Читать книгу Как я провел лето (сборник) - Андрей Неклюдов - Страница 3

С раннего детства Ромка знал эту сосну, растущую во дворе их дома возле врытого в землю деревянного стола. Раскидистая, с толстыми надежными сучьями, она как будто специально была предназначена для лазания по ней. Пахнувший смолой золотисто-коричневый ствол, сучки и толстые ветки были прямо-таки отполированы мальчишескими ладонями и штанами.

Когда Ромка и его друзья играли в морское путешествие или в пиратов, стол становился палубой фрегата, а сосна, соответственно, мачтой, хотя и толстоватой. Ромка на правах капитана устраивался на верхней палубе с подзорной трубой – свернутой в трубочку картонкой. Матросы Бо́ча и Коврига располагались на нижней, то есть на скамейках, юнга Коле́сик – на корме с удочкой-хворостиной, а штурман Мака́пка, ловкий и цепкий как обезьянка, забирался на мачту. И если день выдавался ветреный, сосна шумела и трепетала, точно настоящие паруса, а капитан хриплым голосом выкрикивал команды, тогда и притоптанная трава вокруг, и асфальт перед домом становились бурлящей поверхностью океана, а дом и соседнее здание чуть дальше – торчащими из пучины скалами. И только глухой не услышал бы при этом грохот прибоя о камни, крики чаек и плеск волн под бортом корабля. Впереди мальчишек ждали самые захватывающие приключения…

Бывало, они затаскивали на борт судна, подталкивая сзади и маня куском булки спереди, длинноногую дворовую собаку Мумбу, и та, прижавшись брюхом к столу-палубе, героически сносила тяготы долгого путешествия. Лишь бровями подергивала да косила настороженно глазами по сторонам.

А еще Ромкина команда любила и просто так сидеть на толстых ветках сосны, подобно птицам. По замыслу Ромки между двумя самыми мощными ветвями приколотили четыре доски, и получилось что-то вроде наблюдательного пункта, который при желании легко превращался в кабину самолета.

Если это был самолет, то Ромка подробно расписывал остальному экипажу, где они сейчас летят и что под ними, и когда надо, давал команду сбрасывать бомбы – сосновые шишки. А если их подбивали, то приходилось прыгать с парашютами с километровой высоты. После чего, уже на вражеской территории, они действовали под Ромкиным командованием как диверсанты.

Ромку слушались. Мальчишки безоговорочно признавали в нем вожака. За что – об этом они вряд ли задумывались. Возможно, за его силу и храбрость. Он мог, например, спрыгнуть на землю с половины высоты сосны, чего никто другой повторить не решался. Если же случалась схватка с шайкой пацанов из другого района, Ромка первым, несмотря на количество противников, бросался в драку.

Но, скорее всего, его признавали главным за его замечательную способность: чуть ли не каждую минуту в его голове рождались десятки идей и фантазий. Он постоянно придумывал новые игры. Силой воображения он переносил приятелей то в Арктику на дрейфующую льдину, то в пустыню, а то и вовсе на другую планету.

Когда требовалось, он был решительным и даже суровым. Но, как и полагается истинному командиру, он о своих подчиненных заботился, следил, чтобы они не ссорились, чтобы Боча, например, не задирал более слабого Макапку.

– Губки кра-а-асные, личико не-е-ежное, ручки бе-е-елые, – противным голосом тянул, бывало, Боча, дразня симпатичного Вадика. – Девица-раскрасавица!

Для Макапки не было ничего обиднее такого сравнения. У него даже слезы выступали на глазах от жгучей обиды. Иногда он не выдерживал и бросался на оскорбителя с кулаками, зная, что ему достанется.

Макапка (Вадька Макапьев) был из интеллигентной семьи и действительно отличался ладным сложением и красивым, почти девчоночьим лицом. Но характер у него был совсем не девчоночий. А еще он всегда первым подхватывал новые идеи Ромки, потому что тоже был выдумщиком и мечтателем. Предложит, например, Ромка играть в альпинистов, покоряющих Джомолунгму, которой временно становился один из расположенных поблизости гаражей, Макапка тут же подхватит: мол, надо образовать связку, то есть всем привязаться к одной веревке. Связка – это когда все отвечают за каждого. И кто-то непременно должен сорваться с кручи, а остальные – удерживать его над пропастью, как это принято у альпинистов. И еще обязательно водрузить на снежном пике флаг.

Как и Ромка, Вадька любил читать, но больше читал всякую заумную литературу: энциклопедии, справочники, тогда как Ромка предпочитал книжки о путешествиях. Остальные вообще ничего не читали. Да и телевизор почти не смотрели, потому как большую часть времени проводили во дворе.

У Макапки была сестра Лиля, на год младше его и еще более красивая. Всякий раз, когда Ромка видел, как она, тоненькая, будто невесомая, со скрипкой в черном футляре, направляется в музыкальную школу, он забывал, что он суровый командир, и в душе у него рождалась нежная и немного печальная мелодия, какую, должно быть, исполняла на своей скрипке Лиля.

Глядя на Макапку, он всякий раз дивился, замечая в лице приятеля милые черты его сестрицы. Особенно в улыбке: улыбался Вадька точь-в-точь как Лиля.

Может быть, из-за этого сходства Ромка всегда брал его под свою защиту.

– Заткнись, Боча! На себя посмотри! – обрывал он задиру, когда тот чересчур донимал ранимого Макапку.

– А че мне на себя смотреть? Я на девчонку не похож, – ухмылялся тот.

Надо признать: на девчонку он походил меньше всего. Ушастый, лобастый, с носом-картошкой, от загара почти черно-лиловый, как баклажан, он скорее смахивал на отпетого хулигана. Таковым он и слыл во дворе. Но Ромка считал его не хуже и не лучше других.

Бочей его прозвали из-за брата, так как его старший брат тоже был Боча. А тот, скорее всего, получил это прозвище оттого, что часто засиживался в пивном баре и выпивал по восемь кружек пива за один присест. Старший Боча успел уже и в армии послужить, и на зоне год отсидеть. От него Боча-младший нахватался всяких блатных словечек и друзей своих называл не иначе как «кореша́». Или еще – «корешки». Но Ромку он уважал и обычно слушался.

Был у Бочи еще и младший пятилетний брат Коля, или Колесик, которого иногда звали Бочиком. Боча, несмотря на свой грубый нрав, всячески опекал брата. Не приведи бес кого-нибудь дать Бочику хотя бы щелбан. Боча налетал, как разъяренная медведица.

Четвертым в компании (если не считать Бочика) был Вовка Ковригин, или попросту Коврига. Он был невысокий, упитанный, круглолицый и веснушчатый. Коврига был знаменит тем, что однажды в школе, дежуря в столовой, слопал в одиночку шесть порций котлет с картофельным пюре. Когда учителя допытывались у него, думал ли он, поедая котлеты, о своих товарищах, которым не достанется еды, Коврига надувал губы и часто моргал – только и всего.

Понятное дело, что у Ромки в команде он бы так ни за что не поступил – не оставил бы друзей без котлет или без чего-то еще. Знал: тут с ним цацкаться не станут.

Поутру, выскочив из дому, мальчишки обычно первым делом бежали к сосне, взбирались на нее и, уже сидя в гуще душистой, чуть влажной от росы хвои, дожидались остальных и решали, с чего начать этот день: сыграть ли в футик (футбол), или в «минус пять», или в «ножную собачку», или в «города», или в «пекаря», или… Всех вариантов и не перебрать!

Но однажды, вот так же прибежав утром к столу, они застыли ошарашенные и лишь моргали глазами, как Коврига после шести порций котлет. Вместо их красавицы-сосны, ставшей им совсем родной, торчал безобразный обрубок – без вершины, вообще без единой ветки. Просто неровный, покрытый корой столб, утыканный сучками – старыми и свежими…

Говорили: дерево мешало электропроводам, что тянулись от фонарного столба возле дома к гаражам.

Тогда-то Ромка впервые подумал, что от взрослых, как и от мальчишек-хулиганов, можно ждать всякого…

А после случая с Мумбой он убедился, что взрослые бывают не только зловредными, но и… очень опасными.