

– Где ты был ночью? – рука вампира дернулась, чтобы схватить парня за горло, но он вовремя остановился. Слишком много свидетелей, да и заступник в лице хозяина кузни. Возникнут ненужные склоки.

– Эл был со мной. Спал на кухне, – спокойно изрек гном, набивая табаком трубку.

– Это так, ваше сиятельство! – неожиданно твердо сказал работник, сопровождая слова поклоном. И откуда только силы взялись? При виде графа подмастерье била крупная дрожь.

– Ваше сиятельство, – подошел капитан стражи, и тихо добавил на ухо: – этот огрызок даже секиру не поднимет, которой зарубили Вольфмара. Не он тут поработал.

Граф повернул голову и внимательно, точно в первый раз, рассмотрел оборотня.

– Думаешь, я не понимаю это? – прошипел он. – Опросите соседей, кто что знает. Конфискуйте все личные вещи преступника. Составьте словесный портрет, а лучше позовите художника и нарисуйте. Пустите кого-нибудь по следу. Изучите кровь, нет ли там человеческой. Перекройте все дороги и порты, отсеивайте толпу. Обыщите все кабаки и бордели, каждую щель, где можно спрятаться. Не дайте ему улизнуть из города. Идите и работайте. Мне вас учить что ли?

Оборотень кивнул и смешался с толпой гномов, видимо, начав расспросы о происшествии.

– Я очень надеялся, что хотя бы ваш подмастерье приоткроет завесу тайны над событиями ночи, – холодно сказал вампир, обращаясь к гному, но внимательно смотря в глаза Эла.

Парень выдержал взгляд, хотя и покрылся испариной.

– Чего ты боишься, человек? – спросил носферату у подростка.

– Вас, ваше сиятельство, – ответил подмастерье, бледнея.

– Ты совершил что-то плохое? – с предвкушением поинтересовался вампир.

– Нет, ваше сиятельство, – довольно ровно выдавил Эл, а потом потупил глаза и добавил с дрожью в голосе: – вас боится весь Гент.

– Ахах! – самодовольно осклабился граф, теряя интерес к человеку. Сам того не подозревая, подмастерье задобрил тщеславие вампира. Он обернулся к гному. – У вас хранились секиры из шварцмундской стали?

– Никак нет, ваше сиятельство! – по-военному ответил Тиль.

– Жандармов убили именно такой секирой. Я не сомневаюсь в причастности вашего помощника. Как у него в руках оказалось запрещенное оружие? – Людовик хищно скалился.

– Он кузнец, причем отличный, – пожал плечами гном с искренним недоумением, мол, откуда еще у мастера-оружейника неожиданно может появиться секира. – Часто я приходил в кузню всего раз в день, на пару минут. В мое отсутствие Виг мог отковать хоть крепостной стреломет или дубинку сказочного Арта-великана.

Граф опять повернулся к мальчишке, но гном спас положение, сказав за подмастерье:

– Эл не всегда работает в кузне, если нет срочных заказов, то всего пару раз в неделю. Его задача принеси-унеси и уборка. Он в оружии понимает не больше торговок на Рыбном рынке, – голос отдавал язвительностью.

Людовик окинул взглядом подростка, на лице которого застыла придурковатая простота, и сказал Тилю:

– Куда мог сбежать ваш помощник? У него есть близкие?

– Он сирота, – искренне ответил гном. – Если с кем и знаком, то лишь в Генте. Так что не знаю, куда его упыри потащили.

– Вы можете понадобиться позднее. Не уезжайте из города, – граф кивком отпустил гнома.

Тиль вместе с капитаном стражи и Элом вошел в дом. Пришлось показать комнату Вига, отдать все хранящиеся там вещи и ответить на несколько вопросов о жизни и привязанностях кузнеца. Стража искала любые зацепки. Оборотень спрашивал четко, коротко, правильно. Угадывался немалый опыт.

К полудню перед домом все убрали, трупы увезли, толпа разошлась. Гном встал к окну и уткнулся лбом в холодное стекло.

Виг пришел в кузницу десять лет назад оборванным и худосочным мальчишкой двенадцати лет. Первый день лета выдался неимоверно жарким, и Тиль, за неимением учеников сам работавший у горна, обливался потом, проковывая офицерский палаш для лейтенанта гвардии. Гном сыпал ругательствами, последними словами поминая срочный заказ. Ему совершенно не хотелось тратить в такую жару свое время и силы, особенно когда город платил медью, а не платиной³². Оружейник хотел лишь одного – попасть в прохладу дома и залечь с кружкой холодного тминного эля, чтобы отойти от бурной ночи, проведенной в компании развязных девиц из Цветочного квартала. Поэтому, когда на пороге кузницы возникла фигура мальчика, в неподвижности наблюдавшего за манипуляциями гнома, кузнец захотел прогнать оборванца взашей. Для начала он припугнул босяка криком, но тот никак не отреагировал. Тогда гном в ярости бросил ручник на подставку и подлетел к любопытному гостю с намерением отвесить хорошего пинка, но остановился в последний момент, поняв, что мальчишка стоит как изваяние, даже не пытаясь отшатнуться.

– Чего тебе? Иди отсюда. Ну же, – гном несильно пихнул Вига в плечо, но тот лишь опустил глаза на свои босые ноги, и не тронулся с места. – Иди же. Мне тебя выкинуть на улицу?

Тиль поднял за подбородок голову мальчишки и заглянул в глаза. Там застыло выражение отрешенности, неимоверной печали и какого-то застарелого страха.

– Блаженный, что ли? – примирительно произнес гном. Блаженных, или сошедших с ума, по законам всех рас не убивали, им не причиняли насилия и не отказывали в еде. Безумие считалось священным. – Как зовут тебя, дите?

– Вильгельм, – тихо произнес мальчик, и гном отступил на шаг.

– Какой дурак додумался назвать ребенка благородным именем? Ты знаешь, что для людей твое имя под запретом? Так зовут лорда-правителя нашего герцогства.

– Не знал.

– Точно блаженный. Ты с луны свалился? – гном совершенно забыл об остывающей на наковальне стали и потянулся за трубкой. Мальчишка его заинтересовал.

На вопрос гнома оборванец непонимающе хлопал глазами.

– Да. Печально все. А где твои родители?

– Их съели, – голос мальчишки отдавал страхом. Тиль понял: убийство, скорее всего, произошло на его глазах.

– Голоден? – кузнец успокоился и больше не гнал гостя.

– Да, – босяк, ожив, закивал.

– Тогда становись вон туда. Это приспособление называется меха. Оно служит для нагнетания воздуха вот сюда, в горн. Опускаешь эту ручку, и ее же поднимаешь. Все понял? Поработаем немного, и пойдем обедать. Я и сам голоден. Ясно?

– Ясно, – помощник пошел к установке. – А можно у вас остаться? Я буду много работать, – его глаза заворожено рассматривали сотни кузнечных инструментов, и было видно, что мальчишка искренне хочет узнать все про каждый из них.

– Посмотрим. Да, и еще. Если я позволю остаться и помогать мне, твое имя отныне будет Виг, сокращенное от Вильгельма. Запомни, если хочешь дожить до совершеннолетия. Ты понял?

– Да, герр гном.

– Зови меня герр Шмидт, – оружейник вытряхнул трубку и резко рявкнул: – бегом работать, мешок с костями. Тебя здесь бесплатно никто кормить не будет.

Виг взвился от неожиданности в воздух, и повис на ручке мехов. Он не обиделся на крик, мальчишка чувствовал, что гном ничуть не сердится, просто ему удобнее притвориться грубым и ворчливым, чтобы не показать, как он сопереживает сироте.

Тиль отошел от окна и поманил Эла пальцем, показывая на стул.

– А теперь поговорим, – в голосе ремесленника слышалось рычание.

Мальчишка обомлел от такого начала, и стушевался, послушно сев за стол.

– Я не поверил ни единому твоему слову, но не было времени разбираться. Начнем с того, что ты ночевал наверху. Хорошо хоть у оборотней не хватило мозгов спросить, почему кроме разобранной кровати в углу расстелена войлочная подстилка. Виг всегда спал на полу. Если бы граф поднялся на чердак, от него это не укрылось, и тебя отправили на казнь за сокрытие обстоятельств. Где были ваши мозги, жертвы упыря? Такое сотворить! – ярость Тиля не имела границ. – Чтоб вас вурдалаки сожрали, слабоумные. Говори, что здесь было! – гном притянул к себе мальчишку, схватив за ворот куртки. – Или ты на своих двоих отсюда не выйдешь. Обещаю.

– Мы уже спали, – начал Эл, с опаской косясь на огромный кулак гнома. – Виг проснулся и пошел к окну. В доме напротив пряталась какая-то девчонка, которую он знал. Ее приговорили к казни. Виг захотел спасти…

– Но не рубить же оборотней! Придурок! – Тиль заскрипел зубами. – Такое будущее обменять на юбку! Да еще и свою жизнь на волосок подвесить. Я всегда знал, что моего помощника создавали как-то по-особенному, не традиционно! – он поднял глаза к потолку и пару раз глубоко вздохнул, успокаиваясь.

– Да нет же, – возразил Эл. – Он не думал ничего такого делать. Хотел скинуть лестницу, поднять ее наверх. Сказал, оборотни потеряют след, потому что она не подходила к нашему порогу. Но не успел. Блохастые нашли ее, и тогда Виг выпрыгнул из окна с секирой и всех убил.

– Его укусили? – Тиль был сосредоточен.

– Нет. Он так сказал. Сказал, чтобы я утром покинул дом, выкинул ключ в реку и бежал к вам, словно ничего не ведаю, – хмуро произнес Эл. Он не знал, чего ожидать от гнома.

– Ну, каков! И ведь человек, не гном. Развалить на части пятерых оборотней! Какой боец пропал, и все из-за юбки! – выдохнул Тиль со злостью. Эл и раньше подозревал, что гном не особо любит женскую часть населения, а теперь просто поразился ненависти во взгляде кузнеца. Бородач мощно саданул кулаком по столу, отчего доска дала трещину по всей длине. – Я бы сам эту тварь удушил! Десять лет моих трудов! Десять лет я учил преемника, парня, ставшего мне почти родным, как выжить в этом мерзком мире, быть правильным и со временем вырваться из рабского положения. И все это за мгновение потерять! Где его мозги?

Гном подскочил, в порыве ярости разломал столешницу, а потом бессильно опустился на стул. Он просидел пару минут, держась за голову и что-то осмысливая, а затем резко дернулся к Элу и прорычал:

– Где он? Куда он отправился?

– Я не знаю, клянусь! – мальчишка поднял руки в защитном жесте. – Я его спросил, а он сказал, что так далеко не загадывает. Ему бы из города вырваться.

– Значит не все мозги в кузне оставил, – кивнул гном, веря напуганному Элу. – Догадывался, что я могу расколоть тебя. Обезопасился. Эл! Никуда не выходи из дому. Продукты я куплю. Сиди здесь как в осаде. Наверняка за нами будут следить. И в отличие от меня тебя могут попытаться выкрасть для пыток. Официально арестовать не решатся, знают как я берегу своих работников. Забудь про всех родных, теперь я тебе и мама и папа.

– У меня никого и нет, – тихо сказал мальчишка. – Мать зашибли лошадью в прошлом году, и теперь пьяный отчим бьет через день.

– Значит, ты меня услышал, – гном внимательнее пригляделся к подмастерью. Раньше тот не говорил о смерти матери. – Я к Клаусу, объясню все случившееся. Да помогут Вигу небеса. Он хороший парень, – добавил, вставая, гном и, не оборачиваясь, вышел.

В тот день маркграфу Вальдемару так и не удалось отдохнуть. В полдень его покой прервал граф Людовик со срочными новостями. Вампир выглядел озабоченно, что для него означало крайнюю степень взволнованности. Начальник прошел в рабочий кабинет и указал подчиненному на кресло, в то время как сам остался стоять у окна, наглухо зашторенного черной тканью.

– Говори! – коротко приказал он.

– Ваше сиятельство, помощник Шмидта сбежал, предварительно секирой из шварцмундской стали зарубив пятерых оборотней, приводящих в исполнение приговор рядового гарнизонного суда. Они охотились за девушкой по имени Элли, которая нанесла тяжкое оскорбление лейтенанту Вольфмару, а впоследствии отгрызла тому часть уха.

– Я слышал вчера эту историю. Тот сам виноват. Где он сейчас? – маркграф ничем не выдал своих эмоций, выслушивая подчиненного с неизменным каменным лицом.

– Убит кузнецом.

– А этот человек хороший боец, если справился с пятью оборотнями. Он ранен? – вампир сел напротив Людовика.

– На месте преступления человеческой крови не обнаружено, – все так же коротко ответил граф, не меняя ни позы, ни выражения лица. Он не забыл обещание Вальдемара отправить плавать на льдинах, если парень сбежит. Парень сбежал, карьера вампира теперь болталась на ниточке.

– Рассказывай все подробно, я буду думать, – маркграф прикрыл глаза, готовясь слушать.

– Девушка, скрываясь от погони, засела в выгоревшем доме напротив жилища гнома. Мы нашли ее следы. Судя по всему, человек выпрыгнул в окно своей комнаты и таким образом попал на второй этаж развалин. Парень, скорее всего, увидел ее и пришел на помощь. Другая версия, что он заранее готовился к побегу и это совпало…

– Ты версии мне оставь, твое дело излагать факты, – жестко перебил маркграф, открыв глаза и вперив в подчиненного яростный взгляд. – Кто будет специально сбегать из дому в полнолуние, когда выходы из города охраняются не оборотнями, а вампирами? А риск быть съеденным? Или, по-твоему, парень болеет скудоумием?

– Не думаю, ваше сиятельство, – опустил взгляд Людовик. – Факт первый, – они бежали вместе. Взятый след вывел на кладбище оборотней, где кузнец с помощью деревянных болтов убил двух молодых стригоев. Это второй факт. Видимо, они учуяли людей и решили поразвлечься. След беглецов ведет через все кладбище, потом уходит влево, мимо крепостной стены и обрывается на берегу Шильды недалеко от особняка баронета де Сергю. Они сбежали на одной из привязанных там лодок. Вот и факт под номером три. Какие будут распоряжения? Отдать приказ о преследовании?