Читать книгу Как стать контрабандистом 3. Транзит - Арест Ант - Страница 1
ОглавлениеКАК СТАТЬ КОНТРАБАНДИСТОМ
транзит
Все основано на реальных событиях и официальных документах.
Любые совпадения мотивации и поведения основных фигурантов
этого дела вполне закономерно в рамках печально знаменитой
статьи 29-2 УК Республики Финляндии.
Nolite judicare et non judicabimine
Не судите, да не судимы будете
Полицейский фургон ощутимо мотало по обледенелой дороге. Я старался хоть как-то зацепиться за скользкое сидение и не биться одинокой кеглей о жёсткие пластмассовые углы и дверцу этой собачьей будки. Хоть бы ручку какую привинтили, если не для эргономики, то хоть для дизайна.
Одна радость, что асфальт везде проложили. Вот на наших дорогах в таком угловатом гробу точно никаких костей не соберешь. Машина резко затормозила. Я в очередной раз чувствительно шарахнулся о перегородку и через зарешёченное окошко заглянул в салон. Там был установлен столик с компьютером и принтером. К полу привинчено вращающееся кресло. По бокам стеллажи с бланками и разными полицейскими примочками. Прямо, через лобовое стекло, открывался вид на раскрытый подъёмный мост через узкую полоску воды. Сайменский канал. Туристический сезон закончен, значит, будем пропускать баржу, а только потом поедем дальше. Я потёр ушибленное плечо и уселся назад на узкую полоску согретой скамейки. Будем смотреть урывками, иначе задница окончательно отмёрзнет. Хорошо хоть спина пока не реагирует.
Длинная баржа, сияя разноцветными огоньками, бесшумно проскользила мимо. Почти сразу опустился мост. Дорога некоторое время огибала поля, а потом мелькнул указатель Konnunsuo. Первый раз такое название встречаю. Коннунсуо. Легко запомнить как КОНь свой НУНь СУёт куда попалО. Может это и есть моё ближайшее будущее?
Мы проскочили заснеженные частные дома и остановились перед воротами. Табличка гордо гласила KONNUNSUON VANKILA. Значит действительно тюрьма. Конечный пункт.
Через медленно раскрывающиеся ворота мы подъехали к недавно построенной одноэтажной пристройке и затормозили. Хлопнули дверцы и послышались приближающиеся шаги. Я собрал свои пакеты и приподнялся. Поскорее бы отсюда выползти и принять горизонталь. Хоть на свежевымытом полу. А то скоро позвонки опять начнут шалить.
Дверца распахнулась, и полицейский поманил меня рукой. Я на полусогнутых сделал последний шаг и вывалился на заснеженную дорогу. Так же молча, по взмаху руки, двинулся по направлению к входной двери тюрьмы. Осваивать новое место.
В коридоре, сразу за тамбуром, стояла арка металлодетектора, перед которой местные умельцы самостоятельно приделали деревянную стойку с корзинкой для мелких вещей.
Мои полицейские отправились с бумагами дальше, а я, под ленивыми взглядами двух вертухаев, снял ремень, выгреб всё из карманов и сложил в эту корзинку. Металлодетектор на мой проход никак не прореагировал, вызвав законное подозрение, что он вообще не подключён. Что-то я не заметил ни одной светящейся лампочки. Хотя, может новую модель тестируют. Прогресс не пылится на воле.
Вертухаи поковырялись в моих пакетах, но явно для проформы, и стали делить свои обязанности. Один, вздохнув, пошёл к полицейским разбираться с бумагами, а второй, с не менее кислым выражением лица, потряс связкой ключей и кивнул мне. Через коридор мы попали в приличный чистенький холл, явно больше подходящий обычной школе, а не тюрьме. Одна стена уставлена застеклёнными витринами с кубками, грамотами и вымпелами. В углу, вокруг журнального столика разместили несколько кресел. Из холла было несколько выходов, но вертухай повёл меня к двери, где через стеклянные витражи виднелась лестница, ведущая на второй этаж. Я, постоянно крутя головой, медленно двигался за ним и, если честно, пребывал в некотором смятении. Что-то увиденное пока никак не вязалось с моими представлениями об исправительных учреждениях пенициарной системы. Нигде не видно ни одной решётки. Просто Красный уголок пионерского лагеря.
Мы остановились на площадке второго этажа перед временными камерами хранения. А как ещё можно назвать шкаф, наскоро сколоченный из неструганных реек, разделённый на клетки с дверцами из металлической сетки? Бытовой крольчатник?
Вертухай утомлённо вздохнул и процедил:
– Hei, puhua suomea? (Эй, говоришь по-фински?)
– Ei, yksistään englanti. (Нет, только по-английски.)
Вертухай вздохнул ещё более тоскливо, и стал вяло перечислять по-английски:
– Все вещи оставить здесь. С собой иметь только самое необходимое. Всё, что вы собираетесь взять, должно быть показано мне.
– А мне ничего и не надо.
– Ремень оставьте здесь.
– Хорошо.
– Ужин вы пропустили. У вас есть с собой еда?
– Нет. Зубов тоже нет.
В глазах вертухая проблеснул лёгкий интерес:
– Что случилось?
Я достал из кармана пакетик с челюстями, повертел и сокрушённо сообщил:
– Сломались. Давно.
– Ладно, – ещё один вздох, – Я зайду на кухню, посмотрю, может там что осталось.
Он запер дверцу на маленький висячий замочек и кивнул на обычную застеклённую дверь. Она вела в ярко освещённый коридор, где с десяток металлических дверей камер шли только по левой стороне. Почти все приоткрыты. Между третьей и четвёртой дверцами был втиснут стол со стопкой книг, конвертами и лотком с линованной бумагой.
– Давайте вот в эту, – он кивнул на одну из дверей, – Там кофеварка работает.
– Кофеварка? – я даже споткнулся, – Здесь можно пить чай и кофе?
– Да, – он удивлённо посмотрел на меня.
– Можно я возьму свои пакетики чая и сахар? – в моём голосе было столько мольбы, что он без слов повернулся и пошёл назад.
Подрагивающими от нетерпения руками я достал и показал ему непочатую упаковку чая и ополовиненную коробку сахара. Вертухай кивнул и уточнил:
– Больше ничего не надо?
– Нет. Можно, я книгу возьму? Я там видел на столе.
– Возьмите. Можете также взять бумагу и конверты. Домой письмо напишете.
– Спасибо. А мне разве можно писать письма?
– А почему нет? – все мои вопросы его явно ставили в тупик.
– Извините, я в вашей тюрьме в первый раз. Не хочу нарушать порядок.
– Это правильно.
Он пождал, пока я перебирал книги. Две были на русском. Потом я взял пару конвертов и с десяток плотных листов бумаги. Поискал глазами авторучку, но в наличие был только карандаш со сломанным грифелем. Ладно, потом свои достанем из пакета. Мужика не надо в очередной раз напрягать.
– Продиктуйте свою фамилию, – попросил вертухай, вооружившись мелком.
– Она у меня слишком длинная. Давайте сам напишу, – я взял у него мел и на дощечке, прикреплённой к двери, печатными буквами вывел свою фамилию.
Вертухай некоторое время шевелил губами, пытаясь её прочесть, но сдался.
– Знаете, её легко запомнить, если слегка исказить как Cherry meet Eva, – меня уже давно не удивляет отношение окружающих к моей длинной фамилии. Лично мне очень симпатична чрезвычайно вольная, но достаточно философская версия перевода: Нашей праматери Еве подошла бы непорочность. Или, если уж совсем поэтично: Осталась бы Ева девственницей, то не было бы вокруг такого бардака.
– Странная у вас фамилия.
– Мне самому ещё более странно, так как она изначально произошла от Mare.
– Из мультфильма, что ли? Такой злой дух, который вызывает кошмары?
– Нет, это означает просто кобылу. Коня без balls (яиц)… ну, женского рода. Понимаете?
Вертухай покачал головой и выдал в пространство:
– He said it was all balls.
Тут я хихикнул, потому что русский аналог здесь полностью в лист: «Он сказал, что это бред сивой кобылы». И решил подправить положение:
– А вот Night Mare, если раздельно – это ведьма, которая душит спящих, а просто nightmare – ночной кошмар, если не ошибаюсь.
– Странные вы, русские и фамилии у вас… только для американских боевиков и ужастиков, – он покачал головой и ещё горше вздохнул.
Я не стал спорить. Мы такие. На том пугала, пугает, и дальше всех пугать будет земля наша Русская. Поколебавшись, я зашёл в камеру.
Нет, ну как клёво-понтово тут кантуются залётные бродяги! Комната не менее 15 квадратов, стены выкрашены в приятный бежевый цвет. Стол, заваленный журналами и книгами, слегка заляпанная кофеварка, пластиковый стул, фактически полукресло, настоящая кровать. Я заворожено смотрел на всю эту роскошь.
– Это сон и я сейчас проснусь, – вырвалось у меня.
– Что-то надо ещё? – осведомился вертухай из коридора.
– Нет, спасибо, больше ничего не надо – ответил я совершенно отстранённо, – Всё и так уж слишком хорошо.
Вертухай захлопнул дверь, а я всё продолжал обалдело озираться. Совершенно домашняя раковина с горячей и холодной водой. Над ней полочка и большое зеркало. За лёгкой фанерной перегородкой сиял белизной унитаз. И это тюрьма?!! Да за такое деньги надо брать.
Я подошёл к большому окну и открыл створку. За ней была решётка, затянутая мелкой сеткой, один край которой был отогнут. Потянуло свежим воздухом. Очень захотелось проорать что-нибудь радостное в ночь, но пока слишком рано. Точнее уже поздно. Нехорошо будет встретить следующее утро в карцере.
Пока я с наслаждением отмывал в тёплой воде кофеварку, появился вертухай. Он открыл дверь и занёс поднос, на котором лежало несколько аппетитных ломтей белого хлеба, пакет молока, несколько упаковок плавленого сыра, банан. И там была КРУЖКА! Я растерянно смотрел на это богатство, и только смог произнести:
– Это всё мне?
– Да. Сейчас принесу постельные принадлежности. Постарайтесь поесть быстро. Через час выключат свет.
– У вас и свет на ночь выключают?!!!
– Да, – он пристально посмотрел на меня, – А вас откуда привезли?
– Сидел полтора месяца в местной полицейской тюрьме.
– Сколько?
– Ну, 43 дня, если не ошибаюсь.
– Что-то очень долго. Мне казалось, что там сидят не больше недели-двух. А потом большинство депортируют. Можете послушать новости по радио. Там и русская программа есть.
– Радио?
– Да. Телевизор в этом блоке не положен. На пульте вызова… вот тут… выбор радиостанций, – он указал на металлическую пластину с прорезанными щелями для динамика и рядом кнопок под ним.
– А что мне ещё положено?
– Завтра прогулка и сауна. В четверг вас отвезут в Миккели. Занятия спортом разрешены только при более длительном пребывании.
Я только кивал головой, не в силах произнести ни слова.
– Лекарства вам выдадут при вечерней раздаче. Вы не помните, сколько у вас приёмов в день?
– Это как?
– У нас есть утреннее, дневное и вечернее время раздачи лекарств. Кроме того вы можете попросить не рецептурные лекарства, согласно разрешённому перечню. Его можно посмотреть на первом этаже.
Я похлопал глазами и уже совершенно подавленно сказал:
– А можно попросить пару таблеток чего-нибудь болеутоляющего?
– Сейчас принесу.
Он действительно вернулся через пару минут с маленьким лекарственным стаканчиком, в котором лежали две таблетки, и со свёртком постельного белья. Посмотрев на меня, он добавил:
– Поднос пусть пока останется у вас. Завтра его заберут.
– Спасибо. Спасибо большое.
Я взял свёрток и восхищённо произнёс:
– Но это же хлопок! Натуральный хлопок.
Вертухай с неприкрытой жалостью посмотрел на меня и очень вежливо попрощался:
– Спокойной ночи. Если возникнут вопросы, то пользуйтесь интеркомом.
– Спокойной ночи.
Я сделал себе чай и устроил королевское пиршество, завершившееся медленным смакованием банана. Потом трепетно и с любовью застелил кровать. Это не кровать, это ложе для волшебных снов. Запах чистого белья заставил меня предпринять попытку ожесточённо соскоблить с себя хоть какую-то грязь и забить запахи полицейской тюрьмы. Обтёрся я махровым полотенцем, входящим в спальный комплект. Звук раскрываемой двери застал меня уже в трусах. Я босыми ногами прошлёпал по чистому линолеуму и высунул голову в коридор. Там возле тележки стояли два незнакомых вертухая и перебирали weekly pill organizers – коробки с ячейками для недельных доз таблеток. На каждой сбоку была приклеена бирка с именем и фамилией.
– Вот моя, – указал я на новенькую коробку, по всей ширине которой тянулась моя длинная фамилия.
Вертухай сравнил фамилию с написанной на моей двери и выдвинул прозрачную заслонку напротив надписи Ti (tiistai) – вторник.
– Вы не получили дневную дозу, – укоризненно сказал он изучая ячейки в коробке.
– А можно всё сразу? Мне не помешает, зато высплюсь.
– Хорошо, – он перевернул коробку и высыпал мне на ладонь таблетки.
– А что это за лекарства?
– То, что записано в рецепте, который мы получили. Вы должны выпить эти таблетки прямо сейчас.
– Да, – я торопливо закинул их в рот и с натугой проглотил.
– Спокойной ночи, – он положил мою коробку в общую кучу и закрыл дверь.
Через полчаса, уже лёжа в полной темноте, я блаженно закрыл глаза, буквально чувствуя, как на старые дрожжи ранних лекарств, полученных в больнице, от местных таблеток накатывает тёплая умиротворяющая волна.
Утром меня разбудил солнечный свет. Это было настолько непривычно, что я в первый момент никак не мог осознать, где я нахожусь.
– Вот это жизнь! – непроизвольно вырвалось у меня.
Я медленно встал, чувствуя, что позвоночник начинает подавать тревожные сигналы. Привёл себя в порядок, уселся в кресло у окна с кружкой чая и стал заново понимать давно забытую притчу про козла1.
Удивительно, но все наши ценности настолько относительны, что даже как-то за самого себя обидно. Так сильно тащиться от тюремной камеры это, скажу я вам, nonsense (абсурд, бессмыслица, вздор, ерунда). Полное отсутствие здравого смысла.
Я развернулся на звук открываемой двери. Два вертухая с тележкой.
– У нас тут записано fluid diet (жидкая диета), и вам предписано давать только soft food (мягкую еду).
Я растерянно покивал головой.
– Мы можем предложить: рисовая каша, каша из разных злаков, кисель, масло, плавленый сыр и мягкую колбасу. Белый или чёрный хлеб хотите?
Тут я чуть не зарыдал в голос. Только и смог выдавить:
– А что можно?
– Да хоть всё.
Мне заставили поднос тарелками, потом я получил пару пакетиков чая, две пижонистых трубочки с растворимым кофе и неизменный пакет молока. О-х-р-е-н-е-т-ь!
Один из вертухаев сверился со списком и полез за коробкой с таблетками:
– Мы сегодня обнаружили, что вам в больнице прописали дополнительные болеутоляющие. Было три рецепта, а не один. Если и этого будет недостаточно, то попросите ещё.
Я, как бессловесный китайский болванчик, только кивал головой и глупо улыбался. Вертухаи серьёзно и внимательно проследили весь процесс заглатывания таблеток, а только потом удалились.
Матерь божья, да что же это такое творится? По ошибке засунули на образцово-показательную зону для верных друзей вертухаев? Или это обычное различие между раздолбанными полицейскими СИЗО и нормальными человеческими тюрьмами? А что тогда меня ждёт в Миккели? Камера с джакузи и личным шеф-поваром?
Через два часа меня, совершенно осоловевшего от еды, вертухай вывел через знакомый холл к другой двери и сообщил:
– Прогулка один час. Если замёрзните или устанете, то нажмите кнопку у двери. Вас отведут назад в камеру.
Я кивнул и вышел в заснеженный дворик, огороженный с двух сторон обычной металлической сеткой. Как запрограммированный робот, я осторожно и неторопливо стал выписывать круги, разглядывая окрестности. Впереди за сеткой – второй дворик и дальше, за ним высилось старое пятиэтажное здание самой тюрьмы из потемневшего от времени красного кирпича. Мой прогулочный закуток примыкал одной стороной к стене столовой. В окна видны столики и длинная стойка раздачи еды. С другой стороны площадку подпирала вертухайская часть с непрозрачными стёклами. За сеткой, через дорогу, стояли небольшие деревянные домики для длительных свиданий – это мне вертухай поведал первым делом ещё у камеры. Причём, с совершенно теперь понятной гордостью.
Здесь жить можно вполне сносно. Даже не улавливается мрачная аура. Комфортабельный такой зоопарк в лесопарке для неудачно выделившихся человеческих особей. Перевоспиталовка с уклоном в здоровый образ жизни.
После обеда меня отвели в сауну. По пути я получил очередной шок от gym (качалки) – за стеклянной дверью стояли силовые тренажёры, на резиновых матах разложены различные грифы, на стойках аккуратными рядами выстроились блины и гантели.
– Это только для сотрудников?
– Нет, но и они могут здесь занимаются по расписанию. Для всех выделено своё время.
Вертухай притормозил у очередной двери, задумчиво осмотрел меня и даже повёл носом:
– Может, вы поменяете всю свою одежду?
– Я бы с удовольствием, но мне сказали, что завтра меня отвезут в Миккели.
– Это не проблема. Там и сдадите его в стирку. У нас своя маркировка.
– Куда сдам?
– В прачечную… laundry… вы разве не знаете, что это такое?
– Знаю, но я думал, что тут надо стирать самому.
– Самому?
– Ну да, руками.
Вертухай недоверчиво оглянулся на меня, явно ожидая, что я сейчас признаюсь, что неудачно пошутил. Но не дождался, пожал плечами и открыл дверь:
– Что вам надо? Трусы, майка, верхняя одежда, полотенце? – он оглянулся, увидел моё выражение лица и дальше уже молча стал на глазок подбирать мне послебанный комплект.
– Вот сауна, – он открыл очередную дверь, – Её не успели убрать, и она не должна была слишком остыть. Когда помоетесь, то нажмите на кнопку вызова.
– Спасибо, – с трудом выдавил я, – Я постараюсь быстро.
– Не спешите. Вам хватит 45 минут?
– Хватит.
Я остался один в просторной раздевалке. Присел на скамейку. Да тут спокойно хоккейная команда разместится. Потом опомнился, быстро всё с себя скинул и решительно прошёл в душевую.
Меня уже совсем не удивило наличие больших дозаторов для шампуня, развешанных на стенах. Вон в углу явно стопка одноразовых подстилок-подпопников. Но тут взыграла враз охамевшая жаба. Интересно, ну а одноразовые шапочки здесь имеются? Кажется, нет. Жаль. Ни тебе веника, ни разных там эвкалиптовых ароматизаторов также нигде не видно. Я, неожиданно для себя, расстроенно вздохнул, обнаружив отсутствие одноразовых мочалок и массажных тапочек. Уже губу раскатал, а ассортимент оказался слабоват для порядочного заключённого. Вот это уже явный непорядок и облом замаячившей передо мной мечты о тотальном расслаблении.
Я набрал горячей воды в деревянную бадейку, взял доливной ковшик, открыл дверь я парилку и полез на верхнюю полку. На термометре было всего 85°С. Не попарюсь, так хоть согреюсь.
Надо признать, неплохо тут следят за этим делом. Видно, что чистюли на воле – зоологи поневоле. Явно не понаслышке знают, как надо бороться с гнидами2. Жаль, что этих наших единокровных однолюбов теперь редко встретишь в тюрьмах из-за таких саун для заключённых.
На следующее утро я проснулся с обидой и грустью, что слишком скоро придётся покинуть столь спокойный и гостеприимный уголок. Даже обильный завтрак не доставил вчерашнего наслаждения.
Я утешал себя сомнительной надеждой, что в одной тюрьме хорошо, а в другой – лучше. Что ж, посидим – увидим.
Заглянул вертухай и сообщил, чтобы я был готов через два часа. В ответном слове я попросил двойную дозу обезболивающих, а после их приёма разобрал постель, собрал мусор в ведро, туда же очистил пепельницу, сделанную из большой консервной банки, и присел у окна.
Неожиданно поймал себя на мысли, что сейчас меня совершенно не интересует решение прошедшего суда. Просто уже не осталось проблеска надежды на то, что все окружающие, так настойчиво проедавшие мне всю плешь декларированием своей кристальной честности и высоких идеалов демократии, сами будут хоть раз элементарно правдивы. Для них это слишком дорогое удовольствие, из-за которого можно реально лишиться многих благ.
– Против силы не попрёшь, – мрачно резюмировал я, — А уж, коль попрёшь, то так огребёшь, что не выгребешь.
Проверка на выезд заключалась в проходе через арочный металлодетектор и невнятные напутственные слова, смысл которых я совершенно не уловил. Но представил, что это были пожелания приятного отдыха.
Перед выходом стоял почти обычный рейсовый автобус, только выкрашенный в отталкивающий однотонный тёмно-зелёный цвет и без всяких надписей. Зато с грязными тонированными окнами.
– Вы бы еще череп с костями на капоте изобразили для конспирации, — ругнулся я совершенно искренне, – Тогда этот катафалк на дороге будет совсем-совсем незаметным.
Появился вертухай, открыл багажное отделение, куда я попытался поставить свои пакеты. Он возмущённо заорал, размахивая руками.
– Чё разорался, как оскоплённый? Пакеты грязные или я харей не вышел? – вежливо спросил я и добавил, – What's up, sergeant? (Что случилось, сержант?)
Он нервно оглянулся на дверь и выдал тираду минуты на полторы с жестикуляциями, ну что твой коренной итальянец. Я уловил только nimilappu из его густой смеси ругательств и решил уточнить:
– Nameplate? Tag?
Это вызвало новый поток воплей. Подоспевший местный вертухай остановился за моей спиной, заинтересованно вслушался и совершенно спокойно перевёл:
– Он очень настойчиво просит на каждый пакет повесить бирку с вашим именем. Вам их выдали?
– Это я уже понял, но никаких бирок нигде не видел.
Вертухай буквально через минуту вернулся с двумя продырявленными картонками с криво нацарапанной на них моей фамилией и двумя неравными кусками бечёвки.
– Привяжите на каждый из ваших пакетов, – он сунул их мне в руки и тут же удалился с чувством полностью исполненного долга.
Я привязал бирки и показал замаркированные пакеты всё ещё кипящему вертухаю:
– Ну, удовлетворился, сапог непонятливый? Могу потом их подарить с барских котомок. Будешь эти tags регулярно использовать для своей сексуальной фиксации. Чтобы не орать как мартовский кот.
Услышав непонятные звуки, он, наконец, заткнулся и важно кивнул в сторону багажного отделения. Я засунул туда пакеты, зацепив ручками за свисающие крючки, и вопросительно оглянулся, но этот гад уже открыл свою переднюю дверь и исчез внутри автобуса.
– Ну и что я здесь вечно торчать буду? – я произнёс это уже достаточно громко, – Может кто-то догадается и мне дверь открыть? Или надо вначале самому бирку на шею повесить и ноги помыть?
Минут десять я стоял перед автобусом, медленно наполняясь яростью. Кто их знает, что будет, если стронешься с места? Бежать здесь всё равно только до забора, а вот так возьмут и припаяют как попытку. Просто так, за здорово живёшь, но с очередной высокой долей вероятности3.
Я уже совсем закоченел, когда появились два жующих вертухая. Остановились. Совершенно по-хозяйски оглядели меня, а только потом открыли дверь. Я залез в салон и плюхнулся в ближайшее кресло. Вертухаи закрыли за мной дверь, и вернулись назад в пристройку дожёвывать. Водитель подумал-подумал и потрусил за ними, оставив меня в автобусе совершенно одного. Меньше народу – зэкам больше кислороду.
Я повертел головой. Салон как салон. Мрачноватая переделка из обычного автобуса. Ни бара, ни туалета, конечно, нет. Примерно две трети салона надёжно отделили толстой стеклянной перегородкой с дверью. Над дверью повесили телевизор. Спереди и сзади по видеокамере в ударопрочных корпусах.
За перегородкой для вертухаев установили железный закрытый шкаф, два стола с техникой и несколько кресел. Ну, железный шкаф явно напичкан всякими демократизаторами и правдовбивателями на случай подозрений на побег или бунт. Рядом с компьютерами стоят мониторы наблюдения. Один вроде даже работает, значит и сейчас пишет. Всё как у взрослых. Хорошо, что хоть к креслу не приковали, как в заокеанских боевиках.
Я присмотрелся к стеклу своего окна. Толстое, собака. И закреплено с усердием. Такое не всякой кувалде под силу.
Я плюнул на дальнейшее изучение обстановки, застегнул ремень безопасности, нахохлился и стал ждать. Ну не может же быть, чтобы эту бронированную колымагу только за мной одним пригнали? А если да, то где тогда почётный караул и местные пионеры со знамёнами и горнами?
Через полчаса появился местный вертухай, который буквально пинками подталкивал шарообразного бомжа с огромной сумкой. Тот недовольно огрызался, но особой прыти не проявлял. Медленно и осторожно он уложил сумку и, пыхтя, заполз в салон. Проходя мимо меня, он слегка поклонился, но не остановился и тяжело протопал в самый конец. Вертухай повернулся к автобусу спиной и помахал рукой. Из дверей, как по команде, выскочили насытившиеся вертухаи и, весело переговариваясь, полезли через свою дверь. Автобус медленно тронулся.
Путешествие проходило скучно. Через тёмные и замызганные окна ничего особо не разглядишь, а видюшник вертухаи и не подумали включать. От неудобного холодного и жёсткого кресла навязчиво заныла спина. Вместе с наваливающейся тяжёлой дрёмой стало накатывать уже столь привычное пораженческое настроение.
Отвлёк меня бомж, который подошёл к перегородке и начал по ней вежливо похлопывать кулаком. Мне стало интересно. Вертухаи, расслабленно сидевшие за своими столами, синхронно отрицательно помотали головами. Бомж со стуком унялся, зато теперь стал трясти мотнёй и надувать щёки. Выходило очень выразительно, хоть и довольно комично. Приспичило челу, и, видать, прихватило совсем не на шутку.
Это даже вертухаев зацепило. Один не выдержал, медленно выполз из-за стола, открыл боковой шкафчик, недолго рылся, а потом выудил пластиковый сосуд с широким горлом. Что-то вроде наших древних кефирных бутылок, только побольше и с завинчивающейся крышкой. Ну, вот и довелось увидеть пресловутую санитарную ёмкость воочию. Теперь буду вынужден хоть и не зрительно, но уж точно органолептически оценить её практическое использование.
Вертухай открыл дверь и сунул «санитарку» Бомжу. Тот закудахтал и вернулся на своё место. Результат не заставил себя долго ждать. Сзади раздались пыхтение, трубные звуки, а только уж потом мощно зажурчало. Видно долго копил. Тихо пополз запашок. Вот в данной ситуации я полностью поверил в присказку каков стол, таков и стул. Хотя вернее будет, какую химию в себя впихивают, такая эссенция и выходит. И это явно не благородный Eau de Cologne.
Бомж удовлетворённо крякнул, послышался противный скрип заворачиваемой пробки и его надвигающиеся шаги. Я задержал дыхание и прикрыл глаза. Только процесса торжественной сдачи использованной тары мне ещё не хватало отслеживать. Однако и вертухаи были того же мнения. Даже через стекло донеслись их возмущённые вопли. Я приоткрыл один глаз и увидел их активную жестикуляцию. Бомж ругнулся, но послушно уполз на своё место. Вместе с бултыхающей канистрой.
Стало быстро темнеть. Значит уже где-то в районе четырёх-пяти вечера. Скоро должны приехать. Здесь всего-то не более сотни вёрст.
Уже в полной темноте мы остановились на узкой улочке возле высокого забора. Дверь автобуса, зашипев, открылась, и я двинулся к выходу. Один из вертухаев побежал открывать багажный отсек, а второй быстро двинулся к красным кирпичным воротам, выделяющимся на светлом фоне стен, и стал нажимать кнопки интеркома. Над входом вспыхнул яркий свет.
Я огляделся. Зрелище довольно впечатляющее. Почти в центре маленького городка стояла старая крепость, обнесённая белой отштукатуренной стеной. Высота никак не менее пяти метров. С нашей стороны, точно посередине, в стену была встроена прямо таки триумфальная арка из красного кирпича с массивными воротами и скромной дверью. Самой тюрьмы за стеной видно не было.
Я быстро схватил свои пакеты и двинулся за вертухаем. Бомж, громко сопя, одной рукой с трудом выволок свою сумку, так и не бросив свой наполненный почти доверху гигиенический сосуд. Уж никак не меньше пары литров этот Водолей подзаборный туда надул.
Интерком крякнул, раздался громкий стук и дверь открылась. Вслед за вертухаем мы прошли в дверь и оказались в просторной железной клетке. Подождали, пока закроется входная дверь. Через некоторое время щёлкнул замок на внутренней двери клетки, и мы по очереди вышли в тюремный двор.
Действительно старинное сооружение. Никак не меньше полутора веков этой постройке. Но на крепость или замок явно не тянет. Видно с самого начала задумали как тюрьму для местных смутьянов.
Мы обошли белую примыкающую пристройку и вошли в основное здание через боковую дверь. Мрачный подвальный коридор с полукруглым сводом. Неизбежный металлодетектор. Впереди видна совершенно нелепо выглядевшая здесь стеклянная вертухайская будка с очередным сонным разгильдяем. С правой стороны проёмы тюремных дверей. Почти в конце коридора начинается винтовая лестница. С другой стороны – широкий проход в закрытую часть здания, а дальше почти нормальные двери служебных помещений.
Нас заставили выложить вещи на тележку и пройти через арку. Я снял ремень и без проблем прошёл, а вот бомж стал звенеть, что твой Ironman. Я оглянулся, но вертухай коротко и довольно зло прошипел:
– Свои вещи взять и идти прямо. До конца коридора.
Жаль, что не дали узнать интимной тайны такого могучего звона. Я подхватил пакеты и двинулся строго по прямой. Перед последней дверью стояла широкая скамейка. Я поставил на неё пакеты и заглянул в приоткрытую дверь. За ней анфиладой располагалось две комнаты. В дальней, у освещённого стола, стояли два пожилых вертухая и рассматривали документы.
– Можно войти?
– Да.
Я осторожно подошёл к ним.
– Вещей нет? – тон одного был очень холодным и откровенно враждебным.
– Есть.
– Где?
– Оставил перед дверью.
– Быстро принести сюда.
Я сходил и, вернувшись, остановился, не зная, куда девать пакеты.
– Положите на стойку, – говорил опять только один, а второй в это время дочитывал мои бумаги.
Я положил пакеты на длинную стойку у стены.
– Сколько судимостей?
– Ни одной.
– Где взяли тюремную робу?
– В Коннунсуо выдали.
– Где своя одежда?
– В пакете.
– Раздевайтесь.
Я стал медленно снимать с себя вещи и передавать верухаю. Он их быстро ощупывал и откладывал на свободный край стойки.
– Нижнее бельё и носки тоже, – в голосе было совершенно неприкрытое раздражение.
Второй вертухай долго и тщательно натягивал резиновую перчатку на левую руку. Любовно оглядел. Потом в правую взял пальчиковый фонарик и стал давать отрывистые команды:
– Откройте рот… язык вверх… вниз… повернитесь… наклонитесь… раздвиньте ягодицы… не напрягайтесь… встаньте лицом к стене. Не поворачиваться.
Я мысленно, но от всей души пожелал ему прямо после смены попасть в лапы садисту со всеми мыслимыми сексуальными отклонениями, а потом стал обречённо обдумывать, какую бытовую заразу подхвачу от такого долгого стояния голышом на каменном полу.
– Одевайтесь, – с сожалением произнесли у меня за спиной.
Трясущимися руками я стал натягивать одежду, пока вертухаи заполняли свои формуляры.
– Эти вещи запрещены, – вертухай показал на горку предметов, куда вошли мои дезодоранты, гель, шампунь и одеколон, которые мне доставили с последней передачей, – Остальное соберите. И в коробке возьмите один набор.
Проследив за направлением его пальца, я увидел под стойкой большую картонную коробку, набитую прозрачными целлофановыми пакетами с наборами первой тюремной необходимости. Расчёска, одноразовые бритвы, зубочистки, зубная щётка и зубная паста, одноразовые пилочки для ногтей. Что-то ещё, но толком пока не разглядеть.
– Возьмите анкету и подождите в коридоре.
Собрав в охапку оставшиеся вещи и листки анкеты, я выскочил в коридор, где пропущенный металлодетектором бомж в грязных ботинках уже взгромоздился на напольные весы и, покачиваясь, наблюдал за колебаниями стрелки.
– Следующий, – донеслось из комнаты.
Бомж суетливо двумя руками схватил свой неподъёмный баул и затрусил на шмон. Я бросил вещи на лавку и не раздумывая полез на весы.
– Всего 75 кило в одежде?!! Потерять больше пуда за 43 дня? Да за это шкуру с козлов спустить надо, – вырвалось у меня помимо воли. Знал, что похудел, но чтоб на столько?
Я сел на лавку и стал запихивать вещи в пакет. Всё внутри меня яростно дёргалось и пузырилось. Я оглядел мрачные своды, поостыл и уже обречённо добавил:
– Вот тут мне точно настанет пора гроб заказывать. Раньше предки чётко знали, как на психику давить.
Вертухай вышел из будки и, растягивая слова, спросил:
– Venäläinen mies? Do you speak English?
– Yes, sergeant! Sir!
Вертухай ухмыльнулся и вполне сносно залаял, как на аризонском плацу:
– Телефонная карта есть?
– Нет. Нет, сэр!
– Один бесплатный звонок нужен?
– Нет, сэр!
– Тогда взять вещи и в камеру.
– Есть, сэр!
Я подхватил пакеты, и мы вернулись назад по коридору до второй от входа камеры. Вертухай открыл дверь и широким жестом пригласил. Я кивнул и протиснулся мимо него. Бросив вещи на ближайшую койку, обернулся и, не выходя из образа raw recruit (неопытного новичка), спросил:
– Последствия русской атомной бомбардировки, сэр?
Вертухай по-детски прыснул и сообщил:
– Завтра вас переведут в нормальную камеру.
Он закрыл дверь, и я услышал, как он, продолжая хихикать, стал весело тарахтеть в коридоре. Только выловленные слова Russian atomic bombing effect (последствия российского ядерного удара) позволили догадаться, что с памятью здесь хорошо, а вот с юмором явная напряжёнка.
А вот у меня оснований для смеха уж совсем не было никаких. Камера в длину не превышала и трёх метров, а в ширину и того меньше. Зато потолки высоченные. По бокам две двухъярусные кровати. Между ними втиснули карликовый столик. Две колченогие табуретки, которые уместились только в ряд. Под потолком окно. Я залез на батарею и выглянул. Стены в метра полтора толщиной, древняя решётка квадратного сечения и только потом окно. К окну приделан металлический штырь для открывания форточки. Как и ожидал, само окно было вровень с землёй, и если пройдёт хоть пара снегопадов, то точно перекроет дневной свет. Но пока проходы к окну старательно расчищены.
Я слез и сделал два шага по камере. Хлипкие двери по бокам. Одна заперта, а вторая ведёт в туалет с рукомойником.
– Блин, зубами здесь всё так изгрызли, что ли? – задал я себе риторический вопрос, – Ну нельзя же вот так просто всё ухайдакать, будучи в нормальном рассудке. Это какой же должен накатить озверин?
Вся камера сплошь, а местами и в несколько слоёв была исписана, изрисована, закопчена… да хрен её знает, чем эти стены измалевали. Все металлические части кроватей также явно подвергались неистовым нападкам буйствующих сидельцев.
Но больше всего некие уроды отыгрались на сортире.
Как воспоминание, от зеркала осталось не закрашенное пятно и рваные дырки от шурупов. Раковина была оббита по краям наподобие пилы, но имела только две сквозные трещины. Кран погнут и покрыт неприятной слизью. Не удивлюсь, если на него регулярно испражнялись. Унитазу досталось больше всего, но он пока стойко держался явно из-за фекалий, закаменевших на его стенках. А если учесть, что здесь не убирались, по меньшей мере, с момента образования ЕС, то становится вообще тревожно. Это сейчас я тут один, а если сюда впихнут ещё троих?
В подтверждение моих опасений дверь заскрипела, и в неё стал втискиваться бомж, с трудом протаскивая свою сумку. Я непроизвольно втянул воздух, но мужик явно успел проветриться и помыться в прошлых культурных условиях. Только вот от куртки застарело попахивало.
Бомж дружелюбно поздоровался и спросил:
– Только английский?
– Нет, также и русский. Остальные лучше не использовать.
– Давно по-английски ни с кем не говорил. Больше приходилось на шведском.
Он стал раздеваться, и стала понятна его шарообразность. Под толстой зимней курткой была поддета осенняя куртка, потом просто куртка и, в придачу, пара рубашек.
– В сумку не поместились, – буднично ответил он на мой немой вопрос, – Зима начинается. Мне надо месяца 3-4 провести в тёплых условиях.
– А за что посадили? – тут уже я не выдержал.
– Вооружённое ограбление банка.
– Какое ограбление?
– Ну, hold-up… armed robbery… я не помню, как точно это у следователей называется.
– Наверное, так и называется. А чем бы были тогда вооружены?
– Только своей сумкой. Пришёл в отделение банка и сказал, что там бомба. Пока мне кассир собирал деньги, приехала полиция. Я не оказал сопротивления. И вот я здесь. Весной уже выйду.
– А семья?
Бомж вздохнул и опустил голову. Потом поднял и тихо сказал:
– Мне 64 года и мне ещё надо успеть побывать во многих местах. Незаконченных дел с разными плохими людьми много. А путешествую я только когда тепло. С мая по ноябрь.
Я понял, что совершенно не стоит дальше в его душу лезть. Только чужих секретов мне не хватало. Достал сигареты и положил пачку на край стола. Бомж посмотрел на неё с жадностью, но не шелохнулся.
– Угощайтесь. Извините, но я курю только ментоловые.
– Спасибо, – он проворно выбил сигарету из пачки и сделал глубокую затяжку, – С утра не курил. Говорят, ментол для сердца очень вреден.
– Слышал. Если захотите, то эти сигареты можете курить.
– Спасибо, но будет лучше, если мы будем курить по очереди и в туалете. Иначе мы здесь задохнёмся. Я уже был в этой камере, – с этими словами он проворно вскарабкался по спинкам коек и железным рычагом приоткрыл форточку.
– Долго нас здесь продержат?
– Это подвал и камеры для транзитников. Завтра нас с утра разведут по камерам.
– Здесь много заключённых?
– Не очень. Три этажа, максимум 100-130 человек. Только первый этаж специально для snitch.
– Для кого? – тут я про себя недобро помянул Гарри Поттера и его умение ловить золотой шарик с крылышками, – Это кто, мелкие воришки?
– Нет, police informers, – он развеселился, – thief и snitch – это две очень большие разницы.
– Догадываюсь, – даже такому как я понятно, что честный вор и стукач это противоположные полюса в тюремной иерархии, – Неужели их так много, что они занимают треть тюрьмы?
– Не совсем так, – бомж удручённо вздохнул, – там, на этаже находится медпункт, магазин и комнаты для свиданий. Для стукачей выделено не больше четырёх отдельных камер.
– Ничего себе, всё равно это почти 10% от здешних заключённых.
– Это только явные… о которых уже все знают, а сколько их ещё продолжают работать по камерам? Это же Финляндия… у нас и так вся страна добровольных информаторов. В тюрьме вообще лучше молчать и слушать. Иначе можно легко получить дополнительный срок.
– Спасибо за ценный совет, – в голове всплыло: «Тук-тук… я твой друг… стук-стук».
– А мне только и осталось, что советовать.
Скрипнула дверь, и появился вертухай. Глядя только на меня он сказал:
– Возьмите постельное бельё, лекарства и ужин.
На тележке лежали два свёрнутых рулона постельного белья и четыре бумажных пакета.
– Это наш обед и ужин, – негромко мне в спину сказал бомж, – Забирайте еду и получайте свои таблетки, а я возьму постельное бельё.
Мы по очереди приготовили себе спальные места и уселись у столика напротив друг друга, касаясь коленями.
– В камере мало места. Совсем плохо, когда открывают вон ту дверь, – он махнул в сторону закрытой двери, – Тогда получается камера уже на 8 человек. Это очень, очень плохо. Много скандалов, если здесь продержат больше 2-3 дней. И совсем плохо, если у наркоманов начинается withdrawal pains… ломка.
Трудно сравнивать с российскими условиями, но лучше обойти эту тему, чтобы его не особо огорчать. Собственного опыта у меня нет, а вот отечественным репортёрам я буду доверять только в самую последнюю очередь. Неопределённо повздыхав, я покачал головой, раскрыл и стал осматривать содержимое сухих пайков. Явно не для меня. По очереди выпил два пакета молока. Остальное придвинул бомжу.
– В тюрьме надо всё есть, – наставительно произнёс он, проворно забираясь в пакет, – Иначе свободы не увидите.
– У меня зубы испортились, уже месяц как не могу починить, – я достал и показал свои челюсти, хотя на языке вертелось напоминание про типун… это, вроде как… curse that tongue of yours. А то очередной прорицатель мне попался.
– А я уже видел однажды такую конструкцию. Хотите совет? Если есть деньги, то попросите купить вам в аптеке специальные прокладки. Название легко запомнить. Snug. И сами сможете починить. Здесь вы нормальной помощи не дождётесь.
– Snug? Странное название, – раньше я сталкивался только с выражением snug jeans – удобные обтягивающие джинсы и snuggery – забегаловка. Чтобы не забыть, я несколько раз повторил про себя запоминалку: только босяк клеит на снаг.
– Давайте заполнять анкеты, – он посмотрел на мою, – Уже и на русском сделали? Быстро же ваша страна лезет в капитализм. Значит и тюрем у вас скоро будет очень много.
– Ешь ананасы, рябчиков жуй… будет всем счастья… и каждому… но это на следующий день, – невнятно продекламировал я, но уже исключительно для себя попробовал на вкус лозунг, – Господа, больше тюрем хороших и разных!
Утром я не успел раскрыть глаза, как взгляд наткнулся на встрёпанную и распухшую физиономию бомжа. Нет, это не для слабонервных. Я снова закрыл глаза. Надо привыкнуть.
«Вот в таком виде надо банк грабить», – мелькнуло в голове, – «И с бомбой не надо заморачиваться».
Я сдержался, приоткрыл один глаз, кивнул в знак приветствия. Сел и машинально постарался пригладить свои волосы. Умываться в здешней раковине я начну только под реальной угрозой суровых телесных наказаний. Лучше подольше на нарах полежу. Для лицезрения наших утренних рож явно нужно придумать какую-нибудь домашнюю заготовку. Из нашей исчезнувшей реальности4.
Понятна ярость предшественников, так качественно расколошмативших зеркало. Тут не только заикой станешь, когда попрёшься облегчиться, а на тебя такое чудище из стены ненароком глянет.
После приёма таблеток и утренней каши, нас по очереди отвели в уже знакомую комнату досмотра. Нервный вертухай крутил в руках мою заполненную анкету, потом заглянул на обратную сторону, но пока не стал ничего вносить в свой комп.
– А почему не написали ответы на английском?
– Но анкета же на русском.
– Это для вашего удобства, а не для нашего.
– Перевести?
– Нет, у нас тут есть эстонцы.
– Мне подождать?
– Нет. Только скажите, у вас тут отмечены проблемы с питанием?
– Да.
– Проблемы с лактозой?
– Нет.
– Аллергия?
– Нет.
– Вы вегетарианец?
– Нет.
– Какие тогда ещё у вас могут быть проблемы?
– У меня нет зубов.
– Это ваши личные проблемы, а не проблемы с питанием.
– Получается так. Но мне нужна мягкая пища.
– А бифштексов вы и так ещё долго не увидите. Нужен ли доктор?
– Нужен.
– Наркозависимость?
– Нет.
– Венерические заболевания?
– Нет.
– Зачем тогда вам доктор?
– Мои зубы…
– Только что сказали, что их у вас нет.
– Но мне надо сделать челюсть.
– ОК. Записал. Что ещё?
– Сердце.
– Нужна операция?
– Нет, операцию уже сделали.
– Давно?
– Давно.
– И чего сейчас хотите? Персональную медсестру?
– Нет, но…
– Давайте побыстрее. По медицине всё?
– Спина очень болит.
– Это к доктору. Я вас уже записал, но он будет только после праздников… 5 января.
– Но это через две недели! А у вас что, только один доктор на всю тюрьму?
– А вы подумали, что попали на медицинский курорт? Доктор посещает тюрьму раз или два в неделю, и то если есть серьёзные больные.
– Здесь что, только один доктор отвечает за все медицинские проблемы?
– А сколько докторов вам надо одновременно?
– Обычно одного достаточно. Но, я думал…
– Теперь за вас охрана будет думать.
– Понял, – я с трудом сдержался от встречного вопроса.
– Садитесь вон там, – вертухай указал на скамейку в предбаннике, – Сейчас сделаю вашу фотографию.
Он ушёл в подсобку и вернулся с фотоаппаратом на треноге. Установил, немного повозился и сообщил:
– Можете посмотреть, – он повернул аппарат ко мне.
Я взглянул и чуть не рухнул со скамейки. С дисплея на меня укоризненно смотрел опухший и обросший бездомный бродяга. Старше меня лет на пятнадцать.
– Horrible! (Ужас!) – на другое у меня слов не нашлось.
Вертухай довольно крякнул и стал отрывисто отдавать распоряжения:
– Сейчас получите постельное бельё, а потом ждите охранника. Он вас проводит в камеру. Всё. Позовите следующего.
Слегка обескураженный я вышел в коридор и кивнул Бомжу на дверь. Он бодро вскочил и махнул рукой на свёрток, лежащий на скамейке:
– Это постельное бельё я взял для вас. Думаю, нас разместят вместе.
– За нас охрана будет думать, – ответил я, подражая тону вертухая, а мысленно взмолился: «Упаси мя, Господи».
Охранник, спустившийся с верхних этажей, мельком взглянул на меня, а потом осмотрел пустой коридор. Достал рацию, запросил подтверждение. Получив его, ещё раз осмотрел меня и, путаясь в словах, спросил:
– Это вы… такой большой… опасный преступник?
Я машинально оглянулся, но коридор по-прежнему оставался пустым.
– Нет, – как можно твёрже ответил я, – Абсолютно невиновный маленький человек.
– Innocence… innocent, — проворчал вертухай, и неожиданно громко выкрикнул, – All aboard! Follow me! (Все на борт! Следуйте за мной!)
Вздрогнув вначале от неожиданности, а потом от гулкого эха, прокатившегося по коридору, я подхватил свои пакеты и двинулся за ним. Интересно, а почему не сделать для вертухаев краткие словари внятных тюремных команд, а то у этого какая-то странная мешанина в голове. То ли он в детстве мечтал стать кондуктором на Диком Западе, то ли работать в аэропорту. Видно застрял с развитием, а тут прорвало поорать. Как ребёнка в подземном переходе.
Мы стали медленно подниматься по узкой винтовой каменной лестнице. Солидное сооружение. На таких ступенях в одиночку можно любую атаку сдерживать. Хоть тогда, хоть сейчас. Тут и гранаты не помогут. Надёжно строили предки.
Сопя, мы вышли на самый верх. Третий этаж. Если честно, то круто. Из этой тюрьмы бы гостиницу сделать в пять звёзд – пальчики оближешь. Высоченный потолок. Поставить застеклённую крышу и можно небом любоваться. Огромные окна по краям коридора. Выложенный плитками пол коридора своей формой чем-то напоминает вытянутую электронную восьмёрку. В нём прорезаны два широких и длинных проёма, затянутых металлической сеткой. Можно всё увидеть насквозь вплоть до первого этажа. Сами проёмы ограждены перилами, высотой по пояс. Вертухайскую будку с круговым обзором установили на проходе между проёмами. Вполне грамотно. Мимо не проскочишь.
Пока вертухай зашёл в будку, я пригляделся к коридору. Есть какая-то неправильность. С подвалом понятно. Первый этаж явно полностью перестроен. А вот на втором этаже, почти полном близнеце третьего, были видны два полукруглых глухих эркера в стене с массивными дверями. Правильно, само здание до второго этажа сделано в виде равностороннего креста, но двери в эти два крыла закрыты. Жаль, что нельзя оценить полную красоту этих миккеливских Крестов. А вот третий этаж перерос крест и фактически состоит только из одного коридора. А так вполне себе славное местечко. Светлое и просторное. Разительный контраст с мрачным подвалом.
Озабоченный вертухай, громко позвякивая ключами, наконец, покинул свою будку и двинулся мимо меня. Открыл одну из камер и зычно выкликнул имя. Послышался встречный недовольный бубнёж и из камеры лениво выполз длинный нескладный парнишка. Явный teenager. Он был в шортах и шлёпанцах на босу ногу. Весь его худой торс был испещрён татуировками, которые доходили до самого подбородка.
– Young prison generation (тюремный молодняк), — констатировал я себе под нос, – У него ходок явно больше девок, попорченных на воле. Хотя, может сей юный пострел именно за это и сел.
Пострел метнул на меня косой взгляд и, ссутулившись, поплёлся за вертухаем. Я же продолжал непреклонно стоять и только вертеть головой. Команды слоняться не было, а инициатива везде наказуема. Мне пока слишком рано искать дополнительных приключений на свой истощённый тупик организма.
Вертухай открыл вторую от лестницы дверь и кивком загнал в камеру юнца. Оттуда незамедлительно послышались возмущённые вопли и причитания. Затем из двери вылетело небольшое пыльное облако. Через несколько минут злой и слегка вспотевший юнец вытащил полностью набитый огромный чёрный мусорный мешок и потащил его вниз по лестнице. Вертухай достал рацию и предупредил нижние этажи о незапланированном перемещении заключённого. Потом повернулся ко мне и махнул в сторону камеры.
Я подошел и посмотрел на дверь. Надо же, полностью деревянная, только укреплена металлическими полосами и выкрашена в тусклый синий цвет. Привычные запоры, кормушка и замок. Над дверью номер 37 и два металлических штырька. Назначение штырьков сразу стало понятным – вертухай повесил на один пластиковый кармашек с моим именем. Значит этот паронарный нумер пока занят одним постояльцем. Это радует. Предстоит много обдумать, а вот навязанные соседи будут только мешать. Номер у камеры зловещий, но нас этим не запугать.
Я занёс свои пакеты, бросил их на грязный пустой стол и, пока вертухай не закрыл дверь, скороговоркой произнёс:
– Лекарства… please… medicine… medication… drugs…
– No drugs, – моментально отреагировал на знакомое слово вертухай.
– No drugs, – согласился я, – pills… tablets… painkillers.
– A, tabletti, – обрадовался он, – Odottaa kymmenen minuuttia. (А, таблетки! Подожди десять минут.)
Дверь захлопнулась. Ну, десять минут мы тихо и беспрекословно подождём. А пока осмотримся и напитаемся свежими впечатлениями. Тут и беглого взгляда достаточно, что камера довольно далека от стандартов даже самого захудалого Hilton. Это не предыдущие хоромы из тюрьмы с лошадиной кликухой.
Я сначала прикинул на взгляд, а потом не удержался и промерил камеру шагами. Два на четыре метра и больше никак не выходит. Вот до потолка метра четыре, если не больше. Лучше бы они её на бок положили. Хотя нет, видно боялись массового суицида.
Но из-за скученности слишком много мебели под ногами путается. Двухъярусная кровать, стол, две табуретки, этажерка с каким-то аппаратом и шкаф. Между шкафом и стеной стоит санитарное никелированное сооружение, смахивающее на песочные часы, под белой пластмассовой крышкой. В другом углу совок с подвешенной на него щёткой. Под столом новенькая корзинка для мусора.
Я стянул с себя куртку, которая умудрялась постоянно за всё цепляться, и присел на кровать. Потянул носом. Запах только как в немытом туалете при гробнице. Лязгнул засов. Вертухай принёс две таблетки в пластиковом медицинском стаканчике. Я быстро их проглотил и решил узнать о местной обстановке. Но толку оказалось на удивление мало. Вертухай непрерывно морщил лоб, мотал головой, но продолжал твёрдо молчать на своём.
— Стойкий prison[янный] зольдатик, — в сердцах высказал я закрывшейся двери и прилёг на койку. Спина опять дала о себе знать. С такими темпами скоро на одни таблетки перейду, если коньки не откину.
Через полчаса я понял, что спина спиной, но порядок в новой хате наводить за меня точно никто не будет. Плюнув на последствия, я дополз до окна и открыл узенькую форточку. Свежим воздухом не потянуло. Встряхнул поролоновый матрац. Несколько минут подождал, пока осядет пыль. За это время в голову пришла гениальная идея, что один матрац хорошо, а вот два значительно мягче. Это немного удлинило уборку, но зато придало сил на добросовестное застилание постельного белья. Полюбовавшись своим пухленьким лежбищем, я решил немного разобраться с пылью. Влажная уборка пока не грозит, а вот смести все эти клубы и сор вполне можно и в мусорную корзину. А как-нибудь потом её опорожнить.
Неторопливо и очень тщательно я сгрёб весь накопившийся на полу мусор в одну кучу и, с помощью совка, переложил его в корзину. Получилось солидно – почти доверху.
Стол и этажерку без тряпки и воды отмывать абсолютно бессмысленно. Тут пыль не сдуть. Одна липкая масса. Я осторожно приподнял и покрутил в руках одиноко стоящий декодер. Судя по незначительному налёту пыли, он явно совсем недавно был в использовании. Это наводит на позитивные ожидания. Значит, здесь можно и телевизор получить. Интересно, как и кому его выдают? За особые успехи в тюремном соревновании или только наиболее активным дятлам? Типа часто стучал – смотри сериал, а промолчал – другой настучал и смотрит финал. Вот и болтается телевизор по камерам как переходящий вымпел. Если так, то я точно буду надолго оторван от окружающего мира.
Я поставил декодер на место. На нижней полке лежал деревянный лоток. Я очень осторожно выдвинул его. Тюремные сокровища. Несколько порно журналов и пачка незаполненных карточек для финского и шведского лото. Интересная комбинация. Мой предшественник что, по вылетающим брызгам определял счастливые номера? Оригинал, однако. Хотя радует, что он не достался мне в сокамерники. Мы люди простые и к таким новаторским экспериментам относимся настороженно.
Стараясь не напылить на пол, я аккуратненько перевернул лоток над мусорной корзиной. Нам такой многократно перетраханной развлекухи точно не надо. Осталось проверить шкаф и экзотический аппарат, который явно несёт какую-то новаторскую функцию.
Шкаф был почти пуст, если не считать двух непочатых рулонов туалетной бумаги. Одна дверца слегка перекосилась и никак не хотела плотно закрываться. Я вздохнул и полез на второй ярус кровати. Мои смутные подозрения вполне оправдались. На шкафу стояла металлическая пепельница полная закаменевших бычков, ещё два измусоленных порно журнала и грязный пластиковый стакан. Я смерил расстояние с верхней кровати до этажерки. Если баловаться с журналами не каждый день, то точно добьёт. Может этот экстремал практиковал с разных точек? Только вот проверять наличие таких мест не тянет, но вывод напрашивается один – мыть камеру надо чрезвычайно тщательно, не пропуская ни одной пяди обживаемой территории. А вдруг это был коварный снайпер-спидоносец, люто возненавидевший здоровое человечество?
Опорожнённую пепельницу и стакан я сложил в лоток. Может после неоднократной дезинфекции они ещё сгодятся. Журналами накрыл корзину. Меньше пылить будет. Для исследований остался только неизвестный никелированный агрегат. Для начала я осмотрел его со всех сторон. Судя по отсутствию канализационных труб это больше похоже на биотуалет. Стоит себе в укромном уголке на замызганном коврике. Крышка только сильно вымазана коричневеньким. Тут и без анализа очевидны причины. Разок не донёс, другой не попал, а иногда и туалетная бумага не вовремя закончилась. Вот и оставили мне как предупреждение натуральные следы промахов.
Долго думать не надо, тут надо поскорее завершить камерный обзор. Да и мочевой пузырь что-то возбудился. Я оторвал огромный кусок туалетной бумаги и приподнял крышку. В нос резко шибануло хлоркой. Очень мило. Это просто приличного вида параша, а никакой не биотуалет. Два остроконечных пожарных ведра приварили друг к другу донышками, и получился пятилитровый ночной горшок на широком основании. Сверху на него одели пластиковое кольцо и закрыли плотно прилегающей крышкой. Довольно устойчивое сооружение, даже если рискнуть на него сесть. И вполне себе герметичное. Дерьмоконсервант с газозадержкой. Историческая вещь. В таком виде можно сразу отправлять на торги предметов абстрактного утилитаризма. Стараясь дышать ртом через раз, я призадумался.
С такой дизайнерской парашей да без нормального доступа свежего воздуха насыщенная камерная атмосфера явно запрессует мои ошалевшие рецепторы на что-нибудь общечеловеческое. Кропать-копать как минимум кандидатскую. Типа заумного: «Экспоненциальное влияние на отдельных гуманоидов конвергенции нестабильных ароматов гомогенизированных пищевых отходов натуральной переработки на продолжительность и строгость церковных постов доканализационной Европы»5. Дерьмо из дерьма, зато звучит гордо!
«… эх, не те места назвали Гондурасом», — промелькнула пошлая до затёртости мысль и, застыдившись, тут же испарилась. Наступит лето и жара, то ситуация в точности станет как напевал наш вечно расхлюстанный прапорщик на военных сборах: «…пора шпорить коней в царство вечных теней». Из уст организма, напрочь лишенного слуха, этот шипящий рёв действовал содрогающе. А ведь шаман, однако – в самую точку накаркал.
В голове я тут же сделал себе очередную зарубку о местных производителях сантехники. Совершенно точно, что тут искусственно выведена специальная особо мозговитая порода садо-мазохистов. Вечно эти яйцеголовые достают окружающих своим творчеством, как будто потом сами в этой гнусности закончить жизнь мечтают. Дабы воздалось каждому по делам его!
Тут же в голове материализовался дополнительный закон тюрьмы. Одиночка это когда даже самый распоследний вахлак точно знает чья очередь срочно выносить парашу и кто виноват, если до звонка не успеет. Так и запишем себе ёмко, но культурно: «В замкнутом бункере прелая параша и пахана порвёт на цирлах».
– А назло палачам буду гадить по ночам, – сквозь стиснутые зубы продекламировал я, но тут же призадумался. Достойна ли такая партизанщина проверке на мою стойкость?
Тут долго думать не надо, тут надо поскорее завершить камерный обзор. Да и мочевой пузырь что-то возбудился от таких рассуждений. Я оторвал огромный кусок туалетной бумаги и, напевая: «Я срок мотал, где волки срать боятся», приподнял крышку. В этот момент лязгнул засов. Я аккуратно поставил крышку на место и сделал шаг назад.
Дверь распахнулась и показалась молодая вертухайша. Как говаривал мой старый знакомый: «Ты барышне не в глаза пялься, а сразу оценивай рабочие органы». Пока первое впечатление невнятное. У меня одна подруга также постоянно жаловалась на своего гинеколога, что тот никак не запомнит её в лицо. Так и здесь. Не прелесть какая глупенькая, но и не ужас какая дура. Ну, если не придираться, вполне миловидная, но даже на мой изголодавшийся взгляд уж слишком сисясто-жопастенькая. Вот там взор и застревает намертво. Может такое розовое чудо кого-то и тянет сразу насадить на вертел и жарить до полной готовности – бывают же в жизни моменты, когда срочно необходимо опереться вот на такую крепкую женскую грудь. Явно из спецнабора для местного замкнутого употребления. Но меня пока даже на кокетство не тянет. Видно не до конца дозрел.
Вертухайша с любопытством долго рассматривала толстый пук туалетной бумаги, зажатый в моей руке, а потом очень выразительно перевела взгляд на мою ширинку. Неожиданно для себя я густо покраснел и промямлил:
– Очищаю я тут. В смысле чищу…
– Это ваши проблемы, – она весьма сносно говорила по-английски, – Меня попросили вам помочь. Вы в первый раз в тюрьме?
– Да. В первый и последний.
– Там сейчас для вас ищут правила на русском языке.
– Можно и на английском.
– Их также ищут. У нас тут только на финском и шведском. Вопросы есть?
– Много. Где берут воду?
– Воду? – она сделала шаг в камеру и заглянула через моё плечо на стол, – А где ваш графин или термос?
– У меня их нет.
– Вам выдали наш набор для вновь прибывших?
– Да, но я его пока не открывал.
– Там должна быть специальная бутылка для воды. А воду можете налить в коридоре. Там есть кран. Потом сходите.
– Спасибо. А где можно помыть эту конструкцию? – я указал на изгвазданную модерновую парашу, – Совершенно не знаю, как она называется по-английски.
– Close-stool. А по-фински vessanpytty или palju.
– Мне легче запомнить palju. Очень напоминает Paljon onnea vaan, – неожиданно для себя с выражением пропел я финский аналог Happy Birthday to You.
Вертухайша не выдержала и громко расхохоталась. По коридору послышались шаги, и в камеру заглянул давешний вертухай. Они перекинулись парой фраз и теперь закудахтали вдвоём. Меня это слегка покоробило, но как только я на секунду представил себе, как с радостной улыбкой протягиваю счастливому имениннику новенькую блестящую парашу, кокетливо перевязанную ленточкой, под нестройный хор: «С Днём рожденья тебя, С Днём рожденья тебя, С Днём рожденья, засранец», так сам не удержался и горько усмехнулся.
Вертухай, вытирая выступившие слезы, ушёл делиться впечатлениями с себе подобными, а вот девица видно решила продолжить свою просветительскую миссию. Она показала пальцем на парашу и, постоянно срываясь на хихиканье, уточнила:
– Вы её действительно хотите помыть?
– Да.
– Это такая шутка?
– Да какая тут может быть шутка? Вот вы бы сели своей… – тут я очень вовремя заткнулся, но посыл и так был слишком очевиден.
Вертухайша достала рацию и отступила за дверь. После короткого разговора с коллегами, она заглянула в камеру и весело произнесла:
– Берите свою… – она непроизвольно хихикнула, – Я покажу, где её опорожняют и место, где вы сможете её помыть.
Туалетной бумагой я осторожно отодрал прилипшую ручку и брезгливо поднял покачивающееся ведро на вытянутой руке. Так и проследовал за ней по коридору, радуясь, что ни одного заключённого вокруг не наблюдается. А то кто их знает, какие благоговейные чувства они к этому дерьмохранилищу испытывают? Может тут вообще принято эту парашу выносить торжественно, детально отчитываясь перед бугром о выработке ночной нормы полезного удобрения? А потом делать прощальный книксен перед опорожнение? Европа-с.
Вертухайша открыла ключом обычную дверь и, отступая, весело протараторила:
– Вот в этот бак выливаются фекальные массы, а palju тщательно моется и обрабатывается порошком для дезинфекции. На полке вы можете взять сапоги, перчатки, щётки и любые моющиеся средства. Сейчас отмыть свою palju вы сможете в душе, но потом обязательно помойтесь сами и всё там тщательно за собой уберите. Это подходит?
– Да, – я даже слегка оторопел от такого широкого выбора предлагаемых забав. Или развлекух?
Для слива человеческих отходов в этой небольшой каморке был установлен солидный бак из нержавейки, покрытый сверху крупноячеистой сеткой. Сбоку была приделана красная ручка. Я, совершенно машинально, повернул её, и вверх ударила тугая струя воды. Но до потолка не достала. Быстро вернув ручку в исходное положение, я обернулся к вертухайше:
– Извиняюсь, не ожидал такого напора.
– Ничего, там сбоку есть швабра. Наведёте потом и здесь порядок. Когда чистку закончите.
– Хорошо, – я стал внимательно разглядывать полки, навешанные по стене. Они, в основном, были заставлены банками с порошковой хлоркой. Видно это и есть искомая дезинфекция. Только в самом углу я обнаружил пару бутылок для чистки посуды. – Можно я сначала отнесу в душ парашу, а потом все приспособления для чистки?
– Конечно, – все мои манипуляции её сильно забавляли. При этом она не отрываясь от рации, передавала коллегам негромкие комментарии.
Вслед за вертухайшей я отнёс парашу в душевую, которая оказалась почти напротив – на противоположной стороне коридора. Очень даже чистое и приличное место. Большая скамья из лакированных реек, вешалки на стене, две раковины, два зеркала, один душ перед и два за пластиковыми перегородками. Вот только что-то мне эта парность не очень нравится. Наводит на весьма тревожные размышления. Хорошо, что сегодня я душ принимаю один, а дальше будем смотреть по складывающейся обстановке. И надо срочно купить шампунь, чтобы не пользоваться мылом. Бережёного Бог бережёт. Не надо искать приключений на свою невинность.
Я вернулся в камеру, разделся до необъятных семейных трусов, которые получил ещё в тюрьме Коннунсуо, взял полотенце и босиком пошлёпал экипироваться. Сапоги болотного цвета оказались чудовищного 46 размера. Видно специально выделили эти жопоноги для таких выпендрёжных чистоплюев. Резиновые перчатки, доходившие мне до локтей, имели весёленький жёлтушный цвет и явно были рассчитаны на былинных викингов. Если прибавить к этому мои сползающие тёмно-коричневые тюремные трусы, то получился неотразимый комплект для авангардного подиума. Этакое frivolous layette (приданое новорождённого) для орка – иного варианта просто не приходит в голову.
Шипя сквозь зубы проклятия, постоянно выпадая из сапог, я перенёс в душевую чистящие средства (с большим запасом) и почти новую щётку. Примерился к параше. Ясно, что мыть придётся под душем – в раковину эта бандура никаким боком не влезет. Но сначала её надо замочить для размягчения исторических окаменелостей. Я поставил парашу под ожидаемую струю воды и, отодвинувшись, чтобы не забрызгало, потянул на себя ручку шарового смесителя.
Неожиданно низвергнувшаяся не из крана, а из душа сверху узкая струя кипятка с грохотом отразилась от дна параши и окатила меня мутными раскалёнными брызгами, заставив отшатнуться назад. Я просто выскользнул из сапог и пребольно плюхнулся задницей на пол. От колен до груди на моментально краснеющей коже стали расползаться пятна неприличного цвета. Пар, быстро заполняющий душевую, стал нещадно резать глаза. Поднимающиеся клубы фекалий с хлоркой – это нечто выдающееся. Теперь понятно, как немцы додумались до боевых отравляющих веществ.
Да и я тоже нашёл весьма оригинальный способ заявить о своём появлении в тюрьме. Дверь резко распахнулась и показалась озабоченная вертухайша. За её спиной маячило несколько новых лиц.
– Что случилось? Почему такой запах?
– Кипяток сверху пошёл, – я махнул рукой в сторону душа, – Сейчас попробую пустить холодную воду.
Теперь ничего не оставалось, как идти на подвиг. Я взял сапог и, прицелившись, ткнул им в ручку. Чёрт бы побрал эти шаровые смесители вместе с их изобретателями. Плечо ощутимо ошпарило кипятком, но хоть водопад прекратился. За дверями раздались смешки.
– Потом, когда тщательно здесь всё помоете, не забудьте открыть окно, – деловито сообщила мне вертухайша, – Иначе у вас могут быть проблемы.
– Большие?
– Ну что вы, больших мы не допустим.
– Спасибо за поддержку.
Вылив воду из сапог, ставших совершенно бесполезными, я отставил их в сторону. Взял банку с жидким моющим средством и щедро плеснул в наполненную водой парашу. Потом добавил хлорки – пусть растворяется.
Всё моё естество отчаянно вопило, что надо как можно подольше оттянуть начало очистительных работ. И, если это возможно, то и избавиться от зрителей. Иначе в дальнейшем это может быть чревато.
– Здесь сильно пахнет. Может лучше закрыть дверь?
– В коридоре хорошая вентиляция. Мы проследим, чтобы вы ещё чего-нибудь не натворили.
Я неискренне вздохнул и вернулся к параше. Ничего не поделаешь. Придётся мыть под пристальным вниманием вертухаев. Не посрамим страну родную ударным качеством труда. Воды она зачерпнула вполне достаточно, а с краном потом разберусь. Я примерился и подхватил парашу под осиную талию. Надо вынести её на более просторное место, а то за этой загородкой совсем не развернуться. Бока были раскалёнными и липкими. Параша угрожающе качнулась и, скользнув по перчаткам, выплеснула солидную дозу пенной смеси на пол. От дверей послышались возбуждённые голоса. Явно объявились непрошенные советчики.
– Imur-r-r-roida6, – громко заорал я от неожиданности, когда возвратная волна перехлестнула мой край и щедро окатила мои трусы горячим дерьмом. Стоило больших усилий удержать и не уронить этот неустойчивый агрегат.
За моей спиной раздался одобрительный рев, и дверь с грохотом захлопнулась. Я тут же отбросил парашу и только тут понял, что умудрился залить весь пол душевой отхлорированными нечистотами. И самое обидное, что чужими. Фронт работ стал стремительно увеличиваться.
Из меня попёрло много нецензурных выражений. Но пришлось остановиться и сделать глубокий вдох через плотно сжатые зубы. Надо срочно найти позитив. Ибо сам себя не похвалишь – потом весь день ходишь как оплёванный…
Palju отмылась на удивление быстро и радостно засияла своими никелированными боками. Наличие в полу аж трёх водостоков и швабры с резиновой насадкой сделали процесс уборки вполне приятным занятием. Я быстро скинул трусы, с жалостью посмотрел на своего покрасневшего друга, ошпаренного тюремными ядами. Посокрушался, типа «что делает эта половая тряпка в нашем актовом зале»? Опять пожалел себя, пока осторожно крутил рукоятку смесителя, и кряхтя полез под нормальный тёплый душ.
Через полчаса, ещё раз убрав душевую, я подошёл к зеркалу и стал внимательно изучать свою заросшую физиономию. Надо срочно начинать приводить себя в божеский вид, а то это просто ужас какой-то. Лицо полностью опустившегося барыги перед смертью. Зэков пугать можно.
Я быстро простирнул трусы и уже обмотал чресла полотенцем, когда меня привлёк тетрадный листок, криво прилепленный скотчем над электрической сушилкой. Корявыми буквами там было с большой долей вероятности выведено:
НЕ ЗDNРАЙТЕ БЕЛЮ DYWЕ
Первая мысль была, что это накарябано либо на обновлённом белокраинном суржике, либо здесь свой след оставил какой-нибудь малограмотный русин из глухого польского захолустья. Вторая мысль показалась не более здравой. Явно это дело рук недружественных нам злобных прибалтийских националистов. Дружественные прибалтийские интернационалисты уж точно бы разбавили эту хамскую указявку маленькой частицей вежливости «пожалуйста». Хоть и с ошибками.
Чертыхнувшись, я вспомнил, что сам только что постирал свои загаженные трусы и теперь мне их надо незаметно пронести мимо вертухаев. Выход остаётся только один – одеть мокрые, а сверху замаскировать полотенцем. Тогда может и не заметят такого вопиющего нарушения внутренних правил. Напоследок я оглядел душевую. Чистенько, но ещё явственно попахивает. Ручкой швабры я приоткрыл форточку. Теперь вроде бы уж точно come to the end (завершено). Дальше дело за матушкой-природой. Я решительно забарабанил в дверь кулаком.
Довольно быстро мне открыла ухмыляющаяся вертухайша:
– Закончили? – она внимательно осмотрела парашу, заглянула в душ и потянула носом, – Вам ещё надо отнести все эти химикаты назад и не забыть там убрать, – она вдруг громко хрюкнула и с интересом спросила, – А вы хоть знаете, что означает imuroida?
– Конечно. Пыль убирать, пылесосить. Мне просто слово очень нравится.
– Не только. Также, например, выпить целую бутылку до дна. За один раз.
– Ну и что? – недоумённо спросил я, но дошло моментально. В русском языке есть точно такое же выражение: высосать из горла. Тогда всё становится понятным. Особенно если посмотреть с её стороны.
– А у вас тут в душе информация на русском языке неправильная, – я не удержался и мстительно настучал ей в ответ, – И очень даже с плохим смыслом. Я поднатужил свою скудную фантазию и скорбно дополнил: – Например, настоящий русский может подумать, что предлагают раздевать или может даже насиловать девушек… или не девушек… э-э-э, таких нехороших… белю – это слово очень ругательное… о тех, которые за illicit sex (противозаконный секс) деньги берут… но написано, что ЭТО нельзя делать в душе…
Я слегка потерял изначальную мысль, но и этого оказалось достаточно7. Реакция у вертухайши оказалась отменной. Она рванула назад в душевую и с треском сорвала сомнительное по содержанию объявление и порвала на мелкие кусочки.
– Могу написать правильно и без ошибок, – подхалимски заявил я, – Только нужны бумага и фломастеры.
Вертухайша кивнула головой и зло покосилась на будку:
– Сейчас я разберусь. А вы, как всё закончите, зайдите за бумагой.
– С удовольствием.
В камере я быстро скинул мокрые трусы и развесил их на спинке кровати. На второй спинке примостил сложенное пополам полотенце. Быстро влез в джинсы и босиком выскочил назад в коридор. Зарубка на память – не забыть заказать из дома домашние тапочки.
Вокруг дерьмосливного бака я прямо из коридора убрал резиновой шваброй натёкшие лужицы. Буквально за считанные секунды. Потом тщательно промыл руки в душе и неторопливо подошёл к будке.
Вертухайша всё ещё продолжала на повышенных тонах что-то выговаривать парочке своих весело скалящихся коллег. Увидев меня, она протянула уже приготовленные солидную пачку бумаги в клеточку, две цветных авторучки, линейку и ножницы:
– Вы успеете сделать правильную информацию к завтрашнему утру?
– Конечно. А можно задать ещё один вопрос?
– Да.
– А куда выбрасывать мусор?
– Какой?
– Из камеры. Журналы, пыль, грязь.
– Приносите, я сейчас вам покажу.
Я вернулся с мусорной корзиной и меня подвели к двери, соседствующей с фекальной комнатой.
– Журналы… к тем старым газетам, – она отперла дверь и стала тыкать пальцем, – А мусор… в этот чёрный мешок. Запомните главное правило: перед завтраком двери всех камер открываются, и вы сразу должны вынести свои фекалии и весь накопившийся мусор. Делается это только один раз в день. Ясно?
– Да.
– Сегодня мы для вас сделали исключение, но это в первый и последний раз.
– Большое спасибо.
Я вернулся в камеру, полностью оделся и прилёг передохнуть после столь насыщенных событий. Вот вечером, набравшись сил, нарисую особо суровую объяву, чтобы ни один русскоговорящий засерун не смел пачкать своими вонючими шмотками наш чистый финский душ. Я радостно оскалился. Как иногда приятно выступить в роли подлого ренегата. Может, я зря грешил на подозрительную избирательность наших правозащитников? Всем хочется быть нужными и ершистыми перед кормильцами, блага приносящими.
Хотя мне самому до сих пор интересно, а где же стирать использованное исподнее? Или куда его надо сдавать?
Мысли сделали зигзаг и вернулись к вопросу о воде. Напрочь забыл залиться на вечер. Я вытащил выданный мне тюремный набор. Надо изучить, может действительно что-нибудь пригодится в хозяйстве. Я высыпал на кровать содержимое и сразу обнаружил стакан, который был близнецом найденного на шкафу. Пустую пол-литровую бутылку с заворачивающейся крышкой я поставил на стол.
Среди остального ширпотреба я обнаружил чек, удостоверяющий, что данный набор обошёлся мне в 10 евро. Очень душевно. Даже тюремщики ненавязчиво умудряются зарабатывать под видом неустанной заботы о заключённых.
Ну, кто сможет объяснить, зачем мне 12 одинаковых китайских картонных пилочек для ногтей и две пачки зубочисток по 20 штук? Кондовая зубная щётка. Её точным аналогом меня заставляли пользоваться только в давно забытом детстве. Причём с оглушительным рёвом и только под угрозой немедленной порки. Не думаю, что сейчас хоть кто-нибудь смог бы найти такое уродство даже в самой глухой российской глубинке. Это из просроченного армейского быта, не иначе.
Зубная паста с таинственными сокращениями вместо названия и данных производителя. Вроде бы тоже финского производства. Но даже это вызывает определённые сомнения в её истинном предназначении. Видно из тех же мест, что и щётка.
Под руку подвернулся шампунь для всех частей тела и их окрестностей. Это вообще нечто особо выдающееся. Имеет странно изменяющийся цвет и резкий слезоточивый запах хвои. Как под ёлкой… только тараканов морить такой чистотой. Весь этот наборчик явно долго и тщательно подбирали очень хорошие спецы назло коварным врагам.
