Читать книгу В дебрях Магриба. Из романа «Франсуа и Мальвази» - Анри Коломон - Страница 17

Безмолвная Сахара живет своей жизнью, своими тайнами и загадками. На гребне песчаной волны вдруг появляется юркая ящерица, замирает, будто к чему-то прислушивается, затем так же неслышно, как и появилась, исчезает, скорее всего врываясь в песок. Неповоротливых, опасных на вид варанов и гекконов можно заметить где угодно рыскающих за добычей. По волнистому склону бархана извиваясь спиралью сползает ядовитая змея, пользуясь особым способом ползанъя – касаясь только гребешков, надутой ветром, рифленой поверхности и то на очень короткое время то бы не обжечься о раскаленный песок. А кругом кажется ничего живого, только бесконечные дюны под огненно палящим солнцем, но то тут, то там, можно заметить следы пробежавшего тушканчика, пучки травы. Пустыня живет своей жизнью. Здесь говорят: «на севере семь тучек – здесь одна» – и та проходит, потому что дождей не бывает годами. Единственное как влага сходит наземь: проявляется в виде утренней росы – как результат холодных ночей, отдающих влагу из воздуха. Но самое главное что удерживает остатки полумертвой, одеревенелой растительности – это глубоко уходящие в землю к влаге корни.

Обманчиво спокойствие в пустыни, на самом деле от любого ветерка происходят изменения и подчас значительные. Как бывает за одним слоем песка, поехавшим вниз соскальзывает еще и еще новые слои, и так пока не захватиться верхушка бархана. Бархан перекочевал. Барханы-кочующие под воздействием ветров, холмы пустыни, состоящие из чистого песка, обычно красновато-бурого или золотисто-желтого цвета, а так же многих других оттенков.

Барханы и дюны, постоянно кочующие по бескрайнему песчаному океану, своеобразно похожи на замедленные волны. Но не все в пустыне приходиться на пески. Так же очень большие пространства в Сахаре приходятся на покрытую крупными обломками камня и щебня поверхность называемую хамада, или если пустыня сплошь усыпана галькой – серир.

Стоило только кончиться мягкому эргу, а каменистой хамаде начаться, как езда в повозке превратилась для Мальвази во что-то невообразимое. Она поскорее постаралась облачиться в необходимое и сесть в седло своей лошади.

Как предчувствуя это, тут как тут возле нее оказался незабвенный Омар Мейяд.

– Сеньор Мейяд, вы что нарочно выехали на камни что бы выкурить меня из моего убежища?

– Ваше сердце подсказало вам правильно. У меня сегодня с самого утра нутро горит по вам и я думаю о вас.

Малъвази пользуясь тем что никто в мире не может сейчас увидеть под паранджой показала нахалу язык.

– Только сеньор Омар! Я вас предупреждаю вы меня уже изнасиловали своими похотливыми желаниями!

И вдруг!! Приоткрыв паранджу…

– Ой вы непонятливый! Пока песок на зубах скрепит, не буду! Я у вас! Сосать!!! Хорошо все понял? – неожиданно для самой себя смелым высоким звонким голоском выпалила она.

Слабой стороной Омара Мейяда оказалось слышать подобное на слуху, и согнувшись он чуть натурально не вывалился из седла.

Если вы и впредь собираетесь заниматься со мной устной эротикой – я удаляюсь!

– Нет!… Останься! … Я покажу тебе удивительную находку, которая тебя заинтересует. Это заинтересовало любую бы женщину. – говорил он уже об отвлеченном, а сам продолжал задыхаться по прошлому, ею сказанному.

– Не понимаю что на этой пустоши можно найти такого? Тем более что бы это могло заинтересовать женщину?

Омар Мейяд хлопнул в ладоши, оборачиваясь назад, подал знак рукой приблизится, и снова взглянул на нее.

– Вы никогда не слышали о «розах пустыни»?

– Сейчас вынуждена буду слушать от одного вруна по имени Омар. Ну-ну, давайте заливайте, что вы там могли найти в этой жгучей пыли? Наверное это что-то сохлое и вздорное, что только кочевники могут называть розой, потому что им нечего больше дарить своим женщинам.

– О, нет! Такой женщине как вы я ни за что бы не решился преподнести даже просто розу, если бы эта роза не была удивительной. В нашей пустыне не так уж все мертво, что топчет ваша лошадь. Это настоящее волшебство что в выжженной земле может расцветать цветок волшебной красоты, с лепестками самых различных цветов. Если белого то намного белее снега, эмалевого оттенка. Темно-фиолетовые, бурые, карминные, бордовые, пурпурные – видеть бы вам собранную из роз пустыни оранжерею во дворце султана. Та же роза которую я подношу вам совершеннейшая редкость «роза загипсов». Взгляните на чудо…

Омар Мейяд обернулся к слуге ожидавшего его с розой и на свое удивление увидел в нем своего главного распорядителя Варлафа. Значит есть новости… Он взял из его рук в свои, укутанный в темные зеленые листы цветок на деревянистом черенке с шипами. Развернув цветок от листов Омар Мейяд протянул розу восхищенной Мальвази, и пока та разглядывала ее, не спуская с нее глаз, повернул свое ухо на Варлафа.

– Господин. Караванщики мне очень подозрительны. Как можно объяснить коня взятого ими в пустыню?

– Так же как и мы взяли.

– Через всю великую пустыню никакой дурак, умоляю простить меня за это слово, коней еще не водил. И конь у меня вызывает сильные подозрения, я видел его раньше, мой глаз наметанный. Хной коня мне не изменишь. Да и то сказать конь-то не видно по нему что бы через всю пустыню поперек прошел, больно он упитан…

В это время заговорила женщина и Омар Мейяд совершенно перестал обращать внимание на то, что Варлаф ему говорил. Затем улучшив момент обернулся к нему:

– Прикажи что бы немедленно сплели корзинку для розы

– Господин что делать с теми людьми?

– Катиться вместе с ними к шайтану!

Омар Мейяд совершенно пропустив из ушей то, о чем говорил ему Варлаф, принялся продолжать беседу с итальянкой, стараясь легко вывести оную на трогательный эротический лад.

Варлаф с хмурой старческой задумчивостью приостановил коня повернул в сторону на другую сторону от повозок и поскакал в хвост караванной процессии отдавать приказание сплести или найти корзинку, но главным образом за тем чтобы разобраться со свалившейся на его старую голову напастью: двух погонщиков трех верблюдов с одним конем, кажущиеся импровизированными и подозрительными.

Их кучка, замеченная в подзорный прибор, неизвестно почему стояла на одном месте. После они объяснили свое поведение тем что заметили большой караван раньше и решали как поступить? Пока они пребывали в такой нерешительности Омар Мейяд послал за ними погоню, которая быстро настигла их и привела. Необходимо было разузнать кто они такие и не шли ли они в такие места, где могли рассказать о том, кого и где видели? Приведенные оказались ливийцами и шли они со знаменитой сахарской солью, то бишь с того края пустыни, от Великой реки в этот край, в Марокко. С наличием соли у них было в порядке тонконатесанные пласты ее, оцениваемые обычно на вес серебра, а то и золота, завернутые и подвешенные в материи пребывали на боках верблюдов покрытые еще тюками. Тюки ничего тяжелого из себя не представляли. На Варлафа легла забота распорядиться с этими подозрительными людьми и он решил взять их пока под надзором с собой, предварительно обезоружив.

Господин Омар Мейяд из-за женщины вовсе голову потерял; в воздухе начинает твориться неладное, вокруг как почуяв появились какие-то люди, ему же нужна корзинка! Мало того оставил людей выкапывать и выдергивать корни растения. Варлаф еще подумал что с корзинкой нужно будет появиться своевременно, когда погода даст знать, что бы не попасть под гнев.

В это же время Омар Мейяд домогался до цели своих желаний самым откровенным образом, одновременно пустив коня так близко к ней, что касался Мальвази коленом и голенью. Девушка старалась отстраниться, но выслушивая пошлейшие притязания, постоянно заставлявшие ее думать об этом, она вместо того что бы дергать правой ручкой за повод, левой слабо отстраняла его ногу. Ей нравилось играться с этим сильным грозным мужчиной в то, что он трогательно ее упрашивал, часто произнося это поддевное слово, выражающее для нее делать в себя, к чему она склонялась и только паранджа, люди вокруг, и сама игра в эротику, желание продолжать, защищали Мальвази, не давая пасть низко. Так женщины делают и добиваются что хотят. И так доигрываются до определенного завершения, приводимого природой женской. В один прекрасный миг Мальвази почувствовала что доигралась.

– Мальвази… – задыхался Омар, – Сегодня ночью ты у меня… будешь… первый раз в жизни!…

– Не-а!… Ни за что на свете!… Этому не бывать!! Немедленно забудьте об этом!!! – звонко накричала она на него, стараясь как можно более непреклонно, но получалось согласно. Даже сама в себе она чувствовала что будет, нет ни каких внутренних сил этому сопротивляться, хоть внешне. Нет со смешком, и невозможие без содрогания думать об этом, хорошо еще получалось легко улыбаться, а то же его могло повести и при всех залезть с ней в повозку, как с Ритой. Она уже не была против того, но все-таки лучше было наслаждаться своей желанностью наяву.

– Сегодня весь день я непереставая буду думать об этом… Ты как миленькая выполнишь все что я надумаю.

– Все то что вы надумаете вам придется сделать Рите!

– Она не одаренная девица. Молчунья. Только у той что язычок хорошо подвешен, он хорошо и работает.

– Омар. Мой язычок достаточно искусен что бы избежать непрошенной встречи с вашим зачатником!

– Не сможет он ни избежать, ни даже извернуться от встречи. Я его хоть где достану, главное это все дело держать в своих руках! – рявкнул он.

– Ошибаетесь! В мире есть много еще хитростей, которых вы не везете вашему султану. И не везите, иначе за некоторые вас просто кастрируют!… У меня есть такое приспособление, что я могу крепко накрепко запереться язычком за створками зубов. Потом, я буду смеяться над вами и вы увидите что мои передние зубы и сверху, и снизу затянуты в тоненькую щелочку из крепчайшего металла, а внутри замок, который можно открыть только язычком… Только Омар, я надеюсь у вас хватит мужского великодушия признать себя проигравшим, и вы не пойдете на то, чтобы пытаться ломать и причинять мне боль?…

– Я пойду в сторону – за щечку! И после того как я «схожу» и на право и на лево, я пойду вниз. Интересно какие лабиринты вы приготовите для вашей мягонькой попочки с влагалищем, что бы вашему позору не состояться?

Мальвази тонко посмеивалась, но на последнее нравоучительно повысила голос:

– Сеньор Мейяд это естественность, это природа, а не позор!

– Любая подчиненность в том числе и половая есть унижение – ведь так, а значит и надругательство.

– Вы мужлан!

– Хорошо! Пусть будет торжество! Как там в книжках пишут: торжество мужского тела над женским… Она отдалась ему всем…

– Ну начитан!

– Нет что бы как есть писали: была выдрана во все! – во все что можно и нельзя!

– А не видите ли соизволила отдатся всем!

– Омар?!

– Этой ночью будет тебе Омар!

И ты пощады не проси

И на луну не голоси!…

…Сгораю хочу ночи с тобой! Мальвази скорей бы ночь пришла, я тебя занасилую! Ты ни сесть ни лечь на задницу не сможешь! После-то тебе особой разницы не будет торжествовали над тобой или ебали, брать в рот или только защеку!

– Речист…! Вот только замечено за такими речистыми, часто они лишь на слова удальцы. А коснется дела, с ними можно будет поладить. Если я вам предложу удовольствие намного превосходящее по силе оргазм, потому что оргазм всего минута, а то удовольствие будет долгим – вы оставите меня в покое?

– Милочка, удовольствия большего чем оргазм быть не может.

– Согласна с вами, спорить не буду, я не о том.

– О чем тогда вообще можно говорить, как не об этом? Что может быть удовольствием большим чем оргазм? Что может быть удовольственнее чем шестнадцать или даже двадцать оргазмов, которые вы мне доставите за эту ночь?.

– О-оо! – оделила вниманием сказанное и тонко рассмешилась, – Шестнадцать или даже двадцать минут, это всего шестнадцать или двадцать минут. Я говорю об оргазме длиной в день, даже в несколько дней!

– А-аа! – издал гортанный звук Омар Мейяд недоуменно возрившись на…

– Женщина, что ты говоришь!!! – вскричал он восторженно для самого себя кажется видя личико сумасводницы через край паранджи, за который она сейчас закрылась, так как почувствовала в себе что от возбуждения не может даже улыбнуться. – Оргазм чувствовать целыми днями?! – Лучше всяких женщин будет! Тогда конечно ты сможешь спать спокойно. Но если…

– Вот вы как легко отказались от того чем грозились!

– Но если это окажется химерой, тогда в наказание я заставлю тебя заняться моим задом! Ха-ха-а-а!

Мальвази, резко одернув край паранджи, с гримасской шикая высунула язык. Оставила улыбчивое личико наполовину незакрытым.

– Ну, что ж за свои охальности ты достоин сильнейшего наказания!

– А-а-а!

– Нужно маленькое золотое колечко. Нет колечко не подойдет… Звено от цепочки. Хорошо подойдут шары. Желательно золотые, можно серебряные. Затем надрочите свой зачатник в положение стоя, возьмите шарик и засуньте глубоко в отверстие головки. Потом костяной палочкой запихните шарик в самую глубь не знаю куда у вас там? Когда почувствуете что дальше некуда, пихайте второй шар. Сможешь шестнадцать – хорошо, двадцать еще лучше. И вечное блаженство!

– Я понимаю в чем кроется наказание – сделать запор моему мужскому достоинству, Хитрая лиса – твое место под задом!

– Не-е-е-т! – запротестовала Мальвази. – Испробуй сначала, потом суди. Эти шарики можно легко будет выкатить обратно рукой. – Я знаю можно даже заливать парафин… А-а, трус! Что с тобой говорить. – отвернулась она.

– Я не трус, но я боюсь! Ну их к шайтану такие блаженства. Такая в самом деле накажет.

– Нет, ничего ты не понимаешь! Плохого ничего не будет. Просто ты с женщинами обниматься только сможешь и дальше никуда не полезешь.

– И откуда это у тебя только?

– Я такое знаю! Держись! – сделала она движение обоими руками назад, – Ну же решайся, будешь делать, а то мне на тебя противно смотреть становиться.

– Ах ты зараза! Я тебе решусь! Сама мне все как надо и сделаешь.

– Найди шарики…

– И сама, и найдешь

– У-у вредина! – задернула край паранджи Мальвази которую не устраивала перспектива возиться с его членом; затем немного погодя:

– … Как душно, еще не лето… а так знойно.

– Ночи вам будут казаться куда как жарче, са…

– Перестаньте, вы Опять за свое!? Лучше расскажите мне что-нибудь!

– О жаре?

– Становиться невозможно!! Мне противно уже!!

– Нет почему же, я вполне серьезно, ведь в пустыне жара, как на море ветра. Эта самая обильная тема для разговора. Жара это в пустыне все. Это если хотите весь мир волшебства и суеверий пустынной местности. Вы когда-нибудь слышали о миражах?

– …? – многозначительным ласковым взглядом ничего не ответила она.

– Может быть нам за время наших странствий придется увидеть это чудо. На горизонте могут возникнуть зеленые оазисы, может даже совсем вблизи разлиться озеро, или возникнуть город, бывает так что караваны с неопытным проводником считают что они сбились с пути и идут на видение, идут часами, даже днями и из-за этого погибают. А мираж это не более чем видение оазиса или города, который находиться за сотни, может быть тысячи миль от этих мест, или может быть никакого города там уже не существует уже несколько веков, а видение его еще приходит.

– Болтун.

– Смотрите-ка какая установилась тишь, и я кажется вижу туман поднимается. В пустыне свой собственный туман из пыли. Мы выбрались из песков и нам это бедствие не грозит. А вот тем кто в него попал не видно не зги по нескольку дней. Тогда даже животные перестают пугаться человеками часто за караваном идут стайкой газели.

– Сеньор Мейяд я хочу что бы мы зашли в оазис и там я хочу попить холодной воды с финиками.

– Что вы, что вы, вам разве не известен закон пустыни: финики срывать нельзя пока вожди и старейшины племен не разрешат.

– Какой-то вздор. Идиотизм!

– Но вы мне так нравитесь что для вас я любые законы нарушу.

– Тьфи-и…!

– Мальвази сегодня вечером я буду есть у вас. Примите омовение заблаговременно.

– Не понимаю о чем вы? – проговорила она натужно, как будто к концу произносимого недоумения поняв и вспыхнув.

– Ты все поймешь и узнаешь сама.

– Как вы даже подсказывать не будете? – до крайности возбудившимся голосом лепетала она – мне нужно вымыться что бы песок на зубах не скрипел?… Вы наверное дадите мне кушать что-то особенькое? Да-а?…

Это был самый Олимп эротики, дальше которого подняться выше было некуда, возможно было только сходить вниз. И ему захотелось идти на это и она заворачивала лошадь к пологу повозки, одновременно отгиная край паранджи и умильным взглядом зовя за собой… Как вдруг все оборвалось!… Рядом возник Варлаф с давно забытой, ненужной, мешающей корзинкой для розы, и Омар Мейяд чувствуя как страстное желание, уже готовое было удовлетвориться, вместе с испугом Мальвази и поспешным прятаньем лица – заменяется на собственный тихий остервенелый гнев, повернулся сказать Варлафу что бы тот покинул караван и больше близко не появлялся. За такую досаду нужно было «не известно что» с ним сделать! Гневу не было удержу – покинуть караван без всякой воды, чтобы наверняка погибнуть!..

Предчувствуя недоброе в ситуации по отношению к себе, Варлаф чутьем подвластного быстро и единственно удачно нашел язык, на котором нужно было говорить, и тон с позиции старческого высока:

– Сын мой! Девочка отсосет в другой раз, сейчас не время этим заниматься! Опомнись, оглядись, прислушайся! Пески поют!!

Переднюю головную часть каравана Варлаф уже остановил, и стоило Омару Мейяду остановиться, как почти сразу создалась относительная тишина к которой можно было прислушаться, и действительно были слышны какие-то чарующие, высокие певучие звуки, с сильным металлическим оттенком, создающиеся тоннами перемещающегося песка… То веселые, то грустные, то резкие и крикливые, то нежные и мелодичные, кажущиеся говором живых существ, в мертвой пустыни, запевшей не к добру.

Вдруг звуки резко оборвались… по прежнему безмолвие. Но в этом затишье чувствовалось приближение чего-то ужасного. Один Омар Мейяд не чувствовал, видя что Мальвази испугавшись громкого голоса и устыдившись чужого присутствия, попыталась незаметно скрыться, накрепко затянув пологом входной проем.

– Варлаф! Уйди с глаз моих, так плохо мне еще никто не делал.

– Слушаюсь и повинуюсь, мой господин – с поклоном отвечал слуга, – Да упаси нас Великий Аллах от того что бы Вам потом не сказать обратное. Послушайте совета старика, отдайте ему распорядиться что делать. Сейчас быть может стоит вопрос жизни и смерти, кто знает что будет? Кто знает сколько времени нам придется пережидать самум? От верности приказания может зависит жизнь всего каравана и ваша жизнь, а вы сейчас потеряны, вы не понимаете и не знаете что делать?

– …Тогда командуй, Варлаф! И чтобы я тебя больше не видел!

Старый Варлаф повернул коня и настигнув ближайших в цепи, громко крикнул поворачивать вправо и слишком не разбиваясь поспешить к уэду,8 в котором и укрыться от предстоящего.

Распоряжение тут же разнеслось в оба конца каравана, который тут же расстроился и распался на более быстрые и медленные части. Последние были представлены крытыми повозками, прыгавшими по камням. С последними и можно было видеть Омара Мейяда, самолично ведшего и погонявшего верблюдицу повозки Мальвази, а так же присматривавшего за своей повозкой с Ритой.

Варлаф видел в подзорный прибор, что уже не так далеко, и посему не боялся, что они могут не успеть до того момента, когда видимость вокруг померкнет, разрозненные разбившиеся кучки людей потеряют друг друга из вида, собьются с направления и попадут в бедственное положение, чреватое гибелью. Но Варлаф нарочно не стал делать упорядочения, и верно, что бы до крайности встревожить Омара Мейяда, обелив тем самым себя в его глазах.

Однако когда по макушкам и по склонам дюн и в прочих местах, заплясали песчаные ведьмы, сзади нарастало и приближалось, Варлаф не на шутку встревожился и стал охватывать взором все пространство, оценивая ситуацию. Вспомнил что еще остались люди копавшиеся с этой проклятой розой.

Вглубь уэда через пологий край стали съезжать на повозках, когда уже порывы сильного ветра резко давали в спину. Ветер ураганов смерчей Сахары… его в буквальном смысле» на своей шкуре» довелось испытать каждому. И предчувствуя это каждый, будь-то помощник или всадник, старался устроится понадежнее за естественными прикрытиями ложбины уэда, снятыми с боков верблюдов тюками, в них и между ними, и верблюдами, опущенными в лежачее положение, что бы за непродаваемой мохнатой горой найти защиту. Люди с ужасом взирали как закурились вершины далеких, еще неподвижных огромных барханов. Горизонт померкнул, исчезла прозрачность воздуха. Небо как будто приблизилось к земле. Через несколько минут пыль закрыла солнце и среди красноватой мглы казалось огненно-красным шаром.

Стало мучительно душно, раскаленным воздухом не хотелось дышать. Люди и животные задыхались. Слышался шум, даже рев, со всех сторон, от земли до неба неслось нечто колоссальное, готовое поглотить. Порывы ветра достигали необычайной силы и уже полчаса после того как впервые были услышаны звуки поющих песков, караван попал в самое пекло ужаснейшего урагана, могшего продлиться несколько дней, засыпать и выкурить из уэда, иссушить всю воду в бурдюках, спалить людей в жажде. Варлаф думал об этом, но успокаивался при мысли что когда поослабнет можно будет пойти в Гардаю, которую оставили в стороне решив спрямить весенний путь.

Омар Мейяд мучился не столько сам, сколько за Мальвази, которую подверг таким страданиям, крайне для нее не привычным, и посему переносимых ей должно быть особенно тяжко. Переживая мучительно за нее и сохранность ее пострадающего, увянущего вида, ему казалось он виновник ее страданиям, и винил себя за ураган. Он не мог находиться рядом с ней из этических соображений, но уделил рядом стоящей повозке множество вниманий, что бы находившейся внутри было там как можно лучше. Приказал покрыть тонкоматерчатое накрытие повозки кожами, велел пожилой служанке взять воду, тряпок которые бы могли укутать нежную кожицу тела, приняв жгучие пыльнопесчаные удары на себя, и быть рядом с ней, помогая во всем, но главным образом не давая быть одной, почувствовать себя заброшенной.

Ветер завывал на разные голоса, ревел, гудел, громыхал. Обжигающий горячий порыв облизывал огнем, заставляя казаться что вот-вот вспыхнешь и сгоришь. Рыжее месиво песчаной пыли клубиться, вьется, рассыпается. А когда закрученные в тугие, извивающиеся жгуты горячий песок бьет по лицу и рукам, то кажется что с тебя шкуркой сдирают кожу.

В раскаленном пространстве словно могучее дыхание колоссального зверя проносились все усиливающиеся порывы самума.

Тогда казалось сотрясалась сама пустыня, выбрасывая все новые массы песка в неистовый песчаный хаос. Самумы это бури порождаемые великостью Сахары, далеко от себя отбрасывающей свое раскаленное дыхание, называемое в южной Европе сирокко, который бывает настолько силен что даже доносит с собой песок с эргов. Но если за морем самум это только сирокко или дыхание, то в самой пустыне это легкие урагана.

Люди и животные лежали распростертые на надутом песке, накрывшись с головой плащами или будучи накрытыми, заткнув уши и накрепко закрыв глаза. Несмотря ни на какие ухищрения ощущение было такое что песок вдыхался с каждым вздохом, сердце мучительно болело и громко стучало, дыхание все учащалось трещала голова. Внутри все давно пересохло уже до того, что казалось покрыто какой-то коркой или струпьями, так что невозможно и нечем было дышать. У многих терялись казалось последние силы, еще немного и страшная смерть от удушья была неизбежна, удушье от того, что все забито песком!

В этом адском кошмаре могла только нечистая сила благоденствовать. И подстать ей на гребень склона уэда с внешней стороны подошли два силуэта – человеческих, но державшихся по нечеловечески твердо и оглядывавшими все внизу, чувствовалось явственно: что открытыми глазами, не мучаясь в прищуриваниях даже, так словно жмени песка не попадали в глаза, проносясь мимо. Однако к человеческому достоинству силуэтов надо было добавить что телосложения они были самого крепкого, отчего не гнулись от порывов ветра, а так же то, что явились к этому месту, взявшись не откуда-нибудь из-под земли, а из верблюжьих тюков, где до этого времени находились, что было владельцам верблюдов достоверно известно.

Определив по двум повозкам что они на верном месте, двое людей сбежали вниз к цели. Пользуясь тем что на них никто не мог смотреть, они стали осматривать какая из повозок нужна?

В выбранную для большей достоверности заглянули… Мальвази лежала головой уткнувшись меж подушек, распластавшись телом. Светильник освещал слабо, но и этих бликов хватило что бы узнать по ушку, по пучку волос… Задернув полог, смотревший указал второму запрягать верблюдицу. Сие незамедлительно было сделано, но поднялось несчастное животное только после сильных пинков, и вслепую пошло куда его повели за повод. Верблюдица с повозкой с большим трудом супротив ветра взгромоздилась за гребень и пошла куда ее вели… черт знает куда.

Встретились со стоявшим в ожидании двумя верблюдами и двумя погонщиками, которые сразу же после этого полезли в тюки на верблюде дабы найти себе там спасение, зарывшись поглубже. Двое оставшихся тем временем не медлили. Найдя коня по другую сторону от верблюдов, что было не так просто, один посадил другого на круп, и без того увешанный бурдюками и крикнул гнать куда подальше, чем быстрее тем лучше. В этом заключался весь успех предпринимаемого, что бы по любому «дойти» до ночи, наступление которой дело нескольких часов, и пусть даже их заметят на ровном пространстве пустыни, они будут далеко и на изможденных самумом конях их вряд ли нагонят. В ночи же ждало раздолье неведения и невидения, давшее бы еще больший отрыв.

Можно было надеяться что такой мощный ураган продлиться до ночи, после чего уже будет не нужен. Стоявший на земле человек подал повод ведущего верблюда сидевшему на коне в руку и что называется отправил. Перед ним прошло оба верблюда, третий заранее привязанный к хвосту второго. За третьим пронеслась повозка, на зад которой залез и крепко уцепился второй человек, не желая залезать вовнутрь, помятуя былое… Ему было прекрасно и снаружи, видеть простую езду по земле и чувствовать как радуется сердце.

Хотелось даже что бы ураган усилился и продлился дольше… Но к несчастью самум скоро унесся куда-то в глубину песчаного моря… Не прошло и часа как красновато-багровая пыльная пелена осела и снова открылся голубой горизонт. Жгучее золотое солнце показалось на небосклоне и пустыня опять загорелась яркими красками, которые одни и оживляют ее. Хотя в воздухе и во рту еще чувствовалась мельчайшая пыль, но грудь уже дышала свободно.

Но этот кратковременный ураган не прошел бесследно. Люди устали, вода в бурдюках помутнела, не было сил подняться и замыть последствия прошедшего. Однако люди поднимались и омывались, поили коней. Последнее разрешил с мутной водой Варлаф, так как в десяти милях отсюда находилось сразу два колодца воды.

Омар Мейяд не стал выбираться из своего убежища пока не позрачнел воздух, приводя себя в полный порядок при деятельном участии Риты.

Приближался вечер и Омар Мейяд вышел на посвежевший воздух справиться о самочувствии той, о которой все это время думал… Велико же и тревожно было его изумление, когда на месте, где он хотел видеть повозку итальянки, ничего подобного не обнаружил, ни там, ни вообще где-либо, вокруг… И никого из людей рядом. Последние кого еще можно было заметить при его появлении постарались скрыться с глаз подальше. Прежде чем о чем-то подумать ему не захотелось поверить, что в этаком кошмаре могло произойти что-либо не относящееся к этому кошмару – но тогда бы хоть остался разбитый остов повозки или какие-то части… к счастью ничего этого не было, а во все остальное просто не хотелось верить, ведь во время такого урагана казалось всем этот ураган лучше всего и защищает от любых внешних опасностей. Но повозки и Мальвази не было! … И виноваты в этом были те, кого он поставил не спускать с нее глаз!

– Все сюда!! – рявкнул он вокруг – Казню каждого второго!

Люди робко стали показываться из мест укрытия, вылезая даже из тюков, привставая из-за крупа верблюда. А сзади из-за гребня довольно крутого склона, в этом месте показалась голова:

– Высокочтимейший, всепрощающий – шайтаны и ведьмы унесли кибитку, сам видел.

– Почему вас не унесли!! Сейчас вы пожалеете об этом!!

Чувствуя что от толпы ничего не добиться, как за спасительную мысль схватился за подзорный прибор и молниеносно взбежал с ним на гребень, откуда стремглав убежал свидетель шайтанов. На первый раз оглядев горизонт вокруг впопыхах ничего не заметил, но вслед за тем увидел!… Подведя зрительные окуляры еще явственнее заметил удаляющуюся повозку. От радости решив не наказывать виновников, сбежал резко вниз крикнув: – «по коням!» и «в погоню».

Алжирские всадники выступили за Омаром Мейядом почти одновременно, постепенно по ходу погони стянувшись за ним в единую массу. Началась безудержная гонка, когда то что было зноем превратилось в прохладный ветер, а земля проносилась вокруг словно вода в стремнине. За короткие мгновения проносились через то, что на повозке, пусть даже при быстрой езде можно было проехать только за минуту. Поэтому очень скоро, меньше чем через полчаса, можно было сдержать бег изнуренных коней, верблюды и следовавшая за ними повозка была видима.

Узнав своего заклятого врага на заднике повозки Мальвази, Омар Мейяд был польщен тем что она его не пустила к себе, но вместе с тем он боялся и другого… Не желая видеть одно с другим вместе, приказал нескольким всадникам приблизиться к повозке и постараться без единого звука убрать оттуда в сторону всех кого они увидят снаружи. Омар Мейяд не хотел омрачать своего душевного состояния встречей с личностью вызывавшей у него внутренние содрогания и поэтому пустил своего коня в сторону куда завернула повозка.

Оставляя группу посланных всадников с пленными, распластанными по земле Омар Мейяд еще только думал как с ними поступить, когда к нему подбежали за разрешением убить. Такое рвение у подчиненных к своему личному врагу возмутило его до крайности, настроив против подобного исхода.

Но каково же было его удивление услышать:

– Шайтаны они! Глаза у них остекленелые!… Они самум на нас глазами навели! Сами с ветром на кибитку налетели и унесли!… Это видели! А наши люди не виноваты, что они могли поделать!?

– Что случилось?! Почему эти шайтаны дальше с ветром не полетели, засвидетельствовать кто-нибудь может? – усмехнулся Омар Мейяд, но улыбка померкла, и он даже вздрогнул от того что желавший его уверить проворно шлепнулся на колени и с резким жестом по шее.

– Ставлю голову на отсечение – это шайтаны, да идите же сами посмотрите и убедитесь!

Волей-неволей и с некоторым опасливым интересом Омар Мейяд вынужден был подъехать к месту, где держали Амендралехо и Куасси-Ба, стоя на их раскинутых руках ногами… А глаза у обоих пленных были действительно такие, словно ими сейчас смотрел сам вельзевул. Светясь и блистая на свету зрачки в то же время имели крайне неприятный мутно-остекленелый вид, а веки выпячивались. Этакие-то глаза ответили взглядом на его взгляд, выдавая за собой что-то знакомое.

– Мейяд! Вот мы и встретились! Очень скоро, этого осталось ждать не так долго, после безумнейшей ночной атаки тунисцев во главе с самим беем Хусейнидом, вы попадете мне в плен. Поэтому не советую убивать меня. И еще я бы мог много чего рассказать об этой девочке…

– Не желаю слушать о ней никаких сплетен. Что это у вас за маскарад на глазах, уберите людей не пугайте… В цепи их! – жестко приказал он подчиненным на арабском.

Отослав гонца к оставшейся в уэде части каравана с приказанием догнать, Омар Мейяд стал готовиться к волнующей его встрече с той, за которую он так боялся. Съимпровизировав из колонны всадников впереди и верблюдов позади примерно схожую ситуацию с той что была чтобы чувствовать себя уверенней. Он, решившись подъехал к повозке и еще не зная что там, что будет, трепетно отдернул полог…

– Ой уже все? Какой ужас был! Такой парилки я думала не перенесу – махала Мальвази на себя веером, создавая впечатление что она даже ничего не заподозрила, – в какой зной вы меня везете…

…Она ничего не знала! Что за странные отношения между ней и им?

– Крепись ненаглядная моя. В десяти милях отсюда колодцы. Я только для тебя устрою тебе побыть в холодной воде, хочешь?

– О да, очень хочу.

– Я сам лично прослежу что бы воду для вас добыли самую чистую. И прежде чем вы залезете в нее я утолю этой водой жажду. Мальвази хочешь я тебя искупаю?

– Не-а!

– В любом случае я буду обладать твоим омовением. Ведь нужно же будет держать бурдюк с водой куда ты залезешь.

– Фи, в ужасный кожаный мешок я не полезу!

– Прелесть моя, давай тогда искупаемся в колодце.

Мальвази деланно схватилась ручкой за край полога и прежде чем закрыть:

– Купайся вместе со своей Ритой! И смотри не слипнись!…