Читать книгу Дырка от бублика 3. Байки о вкусной и здоровой жизни - Аркадий Лапидус - Страница 7

Утро было…

Ох, ничего не могу поделать – опять свежо и очаровательно!

Машин на трассе «Алма-Ата – Капчагай» попадалось мало и это ещё более украшало предстоящий пикник у воды.

– Омерзительная штука – это наше биологическое существование, – философствовал Аполлон, крутя баранку. – Все эти химические реакции с выделением всяческих газов и слизей – такая гадость!.. А размножение? Это же супернесовершенство и морока! Хорошо бы питаться космической энергией и поменьше бы грязи…

– Смотри-ка ты, какой брезгливый! – довольно отозвался Федя, блаженно развалившийся на заднем сидении.

– Да! Представь себе! Вообще мне давно уже кажется, что я и не человек вовсе. Только попытаюсь во что-то вмешаться, так как будто кто-то стенку ставит. Мол, не твоё это дело! Твоё дело – наблюдать! Нет, точно! Я внедрённый в человеческую оболочку какой-то телевизионный глаз. Деталь! Понимаешь? Фиговинка механическая. С самого рождения я гляжу на этот мир и не понимаю его. Вокруг смеются над этим, плачут над тем, дерутся из-за того или иного, а я не понимаю – с чего это они?

– Бывает… Такое и у меня случается… Надо же! Вот здорово-то!

– Что здорово?

– Ну, если предположить, что мы с тобой космические исследователи, которых впихнули в земные эмбрионы, а может, и пораньше, то это же здорово! Значит, ещё поживём! В своей среде! Как задание выполним, так и ту-ту-у к себе на Родину! И все там будем!

– Ещё чего! Ты же сам писал, что только те, кто реализовал свой шанс. Кто не реализовал – обратно в этот кошмар.

– Ну почему кошмар? Довольно весёленькие ситуации!

– Да брось ты! В этих убогих ритуалах, да играх логики на грош… а перспективы приближения к истине – ноль. Интересы дешёвые… неперспективные… Удовольствия сиюсекундные… примитивные… однообразные… И разрушительные почти все! И знаешь, что мне напоминает вся эта цивилизация?

– Ну?

– Водопроводный кран с сорванной резьбой! Только-только закручивается вентиль и что надо течёт куда надо и наполняет что надо, как – раз! И опять всё сначала. Опять утечка…

Ревя мотором, самоделку обогнал импортный автомобиль, похожий на джип с открытым верхом. Двое парней стояли в нём и, громко и визгливо хохоча, загаживали окружающую местность пустыми бутылками.

– Во! Видел? Состоятельные сопляки, как всегда, развлекаются, как идиоты.

Федя не ответил. Слишком часто в последнее время джип попадался на глаза. Временами даже казалось, что в Алма-Ату впустили целое стадо подобных мустангов.

– Живёшь вот так и думаешь: пропади пропадом всё это человечество вместе со мной! – глядя вслед джипу, продолжал философствовать директор. – Никого не жалко! Ну, ни к чему ни детям ни внукам это отвратительное бытие!

– Если так, то конечно… – в тон другу проговорил Федя. – Но не оригинально! Некоторые вообще до полной чуши договариваются. Мол, мы родились в этой стране для того, чтобы раньше умереть! Ерунда! Страны, как и всё, что создано людьми, появляются и исчезают, а мир вечен и разнообразен. И мы, как часть его, тоже. Помнишь физику – ничто не исчезает и не создаётся вновь. Всё переходит из одного вида материи в другой. И тут уж хочешь, не хочешь, а приходится считаться с правилами той среды, куда попал. Больше протянешь, а значит, больше успеешь. Улучшишь качество! Не знаю, как тебе, а мне по душе не та лягушка, которая плюнула и потонула в кувшине, а та, что барахталась в сливках до тех пор, пока не встала на масло.

– Убедительно! Что бы я делал без тебя?

– Не прибедняйся! То же, что и до меня. Просто мы с тобой советикусы. Измученные и усталые с рождения. Почти генетически! От этого-то все и мечтают отдохнуть. С детства быть или отдыхающими, или пенсионерами. Прямо горе какое-то! От задавленности это! С детского сада! Бессмысленности в творческом самоутверждении. Поэтому все как очумелые и соревнуются во взаимном унижении. Надо же хоть как-то почувствовать себя значительным. Чуть кто-то высунется: «Α-a, ты с гонором? Получай!..». Разве это жизнь? После нашего провала на заводе, я не знаю как, но что-то делать надо. Не жить же затем, чтобы только размножаться! Вот Нюма говорит, что психическая деятельность представляет собой высшую форму движения материи, а значит, и жизни. Это значит, что даже если меня не печатают и не читают, то я, пережив всё и записав, как-то влияю на ситуацию. И то, о чём мы спорим, – тоже. Всё работает, всё даёт свои плоды. Рано или поздно, но обязательно и у всех! И если что-то изменится в будущем к лучшему, то и мы приложили к этому руку.

– Жалкое утешение. Пощупать! Пощупать надо! Сегодня!

– Ну вот! А говоришь: «Я – инопланетянин!». Жил я в Крыму у одной старухи. Всю жизнь она проработала на туристических теплоходах, мотающихся в загранку. Горничной. Из её рассказов я понял, что эти горничные, кроме своих прямых обязанностей, занимались в плавании ещё и сексуальной обслугой экипажа и пассажиров. В последнее время она была старшей горничной. Это что-то вроде хозяйки плавающего борделя. Старуха – законченный мизантроп! Только ещё большая страсть к деньгам заставляла её сдавать койки. Она столько крови перепортила всем нам, а нас у неё жило постоянно человек пятнадцать, что, если бы не море, мы бы наверняка нервнобольными уехали. За каждым шагом следила. Да как ревниво и профессионально! Утюг включишь: «Я записываю показания счетчика!». Ну и всё прочее… «Побойтесь Бога!» – говорю я как-то ей. «Какого Бога? – трескуче и хрипло смеётся она. – Дай мне его пощупать!» – «Леди, – говорю я, – вы не представляете даже грамма того ужаса, который случится с вами, когда вы всё-таки встретитесь с ним. Но ещё больший ужас постигнет вас, если он позволит вам себя пощупать…»

Капчагай – искусственное водохранилище в семидесяти километрах от Алма-Аты, созданное, якобы, для того, чтобы крутить турбины электростанции и давать ток столице. Ну и, как это бывает обычно, когда с природой не считаются, электростанция получилась дохлая и нерентабельная, а природа пострадала катастрофически. Но это ниже по течению. А тут представьте себе полупустыню и пустыню, а с краю этакий вроде бы кусочек Средиземного моря. Правда, климат… А что климат? Для тех, кто не здесь живёт, а только наезжает изредка, – экзотика!

Зона отдыха правобережья была закрыта. На табличке чёрным по белому было написано:

холера!

карантин,

а внизу кроваво-красной губной помадой пририсован мужской член и инструкция к его использованию.

Из самого центра зоны бедствия доносились совсем не холерные звуки мужского хохота, хлюпанья воды и женских кокетливых повизгиваний.

– Туфта! Въезжай! – скомандовал Федя. – Это ещё с прошлого года забыли убрать. Тут у них всё время то дизентерия, то сальмонеллёз, то отстойники городские прорвёт, и всё сюда. А люди как купались, так и купаются. Хоть бы хны!..

Но Аполлон уже разворачивал машину.

– Да ты что? – закричал Федя. – До левобережной зоны ещё километров тридцать!

– Доедем…

– Может, искупнёмся в черте городка – и домой?

– Нет. С ночёвкой и только с ночёвкой. Вкусим все прелести круглосуточного отдыха на взморье. Тем более, что нынче полнолуние. Правда, насчет купания не знаю…

– Да ты что! На том берегу – аква дисцилята! Вода, как слеза!

– Ну, если только так…

Знаменитая левобережная зона отдыха была на левом берегу!

А что вы удивляетесь? В нашей стране это совсем не обязательно. Так же, как и элементарный указатель «Куда надо свернуть, чтобы куда надо приехать!». И долго бы плутали бедуины, если бы благочестивый и добрый странник не направил их на путь истинный. Им оказалась сильно нетрезвая и так же сильно развязная гурия лет сорока пяти. Не спрашивая разрешения, она влезла в машину и, резво обхватив Федю, приказала Аполлону:

– Прямо кати, чувак, и не оглядывайся!

Гений испуганно заверещал, вырвался и выскочил из машины. Аполлон рассмеялся и, убедительно побеседовав с гурией на библейскую тему «Ай-я-яй!», очень настойчиво предложил ей восстановить статус кво. Проповедь «пастора» велась на такой изысканной уголовной латыни, что гурия сразу утихла и попросила сигарету. Узнав же, что и такая мелочь ей не светит, она достаточно неэстетично выругалась и, покинув салон, двинулась в барханы.

Последовав за ней и дальше, друзья всё-таки приблизились к цели. Перед ними возник зелёный оазис ведомственных турбаз.

«Чайка», «Голубой прибой», «Буревестник» и тому подобное морское ассорти радовало глаз своими сараеподобными фанерными домиками и техническими ёмкостями, приспособленными под жилье.

– О! Нефтебаза! Прямо у пляжа! – удивился Федя и ошибся.

За оградой из колючей проволоки стройными рядами стояли гигантские серебристые цистерны, переоборудованные в коттеджи геологостроймонтажшараш – бог знает какой конторы.

– Рай Диогена! – обрадовался Аполлон и направил машину в пространство, где должны были быть ворота. – Смотри, в этих бочках кондиционеры и жалюзи!

Не успел директор поразить Федю наблюдательностью, как грозный и одновременно жалкий человечек в тюбетейке выскочил из одной цистерны и чуть было не испортил праздник. Перемешивая тюркские, очень грубые, словосочетания с очень похожим на них русским матом, он махал руками до тех пор, пока Аполлон не всунул в них две бутылки водки и большую хрустящую ассигнацию.

– Одни сутки, и чтоб кондиционер пел!

Интонация! Интонация в голосе директора была такая, что даже Феде захотелось встать и вытянуть руки по швам.

Получив ключи от цистерны для «особых гостей» в которой были вполне сносный спальный гарнитур, телевизор, холодильник, радио и телефон, и, поставив машину в цистерну, оборудованную под гараж, друзья спустились к пляжу.

Пляж… Ну, ребята, пляж в советской пустыне – это конечно… Курай, колючки, антисанитария и зной…

Солнце стремительно летело к зениту. Становилось теплее, теплее, ещё теплее, и вот уже просто невыносимо. Спасаясь от зноя и прибрежной мути, поднятой детворой и опекателями, Аполлон и Федя уплыли к буйкам.

Аполлон лег на спину, а Федя ухватился за один из буйков.

– Эх, хорошо-о! – выдохнул он в сторону гор.

– Ну да! Только убогие и нищие купаются в полдень!

– Значит мы…

– Жертвы! Все! И преступники и праведники!

– Тогда я люблю всех!

– Кстати о любви. Знаешь, за что не любят евреев?

– А как же! За жадность, трусость, сволочизм, за интеллектуальный шовинизм! – как из пушки выпалил Федя.

– Ну, этого-то у кого нет! Это конкретно от человека зависит. У Нюмы и Абрама Моисеевича ничего подобного днём с огнём не сыщешь! Кстати, эти качества в основном питает животная борьба за выживание. Борьба не нужна – и качества не нужны. Нет, не за это не любят евреев. И не за то, что они распяли Христа. Евреев не любят за то, что Христос был еврей. И этот еврей обратил внимание на одно из древнейших антишовинистических посланий инопланетян – возлюби ближнего как себя самого! А так как даже себя возлюбить не получается – мозгов и на это не хватает, то досада и злоба и принимают всякие формы расизма, юдофобии и бог знает чего ещё. Христа не любят! Христа, а не евреев и вообще всех других. И даже когда какой-нибудь очередной дутый академик докажет, что Христос не относился к семитской группе, а был какой-нибудь индеец или чукча, – ничего не изменится! Каждый день, распиная евреев, чёрных, жёлтых, красных, белых или ещё кого-то, подсознательно и с наслаждением распинают Христа! Так что – возлюби и еврея, как себя самого!

– Почему ты стал пастором Билл?

– Ну?

– Бог – это надёжная фирма!

– Всегда надёжная! Ну не на кого больше опереться! Разве что только на тебя!

Аполлон перевернулся и, как скутер, ринулся на друга.

– Ты что? Я сам на буйке сижу! – заголосил тот, но был опрокинут и повергнут в пучину…

После купания друзья не стали жариться на солнце. И когда они переступили порог цистерны-коттеджа, то ощущение было сравнимо разве что с мгновенным переходом из ада в рай. В живой земной рай, где не было невыносимой пыточной скуки от однообразия. Темнота от закрытых жалюзи, мерное жужжание кондиционера и холодильника, мягкие постели и абажурный свет настольной лампочки создавали его.

– Счастье – избавление от всякого несчастья, – потягиваясь, протянул Аполлон и бухнулся на кровать.

– Точно! Как бы позавидовали нам те – на пляже, если бы сравнили свой жуткий кайф с нашим, – тоже с кровати простонал Федя.

– И зря! Надо жить так же и лучше. А то, как бы опять в пещерах не оказаться… – зевая, закончил морализировать Аполлон. – Слева от буйков видел рощу? Мощная зелень! Патологически мощная для этой климатической зоны. После сна пойдём прогуляемся в ту сторону. Думаю, там мы встретимся с ещё большим чудом…

Действительно, вблизи роща производила гораздо более внушительное впечатление, чем издалека. Если посадки у ведомственных коттеджей были жидкие и чахлые, то тут, среди пустыни… Ну что описывать – южный берег Крыма, да и только! А в центре этого рукотворного зеленого буйства стояло то, ради чего оно и было сотворено, – государственная преогромнейшая вилла.

И тишина…

Гробовая тишина…

– Эге-гей! Есть тут кто-нибудь? – крикнул Аполлон в распахнутые настежь ворота.

Тишина…

– Ковровая дорожка! – ткнул пальцем в газон Федя.

– Α-a!.. – застонал кто-то в кустах, и друзья бросились на помощь.

Но помощь не требовалась. В кустах лежала пьяная и совершенно голая молодая особа. Когда Федя попробовал приподнять так во всех отношениях падшую, та визгливо закричала:

– Не трогай, скотина! Не мешай принимать эту… к… как её?.. Воздушную ванну, мать её!..

Вырвавшись из рук гения, принимающая ванну рухнула назад, на предусмотрительно подстеленный кем-то ватник, и совершенно по-мужски захрапела.

– Навязанное добро – зло! Нельзя навязывать своего понятия о счастье! Ей – хорошо! – весело прокомментировал Аполлон и тут же предупреждающе выкрикнул: – Джип!..

В ворота, как взрыв, ворвался автомобиль. В нём кричал, хохотал и пел целый клубок из молодых человеческих тел. Одно из них выпрыгнуло, закрыло ворота и повесило огромный амбарный замок.

– Начинаются приключения! Ловушка! – прошептал Аполлон.

– Жюль Верн! – с азартом так же тихо ответил Федя.

В вечернем огненно-красном закатном освещении очень рельефно и зловеще обозначились остро отточенные железные пики на воротах и таком же капитальном трёхметровом заборе. Мало того! Чёрные иглы ржавой колючей проволоки кругами вились вокруг пик и над ними.

– Надо как-то выбираться… Пошли вдоль забора! Не может быть, чтобы не было лазейки… – вполголоса сказал Аполлон, и друзья тихонько углубились в джунгли из крапивы и кустарника.

– Р-рр!.. – раскатилось в надвигающихся сумерках, и на Федю прыгнул снежный барс.

– Мама! – больше удивленно, чем испуганно, вскрикнул гений и бухнулся на пятую точку.

Аполлон тоже инстинктивно шарахнулся в сторону, но тут же облегчённо вздохнул:

– Фу-ух! Ну и напугал! Бедняга… Какая же сволочь тебя сюда?..

Ударившись об увитые вьюнами и потому невидимые для героев прутья клетки, барс отскочил и с ненавистью уставился на пришельцев.

Тут был целый зоопарк.

В следующей клетке сидели беркуты и ещё какие-то орлоподобные птицы, в другой спал огромный волк, и только уссурийских тигров не хватало для полного хищного букета. В загоне, который тянулся дальше, стояли лошади и два верблюда, а дальше… Дальше был бассейн. Пустой. Но выложенный разноцветным кафелем.

– Отдыхаем! – озадаченно сказал Аполлон. – Похоже, что тут и комар без пропуска не вылетит… Как мы до сих пор на охрану не напоролись… Не понимаю…

– А девица?

– Ну да, фуфайка под ней была самая что ни на есть сторожевая…

Со стороны виллы раздались женские визги и лошадиный мужской гогот. Где-то что-то стукнуло, где-то что-то рухнуло, и почти нечеловеческие звуки стали приближаться. Друзья едва успели спрятаться в кустах, как к бассейну выбежали четыре голых девицы. За ними, с прутами в руках, неслись пятеро, тоже почти обнажённых, парней. Загнав красавиц на дно бассейна, парни дружно заорали:

– Гуси, гуси!

«Гусочки» рассмеялись и так же дружно ответили:

– Га-га-га!

Парни приставили прутики к низу живота и радостно проревели:

– Трах хотите-е?

– Да-да-да! – обрадовано ответили «гусочки», и началась самая что ни на есть недетская игра с таким же недетским результатом.

А так как птичек было меньше, чем птенчиков, то одну пташку подхватили двое и начали…

– Закрой рот! Трогаем в сторону корпуса! – шепнул Аполлон. – Сейчас они здесь, а ключи у них наверняка там…

Вестибюль госвиллы встретил героев магнитофонным рёвом и свинством. Видимо здесь же совершался и коллективный стриптиз, так как и мужская и женская одежда была разбросана тут же.

– Хватай все большие ключи! – крикнул Аполлон и начал выворачивать карманы первых попавшихся брюк.

Федя тут же склонился над чьими-то шортами…

Однако криминальное поведение друзей не осталось безнаказанным.

– Шарах! – и Аполлон повалился на пол.

– Шарах! – и на полу растянулся гений.

Бес с удовольствием хрюкнул и победно взмахнул над головой резиновой дубинкой. Достойный представитель одной из групп «золотой молодёжи» опять, и весьма успешно перешёл дорогу герою, а он об этом даже не подозревал.

Первым очнулся Федя. Чувствовал он себя весьма и весьма… Как мраморная скульптура молодого бога, Аполлон лежал рядом, а над ним восторженно и дико прыгал и крутился голый и полуголый хоровод.

Неожиданно магнитофон умолк.

У колонок стоял Бес.

Обнажённый по пояс, пьяный, с охапкой огромных ножей в одной руке и бельевой верёвкой в другой, он так же, как и Аполлон лишь контурами напоминал что-то человеческое.

– Шаш… лык! – икнул он.

– Ура-а! – закричали голые.

– Не-е! Из них шаш… лык будем делать! – ткнул ножами в лежащих Бес.

В вестибюле стало тихо.

– Сс… сопляки! – выругался Бес.

Бросив ножи на диван, он схватил Аполлона под мышки и, подтащив к огромной деревянной языческой скульптуре, пошёл за Федей.

– Как жрать, так все… а как вкалывать, так по кустам… Скоты!.. – озверело бормотал труженик.

Федя почувствовал… и уже снова ничего не почувствовал… Когда он опять увидел огромную люстру и всё, что под ней, то не особенно возрадовался. Привязанный к другу и к скифоподобной деревянной бабе, он не мог пошевельнуть ни рукой, ни ногой.

Глаза у Аполлона были открыты и неподвижны.

– Помер! – понял Федя.

Аполлон моргнул.

Вообще ситуация сложилась пародийная и киностандартная, по типу пустышки-боевика. Как, впрочем, и всё, произошедшее до этого. Но, видимо, так устроена жизнь, что кто бы что бы ни сочинил в реалистическом ключе, всё или есть где-нибудь, или было, или будет. Воображение творческих личностей оперирует, неважно собственным или чужим, но приобретённым опытом этого бытия и его логикой, и поэтому просто невозможно придумывать что-либо такое, чего нет или не может быть (впрочем, может быть, и не так!). Просто в жизни редко бывает всё сразу, в огромном количестве в одном месте, да ещё и за полтора часа зрительского времени. Поэтому и воспринимаем мы ситуации боевиков как что-то искусственное. Нечто подобное автор уже высказывал, но это рассуждения, а жизнь – вот она!

– Шш-ше!

– Вз-зз!..

Нож пролетел мимо.

– Водки!

Бес глотнул прямо из бутылки и примерился в деревянную скульптуру вторым ножом.

– Шш-ше!

– Вз-зз-д-зинь! – отскочил от дерева нож и рикошетом разбил что-то.

– Водки!

– Шш-ше!

– Бум!

Следующий нож воткнулся прямо над головой Феди. За Бесом раздались жидкие испуганные хлопки. Гуляки явно трезвели, и некоторые даже потянулись к одежде.

– Но-но! Ни с места! Шш-ше!..

– Вз-зз!..

– Водки!..

– Как насчет лягушки? – вполне внятно прошептал Аполлон.

– Какой лягушки? – выдавил из себя Федя.

– В сливках! Накаркал сюжет… Напрягись!

Федя неожиданно почувствовал, что верёвка сползает с него, и напрягся.

– Скомандую «три» – сбрасывай верёвку и за мной!..

– Шш-ше!

– Бум!

– Раз… два… три!

Вскочив и схватив валяющуюся тут же дубинку, Аполлон прыгнул к Бесу. Федя рванулся, упал, опять рванулся, выдернул из скульптуры огромную финку и, вычерчивая ею яростные круги и, ревя, как взбесившийся бык, ринулся на бесовское окружение. Смертельная бледность и чудовищная решительность летели впереди него – убийца!

К счастью, Аполлон уже успел прорубить улочку. Двое и случайно подвернувшаяся под руку девица уже отдыхали рядом с корчившимся на полу Бесом, изо рта которого толчками выбрасывались рвотные массы. Местонахождение же остальных можно было определить только по удаляющемуся в сторону бассейна топоту.

Друзья тоже не стали задерживаться. Пробежав мимо не одного, а уже трёх джипов и панически шарахавшихся от них юнцов, они проскочили в полуоткрытые ворота и лишь далеко за ними перешли на быстрый шаг.

– Судьба бежит по кругу! Стой! Не дрыгайся!.. – сказал Аполлон и остановился, чтобы сориентироваться на местности.

Светила полная луна.

Красота вокруг была неописуемая!

– Хищников бы ещё из клеток повыпускать, да ворота запереть, да ключи выбросить…

– Смотри! – заворожено вышепнул Федя.

Взбренькивая, как кастаньетами, огромной связкой ключей, в фантастическом танце плыла над великолепной землёй хмельная голая…

– Дух и символ замка! – хмыкнул Аполлон и поперхнулся.

– Бабах! – шарахнул прямо в спину героев ружейный выстрел, и спринт возобновился.

Теперь, почти до самых «цистерн», друзья летели и летели…

– Чего ножичком размахиваешь? Зарой в песок! – приказал Аполлон, когда они добрались до бивуака. – Собирай шмотки, а я – к машине! Будем «рвать когти»! Эти сыночки и дочки сейчас такую королевскую охоту устроят…

И тут Аполлон оказался прав. Сунув испуганному замурзанному сторожу ещё одну хрустящую ассигнацию, герой как отрезал:

– Одно неосторожное слово – и твоей светлой карьере каюк! Нас здесь не было!

– Конесь-сно! Конесь-сно!.. – неожиданно с китайским акцентом запричитал сторож. – Я мольцять как могиля! Конесь-сно! Конесь-сно!..

И долго, долго ещё кланялся хранитель псевдоёмкостей вслед самоделке. Её потушенные бортовые огни, зловеще отсвечивая в лунном свете, гипнотизировали и вселяли такой ужас, что, когда на дороге появились джипы с орущими и всё время пуляющими из трёх или четырёх стволов оскорблёнными и обиженными, он непроизвольно и тоненько… Ну, увлажнился! С кем не бывает…

– Бабах! – шарахнул очередной ружейный выстрел, и городок у моря проснулся весь…

Середина лета, ночь, прозрачнейший воздух, огромная луна, стерильная в волшебном освещении пустыня по обеим сторонам дороги, бог знает где позади, как в другом измерении, оставшийся городок с госвиллой на берегу Капчагайского моря – всё это переключало на другой ритм и, как и утром, снова настраивало на лирику и рассуждения.

Федя хлопнул себя по щеке и застонал:

– Что за пакость? Вроде не комар, а как больно! Ох, голова… О-ох!..

Аполлон приспустил стекло дверцы:

– Сейчас выдует… Всё по башке нас, всё по башке…

– Ну, и мы тоже…

– Закон лягушки. Кто не трепыхается, тот не живёт и зря рождается! Обгонять надо! Опережать! Как тебе этот летучий бордельчик?

Федя встрепенулся:

– Ой мен, Шехерезада! Трах-тиби-дох-тиби-дох! С курсами повышения квалификации для непотомственных сперматозавров и экстрасенсов! И непгименно по линии высшей пагтийной школы товагищи! Кош кельдиниздег! (Добро пожаловать!)!

– Ну, если бы в твоем варианте, то хай живе! – неожиданно положительно оценил Аполлон рекламный ролик. – Я тоже люблю поиграться на эту тему, но чтобы ножички метать в живых людей – это ни в какие ворота!.. Я когда напиваюсь, добрею до одури.

– Да при чём тут «трах»? Я это так…

– При всём при том, дорогой мой, что как ни ни крути, а «трах» – основа основ для нас – обезьяно-человеков! С него всё начинается, и из-за него всё продолжается, – говорил дедушка Фрейд. И неврастении, и дистонии, и агрессии чрезмерные, и созидания, и творчество. С каждым днём я в этом всё больше и больше убеждаюсь. Да ты-то как бывший медик должен лучше меня это знать. Гормоны, брат, гормоны! Программы! Такие же, как и воспитание, которое у джентльменов само гормонами управляет!

– Что язык заплетается? Опять сердцебиение?

– Да нет… Устал. Да и голова тоже побаливает. Да и разве я не прав?

– А чёрт его знает!

– Ой-ё-ёй, как виски ломит!.. Тут понимаешь как… По бесполому образу и подобию божьему жить почти невозможно. И никак не получается так, что получил медаль – и на всю жизнь герой. Прав Наум Аркадьевич! Всё время приходится шекспирить – быть или не быть, пить или не пить, бить или не бить. Не заповеди, как баран, талдычить, а каждый раз решать. Каждый раз определять меру. Тем более что посеешь поступок – пожнёшь привычку. Посеешь привычку – пожнёшь характер. Посеешь характер – пожнёшь судьбу. А посеешь судьбу… Уж не знаю, что пожнёшь тут, но то, что пожнёшь, – точно! И наоборот тоже… Лучше, конечно, не тратиться на ерунду, но берёт верх физиология! На раздумье много энергии уходит, так она ещё и мозги отключает. Чтобы не захиреть. Вот и хапаем! Рвёмся! Я этот хапальный рефлекс ненавижу. Хотя и без него нельзя. Исчезнем как вид… И знаешь – по его уровню сразу можно определить, насколько ты скотина, а насколько – человек. Из-за его беспредела настоящими людьми и не становимся. Только что-то наработали и – шлёп! Опять мордой в грязь. Снова шерсть полезла. Снова утечка.

Инстинкт достаточности в пользу ума убран, а мозги отключаются… Не выдерживает обезьяна! По трупам карабкается… К своему же трупу… И жрёт, жрёт! Захлёбываясь и давясь. Остановится не может… Мерзость!..

Аполлон помолчал и продолжил:

– Как ни крути, а всё-таки не хочется быть обезьяной. Всё-таки эта перспектива не фонтан. Всё-таки не в джунглях живём. Злоба сегодня – не выгодна! Вот мой дядюшка именно от этого и выигрывает. Его доброта – основа предпринимательства!

– Да брось ты!

– И нечего бросать! – вяло возразил Аполлон. – Даже если ты писатель, а не пис-сака, то у тебя может быть только одна задача – сделать мир хоть чуточку доброжелательней. А значит – богаче! Зло – это скудость! Ущерб! И бедный сосед – опасный сосед! А когда богатых большинство, а бедных нет вообще, да ещё два или три поколения пользуются накопленным и приумножают его, то страх потерять исчезает. Да просто сытый всегда добрее голодного! Тут, я думаю, дух и физиология – разные формы одного и того же. Слово «добро» почти всегда взаимосвязано с добром материальным. Великое целесообразие и гармония!

Аполлон умолк. Голова у него продолжала раскалываться от боли, а разглагольствования хоть как-то отвлекали. И поскольку Федя не возражал, а, глядя в окошко, тоже старался отвлечься от своей головной боли, то он продолжил:

– Недобрый и жадный понятен. Он хапает! И от этого у него целый букет всякой гадости. Гораздо больший, чем у чистой обезьяны. И всё из-за попавших не к тому, к кому нужно, мозгов. А добрый среди злых – загадка. Откуда у него щедрость? Я думаю, доброта – это здоровый божий прорыв сквозь хапальную дурь! А возьми удовольствия! Без них-то тоже никак! И тут целесообразие! А как же! Иначе даже сиюминутный смысл теряется. Потому, что удовольствия – индикатор. Сигнал! Самореализация произошла! Конечно у одного дважды два – и кайф! Хапанул – и зубами к стенке! И никуда уже не надо двигаться. А у другого – стимул! Для дальнейшего…

– Докопался-таки до смысла…

– Да не надо было ни до чего докапываться. Все законы – вот они! Вокруг! И не лупай глазами! Не смотреть надо, а видеть! И не ищи того смысла, который реален для другого измерения и другой формы бытия. Здесь, – только через тернии к звёздам! Но через тернии, а не через кровавые сопли! И знаешь, что я думаю? Когда это социалистическое извращение разрушат, то подёргаются, подёргаются в уже вроде бы более логичном капитализме и его звероскотинизме и опять вернутся к той же любви, к тому же добру и бескорыстию. Через религии, марксизмы-ленинизмы, демократии – неважно! И так будут прыгать до тех пор, пока окончательно от шерсти не избавятся. Потому что смысл бытия осучес… осуществляется только через живое общение, а не через хапанье. И качество общения друг с другом и миром – наш счёт перед собой и этим… как его… ну пусть Богом. Даже не уходят с постов и работы на пенсию чаще всего оттого, что подсознательно или сознательно боятся потерять иллюзию своей полноценности в общении. А некоторые как уходят, так и дуба дают. На производственном, узко профессиональном уровне вроде бы самореализовались, а на человеческом не успели. Или не смогли. Или не хотели. А человеческий – главное! Вот Лев Толстой это понял…

– Еще бы!

– Но промахнулся!

– Да-а?

– Ещё как промахнулся, хотя и был граф! А может быть, как раз и потому, что был граф! Он только на человеческое в человечестве ориентировался. А людей-то – раз, два и то сомнительно! В кого ни ткни – или зверь, или скотина. В большей своей части! И никто не хочет этого признавать в открытую. Все притворяются людьми. Но до первого шкурного интереса. И тех, кто Лёвушкино мировоззрение приняли за абсолютную истину, жизнь несчастными и сделала. Порвали их в одночасье ближние, да ещё и в душу нахаркали! С Христом то же самое получилось. Тот тоже непротивление проповедовал и всепрощение. Прекрасно и замечательно! Но только для людей! А для тех, кто есть и кто хочет всё-таки стать ЧЕЛОВЕКОМ должно быть сначала конечно «Возлюби ближнего, как себя самого!», а потом обязательно «Не позволяйте злу торжествовать!». С любовью, но воздаяние! И карающее и оно же вознаграждающее! И главное неотвратимое! И никаких правых и левых щёк! Безнаказанность рождает вседозволенность, а вседозволенность беспредел и разрушение. Гибель! А милосердие и прощение к врагу может быть только к поверженному! Это же элементарно! Свернули всем мозги так, что прописные истины – опять новость! Так вот вроде бы увидели ребята истину, определили смысл существования, а методы и способы реализации этого смысла у них оказались пшиковые. Пустые номера! Не стыкуются с тем, что есть! Мало почвы для зерна! Не прорастает! Так же и коммунисты. Одним махом захотели всех сделать одинаково счастливыми. Причём тут наоборот – плюнув именно на всю мизерную, но всё-таки человеческую в нас часть. Поголовно! Как скотину! Насильно! Где все – ноль. И вождь и дворник. И у них, и у графа, и у Христа ни черта не вышло!

– С коммуняками что-то не похоже…

– Да всё! Конец! Уже давно началась агония. Никому не нужна болтология! Поступки нужны! От которых этому человеку, или этому живому существу, или этому уголку природы будет хорошо и радостно. Каждый день! Каждую минуту! Чтобы это перешло в привычку, в характер, в судьбу. В генетику! Тогда не нужно будет постигать истину – она станет очевидна. Но это для тех, кто хочет быть ЧЕЛОВЕКОМ. А для остальных – только уголовный и гражданский кодекс!..

Перед машиной мелькнул какой-то зверёк, и Аполлон притормозил.

– Вот пробежала какая-то тварь, и я автоматически притормаживаю. Это же элементарно! Это же так естественно! Но и поступки поступкам – рознь! Какую пользу и радость приносили истинные комсомольцы тем, что жгли себе пятки, готовя себя к мукам борьбы и испытаниям? А? И это бы ещё ничего! Пусть бы они были готовы умереть за идею – это, в конце концов, дело личное и интимное. Но их готовили к тому, чтобы убивать за идею. Вот где ужас!..

– Комсюки и коммуняки!.. Сами себя сожрали и всех заставили это делать. Ненавижу! Ненавижу их люто! Их слепоту!..

– Ты? С каких пор?

– Всегда!

– Ну, во-первых, настоящих коммунистов и комсомольцев вырезали, постреляли и сгнобили давным-давно, а эти – потомки тех, кто выжил оттого, что молчал в тряпочку, голосовал «за», да охранял в лагерях и сажал. А во-вторых, как же тогда твой социализм?

– Да похоронили вместе с лучшими – всё лучшее. В Швеции, Дании, Швейцарии, Норвегии, Нидерландах, Англии и даже в Сингапуре признаки социальной защищёности уже давным-давно есть! Без этих болтунов… Вот их добренькой болтовнёй и вымощена дорога в ад. Не знаю – легко ли твоему доброму дядюшке…

– Легко быть только покойником! И то это гипотеза!..

– Вот! Делаешь добро – отвечают злом. Даёшь взаймы – не возвращают. Да ещё и начинают тебя же и ненавидеть как кредитора. Как свидетеля своей слабости. Тьфу!..

– Но ты же всё равно продолжаешь давать и улыбаться как ни в чём не бывало?

– А как же! Грешен! Каюсь! Тоже совершаю насилие. Но над собой! Вот тут действительно, – «Через тернии…». Так и хочется сказать: «Что ж вы, ребятки?..». Но я не Бог. Вот и делаю вид, что не помню и не понимаю ничего. Да и что толку от нотаций? Мизер! Среда!.. Система!.. Ситуации!.. Карёжится ЧЕЛОВЕК! Раздавливается! Превращается в грязь, в слизь. В протоплазму! Это же сколько усилий надо прилагать сегодня, чтобы всегда оставаться хоть каким-то ЧЕЛОВЕКОМ и окончательно стать им завтра. Конечно ты прав! Тем более, что тут есть и моё, и Нюмино, и… Да о чём говорить? Я тоже не могу сокрушить эту зверину. Но могу хоть что-то сделать кому-то. Пусть для меня невыгодное. И делаю! И никакого предпринимательства в этом не вижу. Хотя кто его знает… Мелькает иногда почти коммерческая мысль: «что посеешь, то и пожнёшь!»… Пусть думают, что вот, мол, дурак, но пусть и почувствуют, что от этого дурака им хорошо и радостно. Где-нибудь, да проблеск и появится. Не может не появиться! Хотя сегодня я на полном серьёзе готов был убить.

– Неужели мог?

– Мог!

Последнее слово было сказано так, что Аполлон обернулся.

– Действительно… – пробормотал он озадаченно.