Читать книгу Странные люди - Анна Горностаева - Страница 2

Осень выдалась славная – теплая, почти без дождей, с утренними туманами и особенно вкусным воздухом, еще не наполненным предвещающей зиму студеностью. Этот воздух хотелось откусывать и жевать, так он был хорош. На фоне прощально-голубого неба радовала глаз желтизна берез, кое-где разбавленная темной зеленью еловой хвои; переливались разными цветами фавориты сезона – клены. Чудесная картина, яркая и запоминающаяся, а вместе с тем грустная. Ведь именно золотой осенью особенно остро чувствуется мимолетность и хрупкость красоты, что так нечасто и ненадолго украшает такую же недолгую человеческую жизнь.

На кладбище было тихо и величественно красиво. Впрочем, такая обстановка всегда характерна для этого места. Здесь все живое и неживое спокойно, не торопливо и исполнено собственного достоинства. Сюда приходят, чтобы сделать паузу среди суеты и шума, чтобы задуматься и прислушаться. Бог знает, о чем думают и чем занимаются в это время постоянные обитатели кладбища, а гости их ведут себя, как правило, культурно: не кричат, не сорят, выражение лица выдерживают подобающее, если и распивают спиртные напитки, то исключительно за упокой душ. Неизвестным остается отношение обладателей этих душ к посетителям могил; однако, пока не наблюдалось случаев недовольства и возмущения по отношению к визитерам, с энтузиазмом копающимся на огороженных клочках земли, словно на дачных участках – сажающим цветы, выдергивающим сорняки, подкрашивающим ограду – словом, наводящим порядок по своему вкусу и усмотрению, без согласования с истинным владельцем. Возможно, местные обитатели благосклонно воспринимают хозяйственную деятельность своих пока еще живых собратьев; а может быть, им все равно. Скорее всего, впрочем, ни процесс, ни результат регулярной или случающейся от раза к разу уборки не виден тому, для кого она предназначена, так как находится эта самая личность в данный момент в местах иных, для нас непонятных.

Карина шла по узкой асфальтовой дорожке, усыпанной опавшей листвой, поддевала носком сапога это невесомое золото, щурилась на притворяющееся теплым октябрьское солнце и в который раз удивлялась сама себе: даже здесь, на кладбище, где все проникнуто торжественным покоем и молчанием, где не пристало размышлять о земном и преходящем, а положено как раз наоборот задумываться о вечном и бесконечном – даже здесь преследует ее неотвязная, неизменная идея, ставшая постоянной спутницей последних лет. Одна и та же мысль возникала периодически из ниоткуда, не вызываемая никакими внешними обстоятельствами, никакими ассоциациями, как если бы она притаилась в Карининой голове и вообще не уходила, время от времени интересуясь: ты помнишь? ты знаешь? ты думаешь об этом?

Мысль была до обидного проста и даже банальна: это была мысль о Нем. Что бы Карина не делала – ела, пила, спала, танцевала, работала, ругалась, выносила мусор, смеялась или плакала – всегда оставался уголок сознания, в этом не задействованный и сосредоточенный на Нем. Где сейчас Он? Чем занимается? Кто рядом с Ним? О чем Он думает? Воображение услужливо предлагало картины – одна другой ярче и неправдоподобнее: Он у себя в офисе; Он на отдыхе в Таиланде; Он играет в теннис; Он с семьей на пикнике. Кадры эти складывались из небольшого количества воспоминаний и сведений, имевшихся у Карины, и огромного материала, любезно созданного ее фантазией. Причем фантазия работала автономно, независимо от хозяйки, повинуясь собственной прихоти и изобретая сюжеты, настолько далекие от реальности, что даже Карине была понятна их абсурдность.

То грезилось ей, что Он очень несчастен и каждый день вспоминает о ней, Карине (это была одна из самых приятных фантазий); то представлялась картина идиллического счастья – Он где-то на островах Средиземноморья, с женой и дочкой, на фоне белоснежной яхты; то воображала она Его жалким и беспомощным, в больнице, с переломанными руками и ногами (вот это уж совсем чушь, Карина точно знала, что Он жив и здоров). Эти нескончаемые размышления, не оставлявшие Карину последние несколько лет, не могли не отразиться на ее личности: она часто задумывалась, уходила в себя, иногда веселилась без причины, но чаще впадала в мрачную меланхолию. Окружающие постепенно привыкли к перепадам в ее настроении и воспринимали ее как «девушку со странностями» – замкнутую, не слишком приветливую, отстраненную. Впрочем, окружающих в последнее время осталось не так уж много, а уж близких среди них – совсем кот наплакал. Пересчитать – хватит пальцев на одной руке: бабушка с дедушкой, Миша, дядя Дима, Макс… Нет, Макс вроде бы в этот круг не входил. Мама. Вот о маме было самое время позаботиться.

Карина аккуратно вытащила прутик из железной скобы, открыла калитку и принялась за обычную работу: завядшие цветы в мусорный пакет, памятник протереть, опавшие листья смести. Занявшись делом, девушка немного отвлеклась от Него и переместила внимание на маму. Беспорядок на маминой могиле был недопустим. Пластмассовую вазочку помыть, налить чистой воды, поставить астры. Хорошие цветы – яркие и веселые. Мама, надо думать, была довольна – она всегда любила порядок. Мама сказала Карине: «Молодец, дочка. И не забудь мусор выбросить в контейнер». «Да знаю, знаю», – привычно отмахнулась Карина. Она вообще-то не была особой чистюлей, но, чтобы сделать маме приятное, всегда убиралась у нее особенно тщательно. Остатки воды, принесенной с собой в пластиковой бутылке, вылила на тряпку и протерла ограду, прекрасно понимая, что занятие это совершенно бесполезное – уже пошла пузырями ржавчина по черной краске, надо обновлять, а не мыть. Ну что ж, весной покрасим, кинула Карина взгляд на проходящих мимо кладбищенских рабочих, всегда готовых за разумную плату навести неземную красоту. Скоро все равно снег.

Закончив свой ежемесячный обряд, Карина закрыла калитку при помощи того же прутика, подхватила пакет с мусором и не оборачиваясь зашагала в сторону выхода. Она никогда не просиживала на могиле подолгу, не плакала и не пыталась общаться с фотографией на памятнике, чувствуя, что главное мамино место жительства совсем не здесь. Здесь ее присутствие было обозначено условно, и нужно оно было скорее живым, чем мертвым. Карина посещала кладбище исправно и регулярно, порядок поддерживала, но мамин дух ощущался тут не более, чем где-либо еще. Мама была с Кариной всегда. Так же, как Он.

Мысли Карины опять свернули в знакомое русло, что уже не удивляло и не раздражало ее, как раньше. Ах, если бы Он мог сейчас видеть ее! Знать, что она бредет – одна, по кладбищенской аллее, с пакетом, внутри которого гнилые листья и сухие ветки с маминой могилы! Что бы Он подумал, что сказал? Ничего бы не сказал и подумал, – оборвала себя Карина. Он обо мне и думать забыл. Увидит – даже не заметит… А как удивился бы, узнав, что он для меня – это Он… А все, что произошло за эти годы… Да Он бы ни за что не поверил, что все это – из-за Него!

О Нем Карина знала не очень много, но достаточно: Он на двадцать лет старше ее, счастливо женат, имеет дочь, руководит строительной фирмой, увлекается спортом… Выглядит вполне моложаво, внешность имеет приятную – высок и крепко сложен. Не впадает в излишества, образ жизни ведет правильный, ошибок и промахов в жизни не совершает. Или почти не совершает… А еще она знала, где Он живет, какого цвета у него занавески на окнах, на какой машине Он ездит и в какие рестораны ходит. Она знала, где и как Он любит проводить отпуск, какую одежду предпочитает и даже каким одеколоном пользуется… Но эти знания не приблизили ее к Нему ни на шаг. Ни на шаг за все эти десять лет.

Карина выбросила мусор в большой контейнер и тщательно протерла руки влажной салфеткой. К выходу, обозначенному малоутешительным «Помним, любим, скорбим», она направилась по главной дороге, богато украшенной памятниками, похожими на дворцы, все больше с шестиконечными звездами. Вслед ей пристально смотрел один из кладбищенских рабочих.

* * *

Странный человек был Вениамин Алексеевич Редин. Странный и непонятный, а непонятное всегда пугает, чтобы не сказать – отвращает. Оригинальность, как известно, хороша до определенного момента, пока она занимает и развлекает; но когда чудачества переходят все границы и становятся образом жизни – тут уж, извините, не до шуток. Подальше надо держаться от такого человека, пусть он сам в своих странностях разбирается.

Подобная ситуация рано или поздно возникала в отношениях Вениамина Алексеевича с людьми на протяжении всей его жизни – сначала он был интересен, даже чем-то привлекал, затем настораживал, потом пугал и отталкивал. Сценарий повторялся с завидным постоянством, и главный герой так вжился в свое амплуа «не от мира сего», что, похоже, смирился с положением дел и воспринимал его как должное.

Если бы надо было охарактеризовать жизненную позицию Редина одной фразой, то наилучшим образом подошла бы следующая: он сознательно и целенаправленно вредил сам себе, планомерно разрушая свою жизнь и счастье (которого, надо сказать, судьбой было ему отпущено не так уж мало). Начнем с ума, на отсутствие которого, как правило, никто не жалуется, хотя многие, сами того не подозревая, страдают от его дефицита. Здесь Вениамин Алексеевич обижен не был – и интеллект, и способности к учебе с детства выделяли его среди сверстников. Учился мальчик легко, схватывал все на лету, а разнообразие его интересов гарантировало успех в любых областях науки – от технических до гуманитарно-прикладных. Мама Венечки мечтала о дипломатической карьере для сына, отец же больше склонялся к юриспруденции, проницательно предвидя одинаково высокий спрос на хороших специалистов в этой области при любом строе и правительстве. Довершая образ идеального ребенка, Веня много читал, интересовался историей, был общителен и доброжелателен. Талант, подаренный ему природой, и благополучное материальное положение семьи гарантировали поступление в престижный вуз, удачную карьеру и безоблачную жизнь.

Каково же было удивление и негодование родителей, когда после десятого класса, ни с кем не советуясь, сын подал документы на психфак МГУ вместо давно уже облюбованного родственниками и готового к приему будущего специалиста в области международных отношений МГИМО! Ни ругань, ни возмущение, ни даже обмороки мамы на нервной почве не заставили ставшего вдруг упрямым Венечку изменить свое решение и трудиться на благо Родины в загранкомандировках. Повторяя вялые и не убедительные для родителей аргументы о том, что его интересует психология и работа с людьми, Веня поступил в университет, предпочтя никому не нужную и невостребованную специальность лакомой карьере.

Погоревав положенное, родители утешились, найдя в сложившейся ситуации свои плюсы: сын учился в главном вузе страны, делал успехи и обещал стать хорошим специалистом. Конечно, о дипломатических миссиях речь уже не шла, но должность начальника отдела кадров в крупном учреждении Вениамину очень даже светила. А там недалеко и до директора предприятия или солидной компании. На худой конец, можно стать ученым. Это, конечно, не те деньги, но если дорасти до академика – то обеспечен и достаток, и известность. Словом, все не так плохо.

И вот тут-то с Веней стали происходить очень странные вещи. Началось с того, что он вдруг стал говорить правду. То есть в правде, конечно, ничего плохого нет, но иногда ее говорить не следует. Потому что неудобно, стыдно и вообще не принято в приличном обществе. Это все понимают. А Вениамин перестал понимать. Например, заявил на занятиях по литературе, что терпеть не может Пушкина за его «сюсюканье и слюнтявое отношение к любви». А потом признался, что не смог до конца дочитать «Войну и мир» Толстого, потому что скучно. Кто же о таких вещах вслух говорит, да еще при товарищах-студентах и пожилом заслуженном преподавателе, у которого очки на лоб полезли от таких слов? Сиди себе тихонько и делай вид, что все четыре тома проштудировал и удовольствие получил. И так понятно, что никто тягомотину эту до конца не осилил – читают все выборочно: или только про войну, или только про мир, или первую и последнюю страницу – но кто ж в этом сознается? Глупо и странно.

На этом студенческие выкрутасы Вени не закончились. Он смертельно обидел преподавателя истории профессора Соболева, усомнившись в правомерности положения о том, что история вообще является наукой. По мнению заносчивого студента Редина, история – смесь преувеличений, баек и откровенного вранья, принимающая любой удобный для ее толкователя вид, подобно тому, как вода принимает форму сосуда. Николай Петрович Соболев, остолбеневший от подобного хамского заявления, долго тряс лысеющей головой, возмущенно доказывая как безосновательность, так и необоснованность такой точки зрения. Удивительно, что чем больше распалялся профессор, чем красноречивее становились его доводы, тем больше сомнений в необходимости овладевать означенной наукой зарождалось в душе первокурсников. Вот ведь какой паршивой овцой оказался Веня – всю группу сбил с толку.

Досталось от Вениамина и профилирующему предмету. Здесь зарвавшийся юнец уж совсем незаслуженно обозвал психологию лженаукой, ничего общего с реальной жизнью не имеющей. За эту выходку наглеца едва не выгнали из университета, но потом простили круглого отличника, ограничившись строгим предупреждением. После этого случая Венечка стал осторожнее, и его высказывания уже не столь часто шокировали ученых мужей.

Помимо неприятностей в университете начались у Вениамина сложности с близкими, и опять из-за этой странной его тяги говорить правду. Ведь понятно, что если тетя Зина просит помочь копать картошку на даче, любой воспитанный молодой человек сошлется на занятость перед зачетом, срочную сдачу курсовой или еще какую-нибудь достойную причину для отказа придумает, но не будет с ходу ляпать: «Не поеду, потому что не хочу. А картошку можно на рынке купить». Тетя Зина, конечно, обижается. И девушка обижается, с которой Веня целоваться не хочет, потому что «у нее изо рта воняет». Неромантичный он, этот Вениамин.

Вообще, с девушками у него отношения не складывались, хотя такие внешние данные даже при отсутствии ума и денег могли бы обеспечить молодому человеку успех у противоположного пола. А тут сложилась поразительная ситуация – юноша красивый, при деньгах (спасибо папе), и не дурак вроде, а девушки от него как от чумы шарахаются. Значит, все-таки дурак, хоть и умный. Вот такой парадокс. Ведь каждому парню известно, как с девушками обращаться, для этого не надо быть психологом. Девушки любят, когда им врут. Причем, чем вранье бессовестнее, тем больше они его ценят. Если парень девушку не обманывает, это просто бестактность и безобразие. Это даже неприлично. А что, прикажете честно отвечать на вопросы: я толстая? Ты меня правда любишь, или потому что с Ленкой поругался? Мне это идет? Ты заметил мою новую прическу? Хочешь с моими родителями познакомиться? Представьте себе, что все ответы будут искренними. О последствиях можно не говорить. Такие последствия Веня расхлебывал постоянно. Можно сказать, что все его романы заканчивались, толком не начавшись.

Однако на последнем курсе Вениамин влюбился и даже женился, к удивлению однокурсников и особенно однокурсниц, давно поставивших на нем крест. Впрочем, удивление продлилось недолго – молодой человек остался верен своим привычкам: он так любил жену, что сделал все, чтобы она сбежала от него как можно скорее… Но об этом в другой раз. Поговорим лучше о трудоустройстве после окончания вуза – вопросе безусловно важном и доставившем немало хлопот несчастным Венечкиным родителям.

Традиционно проигнорировав подготовленное для него папой теплое местечко, а также отметя мысль об аспирантуре, Вениамин обратился в районный центр социальной помощи населению и был зачислен на должность психолога с окладом согласно штатному расписанию. Горю родителей не было границ. Беспутного сына стыдили всей семьей, привлекая к делу тяжелую артиллерию в лице дяди Сережи – начальника транспортного цеха лакокрасочного завода из Барнаула и дальнего родственника Размика, владельца бизнеса по пошиву спортивных штанов. Надо ли говорить, что толстокожий Вениамин остался глух к увещеваниям, призывам пощадить родителей и не ломать собственную жизнь, а также к заманчивым предложениям, сулящим солидные достойные должности и легкие деньги.

С тех пор на Веню махнули рукой, как на внезапно вышедший из строя и не подлежащий восстановлению механизм. Разочарованный отец снял его с довольствия, предоставив сыну самому справляться со своими материальными проблемами. Мама, с трудом пережившая крушение великих планов, с головой окунулась в разведение цветов на даче, которые росли исправно и надежд не обманывали. От неудачного сына она отстранилась и теперь обсуждала с приятельницами удобрения для роз, а не своего мальчика.

Веня не роптал. Он ходил на работу в собес, сидел в отдельном кабинете, работал с населением, оказывая посильную психологическую помощь страждущим. Красный диплом его лежал в маминой шкатулке с документами, между грамотой за победу в школьной математической олимпиаде и свидетельством о расторжении Венечкиного брака. Знания, приобретенные за время учебы в первом университете страны, потихоньку улетучивались из Вениной головы, в которой одному богу известно, что происходило.

Удивительным было то, что виновник собственных злоключений несчастным себя отнюдь не чувствовал, горького разочарования не испытывал и, похоже, был вполне доволен судьбой. Скромной зарплаты бюджетного работника едва хватало на жизнь, но стесненные финансовые обстоятельства его, казалось, не тяготили. Запросы Вениамина были скромными, а главным удовольствием в жизни он считал общение с людьми, что в избытке получал на рабочем месте. Ему нравилось вникать в чужие проблемы, рыться в мозгах своих пациентов, моделировать ситуации и, в конечном итоге, влиять на человеческие судьбы.

Контингент посетителей разнообразием не отличался, это были граждане чаще всего не слишком благополучные и малоимущие, не имеющие возможности обратиться к дорогому частному специалисту и довольствующиеся бесплатной (льгота для неполных, многодетных и малообеспеченных семей) консультацией. Но они были рады и этому – все-таки ходить к психологу благодаря американским фильмам стало модно, а поговорить о своих проблемах всегда приятно, тем более с человеком, который готов слушать, не перебивая, и может что-то посоветовать. Это не то же самое, что с соседкой Люськой за чашкой чая и сигаретой мужиков ругать. Это вполне культурное и полезное мероприятие.

С самого начала своей карьеры Вениамин столкнулся с тем, что население недопонимает суть психологической помощи. Многие из его клиентов вообще слабо представляли себе разницу между психологом и психиатром, иные ожидали от него полной поддержки и сочувствия вместо объективного рассмотрения ситуации, некоторые даже настаивали на оказании им немедленной материальной помощи в связи с тяжелыми жизненными обстоятельствами. Ошеломленный грузом возложенной на него ответственности, молодой психолог поначалу растерялся, но после пообвыкся, научился народ осаживать и работал профессионально – был доброжелателен, но сдержан и иногда строг.

Подход к делу у Редина был серьезный и творческий, то есть по готовым рецептам он не работал, каждый случай рассматривал тщательно и придирчиво, к посетителям относился внимательно. Его советы и решения проблем отличались неординарностью и соответствовали не каким-то общим запросам, а потребностям каждого отдельно взятого человека. К нему обращались по разным вопросам, наиболее частыми из которых были следующие: пьющий или гуляющий муж, непослушные проблемные дети, конфликты на работе, несчастная любовь, отсутствие взаимопонимания с родителями и даже тяга к самоубийству.

Следует заметить, что с приходом Редина на службу процент желающих покончить с собой в районе резко сократился, по крайней мере среди тех, кто отважился поведать психологу о своем намерении. С потенциальными самоубийцами Вениамин Алексеевич был вежлив и красноречив, не пытался вникать в причины, толкнувшие на принятие столь прискорбного решения, но услужливо предлагал клиентам разнообразные способы ухода из жизни, описывая достоинства и недостатки каждого из них. Наименее болезненным, но наиболее затратным по времени и финансам он называл прыжок с нераскрытым парашютом. Несмотря на длительность подготовки – посещение школы парашютистов, приобретение дорогостоящего оборудования, совершение серии прыжков в связке с инструктором – эффект получается превосходный: стопроцентный результат, отсутствие боли, так как мозг не успевает принять сигнал, наконец, удовольствие от полета. Свежий воздух, природа – все прекрасно и романтично.

На втором месте по безболезненности Редин ставил укол морфия, однако здесь существовала опасность неправильно рассчитать дозу и из романтического самоубийцы превратиться в банального наркомана. Опять же, где гарантии, что, доставая морфий, получишь качественный продукт, а не фуфло? Здесь следует очень хорошо все продумать, прежде чем решиться.

Резать вены в ванне, по словам Редина, было слишком театрально (обычно к этому прибегают натуры истеричные, рассчитывающие на то, что в последний момент их спасут). Смерть в той же ванне от включенного фена представлялась более приличной и приемлемой, но сильно увлекаться электрическими приборами специалист не советовал – мы же не в Америке, это у них все работает без перебоев, а у нас возможны осложнения, короткое замыкание, например. Тогда весь план насмарку.

Варианты с повешением, утоплением и попаданием под трамвай/электричку Вениамин Алексеевич начисто отметал как крайне неэстетичные и очень противные по ощущениям. Не рекомендовал он также отравление (способ ненадежный, типично женский, для мужчин вообще позорный) и удушение бытовым газом (плебейство какое-то, вообще без фантазии). Среди способов достойных отмечал харакири (при наличии настоящего самурайского меча) и смерть от пули.

Самоубийцы уходили от столь просвещенного и участливого специалиста озадаченные и отягощенные новыми знаниями. Перед лицом трудноосуществимой задачи их решимость тускнела и постепенно улетучивалась, уступая место пассивности и надеждам на то, что ситуация разрулится как-нибудь сама собой. Как правило, надежды сбывались. Вениамин Алексеевич торжествовал.

Со сложными отношениями между супругами Редин разбирался легко, просто мастерски, даром что сам потерпел фиаско на матримониальном поприще. Примечателен случай его участия в судьбе женщины, пришедшей на психологическую консультацию с жалобами на супруга. Выслушав обычные стенания о взаимонепонимании и конфликтах, молодой специалист задал вопрос в лоб: какой конкретно помощи жаждет пациентка, и чем он, Вениамин Алексеевич, может быть ей полезен? Дама сначала замялась, а потом расплакалась и призналась, что единственное, о чем она мечтает – это отомстить мужу, сурово наказать его, негодного, за ее загубленную молодость и обманутые надежды. Выяснилось, что супруга своего она ненавидит и желает ему всяческого вреда, чего он, безусловно, заслуживает.

После некоторых раздумий Редин предложил посетительнице план мести недостойному супругу. Идея была настолько хороша, что женщина с воодушевлением одобрила ее и вдохновенно принялась за исполнение. Для осуществления задуманного требовалось время, по крайней мере год, в течение которого женщина исправно посещала консультации психолога и рассказывала об успехах. По плану, утвержденному совместно, дама должна была всячески ублажать мужа, проявляя чудеса заботы и терпения, изображая вечную любовь и преданность. Необходимо было создать иллюзию настоящего семейного очага, надежного и уютного, где желания главы семьи немедленно исполняются и все посвящено его удобству и спокойствию. Когда же расслабившийся супруг привыкнет к обожанию и комфорту, ставшему неотъемлемой частью его жизни, следует вероломно бросить его, разбив таким образом его сердце. Это и будет достойным наказанием.

Женщина принялась за работу, преисполненная энтузиазма. Под мудрым руководством она за несколько месяцев добилась превосходных результатов: муж поверил в ее любовь и привязанность, привык к постоянной заботе и не уже мог представить себе жизнь без своей супруги. Пациентка уже была готова приступить к реализации основной части намеченного, как вдруг что-то пошло не так, и она исчезла из поля зрения Редина. Появилась вновь она только полгода спустя, счастливая и полная благодарности Вениамину Алексеевичу. Оказывается, она отказалась от своего первоначального намерения под влиянием внезапно открывшихся новых обстоятельств: она безумно влюбилась в своего мужа. Влюбилась так, что простила ему все обиды и начала все с чистого листа.

Что же поделаешь, когда в дело вмешивается любовь, – развел руками Вениамин Алексеевич. Тут уж никакая психология не поможет.

Таким образом, оказалось, что несостоявшийся юрист-дипломат Редин оказался очень даже неплохим специалистом в области психологии. И если успешность человека измерять не его зарплатой, а заслугами перед обществом, Вениамин мог бы находиться где-то на самом верху шкалы полезности. Означало ли это, что он нашел свое место в жизни и обрел то, к чему стремился? Конечно, нет. Ведь Вениамин Алексеевич никогда не изменял своим принципам и последовательно ломал собственное счастье и благополучие. Так произошло и на этот раз, когда наметилась в жизни тенденция к нормальному и размеренному существованию.

* * *

Саше Куприяненко в жизни не везло. Не то чтобы горе и беды наполняли ее жизнь; не то что преследовал ее злой рок, иначе говоря, порча; с другой стороны, нельзя сказать, что ее несчастья ограничивались мелкими досадными неприятностями, происходящими время от времени с каждым из нас. Невезение было иного рода – регулярное и систематическое, оно иногда поднимало голову и напоминало о себе: я всегда здесь, с тобой! Периодичность сваливавшихся невесть откуда проблем составляла примерно один раз в месяц. Приключающиеся несчастья были мелкими, для жизни и здоровья особой опасности не представляющими, но от этого не менее обидными.

Подобно тому как работники получают зарплату, Саша регулярно получала от жизни порцию гадостей.

Никто, и в первую очередь сама Саша, не мог бы сказать, когда это началось. Старт ее жизни был вполне успешным. Саша была единственной дочерью в благополучной семье, имела любящих родителей и семейный уют. Все это в сочетании с уравновешенным характером и природными способностями сулило перспективы, успех и уверенность в жизни и в себе.

Вот с настроем как раз возникли проблемы. Даже если все в жизни шло хорошо, Сашу начинало мучить недоброе предчувствие, которое, надо сказать, ее никогда не обманывало. Действительно, едва жизнь налаживалась, происходило что-нибудь экстраординарное, надолго выбивающее из колеи. Еще в школе подобные ситуации доставляли девочке немало хлопот. Чего стоит хотя бы случай с портфелем, мистическим образом исчезнувшим из школьного коридора и так и не найденным, несмотря на тщательные поиски! Сравниться с этим может разве что столь же таинственная пропажа из кармана пальто ключей от квартиры, что сопровождалось многочасовым ожиданием родителей под собственной дверью. Надо же такому случиться, что именно в этот вечер папа и мама решили отправиться на концерт симфонической музыки, а Саша, стесняясь попроситься к соседям, глотала слезы на коврике перед собственной квартирой, голодная, замерзшая и абсолютно несчастная.

В моменты такой несправедливости оставалось лишь сетовать на жизнь и вести внутренний диалог с неким высшим разумом, который, как казалось девочке, управлял ее судьбой и, соответственно, всеми сваливающимися на нее проблемами. Выросшая в атеистической семье, Саша стеснялась назвать своего собеседника Богом, хотя, по сути, разговаривала она именно с ним. Сашин Бог не был грозным и карающим, он беседовал с ней доброжелательно и терпеливо, объясняя жизненные перипетии довольно доступно – и становилось понятно, что только сама Саша, и больше никто, виновата в собственных бедах.

«Скажи, пожалуйста, – вопрошала Саша, упрямо избегая обращения, – почему все остальные – дети как дети, все у них получается, а у меня вечно сплошное невезение? Вечно приключаются какие-нибудь гадости, как будто кто-то проклял. Может, я не в то время родилась? Или не в том месте?»

Белобородый, похожий на Деда Мороза, высший разум, Сашину точку зрения не разделял и был скорее склонен согласиться с ее отцом:

– Проклятия человек сам на себя накладывает. Если кто-то несчастен – значит, он хочет быть несчастным. Значит, ему удобно жалеть себя и поддаваться неудачам. А что ты сделала для того, чтобы быть счастливой?

Как у доски, застигнутая вопросом врасплох, девочка принималась торопливо и старательно перечислять: она хорошо учится, помогает товарищам, убирает квартиру и в магазин иногда ходит… Старается быть аккуратной, несет ответственность за свои слова и поступки, как папа учил…

– Мало, мало, – укоризненно качал головой Дед Мороз, – что-то где-то недоделала, была невнимательна, вот и получила неприятные последствия… Причина – в тебе, борись со своими недостатками и получишь хороший результат.

Вот и выходило по словам Бога, что Саша сама во всем виновата, и надо ей не жаловаться, а покопаться в себе. Она и копалась, но тщетно: все попытки контро лировать ход событий и управлять собственной жиз нью заканчивались безрезультатно. Несчастья появлялись из ниоткуда и поражали своей внезапностью.

Регулярно происходили и самые странные, необъяснимые вещи, как то: нападение на Сашу незнакомых подростков с единственной целью – сорвать с нее шапку и швырнуть в грязь; поджог почтового ящика Сашиной квартиры; наконец, совсем безобразное происшествие, заставившее родителей обратиться в милицию (разумеется, безрезультатно): вымазанная какашками входная дверь квартиры.

Конечно, в подобном хулиганстве можно было бы заподозрить сверстников из числа недругов девочки, но достойного кандидата на роль злодея не нашлось: у Саши не было врагов, она поддерживала с одноклассниками ровные приятельские отношения, не давала повода для злобы и обид. Девушка взрослела, а вместе с ней росли и ее неприятности: новая дубленка пострадала от ярко-зеленой краски, незаметно, видимо в толпе, набрызганной сзади из пульверизатора; первая машина, щедро подаренная отцом на совершеннолетие и опрометчиво оставленная во дворе, наутро оказалась облитой какой-то ядовитой гадостью, оставившей на капоте уродливые ржавые пятна и вспученную краску.

Иногда, в основном по настоянию родителей, к делу привлекались сотрудники правоохранительных органов, которые честно и добросовестно выполняли свой долг: подробно расспрашивали Сашу о произошедшем событии, задавали вопросы возможным свидетелям, скрупулезно фиксировали факты и удалялись, чтобы навсегда забыть о такой мелочи. Со временем Саша научилась переносить несчастья стоически, с отчаянием обреченной. Если раньше она пыталась вычислить злоумышленника, то сейчас окончательно уверилась, что причина бед – в ней самой, а свалившиеся на нее неприятности – лишь наказание за то, что она сделала. Саша тщетно пыталась припомнить свои грехи, которые могли бы навлечь на нее гнев судьбы, но, так ничего и не придумав, приняла на веру то, что должна расплачиваться за совершенное, но забытое зло. Девушка даже хотела обратиться к специалисту за квалифицированной помощью, но почему-то ей было стыдно. Таким образом, жизнь продолжалась, масштаб неприятностей возрастал, а Саша постепенно теряла веру в себя, чувствуя себя беспомощной и не защищенной ни Богом, ни всемирным законом справедливости.

* * *

Жизнь Карины четко делилась на два периода: до и после. До появления дяди Димы ее детство проходило неинтересно и довольно-таки однообразно: скучный долгий день с вечно усталыми и ворчащими бабушкой и дедушкой, короткий вечер с мамой, как всегда погруженной в свои проблемы и не успевающей поиграть с дочкой; походы в ближайший парк в выходные; лето на даче. Распорядок дня, недели или времени года, заведенный с самого рождения Карины, менялся редко и не всегда к лучшему. Маленькие дети не переживают от отсутствия разнообразия, режим для них – благо; страдала Карина от другого – нехватки общения и внимания. Да, как ни парадоксально, при всей неустанной бабушкиной заботе, регулярных прогулках и правильном питании Карина испытывала одиночество и тоску. Дефицит общения с мамой не восполнялся даже в выходные, так как мамино внимание было обращено не столько на ребенка, сколько на неотложные дела, накопившиеся за неделю. Что уж говорить о буднях, полностью занятых основной работой и подработкой! В мамином напряженном режиме, ее постоянной заботе о деньгах, в ее замотанности и загруженности места для Карины не оставалось. Она существовала как некий пункт плана, который было необходимо выполнить: одеть, покормить, выгулять, дать образование. На этом в графе «Карина» ставилась жирная галочка, и мама переходила к следующему пункту.

То, что в семье не хватает денег, Карина поняла рано. Сначала это выражалось в маминой неспособности купить ребенку желаемые игрушки; немного позже, сравнивая себя с одноклассницами, Карина остро почувствовала разницу в материальных возможностях. В то время как Каринины подружки хвастались новыми шмотками и обсуждали каникулы за рубежом, девочка донашивала платья, исправно поставляемые выросшими из них дочками маминых подруг, и проводила каждое лето в Кратове, никак не тянувшем даже на Болгарию. Она редко принимала приглашения на детские дни рождения, чтобы избежать необходимости покупки подарка, а когда отправлялась с подружками гулять после школы, делала вид, что совершенно не голодна, глядя, как девочки покупают в ближайшей палатке чипсы и пирожки. Ситуация, конечно, расстраивала, но не это было главным. Главное, что задевало и ранило – дома не было уюта и веселья, и мама редко улыбалась, потому что не успевала этого делать.

Вот в таком тесном семейном кругу постоянно напряженных людей Карина прожила первые восемь лет своей жизни, в которой, бесспорно, случались свои маленькие радости: редкие походы в кино или театр, школьная дружба, бесплатный кружок по рисованию… Многое из того, что есть у других детей, прошло мимо: незнакомый девочке отец, который, разойдясь с женой, распространил развод и на ребенка; недоступный по причине постоянных простуд детский сад; семейные поездки на море; красивая одежда – да мало ли что могло еще быть!

Возможно, Карина так и не узнала бы о том, какой интересной и захватывающей может быть жизнь, если бы маме не встретился дядя Дима. С того момента, как он пришел к ним в дом, начался период «после». Этот этап в жизни Карины прошел под девизом «дядя Дима может все, что угодно». И это было правдой. Дядя Дима умел делать все – стоять на голове, чинить электропроводку, смешно шутить, кататься на горных лыжах (и Карину с мамой научил). Ему удалось развеселить маму и стереть с ее лица вечно напряженное и озабоченное выражение. Они переехали в новую квартиру, сами делали ремонт, и это было так весело, так увлекательно! Карина вместе с мамой и дядей Димой клеила обои, размешивала краску для стен, носилась по дому с разными поручениями – подержать, подать, принести – и была совершенно счастлива. Абсолютное и безоговорочное счастье в лице этого большого человека с широкой добродушной улыбкой свалилось на нее внезапно и, как казалось, совершенно незаслуженно. А больше всего она была благодарна дяде Диме за то, что он вернул ей маму.

С тех пор как мама вспомнила, что она женщина, а не волчица, рыщущая в поисках пропитания, она совершенно переменилась. Она обратила внимание на Карину и стала с ней разговаривать, с удивлением обнаружив, что дочь, оказывается, успела вырасти. Она научилась непринужденно болтать и смеяться так, что хотелось смеяться вместе с ней. Она перестала экономить каждую копейку и стала выдавать Карине карманные деньги. Втроем они ходили в театры и на выставки и ездили отдыхать на лучшие курорты. От обилия ярких эмоций у Карины кружилась голова, и она не успевала переваривать новые впечатления. Но одно событие затмило все остальные и в корне изменило статус девочки – она стала старшей сестрой! Рождение брата Миши было просто чудом, но чудом настолько правильным и своевременным, что все сразу встало на свои места: мама оставила ненавистную Карине работу и теперь полностью принадлежала детям, бабушка и дедушка разом помолодели и захлопотали вокруг внука, гордый дядя Дима таскал в дом охапками развивающие игрушки и пакеты с «правильной» едой, а сама Карина не могла опомниться от нового, нахлынувшего на нее чувства – чувства безграничной любви и тревоги за крошечное, беззащитное и такое родное существо.

Карина удивлялась сама себе – как можно так сильно любить и при этом не умереть от счастья. Видимо, недостаток эмоций в раннем детстве компенсировался с лихвой при появлении на свет нового и бесконечно значимого для Карины человека. Брат был совсем не такой, как другие люди – он родился самым красивым, самым умным и самым талантливым ребенком на земле. Она научилась купать и пеленать его, кормить с ложечки и вытирать попу. Только Карина могла лучше всех развлечь малыша, уговорить его перестать плакать и улыбнуться. Миша стал для нее и ребенком, и одновременно последней куклой.

Она вела запись достижений брата: когда тому было две недели от роду, он научился самостоятельно держать голову, в месяц приподнимался на руках, лежа на животике, и пытался ползти; в семь месяцев у него прорезался первый зуб, и в это же время он встал на ножки, шатаясь и держась за прутья кроватки; около года начал ходить самостоятельно, и это было просто волшебством. Карина записывала его первые слова, была переводчиком между братом и окружающими, угадывала его желания и болела сама, если он заболевал. Она покупала ему игрушки на свои карманные деньги, учила его говорить, а потом читать. Мама радовалась и удивлялась, открыв в дочери такую способность любить, но еще больше изумлялась сама Карина. Ее словно вывели из оцепенения, из зимней спячки, резко пробудив к жизни и радости.

Несколько лет пронеслось в круговороте обожания, забот, радостных открытий и нетерпеливого ожидания нового дня – дальше еще прекраснее, еще интереснее, еще удивительнее!

А потом появился Он, и все закончилось.

* * *

Вениамин Алексеевич Редин проработал на должности штатного психолога в центре социальной помощи населению шесть лет два месяца и восемь дней, после чего его уволили с вышеназванного поста по собственному желанию, а на самом деле в связи с безобразным поведением и грубым нарушением профессиональной этики. Действительно, на него вдруг стало поступать большое количество жалоб от недовольных посетителей, рассмотрев которые, начальство приняло справедливое решение об отстранении Редина от обязанностей, несмотря на прежние его заслуги и рвение. Его подход к решению психологических проблем населения вызывал недоумение, более того – возмущение у сознательных граждан.

Справедливости ради надо заметить, что среди клиентов центра психологической помощи было немалое количество людей довольных и признательных, но жалобы пишутся чаще, чем благодарности, и люди всегда более настойчиво добиваются наказания для нерадивого работника, чем вознаграждения для добросовестного.

Впрочем, нерадивым Вениамин Алексеевич как раз не был. Скорее, он пострадал именно из-за слишком рьяного отношения к делу. Будь он менее участливым, более равнодушным, не столь заинтересованном в результате, ограничься он общепринятыми фразами – может быть, до сих пор просиживал бы кресло в своем маленьком кабинетике. Но нет, потребовался ему нестандартный подход, глубокое погружение… Да, методы Редина действительно были странными. Странными, как вся его жизнь.

Согласно одному из правил работы психологов в Европе и Америке все беседы с пациентами должны записываться на пленку. Записи эти строго конфиденциальны, и слушать их имеет право только сам специалист, в целях выработки правильного подхода к пациенту.

В московском учреждении такое правило тоже существовало. Только пленки предназначались для проверяющих, чтобы осуществлять контроль за населением, а заодно за психологом – вдруг он чушь какую-нибудь несет или вообще вместо работы ерундой занимается. Некоторые из бесед Редина с его пациентами были прослушаны и проанализированы руководством, после чего решение о его увольнении возникло незамедлительно. Предлагаем вниманию читателей некоторые отрывки, красноречиво свидетельствующие о нетрадиционных методах, применяемых им на практике.

Беседа № 1. (На приеме Елена Степановна, бабушка 14-летнего Егора)

В. А.: Присаживайтесь, пожалуйста. Может быть, чаю?

Е. С.: Нет, спасибо. Мне так неловко говорить… Что-то происходит… Не знаю, как начать…

В. А.: Пожалуйста, я вас слушаю. У вас, наверное, неприятности?

Е. С.: Да, а как вы догадались? Впрочем, что это я…. Понятно же…. К вам просто так не приходят. У меня такая беда, доктор, такая беда!

В. А.: Я не доктор, я психолог. А что случилось?

Е. С.: Мой внук Егор… Такой хороший мальчик… всегда был… А сейчас мы совершенно перестали друг друга понимать. Понимаете, родители все время работают, я сама занималась воспитанием Егорушки. Музыка, английский, фигурное катание… Он учился так хорошо. А сейчас у него сплошные тройки!

В. А.: Ай-ай-ай!

Е. С.: Да-да! Он стал равнодушен к учебе. На симфонические концерты со мной отказался ходить. Раньше мы с ним… каждые выходные… в консерваторию (Всхлипывает.) … Теперь он слушает какой-то ужас… панк-рок или как его там… вы бы слышали…

В. А.: Запрещать не пробовали?

Е. С.: Запрещала, конечно! Говорю: чтобы гадости этой не было слышно в моей квартире! А он… Наушники надевает и все равно слушает. И головой трясет, вот так! Просто жутко! А еще… это страшное зло, доктор, страшное! Компьютер этот… Он от него часами не отходит!

В. А.: Я не доктор. А компьютер выбросить!

Е. С.: Как так – выбросить? Он же денег стоит, это ему родители на день рождения подарили! Я думала… как это… пароль поставить…

В. А.: Какой пароль, Елена Степановна, голубушка? Что за полумеры? Черт с ними, с деньгами! На помойку! Гла вное – ребенка спасти!

Е. С.: Да? (Задумчиво.) А этот… Интернет? Он же вроде библиотеки – там много информации найти можно, мне говорили…

В. А.: Да о чем вы, помилуйте! Молодежь зачем в Интернет лазит? Чтоб, простите, картинки непристойные смотреть! Или еще за какой-нибудь гнусностью! Вот вы мне скажите, ваш внук девочками интересуется?

Е. С.: Да нет, доктор, в этом смысле нет… Он у меня правильно воспитан… То есть он общается с девочка ми… но по-дружески…

В. А.: Вот видите! Значит, точно картинки смотрит Где дружба, там и все остальное!

Е. С.: Да что вы такое говорите! Егор у меня хороший Вот только грубит иногда…

В. А.: Грубит бабушке? Негодяй! Молодежь нынче совсем распустилась! Место в метро старикам не уступают! Хамят! Курят! Кстати, Егор курит?

Е. С.: Н-не знаю… мне кажется, пару раз я чувствовала от него какой-то запах… Но, возможно, я ошиблась…

В. А.: Не ошиблись, не ошиблись! Точно курит, я вам говорю. Молодые – они все наглые и распущенные. Курят, напиваются, наркотики употребляют.

Е. С.: Нет, наркотики – это исключено!

В. А.: Почему же? Вы только посмотрите, куда катится современное поколение! Секс и насилие на каждом шагу, вседозволенность, отсутствие принципов! Глумление над святынями! У них нет авторитетов – ни религии, ни идеологии. Это абсолютно бездуховное поколение, способное только к тому, чтобы одурманивать себя различными способами и совокупляться!

Е. С. (после паузы): Да, это в общем-то правильно… то, что вы говорите… но зачем же так категорично? Вы ведь сами еще молодой человек… А потом, не вся молодежь такая безнадежная… есть неплохие ребята…

В. А.: Потому и говорю, что знаю – сам такой. А кто это, позвольте, неплохой? Может, ваш Егор?

Е. С.: А хоть бы мой Егор!

В. А. (презрительно): Его-ор? Троечник? Грубиян? Компьютерозависимый? С пагубными привычками?

Е. С. (возмущенно): Знаете что, вы про моего внука ничего не знаете!

В. А.: Так вы мне сами рассказали!

Е. С.: Я не говорила! Он очень положительный мальчик! Просто у него сейчас сложный период… переходный возраст…

В. А.: Возраст здесь не при чем, поверьте мне! Если человек порочен, это видно в любом возрасте и исправить невозможно.

Е. С.: Это Егор мой порочен?

В. А.: А кто же? А может, это вы панк-роком увлекаетесь?

Примечание:

Возмущенная бабушка, полная праведного гнева и желания защитить любимого внука, гордо удалилась. Жалобу на Редина она, конечно же, написала, а к Егору стала более снисходительна и даже простила ему некоторые слабости.

Беседа № 2. (На приеме Татьяна и Сергей, супруги с 12-летним стажем совместной жизни).

В. А.: Я вас слушаю.

Т.: Понимаете, у нас проблема. Это сложно объяснить… Что-то изменилось в наших отношениях.

С.: Вы так молоды, вряд ли поймете. Вы сами-то женаты?

В. А.: Был и получил от этого мало удовольствия. Вы правы, чужие проблемы всегда сложно понять. Скорее всего, у меня не получится. Но давайте я попробую угадать. Вдруг сработает?

Т.: Да… пожалуйста…

В. А.: Значит, так: вы женаты много лет, но в последнее время отдалились друг от друга… исчезло взаимопонимание. Вы уже не стремитесь проводить все свободное время вместе, вам кажется, что любовь ушла… Муж допоздна задерживается на работе, а потом до ночи смотрит телевизор, иногда засыпает перед ним. Он не пытается поговорить с вами, рассказать о том, как прошел день. Может быть, у него кто-то есть – думаете вы. Какой он холодный, отстраненный, а ведь раньше все было совсем по-другому! Вы его уже не интересуете…

С.: Ну… вы несколько преувеличиваете…

В. А.: А вы пашете целый день, чтобы содержать семью, а после работы вас встречают с обидами и претензиями. Все вечно не так, всем не угодил. Да лучше вообще домой не приходить! На самом деле понятно, почему мужики шляются по любовницам – они там отдыхают, их там никто не пилит. А вы, как дурак, все в дом, все в семью… У вас дети есть?

Т.: Да, сын, десять лет.

В. А.: Для жены, для сына… Никто не ценит. Все только требуют! Ну как, угадал?

Т.: Ну… в целом есть что-то похожее…

С.: Нет, все не так трагично.

Т.: Но страдает ребенок, понимаете? Он чувствует, что отношения между родителями испортились. Мы пробовали все изменить, начать сначала… но все не то… что-то важное исчезло.

В. А.: Понял. Вы хотите вернуть вашим чувствам былую остроту и вновь сблизиться.

С.: Примерно так.

В. А.: У меня есть хорошая идея. Самый верный способ сплотить вас – смерть вашего единственного ребенка. На худой конец, его тяжелая болезнь, опасная для жизни. Например, сахарный диабет. Но лучше онкология. Он будет постепенно угасать, а вы – безуспешно бороться за его жизнь. В такой ситуации у вас не останется сил на взаимные обиды и выяснение отношений. Вся энергия уйдет на переживание безутешного горя, это отвлечет вас от грустных мыслей об ушедшей любви. Что вы на меня так смотрите?

Примечание:

Конец этой беседы нам, честно говоря, неизвестен. Последствия в виде жалобы оказались на столе у начальника Вениамина Алексеевича. Семейные отношения Татьяны и Сергея по непонятной причине наладились. Возможно, их объединили возмущение и злоба на идиота-психолога.

Беседа № 3. (На приеме Мария, страдающая бесплодием).

М.: Несколько лет назад я ждала ребенка… мы с мужем были так счастливы… (Плачет.) Но я поскользнулась, упала… был гололед…

В. А.: И что?

М.: Больше я не могу иметь детей. Врачи сказали – это окончательно. А я так хотела… так мечтала… теперь все… Что мне делать?

В. А.: Что значит – что делать? Вам что, заняться нечем? Вы не работаете?

М.: Работаю… в поликлинике…

В. А.: А что, в поликлинике не хватает нагрузки? Занимайтесь своими прямыми обязанностями и не забивайте голову ерундой!

М.: В каком смысле ерундой? Я ведь не про это спрашиваю. Что делать, как дальше жить без детей?

В. А.: Милая моя, вы тридцать лет прожили без детей. Я не вижу причины, почему бы вам таким же образом не протянуть еще лет тридцать. А там необходимость иметь детей сама собой отпадет. Подумайте, кому они нужны, эти дети? Сопливые, шумные, вечно орут, требуют чего-то. Столько труда, а результат очень сомнительный. Где гарантия, что чадо вырастет приличным человеком? А вдруг будет алкоголиком или преступником? Вам оно надо? Кроме того, если бы вы сейчас родили ребенка, он все равно через пару десятков лет вас бы покинул. Уехал бы, скажем, в Америку и думать про вас забыл. А внуки уже американцы, по-русски ни бельмеса. Вы английский язык знаете?

М.: Я… ну, в общем, я в школе учила.

В. А.: Понятно, не знаете. Стало быть, с внуками общаться не сможете. Зачем они вам тогда нужны?

М.: Да что вы такое говорите? Какие внуки? Я же вам говорю – у меня бесплодие!

В. А.: И слава богу, скажу я вам! Жизнь спокойнее, проблем меньше. Кроме того, существует практическая выгода: посчитайте, сколько вы экономите на контрацептивах…

Примечание:

Данная беседа закончена не была, поскольку возмущенная посетительница поспешила покинуть кабинет черствого и профессионально непригодного психолога с твердым намерением жаловаться на него в вышестоящие инстанции. Впрочем, ее намерение не было осуществлено, поскольку Марию отвлекли более важные дела: через неделю после консультации у Редина женщина неожиданно и благополучно забеременела, опровергнув тем самым диагноз врачей. Все ее силы ушли на вынашивание и рождение ребенка, что помогло забыть неприятный разговор в центре социальной помощи.

Как видим, семейные проблемы своих пациентов Вениамин Алексеевич решал мгновенно. Насколько качественно – не нам судить. Что думал сам психолог о своей работе – тоже неизвестно. Скорее всего, свято верил в правильность выбираемой им стратегии. Он достигал необходимого, с его точки зрения, результата не прямо – убеждениями и уговорами, а окружным путем – через эмоциональное потрясение и полное переосмысление клиентом ситуации. И не было случая, когда Редин подошел к своим обязанностям формально. Конечно, и у него случались неудачи. Не всегда можно достучаться до людей – даже если ломиться к ним с воплями и топотом.

Приведем пример еще одного разговора, который, кстати сказать, не вызвал никаких нареканий у руководства, но Рединым расценивался как худший и самый позорный эпизод в его практике.

Беседа № 4. (На приеме мама с пятилетним сыном).

М.: Ему снятся кошмары. Он часто просыпается среди ночи и кричит. Когда я прошу рассказать, что его пугает – он молчит. Это почти каждую ночь происходит. А был такой спокойный ребенок.

В. А.: А днем как он себя ведет?

М.: Днем – как обычно. Играет, смеется. Никогда ни о чем плохом не вспоминает.

В. А.: Как давно начались кошмары?

М.: Несколько месяцев назад. Точнее, с января. Я точно знаю – сын тогда стал свидетелем несчастного случая… Все обошлось, но он не может забыть.

В. А.: Нет, что вы! Я думаю, он давно уже забыл. А почему вы так нервничаете? Вы тоже присутствовали при этом?

М.: Да… но все в прошлом. Все хорошо. Я не нервничаю.

В. А.: Кроватка сына стоит в вашей комнате?

М.: Да, я все время должна быть рядом. Он так неожиданно просыпается.

В. А.: А вас тоже мучают кошмары?

М.: Нет конечно! Я просто волнуюсь за него. Скажите, это можно вылечить? И отчего это так долго не проходит?

В. А.: В лечении мальчика необходимости нет. Он абсолютно здоров.

М.: То есть как? А как же его ночные страхи?

В. А.: Это не его страхи, это ваши страхи. Он забрал их себе, потому что считает своим долгом вам помочь. Наведите порядок в своей душе – и ребенок успокоится. Он страдает сейчас не потому, что видел что-то неприятное, а потому что его мама считает, что он пострадал. Я непонятно говорю? Скажите мне, что вас мучает?

М.: Я не понимаю. Речь не обо мне, а о сыне. У меня все хорошо.

В. А.: А кто еще был с вами, когда произошел этот… несчастный случай?

М.: Старшая дочь. Но она уже взрослая и не такая впечатлительная.

В. А.: Приведите ее ко мне. А вам я рекомендовал бы обратиться к специалисту более высокого класса. Я ведь бытовые мелочи разбираю, а вам нужна высококвалифицированная помощь. Но с дочкой я бы попробовал поговорить.

М.: О чем вы говорите? При чем тут дочь? Я к вам сына привела с проблемой, а вы на него даже не смотрите!

В. А.: Говорю вам, у мальчика все в порядке. Не переживайте за него. И вот еще… старайтесь не очень спешить. Делайте все медленно и обдуманно. Не бегите никуда.

М. (раздраженно): Я все-таки вас не понимаю.

В. А. (грустно): Я сам мало что понимаю.

Эту женщину Вениамин Алексеевич больше никогда не видел. Возможно, она, как и многие другие посетители, сочла Редина некомпетентным и обратилась к другому специалисту. А может быть, у мальчика прекратились кошмары, и мамаша успокоилась. Вениамину Алексеевичу очень хотелось думать, что так и случилось. Но что-то подсказывало ему, что его надежде сбыться не суждено.

* * *

С тех пор, как в жизни Саши стали происходить неприятности, отношение окружающих к ней изменилось. До этого она была обычным ребенком из среднестатистической семьи. Теперь, окруженная странными обстоятельствами, она стала не такой, как все, а «девочкой с прибабахом». Дружить с человеком, притягивающем к себе несчастья, сложно и неинтересно; любить такого человека можно только глубоко и искренне, без примеси эгоизма, а это мало кому удается.

Чем старше становилась Саша, чем более мудреные испытания выпадали на ее долю, тем меньше подруг и молодых людей оставалось вокруг нее – кому нужны знакомые с проблемами! Пусть даже она сама разбирается со своими делами, так ведь по долгу дружбы следует несчастным помогать, а это накладывает определенные обязательства. Ну ее, такую дружбу, сплошные проблемы и никакого удовольствия! Не будем спешить обвинять молодежь в потребительском отношении к близким – в таком подходе есть рациональное зерно, пусть и не совсем благородное. Действительно, куда приятнее иметь дело с богатыми и здоровыми.

Мама Татьяна Ивановна, как и следовало ожидать, оказалась практически единственной, кого несчастья дочери не отпугнули, а наоборот, еще больше к ней привязали; каждый раз, когда над головой Саши сгущались тучи, любящая родительница делала стойку и бросалась на помощь. Помощь часто была чисто номинальной и заключалась в основном в причитаниях и бестолковой суете, но все равно доказывала, что Татьяна Ивановна – самоотверженная и преданная мать. К слову сказать, мамино участие Сашу всегда смущало и напрягало: девочка чувствовала, что является причиной расстройства близких людей и переживала еще больше. Впрочем, мама быстро успокаивалась и приходила в себя после очередного фокуса судьбы. Оптимистка по натуре, она уверяла всех окружающих и саму себя, что это – случайность, нелепое стечение обстоятельств, которое гарантирует спокойную и безоблачную дальнейшую жизнь, поскольку запас неприятностей, отведенных на Сашину долю, уже исчерпан. Увы, мама всегда ошибалась! Источник бед ее дочери не только не иссякал, но бил фонтаном.

Еще сложнее сложились отношения с отцом. До того, как она стала неудачницей, Саша была очень привязана к папе. Она знала, что он гордится своей дочерью и изо всех сил старалась оправдать его надежды. Девочка с удовольствием радовала его хорошими отметками, стремилась добиться успехов в спорте только потому, что папе хотелось, чтобы она была спортсменкой. Она читала именно те книги, которые можно было обсудить с отцом, и дружила с теми ребятами, которых он одобрял. Словом, Саша была почтительной дочерью, и пока она делала успехи в своей еще маленькой жизни, отец любил ее.

Ей пришлось отказаться от маленьких девчачьих радостей, вроде альбомов, раскрашенных сердечками и общения в социальных сетях: папа считал это верхом глупости и пошлости. Раз, заглянув через Сашино плечо в экран компьютера, он скорчил презрительную гримасу и нарочито громко прочитал статус одной из подружек: «Меня трудно найти, но легко потерять». Антон Петрович немедленно поинтересовался: «Это про носки?» и, не удовлетворившись насмешкой, продолжил чтение собственной характеристики юной покорительницы мужских сердец: «Попробуй меня удержать!» Видимо, девочка давно и безуспешно грезила о лаврах роковой недоступной красавицы. Глупо, конечно, Саша понимала, но относилась снисходительно, пока папа одной фразой не поставил точку: «Ну да, неудержимая, как понос». А потом вынес приговор, не подлежащий обжалованию: «Заниматься такой ерундой могут только пустышки, тупые как пробки. Я буду очень разочарован, если моя дочь окажется среди них. Ты поняла?»

Конечно, Саша поняла. Разве можно было после такого комментария опуститься до того, чтобы шушукаться с девчонками о пустяках, обсуждать мальчиков или слушать сентиментальные песенки про несчастную любовь? Все это было стыдно, низко и недостойно для дочери Антона Петровича. Таким образом, девчоночьи глупости и романтическая восторженность прошли мимо Саши, равно как и детские мимолетные влюбленности, которые сознательно и целенаправленно душились на корню, чтобы не опозориться в глазах высшего судьи. В некотором смысле Саша эмоционально застряла в раннем детстве, когда не было ничего страшнее, чем потерять любовь родителей, для нее в первую очередь – папы.

Постепенно открывшееся новое обстоятельство – а именно колоссальная Сашина невезучесть – задело отца глубоко и всерьез. Поначалу он переживал и сочувствовал, пытался помочь и разобраться. Когда практический подход к делу ничего не дал, он начал злиться. Простейший способ, уже найденный Сашей и ее мамой – смириться и принять все как должное – давался ему нелегко. Почему у его дочери все время проблемы? С какой стати она вечно попадает в какие-то переделки? Что она, хуже других?

Конечно, отец боролся за дочь и всячески пытался ей помочь. И тогда, когда она, едва встав на горные лыжи, упала и растянула ногу – причем так сильно, что несколько дней не могла ходить. И тогда, когда у нового велосипеда лопнула цепь на ходу – Саша перелетела через голову и чудом осталась жива. И тогда, когда ее во дворе покусала неизвестная собака, и пришлось делать уколы от бешенства. Отец исправно и заботливо сопровождал дочь в поликлинику на прививки, только был задумчив и отстранен. И Саша понимала – он ее стесняется. Примерно так некоторые отцы относятся к своим детям-инвалидам – с жалостью, но с долей брезгливости и недоумения: как мог нормальный и здоровый человек дать неполноценное потомство? Это клеймо на всю жизнь, свидетельство собственной беспомощности и скрытых недостатков. Действительно, зачем Сашиному отцу, состоявшемуся и успешному, неудачный ребенок? Интуитивно девушка чувствовала, что папа пытается отгородиться от вечно проблемной дочери. Он боялся. Боялся проблем и забот и, возможно, испытывал чувство неловкости. А один раз сказал: «Что же ты, Сашка, какая-то у меня получилась… неудачница. Вечно во что-то вляпаешься».

Возможно, дочь могла бы возразить папе. Например, сказать, что у других родителей тоже полно проблем из-за детей. Что ее ровесники тоже попадают в неприятные ситуации, ломают руки и ноги, а иногда даже получают сотрясение мозга. Что вообще в жизни куча неожиданностей, и никогда нельзя знать заранее, что с тобой произойдет…

Но Саша отцу не возражала и страдала молча. Она чувствовала – он прав. С ней что-то не так. Нечто странное, необычное переменило ее судьбу, и теперь этот Дамоклов меч будет висеть над ней до самой смерти. Неудачница.

* * *

Решение поступать в медицинский созрело задолго до того, как Карина закончила школу. Вероятнее всего, здесь сыграли свою роль неустанные переживания по поводу самых разных Мишкиных болячек: дисбактериоз кишечника, диатез, переходящий в атопический дерматит, пупочная грыжа и мокнущая экзема. С точки зрения здоровья Миша был не подарок (что в наше время скорее норма, чем отклонение), и намучились с ним родители изрядно. Без Карининой помощи маме пришлось бы совсем трудно, но, к счастью, дочь всегда была рядом, на подхвате, готовая и в поликлинику проводить, и лекарство дать, и ночью у кроватки подежурить. Все-таки хорошая разница между детьми – десять лет: у старшего нет уже глупой ревности к младшему, нет обид на родителей, переключивших свое внимание на младенца, а есть одно общее и главное дело, которое делается совместно и согласованно. Именно тогда, живя в постоянной тревоге о Мишином здоровье, мама и Карина особенно сблизились, ведь главные заботы легли на их плечи, в то время как дядя Дима занимался материальной стороной вопроса.

Решал он эту проблему, надо сказать, весьма удачно. Стоматология – область, востребованная всегда и везде и нужная всем, а уж установка зубных протезов пользуется особенной популярностью. Руки у дяди Димы были золотые, и клиенты шли в его маленькую частную клинику неиссякаемым потоком. Свою работу дядя Дима любил и называл ювелирной, признавался, что самая большая радость для него – видеть благодарные и эстетически безупречные улыбки своих пациентов.

Желание приемной дочери сделать карьеру в медицине он воспринял с энтузиазмом и горячо поддержал; немного расстроился, правда, узнав, что стоматологическое поприще ее не привлекает (по мнению дяди Димы, у Карины были сильные четкие руки потенциального дантиста), но, в конце концов, педиатрия – специальность достойная и благородная. Преисполненный рвения, дядя Дима начал активные переговоры с коллегами из медицинского института и занялся устройством студенческой судьбы Карины задолго до окончания школы.

Карина штудировала анатомию и биологию, заставила все полки медицинскими атласами и параллельно с занятиями в школе училась на курсах медсестер, чтобы к моменту поступления уже иметь свидетельство по профилю. Все складывалось удачно и правильно: Миша подрастал, к трем годам выровнявшись, наконец, со здоровьем; Карина училась и купалась в семейной любви; бабушка с дедушкой копались на грядках, а мама с дядей Димой строили дом для их большой семьи – грандиозный, двухэтажный, с большой верандой, сауной и гаражом. Это было счастье. На него было отпущено семь лет.

Период «после» закончился в жизни Карины, когда ей исполнилось пятнадцать лет. Вернее, закончилась ее жизнь. Не физически, конечно, но духовно и эмоционально, потому что этап, который наступил потом, вообще никак нельзя назвать. Она так и думала: «никакая жизнь», «жизнь нигде и никак». Началась новая странная жизнь со встречи с Ним. Со встречи, которой могло бы и не быть, если бы их семья оказалась в тот день в другом месте. Или в том же месте, но в другое время. На полчаса позже или раньше. Даже на пять минут. На минуту. И ничего бы не произошло.

После роковой встречи интересы Карины сузились до предела, граничащего с патологией, а мысли текли, как правило, по двум направлениям: размышления о Нем и о странном стечении обстоятельств. Было ли это происшествие запланировано судьбой? Было ли это нелепой случайностью, которой можно было избежать? Кто отвечает за построение цепочки связанных друг с другом обстоятельств, которые в конце концов привели их семью к полному краху? И, наконец, в чем кроется первопричина нынешней плачевной ситуации? Этот вопрос – о причине – волновал девушку больше всего, даже сильнее, чем последствия. А они были печальны.

Из-за произошедшего несчастного случая дядя Дима не смог больше работать – плохо сросшаяся локтевая кость давала о себе знать: при трясущихся руках невозможно добиться точности движений, так необходимой в его профессии. Грудная клетка, восстановленная после множества операций, вроде бы пришла в норму, но периодические боли остались, регулярно напоминая о роковом происшествии. Врачи утверждали, что дяде Диме крупно повезло: при ударе такой силы, направленном точно в сердце, он должен был умереть на месте. Надо радоваться, что его здоровый и тренированный организм смог выдержать то, что мгновенно убило бы практически любого мужчину, не говоря уж о женщине или ребенке. Еще один повод для радости, по словам медиков, состоял в том, что сломавшиеся ребра не повредили внутренние органы, как это обычно бывает. Словом, дядя Дима оказался счастливчиком и мог считать себя заново родившимся, хоть и покалеченным, хоть с уродливым шрамом через всю грудь, оставленным безжалостными хирургами при попытках совместить осколки раскрошившихся ребер. С трудно выхлопотанной инвалидностью второй группы, дядя Дима все равно оставался живым, он мог со временем прийти в норму и найти новую, не требующую физических усилий и точности в движениях работу, он мог еще радоваться жизни и растить детей.