Читать книгу Как захватить весь мир - Аннет Бове - Страница 5

– И у тебя совсем никого нет? – одноклубники спрашивали.

– Я не знаю, есть ли у меня какая-то родня. Когда я была маленькая, мы часто ездили к бабушке с дедушкой. Но они умерли, и их дом в горах давно продали. А детский дом – это так страшно… – Жанна вздохнула, и большие глаза опять наполнились слезами.

– Живи у меня! – Винсент сказал неожиданно. Даже для себя самого.

– Серьезно???

– Да без проблем!

Фактически Винсент жил прямо под чердаком, только старый дощатый настил отделял его квартиру от тайной комнаты. Получается, им нужно было спуститься вниз всего на один этаж.

Так Андрей Николаевич и Элла Вадимовна Оболенские стали для Жанны официальными опекунами. Кажется, они даже получали за нее какую-то материальную помощь, впрочем, об этом не принято было говорить. Встретили девочку поначалу с осторожностью, сердобольностью (сирота ведь), но скоро привыкли.

– Жанночка, будешь кофе? – спрашивал папа Вити (то есть Винсента).

Это был мужчина с тонкими, угловатыми, но не лишенными привлекательности чертами. «Голубая кровь». Вместо воды он разбавлял кофе водкой и довольно тянул ей чашку. Винсент сидел рядом. С растрепанными волосами, в рубашке, расстегнутой на все пуговицы, и был похож на отца. Они оба весело гоготали.

– Нет, спасибо, Андрей Николаевич!

Иногда по вечерам Андрей Николаевич вваливался в квартиру пьяный, падал на колени и ноги жене целовал от ступней и выше: «Не ругай, не суди меня, пожалей!». Такая сильная любовь.

Элла Вадимовна была не то чтобы очень, но, всё же, красивой. Она не упускала возможности напомнить, что происходит из древнейшего и знатнейшего немецкого рода. Семейные традиции и обычаи – вот что важно! Так она считала.

Впрочем, понятие «семейные» было довольно относительным: бабушка приезжала не чаще раза в месяц, круглогодично привозила с дачи яблоки, цветы, варенье из лепестков роз. Расцеловывала Винсента и отчаянно пыталась его накормить.

«Интересно, куда она всё время ездит… у нас ведь нет дачи». – Он подмигивал Жанне. И ставил гостинцы в шкаф рядом с блоками сигарет.

Видно, что квартира некогда была величественной. Но история, годы и жильцы ее не пощадили. Совсем. Обои в длинном коридоре были кое-где ободраны. Высокий потолок начинал течь, разводы по стенам тянулись от старинной лепнины до пола вниз.

У входной двери обосновался склад ботинок. А еще – легкий запах супа с фрикадельками с кухни. И спирта. Кухня была на одном конце коридора, а ванная – на другом. Между ними – двери в комнаты: в комнату родителей, потом – Винсента, самую загадочную (дяди Арчи) и…

Жанне выделили каморку с кроватью на полчеловека и таким же полушкафчиком. Но и это был шик по сравнению с призраком детского дома, витавшим над ней кругами в последнее время.

Комната Винсента ей казалось просто огромной! И типично мальчишечьей: плакат с Мухаммедом Али и надписью Impossible is nothing[2] – на полстены. Музыкальные колонки – на вторую половину, непарные носки и мольберты раскиданы по углам. Пахло махоркой, смешанной с дезодорантом, которым он пытался ее заглушить. И масляными красками. А кровать у него была, можно сказать, королевская – двуспальная.

– Да, это моя кровать, но я на ней не сплю, я сплю там. – Он указал на большую картонную коробку у стола.

– Почему?

– Хочешь узнать??? – Он подбежал к стене и со всей силы постучал в нее. За стеной раздался страшный нечленораздельный вой.

– Ну всё, спасайся! – Винсент пробормотал и прыгнул в коробку, скрывшись с головой.

– Что???

Жанне ничего не оставалось, как скрыться под одеялом, дрожать и бояться. Тут дверь со скрипом приоткрылась, и что-то смачно ударило ее по спине: хлоп! Дверь закрылась. Жанна осторожно выглянула из-под одеяла: она ожидала увидеть всё, что угодно, но только не тапок, валяющийся на полу.

– Что???

– Теперь понимаешь, почему я не сплю на кроватке? – разнесся голос из коробки. Винсент не спешил вылезать (пауза). – Это был Арчи, – он представил метателя тапка.

– Почему Арчи такой странный? – Жанна тихо спросила.

– Что??? Какой странный?

Однажды Элла Вадимовна открыла холодильник и обнаружила там сапог. Настоящий, поношенный. И замерла от неожиданности. Дети заглянули вслед за ней: так и есть – сапог.

«Кто положил САПОГ в холодильник???!!! Неужели опять???»

Элла Вадимовна выбежала в коридор и стучала в дверь его комнаты: «Арчиии!!!». Из-за двери раздался ответ:

– Я же говорил! Это не я! Это проделки существ без ручек и ножек!

– Где эти твои существа, где? – она спросила уже с тихой безнадегой в голосе.

– Не знаю, я их толком не видел, ОНИ очень осторожны! Но ОНИ есть!

– А шампунь мой тоже без ручек и ножек украли на прошлой неделе?

Тишина.

– …Ах да, Жанн, еще: шампуни, зубную щетку, пасту тоже лучше храни в комнате, а выноси по необходимости, – Винсент прошептал ей на ухо.

– Что???

А он уже кричал у закрытой двери:

– Я сегодня слышал по радио, что в одной российской школе задержан учитель, который шесть лет преподавал детям несуществующий язык. Подумай об этом, Арчи!

Арчи приходился Винсенту дядей по материнской линии. Работал в Эрмитаже художником-реставратором. Когда племяннику исполнилось десять, Арчи неожиданно положил у его двери (считай, подарил) набор мольбертов и масляные краски.

Потом он пару раз видел следы краски на раковине от Витиных рук и понял: подарок не пропал зря. По ночам втихаря стал подсовывать ему под дверь журналы и брошюры о живописи (И почему никто не заикнулся, что Арчибальд тоже из благороднейшего немецкого рода?). Однажды в проеме под дверью оказалась брошюрка с заметкой о картине «Звездная ночь над Роной» Винсента Ван Гога.

Так было положено начало «Вангогомании». Витя что-то себе опять напридумывал (что глядя в окно на Фонтанку ночью всё время видел, оказывается, «Ночь над Роной») и всех заставил называть себя Винсентом, не иначе.

Арчи выбирался из комнаты в основном по ночам. В первый раз, когда Жанна столкнулась в темном коридоре с высоким человеком с растрепанными волосами, в измазанной красками одежде, она от него шарахнулась. А на второй – он улыбнулся и даже протянул руку.

Его она больше не опасалась. А вот Винсента… как только он видел, что Жанна идет в сторону ванной с зубной щеткой и полотенцем, радостно бежал за своей щеткой. Становился рядом у раковины и тоже начинал чистить зубы.

– У меня очень слабенькие зубки, боюсь, выпадут, – объяснял.

– А со мной не боишься?

– Боюсь. Но не так сильно. – И выглядел жутко довольным.

Их дом на Фонтанке стоял ровно посередине между двумя мечтами Винсента: Мухинским училищем на Соляном переулке и Театральным на Моховой. Художник или актер? Хорошо, что этот роковой выбор еще не скоро, потом, после школы.

А пока Винсент, как и дом, соблюдал нейтралитет: ходил на плаванье, там учили плавать. И в школу юнг, там учили определять местонахождение по координатам, вязать морские узлы и азбуке Морзе.

Метод изучения азбуки стал просто находкой для его беспокойного мозга. Каждой букве присваивалось определенное слово или словосочетание. Например, буква Л: лу – НА – ти – ки (короткий – длинный – короткий – короткий). З: ЗА – КА – ти – ки ( – — . . ).

Он запоминал: «лунатики» – «закатики». Притащил домой откуда-то прожектор и подолгу практиковался, светил в потолок и приговаривал: «И только одна. Две не хорошо. И – ТОЛЬ – КО – ОД – НА. Две – не – ХО – РО – ШО». Это значило «12». Ему было двенадцать лет.

Винсент родился в день, которого в большинстве лет просто нет. Последний день зимы, мигающий, как фонарь: один – через три. Символ его знака Зодиака – рыбы, плывущие в разные стороны. Одна – по течению, другая – против.

Глаза у него были голубые, такие полупрозрачные, что зрачок, казалось, лежал на дне и просвечивал, как утес сквозь воду. Уголки губ были чуть опущены вниз. Это превращало его улыбку в загадочный грустно-радостный оскал. Винсенту самому, видно, нравилась такая асимметрия. Он улыбался всё время искоса, показывая ровные, белые (до того, что блестели при свете ламп и солнца) зубы. И от этого можно было сойти с ума, так хорошо у него получалось.

Две мечты потихоньку растаскивали его душу, каждой – по своему куску. А еще…

– Знаешь, я бы хотел жить в маленьком доме на берегу моря, а лучше, океана! – Винсент говорил, когда они с Жанной гуляли по пляжу Петропавловки.

Оставляли следы на сыром холодном песке, отступая от набегающих волн. Волны каждый раз смывали следы, а они снова следили.

– …Только теплого, чтобы можно было купаться! И белый песок! – она сняла ботинки и теперь шла по линии прибоя босиком.

– И собаку! Чтобы прыгала в воду с разбегу! – Он сам радостно запрыгал.

– Да! Большую мохнатую собаку! Чтобы брызги летели во все стороны!

Им казалось: всё так и будет. Или уже было. Не всё ли равно? С кем-то другим. В другой жизни… Стекло под ногами хрустело, как песочек. Он смотрел на ее кровавые следы, волна нахлынула и стала красной. А Жанна стыдливо опустила глаза:

– Ой, я думала, там песочек!

– Пошли, песочек! – Винсент помог ей добраться до дома, подставлял руки и спину, чтобы облокотиться, и по ступеням в парадной нес на руках. Усадил на стул, обработал ногу остатками папиной водки, заклеил антибактериальным пластырем из аптечки.

И когда он решился попросить собаку, Элла Вадимовна с ходу ответила: «Зачем? У нас же есть Жанна. То есть… живое существо… ну, ты меня понял».

Существо то и дело простужалось: Винсент постоянно держал форточку открытой, всё ему было жарко. Жанна куталась в плед. И когда становилось совсем невмоготу, закрывала форточку. А Винсент опять открывал. Высовывался в окно и дымил свои адские сигареты.

Так продолжалось, пока не пришел скандинавский циклон, и ветер не завыл в щелях оконных рам. Винсент заклеил скотчем сначала бреши в рамах, а потом – все острые углы в квартире, превратив ее в подобие психушки. «Это для Арчи. На всякий случай… ну, и для меня».

Арчи оценил идею, спросил, как пациент пациента: «Ты знаешь, что снег хрустит потому, что у снежинок ломаются позвоночники?»

Снег падал, не тая, на реку, на мосты, на дороги. Всё занесло снегом! Винсенту представлялся веселый десант снежинок, где всем радостно мнут хребты. Предновогодние улицы и проспекты зажигались разноцветными мигающими штуками. От мороза щипало нос и ладони, если снять варежки. Если лепить снежки, громко мять позвонки. И пальцами разминать, разминать…