Читать книгу Все расследования Шерлока Холмса - Артур Конан Дойл, Исмаил Шихлы - Страница 37

Просматривая свои записи о тех делах (а их у меня было более семидесяти на протяжении восьми последних лет), участвуя в которых я имел возможность изучать методы работы своего друга Шерлока Холмса, я вижу среди них много трагических, несколько курьезных и большое количество просто необычных случаев, но ни одного заурядного. Работая в первую очередь ради любви к своему искусству, а не с целью наживы, он отказывался браться за расследование, если оно не предвещало чего-либо необычного, порой даже невероятного. Однако в этом калейдоскопе дел я не припомню загадку более своеобразную, чем та, которая связана с известной в Суррее семьей Ройлоттов из Сток-Морона. События, о которых идет речь, произошли в то время, когда мы только познакомились с Холмсом и жили в нашей холостяцкой квартире на Бейкер-стрит. Я бы уже давно опубликовал рассказ о них, если бы не обещание сохранить все в тайне, от которого меня освободила лишь недавняя скоропостижная смерть той, кому я дал слово. Кроме того, я решил именно сейчас рассказать о том, что произошло тогда, потому что мне стало известно о слухах, которыми начала обрастать смерть доктора Гримсби Ройлотта. Чтобы дело это не казалось публике еще более ужасным, чем оно было в действительности, я и берусь за перо.

Проснувшись однажды утром, в начале апреля 1883 года, я увидел Шерлока Холмса, который полностью одетый стоял у моей кровати. Обычно он вставал поздно, поэтому, бросив взгляд на часы на каминной полке (было четверть восьмого), я удивился и, надо сказать, несколько рассердился, поскольку сам не любил изменять своим привычкам.

– Прошу простить, что мне пришлось вас разбудить, Ватсон, – сказал он. – Но такое уж сегодня утро, никто не избежал этой участи. Сначала разбудили миссис Хадсон, она отыгралась на мне, а я – на вас.

– А что случилось? Мы горим?

– Нет. Клиент. Молодая женщина в крайне возбужденном состоянии настаивает на встрече со мной. Сейчас она дожидается в гостиной. А когда молодая женщина в такую рань носится по городу и вытаскивает заспанных людей из постели, напрашивается вывод, что ей необходимо поделиться чем-то совершенно безотлагательным. Я подумал, что, если дело это действительно окажется интересным, вы захотите наблюдать за ним с самого начала, поэтому и разбудил вас.

– Конечно, спасибо. Очень бы не хотелось пропустить что-нибудь важное.

Для меня не было большего удовольствия, чем наблюдать за работой Холмса, восхищаться тем, как молниеносно он делает выводы, со стороны кажущиеся не более чем счастливыми догадками, но на самом деле имеющие железное логическое объяснение, которые помогали ему распутывать самые сложные задачи. Я быстро набросил на себя одежду и через пару минут был готов спуститься со своим другом в гостиную. Когда мы вышли, со стула у окна поднялась молодая женщина в черном с густой вуалью на лице.

– Доброе утро, сударыня, – жизнерадостным голосом приветствовал ее Холмс. – Меня зовут Шерлок Холмс. Это мой близкий друг и помощник доктор Ватсон, при нем вы можете говорить совершенно откровенно. О! Милейшая миссис Хадсон затопила камин! Это весьма кстати. Прошу вас, пересаживайтесь поближе к огню, я попрошу принести вам горячего кофе, я вижу, вы дрожите.

– Я дрожу не от холода, – тихо сказала женщина, подойдя к камину.

– Отчего же?

– От страха, мистер Холмс. Ужас заставляет меня дрожать, – сказала наша посетительница, подняв вуаль, и мы увидели, что она действительно чем-то невероятно напугана. Ее расширившиеся глаза беспокойно метались из стороны в сторону, как у загнанного животного, в изможденном лице не было ни кровинки. Судя по фигуре и лицу, ей было около тридцати, но в волосах ее уже виднелась седина. Шерлок Холмс окинул ее быстрым проницательным взглядом.

– Не нужно бояться, – мягко сказал он, чуть наклонился и похлопал ее по руке. – Я не сомневаюсь, скоро мы все уладим. Вижу, вы только что с поезда?

– Откуда вы знаете?

– У вас в левой перчатке обратный билет. Должно быть, вы выехали очень рано и вам пришлось долго трястись в двуколке по плохой дороге, чтобы добраться до станции.

Женщина вздрогнула и ошеломленно воззрилась на моего друга.

– Ничего сверхъестественного, сударыня, – с улыбкой сказал он. – На левом рукаве вашего жакета как минимум семь пятен грязи. Все они свежие. Только двуколка в момент движения так разбрызгивает грязь, к тому же вы, видимо, сидели слева от кучера.

– Вы совершенно правы, – удивленно произнесла она. – Я выехала из дому, когда еще не было шести. До Летерхеда добралась в двадцать минут седьмого и первым же поездом приехала на вокзал Ватерлоо… Сэр, я больше этого не вынесу, если это не прекратится, я сойду с ума. Мне не к кому обратиться… Не к кому, кроме одного человека, который обо мне заботится, но только он, бедный, не сможет мне помочь. Я узнала о вас, мистер Холмс, узнала от миссис Фаринтош, которой вы так помогли в ее беде. Она дала мне ваш адрес. О сэр, может быть, вы и мне сможете помочь? Прольете хотя бы лучик света на ту темноту, которая меня окружает? Сейчас я не могу вознаградить вас за услуги, но через месяц я выйду замуж, стану сама распоряжаться своими деньгами, и, поверьте, у вас не будет причин считать меня неблагодарной.

Холмс повернулся к бюро, открыл ключом отделение с ящиками и достал небольшую записную книжку.

– Фаринтош, – задумчиво проговорил он, листая страницы. – Ах да, вспомнил. Дело об опаловой тиаре. Это было еще до вас, Ватсон. Мадам, могу только пообещать, что к вашему делу я отнесусь так же серьезно, как к делу вашей знакомой. Что же касается вознаграждения, моя работа для меня сама является наградой, но вы вольны возместить затраты, которые могут возникнуть в ходе работы, в любое удобное для вас время. Теперь, прошу, изложите все, что позволит нам составить представление о деле.

– Увы! – ответила наша посетительница. – Ужас ситуации в том и заключается, что подозрения мои основываются на таких мелочах, которые другому показались бы просто не заслуживающими внимания, а страхи мои столь неопределенны, что даже тот единственный человек, к которому я имею право обратиться за помощью, считает все, что я ему рассказываю, фантазиями нервной женщины. Вслух он этого не говорит, но я это чувствую по тому, как он меня успокаивает и как отводит взгляд. Однако я слышала, что вы, мистер Холмс, можете заглянуть в самые глубины человеческого сердца. Вы ведь поможете мне избежать опасностей, окружающих меня со всех сторон?

– Я весь внимание, мадам.

– Меня зовут Элен Стоунер, я живу с отчимом. Он последний представитель одного из старейших саксонских родов Англии Ройлоттов из Сток-Морона на западной границе Суррея.

Холмс кивнул.

– Эта фамилия мне знакома, – сказал он.

Когда-то этот род был среди самых богатых в Англии, северная часть их имения находилась в Беркшире, западная – в Хемпшире. Однако в прошлом веке четыре поколения наследников вели беспутный и расточительный образ жизни, семья постепенно беднела, пока очередной, пятый наследник, страстный любитель азартных игр, живший уже в период Регентства, не довел род до окончательного разорения. У них не осталось ничего, кроме нескольких акров земли и двухсотлетнего дома, который тоже заложен. В нем и влачил жалкое существование последний сквайр из этого рода, ведя убогую жизнь обедневшего аристократа. Но его единственный сын, мой отчим, понимал, что нужно приспосабливаться к новым условиям. Заняв денег у кого-то из родственников, он выучился на медика, получил диплом и уехал в Калькутту, где благодаря знаниям и напористости сумел обзавестись большой практикой. Однажды в приступе гнева, вызванном постоянными кражами у него в доме, он забил насмерть своего дворецкого-индуса и чудом избежал смертного приговора. Он долго сидел в тюрьме и, когда освободился, вернулся в Англию замкнутым и хмурым человеком.

Еще в Индии доктор Ройлотт женился на моей матери, миссис Стоунер, молодой вдове генерал-майора Бенгальской артиллерии Стоунера. Мы с Джулией, моей сестрой, были близнецами, нам исполнилось всего по два года, когда мама снова вышла замуж. У матери было большое состояние, которое приносило ей в год не меньше тысячи фунтов, и все эти деньги она завещала доктору Ройлотту. Он получил право распоряжаться ими до тех пор, пока мы будем жить с ним, с тем чтобы, если мы выйдем замуж, нам бы ежегодно выплачивалась определенная сумма. Вскоре после нашего возвращения в Англию мамы не стало… Восемь лет назад она погибла в железнодорожной катастрофе у Кру. После этого доктор Ройлотт оставил попытки устроить практику в Лондоне и забрал нас с собой в старое родовое гнездо в Сток-Морон. Денег матери хватало на все, что нужно, и нам казалось, что ничто не может помешать нашему благополучию.

Но примерно в это же время с отчимом произошла ужасная перемена. Вместо того, чтобы познакомиться и сдружиться с новыми соседями, которые сначала были рады, что кто-то из Ройлоттов вернулся в родные земли, он сделался затворником и почти не выходил из дома, а если и выходил, непременно ругался со всеми, кто встречался ему на пути. Необузданная жестокость в их роду была наследственной, передавалась по мужской линии и в случае с отчимом, похоже, усилилась тем, что он долго жил в тропиках. Произошло несколько безобразных скандалов, два из которых закончились судебным разбирательством, и в конце концов его стало бояться все селение. Когда он выходил на улицу, люди просто разбегались по домам, потому что отчим – человек необычайно сильный и совершенно не владеющий собой в гневе.

На прошлой неделе он сбросил с моста в реку местного кузнеца, и мне пришлось отдать все свои деньги, чтобы замять дело. Друзей у него нет, кроме цыган-кочевников, которым он разрешает устраивать лагерь на тех нескольких акрах заросшей ежевикой земли, которые еще принадлежат поместью. Он часто ходит к ним в шатры и иногда даже странствует вместе с ними, тогда его не бывает дома неделями. К тому же он очень любит индийских животных, их ему присылает кто-то из его знакомых. Сейчас у него есть гепард и павиан. Они свободно гуляют по его земле, и местные крестьяне боятся их не меньше, чем его самого.

Наверное, вы уже поняли, что нам с моей бедной сестрой Джулией жилось в этом доме несладко. Слуги у нас не приживались, и долгое время мы сами выполняли всю работу по дому. Ей было всего тридцать, когда она умерла, но волосы у нее уже начали седеть так же, как у меня.

– Значит, ваша сестра умерла?

– Да, два года назад, и именно о ее смерти я хочу с вами поговорить. Вы догадываетесь, что при такой жизни, которую я вам описала, мы не имели возможности встречаться с людьми нашего возраста и круга. Но у нас есть тетя, незамужняя сестра матери, мисс Гонория Уэстфайл. Она живет недалеко от Харроу, и иногда нам разрешали навещать ее. Два года назад на Рождество Джулия поехала к ней и познакомилась там с мужчиной, отставным майором морской пехоты. Они обручились. Отчим узнал об этом, когда сестра вернулась, и против свадьбы возражать не стал. Но за две недели до свадьбы случилось ужасное событие, которое лишило меня сестры, моей единственной подруги.

Шерлок Холмс, слушавший рассказ с закрытыми глазами, положив голову на спинку кресла, приоткрыл веки и посмотрел на посетительницу.

– Прошу вас рассказывать все как можно более подробно.

– Для меня это не сложно, поскольку все, что произошло тогда, навсегда врезалось в мою память. Особняк, как я уже говорила, очень старый, у него только одно крыло жилое, остальные пустуют. Спальни у нас расположены на первом этаже, а гостиные – в центральной части здания. Наши спальни находятся рядом, сначала спальня доктора Ройлотта, потом спальня сестры, а потом моя. Они не сообщаются между собой, но выходят в один и тот же коридор. Я понятно рассказываю?

– Вполне понятно.

– Окна всех трех спален смотрят на газон. В ту роковую ночь доктор Ройлотт ушел к себе раньше обычного, хотя мы знали, что спать он не лег, – сестре не давал уснуть запах его любимых крепких индийских сигар. Она даже ушла из своей спальни ко мне. Какое-то время мы посидели, поговорили о ее предстоящей свадьбе. В одиннадцать часов она собралась уходить, но у двери вдруг остановилась, повернулась ко мне и спросила:

– Скажи, Элен, ты никогда не слышала ночью свист?

– Нет, никогда.

– И во сне сама ты, наверное, тоже не свистишь?

– Нет. А почему ты спрашиваешь?

– Потому что уже несколько ночей подряд около трех часов утра я слышу тихий, отчетливый свист. Сплю я чутко, поэтому он меня будит. Правда, откуда он слышится, я не могу понять, может быть, из соседней комнаты, а может, с улицы. Я подумала спросить тебя, не слышала ли ты его.

– Ничего такого я не слышала. Наверное, это цыгане.

– Наверное, хотя странно, что ты его не слышала.

– Но ты же знаешь, я сплю намного крепче, чем ты.

– Ну ладно, все равно это ерунда, – сказала она, улыбнулась и ушла. Через несколько секунд я услышала, как она закрылась на ключ.

– Скажите, – вставил Холмс, – вы все время по вечерам запирали свои спальни на ключ?

– Да.

– А почему?

– Я, кажется, говорила, что доктор держит дома гепарда и павиана. Нам было страшно оставлять двери открытыми.

– Понятно. Прошу, продолжайте.

– Той ночью я не могла заснуть. Меня не покидало предчувствие какой-то страшной беды. Мы же с сестрой были близнецами, а вы знаете, какие тонкие нити связывают души, столь близкие друг другу. Ночь была жуткая. На улице завывал ветер, в окна бил дождь. Внезапно посреди этого шторма раздался дикий женский крик. Я не могла не узнать голос сестры. Вскочив с постели, я накинула на себя шаль и выскочила в коридор. Когда я открыла дверь, мне показалось, что я слышу тихий свист, точно как описывала сестра, а через секунду послышался какой-то лязг, словно упало что-то тяжелое, металлическое. Я бросилась по коридору, но вдруг услышала, как в двери спальни сестры щелкнул замок, и она начала медленно открываться. Я в ужасе замерла на месте, не зная, что сейчас покажется из-за нее. И тут в темноте дверного проема я рассмотрела Джулию. Сестра была бледна как сама смерть, на лице ее был написан неимоверный ужас, она тянула ко мне руки, будто моля о помощи, и раскачивалась из стороны в сторону, как пьяная. Я бросилась к ней, обняла, но в эту секунду у нее подкосились ноги и она повалилась на пол. Она скорчилась, словно от невыносимой боли, руки и ноги ее свело ужасной судорогой. Сначала мне показалось, что сестра не узнает меня, но, когда я склонилась над ней, она вдруг закричала, и этот страшный крик я не забуду до конца своей жизни:

«О Боже, Элен! Лента! Пестрая лента!»

Она подняла руку, указала в сторону двери отчима и хотела еще что-то сказать, но новый приступ боли скрутил ее, и слова застряли у нее в горле. Я с криком бросилась к спальне отчима, он выскочил из своей комнаты в халате, и когда мы вместе подбежали к сестре, она уже была без сознания. Хоть он влил ей в горло бренди и послал в деревню за врачом, все было напрасно, она так и не пришла в сознание и скоро умерла. Так я лишилась любимой сестры.

– Минутку, – сказал Холмс. – Скажите, вы точно слышали свист и металлический лязг? Может быть, вам показалось?

– Коронер тоже задал мне этот вопрос, когда проводил следствие. Я почти уверена, что слышала эти звуки, хотя тогда ведь была страшная буря, и мне, конечно, могло послышаться.

– Ваша сестра была одета?

– Нет, она была в ночной сорочке. Потом мы увидели, что в правой руке она сжимала огарок спички, а в левой – спичечную коробку.

– Следовательно, тревога поднялась, когда она зажгла свет и осмотрелась. Это важно. А к каким выводам пришел коронер?

– Он провел очень тщательное расследование, в деревне ведь все знали, какой характер у доктора Ройлотта, но так и не смог установить причину смерти. Я сама видела, что дверь в ее спальню была заперта изнутри, на окнах у нее – ставни, старинные, массивные, с широкими железными прутьями, которые всегда закрывались на ночь. В ее комнате даже простучали все стены и проверили пол, но никаких ходов найдено не было. Дымоход достаточно широк, но он закрыт четырьмя большими скобами. Все это подтверждает то, что сестра перед смертью была в комнате совершенно одна. Да и никаких следов насилия на ее теле найдено не было.

– А если это было отравление?

– Врачи проверили, но яда в организме не обнаружили.

– Отчего же, по-вашему, умерла ваша несчастная сестра?

– Я думаю, что она умерла от ужаса и нервного потрясения, хотя что ее так напугало, я даже не могу представить.

– А цыгане были в то время на территории поместья?

– Да, они живут у нас почти все время.

– А как вы думаете, что означало упоминание о ленте?.. О пестрой ленте?

– Иногда мне кажется, что это был предсмертный бред, иногда – что она хотела кого-то описать, может быть, имела в виду как раз цыган. Не знаю, может, яркие платки, которые носят многие цыгане, заставили ее употребить именно это прилагательное.

Холмс покачал головой, словно подобное объяснение его совершенно не удовлетворило.

– Нет, здесь все далеко не так просто, – сказал он. – Но прошу вас, продолжайте.

– С тех пор прошло два года. До недавнего времени мне жилось ужасно одиноко. Но месяц назад мой близкий друг, которого я знаю уже много лет, сделал мне предложение. Его зовут Армитедж, Пэрси Армитедж, второй сын мистера Армитеджа. Они живут в поместье Крейнуотер, недалеко от Рединга. Отчим не возражает против нашего союза, и весной мы должны обвенчаться. Два дня назад у нас в западном крыле начался ремонт. В моей комнате пробивают в стене отверстие, поэтому мне пришлось переселиться в спальню, в которой умерла сестра. Теперь я сплю в той самой кровати, в которой спала она. И представьте себе тот ужас, который охватил меня, когда этой ночью, лежа без сна и думая о ее ужасной судьбе, я вдруг услышала тот самый тихий свист, который был предвестником ее смерти. Я вскочила и зажгла лампу, но ничего подозрительного в комнате не увидела. Я была слишком потрясена, чтобы снова ложиться, поэтому оделась и, как только рассвело, вышла из дому, взяла двуколку в «Короне» (это постоялый двор напротив нас) и поехала в Летерхед, откуда направилась сюда с единственной целью – повидаться с вами и спросить у вас совета.

– Вы поступили мудро, – сказал мой друг. – Но, мисс Стоунер, все ли вы мне рассказали?

– Да, все.

– Нет, не все. Почему вы выгораживаете своего отчима?

– Что вы хотите этим сказать?

Вместо ответа Холмс быстрым движением откинул черную кружевную оборку, ниспадавшую на предплечье руки, которую наша посетительница держала на коленях. На бледной коже были четко видны пять багровых пятен, следы от пальцев.

– С вами жестоко обошлись, – сказал Холмс.

Девушка густо покраснела и прикрыла кровоподтеки.

– Он несдержанный человек, – сказала она. – И может быть, сам не замечает, сколько у него силы.

Наступило долгое молчание. Холмс, подперев руками подбородок, смотрел на потрескивающий в камине огонь.

– Это очень непростое дело, – наконец заговорил он. – Прежде чем решить, как действовать, мне бы хотелось выяснить еще тысячу подробностей. Но нам нельзя терять ни секунды. Если мы сегодня наведаемся к вам в Сток-Морон, у нас будет возможность осмотреть эти комнаты так, чтобы об этом не узнал ваш отчим?

– Он говорил, что как раз сегодня ему нужно съездить в город по каким-то крайне важным делам. Скорее всего, его не будет дома весь день, так что, думаю, вам ничто не помешает. Мы сейчас взяли экономку, но она старая и очень недалекая, и я легко ее спроважу.

– Прекрасно. Ватсон, вы не против прокатиться?

– Никоим образом.

– Значит, мы приедем вдвоем. Что вы сами собираетесь делать?

– Раз уж я попала в город, я бы хотела кое-чем тут заняться, но двенадцатичасовым поездом я вернусь домой, чтобы быть готовой к вашему приезду.

– У меня тоже есть еще кое-какие дела, но долго нас ждать вам не придется. Не хотите немного задержаться и позавтракать с нами?

– Нет, я должна идти. Мне стало немного легче, когда я поделилась с вами своей бедой.

Она опустила на лицо черную вуаль и скрылась за дверью.

– А что вы об этом думаете, Ватсон? – спросил Холмс, откидываясь на спинку кресла.

– Есть в этом деле что-то зловещее и непостижимое.

– Достаточно зловещее и достаточно непостижимое.

– Однако если наша гостья права и в комнату невозможно было проникнуть ни через дверь, ни через окно, ни через дымоход, следовательно, ее сестра действительно была одна, когда эта загадочная смерть настигла ее.

– А как вы объясните этот ночной свист и странное упоминание пестрой ленты?

– Не знаю, что и думать.

– Если вы соедините свист по ночам; присутствие цыган, с которыми близко знаком старый доктор; факт его заинтересованности в том, чтобы его падчерица не вышла замуж; слова умирающей о ленте и, наконец, то, что мисс Элен Стоунер слышала металлический лязг, который, опускаясь, мог произвести один из железных затворов, крепящих ставни, то, мне кажется, есть все основания полагать, что загадка окажется не такой уж сложной.

– Если это дело рук цыган, как им это удалось?

– Понятия не имею.

– У меня есть множество возражений против подобной версии.

– У меня тоже. Именно поэтому сегодня мы едем в Сток-Морон. Я хочу проверить, разрушат эти возражения мою версию или их можно отбросить… Но в чем дело, черт побери?

Этот возглас моего друга был вызван тем, что наша дверь с грохотом распахнулась и в комнату ввалился огромного роста мужчина. Его костюм представлял собой причудливую смесь городского и сельского стилей: он был в черном цилиндре и длинном сюртуке, на ногах красовались высокие гетры, он поигрывал охотничьим кнутом. Мужчина был таким высоким, что его головной убор коснулся верхней перекладины двери, а плечи его столь широки, что, казалось, с трудом прошли через дверной проем. Крупное свирепое лицо его, изрезанное тысячей морщин и смуглое от глубоко въевшегося загара, медленно поворачивалось то ко мне, то к Холмсу. Глубоко посаженные желчные глаза и длинный тонкий нос делали его похожим на старую кровожадную хищную птицу.

– Кто из вас Холмс? – спросило это чудище.

– Холмс – это я, сэр. Но с кем имею честь? – спокойно произнес мой друг.

– Я доктор Гримсби Ройлотт из Сток-Морона.

– Прошу вас, доктор, присаживайтесь, – вежливо предложил Холмс.

– Бросьте вы! Здесь только что была моя падчерица. Я за ней следил. Что она вам наговорила?

– Для этого времени года стоит довольно прохладная погода, – как ни в чем не бывало промолвил Холмс.

– Что она вам наговорила? – дико взревел мужчина.

– Но я слышал, шафран все равно будет отлично цвести, – совершенно спокойно продолжил мой приятель.

– Так. Значит, не хотите разговаривать? – процедил наш посетитель и шагнул к Холмсу, подняв руку с кнутом. – Я вас, негодяя, хорошо знаю. Слышали! Вы – тот самый Шерлок Холмс, любитель совать нос в чужие дела.

Мой друг улыбнулся.

– …Назойливая муха!

Улыбка Холмса сделалась еще шире.

– …Полицейский прихвостень!

Холмс беззаботно рассмеялся.

– Слушать вас – одно удовольствие, – сказал он. – Будете уходить, закройте дверь – здесь ужасно сквозит.

– Я уйду тогда, когда скажу то, что собирался. Не вздумайте совать нос в мои дела. Я точно знаю, что мисс Стоунер была здесь, потому что следил за ней! Со мной шутки плохи! – С этими словами он сделал шаг в сторону, взял кочергу и своими огромными смуглыми ручищами согнул ее пополам. – Лучше не попадайтесь мне в руки! – прорычал он, швырнул скрученную кочергу в камин и, делая большие шаги, вышел.

– Какой любезный человек, – хмыкнул Холмс. – Я, конечно, не такой великан, но, если бы он задержался, мне бы, возможно, пришлось ему показать, что руки у меня не намного слабее. – Он поднял стальную кочергу и одним движением распрямил ее. – Интересно посмотреть, как этот наглец поведет себя, когда я явлюсь к нему с полицией! Впрочем, его визит разогрел мой интерес к этому делу. Меня только беспокоит, чтобы наша новая знакомая не пострадала еще больше от своей беспечности, позволившей этому животному проследить за ней. Теперь, Ватсон, давайте наконец позавтракаем. Потом я схожу в архив регистраций, надеюсь, наведу там какие-нибудь справки, которые помогут в расследовании.

Когда Холмс вернулся, был уже почти час. В руке он держал листок бумаги, весь покрытый записями и цифрами.

– Я держал в руках завещание покойной жены Ройлотта, – сказал он. – Чтобы разобраться с суммами, мне пришлось узнать, как сейчас обстоят дела с инвестициями, которые в нем фигурируют. Общий доход капиталовложений на момент смерти жены был без малого тысяча сто фунтов. Сейчас, в связи с падением цен на сельскохозяйственные продукты, он не превышает семисот пятидесяти фунтов. Каждая из дочерей в случае замужества имела право на доход в двести пятьдесят фунтов. Таким образом, становится ясно, что, если бы обе девушки вышли замуж, наш красавец лишился бы львиной доли своего состояния. Более того, замужество даже одной из них ударило бы по его карману очень сильно. Утро я потратил не зря. Теперь мне доподлинно известно, что у него имелся мотив не допустить этого. Теперь, Ватсон, мешкать нельзя, тем более что он знает, как мы интересуемся его делами, так что, если вы готовы, берем кеб и едем на вокзал. И я был бы вам весьма признателен, если бы вы захватили с собой ваш револьвер. «Элей» № 2 – прекрасный довод в споре с человеком, который в состоянии скрутить в узел стальную кочергу. Думаю, осталось захватить зубную щетку, и можно выходить.

На вокзале Ватерлоо нам повезло сразу сесть на поезд. В Летерхеде мы на станции взяли двуколку и проехали с полдесятка миль по живописным суррейским долинам. День выдался ясный, ярко светило солнце, на небе висело несколько пушистых облаков. На деревьях и кустах, растущих вдоль дороги, только-только начали распускаться первые зеленые почки, в воздухе витал восхитительный аромат сырой земли. Однако мне эти прелести природы казались странными и неуместными, потому что я не мог думать ни о чем другом, кроме как о той зловещей тайне, которая привела нас сюда. Холмс сидел впереди, сложа руки и опустив голову на грудь, и был погружен в раздумья. Шляпа почти полностью закрывала его глаза. Но неожиданно он встрепенулся и хлопнул меня по плечу:

– Смотрите, – сказал он.

Показался небольшой холм, покрытый парком, который ближе к вершине густел и превращался в рощицу. На самом верху над зарослями дыбился серый фронтон и крыша старинного здания.

– Сток-Морон? – спросил Холмс.

– Да, сэр, это дом доктора Гримсби Ройлотта, – ответил извозчик.

– Похоже, там идет какое-то строительство, – сказал мой попутчик. – Значит, нам туда.

– Деревня там, – извозчик указал на кучку зданий чуть левее, – но, если вам нужно попасть в тот дом, ближе будет перелезть через кусты здесь и пройти через поле по тропинке. По ней как раз идет женщина.

– Похоже, это мисс Стоунер, – сказал Холмс, прикрывая ладонью глаза от солнца. – Да, я думаю, мы так и сделаем.

Мы высадились, расплатились, и двуколка покатила обратно в Летерхед.

– Я подумал, будет лучше, – сказал Холмс, когда мы перебирались через кусты, – чтобы извозчик думал, что мы архитекторы или как-то связаны со строительством. Может, меньше болтать будет. Добрый день, мисс Стоунер. Как видите, мы держим слово.

Наша утренняя посетительница с радостью поспешила нам навстречу.

– Я вас так ждала, – воскликнула она, горячо пожимая нам руки. – Все идет как нельзя лучше. Доктор Ройлотт уехал в город и до вечера, скорее всего, не вернется.

– Мы имели удовольствие познакомиться с доктором, – сказал Холмс и вкратце описал, как это произошло. Мисс Стоунер, выслушав его, побледнела как полотно.

– Боже мой! – воскликнула она. – Выходит, он за мной следил.

– Видимо, да.

– Он такой хитрый, что я никогда не чувствую себя в безопасности. Что он скажет, когда вернется?

– Ему нужно вести себя осторожнее, потому что теперь он знает, что по его следу идет кто-то еще более хитрый. Сегодня вечером вам придется закрыться в своей комнате и не впускать его. Если он будет буянить, мы отвезем вас к вашей тете в Харроу. Но не будем больше терять драгоценное время. Ведите нас в дом, покажите ваши комнаты.

Серые каменные стены родового гнезда Ройлоттов были покрыты лишайником. Дом состоял из массивного центрального блока и двух полукруглых крыльев, расходящихся в разные стороны, как клешни краба. Одно крыло, с заколоченными досками пустыми проемами окон и местами провалившейся крышей, явно было давно заброшено. Центральная часть носила следы ремонта, но правое крыло имело вполне жилой вид – занавески на окнах и поднимающийся из труб голубой дым указывали на то, что семья обитает именно здесь. Торцевая стена была в строительных лесах, каменная кладка в одном месте разобрана, однако рабочих мы не увидели. Холмс прошелся по неухоженному газону и тщательно осмотрел окна.

– Это, очевидно, окно вашей бывшей спальни, среднее – окно комнаты вашей сестры, а ближайшее к главному зданию – окно комнаты самого доктора Ройлотта.

– Да, но я сейчас сплю в средней комнате.

– На время реконструкции, надо полагать. Кстати, непохоже, чтобы торцевой стене требовался какой-то срочный ремонт.

– Совершенно верно. Мне кажется, он специально его затеял, чтобы выселить меня из моей комнаты.

– Да, это о многом говорит. С другой стороны этого узкого крыла, если я правильно понимаю, тянется коридор, в который выходят двери ваших комнат. В нем ведь тоже наверняка есть окна?

– Да, но очень маленькие. Человек в них не пролезет.

– Если вы с сестрой запирали на ночь двери, с той стороны попасть к вам было невозможно. Не могли бы вы теперь зайти в дом и закрыть ставни на окне изнутри?

Когда мисс Стоунер это сделала, Холмс через открытое окно самым внимательным образом осмотрел ставни и попытался их открыть снаружи. Он испробовал разные способы, но безуспешно. В ставнях не было щели, через которую могло бы пройти лезвие ножа, чтобы откинуть затвор. Потом он изучил через лупу железные петли, но они были прочно вделаны в каменную кладку.

– Хм, – в некоторой растерянности протянул Холмс и потер себе подбородок. – Моя теория рушится на глазах. Если эти ставни действительно были закрыты, никто не смог бы проникнуть внутрь. Давайте узнаем, что нам даст осмотр внутренней части.

Небольшая боковая дверь вела в коридор с выбеленными стенами, куда выходили двери все трех спален. Холмс не захотел осматривать третью комнату, и мы сразу направились во вторую, где теперь спала мисс Стоунер и в которой умерла ее сестра. Это была уютная небольшая комната, общим видом и обстановкой напоминающая старый деревенский дом: низкий потолок, широкий камин, коричневый комод в одном углу, узкая, застеленная стеганым белым одеялом кровать – в другом, слева от окна – туалетный столик. Кроме этих нехитрых предметов да двух плетеных стульев, мебели в комнате не было. На полу лежал дорогой квадратный ковер. Стены были обшиты коричневыми, источенными червями дубовыми панелями, такими старыми и выцветшими, что, похоже, они сохранились здесь со времен постройки дома. Холмс переставил один из стульев в угол, сел и стал молча осматривать спальню мисс Стоунер. Цепкий взгляд его скользил по стенам, поднимался на потолок, опускался на пол, потом снова поднимался, замечая каждую мелочь.

– Куда ведет этот звонок? – через какое-то время спросил он, показывая на толстый шнур, свисающий над кроватью так низко, что его кисточка буквально лежала на подушке.

– В комнату экономки.

– Судя по виду, он здесь недавно.

– Да, его провели здесь всего пару лет назад.

– Ваша сестра попросила его повесить?

– Нет, она им никогда не пользовалась. Мы всегда сами приносили себе все, что нужно.

– Странно, зачем было вешать сюда такой замечательный звонок и не пользоваться им? Если позволите, я осмотрю пол.

Он стал с лупой в руках ползать по полу комнаты, дотошно осматривая все трещинки и щели в половицах. Потом проделал то же самое с дубовой обшивкой комнаты. Наконец подошел к кровати и какое-то время рассматривал ее и стенку до самого потолка. После этого взял в руку шнурок звонка и коротко дернул.

– Не работает, – удивился он.

– Что, он не звонит?

– Нет, шнурок даже не прикреплен к проволоке. Крайне интересно. Он привязан к крючку в стене над маленьким вентиляционным отверстием.

– Странно, я этого раньше не замечала.

– Очень странно! – пробормотал Холмс и подергал за шнурок. – Кое-что в этой комнате меня настораживает. Например, каким глупцом должен быть строитель, чтобы сделать отдушину, ведущую не на улицу, а в соседнюю комнату!

– Она тут тоже недавно появилась, – сказала молодая женщина.

– Примерно в то же время, что и шнурок? – спросил Холмс.

– Да, как раз в то время здесь произвели кое-какие изменения.

– И, надо сказать, весьма своеобразные: фальшивый звонок, вентиляционное отверстие, которое не вентилирует. С вашего разрешения, мисс Стоунер, мы теперь перейдем в следующую комнату.

Комната доктора Гримсби Ройлотта была больше спальни его падчерицы, но обстановка здесь была такая же нехитрая. Складная кровать, небольшая деревянная полка, заставленная книгами в основном технического содержания, рядом с кроватью – кресло, простой деревянный стул у стены, круглый стол и большой железный сейф – вот все, что бросалось в глаза при первом осмотре. Холмс медленно прошел по комнате, сосредоточенно рассматривая каждый из этих предметов по очереди.

– Что внутри? – спросил он, похлопав по железному боку сейфа.

– Деловые бумаги отчима.

– О, значит, вы имели возможность заглянуть внутрь?

– Всего один раз, несколько лет назад. Я помню, что он был весь забит бумагами.

– А в нем не было кошки, например?

– Нет. Что за странная мысль!

– А вы посмотрите на это! – Он приподнял блюдце с молоком, стоявшее на сейфе.

– Нет, кошки мы не держим. Но у нас живут гепард и павиан.

– Ах да, конечно же, гепард ведь тоже кошка, только большая, но все же я не думаю, что его можно накормить блюдцем молока. Теперь я бы хотел кое-что выяснить. – Он присел на корточки и старательно осмотрел сиденье деревянного стула. – Прекрасно, – удовлетворенно сказал он, поднимаясь и пряча в карман лупу. – О, а вот это уже интересно!

Предметом, который привлек его внимание, был тонкий хлыст, висевший на углу кровати. Он был завязан в петлю.

– Что вы на это скажете, Ватсон?

– Обычный хлыст. Только зачем его нужно было так завязывать?

– Не такой уж обычный, – сказал Холмс и вздохнул. – Эх, в каком страшном мире мы живем! И хуже всего, когда преступление задумывает умный человек. Что ж, я увидел все, что хотел, мисс Стоунер, теперь, если позволите, мы выйдем на улицу.

Никогда еще я не видел, чтобы лицо моего друга было таким хмурым, а взгляд таким мрачным, как тогда, когда мы вышли из комнаты доктора Ройлотта и направились по узкому коридору к двери. Несколько раз мы прошлись по газону перед домом. Ни я, ни мисс Стоунер не решались тревожить вопросами погруженного в раздумья Холмса.

– Мисс Стоунер, – наконец заговорил он серьезным тоном. – Крайне важно, чтобы вы в точности выполнили мои указания.

– Конечно же, я все сделаю.

– От этого зависит ваша жизнь. Дело слишком серьезное, чтобы колебаться.

– Можете полностью располагать мною.

– Во-первых, я и мой друг должны будем провести эту ночь в вашей спальне.

Мы с мисс Стоунер изумленно уставились на него.

– Поверьте, это необходимо. Позвольте, я объясню. Вон там виднеется, если я не ошибаюсь, деревенский постоялый двор?

– Да, это «Корона».

– Прекрасно. Оттуда видны ваши окна?

– Конечно.

– Когда вернется ваш отчим, вы притворитесь, что у вас болит голова, и уйдете в свою комнату. Потом, когда услышите, что он пошел спать, вы должны будете раскрыть ставни, открыть шпингалет на окне и оставить на подоконнике зажженную лампу – это будет сигнал для нас. После этого вы возьмете с собой все, что может вам понадобиться, и тихо перейдете в комнату, которую занимали раньше. Думаю, даже несмотря на ремонт, одну ночь вы там сможете провести.

– О да, легко.

– Остальное предоставьте нам.

– Но что вы собираетесь делать?

– Проведем ночь в вашей комнате и выясним причину звуков, которые вас беспокоят.

– Мистер Холмс, мне кажется, вы уже поняли, что происходит в нашем доме, – мисс Стоунер дотронулась до рукава моего друга.

– Приблизительно.

– Тогда умоляю, скажите, отчего умерла сестра.

– Прежде чем что-то утверждать, я бы хотел получить доказательства.

– Тогда хотя бы скажите, права ли я, действительно она умерла от внезапного ужаса?

– Нет, я так не думаю. Я считаю, что причиной смерти было что-то более осязаемое. А теперь, мисс Стоунер, мы вынуждены вас покинуть, потому что, если вернется доктор Ройлотт и увидит нас, наша поездка сюда окажется напрасной. До свидания и будьте мужественны. Если вы исполните мои указания, можете быть уверены, что скоро мы избавим вас от угрожающей вам опасности.

В «Короне» проблем с номером не возникло. Мы с Шерлоком Холмсом сняли на верхнем этаже номер, откуда отлично просматривались ворота у аллеи, ведущей к дому, и окна обитаемого крыла Сток-Морона. На закате мы увидели доктора Гримсби Ройлотта: он проехал прямо под нашим окном. Его огромная фигура возвышалась над маленьким, щуплым парнишкой, который управлял экипажем. Парень немного замешкался, открывая тяжелые железные ворота, и мы услышали грозный рев доктора, который потрясал кулаками. Двуколка проехала, и через несколько минут мы увидели огонек, который неожиданно появился среди веток, – это зажегся свет в одной из гостиных.

– Ватсон, – промолвил Холмс, не отрывая взгляда от погруженного в сумерки здания, – я даже не знаю, брать ли вас с собой. Понимаете, это действительно может быть опасным.

– Но я могу помочь вам?

– Ваша помощь может оказаться неоценимой.

– В таком случае я иду с вами.

– Это очень любезно с вашей стороны.

– А эта опасность… Вы, похоже, увидели в этих комнатах нечто такое, чего не разглядел я.

– Не думаю. Скорее, я пошел несколько дальше в выводах. Видели вы все то же самое, что и я.

– Но, по-моему, ничего такого там не было. Разве что фальшивый звонок. Хотя, должен признаться, я не могу понять, зачем это могло понадобиться.

– Отдушину вы видели?

– Видел, только, если честно, небольшое отверстие, соединяющее две комнаты, мне не кажется чем-то из ряда вон выходящим. Оно такое маленькое, что через него и крыса не пролезет.

– Я знал, что мы найдем там подобное отверстие, еще до того, как приехали в Сток-Морон.

– Холмс!

– Да-да. Знал. Помните, наша клиентка в рассказе упомянула, что ее сестра чувствовала запах сигар доктора Ройлотта? Разумеется, это означает, что обе комнаты как-то соединены. И отверстие должно быть небольшим, иначе на него обязательно обратили бы внимание во время следствия. Я и решил, что в той комнате имеется отдушник.

– Ну, а что тут страшного?

– По крайней мере, мы знаем о подозрительном совпадении. В одно и то же время проделывается отверстие в стене, вешается шнурок и погибает девушка. Вам это не кажется странным?

– Я по-прежнему не вижу связи между всем этим.

– Скажите, а кровать в той комнате вам не показалась необычной?

– Нет, а что?

– Она привинчена к полу. Вы такое когда-нибудь раньше видели?

– Честно говоря, нет.

– Хозяйка комнаты не может ее переставить. Кровать всегда должна находиться на своем месте рядом с вентиляционным отверстием и веревкой… Назовем ее так, потому что никакого отношения к звонку она на самом деле не имеет и не имела.

– Холмс! – воскликнул я. – Кажется, я начинаю понимать, что вы имеете в виду. Как хорошо, что мы прибыли как раз вовремя, чтобы не дать свершиться этому жестокому и коварному злодеянию!

– Удивительно жестокому и коварному. Из врачей выходят самые изощренные преступники. Такие люди хладнокровны и обладают необходимыми знаниями. Палмер и Причард, например, были прекрасными врачами. Этот человек еще опаснее, но я думаю, Ватсон, мы все-таки с ним совладаем. И все же ночь нам предстоит страшная. У нас еще есть пара часов, давайте же пока выкурим по трубке и займем наши головы мыслями о чем-нибудь более приятном.

Около девяти часов свет, поблескивавший между деревьями, погас и Сток-Морон растворился в темноте.

После двух часов томительного ожидания, как раз тогда, когда часы пробили одиннадцать, прямо перед нами неожиданно вспыхнул яркий огонек.

– Это сигнал. Из средней комнаты, – воскликнул Холмс, вскакивая с кресла.

Внизу мы столкнулись с хозяином постоялого двора. Холмс в двух словах объяснил ему, что мы идем в гости к знакомым и, возможно, останемся там на ночь. В следующий миг мы уже были на темной дороге. Холодный ветер дул нам в лицо. Мы молча устремились к желтому огоньку, одиноко мерцающему во мраке.

Попасть на территорию усадьбы было нетрудно. В ветхой стене, окружающей старый парк, было полно брешей и проломов. Пробравшись между деревьями, мы вышли к газону, пересекли его и уже хотели влезть в окно, как вдруг из лавровых кустов, растущих у стены, на газон метнулось какое-то существо, похожее на страшного уродливого ребенка. Помогая себе неестественно длинными руками, оно быстро пробежало по траве и скрылось в темноте.

– О Боже! – прошептал я. – Вы это видели?

В первую секунду Холмс был поражен не меньше моего. От волнения он крепко, будто тисками, сжал мое запястье. Но потом тихо рассмеялся и приблизил губы к моему уху.

– Это его свита, – шепнул он. – Павиан.

Я и забыл, каких странных животных держит у себя доктор. Где-то тут был еще гепард. И он в любой миг мог наброситься на нас. Признаюсь, я почувствовал себя гораздо лучше, когда, последовав примеру Холмса, предварительно разулся и влез через окно в спальню. Мой спутник бесшумно закрыл ставни, переставил лампу на стол и окинул взглядом комнату. Все выглядело точно так же, как днем. Потом он подкрался ко мне, сложил трубочкой руку и прошептал мне в ухо так тихо, что я с трудом различил слова:

– Малейший шум все погубит.

Кивком головы я дал знать, что понял.

– Свет нужно потушить. Он увидит его через отверстие в стене.

Я снова кивнул.

– Не засните. От этого может зависеть ваша жизнь. Приготовьте револьвер, он может понадобиться. Я сяду на кровать, вы – на тот стул.

Я вытащил револьвер и положил его на угол стола.

У Холмса была с собой длинная, тонкая трость. Ее он положил на кровать так, чтобы до нее удобно было дотянуться рукой. Рядом он поместил коробку спичек и огарок свечи. После этого он потушил лампу, и комната погрузилась во тьму.

Смогу ли я когда-нибудь забыть те ужасные минуты напряженного ожидания? Я не слышал ни единого звука, даже дыхания, хотя точно знал, что мой друг сидит всего лишь в нескольких футах от меня с открытыми глазами и нервы его напряжены не меньше, чем у меня. Ставни на окнах не пропускали ни единого луча света, нас окружала полная, абсолютная темнота.

Иногда снаружи доносился крик какой-нибудь ночной птицы, один раз под окном раздалось протяжное, скрипучее кошачье мяуканье – выходит, гепард действительно свободно разгуливал по двору. Где-то уж совсем вдалеке часы на сельской церкви отбивали каждую четверть часа. Какими долгими казались эти четверти! Пробило двенадцать, потом час, два, три, а мы все сидели и вслушивались в тишину, не зная, что нас ждет.

И тут наверху, в районе вентиляционного отверстия, на какую-то долю секунды блеснул свет, и мы почувствовали сильный запах горелого масла и раскаленного металла. Кто-то в соседней комнате зажег потайной фонарь. Потом я услышал какое-то шуршание, и все снова смолкло, только запах становился все сильнее. Около получаса я просидел, тщетно пытаясь уловить хоть звук. Потом неожиданно стал слышен другой, едва заметный шум, очень тихое, ровное шипение, словно струйка пара выбивалась из носика кипящего чайника. В ту же секунду Холмс вскочил с кровати, зажег спичку и стал бешено колотить тростью по шнурку фальшивого звонка.

– Вы ее видите, Ватсон? – закричал он. – Видите?

Но я ничего не видел. Как только Холмс зажег свет, до моих ушей донесся тихий отчетливый свист, однако неожиданная вспышка ослепила мои привыкшие к темноте глаза, и я просто не мог различить тот предмет на шнурке, по которому так яростно бил палкой мой друг. Я увидел, что его лицо было мертвенно-бледным от ужаса и отвращения. Он перестал орудовать тростью и стал всматриваться в отдушину, как вдруг наступившую тишину прорезал самый жуткий крик из тех, которые мне когда-либо доводилось слышать. Крик становился все громче и громче; боль, страх и ярость слились в один отчаянный вопль. Потом мне рассказывали, что этот крик поднял с постелей не только обитателей близлежащей деревни, но даже был слышен в отдаленном доме приходского священника. Похолодев от страха, мы с Холмсом смотрели друг на друга, не в силах пошевелиться, пока последний его отголосок не растворился в тишине, которая породила его.

– Что это? – задыхаясь, промолвил я.

– Это значит, что все кончено, – ответил Холмс. – Наверное, это даже к лучшему. Берите револьвер, мы идем в комнату доктора Гримсби Ройлотта.

С мрачным лицом он зажег лампу, и мы прошли по коридору к комнате доктора. Дважды Холмс постучал в дверь, но ответа не последовало. Тогда он повернул ручку и вошел, я последовал за ним, держа наготове оружие.

Нашим глазам представилось поразительное зрелище. На столе стоял потайной фонарь с наполовину закрытой задвижкой, яркий свет которого был направлен на сейф. Дверь железного ящика была приоткрыта. Рядом с ним на деревянном стуле сидел доктор Гримсби Ройлотт в длинном сером халате, из-под которого торчали голые лодыжки. На ногах у него были красные турецкие туфли без задников, на коленях лежал тонкий хлыст, который привлек наше внимание днем. Голова его была запрокинута, подбородок торчал вверх, а страшные остекленевшие желтые глаза смотрели куда-то в угол потолка. На лбу у него лежала странная желтая лента с коричневатыми пятнами. Казалось, она была туго завязана вокруг его головы. Когда мы вошли, он не пошевелился и не издал ни звука.

– Лента! Пестрая лента! – тихо произнес Холмс.

Я сделал шаг вперед, и в тот же миг это странное украшение пришло в движение, и из волос доктора с шипением медленно выползла маленькая граненая головка и раздувшаяся шея мерзкой змеи.

– Это болотная гадюка! – воскликнул Холмс. – Самая ядовитая индийская змея. Он умер через сорок секунд после укуса. Что ж, зло покарало зло. Преступник упал в яму, которую вырыл другому. Давайте теперь вернем это существо в его логово и отведем мисс Стоунер в более безопасное место. Потом сообщим полиции о том, что произошло.

С этими словами он быстрым движением взял с колен трупа хлыст и набросил петлю на шею гадюки, после чего снял рептилию с ее жуткого ложа и, держа на вытянутой руке, забросил в железный сейф, который тут же захлопнул.

Таковы истинные обстоятельства смерти доктора Гримсби Ройлотта из Сток-Морона. Нет надобности отягчать и без того затянувшееся повествование описанием того, как мы рассказали о случившемся еле живой от страха девушке, как утром посадили ее на поезд и отправили к тете в Харроу, или того, как официальные власти после продолжительного расследования пришли к заключению, что доктор погиб в результате неосторожного обращения с опасным домашним питомцем. Все, что еще оставалось для меня непонятным, Холмс объяснил мне, когда мы на следующий день возвращались в Лондон.

– Я пришел к совершенно неправильным выводам, которые показывают, дорогой Ватсон, как опасно строить какие-либо заключения, не имея достаточно данных, – сказал он. – Присутствия цыган и слова «лента», которым бедная девушка наверняка хотела описать то, что она успела заметить, когда зажгла спичку, оказалось достаточно, чтобы направить меня на ложный след. Меня оправдывает только то, что я сразу понял свою ошибку, когда увидел, что, какая бы опасность ни угрожала хозяйке комнаты, она не могла исходить со стороны двери или окна. Мое внимание, как я уже говорил, сразу привлекла отдушина и шнурок звонка над кроватью. Когда я обнаружил, что шнурок фальшивый, а кровать привинчена к полу, у меня тут же возникло подозрение, что веревка была приспособлением, по которому нечто, попавшее в комнату через вентиляционное отверстие, могло спуститься к кровати. Я сразу подумал о змее, а вспомнив о любви доктора к экзотическим индийским животным, понял, что иду верной дорогой. Мысль об отравлении ядом, который не обнаружит ни один химический анализ, вполне могла прийти в голову умному и безжалостному человеку, долго прожившему на востоке. Скорость, с которой действует яд, тоже, с его точки зрения, являлась преимуществом. Заметить два крошечных прокола в том месте, где в кожу вонзились ядовитые зубы, смог бы только очень глазастый инспектор. Потом я начал думать о свисте. Конечно же, ему нужно было как-то приманивать змею обратно до того, как настанет утро и жертва сможет ее увидеть. Возможно, давая ей молоко, он приучал ее возвращаться по свисту. Доктор в определенное время запускал гадюку в вентиляционное отверстие, наверняка зная, что она проползет по шнурку и угодит прямо на кровать. Она могла и не укусить того, кто на ней лежал, может быть, пришлось бы проделывать все это несколько ночей подряд, но рано или поздно змея сделала бы свое дело.

К этим выводам я пришел еще до того, как в первый раз вошел в его комнату. Осмотр стула показал, что он часто на него становился ногами, естественно, это было нужно, чтобы дотянуться до отдушины. Если у меня еще оставались какие-то сомнения, сейф, блюдце с молоком и завязанный в петлю хлыст развеяли их окончательно. Металлический лязг, который услышала мисс Стоунер, наверняка был стуком дверцы сейфа, в котором ее отчим запирал своего страшного питомца. Уже полностью представляя всю картину, я предпринял известные вам шаги, дабы удостовериться, что не ошибся. Услышав шипение змеи, которое наверняка и вы слышали, я тут же зажег свет и стал колотить ее тростью.

– В результате чего она заползла обратно в вентиляционное отверстие.

– И в конечном итоге вернулась в комнату своего хозяина. Очевидно, некоторые из моих ударов достигли цели и разозлили змею настолько, что она накинулась на первого, кто попался ей на пути. Таким образом, именно я косвенным образом виновен в смерти доктора Гримсби Ройлотта. И знаете что? Вряд ли я буду сильно страдать от раскаяния.