Читать книгу Отель «Толедо» - Анна Малышева - Страница 1

Глава 1

Оглавление

Короткая стрелка настенных часов над барной стойкой отчетливо, с удовлетворением щелкнула, коснувшись цифры «пять». Александра повернула голову к огромному окну. Сквозь безлунную, долгую декабрьскую ночь уже просачивался рассвет. Черное небо над аэродромом засинело, огни наземных служб сделались тусклее, теряя интенсивность. Александра, щурясь, читала надписи на бортах самолетов, застывших на летном поле. В зале ожидания, ночью почти пустом, заметно прибавилось народу. Терминал Е аэропорта Шереметьево просыпался. Прошли, цокая каблуками, стюардессы в красной форме, катя чемоданчики. В кафе, где устроилась в ожидании вылета Александра, все чаще шумела кофемашина. Слышался хруст перемалываемых зерен, все сильнее становился запах кофе. За соседним столиком дремали две юные японки, транзитные пассажирки, в тапочках, надувных воротниках и наглазных масках. Девушки склонили головы друг другу на плечо. Одна из них, разбуженная кофемашиной, встрепенулась, растолкала подругу («Может быть, сестру, – подумала Александра, – они похожи, как сестры!»), достала из сумки зубную щетку и отправилась в дамскую комнату. Другая, сдвинув на затылок маску, оторопело огляделась, встретила взгляд женщины за соседним столиком и улыбнулась ей. Александра улыбнулась в ответ, невольно чувствуя зависть к этой беспечной юности, храбро спешащей куда-то через весь мир, с несколькими пересадками, в тапочках и с забавным, увешанным брелоками-игрушками рюкзаком.

Оставив сумку на сиденье, женщина поднялась с диванчика и подошла к огромному окну, выходящему на летное поле. Неподалеку виднелся лайнер с буквами KLM на борту. «Мой, – подумала художница, взглянув на часы. – Так странно всегда видеть снаружи свой самолет! Не верится, что он взлетит… Что такая штука может летать!» Она летала часто и, уже сидя в салоне, никогда не испытывала страха, даже во время турбулентности. Но, глядя на самолет, в котором нужно было лететь в очередную командировку, Александра чувствовала тревогу.

Вернувшись за свой столик, она заказала еще одну чашку кофе, хотя за ночь его было выпито столько, что женщина ощущала сильное сердцебиение. Или это был страх перед тем, что ей предстояло осуществить – об этом думать не хотелось. Александра предпочитала не пугать сама себя и списывать свое взбудораженное состояние на слишком крепкий кофе, на бессонную ночь, на смутный страх перед полетом. О том, ради чего затевалась поездка, она старалась не думать.

Художница летела в Амстердам первым утренним рейсом, и летела не впервые. Она хорошо знала и всем сердцем любила этот город, пронизанный сетью каналов, его темные старые кварталы с накренившимися в разные стороны «танцующими домами», набережные, уставленные тысячами велосипедов… Сонные кварталы «красных фонарей» рано утром, когда на улице можно встретить разве что мойщиков тротуаров, угрюмых, коренастых, с обветренными опухшими лицами, а окна и витрины, закрытые красными шторами и жалюзи, хранят самое невинное выражение. Великолепные музеи и богатейшие антикварные магазины, блошиный рынок на Ватерлооплейн и букинистические развалы на площади Спей, неподалеку от знаменитого цветочного рынка на сваях, чье отражение круглый год колеблется в черной воде канала. «И свет! – Александра закрыла глаза, слезящиеся от бессонницы. – Ни с чем не сравнимый влажный свет, в котором все видится одновременно мягко и отчетливо, так что жалеешь, что нет с собой мольберта и красок. Когда я впервые увидела этот свет, поняла, почему Нидерланды дали миру столько великих живописцев!»

Но сейчас ей совсем не хотелось ехать в Амстердам. Увы, повод для поездки был даже не столько печальный, сколько пугающий. Обычно Александра ехала за границу, чтобы отыскать вещи или картины для перепродажи в России, поучаствовать по чьему-то поручению в аукционе или выступить в качестве эксперта на сделке. На этот раз она ехала искать не картину, а человека, и это была ее собственная инициатива. Впервые за многие годы никто не оплачивал ее поездку. Художница ехала за свой счет, а денег у нее было катастрофически мало. Александра купила билет в одну сторону, так как не знала, когда вернется. Действующая шенгенская виза у нее была. Художница созвонилась с друзьями, живущими в Амстердаме, и с облегчением узнала, что может остановиться у них. Эта семейная пара, также художники-реставраторы, выпускники питерской Репинки, как раз собирались уезжать на длительную работу в Италию и готовы были оставить ей ключи от квартиры. «Отель я бы уже не потянула, ведь нужно что-то есть да еще вернуться домой… – Александра открыла глаза, услышав, как стукнуло блюдце о столешницу. Ей принесли кофе. – Мне повезло, что есть где остановиться. Везло бы и дальше… Везение мне просто необходимо!»

Месяц назад художница случайно узнала, что бесследно исчезла ее старая добрая знакомая, с которой ее иногда связывали общие дела. Надежда была широко известна в кругах московских коллекционеров, и хотя своего салона у нее не было, количество и качество совершаемых ею сделок зачастую превосходило достижения более состоятельных коллег. У нее было исключительное чутье на вещи почти мистического свойства. Александра сама была свидетельницей того, как Надежда коршуном накинулась на картину, ни с первого, ни со второго взгляда ничего не стоившую. После незначительной расчистки обнаружилось, что картина принадлежит кисти одного из самых знаменитых русских живописцев девятнадцатого века. Продана она была за баснословную сумму. Надежда могла бы выручить за шедевр и больше, но другой ее отличительной чертой являлось то, что она не гналась за деньгами как таковыми. Успех был очень важен для нее, но торговаться из-за надбавки Надежда не стала бы, чем отличалась от большинства своих коллег.

– Пойми, – говорила она как-то Александре, с которой всегда была очень откровенна. – Деньги – это хорошо, но это не главное. Я всегда прикидываю, конечно, сколько выручу, мне ведь нужно жить. Но куда важнее в сделке то, что я оказалась права… Это много значит для меня, понимаешь? Я готова потерять в деньгах, только бы не ошибиться.

– Ты просто страшно честолюбива! – смеялась Александра. Впрочем, она совсем так не думала. Честолюбие было тут ни при чем. Надежда дорожила сознанием, что наделена уникальным даром распознавать шедевры под личиной никчемной заурядности. Это и выделяло ее из общей толпы охотников за антиквариатом. – Скажи, тебе случалось когда-нибудь ошибаться? Знаешь, это совсем не так страшно…

– Никогда! – непримиримо отвечала Надежда, мотая головой, причем хвостики, которые она завязывала за ушами, как школьница, били ее по щекам. – Я ни разу еще не ошиблась, а если это случится, я все брошу к такой-то бабушке и уйду из профессии! У бывшего мужа багетная мастерская, он меня возьмет на работу!

В этих словах, несмотря на всю их категоричность, не было преувеличения. Надежда действительно славилась безошибочностью чутья и крайне болезненно воспринимала даже намек на то, что она может упустить никем не распознанный шедевр. Как все гении (а в своем роде она была гением), Надежда казалась несколько странной. Она три раза выходила замуж, но ни один ее брак не продержался и года. Со всеми бывшими мужьями у нее были прекрасные отношения. Вероятно, эти люди вполне земных профессий – инженер-строитель, детский врач-офтальмолог и последний муж, мастер по изготовлению багетов для картин, – чувствовали, что перед ними не вполне обычное существо женского пола, и расставались с Надеждой без вражды. Детей у нее ни в одном браке не было, но с ней постоянно жила племянница, дочь старшей сестры, столь же неудачливой в браке. Старшей сестре девочка мешала, а Надежда приютила ее так же легко, как делала все на свете: выходила замуж, расставалась с мужьями, переезжала с квартиры на квартиру, совершала удачные сделки, изумлявшие всю антикварную Москву. Эта сорокалетняя женщина с девчачьими русыми хвостиками и круглыми серыми глазами, хранившими наивное выражение, была словно не от мира сего. Как шутила сама Надежда, она напоминала внешне и по поведению персонажа японского мультика, одного из тех, которыми увлекалась ее племянница. И все же с Надеждой Пряхиной советовались солидные люди, ей доверяли сложнейшие сделки, ее приглашали выступить экспертом, когда возникал спор о подлинности и ценности того или иного лота на ближайшем аукционе. И она никогда не ошибалась.

– Кроме одного раза, вероятно…

Александра вздрогнула, осознав, что произнесла это вслух. Впрочем, ничьего внимания она не привлекла – кафе уже наполнилось посетителями. Это были пассажиры первых утренних рейсов, которые торопливо завтракали, готовясь разлететься во все концы света. Японки исчезли, вместо них появилась другая пара, муж с женой, которые довольно громко выясняли отношения. Мужчина был нетрезв, женщина, эффектная блондинка с дорогой сумкой и подкачанными губами, вытирала слезы, впрочем, осторожно, чтобы не размазать макияж. Длинноволосый парень с гитарой, дремавший всю ночь на диванчике напротив того стола, где сидела Александра, растирал мятое покрасневшее лицо ладонями, стараясь прийти в себя. Со стороны зала ожидания появилась большая группа китайцев, которые всю ночь безмятежно проспали на диванчиках. Становилось шумно. Александра расплатилась за кофе, залпом осушила чашку и поднялась из-за стола. Уже объявили номер выхода, откуда должна была начаться посадка на рейс до Амстердама.

«Да, кроме одного раза… Последнего!» Выйдя в зал, Александра остановилась поодаль от нужного выхода. Она не торопилась занять место в очереди. Ручной клади у нее с собой не было, за исключением небольшой брезентовой сумки, которая сопровождала художницу везде и всегда. Беспокоиться, что не хватит места на полке для багажа, не стоило. Александра подошла к панорамному окну и окинула взглядом летное поле. Самолет компании KLM уже стоял у обозначенного выхода, соединенный с ним гофрированной трубой. Женщина зябко повела плечами, хотя в зале ожидания было тепло. Несмотря на свой страх перед посадкой в самолет, она все же предпочитала думать об этом, а не о том, как исчезла Надежда.

История этого исчезновения была очень простой и тем не менее очень странной. Месяц назад на мобильный телефон художницы поступил звонок с незнакомого номера. Александра всегда отвечала на такие звонки, зная, что ее номер могут передавать потенциальным клиентам.

В клиентах же она очень нуждалась как никогда. Особняк на Китай-городе, многие годы служивший ей приютом, ставили на капитальный ремонт и реставрацию через два месяца. Мастерскую предписывалось освободить в самые кратчайшие сроки. Об этом Александру уведомили звонком из Союза художников, где особняк числился на балансе.

– Куда же я денусь? – спросила тогда художница, прекрасно, впрочем, сознавая, что вопрос не имеет смысла.

– Куда хотите! – последовал вполне ожидаемый ответ. – Вы и так занимали эту мастерскую двенадцать лет и платили копейки. А сейчас у нас и самые именитые авторы на самообеспечении…

Александра никогда не числила себя в именитых авторах, тем более что давно уже занималась не столько живописью, сколько реставрацией. Мастерская, расположенная в мансарде ветхого старинного особняка на Китай-городе, когда-то досталась ей по наследству от умершего супруга, художника довольно заметного, но безвозвратно погибшего и забытого еще при жизни. Первый этаж особняка, где провалились полы, хозяйничали крысы и клубился подвальный гнилостный пар, был давно заброшен. Второй и четвертый этажи опустели не так давно. На третьем до последнего времени обитал скульптор Стас, единственный сосед Александры. И хотя их разделял необитаемый четвертый этаж, художнице все же было спокойнее от осознания того, что внизу кто-то живет. И вот он уехал…

Расставание было тяжелым. Александра сама не ожидала, что за долгие годы так привязалась к этому неунывающему пропойце, высоченному кудрявому богатырю, бабнику и горлопану. Даже уродливый шрам, пересекавший лоб скульптора – свидетельство драки с чьим-то обманутым супругом, казался ей теперь родным. Стас с чувством обнял бледную, растерянную женщину:

– Сашка, не унывай! Ты тоже тут недолго задержишься! Знаешь ведь, моя муза ищет тебе мастерскую неподалеку от нас. Пушкино – это ведь не край света! Привыкнешь и там!

– Я привыкла бы везде, – печально отвечала женщина. Возможно, впервые ее не мутило от резкого запаха перегара, неизменно исходившего от соседа. – Дело не в привычке…

– Что касается денег, родная моя, помогу, чем сумею! – пообещал скульптор. – Сейчас, правда, заказов мало… Помирать меньше стали, что ли, или на памятниках экономят?

Стас, будучи очень неплохим скульптором, в периоды безработицы пробавлялся изготовлением бюстов покойников, по которым скорбели зажиточные родственники. Сам он это занятие искренне презирал прежде всего потому, что в силу известных обстоятельств не мог лепить с натуры.

– Делаю с фотографии, шаляй-валяй, а им хоть в лоб, хоть по лбу! – жаловался он, в очередной раз напившись. – Покойник, скажем, смахивал на Хрущева… Я им ваяю что-то вроде Брежнева. Нравится! Вдовы аж плачут! Ничего не понимают… Ничего!

И вот Стас уехал вместе со своей музой, престарелой нянькой и натурщицей, Марьей Семеновной, в Пушкино, где вездесущая старуха, имевшая родственников неподалеку, в Тарасовке, отыскала ему помещение под мастерскую и квартиру. Александра осталась в разрушающемся особняке совершенно одна.

Ее давно не пугало одинокое существование в огромной ветхой мансарде, хотя единственной защитой от возможного нападения извне была входная дверь, обитая ржавыми железными листами и снабженная весьма условными старыми замками. Скрипы, шорохи и стуки, которыми полнился по ночам особняк, давно не волновали ее воображения. В призраков художница не верила, она боялась только людей. Стас со своей «музой» был ненадежной защитой, но все же он был. Теперь она в одиночестве противостояла темноте и страху. Но больше всего женщину пугало другое – как она переедет в несуществующую ее новую мастерскую со всем скарбом, накопившимся за годы? Груды книг, материалов для живописи и реставрации, весь вещественный хлам, которым так быстро и обильно обрастает творческий человек, – куда и, главное, на какие деньги все это перевозить и устраивать по-новому?

Она стучалась во всем двери, соглашалась даже на самую мелкую и невыгодную работу, несколько раз была вынуждена проглотить унизительные отказы и еще более унизительные рабочие предложения, на которые никогда прежде не пошла бы… И вот – незнакомый звонок, раздавшийся в ее мастерской однажды утром, в начале ноября, через несколько дней после отъезда Стаса.

– Могу я услышать Александру Корзухину? – осведомился мужской голос.

– Это я. – Александра поднялась из-за мольберта, на котором стоял готовый к реставрации натюрморт – незначительная работа незначительного художника середины двадцатого века.

– Мы незнакомы, – продолжал мужчина, забыв представиться. – Мне ваш телефон дала племянница Надежды Пряхиной. Вы ведь были знакомы с Надеждой?

– Были? – В желудке у Александры словно возник кусок льда. – Что случилось?!

– Вы, значит, ничего не знаете… – после короткой паузы ответил мужчина. – Она ведь пропала полгода назад. Никто понятия не имеет, где она сейчас.

Александра опустилась на стул, прижимая телефон к уху. У нее подкосились ноги. Она лихорадочно вспоминала, когда в последний раз видела старую знакомую. «Давно… Весной? Да, кажется, в марте. На аукционе. Мы почти не говорили, не было времени, только поздоровались и задали друг другу пару вопросов… Потом она один раз звонила, приглашала на экспертизу, но я не могла приехать…» В ее мысли врезался голос собеседника:

– Вы слушаете меня? Так вот, я говорю, Надежда пропала, и мы беспокоимся. Думаем, не заявить ли в полицию.

– Простите, а вы кто? – опомнилась Александра. – И почему вы обращаетесь ко мне?

– Я муж ее старшей сестры, Анны, – ответил мужчина. – Меня зовут Сергей, извините, не представился сразу. Просто сейчас как-то не до церемоний.

– Сергей, простите за такой вопрос, – Александра окончательно пришла в себя, – но почему вы только сейчас решили обратиться в полицию, если человек пропал полгода назад?

В трубке послышался глухой смешок. Художнице очень хотелось бы думать, что собеседник просто откашлялся, но она не обманывалась – он явственно усмехнулся.

– Да ведь Надя – взрослый, самостоятельный человек, – ответил он. – И никогда нам не отчитывалась, чем занимается. О том, что она куда-то там едет, мы узнавали по тому, что она привозила нам на время Лиду. И вот, Лида уже полгода живет у нас, а от Нади ни слуху ни духу.

Александра промолчала. Ей была хорошо известна уродливая ситуация, в которой оказалась четырнадцатилетняя племянница Надежды. Та и в самом деле видела родную мать только во время командировок тети. «Да и то, – с горечью говорила Александре приятельница, – если бы мне было куда еще пристроить Лидку, кроме как к матери, я бы это сделала. Но некуда! Я одна такая дура среди наших родственников. Хотела один раз отвезти ее к Василию… Так он мне дал понять, что такие услуги обычно оказывают за деньги. Он хотел взять с меня деньги за то, чтобы продержать у себя несколько дней девчонку!» Василий был старшим братом Надежды и Анны. Александра никогда его не видела, но судя по рассказам приятельницы, это был совсем не тот человек, которому можно доверить ребенка. Со слов Надежды, старшая сестра никак материально не участвовала в воспитании девочки. Все расходы оплачивала тетя. Мать ограничивалась подарками на день рождения и на праздники, и подарки эти только озлобляли Лиду. «Лучше бы Аня придержала при себе деньги на эти телефоны и прочие гаджеты и съездила вместе с Лидкой к морю… Хоть раз в жизни!» – сетовала Надежда. Она доверяла Александре, зная, что та не сплетница, и потому всегда была с ней очень откровенна. Впрочем, ни для кого не было тайной, что живущая у нее племянница – вовсе не круглая сирота. У девочки был жив и отец, но кто он, чем занимается и почему ни разу не появился на горизонте, никто не знал. Об этом Надежда не обмолвилась ни разу, а сама Александра была слишком сдержанна, чтобы расспрашивать.

– Так что же… – медленно произнесла художница, с трудом собираясь с мыслями. – Полгода назад Надежда куда-то уехала, и никто не знает, куда? И ни разу не дала о себе знать?

– В том-то и дело, – со вздохом ответил Сергей. – У Лиды недавно был день рождения, так она даже ей не позвонила!

Это и в самом деле внушало серьезные опасения. Александра знала, что Надежда очень любила свою племянницу, и хотя иногда бывала с ней строга («А иначе девчонка совсем разболтается!»), пыталась как-то компенсировать девочке отсутствие нормальной семьи. В день рождения Лиды Надежда даже отменяла срочные дела, теряя деньги. И ни разу не было случая, чтобы она уехала в командировку.

– Лида весь день просидела с телефоном в руке, – добавил Сергей, не дождавшись комментария от собеседницы. – В общем, это был кошмар. Закатила под вечер такую истерику!

– Простите, а почему мне не позвонила мама Лиды? Почему звоните вы? – До Александры внезапно дошла вся странность ситуации. Ей звонил очередной сожитель Анны, а та отмалчивалась, хотя ситуация касалась ее куда острее.

Сергей вновь не то откашлялся, не то усмехнулся – Александра уже начинала думать, что такова его обычная манера скрывать замешательство.

– Аня против того, чтобы поднимать шум, – признался мужчина, немного помедлив. Было заметно, что он тщательно подбирает слова. – Аня считает, что сестра просто уехала куда-то, нашла свое счастье и теперь не хочет вспоминать о родственниках. Так она выразилась.

– И это счастье помешало Наде поздравить с днем рождения девочку, которую она воспитывала несколько лет подряд почти в одиночку? – не удержалась от язвительного тона Александра.

Мужчина вновь откашлялся.

– Я все понимаю, – ответил он. – Я тоже считаю, что Аня должна была сама воспитывать дочь. Вы меня не знаете, конечно, и можете думать все что хотите… Но я был совсем не против того, чтобы Лида оставалась с нами. Я хочу найти Надежду не потому, что мне не терпится сплавить с рук девочку. В общем, это моя собственная инициатива… Надя была хорошим человеком… Я беспокоюсь.

– Хорошо. – Художница решила впредь воздерживаться от саркастических замечаний. – По какой бы причине вы ни искали Надю, вы это все же делаете. Без согласия ее сестры, как я поняла?

– К сожалению… После дня рождения Лиды мне стало ясно, что дело серьезное. Я расспросил ее обо всех знакомых Нади, она вспомнила несколько имен. Но мне это ничего не дало, потому что Надя увезла с собой все записные книжки. Если они имелись… А ваш телефон Лида знала, он почему-то у нее был. Вот я вам и звоню.

– Телефон у нее был, потому что Надя как-то ей с него звонила, – пояснила Александра, немедленно вспомнившая тот старый эпизод. – Мы с ней допоздна задержались на одних торгах, у Нади разрядился телефон, и она позвонила Лиде с моего, чтобы та не волновалась. Видимо, девочка внесла номер в память телефона.

– Так что вы думаете, как мне поступить? – неожиданно спросил мужчина.

Вопрос поставил Александру в тупик. Она была ошеломлена всем услышанным, а теперь ей к тому же предлагали принять некое решение. Она нахмурилась, встала и щелкнула кнопкой в основании настольной лампы. Ноябрьское утро было темным, и вместо утреннего света узкую улицу за окном наполняли сумерки цвета толченого графита. На столешницу упал золотой круг. В нем оказались чашка с недопитым черным кофе, банка, где замачивались в растворителе кисти, растрепанная пачка бумаг, которую художница безуспешно перерыла этим утром в надежде найти нужную статью. Вся остальная мастерская еще глубже утонула в сумраке, так же как и мысли Александры. Она даже не пыталась отвечать на заданный вопрос. Ее душило глухое возмущение, с трудом оформлявшееся в слова.

«Почему я должна что-то советовать? Почему этим людям всегда нужно, чтобы за них думали и решали? За них воспитывали девочку! Ладно, с этого Сергея спрос невелик, он даже не настоящий отчим Лиды, но ее мать! Она стольким обязана сестре, которая полностью освободила ее от забот о дочери, развязала ей руки… И она не хочет искать Надю! Приписывает ей свой собственный эгоизм, считает, что та сбежала от проблем и спряталась от девочки! Нет, правду утверждают: о чем бы человек ни говорил, он всегда говорит только о себе!»

– Так что вы мне посоветуете? – повторил Сергей.

– Простите, – очнулась Александра, – лично вам мне посоветовать нечего. Разве что попробуйте переубедить Анну. Если кто-то и должен искать сестру, то именно она. Я не думаю, что от вас примут заявление в полиции. Там сразу возникнут вопросы… Анна сама должна это понимать!

– Я ведь все это ей говорил и даже почти теми же самыми словами! – оправдывался мужчина. – Но… вы ее знаете?

– Только со слов Нади, – сдержанно ответила Александра.

– Могу себе представить, что она говорила…

– Ничего особенно страшного Надя не говорила, – одернула его художница. – Я сама сделала кое-какие выводы, исходя из того, что мне было известно. Нехорошо осуждать своих ближних, но тут… Трудно удержаться.

– Мне тоже это непонятно, – со вздохом признался Сергей. – Надя полгода как уехала, ни разу не позвонила, о ней ничего не известно, а Аня… Она только отмахивается. Я отлично понимаю, что искать Надю должен не я… Но что же делать, если больше некому?

– Василию, их старшему брату, вы звонили, конечно? – осведомилась Александра.

Она начинала понемногу проникаться участием к этому незнакомому человеку. По всей видимости, Сергей действительно искал свояченицу вовсе не с целью вновь навязать ей на шею мешавшую ему девочку. Выяснилось, что Василию звонили несколько раз, на протяжении всего полугода, в течение которого отсутствовала Надежда.

– Больше ведь и позвонить было некому! – сообщил Сергей. – Другой родни у них с Аней нет. Есть какие-то очень дальние родственники, где-то в Сибири, но Надя уехала вовсе не туда. С ними и связываться смысла нет. Ходил я на квартиру, где она жила, вы знаете, в Измайлово… Оставлял соседям и консьержке свой телефон. Просил позвонить, если появится Надя или кто-то вдруг поселится в ее квартире. Ведь всякое случается… Ничего, никакого эффекта – она не возвращалась, и никто чужой не появлялся. Квартира с конца апреля стоит запертая. Я взял у Ани ключи, заходил вовнутрь… Но ничего не трогал, на всякий случай. Вроде все в порядке…

– Погодите, – с трудом остановила его словоизлияния Александра. – Вы сказали, что она уехала «не туда», то есть вам известно, куда?

– Известно-то известно, да толку нет! – ответил Сергей. – В апреле, в последних числах, она уехала в Нидерланды, взяла билет в Амстердам. Известно даже, в каком отеле она там сперва остановилась, Надя всегда останавливалась в одном и том же. Я нашел их адрес в Интернете, написал им письмо… Выяснилось, что Надя прожила в отеле ровно столько, на сколько бронировала номер, три дня и три ночи. Все оплачено, нареканий нет.

– Куда же она поехала потом? – Александра растерянно обводила взглядом рабочий стол, словно предметы, в беспорядке разбросанные по столешнице, могли подтолкнуть ее мысли на верный путь.

– Неизвестно… – Голос Сергея прозвучал глухо, тон был усталый. – Ничего больше не известно. У меня очень плохие предчувствия.

К этому моменту художница полностью разделяла все предчувствия и опасения собеседника. Вместе с осознанием всей серьезности ситуации в ней зарождалась ярость, гнетущая и холодная. «В конце апреля! Она пропала в апреле! И они ждали до ноября, сделали только несколько жалких движений, чтобы ее найти! Сходили на квартиру! Поговорили с соседями! Оставили телефон консьержке! Точнее, и это самое ужасное, занимался всем этим вот этот человек, сожитель ее сестры. А не сестра…» Ей вдруг вспомнилось лицо Надежды в момент их последней встречи на аукционе. Приятельница выглядела очень моложаво, и даже не благодаря своей детской прическе с хвостиками. Ее молодило безмятежное выражение лица, ясный взгляд, неизменно спокойная реакция на все происходящее. Казалось, никакие внешние бури не могут поколебать ее душевного равновесия. Надежда многим казалась равнодушной, но Александра знала, какие бури и страсти скрываются за этим гладким лбом, крутым, выпуклым и небольшим, как у многих упрямцев.

«Не делай добра – не получишь зла!» – внезапно заявила тогда Надежда, без всякой связи с предыдущей своей репликой. Ее лицо омрачилось, лоб прорезала длинная тонкая морщина. Женщина как будто напряженно что-то обдумывала, не находя ответа, и фраза вырвалась у нее словно из-под спуда других потаенных мыслей. Александра тогда переспросила ее, надеясь услышать какое-то объяснение, но Надежда отмахнулась: «Это я так, о своем… Не важно!» Но «это» было важно, очень важно – Александра судила по ее отсутствующему взгляду и горькой интонации, с которой была произнесена фраза. Тогда Александра решила, что Надежда, задумавшись, произнесла вслух то, что думала о поведении старшей сестры. В последнее время характер у Лиды стал резко портиться, и Надежда списывала это на то, что девочка все яснее понимает, насколько она не нужна своей матери. Мать Лиды, со слов Надежды, обвиняла в этой перемене сестру: та-де распустила девчонку.

Но теперь, когда Надежда бесследно исчезла, этим словам, сказанным за месяц до ее отъезда в Амстердам, можно было придать и другой смысл. «Но кому она могла помешать?! – ломала голову Александра. – Враги есть у всех, в нашем деле без них не обойдешься… Кому-то перейдешь дорогу, кому-то сорвешь сделку или выскажешься на экспертизе не в пользу продавца… Или владельца «шедевра» огорчишь, сообщишь ему, что он приобрел новодел за бешеные деньги…» Но она не могла припомнить, чтобы Надежда жаловалась на кого-то или кого-то боялась. Ее исчезновение было необъяснимо и оттого пугало еще больше.

– Я хотел вас попросить об одолжении… – Голос в трубке звучал теперь виновато. – Я ведь первый раз в жизни был в ее квартире в Измайлово да и поехал туда тайком от Ани. Это Лида настаивала и со мной напросилась. Мы с ней вместе осмотрели квартиру, и Лида сказала, что все осталось точно так же, как в тот день, когда Надя увезла ее к матери. На другой день Надя и сама уехала в Амстердам… Но ребенок мог чего-то не заметить, а вот вы… Лида сказала, вы у них бывали несколько раз…

– Вы хотите, чтобы я осмотрела квартиру? – догадалась Александра.

– Именно! – обрадовался Сергей. – Вам что-то может броситься в глаза… Вдруг Надя что-то увезла с собой. Что-то пропало или появилось…

– Послушайте, но это ведь самодеятельность! – сердито одернула его художница. – Полгода назад пропал человек, о нем ничего не известно, явно что-то случилось! А вы приглашаете меня осматривать квартиру и выносить какие-то суждения! Этим должен заниматься следователь!

Но, споря с Сергеем, Александра уже понимала, что сдастся и примет его предложение. Вместе с беспокойством за судьбу старой знакомой она ощущала волнение другого рода. Ее всегда неодолимо притягивала тайна, в чем бы она ни заключалась.

В квартире, где жила с племянницей Надежда, художница последний раз побывала примерно год назад. Тогда, в преддверии новогодних каникул, готовилось сразу несколько крупных аукционов. Надежда мечтала везде успеть, Александра оценивала свои возможности скромнее и планировала посетить только два. Приятельница пригласила ее к себе в гости, в очень загадочных выражениях пообещав некий сюрприз. Сюрприз и в самом деле удался: Надежда посвятила ее в подробности закулисных интриг того аукциона, на который Александра возлагала самые большие надежды. Очень узкой группе людей, среди которых была и Надежда, стало известно, что самый крупный лот на аукционе – современная китайская подделка под старинный французский фаянс.

– Я не могла тебе этого сказать по телефону, ты понимаешь. – Надежда, любуясь изумлением гостьи, заваривала чай. – Этой вазой многие интересуются. Надеюсь, ты понимаешь, это закрытая информация.

– Понимаю… – Перед Александрой словно наяву вставал тот лот, о котором шла речь. Это была большая напольная ваза глубокого лазурного цвета, украшенная зелеными виноградными лозами и порхающими крошечными розовыми птичками. Работа была тонкая, модель исполнена с большим вкусом, предмет, судя по основным признакам, старый, а не состаренный. И вот Надежда вынесла свое суждение, а она не ошибалась никогда.

– Я понимаю, что это не предмет для широкого обсуждения, но все же… – Александра колебалась, не решаясь прямо высказать свои чувства. – Эта ваза в своем роде небольшое событие, и я знаю людей, которые готовы за нее заплатить довольно приличные деньги. Быть может, хотя бы намекнуть кое-кому, что…

– А зачем? – Надежда еще шире распахнула серые выпуклые глаза, неизменно хранившие детское наивное выражение. – Пусть бросают деньги, не мешай людям наслаждаться жизнью. Господи! Да если бы в коллекциях моих знакомых хоть четверть вещей оказалась подлинниками, я бы считала, что им крупно повезло! Ты же знаешь, как сейчас усовершенствовались наши китайские друзья… Просто на глазах выросли! Когда я начинала в девяностых, китайскую подделку было видно с первого взгляда, а теперь все приходится на зуб пробовать и с лупой ползать… Молодцы, ничего не скажешь!

– Но…

– Прекрати! – Надежда остановила слабый порыв гостьи решительным жестом. – Если хочешь заняться благотворительностью, найди более достойный жалости объект!

И ваза ушла на аукционе в первые десять минут, за крупную сумму, в коллекцию очень богатого и не очень разборчивого человека, которого Александра знала и которого ей в самом деле совсем не было жалко…

Попав в квартиру пропавшей приятельницы, Александра долго осматривала две комнаты, хотя их метраж был совсем невелик. Сергей, встретивший ее у подъезда, молча следовал за ней по пятам, к счастью, не задавая вопросов и не мешая сосредоточиться. И все же этот высокий грузный мужчина с заметной одышкой, неуверенным взглядом и лысеющим лбом стеснял Александру. Она предпочла бы, чтобы он держался от нее подальше – от него исходил очень интенсивный аромат цитрусовой парфюмерной воды, от которого художницу едва не мутило. Сама Александра духами не пользовалась и была очень чувствительна к резким запахам. Возможно, именно из-за этого парфюмерного облака она с первой минуты почувствовала неприязнь к Сергею. Он же держался с ней уважительно и даже как будто слегка робел.

Прежде всего художница подошла к старой советской стенке из полированного дерева – такие водились в семьях «со связями» в семидесятых годах. Именно здесь, за потускневшими, никогда не полировавшимися дверцами, Надежда хранила все, что было ей необходимо для работы: альбомы, набитые фотографиями, тетради с заметками, кипы потрепанных блокнотов, вороха бумаг, в которых их обладательница не смогла бы разобраться при всем желании, а выбросить не решалась. Александра распахивала одну дверцу за другой, обводила взглядом полки… Это было дело совершенно бессмысленное – вероятно, даже сама хозяйка всего этого бумажного хлама не смогла бы с первого взгляда определить, все ли на месте.

– Я не вижу, чем могу быть тут полезна! – Завершив осмотр полок, Александра обернулась к сопровождавшему ее мужчине. – Если она что-то и увезла, то мне этого не понять! Трогать я ничего не буду. Прежде всего это ничего не даст. И потом, если вы все же решитесь обратиться в полицию, они будут очень недовольны, что кто-то рылся в бумагах до них!

– Я уже не знаю, что делать! – В голосе Сергея звучало настоящее отчаяние.

Он присел в кресло, накрытое старым клетчатым пледом, и закурил. Поискал взглядом пепельницу, нашел на журнальном столике большую морскую раковину, исполнявшую эту роль, взял ее в руки и тоскливо повертел. – Аня категорически против того, чтобы обращаться в полицию. Хорошо, хоть ключи у меня забыла обратно потребовать, а то бы я и вас сюда не смог привести! Лида молчит. Не разговаривает ни с матерью, ни со мной.

– Надеюсь, со мной она все-таки поговорит… Я хочу знать, как вела себя Надежда накануне отъезда, когда обещала вернуться… Вы девочку об этом расспрашивали?

Сергей с готовностью кивнул, явно радуясь тому, что может ответить на поставленный вопрос:

– Конечно, много раз спрашивал! И Аня тоже… Ничего особенного не происходило. Надя собрала свой обычный чемодан, с каким всегда ездит. Сказала Ане, когда привезла Лиду, что вернется через три дня. Даже и подозрений быть не могло, что она замыслила какой-то побег, как теперь говорит Аня! Я не был при том, как она прощалась, но и Лида, и Аня говорят, что Надя была спокойна, улыбалась, явно радовалась, что едет…

– Она очень любила Амстердам! – рассеянно кивнула художница. И содрогнулась, осознав, что начала говорить о Надежде в прошедшем времени, как о покойнице – точно так же говорил о ней Сергей.

То, что она услышала, тяжелым камнем легло ей на сердце. Александра изначально не верила в то, что Надя способна забыть долг, который ощущала перед заброшенным ребенком, и исчезнуть, попросту перестав выходить на связь. Ее исчезновение не было запланированным. Полгода молчания производили самое зловещее впечатление. Художница твердо решила добиваться, чтобы семья пропавшей приятельницы обратилась в полицию. Нерешительность Сергея раздражала ее, равнодушие Анны – бесило.

Продолжая осмотр комнаты, Александра перешла к зеркальному серванту, примерному ровеснику стенки. Квартира вместе со всей обстановкой досталась Надежде от умершей в начале девяностых годов бабушки, и она ничего здесь не меняла просто потому, что была равнодушна к комфорту. Это роднило обеих женщин – Александра годами жила в таких ужасных бытовых условиях, что неподготовленные посетители ее мансарды приходили в шок. Ржавые ледяные батареи, близкая железная крыша, раскаленная в жару, веющая лютой стужей в морозы, старая проводка, едва выдерживавшая нагрузку, единственный кран с холодной водой, которая в лучшем случае сочилась тонкой струйкой… Бывая у Надежды, Александра всегда пользовалась случаем и просила разрешения принять душ. Так она и мылась, скитаясь по квартирам и мастерским друзей. Все к этому привыкли, привыкла и она сама – ей уже не казалось чем-то постыдным и странным попросить о подобном одолжении. Пока она принимала душ в гостях у Надежды, та варила кофе. Потом приятельницы располагались с чашками в старых, продавленных, но уютных креслах, и Надежда, указывая на стеклянные дверцы зеркального серванта, рассказывала о своих последних приобретениях, которые там временно хранились. Надежда отлично разбиралась в фаянсе и фарфоре, умела дешево покупать редкости, которые потом выгодно сбывала коллекционерам. Сама она никаких коллекций не собирала.

– Честно говоря, – не раз признавалась приятельница Александре, – мне претит сама мысль о том, чтобы собирать какую-то коллекцию. Разбираться в вещах – да. Зарабатывать на этом надеюсь и впредь. Но посвятить свою жизнь старой рухляди, пусть даже редкой и ценной, – этого я не сделаю никогда!

Александра отлично ее понимала. Она и сама не предавалась страсти коллекционирования. Ее увлекал процесс поиска вещей по чьему-то заказу, манили тайны и трудности, которые встречались на этом пути… И хотя художница давно могла составить себе солидную коллекцию за очень небольшие деньги, ей и в голову не приходило это сделать.

Такие образом, безделушки, старинные и современные, стоявшие на полках в серванте, никогда не задерживались там надолго. Каждый раз, когда Александра приходила в гости, она видела новую разномастную коллекцию, назначенную к перепродаже. «Это масло к моему хлебу!» – говаривала Надежда. Она покупала эти вещички как будто на бегу, невзначай и так же легко их сбывала с рук, неизменно оставаясь в барыше. Деньги были нужны для содержания взрослеющей племянницы. Сама Надежда тратила на себя немного, одевалась, как и Александра, в старые, поношенные вещи и не привыкла роскошествовать. При всей внешней несхожести женщины были неуловимо похожи. Это их и сближало, монолитной стеной отгораживая от конкуренток – «великосветских» антикварш с последствиями пластических операций на лице, снабжающих Рублево-Успенское и Новорижское шоссе. Их разделяла пропасть. При том, что и те, и другие занимались одним делом и последние часто не уступали в осведомленности первым, это были представители двух очень разных миров.

…Стоя перед сервантом, Александра обводила взглядом предметы на стеклянных полках, потускневших от пыли, которая умудрилась просочиться между створками дверец. Впрочем, это было неудивительно – пыль царствовала в этом доме безраздельно.

– Странно… – произнесла наконец женщина. Сергей торопливо приблизился:

– Вы что-то заметили? Что-то пропало?

– Нет-нет… – Александра вновь и вновь осматривала полки, все больше убеждаясь в том, что не обманывается. – Как раз вещи, похоже, остались на прежних местах. Да, тот же самый набор, который я видела год назад. Будто их ничья рука не касалась!

Сергей недоуменно и вопросительно на нее взглянул, и художница пояснила:

– Понимаете, такие безделушки Надя брала для того, чтобы как можно быстрее перепродать и заработать. Иногда ей везло, и она могла выручить даже очень приличную сумму! Хотя никогда не жадничала. Для нее был важен быстрый оборот. В этом плане она была настоящим бизнесменом! Считала, что вещи не должны залеживаться на месте, нужно немедленно превращать их в деньги. Все, что вы видите на полках, она купила для того, чтобы устроить предновогодний базар – Надя так это называла. Перед большими праздниками можно продать все что угодно!

– И все осталось на месте? – уточнил Сергей. – Она ничего не продала?

– Похоже, ничего… – медленно проговорила Александра.

Она прикрыла веки, пытаясь восстановить в памяти точную картину своего декабрьского визита.

Художница всегда гордилась своей зрительной памятью и умела воссоздавать целые сюжеты из далекого прошлого во всех красках. Затем резко открыла глаза. Картина, которая только что возникла в ее мозгу, ничем не отличалась от той, которая была перед ней. С десяток фарфоровых фигурок на верхней полке. Разрозненные чашки с блюдцами на средней. На нижней полке – целый кофейный сервиз, расписанный вручную. Пропавшая хозяйка квартиры возлагала на этот сервиз большие надежды. У нее было сразу несколько покупателей на примете, и ей предстояло проявить недюжинные дипломатические способности, чтобы, предложив сервиз одному, не обидеть тем самым другого.

– Похоже, Надю в прошлом декабре что-то внезапно отвлекло, раз она не продала коллекцию, – продолжала художница. – Судя по всему, более важная сделка. Но то же произошло и в январе, и в феврале, и в марте – ведь там сплошные праздники, фарфор идет на ура. А вот апрель пустой месяц… В апреле она уехала…

Александра умолкла, не нарушал воцарившегося молчания и Сергей. Женщина в молчании осмотрела комнату Лиды, мельком заглянула на кухню… Ее не покидало ощущение, что она занимается чем-то противозаконным, и все тяжелее становилось на сердце. Из этого дома ушла жизнь, ее сменила гнетущая, безнадежная пустота. Александра вновь вернулась в комнату Нади и, остановившись напротив серванта, открыла дверцы. До этого она старалась ни к чему не прикасаться.

– Даже обезьяна с бубном осталась… – пробормотала она, оглядывая скопище фигурок на верхней полке. – А ведь Надя собиралась везти ее покупателю, с которым уже точно договорилась…

– Обезьяна? – Сергей подошел и остановился вплотную к ней так, что женщина задыхалась от резкого запаха его одеколона. – А, вот эта, смешная? Я тоже ее заметил… Мне она больше всех понравилась, хотя я в этом ничего не понимаю. Она ценная? Старинная?

– Совсем не старинная, – покачала головой Александра. – Ей и десяти лет еще нет. Но очень редкая!

Она осторожно сняла с полки маленькую статуэтку, изображающую обезьянку, одетую по европейской моде середины восемнадцатого века. На обезьянке был нежно-зеленый камзол с кружевным жабо и лиловые панталоны в полоску, до колен. В одной лапе обезьянка держала бубен, другую занесла для удара.

– Эта фигурка была сделана совсем недавно, в две тысячи шестом году, в честь трехсотлетия Мейсенской фарфоровой фабрики. – Художница показала обезьянку Сергею со всех сторон, а затем предъявила знаменитое синее клеймо в виде двух скрещенных мечей на донышке статуэтки. – Перед нами так называемый двадцать первый музыкант знаменитого «Обезьяньего оркестра», созданного великим мастером в середине восемнадцатого века. «Обезьяна с бубном» создана по эскизу восемнадцатого века современным мастером. Это лимитированная серия, всего триста экземпляров. После того как серия была отлита, форму торжественно разбили в присутствии свидетелей.

И, возвращая статуэтку на полку, Александра со вздохом заключила:

– Конечно, немедленно появились подделки, и немецкие, и чешские, и китайские. Но эта, как говорила Надя, подлинная. Сперва она сомневалась… Но по ряду признаков установила, что это все же настоящий Мейсен. У нее ведь чутье невероятное…

– И сколько стоит такая обезьянка? – Сергей с благоговением следил за тем, как Александра поправляет статуэтку на полке и запирает дверцы серванта на ключ.

– Подлинная – около миллиона рублей. Это если повезет купить подлинную, они все уже давно на руках у коллекционеров. Подделку можно без проблем купить тысяч за двести. Я вам за неделю найду штук десять, с оптовой скидкой. Конечно, уже за несколько шагов будет видно, что это «дебильный Мейсен», как говорила Надя. У поддельных фигурок и форма грубее, и проработка ниже, ну и, глядя на мордочку животного или на человеческое лицо, сразу можно усомниться в подлинности. Выражение, как правило, отсутствует… Сразу ясно, что перед вами – безмозглая штамповка. В настоящем Мейсене заключена некая магия… Волшебство! Именно оно сводит с ума людей и заставляет их швыряться деньгами.

– Вот как… – протянул мужчина. – Мне этого не понять, конечно. Я в искусстве не разбираюсь… У меня небольшой бизнес…

Александра почти не вслушивалась в его слова. Вынув ключ из замка на дверце, она мгновение подержала его на ладони, затем протянула мужчине:

– Обратитесь в полицию, это все, что я могу вам сказать. И помните – в этом серванте находится целое небольшое состояние. Конечно, если суметь все это правильно реализовать. Я не хочу вас пугать, но кажется, с Надей и правда что-то случилось.

«И возможно, еще в декабре! – добавила она про себя. – Ни одна вещь не продана! Надя бросила заниматься своим обычным делом в самую горячую пору, и этому нет объяснения. Она исчезла, бросив на руки сестре любимую племянницу, и ни разу не дала о себе знать… Непостижимо! Что изменилось в ее жизни? В том случае, если она еще жива, конечно…»

Последняя мысль, которую художница настойчиво от себя гнала и которая возвращалась с назойливостью кошмара. Сергей, взяв ключ, явно упал духом. Казалось, он ожидал другого результата. Внезапно решившись и густо покраснев, мужчина быстро проговорил, глядя в пол:

– Я вам не все рассказал. Один раз Надя все же позвонила… Недавно.

У Александры на губах замерли все вопросы, которые она собралась было задать. Она молча ждала продолжения, чувствуя, что собеседника лучше не торопить.

– Она звонила на домашний телефон, две недели назад, шестнадцатого октября, – глубоко вздохнув, словно набираясь смелости, продолжал Сергей. – Дома была только Аня. Я приехал спустя пару часов, еще забирал Лиду из школы… Аня была сама не своя. Тут же услала Лиду учить уроки, они при этом разругались… Хотя они и так все время ругаются! – Мужчина безнадежно махнул рукой. – Аня не хотела, чтобы дочь слышала наш разговор, даже заставила меня снова одеться и выйти с ней на улицу, якобы в магазин. Сказала, что звонила сестра. Что Надя говорила очень быстро, не давала задавать вопросы, перебивала. Как будто очень торопилась, и вокруг было шумно, какой-то транспорт, стуки, скрипы, голоса…

– Это точно была Надя? – Александра внезапно почувствовала сильное сердцебиение. Глухие частые удары отдавались в горле и в ушах.

– Она, она! – кивнул Сергей. – Аня, конечно, раскричалась, за ней это водится. Упрекала, что та не звонила полгода… Но Надя ее не слушала, а говорила сама. Все, что успела понять Аня, это что Надя пока возвращаться не собирается, что у нее намечается очень крупная сделка. И чтобы мы не беспокоились, успокоили Лиду и не вздумали обращаться в полицию. У нее все в порядке, и шумиха ей не нужна. Вот почему я…

– А где она сейчас? – перебила Александра. – Все еще в Амстердаме?

– Аня спросила, но ответа не получила. Она сказала, что Надя говорила с ней как с пустым местом. Выпалила в трубку все, что хотела сообщить, и трубку бросила.

Художница, озадаченная услышанным, нахмурилась:

– Это как-то все странно. Надя всегда слушала собеседника… То, что вы описываете, это не ее манера общаться.

– Прошло полгода с момента ее отъезда, – напомнил Сергей. – Кто знает, как она их провела, с кем? Надя могла сильно измениться. Мне почему-то кажется, она в Москву уже не вернется. Лиде мы ничего, конечно, не сказали о ее звонке… Надя позвонила спустя три дня после ее дня рождения и даже не вспомнила о том, что нужно поздравить девчонку! Даже не попросила позвать ее к телефону! Как мы должны были это объяснять Лиде?

– Да, это тяжело… Но у меня возникает вопрос! – Александра в упор смотрела на собеседника, а тот прятал глаза. – Я понимаю, что от девочки вы все скрыли из лучших побуждений. Но почему вы мне-то сразу не сказали, что она звонила? Зачем эти недомолвки?

Мужчина вздохнул так тяжело, словно пытался сбросить лежащий на груди камень, и поднял на Александру виноватый взгляд:

– Я все ждал, когда вы сами что-то скажете… Думал, вы что-то знаете, не зря ведь Надя о вас упомянула, когда звонила. Это была единственная конкретная вещь…

– Она говорила обо мне?! – Сердце билось в таком бешеном темпе, что Александра в который раз дала себе слово показаться врачу. Впрочем, об этих обещаниях она немедленно забывала, как только сердцебиение налаживалось. – Что именно?!

– Перед тем как бросить трубку, Надя сообщила, что оставила для вас в Амстердаме какое-то письмо. В том отеле, где она останавливалась в конце апреля, у портье. Его отдадут лично вам, больше никому.

– Что за письмо? – Женщина приложила ладони к пылающим от волнения щекам. Собственные пальцы показались ей чужими. – Почему письмо? Она не могла мне позвонить?

– Я знаю только то, что передала мне Аня, – покачал головой Сергей. – Надя больше ничего не прибавила, только назвала ваше имя, фамилию и сказала, что в письме ничего особенно срочного нет. Заберете, когда будете в Амстердаме. Даже телефон ваш Ане не продиктовала, так спешила. Едва попрощалась и трубку бросила. Номер я сам узнал у Лиды… Как только произнес ваше имя, она сразу вас вспомнила! Вот и решил встретиться, поговорить…

Пауза была продолжительной. В квартире было так тихо, что отчетливо слышались голоса соседей за стеной, скрежет ползущего на верхние этажи лифта, глухой рокот мусоропровода. «Надя всегда жаловалась, что дом очень шумный… Мечтала переехать… И вот – уехала в самом деле!»

– Как видите, я была совсем не в курсе ее дел, – произнесла Александра, несколько собравшись с мыслями. – Могу обещать только одно: если буду в Амстердаме, обязательно заберу письмо. А насчет полиции решать только вам с женой. Быть может, и не стоит обращаться, если Надя сама этого не хотела?

Но панически бьющееся сердце говорило ей нечто совсем иное. Оно нашептывало то, что не решался домыслить разум. «Надя оставила письмо потому, что ей срочно нужна моя помощь! И когда сказала, будто там ничего срочного нет, это было сказано не зря! Это нужно понимать наоборот. Она что-то натворила… Возможно, ошиблась, впервые в жизни… А в нашем деле ошибка может стоить слишком дорого…»

И художница с удивлением услышала собственный голос, спокойно произносящий совершенно неожиданные слова.

– Как раз в декабре я собиралась съездить по делу в Амстердам и заодно навестить друзей, – сказала Александра, застегивая куртку и направляясь к входной двери. – Обещаю сразу вам позвонить, как только прочитаю письмо. Даже если там не будет ничего интересного для вашей семьи.

Обрадованный Сергей предложил дать ей адрес и название отеля, но художница отмахнулась:

– Я отлично знаю, о каком отеле идет речь! Она всегда останавливалась в одном и том же, на Виллем-спарквег. Это он? Тот самый?

И Сергей подтвердил, что отель тот самый.


…Посадка на рейс заканчивалась, у стойки, где проверяли паспорт и посадочные талоны, осталось всего несколько человек. Александра подошла и встала в хвост очереди. Протянув паспорт девушке в форме, она напоследок окинула взглядом летное поле и светлеющее небо над ним. Низко над горизонтом влажно сияла и переливалась большая зеленоватая звезда. Александра простилась с ней взглядом, как с хорошим старым другом, перед тем, как ступить в переход, ведущий в салон самолета. Она, как правило, старалась летать первыми утренними рейсами, и если удавалось найти на небе знакомую звезду, художница считала это счастливым предзнаменованием.

Отель «Толедо»

Подняться наверх