Читать книгу Умри стоя - Артем Мичурин - Страница 3

– Нет-нет-нет, все это ерунда. – Виктор Крайчек плеснул в горло очередную порцию водки и припечатал рюмку к столу. – Они же, мать их ети, греются, что хренов адский горн. Пять минут хорошего боя, и – он хлопнул ладонью по столу, от чего тот едва не треснул, – швах! Бестолковые игрушки. Ничего нет лучше старого доброго «Феникса».

– Старого доброго… – нараспев повторил Хайнц Торвальд. – Начинаешь брюзжать, как старик.

– А я и есть старик. Мне уже пятьдесят четыре. Много ты встречал таких ископаемых?

Хайнц опрокинул рюмку, улыбнулся и потыкал себя пальцем в грудь.

– Э-э, – отмахнулся Крайчек, – про тебя-то я и забыл. Ну что, еще по одной за былое?

– Можно.

В офицерском клубе становилось немноголюдно. Время близилось к одиннадцати, и посетители, не спеша расходились.

– Сводки последние видел? – спросил Крайчек и подался вперед, заметно помрачнев.

– Видел, – кивнул Хайнц, – дерьмовые.

– Чертовы БИВни. Драпают отовсюду. Даже под «крещендо» не стоят.

– Серьезно? Раньше им вроде только эпинифрин кололи.

– Он многих давно уже не берет. Привыкают ко всему, твари, будто тараканы, мать их. Как привык – все, не проймешь уже ничем. Таким одна дорога – в расход, под замену. Только вот замены, говорят, не часто прибывать стали. Если дальше в том же духе пойдет, то глядишь, и…

– Что? – Серые глаза снайпера заговорщически сузились до едва видимых щелок на худом обветренном лице. – Надеешься, мобилизуют? В постели боишься умереть?

Крайчек вдруг резко отшатнулся, словно у него перед лицом паяльной лампой махнули. Но вскоре озадаченное выражение сменилось хищной ухмылкой:

– Тебе, Хайнц, этого не понять. Вы и воюете-то, на пузе лежа. А Палач… Палач должен встретить смерть на ногах, до конца. Вот так.

…В шесть ноль-ноль казарму заполнил привычный треск сигнала побудки, нарушаемый непривычным еще громоподобным басом Крайчека:

– Подъем! Через двадцать минут всем быть на построении! Форма одежды – облегченная!

Курсанты, будто выдернутые из коек за невидимые нити, повскакивали и выстроились вдоль прохода. Как только спина Воспитателя скрылась за дверью, казарма пришла в движение.

– Как думаешь, – пробормотал Толя, сплевывая в раковину, – пострелять дадут?

– Не знаю, – ответил Глеб. – Просраться дадут точно.

Виктор Крайчек мерил шагами плац возле деловито урчащего мотором «Лиса». Наличие стоящего под парами автомобиля, рассчитанного вовсе не на три десятка человек, и сваленных в кучу заплечных ранцев рождало в головах курсантов мысли, далекие от благостных.

– Вчера, если кто помнит, – начал Крайчек, с отвращением разглядывая помятый ХБ отдельных индивидов, – группа осуществляла разминочный, – сделал он выразительное ударение, – забег на шесть кругов по периметру. Сегодня вы покажете, на что способны в действительности. Двадцать километров с десятикилограммовым грузом.

По строю прокатился синхронный вдох, застывший в легких и в полноценный вздох трансформироваться так и не посмевший.

– Пойдете маршрутом номер два. Есть среди вас недоумки, которым он не знаком? – Молчание. – Хорошо. Сейчас, – Крайчек взглянул на часы, – шесть двадцать три. В восемь тридцать все должны быть на точке сбора. Опоздавшим лучше сдохнуть по дороге. Разобрать ранцы!

Куча рядом с «Лисом» быстро растворилась, осев на плечах курсантов.

Крайчек занял место справа от водителя и подал сигнал к выдвижению.

Группа с машиной во главе проследовала через ворота внутреннего периметра и, свернув влево, легла на заданный курс.

Любой марш-бросок имеет положительные моменты, особенно заметные, когда подавляющая часть времени проводится в окружении бетона и стали. Глеб не знал точно, где расположена «Зарница». Его вместе с группой прочей семи-восьмилетней ребятни доставили сюда два года назад в наглухо закрытом кузове грузовика с безымянного аэродрома. Меньше минуты от трапа до машины, а потом – многочасовая тряска в кромешной темноте, наполненной плачем, стонами, запахом блевотины и мочи, через который пробивался еле уловимый хвойный аромат. Да, что-что, а природа здесь была великолепная. Пологие, переливающиеся волнами холмы и сосны на них, огромные, прямые, словно мачты. Когда дул ветер, пушистые зеленые кроны раскачивались высоко-высоко и тихо шелестели длинными иголками. Весной холмы покрывались густой сочной травой, делая воздух настолько свежим и упоительно сладким, что хотелось пить его, глотать раскрытым ртом еще и еще, пока не ощутишь вкус росы на языке. В начале лета деревья-исполины сочились прозрачной, желтой и яркой, как солнце, смолой, наполняя все вокруг необъяснимо прекрасным, чуть щекочущем ноздри ароматом. Иногда удавалось отковырнуть кусочек этого застывшего света, чтобы потом сунуть за щеку и жевать, наслаждаясь его странным, горьковато-терпким вкусом. Осенью запахи снова изменялись, становились мягче и тише, будто впадающая в полудрему природа старалась убаюкать и своих беспокойных соседей, подносила палец к устам и говорила: «Тшшшш». А когда вслед за порой безмятежного увядания наступала зима, мир вокруг становился ослепительно-белым. В солнечный день невозможно было не щуриться. Мириады кристалликов льда, устилающие все ровным покрывалом, искрились и сверкали под лазурным небом, а сосны нахлобучивали пушистые шапки. Сейчас только-только вступала в права осень. Сентябрь не успел еще притушить яркую зелень холмов, а прохладный воздух был чист и прозрачен.

Бежалось легко. Ноги, шурша камешками, несли Глеба по гравийной ленте, которая петляла среди холмов и терялась далеко-далеко, за желтовато-зеленой дымкой леса, а перед глазами, словно метрономы, раскачивались спины товарищей. Справа размеренно сопел Преклов. Они бежали в середине колонны. Удобно. Не мозолишь глаза Воспитателю, не нужно задавать темп группе, и позади идущие не дадут расслабиться.

Спустя час мимо проплыл километровый столб с цифрой десять. Первая половина маршрута была пройдена. Группа двигалась ровно, собранно и без видимых осложнений, пока вдруг…

– Поднять темп! – От хвоста к голове колонны промчался «Лис» с орущим в мегафон Крайчеком. – Десять километров за сорок минут! Калеки на протезах бегают быстрее! Или вы думаете, что оставшегося времени хватит, чтобы пройти еще десять километров и полосу препятствий?! Вперед, вашу мать!

Свежепринятая информация о грядущей полосе препятствий на большинство курсантов произвела эффект удара по голове тяжелым тупым предметом. Ритмично покачивающиеся «метрономы» пошли вразнобой. Направляющие резко ускорились. Стройная, в три шеренги, колонна быстро утратила четкость формации и разбрелась хаотичными группками.

– Вы что, инвалиды долбаные, заснули?! А ну, бегом! Я лично прослежу, чтобы каждый ублюдок, вздумавший сачкануть, подох в кратчайшие сроки!

Колонна начала растягиваться. Наиболее впечатлительные рванули вперед и минуты через две оторвались на добрых полсотни метров. Еще через десять минут подавляющая часть «спринтеров» переместилась ближе к хвосту, израсходовав запас прочности.

– Я сейчас точно сдохну, – пожаловался Преклов, с большим трудом удерживающийся за Глебом.

– Дыши, не болтай, – ответил тот, размеренно перебирая ногами по гравию. – Сдохнувших сегодня и без тебя хватит.

Будто желая подтвердить только что озвученную гипотезу, бегущий впереди курсант перешел на шаг, присел и надрывно проблевался.

– Минус один, – констатировал Глеб.

Командирский «Лис» рыкнул мотором и подскочил к бледному, словно смерть, парнишке.

– Имя! – раздался усиленный мегафоном голос Крайчека.

– Людвиг Штольц, – чуть слышно ответил курсант и снова захрипел, выдавая новую порцию желудочного сока.

– Какого хера ты здесь расселся, Людвиг Штольц?! Встать! Пошел за группой! Бегом, дерьмо, бегом!

Глеб на секунду обернулся и увидел, как Людвиг метрах в ста, шатаясь, поднимается.

– Живее, тварь! Догоняй свою группу! – продолжал орать Крайчек. – Что ты будешь делать на войне, червь навозный?! Как ты поможешь своему подразделению?! Твой отряд уже принял бой! Впереди! Они прижаты огнем! А ты здесь! Сидишь в обнимку с пулеметом и блюешь, как последний долбаный педераст! Там убивают твоих товарищей! Они умирают из-за тебя, сука поганая! Каждый твой сблев стоит кому-то жизни! Годы обучения и туча потраченных средств идут хреном из-за того, что тебе, ничтожество, приспичило изрыгнуть дерьмо из своих гнилых потрохов! Вперед, ублюдок! Вперед!!!

Следующие десять минут группа бежала под аккомпанемент постепенно затухающего монолога Крайчека, без устали выдающего на-гора все новые и новые вариации уничижительных определений для Штольца. К восемнадцатому километру монолог стал заметно тише из-за увеличившегося расстояния, а потом и вовсе умолк. Правда, вскоре он возобновился, сменив одиночную цель на группку отстающих курсантов. Судя по льющейся из мегафона крепкой брани, несчастных насчитывалось уже не меньше трех.

– Глеб, – позвал Преклов, замедляя ход, – что-то мне хреново.

– Мутит?

– Дышать нечем.

Глеб и сам чувствовал себя не лучшим образом. Легкие горели, кровь пульсировала в ушах, ноги все больше наливались свинцом. Но на оставшиеся два километра силы имелись. Марш-броски для него никогда не были проблемой. Напротив – они давали возможность отыграть баллы, потерянные на силовых упражнениях. А вот у Преклова дела обстояли с точностью до наоборот. И вид его сейчас говорил сам за себя: обильная испарина на бледном, покрытом багровыми пятнами лице, руки, двигающиеся невпопад с ногами, сбивчивое дыхание, рваный темп бега – это было даже хуже чем «хреново».

– Не падай, – бросил Глеб, мельком взглянув на хрипящего рядом Толяна. – Дыши глубже. Немного осталось.

– Сраные уроды! – продолжал Крайчек прессовать отстающих. – Как вам удалось целых два года обманывать Родину?! Два долбаных года вас, никчемных дегенератов, кормили и учили! Два года вы прожирали ресурсы, которые могли бы пойти в действующие войска! Бойцы на передовой недополучают паек! И все для того, чтобы вы, мерзкие никчемные твари, могли и дальше влачить свое жалкое существование?! Нет! Не для этого! А для того, чтобы им, солдатам великой державы, умирающим ради ее процветания, выросла достойная смена! Как думаете, достойная смена получится из вас, слизь аморфная?! Вы – позор своей Родины! Гнусные паразиты на ее теле! А ну, встать, размазня! Что ты там лопочешь?! Тогда ползи, раз не можешь бежать! Давай, вперед! У тебя есть приказ! Выполняй! А если не можешь выполнить – сдохни!

Монолог снова начал отдаляться и спустя минуту затих вместе со звуком двигателя. Траурная тишина, нарушаемая лишь тяжелым дыханием, хрипами и шуршанием щебня, продлилась несколько кратких, но отчего-то ужасно неуютных мгновений, пока рев мегафона не возобновился, приближаясь.

– Минус два, – сосчитал Глеб и в тот же момент почувствовал, как что-то тянет вниз его руку. – Зараза!

Преклов споткнулся, завалился вперед и, стараясь удержаться на ногах, схватил соседа за рукав. Однако это не помогло и он бухнулся-таки на колени.

– Бля, Толян, вставай. Вставай, говорю. Твою мать, – Глеб закинул левую руку Преклова себе на шею и кое-как поставил того на ноги. – Шевелись, живее.

Дорога сделала поворот, и за деревьями уже показалась линия полосы препятствий с ее хитроумными конструкциями.

Льющиеся из мегафона проклятия неожиданно прервались, и «Лис» рыкнул мотором, набирая ход.

– Имя! – зазвенело у Глеба в левом ухе, чуть не порвав барабанную перепонку.

– Глеб Глен! – отчеканил он громко, насколько позволяло сбившееся дыхание.

– Ответь мне, курсант, зачем ты тащишь этот мешок говна?! Мечтаешь стать Архангелом?! Или, может, у вас педерастическая любовь?!

– Никак нет! Пытаюсь сохранить боевую единицу!

– Вот как?! Едрена мать! Да у нас тут герой! Хочешь стать героем, курсант?! Отвечай!

– Никак нет! Хочу помочь подразделению!

– Чем?! – Крайчек вытаращил глаза, изображая недоумение. – Положишь этого жирдяя вместо бруствера?!

– Никак нет! – надрывая связки, проорал Глеб, перекрывая звук двигателя. – Повреждения некритичны! Боец не нуждается в немедленной медицинской помощи и способен вести огонь!

– Да ты еще и гений! Не знал я, что курсант-второгодок способен определять степень нанесенного урона! А что, если ты сейчас тащишь полудохлый кусок мяса, отставая от подразделения и снижая его огневую мощь в точке соприкосновения с противником?! Что, если этот раздолбай получил пулю в брюхо и медленно подыхает, увещевая тебя на ушко в легкой контузии, потому как не хватает куску говна смелости умереть достойно, не цепляясь за жизнь, как последняя блядь?! Отвечай!

– Никак нет! Я абсолютно уверен в боеспособности единицы! В случае ошибки готов понести заслуженное наказание!

– Я смогу, – выдохнул Преклов, из последних сил перебирая ногами.

Крайчек, оценивающе смерив взглядом «раненого», снова поднял мегафон и направил его в ухо Глебу.

– Меня, щенок, не интересует твоя готовность! Марш на полосу! И прими совет – если ошибся, покончи с собой, сэкономь мое время!

«Лис» резко тормознул и, дождавшись отстающую группу, вновь заурчал мотором.

– Я смогу, – повторил Толян, облизывая пересохшие губы.

– Да, – кивнул Глеб. – Ты уж смоги.

Полоса в конце маршрута номер два представляла собой стандартный набор препятствий, какой размещается обычно на двухсотметровом отрезке, с той лишь разницей, что все масштабы были уменьшены в полтора раза.

Возле исходного рубежа, постукивая о ладонь электродубинкой, стояла младший Воспитатель Репина.

Анастасия Репина. Сержант-штурмовик в отставке. Комиссована и направлена в учебный лагерь «Зарница» после тяжелого осколочного ранения, из-за которого потеряла левый глаз и приобрела полкило титана в бедре, совсем немного недослужившись до Палача. На вид ей было лет двадцать пять – справа. Слева определить возраст не представлялось возможным, эта сторона лица являла собой пласт обожженной, иссеченной осколками кожи, натянутый на не менее изуродованные кости черепа. Светлые, коротко стриженные волосы, прикрытые фуражкой, поджарая мускулистая фигура, облаченная в черный мундир, высокие, отдраенные до блеска сапоги на стройных ногах. Прекрасная и кошмарная. Валькирия, лишенная радости полета над усеянным трупами полем боя. Глебу всегда казалось, что ее единственный зеленовато-серый глаз полон печали. Остатки лица хранили выражение каменной непоколебимости, а глаз грустил. Словно через него, как через узкую брешь в непробиваемых доспехах, сочилась наружу горячая струйка боли и тоски. Небольшая, едва заметная, но такая обжигающая. Валькирии было скучно без боя, без крови, без щекочущего ноздри аромата пороха, и она развлекала себя, как могла:

– Вперед, говнюки! Не останавливаться! Бегом, бегом, бегом!

Первые подошедшие к рубежу курсанты попали в зону поражения ударной волной ярости и почти физически ощутимой злобы. Валькирии не нужен был мегафон, она и без него отлично справлялась:

– Остановился – умер!

Чуть зазевавшийся перед прыжком через траншею курсант тут же схлопотал дубинкой по заднице и упал на дно, корчась от электрошока.

– Задумался – умер!

Еще один любитель поразмыслить отправился тем же маршрутом.

– Струсил – умер дважды!

Рука с дубинкой сделала замах и нацелилась в приближающегося Преклова. Смертельная бледность, мотающиеся до пояса вожжи слюны и заблеванная куртка вполне четко метили его как цель, готовую для отсева. Но Толян не спасовал. Даже не притормозил. Он с ходу перемахнул траншею, пробежал еще десяток метров и, упав на брюхо, пополз сквозь проволочные ограничители.

– Задницы прижать! – Репина быстро переместилась от исходного рубежа к следующему препятствию, уступив место подоспевшему Крайчеку. – Ниже, я сказала! – Электрошокер сухо затрещал, приложенный к пятой точке не слишком осторожного курсанта, вынудив того вскрикнуть и нелепо раскорячиться под проволочным навесом.

– Живее, недоноски! Каждая секунда промедления приближает вас к смерти!

Электрический разряд снова проскочил между контактами, приложенными к мягким тканям, и отозвался вскриком.

– Едрена мать! – загудел передохнувший немного мегафон, погружая отстающих в децибелы презрения. – Добежали, чертовы выродки?! А я-то надеялся больше вас не увидеть! Что такое?! Устал, засранец?! Иди, ляг в канаву и подохни, только не путайся под ногами!

Глеб выбрался из-под проволоки и, пробежав следующий десятиметровый отрезок, залез на бревно.

– В бою у вас не будет второй попытки! – Репина ходила вдоль полосы, смещаясь все ближе к конечному рубежу и высматривая жертв. – Упав, вы не подниметесь! Израсходовав силы, вы не успеете отдохнуть! Вас не будут журить за оплошность! Вас просто убьют!

Глеб, едва не соскользнув, прошел положенные четыре метра и спрыгнул на землю. Следом, роняя капли слюны и пота, соскочил с бревна Преклов. Они почти одновременно перемахнули невысокий палисад и вышли на отрезок, заканчивающийся полутораметровым забором.

Картина приближающейся дощатой стены, растущей с каждым шагом, и улавливаемая боковым зрением фигура Толяна, бегущего, казалось, уже в полубессознательном состоянии, заставили Глеба усомниться в правильности недавно принятого решения: «Не сможет. Твою мать. Он сейчас просто…»

Преклов, хрипя, будто подстреленный зверь, оттолкнулся от земли и впечатался в забор, сумев-таки уцепиться за его край. Руки у Толяна, к счастью, работали лучше ног, и тело медленно, но верно поползло наверх.

Убедившись, что в этом деле помощь подопечному не требуется, Глеб перевалился через коварное препятствие и приземлился на что-то мягкое и жалобно скулящее. Но рассмотреть не успел. Двигательные рефлексы, подстегиваемые непрекращающимся ревом двух командирских глоток, уже несли тело вперед.

Глеб не раз за время нахождения в лагере задавался вопросом: откуда Воспитатели черпают вдохновение? «Неужели, – думал он, – все само собой рождается у них в голове, с ходу? Пять-десять минут безостановочного словесного испражнения – это надо уметь. Или все-таки есть заготовки? Да. Наверное, тренируются в свободное время и записывают в тетрадку. А может быть, существуют даже специальные учебники, по которым читают лекции на командирских курсах. Вот бы послушать хоть одну».

– Долбаные калеки! – «подбадривал» Крайчек отстающих. – Вы родились такими или это все от слишком сытной жратвы?! Я видел косоглазых, которые на жопе, с оторванными ногами передвигались быстрее! Готов поспорить, что жрете вы с куда большим рвением, чем бегаете! Еще раз наблюешь мне под ноги, тварь, и я тебя зубы высрать заставлю!

Глеб одну за другой перемахнул три поперечные жерди на врытых с двухметровым промежутком столбах и уже взял разбег перед форсированием траншеи, когда краем глаза заметил упавшего Преклова. Тот зацепил ногой последнюю перекладину и, неловко взмахнув руками, распластался в грязи.

– Дерьмо!

Глеб резко затормозил перед самым прыжком и оглянулся назад – Крайчек стоял далеко, где-то в районе исходного рубежа, растолковывая нерадивым курсантам их безрадостные перспективы, Репина с помощью электрошоковой дубинки продолжала обозначать вражеский огонь по не в меру медлительным и упавшим с бревна. Мысленно поблагодарив судьбу, Глеб подскочил к Толяну и помог ему встать на ватные от усталости ноги.

– Шевелись, пока не заметили.

– Я могу, – заверил Преклов, поднимаясь. – Я дойду.

Он посмотрел на своего благодетеля, и наполненные искренней признательностью глаза вдруг округлились. В ту же секунду электрический разряд пробил тело Глеба, заставив мышцы конвульсивно сократиться. Мир вокруг на мгновение вспыхнул и потемнел, а когда вновь прояснился, оказался завалившимся набок. Во рту чувствовался вкус крови. Челюсть свело спазмом, и сомкнувшиеся зубы прокусили губу. По вставшей на ребро земле, спотыкаясь, бежал Преклов, а в уши, будто сквозь вату, лился голос Валькирии:

– Минута, недоноски! У вас минута, чтобы дотащить свои рыхлые телеса в точку сбора!

Глеб, словно вырванный из сна сигналом тревоги, дернулся и, не успев еще толком встать на ноги, бросился вперед, перебирая всеми четырьмя конечностями. Он бежал, перепрыгивал, проползал и карабкался, пока наконец не рухнул, преодолев конечный рубеж.

– Стоп! – заревел в мегафон голос Крайчека.

– Замерли все на месте! – вторила ему Репина. – А ну, перетащи свою лживую задницу туда, где стоял!

– Что тут у нас? – Крайчек, привстав в неспешно катящемся вдоль полосы «Лисе», пересчитывал «боевые потери». – Только взгляните. Я не ждал от кучки бесхребетных слизней ничего выдающегося. Я не ждал даже ничего сколь-либо приемлемого. Но вы меня удивили. Да, черт побери, вы сегодня доказали, что я ошибался. Признаюсь честно – я испытываю глубокое чувство стыда за то, что называл вас говном. Сегодня же пойду в уборную и попрошу у говна прощения. Я незаслуженно оскорбил его. Да что там оскорбил, я его просто унизил! – Крайчек сделал паузу, сокрушенно вздохнул и снова поднял мегафон: – Восемнадцать! Столько дегенератов, по какой-то загадочной причине до сих пор называющихся курсантами, не выполнили приказ! Восемнадцать из двадцати девяти! Возможно, эти восемнадцать считают, что приказ не является обязательным к исполнению. Возможно, они думают, что приказ носит рекомендательный характер. Я даже не исключаю той возможности, что эти восемнадцать вообще не знают, мать их, что такое приказ! Разъясню. Приказ – это ваша судьба! Командир – творец вашей судьбы! Идущий против судьбы обречен! Но я чертовски добр и дам вам, ничтожным тварям, еще один шанс, вместе с новым приказом! Итак, с сегодняшнего дня вы, сходив в сортир, будете отдавать честь своим испражнениям! При этом они должны слышать четкое и громкое приветствие следующего содержания: «Здравия желаю, говно! Обещаю неустанно работать над собой, чтобы стать достойным тебя!» И не забудьте спустить воду, проникнувшись торжественностью момента! А если кто-то думает, что это шутка, – Крайчек ненадолго замолчал, пробежавшись глазами по совсем поникшим курсантам, – то этот кто-то жестоко ошибается. Вперед. – Он махнул рукой, и «Лис», сипло огрызнувшись, покатил к конечному рубежу.

– Встать! Смирно! – скомандовала Репина, как только начищенный сапог Воспитателя коснулся земли.

Крайчек заложил руки за спину и неспешным размашистым шагом проследовал от машины к строю счастливчиков.

– Угу, – промычал он, разглядывая отличившихся. – Самойлов, оправься, ты курсант, а не скотина. Консальски, об бревно яйца не отшиб? Хорошо. Тарасенко, что с твоей рукой? Отвечать.

– Сломана при падении!

– Бестолочь, – Крайчек покачал головой и продолжил смотр. – Ульрих, с высоты нужно прыгать смелее, поучись у Тарасенко. Панарин, совсем не умеешь силы распределять. Гачев, обо что нос расшиб? Отвечай.

– О локоть!

– Утрись. Волкова, неплохо бегаешь. Кажубей, застегни штаны. Или ты меня удивить решил? Глен, – Воспитатель подошел к Глебу, и тяжелый холодный взгляд из-под низко надвинутого козырька фуражки пригвоздил того к месту, не суля ничего хорошего. Но взамен ожидаемого разноса Крайчек лишь коротко кивнул и прошел дальше. – Преклов, сбрось вес, чтобы твоя туша доставляла меньше хлопот при ее перетаскивании. Дай сюда ранец.

Толян молниеносно высвободил руки из лямок и передал требуемый предмет Воспитателю.

Крайчек вернулся к машине, сел и взял мегафон:

– Тридцать минут на отдых и прием пищи. Пайки у вас за спиной. После этого младший Воспитатель Репина сопроводит всех в казарму.

Автомобиль, изрыгнув облако копоти, развернулся и через несколько секунд уже исчез за холмами…

– Спасибо, – поблагодарил Преклов Глеба, наблюдая, как тот уминает паек. – Без тебя я бы не дошел.

– Мне несложно.

– Слушай, Глеб, – Толян заискивающе посмотрел на своего спасителя, – можно отломить кусочек?

– Нет.

– Ну пожалуйста.

– Ты же слышал, что Крайчек говорил – нужно сбрасывать вес.

– Да не могу я. Что же делать, если у меня обмен веществ такой? А жрать ужас как хочется, аж живот сводит.

– Ничем не могу помочь, – безаппеляционно парировал Глеб, распечатывая пачку галет. – Я в списки к Крайчеку попасть желания не имею. Помнишь, он обещал нашу группу ополовинить?

– Ну?

– Так вот, я хочу остаться в живой половине.

– Да брось. Все этим пугают.

– Крайчек не пугает. Сколько нас было сегодня на построении?

– Двадцать девять.

– Сколько будут говну честь отдавать?

– Восемнадцать.

– А сколько во время уложились?

Преклов задумался, подсчитывая дошедших:

– Одиннадцать?

– Нет, Толя, не одиннадцать.

Виктор Крайчек сидел в своем кабинете, читая медленно ползущий по монитору текст из личного дела курсанта.

«Обучаемая единица № 5438. Фамилия: Глен. Имя: Глеб. Отчество: Юрьевич. Год рождения: две тысячи сто сорок четвертый, тридцатое мая. Место рождения: Вайле, Дания.

Родители: Отец – Зимин Юрий Георгиевич. Русский. Две тысячи сто двадцать первого года рождения. До одиннадцати лет проживал с родителями в Новосибирске. Четвертый ребенок в семье. Имеет трех братьев и сестру. Был определен в танковое училище № 84 имени В. И. Поткина. С отличием закончил его в две тысячи сто тридцать девятом, после чего был направлен в четырнадцатую танковую бригаду, восьмой полк «Алая Броня», под командованием полковника Александра Илларионова. Служил механиком-водителем танка «Циклон». Неоднократно участвовал в боях. Проявил себя как храбрый и грамотный солдат. Погиб в битве при Сарагосе двадцать первого декабря две тысячи сто сорок пятого года.

Мать – Магде Глен. Датчанка. Две тысячи сто шестнадцатого года рождения. Проживала в городе Вайле. Единственный ребенок. Окончила университет города Орхус, факультет микробиологии. В две тысячи сто тридцать восьмом году была привлечена к научным работам доктора Берге Бертельсена (секретно). В две тысячи сто сорок шестом арестована за саботаж (секретно). Погибла при допросе.

Глеб Глен был направлен в сиротский приют № 811 города Кержач, откуда в две тысячи сто пятьдесят втором году по программе «Долг Родине» переведен в учебный лагерь «Зарница» для прохождения интенсивного курса подготовки бойца штурмового подразделения».

Далее шел длинный перечень медицинских показателей, из которых Крайчек обратил особое внимание на число «сто тридцать два» в строке «коэффициент умственных способностей».

«…демонстрирует отличную переносимость стандартных инъекций. Темпы набора мышечной массы в норме.

Личностные характеристики: агрессивность в норме, готовность к подчинению средняя, стремление к доминированию выше среднего, пользуется авторитетом среди членов группы, в общении сдержан, проявляет задатки лидера».

– Ну что же, курсант, – Виктор Крайчек свернул экран и откинулся в кресле, – ты неплохо начал. Посмотрим, как продолжишь.