Читать книгу Канцлер империи - Андрей Величко - Страница 8

Ранее я уже упоминал о том, что родился в деревне Григорьково. Но ее я совсем не помню, так как, когда мне было три года, родители переехали в расположенное неподалеку село Кесова Гора. Там я прожил до девяти лет, да и после был регулярно сплавляем туда на каникулы. Последний раз я побывал там в конце семидесятых… Правда, была мысль как-нибудь сгонять туда на выходные и посмотреть, во что превратилось место моего детства, но заход в интернет убил ее на корню.

Бывшего нашего дома больше не было. На месте заднего огорода пролегла улица, а пруд, из которого мы с соседской ребятней таскали карасей, исчез. В общем, смотреть на то, во что превратилось село через пятьдесят лет после моих первых о нем воспоминаний, особого желания более не возникало. Но тут вдруг появилась возможность глянуть, чем оно было за те же пятьдесят лет, но до того!

Первая мысль устроить себе экскурсию возникла еще осенью шестого года, но выбрать несколько дней и просто съездить туда я смог только теперь. Ну не то чтобы совсем просто так – надо было своими глазами посмотреть, как живет обычное село Тверской, например, губернии, и почему бы не сделать это в хоть сколько-нибудь знакомой обстановке?

Но, как вы понимаете, просто так сесть в свой поезд и, имея при себе взвод охраны, десантироваться на деревянном вокзальчике, а оттуда на бронированном лимузине ехать шокировать мундиром, бородой и очками местную управу… Нет, в данном случае это не наш метод, мне же нужна реальная картина, а не созерцание потрясенных рож тамошнего руководства. Так что пришлось просто отправить телеграмму, что, мол, приезжает бригада по проведению всеобщей переписи, коей, то есть бригаде, надо оказать всяческое содействие.

Бригада состояла из трех господ в сопровождении двух дам (то есть сборная команда от Алафузова и Танечки), а я к ней присоединился уже в Кашине, прилетев туда якобы с пакетом для моего комиссара. Все-таки иметь характерные приметы очень удобно. Избавившись от бороды и зеркальных очков, да еще в штатском костюме, я настолько перестал напоминать канцлера, что не было даже нужды перекрашиваться.

Час пути под неторопливый перестук колес натужно ползущего поезда – и мы на месте. Наш вагон был отцеплен и загнан в тупик, поезд уехал, а мы в сопровождении местного предводителя дворянства и исправника поехали к месту приготовленного в нашу честь обеда. На их бричку – или как там называлось подогнанное для нас транспортное средство – мы садиться не стали, а по-быстрому выгрузили из вагона «чайку», в которой изволили разместиться начальник бригады коллежский секретарь Никодимов со своей секретаршей, ну а я, в шоферской куртке и кожаной фуражке, занял место за рулем. Рядом со мной сел якобы помощник господина секретаря. Стреляя двухтатником чуть ли не на полсела, «чайка» вслед за двумя колымагами поползла в центр. Я с интересом начал оглядываться.

Там, где во время моего детства был стадион с танцплощадкой, ныне имелось что-то вроде небольшого запущенного парка с клумбой посередине. Улица, которую я знал как Ленинскую, не изменилась совершенно, вот только столбов на ней не было, и называлась она наверняка не так. Мне было даже интересно – в какой из четырех имеющихся в селе двухэтажных домов мы едем – в сельсовет, милицию, промтоварный магазин или начальную школу? Ибо средняя была построена уже в тридцатые годы.

Когда мы въехали на площадь (названия не имеющую, ибо она была одна), я получил ответ на свой вопрос. Двухэтажных домов было не четыре, а пять! И тот, куда мы ехали, стоял на месте будущей средней школы. Начальство, то есть секретарь с секретаршей, было приглашено откушать чем бог послал, а нам с охранником предложили пройти на кухню. Мы отказались, ибо неподалеку маячил интересный объект. Трехэтажный дом! Причем стоял он на месте, где в моем прошлом мире никогда ничего не было, кроме стослишнимлетнего дуба. Дуб, кстати, имелся, и почти такой, каким я его помнил, только теперь он был внутри ограды этого домовладения. Само же оно представляло собой неплохую иллюстрацию к выражению «мой дом – моя крепость». Первый этаж не имел окон, только что-то наподобие узких амбразур метрах в двух от земли. Второй был нормальным, а третий являлся чем-то типа хорошей дачи, построенной на крыше двухэтажной кирпичной коробки. Территория обрамлялась забором из чугунных прутьев, стилизованных под копья. От площади к ней вела гравийная дорожка длиной метров двести. Я подъехал к этой непонятно откуда взявшейся в моей деревне гасиенде.

За домом обнаружились хозяйственные постройки, причем самая большая явно являлась гаражом. Оттуда доносились звуки заводимого на переобогащенной смеси движка «чайки» – перепутать их было не с чем.

Дрых, дрых. Бах-бах-бах! Хлоп.

– Да мать твою, железяка!

Дрых, дрых…

Я посигналил. Из гаража вылез молоденький, не старше двадцати лет, парнишка и оторопело уставился на незнакомую «чайку» перед забором.

– Маетесь, молодой человек? – поинтересовался я.

– Ой, и не говорите… А откуда вы и как вас величать-то?

– Зовут меня Андреем Георгиевичем, я из Москвы, привезли вон к вашему предводителю счетную комиссию по переписи. Он ее сейчас обедом кормит, а мы пока прогуляться решили… Вам помочь?

Неисправность оказалась простейшей – к запорной игле карбюратора прилип комочек какой-то дряни, из-за чего карб и заливало. Когда я его прочистил и поставил на место, мотор тут же завелся, с минуту чихал, отплевываясь от натекшего в картер бензина, а потом заработал нормально.

– У Нобелей небось бензин покупаете? Зря, дерьмо – оно и есть дерьмо, я так езжу исключительно на георгиевском. А вы, значит, здешний механик?

– Да, меня Василием зовут, извините, что сразу не представился. Может, подождете, пока наш мастер с поля подъедет? С минуты на минуту должен быть… Да вон его уже видно.

Действительно, примерно в километре от нас по грунтовке меж полей поднимался хвост пыли. Минуты через три стало видно, что это еще одна «чайка».

Вообще-то это мое детище оказалось неплохо приспособлено именно к сельским условиям – ну и для небольших городков вроде Кашина. В старом мире нечто подобное выпускалось под именем «Кинешма», но никаким особым спросом она не пользовалась. Машина элементарно опоздала – с пятидесятых и по конец семидесятых годов ей бы просто цены не было! Ну а тут она пришлась кстати.

Из подъехавшей машины – когда-то зеленой, а теперь просто пыльной – вышел водитель и направился к нам. Что-то в нем показалось мне несколько неправильным… Ё-мое, да у него же вместо правой руки протез! Причем с каким-то кольцом на конце. Видно, чтобы удобнее было цепляться за рычаг скоростей.

Тем временем приезжий пялился на меня даже с большим изумлением, чем я на него.

– Ваше высоко… простите, сиятельство?

Ну вот, подумал я, опознали… И спросил:

– Руку – это на войне?

– Так седьмого же февраля, как раз в том налете, где вы японцам дали прикурить, а потом вас сбили. А меня чуть ли не первой бомбой накрыло, когда мы «Тузик» к взлету готовили. Я еще видел, как вы мимо меня пробежали – и на взлет, и сразу она бабахнула… Я тогда в БАО первого полка служил, сержант Ненашев. Да что же вы на улице-то стоите, прошу в дом! Васек, сбегай, распорядись, чтобы большой стол накрывали.

– Стоп, прежде чем бежать, прошу уяснить – я здесь инкогнито, то есть под чужим именем. Василий, это для вас персонально: нет тут никакого канцлера! А есть отставной лейтенант Корейко, который, скажем, с вашим мастером служил в Артуре и был там его командиром. Ясно?

– Так точно, вась сиясь! – вылупил глаза механик.

– Да не сиятельство я, а светлость, но это только если в Питер ко мне в гости приедете. А здесь, коли уж так приспичит титуловать, обзывайте благородием. Господин сержант, а вас как по имени-отчеству?

За обедом я начал расспрашивать, откуда тут взялся этот по всем признакам недавно построенный дом, и вот что услышал.

Здешние земли с доисторических времен были родовой вотчиной Прозоровских, а с середины прошлого века – Прозоровских-Голицыных. Барин, однако же, жил в основном в Твери и Питере, а тут распоряжался управляющий, отец сержанта Петра Ненашева. Когда два года назад объявили земельную реформу, управляющий воспользовался моментом.

– У Прозоровского что, платежи по залогу просрочены были? – поинтересовался я.

– Ну да, а отец взял кредит… то есть я взял…

«Понятно, – подумал я, – знание обстановки и наверняка пройдошистость Ненашева-старшего да плюс ветеранские льготы младшего… Небось баре лишились лучших земель». На просьбу рассказать поподробнее сержант неуверенно спросил:

– Ге… то есть Андрей Георгиевич, а можно отца пригласить? Он сейчас в Болдеево, это десять километров отсюда.

Я чуть не ляпнул: «Да знаю, я туда за белыми грибами ходил», но вместо этого сказал:

– Приглашайте, только не говорите зачем, здесь сообщим.

– Васек, слышал? Мигом лети в усадьбу, скажи, что ко мне командир приехал и Сергея Фроловича приглашает. Из самого Питера командир!

– Из Москвы, – уточнил я.

– Давай, Васек, быстрее, только машину не поломай.

Через минуту со двора донеся треск отъезжающей «чайки».

Старший Ненашев оказался представительным господином с преувеличенно честным, самую малость, лицом. Зато, когда он узнал, кто именно сидит перед ним, его честность и благородство на глазах просто-таки вышли за рамки приличия. Мы разговорились.

В общем, новоиспеченный кулак имел примерно полторы сотни десятин земли, где у него росли хлеб, лен и немного картошки. Имеющийся в селе льнозавод он тоже недавно купил и вот теперь подумывал об организации ткацкой фабрики. Более того, соседний помещик, Ушаков, недавно поимел какие-то неприятности с законом, и как раз по поводу освободившейся усадьбы Ненашев в Болдеево и ездил.

«Так, – сделал я пометку в памяти – надо выяснить, этот Ушаков попал под раздачу в плановом порядке или по доносу, и если последнее – то по чьему».

– Ну а вообще-то по какому пути тут реформа движется? – поинтересовался я.

– Да по всем сразу. Здесь, в Кесово, образовали обхоз, но только что-то не верится мне, что у них что-нибудь дельное выйдет – вон в прошлом году как первую прибыль получили, так и разделили ее без остатка, а трудодни ставили всем поровну. В Хорошево как была община, так и осталась. Ну а я тут помаленьку стараюсь, весной вот два трактора купил, кажется, не зря денежку за них выложил.

– Рубли или бабло?

– Ну конечно, бабло, лен-то у меня по этой программе берут. А вот скажите, Георгий Андреевич, правду говорят, что китайцы очень трудолюбивые и почти ничего не кушают?

– В тарелки к ним не лазил, так что про аппетит сказать ничего не могу, а вот по части трудолюбия – в самую точку, работать могут хоть круглосуточно. Хотите, познакомлю? Господа Ли их зовут, один старший следователь, другой младший.

Мой собеседник малость сбледнул с лица, видимо, уже слышал что-то на эту тему.

– Это на каких тут работах китайцы понадобились? – продолжил я. – Думаете, дешевые кредиты вам для чего дают? Чтобы вы российским подданным рабочие места создавали, а не везли мне сюда китайцев! И таджиков тоже не нужно, сразу предупреждаю.

По Столыпинской реформе был разрешен выход из общины – либо с тем наделом, что имелся на момент выхода, либо с денежной компенсацией за него. Причем если община не могла оплатить оставляемую ей землю, то это делало государство, а потом сдавало ее в аренду той же общине, либо образованному на ее месте обхозу. Вообще-то это был просто колхоз, но слово «коллективный» мужикам было не очень знакомо, так что он назывался общинным хозяйством. Так вот, обхозу эти земли сдавались в аренду по пониженной ставке. Ну а для помещиков были несколько ужесточены условия залога. За их малейшее нарушение они лишались части земли. Закон вдруг воспылал нездоровым интересом именно к этой группе населения. Нет, липовых дел им не шили, но за действительно сделанное очень быстро наступал пушной зверек с конфискацией. Причем узаконенная сделка со следствием в данном случае выглядела просто: сам отдай часть земли, какую – зависит от тяжести содеянного, тогда сажать не будут.

Понятно, что некоторые мужики из общины вышли, если не сказать, на крыльях вылетели в первый же день реформы и на вырученные за землю деньги сели пить водку. Однако даже самым экономным этого хватило только на полгода, а потом пришлось идти или в батраки к кулакам, или уезжать в город на заработки. Ясно, почему при таких сезонных рабочих Ненашеву хочется китайцев…

– Вы хоть понимаете, почему нормальные мужики неохотно идут к вам в рабочие? – поинтересовался.

– Так чего тут не понять, зимой-то им на что жить?

– А до того на что жили? На то, что осенью соберут, и впритык до нового урожая хватало в нормальный год. А у вас при больших полях, более правильной агрономии и механизации производительность труда должна быть выше, а значит, мужик тоже должен иметь возможность сделать запасы на зиму. Она есть?

– Ну если не лениться…

– Ясно. О программе госзаказов на сельхозпродукцию слышали? Ах, не дошла еще сюда… Ладно, это я разберусь. Значит, есть такая программа. Участвующим в ней хозяйствам бабловые кредиты идут без процентов, но эти хозяйства должны обеспечить минимальный пакет социальной защиты своим работникам. Основная потребная продукция – продукты длительного хранения. Консервный завод организовать не хотите? Заодно будет чем мужикам зимой заняться. Причем если согласитесь сделать так, чтобы, кроме основной продукции, он мог и еще что-нибудь полезное выпускать, вроде мин или корпусов для ракет, будет прямая материальная помощь. Правда, и комиссар третьего ранга в нагрузку – но ведь при общении с местными властями он может оказаться очень кстати. Так что подумайте. А поросенок с хреном у вашего повара замечательно получился, так ему и передайте.

После обеда я отвез свое «начальство» в управу, а сам проехался в дальний конец села, на улицу Грачи. Когда-то, лет пятьдесят вперед-назад, там жила моя первая любовь, но сейчас, где стоял тот дом, обнаружился полуразвалившийся сарай без чего бы то ни было внутри. Я проехал еще чуток, до речки Кашинки, убедился, что мост тут куда приличнее, чем я его помнил по последнему посещению, и, пройдя по берегу метров сто, вышел на место, где когда-то регулярно ловил пескарей на удочку. Река была заметно полноводнее, вода – чище, пескарей в ней плавало больше, да и вроде они выглядели как-то пожирнее. А еще говорят, что в детстве все было лучше! Врут, наверное.