Читать книгу На изломе - Андрей Мигулин - Страница 2

Справедливо утверждение: всякая любовь – счастье, даже несчастливая. Справедливость этого выражения можно признать полностью, без всякой сентиментальности: понимая это как счастье любви в самом себе, которая в присущем ей праздничном волнении будто бы зажигает сто тысяч ярких свечей в затаённых уголках нашего существования, чей блеск яркими лучами озаряет всех нас изнутри. Потому люди с истинной душевной силой и глубиной знают о любви ещё до того, как полюбили. Охваченный ею, человек зарождает настоящую полноту жизни в контакте с другим человеком, в нём высвобождается его творческая сила. Так дело всей жизни, вся внутренняя плодотворность и красота могут брать своё начало только из этого контакта, ибо это именно то, что для каждого человека означает «всё» – момент связи с недостижимой подлинностью вещей. Она – средство, при помощи которого с ним говорит сама жизнь. Жизнь, которая неожиданно становится чудесной, яркой, как будто говоря с нами на языке ангела, милостью которого она находит необходимые именно для него слова.

1

Старший лейтенант Андрей Минин стоял в строю и маялся. Шёл будничный утренний развод военнослужащих части. По его мнению, привычный ритуал затягивался, он всё никак не мог дождаться его окончания. Начинало припекать жаркое среднеазиатское солнце, и саднило справа грудь. Андрей инстинктивно дотронулся до того места, где болело. Чуть слышно хрустнула многослойная повязка, влажно отлипая от кожи.

«Опа. Кажется, кровь протекла из-под повязки, как бы тельняшку не вымазать. Жалко. Только новенькую сегодня надел», – подумал он.

Старший лейтенант спецназа ГРУ Минин Андрей за последние четыре месяца первый раз попал на утреннее построение части.

Сначала он был в служебно-боевой командировке в одной из азиатских республик, потом был на излечении в госпитале по случаю касательного ранения груди. Группа разведчиков под его командованием попала под плотный миномётный огонь. Одна из мин рванула очень близко, метнув сноп осколков ему в грудь. Офицера спас разгрузочный жилет, приняв основную часть удара на себя. Осколками разбило все автоматные магазины, что висели на груди, но два куска металла всё-таки добрались до беззащитного тела, рассекая его чуть выше правого соска. Первый обошёлся со старшим лейтенантом гуманно, просто сильно раскроил ему кожу. Эта рана зажила очень быстро. Идеально ровные края срослись за считанные дни, оставив только тонкий розоватый шрам. А вот второй, зазубренный осколок постарался на славу, оставив после себя безобразно-рваный след, глубоко впился в тело, остановившись, только встретив на своём пути ребро. Вот он-то и доставил Андрею массу неприятных мгновений, так как рана после него никак не хотел заживать. Пролежав около месяца в госпитале, Андрей выписался досрочно, уговорив врача тем, что пообещал ему долечиться в медико-санитарной части по месту службы.

Ему был положен отпуск по ранению. Но он, просидев неделю в общежитии для офицеров, где не было даже телевизора, начал понемногу изнывать от вынужденного безделья. К маме ехать не хотелось, чтобы лишний раз её не расстраивать своими повязками-перевязками. Читать быстро надоело, ехать в центр города, например в кино, лишний раз не хотелось, так как нужно было трястись часа полтора в автобусе только в один конец. И чтобы совсем не сойти с ума от ничегонеделания, он вышел на службу раньше, за две недели до окончания отпуска.

Когда построение закончилось, Андрей подошёл к ротному.

– Товарищ капитан, разрешите, до санчасти схожу, перевязку сделаю.

Капитан понимающе кивнул, а потом, улыбнувшись, добавил:

– Минин. Чего припёрся-то, сидел бы дома, книжки читал, в кино бы ходил и в госпиталь к сестричкам на перевязки. Все в «железного солдатика» играешь?! Да?! А теперь с твоей «царапиной» так получится, что ты вроде бы есть, а вроде как и нет тебя. Чуть что: «А где Минин?», «Как где, на перевязке».

Андрей улыбнулся в ответ:

– Сергеич. Да в общаге с ума сойти можно от безделья, и в центр с нашей окраины на автобусе часа полтора пилить. Никакого кино не захочешь. А в части при деле, рядом с ребятами, да и медсестрички у нас не хуже.

– Да ладно уж, оставайся, – и капитан, соглашаясь, махнул рукой. – Кстати, у нас говорят, в санчасти новенькая появилась. И говорят, что даже очень красивая.

– А вот мы сейчас сходим и проверим, товарищ капитан, что да как. Приду и сразу доложу по всей форме, – сказал Андрей, хитрюще поглядывая на командира.

– Да знаю я тебя, – сказал капитан, – ни одной юбки в санчасти не пропустишь.

И шутливо погрозив пальцем, добавил:

– Смотри, Александрыч, допрыгаешься – женю.

– Есть, – весело ответил Андрей, поднося руку к козырьку кепки. – Разрешите идти.

– Иди, иди. Как вернёшься, найди меня в роте.

– Есть найти, – и Андрей, развернувшись на 180 градусов спиной к капитану, сделал три чётких строевых шага, как положено по строевому уставу, но, не выдержав, обернулся, посмотрел на капитана и засмеялся. Капитан покрутил пальцем у правого виска, улыбнулся ему в ответ.

Они сдружились с капитаном за два года совместной службы и поэтому могли себе позволить пошутить друг над другом, но когда дело касалось службы, то авторитет командира был непререкаемым. Минин зашагал в сторону санчасти. Ротный посмотрел ему вслед. «Смотри, как помчался в санчасть. Как услышал про новенькую, так сразу уши торчком. Конечно, когда появляется перед тобой мужик под два метра, светловолосый, глаза под цвет голубых полос на тельнике, с подвешенным языком, да еще и офицер спецназа, не каждая, даже опытная женщина устоит. А он этим и пользуется, «гад»», – с легкой завистью думал он.

Спустя некоторое время Андрей подошёл к белому, огороженному невысоким забором двухэтажному зданию медсанчасти. Её территория была тщательно убрана, дорожки выметены, бордюры покрашены известью, а перед входом были разбиты две небольшие клумбы. Начальник медицинской части подполковник Ковальчук, а проще начмед Иваныч, слыл в бригаде требовательным и справедливым офицером. Он был хирургом и врачом от бога, обладал твёрдым и не всегда уступчивым характером. Если он с чем-то или с кем-то не соглашался, то никогда не останавливался, пока не добьётся своего. Даже командир части старался не перечить ему. Он серьёзно увлекался народной медициной, знал почти все лечебные травы, из которых готовил по своим рецептам мази и снадобья, известные на весь Туркестанский округ.

Внутри санчасти царила рабочая суета и пахло лекарствами. Сновали туда-сюда врачи, медсёстры, занимаясь своими делами. Тут же находились несколько солдат в больничной униформе из числа выздоравливающих – кто с тряпкой, кто с веником, кто на приём к врачу, а один из числа старослужащих помогал старшей медсестре выдавать лекарство больным. Он нёс торжественно за ней плоский ящичек с таблетками и микстурой, которые были разложены и разлиты в мензурки с написанными на них фамилиями.

Старшая медсестра, старший прапорщик медицинской службы Кротова Алевтина Павловна, была женщиной крупной, и за глаза в бригаде её называли мадам Грицацуева, по аналогии с героиней Ильфа и Петрова. Она всегда сама раздавала лекарства, строго следя за тем, чтобы солдаты принимали, а не выбрасывали их в мусор. Алевтина Павловна в юности была стройной и симпатичной девушкой, увлекалась парашютным спортом, на её счету более семисот прыжков, имела разряд по боевому самбо. У неё был любимый, лейтенант Женя, который служил в этой же части. Дело шло к свадьбе. Но тут началась война в Афганистане, и её Женя был направлен в ДРА. Алевтина Павловна последовала за ним. Эта война перевернула её жизнь с ног на голову. После перенесённого гепатита пошли осложнения, начались проблемы со здоровьем. Она стала стремительно набирать вес, и о самбо с парашютами пришлось забыть. В довершение всего её любимый, лейтенант Женя, погиб при выполнении боевого задания. Она очень тяжело пережила гибель своего Жени, так и не выйдя замуж, оставшись на всю жизнь «соломенной вдовой».

В общей сложности прослужив в спецназе уже более двадцати лет, Алевтина Павловна знала про службу спецназа столько, что могла заткнуть за пояс любого «спеца»[1]. Она могла не только диагноз медицинский поставить не хуже любого доктора, но и при случае крепко съездить по роже зарвавшемуся хаму. Всю свою нерастраченную любовь она отдавала молодым девчатам, что служили в медсанчасти. Поэтому все медсестры бригады находились под её материнской опекой, и не приведи господь кому-то обидеть незаслуженно «ёе девочку», в Алевтине Павловне просыпалась тигрица, которая защищает своего ребёнка. Все помнят случай, когда она, находясь в командировке, уложила одним ударом стодевяностосантиметрового бугая – офицера из пехоты, после того как тот, будучи пьяным, сильно оскорбил одну из медсестер. Так что Алевтина Павловна была в бригаде в почёте и уважении у всего личного состава от солдата до командира.

А вот Андрея Минина она почему-то любила особенной, материнской любовью, как родного сына. И поэтому, когда он появился в коридоре санчасти, Алевтина Павловна сразу поспешила к нему, причитая на ходу.

– Да ты мой золотой мальчик, – сказала она, обнимая Андрея, – как же так получилось-то с тобой, ты же лучший у нас командир группы и не уберёгся.

– Мина, Алевтина Павловна, она же дура самая опасная, никогда не угадаешь, где рванёт, – ответил Андрей, осторожно обнимая её, боясь задеть рану, – солдат, главное, сберёг.

– Да, солнышко, ты прав, солдатики важнее, они же совсем ещё молоденькие и глупенькие. А как рана, – участливо продолжала она, глядя на него с нежностью, – зажила?

– Нет, Алевтина Павловна, не зажила. Собственно, поэтому и пришёл. Перевязку бы сделать. А то чувствую, кровит рана.

– А чего из госпиталя убежал так рано? Наверное, набедокурил опять?

– Нет. Просто надоело валяться. Из-за одной перевязки в день лежать нет смысла, а это и у нас можно делать. Да и по вам всем соскучился, – сказал Андрей и чмокнул её в щеку.

– Ой льстец. Врёшь, но всё равно приятно, – ответила зардевшаяся Алевтина Павловна, – ну иди, иди, Иваныч пускай посмотрит, он у нас в этом деле профессор.

– Это точно, Алевтина Павловна, Иваныч спец каких ещё поискать надо.

И, освободившись от объятий Алевтины Павловны, Андрей вошёл в кабинет, на двери которого висела табличка «Начальник медицинской части в/ч № … подполковник Ковальчук С.И.».

В небольшом, но уютном кабинете за столом сидел человек в белом халате и что-то быстро писал. Тёмный ёжик его волос уже тронула ранняя седина, кустистые брови были сведены к переносице, крупные черты лица были напряжены, губы сжались в тонкую полоску.

«Что-то Иваныч важное, наверно, пишет», – подумал Андрей, продолжая рассматривать его.

Широкий разворот плеч, мускулистые руки хирурга, сильные кисти, в которых была почти незаметна ручка, проворно бегающая по бумаге. Под белым халатом, одетым на голое тело, угадывался мощный торс. Чувствовалась уверенная сила во всем облике начмеда.

«Да, Иваныч мужик, – восторгался Андрей, – его рукопожатие вообще может кисть сплющить».

– Проходи, присаживайся, – сказал подполковник, не поднимая головы, – сейчас допишу, и займёмся тобой.

Андрей молча сел на стул. Начмед дописал предложение, поставил точку и, бросив ручку, поднял голову;

– О! Минин! Привет!!! – радостно воскликнул он. – Ты каким ветром? – и вставая со стула, протянул ему руку.

– Попутным, товарищ подполковник, – ответил Андрей, отвечая на рукопожатие.

– Слышал, зацепило тебя серьёзно.

– Да как серьёзно, терпимо. Только вот не заживает зараза уже почти месяц.

– А что из госпиталя ушёл? Лечился бы там.

– Да там, товарищ подполковник, только мазью Вишневского мажут и всё, а она мало помогает. И чистили, и уколы кололи, да всё как-то без толку. Вот я и подумал, лучше к Вам. Вы своими травами да мазями быстрей на ноги поставите.

– Ой ли! Так уж быстрее! – довольно произнёс начмед.

– Конечно быстрее. Про Ваши травы и мази во всём округе знают. Даже в госпитале сказали: «Езжай к своему Ковальчуку, он тебя сам вылечит».

– Так вот и сказали? Ну-ну, – проворчал польщённый начмед, – давай в перевязочную, посмотрим тебя.

Затем поднял трубку одного из трёх телефонов, стоящих на столе, произнёс, дождавшись ответа:

– Лукошкину в перевязочную.

Андрей прошёл в перевязочную. Зная строгие порядки начмеда, он разулся, оставив ботинки у порога, и только потом вошёл в комнату. В комнате для перевязок все сияло стерильной чистотой, стеклянные шкафы с медикаментами, операционный стол, биксы[2] с перевязочным материалом и даже пара находившихся здесь стульев, казалось, блистали аккуратностью. Расстегнув и сняв камуфлированный китель, он посмотрел себе на грудь. На тельняшке, немного ниже повязки, алело кровавое пятнышко.

«Вот блин горелый, всё-таки испачкал тельник, – раздосадованно подумал Минин, – а кровь почти не отстирается».

Тем временем за спиной открылась-закрылась дверь и девичий голос произнёс:

– Добрый день.

– Добрый, – буркнул, не оборачиваясь, раздосадованный Андрей, занятый изучением пятна.

За спиной открылся стеклянный шкаф, загремели инструменты, заклацали замки биксов. Не оборачиваясь и не обращая внимания на звуки, наполняющие комнату, он стянул через голову тельняшку. Ещё раз придирчиво осмотрел пятно. Затем, повесив тельняшку на вешалку, обернулся.

Стоя к нему спиной, девушка в белом халате, в аккуратной белой шапочке деловито раскладывала на металлическом столике всё необходимое для перевязки. Халат, подогнанный по фигуре, очень выгодно подчёркивал стройность её талии. Красивые, загорелые, длинные ноги до коленей были прикрыты подолом. Чем больше Андрей смотрел на неё, тем сильнее у него перехватывало дыхание. От её фигуры веяло чем-то родным и до боли знакомым. Ему казалось, что он знает эти очертания давно, эти волнистые изгибы её тела, эти руки, эту нежную шею и этот упругий, с медным отливом завиток каштановых волос, что непослушно выбился из-под шапочки. И в то же время твёрдо понимал, что прежде он никогда не встречал этой девушки. На него вдруг нахлынуло неистребимое желание подойти к ней, обнять со спины за талию и, нежно поцеловав в шею, спросить: «Как дела, моя хорошая?»

Сердце застучало быстрее, участилось дыхание, его тело стала охватывать неведомая до сих пор истома. Он, конечно, понимал, что неприлично так сверлить взглядом незнакомую девушку, но никак не мог отвести от неё свой взгляд, он как бы напитывал этим образом глаза, стараясь запомнить все чёрточки такого неожиданно милого и родного тела.

Девушка, почувствовав на себе этот упорный взгляд, на секунду замерла, затем обернулась и с улыбкой сказала:

– Товарищ старший лейтенант, вы так дырку во мне прожжёте своим взглядом.

Андрей, смущенно краснея, опустил взгляд к полу и, кашлянув в кулак, попытался ответить, но не смог. Спазм перехватил горло, и из него вырвался только сип. Скрывая своё смущение, он натужено закашлял и, отдышавшись, хрипло пробормотал:

– Извините, так получилось.

– А-а-а, понимаю, – довольно произнесла девушка и неожиданно добавила: – Меня зовут Дарья.

– А меня Андрей.

– Я знаю, – ответила она, – вы гвардии старший лейтенант спецназа ГРУ Минин Андрей Александрович, лучший из командиров групп части.

Андрей поднял глаза от пола и пристально посмотрел на неё. Но солнце, бьющее в окно, отсвечивало своими лучами и не давало разглядеть Дарью. Он видел только очертания лица и ослепительно-очаровательную белозубую улыбку.

– И интересно, откуда у Вас такая подробная информация про мою скромную персону, – заинтересованно спросил он.

– Военная тайна, – ответила она и попросила: – Сядьте, пожалуйста, на стул, я вам повязку сниму.

Андрей послушно сел, но больше не решался рассматривать Дарью, которая вновь повернулась спиной к нему. Он был огорошен своим неожиданным состоянием и никак не мог понять, что же происходит с ним на самом деле. Таких неожиданно теплых и приятных чувств он до этого момента никогда не испытывал.

Теперь Дарья находилась от него на расстоянии метра. На него вновь неистребимо наваливалось желание обнять её. Безотчетно повинуясь своим чувствам, он уже хотел сделать это, как до его обоняния донёсся неожиданно тонкий аромат, который пробился сквозь стойкое амбре лекарств, висевшее в комнате. Андрей потянул носом этот чудный запах, пытаясь разобраться в его природе. А запах, проникая в его сознание, вызвал удивительную дрожь, которая, начавшись с затылка, захватывала в своей стремительной атаке всё тело, терзая его упоительными покалываниями.

«Так ведь это от неё такой дух идёт, – подумал он, прикрывая глаза, втягивая в себя вновь и вновь идущий от неё аромат, – какой же он милый и родной».

Дарья повернулась к Андрею и произнесла:

– Давайте, старший лейтенант, снимем вашу повязку, – в правой руке у неё блестели хирургические ножницы с изогнутыми лезвиями.

Теперь он получил возможность рассмотреть её лицо полностью.

На высокий округлый лоб до пушистых бровей вразлёт была надвинута медицинская шапочка. Большие карие с поволокой глаза, опушённые густыми ресницами, смотрели на него с любопытством и тревогой одновременно. Идеально правильный женский носик над чувственными чуть припухлыми губами и округлый изящный подбородок дополняли, как ему показалось, неземной девичий облик. И когда их взгляды встретились, Андрею вдруг показалось, что он провалился в эти прекрасные глаза, ухнув с обрыва в кофейно-молочный омут, стремительно летя по спирали вниз, замерев на полувздохе, как это бывает при парашютном прыжке.

«Это добрая фея спустилась ко мне с небес, – почему-то подумалось ему, – неземная фея!»

Тем временем Дарья нагнулась к нему, нижним изогнутым и округлым на конце лезвием хирургических ножниц подцепив край повязки, начала проталкивать его дальше, стараясь охватить им всю ширину бинта, чтобы разрезать его одним движением. Холодная сталь ножниц ожгла на миг разгорячённую кожу. Андрей инстинктивно вздрогнул.

– Что? Сделала больно? – тревожно воскликнула Дарья, заглядывая с ужасом к нему в глаза.

– Нет. Ножницы холодные. Я от неожиданности. Извини, – ответил Андрей срывающимся на полушёпот голосом. – Продолжай.

– А я подумала, что рану нечаянно зацепила, – облегчённо вздохнула Дарья, – больше не дергайтесь так, товарищ старший лейтенант, а то пораню ненароком, – уже строже добавила она.

– Не буду. Извини – ответил он прикрывая глаза.

Дарья нажала на кольца ножниц, и в наступившей тишине послышался треск разрезаемой марли.

Андрей приоткрыл глаза, и его взгляд остановился на распахнутом вороте халата, через пройму которого он увидел её прелестные груди, которые мирно покоились в чашечках кружевного бюстгальтера. Неистребимый жар желания рванул от живота к голове, мгновенно взбудоражив кровь.

«Бог мой. Родная, как я хочу обнять тебя», – безумно застучало в его голове.

Он оторвал руки от стула, на котором сидел, поднимая их для объятий, теряя остатки разума.

– Ну, где там наш раненый, – неожиданно громогласно прозвучал голос начмеда, который незаметно для Андрея вошёл в перевязочную.

Слова Иваныча подействовали на Минина как ушат холодной воды, отрезвляя и возвращая к действительности. Он сконфуженно опустил руки. А Ковальчук тем временем продолжал:

– Даша. А что это у нас старлей такой красный сидит? Ты его что, пытаешь тут?

– Не знаю, Сергей Иванович, он что-то вздрагивает постоянно. Жалуется, что ножницы холодные, – ответила Дарья с легкой иронией в голосе.

– Нет, Даша. Это он на тебя, наверно, так реагирует. Может, влюбился с первого взгляда, – продолжал ёрничать Ковальчук.

– Да нет, – отвечала в том же духе ему Дарья, – он не может, он же «Железный солдат».

Андрей не выдержал.

– И ничего я не влюбился. Просто жарко сегодня. Вот и всё, – промямлил он и, понимая, что сморозил глупость, стушевался ещё больше, краснея до неприличия.

– Ну ладно, ладно, хватит, – примирительно сказал Ковальчук. – Лукошкина, показывай, что там у него.

«Луко-о-ошкина, – мысленно нараспев повторил Андрей, – какая созвучная имени и вкусно звучащая фамилия. Лукошкина Дарья».

Между тем Дарья, разрезав повязку до конца, осторожно сняла её, обнажая багровый, сочащийся сукровицей, рваный двадцатисантиметровый след от осколка. Сняла и, посмотрев на рану, неожиданно коротко всхлипнула. Поражённый такой неожиданной реакцией Андрей посмотрел на неё. В уголках её глаз дрожали слёзы, уже готовые сорваться вниз, а взгляд выражал столько боли, жалости и сожаления, что у него похолодело в душе.

«Что это она так бурно реагирует на мою «царапину». Опыта нет или как…» – подумал он.

Но домыслить ему не дал голос начмеда.

– Да-а-а, Минин. Постарались «духи»[3] на славу. Распахали так распахали. На всю жизнь метку оставили. Первый шрам-то со временем почти исчезнет, а этот останется, – участливо протянул Ковальчук.

– Да ладно вам, товарищ подполковник. Одним больше, одним меньше, я ещё лет пять послужу, так как зебра полосатым стану.

– Сплюнь, Минин, сплюнь, – суеверно махнул рукой Ковальчук, – пусть он будет последним. Так ведь, Лукошкина.

– Так, – слёзно ответила Дарья и, отвернувшись, стала перекладывать с места на место инструменты, хотя в этом никакой необходимости не было.

Ковальчук вопросительно дёрнул бровями вверх, глянул на Дарью, потом на Андрея и удивлённо пожал плечами, дескать, ничего не понимаю.

Затем он заставил его лечь на кушетку и, протерев руки спиртом, начал колдовать над его раной. Дарья хлопотала рядом, подавая ему необходимые материалы и инструменты.

Андрей лежал, закрыв глаза, лишь иногда кривя лицо, когда врач, прочищая ему рану, делал больно. Он думал о Дарье, думал о себе, стараясь разобраться в новой природе своих ощущений. Всё, что произошло с ним за последние пять минут, не вписывалось в рамки его бытия. Можно даже было сказать, что он был слегка напуган тем каскадом чувств, что внезапно обрушились на него.

– Так, – раздался над ним голос начмеда, – рану мы твою почистили, теперь надо мазь наложить, чтобы всю гадость из раны вытягивала. Как специально для тебя изготовил по новому рецепту вот только вчера, так что дня два-три, и пойдёшь на поправку, а через недельку и вовсе снимешь повязку.

– Спасибо вам, Сергей Иванович, – ответил, не открывая глаз, Андрей, – что бы мы без вас делали.

Слышно было, как загремели склянки. Неожиданно на лоб Андрея легла нежная девичья рука. Он отрыл глаза. Над ним склонилась Дарья, она смотрела на него с любовью и добрым участием.

– Так как себя чувствуешь, Андрюша? Очень больно? – мягко спросила она.

Андрей, улыбнувшись, ответил.

– Что ты, Дашенька. Совсем нет. Это как комар кусает. Не больно, но неприятно.

– Вот и хорошо, – улыбнувшись в ответ, произнесла Дарья и провела рукой по его щеке.

И когда рука скользила по его щеке, он, не удержавшись, быстро повернув голову, поцеловал её в ладошку. Она резко отдернула свою руку. Но чувствовалось, что в этом жесте не было неприязни или брезгливости, просто сработал эффект неожиданности и стыдливости. Что она и подтвердила красноречивым взглядом, брошенным в сторону начмеда, который, стоя к ним спиной, размешивал стеклянной лопаткой в медицинской ступке мазь. Потом, сделав дурашливо-испуганное лицо, погрозила ему пальчиком.

Андрей лежал, глядя на Дарью, и улыбался во все свои тридцать два зуба. Ему было необычайно хорошо. Он смотрел на её милое лицо, и ему казалось, что мир вокруг пропал. Только он и она. Теперь, глядя на эту девушку, появившуюся в его мире так внезапно, он четко и осознанно почувствовал, что к нему быстрым шагом приближалась она, Любовь. Именно Любовь, с большой буквы Л, которая приходит к человеку единожды во всём своём великолепии и остаётся с ним до конца. Любовь, когда ты всеми клеточками своего тела и своего сознания ощущаешь, что эта женщина истинная твоя половинка.

Наконец Ковальчук закончил колдовать над мазью и подошёл к Андрею. Осторожно наложив мазь на рану, он прикрыл её стерильной салфеткой. Затем, не обращаясь за помощью к медсестре, сам крепко перебинтовал ему грудь.

– Ну, пока всё. Значит так, повязку два дня не снимать, не мочить. И потом на перевязку. Первое время будет дёргать рану, но потом пройдёт. Если что не так, сразу ко мне. А пока… гуляй.

Начмед хлопнул его по плечу и направился к умывальнику мыть руки. Дарья, сделав сосредоточенный вид, наводила порядок на столе после перевязки и как будто бы совсем не обращала внимания на Андрея. Задетый за живое таким, как ему показалось, неожиданным невниманием к себе, Минин встал, оделся. Затем сказал, обращаясь к стоящему к нему спиной Ковальчуку:

– Спасибо, товарищ гвардии подполковник.

– Пожалуйста, – донеслось ему в ответ.

– И Вам спасибо, товарищ медсестра, извините, не знаю Вашего звания.

– Ефрейтор, – отозвалась Дарья.

– Спасибо и Вам, товарищ гвардии ефрейтор, – со значением повторил Андрей.

– Пожалуйста, товарищ гвардии старший лейтенант, – весело откликнулась девушка, поворачиваясь к нему, и, дурачась, приложила растопыренную пятерню к шапочке, – ежели что… обращайтесь. Всегда рады помочь!

Андрей пристально посмотрел ей в глаза, и сердце его затрепетало от радости. В её глазах читался явный призыв к продолжению знакомства и обоюдной радости от произошедшей встречи. Он, слегка смутившись, козырнул в ответ и вышел из комнаты.

2

Минин шёл по дороге, не замечая происходящего вокруг. В его душе бушевал шторм из чувств и страстей. Дело в том, что Андрей полтора года назад пережил личную трагедию, развод. Он очень сильно любил тогда свою бывшую жену Татьяну и не замечал, а скорее всего не хотел замечать, что творилось вокруг. Когда он возвращался домой из своих служебно-боевых командировок, то всегда находились «доброжелатели», которые рассказывали или намекали ему о неверности его жены. И о том, что в его отсутствие жена строгостью нравов не отличалась, что её часто видели нетрезвой и в сомнительных компаниях. Но Андрей был ослеплён своей любовью и один раз даже ударил одного из таких «доброжелателей». Он не верил никому. Он слишком сильно, как ему казалось, любил свою жену. И так продолжалось до тех пор, пока в один из обычных дней к нему на службу не приехала жена одного из прапорщиков, служившего с ним в одной части. Вызвав его на КПП, она, плача, рассказала об интимной связи своего мужа с его женой и о том, что в данный момент они вместе находятся в его квартире. Почему-то ему поверилось сразу. Безумная злоба охватила его, ему захотелось крушить, ломать всё вокруг, и он, не удержавшись, кулаком с размаху пробил дыру в деревянной двери КПП, вымещая на ней свою слепую ярость. Затем, поймав такси, помчался домой.

Поднявшись на свой этаж, Минин хотел с ходу высадить ногой дверь и, ворвавшись в квартиру, убить обоих, но удержался. Скорее всего, его удержала мысль о том, он так не хотел этому верить, что это всё неправда и что жена ему верна и ждёт его, приготовив ужин. Андрей осторожно открыл дверь и прошёл в квартиру. Сердце оборвалось, проваливаясь в бездну. Квартиру наполняли стенания и восторженные восклицания вошедших в блудливый азарт любовников. Он осторожно прошёл к полуоткрытой двери их супружеской спальни, где его взору представилась следующая картина. Жена Татьяна, обнаженная, безудержно скакала верхом на голом, распластавшемся под ней прапорщике, начальнике автомобильного склада части, полурусском, полуузбеке. Андрей даже толком не знал, как его зовут. Прапорщик, стеная от удовольствия, закрыв глаза, лапал её своими руками то за попу, то за грудь. Татьяна же, привычно запрокинув руки за голову (это была её любимая поза), ослепленная своим грехом безумно выкрикивала слова и фразы, которые говорила всегда Андрею в час любви и которые, как он считал, предназначены были только для него. В груди Минина вспыхнул всепожирающий огонь. Нет, он не кинулся их убивать, любовники, занятые собой, даже не заметили его присутствия, он просто стоял и смотрел, а огонь в его груди разгорался всё больше. В этом огне сгорала та безумная любовь, которую он испытывал к своей жене, сгорала его совесть, которая не позволяла ему изменять своей супруге, горело счастье, радость и всё то, что связывало, как ему казалось, нерушимо с этой женщиной. Горело всё и покрывало толстым слоем пепла его сердце, вмиг огрубевшее и почерствевшее. Ушла злоба, ушла ярость, остался только холодный рассудок и чувство брезгливости.

Он просто достал сигарету, прикурил и, неспешно затягиваясь, продолжал наблюдать за любовниками. Сигарета быстро догорела. Андрей, с сожалением посмотрев на окурок, бросил его коротким щелчком в сторону неугомонных любовников. Окурок, описав плавную дугу, приземлился точно на грудь прапору, выбив из себя сноп искр, опаляя разгорячённых любовников. Татьяна, взвизгнув, соскочила на пол, суматошно стряхивая с себя горячий пепел. Следом, грязно ругаясь, вскочил и прапорщик. Андрей сделал шаг, входя в комнату.

– Привет. Не обожглись? – спросил он бесцветным голосом.

Татьяна повернулась, её глаза расширились от ужаса.

– Не-е-ет!!! – истерично закричала она, пятясь от Андрея спиной.

Прапорщик, повернувшись на её крик, изумленно уставился на неожиданно появившегося в комнате мужа Татьяны. Андрей сделал навстречу ему мягкий полушаг, левой ногой вперёд, занося её немного в сторону и перенося на неё центр тяжести своего тела, со всей силы впечатал кулак правой руки точно в нос прапора. Громко хрустнуло, прапорщик, теряя сознание, полетел спиной вперёд, врезаясь в прикроватный столик, ломая его тяжестью своего тела, сбивая на пол вазу с фруктами, два бокала с вином, початую бутылку вина.

««Ок Мусаллас», её любимое вино», – отметил про себя Андрей.

Он повернулся к Татьяне, подошёл к ней вплотную и стал пристально вглядываться ей в глаза, словно пытаясь отыскать ответ на свой вопрос.

– За что? За что ты меня так?!

Но в её глазах не читалось ни раскаяния, ни сожаления. Наоборот, первичный испуг сменился на лютую злобу и брезгливое отвращение.

– Это ты виноват, – заорала она. – Ты!!! Со своими вечными командировками и нищенской зарплатой! Мне надоело ждать дома, ходить по госпиталям, таская тебе жратву!!! Я молодая и хочу жить красиво, а не быть женой занюханного лейтенанта!!! Я не люблю тебя! Я тебя ненавижу!!!

У Андрея кроваво полыхнуло в глазах.

– Сука, – только и смог он выдавить из себя и, не удержавшись, наотмашь влепил ей пощечину.

Крик прервался, её голова мотнулась в сторону, как у тряпичной куклы, и она с размаху рухнула на пол. Не глядя на неё, Андрей подошёл к неподвижно лежащему прапорщику. Его лицо с безобразно распухшим носом было залито кровью. Прапор открыл глаза и безумно шарил ими вокруг, пытаясь осмыслить произошедшее. Недолго думая Андрей схватил его за руку и как куль с мукой бесцеремонно потащил по полу на выход. Вытащив его в подъезд, не останавливаясь, стащил его по ступенькам лестницы, выволакивая на улицу. Остановившись на мгновение, осмотрев улицу, он потащил свою ношу к центру двора, на детскую площадку, благо она в это время пустовала… Там взгромоздил тушу прапорщика на карусель и запустил её по кругу. Время было обеденное. В окнах стали появляться любопытные лица, прохожие замедляли шаг или вовсе останавливались, глядя с изумлением на голого мужика, кружащегося на карусели.

Андрей покончив с прапорщиком, вернулся в дом. Татьяна сидела на полу, тихо скуля как подбитая собачонка, размазывая по щекам кровь, что струилась из разбитого носа. На мгновение ему стало её жалко. Чувство вины царапнуло душу. Он прежде никогда не поднимал руку на женщин и не думал, что такое с ним может случиться. Андрей достал из шкафа полотенце, сходил на кухню, намочил его, затем вернулся в спальню, подобрал с пола её халат и всё это кинул Татьяне.

– Утрись и прикрой свой срам.

– Что, возбуждаю? – с вызовом спросила она.

– Нет. Противно!

Татьяна покорно встала, надела халат и, вытерев лицо, села на кровать, прижимая мокрое полотенце к носу. Андрей тем временем достал парашютную сумку и начал складывать в неё свои вещи. Делал он это подчеркнуто небрежно, но сосредоточенно, аккуратно складывая в сумку только свои носильные вещи. Татьяна молча наблюдала. Упаковав вещи, он ещё раз оглядел комнату, затем прошёл в ванную комнату. В целлофановый пакет сложил свою зубную щетку, бритвенные принадлежности, мочалку и также поместил всё это в сумку. После чего вырвал из тетрадки чистый лист, сел за стол и написал в загс заявление о разводе. Потом, не глядя в сторону уже бывшей для него жены, произнёс:

– Подпиши.

Она молча подошла и так же молча без комментариев поставила свою подпись. Затем так же молча вернулась и села на кровать.

– Ну, вот и всё, – ни к кому не обращаясь произнёс Андрей. Он ещё раз осмотрел комнату, и тут его взгляд остановился на вещах прапорщика, что мирно лежали на стуле. Подойдя к ним, он взял в руки его тельняшку и рванул за лямки в разные стороны, раздирая на две части. Затем оторвал рукава от куртки, разорвал материю на спине по шву, потом принялся за штаны, наступив на одну штанину, вторую потянул на себя, порвав их на две части. Трусы в руки брать побрезговал, просто вытер о них подошвы ботинок и, поддев носком, швырнул их на кровать. Затем все разодранные вещи прапорщика собрал в один ком и, подойдя к открытому окну, выбросил всё на улицу.

– Вот теперь всё, – и обращаясь к бывшей жене, добавил: – Прощай.

Он подхватил сумку в одну руку, в другую взял парадную форму, висящую на плечиках, и направился к выходу. Уже спускаясь по ступенькам, не удержавшись, бросил последний взгляд на свою уже бывшую квартиру. В открытых дверях стояла жена и, глядя ему в спину, молча плакала. Что-то похожее на жалость проснулось у него в сердце, но он, отгоняя этот сиюминутный приступ, только быстрее пошёл вниз по лестнице.

Сбегая по последнему лестничному проёму, в полутьме подъезда он чуть не врезался на последних ступеньках в прапорщика, который, придя в себя, поспешил укрыться внутри дома от любопытных людских глаз. Увидев быстро идущего Минина, он шарахнулся в угол, стараясь как можно глубже забиться туда. Утихшая ярость вновь проснулась в Андрее, ему захотелось размозжить его голову о ступени. Но так как руки у него были заняты вещами, он отвесил ему сильного пенделя, сбивая с ног. Прапор упал, съёжился и, воя от боли, начал молить о пощаде. Он был так жалок, что пропало всякое желание его бить. Андрей нагнулся и сказал:

– Значит так, урод. Я тебя бить не буду, но при одном условии. Ты завтра же подашь рапорт о переводе в другую часть, и не дай бог ты этого не сделаешь или кому-то проговоришься о том, что здесь было, тебе не жить. Сегодняшний день тебе покажется раем. Ты понял меня?

– Да, да, понял, – захлебываясь кровавыми соплями, торопливо отвечал прапорщик, – я всё сделаю, только не бей.

Андрей выпрямился и, отхаркнувшись, плюнул ему в лицо. Выйдя на улицу, он поймал такси и вернулся в часть. Вечером он уже поселился в общежитии для офицеров, которое находилось в противоположном от его квартиры краю города. Там он закрылся в своей комнатке и впервые в жизни ушёл в запой. Но больше чем на три дня его не хватило, ещё день он приходил в себя и вновь вышел на службу.

Да, внешне к службе вернулся всё тот же гвардии старший лейтенант Минин Андрей, но внутри он стал совсем другим. Ему казалось, что душа его обуглилась, а сердце покрылось броней недоверия ко всем женщинам мира. Теперь женщин он рассматривал только с физиологической стороны, не веря их словам любви и нежности. Ему казалось, что он никогда и никого не сможет, да и не захочет полюбить, а женщины лживы и не способны на верную любовь. В его последующей холостой жизни женщины появлялись и пропадали стремительно, он даже не запоминал их имен.

Когда спишь с женщинами направо и налево, они сливаются в одну. Просто она становится усреднённым образом, меняется имя, кожа, лицо, рост и голос. Длина волос, объём груди, степень эпиляции интимных мест и цвет белья. Вырабатывается определенный стиль общения, с применением шаблонных, заученных фраз.

Делаются одни и те же штучки, совершаются одинаковые движения в установленном порядке. Частые перемены сексуальных партнёрш приводят к повторяемости, равнодушию и цинизму.

Вот поэтому и шёл сейчас гвардии старший лейтенант Минин из санчасти, не замечая происходящего вокруг. В его душе бушевал шторм из чувств и страстей. Он так привык к своей одинокой жизни и смирился с тем, что ему больше не дано любить, что просто-напросто испугался того чувства, которое стремительно рождалось у него в сердце. Он боялся обмануться, довериться ещё раз кому-то, поверить в чью-то любовь и полюбить в конце концов самому, понимая, что он не переживёт ещё одного предательства, ещё одной измены. Но где-то внутри себя Андрей почему-то осознавал, что в отношениях с Дарьей такого случиться не может, и робкий лучик надежды, высокого светлого чувства начал потихоньку пробиваться сквозь пепел его остывшего сердца.

3

Андрей сидел в ротной канцелярии, бездумно смотря на чистый лист раскрытой тетради. Он помнил, что хотел что-то написать, а вот что именно, не знал. В канцелярию вошёл ротный:

– Не понял. Саныч, ты пришёл, а почему меня не нашёл? Я тут тебя с собаками по всей части ищу, а ты в канцелярии затихарился.

– Виноват, товарищ гвардии капитан, задумался, – ответил вставая Андрей, не глядя в глаза командиру.

– Смотрите, они задумались, – иронично протянул капитан, – что ты мне как первогодок отговорки придумываешь.

– Я же сказал, виноват, – уже резче ответил Андрей.

Ротный недоуменно посмотрел на Минина:

– Ты что рычишь, Лёха? Что-то случилось?

Минин громко и горестно выдохнул:

– Случилось, Сергеич, случилось, – и сел за стол.

Командир сел напротив:

– Так говори, не тяни. Что произошло?

– Понимаешь, Сергеич, я пошел в санчасть… а там она.

– Кто она-то? Новенькая, что ли? И как она, классная?

– Да иди ты, командир, с глупостями… – и Андрей возмущённо умолк.

– Так, так, подожди, – проговорил капитан озадаченно, – ты уж не влюбился ли с первого взгляда?

– Да не знаю я, Виктор, – взволнованно начал говорить Андрей, – понимаешь, я её видел впервые сегодня. А у меня такое чувство, что я знаю её всю свою жизнь. Смотрю на неё и понимаю, что она до боли в сердце знакома. Я знаю её тело, голос, волосы, глаза. Ах, какие у неё глаза! Я впервые в жизни утонул в глазах женщины. Представляешь, как в омут провалился. А когда она до меня дотронулась, знаешь, как будто кто-то очень родной прикоснулся. А запах, я как волчара почуял свою волчицу среди многих. Мне кажется, что я её в огромной толпе народа найду по этому запаху. Мне хочется повторять её имя и фамилию постоянно. Лукошкина Дарья. Такое великолепное созвучие, ласкающее слух. Витя, я петь готов и стихи сочинять. Понимаешь, я чувствую всеми клеточками своего тела, что она родная, что я ей тоже небезразличен. Она такая, такая, что я не знаю… – и он, смешавшись, умолк. Торопливо полез в нагрудный карман, достал сигарету, но никак не мог прикурить, потому что дрожащие пальцы не могли справиться со спичками. Они ломались, рассыпаясь у него в руках, и совсем не хотели загораться. Щёлкнула зажигалка, и к сигарете Андрей приблизился её огонек. Это его друг и командир, видя его беспомощность, пришёл на выручку.

Судорожно затянувшись, Минин подошёл к открытому окну и шумно выдохнул, выпуская дым на улицу. В комнате повисла пауза.

– А что не так? Тебя что-то гнетёт? – спросил Виктор, внимательно глядя на Андрей. – Говори, уж тебя-то я знаю как облупленного.

Андрей сделал несколько быстрых и глубоких затяжек.

– Понимаешь… Я боюсь. Честно говорю, боюсь после Татьяны доверять свои чувства девушкам. Боюсь лжи и обмана. Ещё одной измены любимой женщины я не переживу.

– Дело, конечно, твоё, Андрей, – произнёс командир. И после небольшой паузы продолжил: – А что если вы родные души? Что если вы всю жизнь искали именно друг друга? Соприкоснувшись на мгновение с ней, ты вдруг понял, какой может быть земная, настоящая любовь. И что теперь, из-за твоих страхов вы расстанетесь и никогда больше не будете вместе? И тебе до конца дней придётся искать ту, которую нашёл однажды, но испугался и не смог полюбить?

Минин, поражённый таким неожиданным монологом своего друга, удивлённо вскинул взгляд на него. Но ротный был серьёзен. Он продолжил.

– И знаешь, я рад за тебя. Рад, что у тебя внутри зарождается чувство. Какое оно, я не знаю, что будет дальше, время покажет. Но я никогда не видел тебя таким. Я очень хочу, чтобы у тебя всё получилось, ты достоин самого большого счастья, потому что хороший человек, прекрасный друг и отличный товарищ.

– Спасибо тебе, Сергеич! А я никогда не знал, что ты так умеешь говорить. Спасибо!

– Так, ну ладно, Саныч, хватит нюни разводить. Что сказано, то сказано, – ответил слегка покрасневший командир, – теперь о службе. Ты сможешь сегодня дежурным по батальону заступить? Комбат Иванова из первой роты отправил старшим машины, а вернётся он только к полуночи. Остальные офицеры заняты, так что кроме тебя некому.

– Без проблем, командир. Надо так надо, – ответил уже бодрым голосом Андрей.

– Вот и славно. Знал, что на тебя можно положиться. Ладно, я в штаб, в секретную часть, а ты можешь до развода покемарить в канцелярии. Всё равно я сюда только к вечеру вернусь, рота вся в наряде, а в расположении только дневальные.

– Хорошо, я так и сделаю.

Ротный ушёл. Выйдя в коридор, Минин наказал дневальному по роте разбудить его в 16.30. Затем вернулся в канцелярию, закрыл дверь на ключ. Неспешно снял куртку, разулся и лёг на стоявший в углу комнаты старенький видавший виды диванчик. Он прикрыл глаза, и сразу перед ним появилась Дарья.

Она, задорно смеясь, шла по полю, усыпанному ярко-алыми маками. Андрей пытался её догнать изо всех сил, но никак не мог. А она шла и шла, постоянно оглядываясь на бегущего следом Андрея. И смотря на его неуклюжие потуги догнать её, только веселее смеялась. Тут небо затянулось тучами, послышались раскаты грома. А Дарья уходила всё дальше и дальше, и её голос доносился уже издалека.

– Ну что же вы такой неловкий?! Вы меня так никогда не догоните, товарищ гвардии старший лейтенант!

И вот Андрей потерял её уже из виду, а гром всё сильнее и сильнее, и только эхо разносит по округе её голос…

– Товарищ гвардии старший лейтенант! Товарищ гвардии старший лейтенант!!!

Андрей очнулся. В дверь громко барабанили.

– Товарищ гвардии старший лейтенант! Вы сказали разбудить вас в 16.30. Время!

– Да, я понял! Спасибо, дневальный! – крикнул он в ответ и резко сел.

«И приснится же такое, – подумал он, – и главное в цвете и так реально. Давненько я цветных снов не видел».

Затем Минин быстро оделся и вышел из канцелярии, до развода по караулам оставалось 10 минут.

Жизнь закрутилась в привычном ритме. Развод по караулам, приём дежурства, прибытие роты из наряда, ужин, ночная поверка и т. д. и т. п. Армейская жизнь всегда подчинена строгому распорядку дня, и главная задача дежурного по батальону, чтобы военнослужащие его придерживались. И только часам к одиннадцати ночи, обойдя все спальные помещения батальона, убедившись, что все солдаты спят, он смог доложить об окончании рабочего дня дежурному по части и наконец-то остаться наедине со своими мыслями.

Но только он настроился на мажорный лад, как услышал скрип открывающейся двери и приглушённый голос дневального, стоящего на тумбочке.

– Дежурный по роте, на выход.

– Отставить, – произнёс вошедший.

– Отставить, – эхом отозвался дневальный.

– Где дежурный по батальону? – спросил вошедший.

– В канцелярии, товарищ гвардии старший лейтенант, – прозвучало в ответ.

Андрей слышал, как вошедший офицер подошёл к двери. Дверь распахнулась, и на пороге появился Иванов, тот самый офицер, вместо которого заступил в наряд Минин.

– О, Александрыч, привет! – радостно воскликнул Иванов, распахивая объятья.

– Привет, привет, Игорь, – улыбаясь в ответ, сказал Андрей, слегка обнимая его.

– Только осторожно, не помни меня, рана ещё не зажила, – тут же быстро добавил он, чувствуя, как сильно начинает его сжимать товарищ.

– Ой, извини, – отшатнувшись от него, произнес Иванов, – а я думал, всё заросло у тебя уже. Что, сильно зацепило?

– Не очень, но глубоко и никак не заживает уже второй месяц.

– А-а-а. Понятно. Ну ладно, потом как-нибудь за рюмкой чая расскажешь. Просто я устал очень, а через пять часов снова выезжать, нужно поспать немного. Я чего заходил-то, со мной бойцы были. Так вот один чего-то мучился с температурой всю обратную дорогу. Он в казарме спать лег. Ты проследи за ним, что да как. Дежурного по роте своего я предупредил, если что, он к тебе. Хорошо?

– Хорошо, Игорь. Иди, спи. Разберёмся.

– Спасибо. Если что, я сплю в канцелярии роты, – добавил Иванов и ушёл.

Андрей включил настольную лампу, затем подошёл к двери, щёлкнул выключателем, гася верхний свет. Но в комнате темнее не стало. Из распахнутого окна струился яркий лунный свет, заливая всё пространство ротной канцелярии. Слегка удивлённый таким неожиданным эффектом, Андрей погасил и настольную лампу, подошёл к окну. На небе, прямо напротив окна, сияла жёлтая, нереально большая луна. Миллионы ярких звёзд больших и малых рассыпались вокруг неё, мерцая красными, синими, зелёными огнями. Млечный путь своим белёсо – туманным трактом перечёркивал небо наискосок, дополняя величественную картину ночного неба, которое своей чёрно-синей чашей накрыло землю. У Андрея от восхищения замерло дыхание.

«Ух ты! Вот это да!!! Вот это зрелище!!! – мысленно воскликнул он и продолжил: – Как это завораживает!!!»

Он стоял и любовался небом.

«Когда это я вот так просто стоял и смотрел на небо? – неожиданно подумалось ему. – Просто смотрел на небо и любовался им, и видел в этом красоту, а не карту маршрута группы, и не ругался с ним за его яркий свет, который создаёт проблемы для маскировки, а просто купался в этом лунном свете? Наверное, давно… Может, в детстве… Нет, не вспомню. А интересно, Дарья смотрит когда-нибудь на небо? Надо при случае спросить».

Андрей стоял и восхищённо улыбался, разглядывая безбрежный космический океан. Ему было хорошо, легко и очень празднично на душе. Что-то очень хорошее происходило с ним. Это было как перерождение его сущности. Заканчивался один жизненный цикл и начинался другой. Это происходит со всеми людьми время от времени, в разное время, в разных формах. И чаще всего этому способствует любовь в её разнообразном жизненном проявлении. О приближении которой, собственно, пока только догадывался гвардии старший лейтенант спецназа ГРУ Минин.

Раздался стук, Андрей обернулся, дверь в канцелярию распахнулась, впуская яркий электрический свет, который вмиг разрушил очарование лунной ночи. В дверном проёме возник сержант с красной повязкой на левой руке, дежурный по первой роте.

– Разрешите, товарищ гвардии старший лейтенант! – произнёс он, прикладывая руку к пятнистой кепке.

– Да, сержант, входи. Что случилось? – ответил Минин, слегка прищуриваясь от яркого света.

– Да там рядовой Лепёхин, что с Ивановым ездил, блюет в туалете, весь зелёный какой-то и трясётся мелко так.

– Веселье пришло неожиданно, – съёрничал Андрей. – Вот что, сержант. Как он перестанет туалет пугать, пусть одевается. В санчасть со мной пройдёт. Иди. Я доложу дежурному по части и спущусь к вам.

Сержант, откозыряв, ушёл. Минин подошёл к дневальному по роте, возле которого на тумбочке стоял полевой телефон. Взяв трубку в руку, он крутанул рукоятку телефона, посылая вызов.

– Дежурный по части слушает, – хрипло раздалось в телефоне.

– Это дежурный по батальону гвардии старший лейтенант Минин. У меня в первой роте рядовой Лепёхин заболел, температура и блюёт. Я его в санчасть отведу.

– Принял, – послышалось в ответ, – только потом сразу прозвонишься, что там.

– Обязательно, – ответил Андрей и положил трубку.

Он спустился на первый этаж. У входа в помещение первой роты его ждал дежурный, рядом с ним стоял бледный солдат, который, если судить по внешнему виду, служил первый год.

– Ну, что с тобой случилось, боец? – обратился к Лепёхину Минин.

– Наверно, голову напекло, – слабым голосом ответил солдат.

– И где ты так умудрился? – продолжал Андрей.

– Да мы весь день на солнце работали.

– А кепочку мы, естественно, сняли? Жарко.

– Да, – понурился солдат.

– А сколько служишь? – уточнил Андрей.

– Четвёртый месяц, – услышал он ответ.

– И что, за четыре месяца не уяснил, что, когда жара, кепку снимать нельзя? Или не учили?

– Учили. Но я как-то забыл, – пробормотал солдат.

– Забы-ы-ыл, – протянул Андрей. – Сам-то откуда?

– Из Кемерово.

– Понятно. С холодных краёв. До санчасти дойдёшь? – получив утвердительный ответ, добавил: – Ладно. Пошли, – и, взглянув на сержанта, сказал: – Остаешься за старшего. Если что, сразу в санчасть звони. Я пока там буду.

Отперев дверь, Минин с солдатом вышли из здания. Дежурный по роте, задвинув щеколду на входной двери, поспешил в ленкомнату, где у него на столе были разложены фотографии, которые он вклеивал в разрисованный солдатским художником дембельский альбом. Служить ему оставалось всего три месяца.

4

Второй раз за сутки старший лейтенант шёл в санчасть. Случись подобное происшествие в другой день, Андрей бы не раздумывая отправил с заболевшим солдатом дежурного по роте. Но сегодня он пошёл сам. Ему очень хотелось ещё раз побывать там, где он познакомился с Дарьей. Конечно, он втайне надеялся, что может так случиться – и она будет сегодня дежурить, но упорно отгонял эту мечту, считая её нереальной. Просто прийти туда и мысленно ощутить её присутствие уже казалось большой радостью.

Они подошли к зданию санчасти. Над дверью висел плафон, который освещал крыльцо и саму дверь, в которой на уровне глаз был вмонтирован глазок. Минин нажал на кнопку звонка. Входная дверь по инструкции на ночь должна запираться. В центре дверного глазка вспыхнуло маленькое световое пятнышко.

«Свет включили в коридоре», – догадался Андрей.

Из-за двери раздался полусонный голос.

– Кто там?

– Гвардии старший лейтенант Минин. Привёл больного солдата.

– Покажитесь, товарищ старший лейтенант, я вас в глазок не вижу, – послышался уже взбодрившийся голос дневального по санчасти.

Андрей шагнул на центр крыльца, вставая аккуратно под фонарём.

– Теперь видно?

– Так точно. Сейчас дежурной медсестре доложу.

Было слышно, как дневальный, шаркая по полу тапочками, пошёл по коридору. Чуть слышно скрипнула дверь, и вновь стало тихо.

Спустя минуту шарканье в коридоре возобновилось вновь, дежурный шёл к двери. Лязгнул засов, и дверь отворилась, впуская пришедших внутрь.

Коридор санчасти освещался всего одной лампой, что горела около входа, и в конце коридора ещё мерцал голубоватый свет фонаря дежурного освещения.

– Товарищ старший лейтенант, вы проходите к дежурной медсестре. Вон видите, третья стеклянная дверь справа светится. Вот туда, – сказал дневальный, указывая рукой направление.

Подойдя к светящейся матовым светом стеклянной двери, Андрей замер. Кольнуло в сердце и забарабанило в ускоренном ритме.

«Там Дарья», – подумал он и, затаив дыхание, потянул за ручку двери.

Дверь бесшумно отворилась. Прямо напротив двери за столом, на котором горела яркая настольная лампа, сидела Даша, склонившись над разложенными бумагами. Кокетливая с красным крестом шапочка лежала на правом краю стола. Её волнистые каштановые волосы были аккуратно собраны на затылке в хвост и скреплены металлической заколкой в форме крыльев бабочки.

Дыхание почему-то не хотело возвращаться к Андрею, и только когда в лёгких совершенно не осталось кислорода, он, наконец, спохватился и шумно выдохнул, освобождая лёгкие для новой порции кислорода.

Дарья отвлеклась от чтения бумаг, подняла голову. В её глазах вспыхнул радостный огонёк, она улыбнулась.

– Привет, – певуче произнесла она, но увидев за его спиной бледное лицо солдата, спохватилась: – Здравствуйте, товарищ старший лейтенант. Что у вас произошло?

– Солдат приболел, – ответил он, улыбаясь в ответ, – перегрелся, наверно, на солнце. Температура, и рвёт его.

– Понятно. Давайте посмотрим, – и, обращаясь к солдату, добавила: – Проходи, садись и рассказывай, что с тобой приключилось.

Андрей отошёл в сторону, уступая место солдату, опустился на медицинскую кушетку, что стояла в углу. Солдат сел на стул возле стола. Получив от медсестры градусник и засунув его под мышку, он начал отвечать на вопросы, которые ему задавала Дарья.

Андрей не слушал, о чём они говорили, его сердце быстро и весело стучало, выбивая радостный ритм. Он был так счастлив от того, что сегодня дежурила Дарья и он вновь её видит, что ему хотелось только одного, остаться рядом с ней подольше и слушать её певучий голос просто глядя на неё. Минин теперь не стеснялся, не боясь смутить её своим пристальным взглядом, который излучал только любовь и нежность к этой неожиданно родной и любимой девушке. А Дарья, хлопоча над больным, всё чаще и чаще смотрела на него, не скрывая своей радости от его присутствия.

Наконец она забрала градусник, посмотрела на ртутный столбик, переписала данные и, обращаясь к, Андрею сказала:

– Вашего солдата придётся оставить в санчасти на пару дней. Очевидно, у него был тепловой удар и нужно, чтобы его осмотрел завтра врач. Сейчас я ему дам таблеток и уложу спать.

– Хорошо, – произнёс Андрей, продолжая улыбаться. – Как скажете, доктор. Я тогда от вас дежурному по части позвоню, доложу.

– Конечно. Дежурному звонить по белому телефону, – ответила Дарья и, обойдя стол, открыла стеклянный шкаф, ища нужные лекарства.

Встав с кушетки, он подошёл к столу, поднял трубку телефона. В трубке раздался зуммер вызова. Дежурный взял трубку не сразу. Андрей стоял, слушая унылые длинные гудки, дожидаясь ответа. И вновь он почувствовал тот самый аромат, что взбудоражил его сегодняшним утром, и вновь упоительная дрожь стала пронизывать его тело. Ноги сделались ватными, а в ушах зашумело так, что он не сразу расслышал, как на другом конце провода дежурный ответил ему уже два раза и, теряя терпение, рявкнул в трубку третий раз: «Слушаю!!!» – возвращая его к действительности.

Андрей, чувствуя неловкость, торопливо доложил о случившемся. Получив утвердительный ответ, положил трубку, отошёл к двери. Тем временем Дарья нашла нужные таблетки, налила полстакана воды и всё это подала солдату.

– Пей, – сказала она солдату, тот послушно выполнил её команду. Затем, повернувшись к двери, громко позвала: – Дневальный! – некоторое время спустя дневальный появился в дверях. – Значит так, Лепёхина отведи в пятую палату. Забери у него форму и выдай халат. А утром, когда пойдёте в столовую получать завтрак, не забудь получить и на него. Всё понял?

– Так точно, – ответил дежурный и увёл Лепёхина.

Они остались одни. Повисла неловкая пауза. Минин понимал, что его миссия выполнена и пора уходить, но мялся, пытаясь найти повод остаться. Дарья же вернулась за стол и что-то писала в толстой канцелярской книге. Так прошло несколько минут. Вновь появился дневальный по медсанчасти и доложил, что новенького он уложил спать, а его форму отнёс в каптёрку. Дарья, не поднимая головы, кивнула одобрительно. Дневальный вернулся на свой пост около двери. Постояв ещё немного, Андрей вздохнул и, кляня себя за вдруг неожиданную робость, произнёс:

– Ну ладно. Пошёл в батальон, я же вроде как на дежурстве тоже, – и не дождавшись ответа от Дарьи, которая продолжала сосредоточенно писать, вздохнул ещё раз, поворачиваясь к двери.

– Андрюша, чаю будешь? – раздалось за его спиной.

Он резко повернулся. Даша закончила писать и с ласковой нежностью смотрела на него.

– Ты извини меня за молчание, пожалуйста, просто нужно было всё записать правильно о поступившем больном. А то, что не так сделаешь или ошибёшься, потом начмед голову «намылит».

– Конечно, понимаю, – радостно отвечал Андрей, – а чаю я буду с удовольствием!

Дарья улыбнулась и, вставая из-за стола, произнесла лукаво:

– А ты всегда такой нерешительный с девушками? А мне тут про тебя порассказали всякого… Врут, наверное?

– Даша, не знаю, что про меня тебе говорили, – смущённо начал Андрей, – но ты первая, с которой я не знаю, как себя вести, – добавил он неожиданно, краснея.

Дарья хотела ещё что-то добавить, но глядя на зардевшегося Минина, перевела разговор на другую тему.

– Ты какой чай любишь? Чёрный или зелёный?

– Да по-разному. В жару зелёный, вечером чёрный. А лучше всего пополам, чёрный с зелёным.

– А у меня только зелёный, – слегка расстроенным голосом ответила Дарья, – но зато есть вкусные конфеты, «Каракумы».

– Обожаю «Каракумы».

– Тогда давай к столу присаживайся. Но не к этому, а вон за ширму, – добавила она, видя, как Андрей направился в её сторону. – Чай мы пьём там. Ты располагайся, а я пока воду вскипячу.

Он заглянул за ширму. Там прятался небольшой журнальный столик и два стула. На столике стояла сахарница, пара чайных чашек, блюдечко с конфетами. Андрей не стал присаживаться за столик, так как он терял тогда из виду Дарью, а ему этого очень не хотелось. Он вновь вернулся на кушетку и стал внимательно смотреть на хлопотавшую около электрического чайника Дашу. Она налила воды в чайник из бака, стоявшего возле двери, затем установила чайник на перевязочном столике, вставила шнур в розетку. Всё это время она бросала лукаво-смешливые взгляды в его сторону. Наконец закончив свои манипуляции, она повернулась к нему. Засунула руки в карманы, потом, стараясь выглядеть строже, свела брови к переносице и рассерженным голосом спросила:

– Андрей, ты всегда так пристально смотришь на девушек? Это же, в конце концов, неприлично и не всегда приятно, – но веселые чёртики, плясавшие в её глазах, говорили об обратном.

– Нет, конечно, – отвечал Андрей, – только на тебя. Потому что ты мне очень нравишься, – добавил он после секундной паузы. – Так сильно, что я думаю, что влюбился в тебя с первого взгляда.

Щёки Дарьи вспыхнули алыми маками. Смешавшись, она махнула рукой.

– Да ну тебя. Скажешь тоже мне. Видишь меня второй раз в жизни и сразу «люблю». Все вы, ребята, одинаковые. Увидел девушку посимпатичней и сразу «люблю». А мне вот, чтобы быть рядом с любимым, столько пришлось пройти, что… – и, поняв, что сболтнула лишнего, осеклась на полуслове. Чтобы скрыть своё покрасневшее лицо, она повернулась спиной и начала трогать рукой чайник, определяя степень его нагрева. Вновь возникла пауза.

Наконец чайник закипел, и из его носика вырвалась тоненькая струйка пара. Даша выключила чайник, но продолжала стоять к нему спиной. Андрей, поражённый неожиданно вырвавшимся откровением, молчал. Его терзали смутные догадки по поводу её любимого, и он почему-то решил, что Дарья хочет поговорить с ним о каком-то его знакомом офицере. Такой вывод его расстроил и огорчил, портя отличное расположение духа, в котором он пребывал. Он помолчал ещё с полминуты, прежде чем решился заговорить.

– Даша, кто этот, о ком ты хотела… – начал было он, но Дарья, быстро повернувшись к нему, прервала его.

– Давай не будем об этом, – резко сказала она и добавила мягче: – Покажи лучше мне свою повязку, все ли там в порядке.

– Да ладно. Чего там смотреть. Повязка как повязка, – начал было возражать Андрей, но Дарья была непреклонна.

– Снимите китель, товарищ гвардии старший лейтенант! Это приказ!

– А вы не имеете права отдавать мне приказы, товарищ гвардии ефрейтор. Я старше вас по званию, – улыбаясь, отвечал он.

– Это вы там, за стенами санчасти старше по званию. А тут я старшая, так как выполняю обязанности начмеда части в ночное время, и вы обязаны мне подчиняться, – грозно сдвинув брови над смеющимися глазами, наступала на него Даша.

– Ну всё, всё, сдаюсь, – засмеялся в ответ Андрей. – Ваша взяла, товарищ ночной начмед. И начал расстегивать китель.

– То-то же, – полушутя полусерьёзно парировала Дарья. Она пошла к умывальнику мыть руки.

Тем временем Андрей снял камуфлированный китель, тельняшку с уже засохшим коричневым кровяным пятнышком. Сложил это всё аккуратно на стул и встал около стола. Его успокоившееся было сердце в предвкушении чего-то приятного радостно обмерло и вновь застучало быстрее обычного. Он, прикрыв глаза, представил, как сейчас подойдёт Даша, как он вновь ощутит аромат, идущий от неё…

«Вот, примерно такой, как сейчас… И откуда он возник…» – подумалось ему, и, всё поняв, быстро открыл глаза.

Дарья стояла в трёх десятках сантиметров от него, нежно улыбаясь. В её взгляде читалась любовь, нежность, восхищение и тревога одновременно. Это был один из тех взглядов, который говорил так много, что, если кто-то решился бы его перевести на бумагу, то, исписав десяток листов, бросил бы это занятие, не поняв главной сути.

Андрей смотрел на неё, ощущая и радость, и смятение одновременно, понимая, что сейчас происходит что-то очень важное между ними. Что налаживается та духовная, высшая связь между двумя противоположностями, которая, связавшись в невидимый узелок, станет крепче любого стального каната в мире. И что её невозможно будет разорвать ничем, даже смертью.

Сморгнув глазами, Даша опустила свой взгляд на грудь Андрею, осматривая повязку.

– Повернись, – попросила она слегка севшим голосом.

Он повернулся.

– Нигде не давит? – спросила она.

– Нет.

– Повернись. А на груди плотно сидит, не съезжает?

– Да нет. Всё хорошо. Я же сказал.

Даша легонько провела рукою по повязке, как бы проверяя её плотность. Бинты кончились, и её рука скользнула по его коже. Андрей вздрогнул.

– Что, опять больно сделала или руки холодные? – переходя на трепетный полушёпот, спросила Дарья, поднимая взгляд.

– Нет. Это от радости, – таким же полушёпотом отвечал Андрей, глядя в её близкие и любимые глаза, уже подёрнутые пеленой неги и страсти.

– От радости? – переспросила она, продолжая гладить его по груди. – Ты уверен? А так тебе ещё будет радостней? – добавила она и потянулась губами к левой стороне груди, что была свободна от бинтов. Её горячее дыхание на миг опалило нежную кожу соска, и тут же губы сомкнулись над ним в тёплом и нежном поцелуе, пропуская через его тело электрический импульс, заряженный страстью и любовью.

Андрей вздрогнул всем телом на мгновение, каменея всеми мышцами тела. Разряд, что послала ему Даша, за доли секунд пронизал его от головы до пят, вспыхивая осветительной ракетой в глазах. Повинуясь своим чувствам, что ураганом неслись в его душе, он крепко обнял Дашу, обеими руками прижимая к себе. Прервав свой поцелуй, она вновь подняла глаза.

– Лёшенька… Любимый, к которому я стремилась попасть и увидеть целых полгода, это ты.

– Дарьюшка, солнышко, – только и смог произнести ничего не понимающий Андрей срывающимся полушёпотом, уже сам прижимаясь губами к её губам.

Поцелуй длился и длился. Влюблённые были похожи на двух жаждущих путников, что припали к источнику и никак не могут напиться. Наконец запас воздуха закончился, и они слегка отпрянули друг от друга, переводя дух. Их частое дыхание переплеталось обжигающими струями, Андрей не в силах сдерживать себя, начал торопливо и несдержанно целовать её губы, щёки, ямочку за правой скулой, спускаясь всё ниже поцелуйной лесенкой по нежной шее к плечу. Дарья, слегка запрокинув голову назад, прильнула к нему всем телом и, обеими руками обхватив его затылок, прижимала его голову к себе, как бы говоря: «Милый, только не смей останавливаться». Жаркие волны соблазна сотрясали их тела упоительной дрожью. Невообразимо сладко сосало под ложечкой, наполняя тело Андрей ранее неизвестной лёгкостью, освобождая мысли и плоть от всего ненужного в данный момент, пробуждая внутри новое ещё, неведомое ощущение гармонии и лёгкости.

Продолжая целовать её безостановочно, он спускался всё ниже и ниже. Осыпая поцелуями через ткань плечо, грудь через пройму халатика, обнажённую шею. Наконец, сгорая от нетерпения, выпустил Дарью из объятий и стал обеими руками быстро расстёгивать пуговицы её белоснежного одеяния на груди.

Первая пуговица, вторая, третья… последняя. Правая рука, бесстыже проникая под ворот, нежно и властно обнажает плечо, перечеркнутое белой бретелькой бюстгальтера. Даша, отдаваясь во власть жгучего натиска Андрея, отпустила его затылок, опуская руки. Теперь и левая рука Андрея, ложась на другое плечо, скользящим движением обнажает и его, отправляя халатик в свободное падение, который, не встречая сопротивления на своём пути, невесомо скользнул по её опущенным вниз рукам на пол. Она, зябко поведя плечами, прижалась правой щекой к его груди, обнимая его за талию. И столько в этом движении было доверия, непосредственности и естественности, что Андрей в который раз за этот долгий день ощутил всеми клеточками своего большого тела, что к нему прижимается очень родной и близкий человек.