Читать книгу Смерть волкам. Книга 2 - Анна Чеблакова - Страница 13

Опечаленная и разозлённая Веглао возвращалась домой. Слова Тальнара не шли из головы, но теперь в мыслях Веглао их уже произносил сам Кривой Коготь. Она почти видела, как кривится от злобы его лицо, почти слышала его голос. Думать об этом было неприятно. У Веглао было такое чувство, будто она прикоснулась к какой-то скверне.

«Справедливость… Вот что такое справедливость… И они верят ему! Ах, Тальнар!.. Как ты смел такое говорить? И кому?! Мне!»

В этот момент она в приступе ярости ударила кулаком по стволу дерева.

В такие минуты, как эта, когда Веглао целиком овладевал гнев, ей казалось, что всё то, что произошло за эти долгие месяцы, было напрасно. Что она совершенно зря день за днём приучала своё тело к боли, холоду, неудобству, свои глаза – к зрелищу страданий и смерти, свою душу – к спокойствию, твёрдости и решимости. Всего одна встреча с тенью прошлого – и вот уже неустанное превращение самой себя в железный клинок насмарку, она снова маленькая девочка, напуганная и сердитая. Она могла бы заплакать от ярости, но слёз у неё больше не было.

Понурив голову и сжав кулаки, она шла давно знакомой дорогой, почти не глядя на неё. За долгое время девушка уже настолько изучила все окрестные тропинки, что ей даже не приходило в голову, что, окажись здесь кто-нибудь из обычных людей, он наверняка не нашёл бы пути. Тем более в темноте. А шла она сейчас именно в темноте – была ночь, а сон от всех переживаний не шёл. Отлично, как и всякий оборотень, видевшая ночью, Веглао быстро и бесшумно скользила между высокими пихтами, увешанными мхом-бородачом, между муравейниками, гигантскими валунами, кустами голубики и красной смородины, между укутанными папоротником поваленными деревьями, через лениво серебрящиеся под прибывающей луной ручейки.

Через несколько часов, едва забрезжил рассвет, Веглао уже спускалась по курумнику совсем рядом с тем усыпанным камнями склоном, на котором она и Октай памятной весной три года назад встретили грифонов. Здесь Веглао вновь увидела грифона. Это был не кто иной, как Бирлюс, за последние годы ставший для ребят если не другом, то уж точно хорошим знакомым.

– Здравствуй, Бирлюс, – удивлённо сказала Веглао, подбегая к нему. Раньше грифон никогда не встречал ни её, ни Октая.

– Здравствуй, – с видимым трудом ответил Бирлюс. За то время, что он знал оборотней, грифон не особо поднаторел в тонкостях человеческого языка, но всё же его лексикон значительно увеличился.

– Сядь, – предложил он, опускаясь на колени.

– Спасибо, – устало ответила Веглао и взобралась на его спину, привычным уже движением вцепляясь в толстую кожаную складку под перьевым воротником. Взлетать с места, особенно с кем-то на спине, Бирлюс умел плохо, вот и сейчас он разбежался, покачиваясь на камнях, и лишь потом взлетел.

Холодный воздух ударил Веглао в лицо, затрепал выбившиеся из-под капюшона волосы. Глубоко вздохнув, она чуть пригнулась к шее грифона и, щурясь, засмотрелась на горы.

Отсюда, с высоты было видно, как на востоке розовеет небо, которое над головой было ещё синим и звёздным. Там, в стороне рассвета, лежат Туманные Скалы, а за ними – Тонское королевство.

Веглао ко многому привыкла за последние годы: к опасности, холоду, к тому, что приходится самой добывать себе пищу, к тому, что люди охотятся на неё, как на зверя – но не могла привыкнуть к двум вещам: к своим превращениям и к красоте Лесистых гор.

Они протянулись далеко на север, восток и юг, и сейчас дремали, окутанные, словно бородой, лесами и утренними туманами. Пихты пронзали воздух своими острыми верхушками, кедры, стройные, как корабельные мачты, стояли гордо и неподвижно, а молодые тонкие сосны шевелили ветвями на нежном ветру. Стволы деревьев окутывал слабый туман, и видны были лишь их кроны.

Далеко впереди блестела Орра – большая река, что начиналась в глубине Лесистых гор и текла на запад. На её пути было немало водопадов и порогов, и один из самых больших водопадов находился совсем рядом с домом Веглао и Октая. Перед тем, как низринуться в глубокую пропасть, возникшую когда-то из-за землетрясения, Орра текла по чудесной местности. Здесь росло множество деревьев, и не только пихты и кедры, но и дикая вишня и рододендроны, каждую весну превращающие это место в какое-то подобие рая. Землю между ними покрывал мягкий мох, в том числе и совершенно неизвестный внизу вид, раз в месяц во все времена года, кроме зимы, выпускающий стрелки голубых цветов. Пройдя через этот красивый уголок и миновав водопад, можно было выйти на край пропасти, по которой Орра текла дальше. Шагах в двухстах от водопада в Орру впадал маленький ручеёк. Он тоже падал в неё со скалы, но этот водопад был очень узок и не так впечатляющ, как первый.

Возле этого ручейка рос огромный старый кедр. У его корней в земле было отверстие, от которого начинался ход, ведущий в неглубокую пещеру между корнями дерева.

Кедр был уже неживой. За несколько лет до того, как сюда пришли Веглао и Октай, он засох, и только его огромные размеры и крепость мешали горным ветрам свалить его. Но во время зимних бурь ветер иногда ломал ветви несчастного старика и уносил их в реку.

Веглао услышала шум водопада, а потом увидела кедр. Бирлюс медленно спустился, и она съехала с его спины.

– Спасибо, – сказала она, погладив кожистую шею грифона. – Полетишь домой?

– Домой, – глухо каркнул Бирлюс. – Хорошо…

– А?

– Хорошо, – упорно проговорил Бирлюс, – хорошо…

– Погода хорошая? Охотиться хорошо сейчас? – начала помогать ему Веглао.

– Хорошо, ты здесь, – высказался наконец Бирлюс. – Октай страшно. Он говорить Бирлюсу.

– Да и я рада, что вернулась. Спасибо, Бирлюс. Лети.

Грифон важно кивнул лысой головой, которая показалась бы пугающей любому, не знавшему его дружелюбный характер, и, по-кошачьи ставя лапы на одну линию, подбежал к краю пропасти и взлетел в небо.

Зимой, чтобы не было так холодно, Веглао и Октай спали в одной постели, а летом растаскивали свои лежанки по разным углам. Сейчас, спустившись вниз и усевшись на свою постель, Веглао задумчиво посмотрела по сторонам.

Октай мирно спал. Тлеющие угольки в очаге отбрасывали на его лицо, пересечённое шрамом, красноватые отсветы. В глиняном горшочке, уютно расположенном между камней у очага, были кусочки зайчатины, сваренные вместе с кореньями, но Веглао не хотелось есть. Сбросив свою ветровку и оставшись в рубашке поверх майки, она сняла ботинки и легла.

Лежа на спине, закинув руки за голову, она думала о Кривом Когте. В её памяти всплывали хитрое лицо и рыжая борода, кровавый отпечаток покалеченной руки на стене, мёртвый Ригтирн, виноватое лицо сильфа, и бессильная и оттого ещё более горькая ярость просыпалась в её сердце.

Веглао не слышала речей Кривого Когтя, не сталкивалась лично с его ораторским талантом, но даже в слабом пересказе Тальнара его слова взволновали её. Она никогда не глядела на своё несчастье, свой позор с такой стороны. Ведь, в самом деле, было в этом какое-то здоровое зерно… Разве можно считать злом то, что быстро излечиваются раны? Да без этого она бы давно погибла! А способность чувствовать присутствие оборотней – разве плохо? И то, что они ещё тогда, в лесу неподалёку от Станситри, отпугивали своим присутствием опасных диких зверей, тоже здорово им помогло. Но не слишком ли высокую цену она заплатила за это? Став оборотнем, она лишилась дома, потеряла единственного родного человека. Оборотничество, как клеймо, сделало её чужой для всего мира.

Она была оборотнем меньше четырёх лет, но видела и испытала больше, чем за тринадцать лет до этого. А Кривой Коготь был оборотнем, ещё когда её не было на свете. Сколько ему было лет, когда его обратили? Сколько вообще ему лет? Веглао прикинула мысленно – когда Кривого Когтя поймал Лантадик, оборотень, по слухам, был уже немолод, а с тех пор прошло без малого двадцать лет. Получается, больше пятидесяти. Сколько же он перевидал жестокостей, крови, смертей, страданий за это время! Сколько сам причинил! И после этого ещё смеет утверждать, что ликантропия – это благо, это дар? Бред!

Веглао сжала руки под головой в кулаки. Она подумала о том, что за эти три с лишним года, за сорок два месяца, сорок два полнолуния превращения её не стали менее мучительны. Как и прежде, она вопила от боли и, обезумев, рвала на клочки и всё окружающее, и собственное тело. А придя в себя, некоторое время не могла даже пошевелиться, не то что встать на ноги. Она очень хорошо знала, каково это, когда зверь внутри тебя вырывается на свободу.

Сначала – резкая боль в сердце, как будто кто-то крюком подцепил его снизу и проткнул до самой серёдки, в которой обычно и дремлет, свернувшись, оборотень. И сквозь эту проложенную для него дорогу он быстро выползает наружу и заполняет всё тело. Твою душу выдавливает медленно, по капельке, забивая её в какой-то отдалённый закуток, откуда она может лишь беспомощно наблюдать за происходящим. Руки и ноги тяжелеют, затылок начинает болеть, как от опьянения, тело одновременно страшно напрягается и слабеет настолько, что нет сил пошевелиться, и начинается сильная, страшная дрожь, в которой запросто можно набить себе синяки, колотясь об окружающие предметы. А потом приходит боль. Невероятная боль, словно кто-то вытаскивает из твоего тела каждую косточку и заменяет её на косточку монстра. И ты кричишь, кричишь изо всех сил, воешь, извиваешься, грызёшь и царапаешь самого себя, пока боль не достигает такой точки, за которой следует смерть. И тогда – только тогда – прекращается.

А на смену ей приходит такая ненависть, такое желание кусать, рвать, убивать, которое невозможно насытить. Нет больше родителей, друзей, сестёр и братьев – есть только тёплые мягкие человеческие тела, которые хочется кусать, горячая солёная кровь, которую хочется пить, вопли и стоны, которые хочется слушать. Потом всё это пройдёт… и через двадцать восемь дней опять повторится.

И так будет всегда.