Читать книгу Клуб «Бабье лето» - Айгар Василевский - Страница 2

Первую половину первого дня в городе Париже двум еще не уставшим друг от друга мужчине и женщине вполне уместно провести в постели. После полудня они уснули, но сон у обоих оказался неглубок и тревожен. Когда Сагдеев окончательно проснулся и сел, устроив под спиной подушку, шел четвертый час дня, а Елена, сидя на краю ложа перед зеркалом, красилась. Она обернулась, улыбнулась мягкой улыбкой и произнесла первые слова:

– Попробуем позвонить в Довиль?

Имя человека звучало на вкус Сагдеева красиво, но манерно как артистический псевдоним: Винсент Жиллен. Французы произносят «вен-сан». Его сотовый был по-прежнему выключен, и Сагдеев дозвонился в Довиль в заведение, номер которого получил от Елены. Она сидела тут же, на краю ложа, растерзанного еще во время дневных порывистых ёрзаний, предшествовавших засыпанию. Пока Сагдеев набирал номер и ждал, она напряжённо вслушивалась, покусывая нижнюю губу. Номер отозвался бархатистым женским голосом, пролепетавшим приветствие и, вероятно, название заведения, которое для русского уха звучало полосканием горла. Сагдеев ответно поздоровался и сформулировал просьбу. После паузы женский голос предположил, что в клубе мсье Жиллена нет, и ему лучше, наверно, позвонить на сотовый. Когда Сагдеев пояснил, что телефон отключен, его собеседница, казалось, хмыкнула и сказала:

– Ну, он может быть, дома, у себя. Но адрес я сказать не могу… Он может мне звонить. Хотите, я передам ему, где вы находитесь и как с вами связаться?

Сагдеев покосился на насупленную Елену и быстрым шёпотом транслировал предложение. Она кивнула.

– Записывайте, – сказал Сагдеев.

– Я знаю его адрес в Довиле, – сказала Елена, когда он закруглил разговор, – давай съездим прямо завтра – с утра?

– Подожди, а Париж? Давай лучше отложим Довиль до послезавтра. Мы же хотели завтра погулять по городу. Дойти до Монмартра. Отсюда удобно…

– Погуляем сегодня, прямо сейчас, – сказала она резковато, – у нас целый вечер. Да и завтра, когда вернемся… До Довиля всего-то часа два на электричке.

Когда Сагдеев пожал плечами, она сказала с нажимом:

– Если не хочешь, я поеду одна. Погуляешь тут завтра один… Ну, так как – ты собираешься?

– Собираюсь, – Сагдеев вздохнул, – у этого клуба забавное название…Conte d’Automne… Осенняя сказка. Я бы еще перевел как «Золотая осень».

Елена шла уверенно и не особо таращилась по сторонам – играла роль ведущей. Намеченный ею маршрут был логичен, но в конце все же подразумевал некий излюбленный магазин на улице Риволи, у самой Сены.

В предвкушении Рождества вечерний Париж сиял. Каждая вторая лавчонка находила на панели место для портативной ели в гирляндах и глянцевых лентах, в каждой третьей ярко освещённой витрине Мария баюкала в колыбели Сына. У входов в крупные магазины Санта-Клаусы, различающиеся комплекциями и бородами, суетились и лезли на глаза, навязывая листовки и буклеты. Две последние недели адвента – лучшая пора для визитов в Париж: на это Сагдееву указывал ещё его первый преподаватель языка – помятый русской судьбой старый франкофил Борис Наумыч.

– Приятный запах тут везде в воздухе, – подметил Сагдеев, – вроде как дымок от костра.

– Это от жженого угля, – сказала Елена рассеянно, – тут много каминов…

Улица Риволи – сановная, прямая и строгая струилась поблизости. Дальше, параллельно ей шла уже дворцовая набережная. На Риволи Сагдеев с недоумением косился на хмурую, глухую стену какого-то здания, лишенную окон и балконов, и смахивающую на заднюю стенку древнего комода.

– Кстати, это Лувр, – сказала Елена, взглянув мельком, – просто вид сзади. Забавно, да?

На ее губах играла полуулыбка, но Сагдеев каким-то образом улавливал ее скрытое необъяснимое напряжение. Он не смог бы объяснить, чем он это чуял: может, боковым зрением, может нюхом, а может, простатой.

Бодрые бродяги в красно-белых колпачках Санта грели зады, сидя у стен на вентиляционных решётках. На Риволи у самого входа в намеченный Еленой магазин угнездилось целое семейство клошаров – мсье с бутылкой дешёвого вина, мадам с опухшей мордой и отрок с сигаретой. Все трое копошились под грязным одеялом. Сагдеев зазевался, разглядывая выводок, и отрок обстрелял россиянина пробкой от бутылки. Россиянин пожелал пнуть зверёныша или его скалящуюся мамашу, но Елена уволокла обиженного в магазин. У витрины с солнцезащитными очками она застыла, склонив голову набок – будто перед импрессионистским шедевром, который требовалось постичь. Сагдеев сообразил, что это надолго и ушёл вбок – к галстукам. Там он тоже не задержался и, оглядываясь, вышел из магазина на улицу. Под взглядами семейки клошаров он торопливо набрал номер мобильного телефона жены Инны. Он желал её опередить. В сущности, ничего страшного не произошло бы, если б она позвонила первой – узнать, как устроился. Но он опасался, что её звонок поступит, ну, вовсе некстати – в неловкий или пикантный момент. Лучше было первому.

На сей раз новые тёмные очки были выбраны довольно быстро. Сагдеев, правда, опять не одобрил, но его вкусы были объявлены устаревшими.

Следующее декабрьское утро покрыло легкой изморозью и выбелило чистые тротуары, отчего город лишь посвежел. До вокзала Сен-Лазар оказалось всего-то 15 минут ходьбы, и Сагдеев, бодро шагая, думал о том, что расположение отеля, выбранного Еленой, весьма соответствовало заранее поставленной задаче.

С усмешкой он вспоминал и о том, что все утренние процедуры происходили в сверхускоренном темпе, включая сеанс ласк, потребных на новом месте спросонья и спозаранку. Собственно и в ласках она, не проявив обычных настойчивости и методизма, почти сразу же пожелала увидеть своего любовника на верху блаженства. Сагдеев колебался и возражал, желая потянуть удовольствие и приученный быть вечно вторым. Тогда обнаженная Елена, выскользнув из объятий, быстро улеглась поперек ложа на живот и, шлепнув себя по молочным ягодицам, приказала завершать сеанс. Она знала, что некоторые ракурсы особенно эффектны. Примерно в такой же спешке протекал и завтрак.

В вагоне поезда, идущего в 11 часов на Довиль, вместе с ними оказалось не больше пяти человек. Этим зимним утром никто особенно не стремился из Парижа к морю.

За два без малого часа пути они обменялись, может быть, парой фраз: Елена пожаловалась на ломоту в висках, а Сагдеев обнаружил в соседнем вагоне туалет, и этим наблюдением поделился. Он угадывал скрытое напряжение в ее молчании и не хотел нарываться на резкий ответ. Периоды вкрадчивой покладистости легко сменялись у нее раздражительностью. Он привык. Он сознавал, что накопив за полгода общений некоторый запас знаний о ее замашках, не выявил, не разнюхал чего-то главного в ее характере, в складе ума. О многом он лишь догадывался. Он представлял, что ей где-то около 32, допуская, что он старше ее примерно на семь лет. Он, вообще-то не так много знал о ее текущей жизни, хотя вроде бы выслушивал регулярно ее ироничные отчеты о прогулках по зоопарку с дочерью, о ссорах с няней, о самодурстве боссов ее знаменитой компании с названием, состоящим из двух английский фамилий. Все вроде бы было ясно и безмятежно и, в то же время, все оставалось словно в легкой дымке. Она как-то очень умело недоговаривала и опускала важные детали. А если он пытался в детали лезть и уточнять, она поначалу отшучивалась, но в конце-концов раздражалась. Она высоко ценила и отстаивала свою независимость, свое право не договаривать и не давать никаких отчетов. Священные права нормальной любовницы – недоступные для нормальной жены. Забавно: Сагдеев считал заслуживающим снисходительной усмешки старый трюизм о ценности женской загадочности, лелеемой и консервируемой опытными обольстительницами. О, эта женская загадочность! Суть-то дела состоит в том, что очень многие второсортные тайны вовсе и не хочется разгадывать. Однако, в его собственном случае он мог усмехаться лишь над самим собой. Выходило так, что в душе и в характере женщины, в которую он был влюблен, он разбирался столь же плохо, как, скажем, в характере ее мудреной работы, связанной с аудиторскими проверками одной известной фирмой других не менее известных. Эта работа, кстати, давала ей еще и независимость другого рода – финансовую. Она и впрямь могла бы махнуть и во Францию, и в курортный городок Довиль одна.

На вокзальчике их встретил запах близкого моря. Море не показывалось, но пульсировало, дышало из-за острых гребней крыш. Город был чистеньким, пряничным, и почему-то напоминал Сагдееву сказки Андерсена. Может, потому что в этот день над ним висело серое, сырое, вполне датское небо. Среди пряничных домов, взбиравшихся на холм, они блуждали около двух часов. Улица, на которой находилась гостиница, приютившая Венсана Жиллена, не относилась, судя по всему, к числу главных: ни один из прохожих не мог ее вспомнить. Наконец, они решились перейти из Довиля в Трувиль – пересечь мост через канал. Слева осталась бухта, целившаяся в низкое небо сотней мачт. У первого же переулка, вьющегося вдоль окраины, оказалось название, которое они искали. Светло-зеленый, легкий двухэтажный дом вмещал гостиницу явно экономического класса. Дом, судя по архитектуре, по замурзанным стенам и другим признакам, был выстроен еще до начала последней большой европейской войны.

– Венсан Жиллен? – переспросила седая изящная французская бабушка в поношенном брючном костюме, служащим чем-то вроде рабочего комбинезона, – о, да! Он останавливается у нас! О, да! Он уехал сегодня рано утром! О, не знаю. Может быть, в Париж? Может, мсье и мадам выпьют по чашке кофе?

Кроме кофе мсье заказал еще по бокалу белого вина и по салату. Он полагал, что заслужил еду. Он оглядывал низкие своды, выцветшие рекламные плакаты, имитирующие стиль 20-х годов, и ощущал тихое странное довольство. Пахло старой мебелью, свежей рыбой с кухни, сыростью, крепким хорошим кофе. В соседнем зальце седой усатый муж хозяйки резался в карты с румяными седыми приятелями.

– Тут классно, – высказался Сагдеев, – настоящая Франция, и слава Богу, что не сезон.

Елена кривовато улыбнулась.

– Попроси ее разрешить нам позвонить – в эту «Золотую осень»… Может, они знают, куда он уехал?

– Ок, – сказал Сагдеев, – ща допью и спрошу. Добрая бабулька.

Знакомый журчащий голос с интонацией автоответчика сообщил об отсутствии мсье Жилена, посоветовав позвонить ему на сотовый или домой.

– Вы не поняли, – сказал Сагдеев отчетливо, – я был у него дома, его нет. Не подскажете, куда он мог уехать?

Автоответчик на мгновение запнулся:

– Я думаю… он мог уехать в Париж.

– В Париж? – механически переспросил Сагдеев. После секундного размышления ещё попытался уточнить, где мсье Жилен может проводить время в Париже, но получил уклончивый и почти насмешливый ответ. Сидящая рядом Елена в это время раздраженно теребила его за плечо.

– Не нужно было спрашивать, – сказала она, – это не очень деликатно. И потом у меня есть адрес, по которому он может жить в Париже…. Вот – Пиранделло, дом 11. Это недалеко от центра. Ну ладно. У нас поезд уже через полчаса, в Париже будем около восьми. В отель зайдем, переоденемся и съездим… Ок?

На обратном пути в совершенно пустом вагоне они, сидя у окна, целовались. Инициативу проявлял Сагдеев, но Елена с неожиданной пылкостью отвечала. Она будто вернула себе московское настроение. С учетом их временной автономии, Сагдеев даже подумывал о чем-то большем, но тут Елене на мобильный дозвонилась няня. У маленькой Сони расстроился желудок, и ей нужно было посоветоваться. Советовались долго, потом мать говорила с плачущей дочерью, а вскоре поезд начал сбавлять ход, приближаясь к первой после Довиля станции – маленькому островерхому городку с длинным сложно-составным названием. Момент был упущен.

В начале девятого они уже пили кофе в баре своего отеля. На город упал фиолетовый вечер. Сагдеев, все еще настроенный романтически, предлагал никуда не спешить. Елена была вкрадчива, но неумолима.

– Давай сейчас найдем по карте эту улицу. Мы вполне сегодня успеем.

– Что, прямо сегодня будем искать этот адрес? – Сагдеев не то чтоб был вовсе не настроен блуждать по вечернему Парижу, отнюдь – но он вдруг впервые почувствовал некую второстепенность своей роли в данной операции.

Елена, возможно, почувствовала то, что почувствовал он.

– Мы просто прогуляемся по городу, – мягко предложила она, – посидим где-нибудь…. А там, может, заглянем по этому адресу. Я же говорю – это всё как бы по пути.

После получасовой возни с картой Парижа они, наконец, собрались, и снова вышли на вечернюю улицу. Было решено проделать половину пути – до Латинского квартала – пешком. Это следовало рассматривать как уступку романтически настроенному Сагдееву.

На мосту через Сену они поневоле замедлили шаг и остановились, поскольку потребовал к себе внимания расцвеченный огнями город. Слева, за изгибом реки, высоко под крышами переливался и искрил кончик знаменитой башни. Елена, постукивая ладонью в перчатке по гранитному парапету, посмотрела немного искоса:

– Хочешь, зайдём куда-нибудь, посидим?

– Давай уж сначала заедем по твоему адресу, – допустил великодушный Сагдеев. Он ещё раньше уловил её скрытое нетерпение.

По бульвару Сен-Мишель, перпендикулярно отходящему от набережной, они дошли до станции метро «Клуни ля Сорбон». Оставшуюся часть незнакомого пути проделали под землёй, и вышли на станции под названием «Ле Гобелин». Тут Сагдеев снова сверялся с картой, крутил головой, оглядывая нарядные дома, а Елена заглядывала ему через плечо. Нужный дом – старый семиэтажный, нашёлся на пересечении улицы Пиранделло с улицей Жанны д’Арк. От соседних домов он, пожалуй, отличался более обшарпанным фасадом. Освещённые окна образовывали фигуру подобную кресту с двумя выступами. Напротив, через улицу глухим рокотом и трёхцветной пульсирующей надписью уведомлял о себе бар по имени «Жерар». Елена стояла, запрокинув бледное лицо, заворожено всматриваясь в светящийся крест.

Они приблизились к входной двери, рядом с которой на стене блистала пластина домофона с номерами квартир. Судя по номерам, квартир было всего 9, и следовало предположить, что это были довольно просторные жилища. Чёрная дверь, впрочем, выглядела, как и фасад дома обшарпанной, а сбоку на пластине домофона фломастером было начертано короткое энергичное французское слово.

– Ну? – Сагдеев посмотрел на Елену.

Она вгляделась и нерешительно указала пальцем на кнопку под номером 5. Сагдеев нажал. После паузы лунка с микрофоном отозвалась сильно искажённым женским голосом. Сагдеев, приблизив лицо к лунке, сообщил, что они хотели бы видеть мсье Винсента Жиллена. Снова зависла и потянулась пауза. Мельком бросив взгляд на Елену, он с удивлением отметил, что её бьёт дрожь. Он взял её за плечо, но не успел ничего сказать, потому что женский голос из домофона уведомил, что Винсента нет.

– Мы хотели бы оставить для него информацию, – тут же среагировал Сагдеев, предположив, что исчерпание разговора двумя репликами не адекватно проделанному пути и волнению Елены.

Жительница квартиры № 5 размышляла около минуты. Она отозвалась, когда Сагдеев хотел уже было снова жать кнопку.

– Входите, поднимайтесь на четвёртый этаж.

Каменная лестница казалась очень старой, но, по крайней мере, не источала запахов мочи – ни кошачьей, ни человечьей. На площадке 4-го этажа их ожидала грузная, но осанистая темнокожая женщина в домашнем халате и с сигаретой в пальцах. Дверь квартиры за её спиной была полуоткрыта.

– Что вы хотели оставить для Венсана? – спросила мулатка чуть сиплым голосом.

– Мы в Париже будем всего 4 дня, и нам нужно успеть с ним встретиться, – начал Сагдеев, – видите ли, мсье Жиллен должен…

– Скажи ей, – неожиданно перебила его Елена, – скажи ей, что у нас есть для Винсента очень выгодный заказ, очень выгодный! Только это скажи.

Сагдеев недоуменно перевёл взгляд с Елены на темнокожую толстуху. Та ждала, неторопливо затягиваясь. Сагдеев, слегка запинаясь, перевёл.

– Очень выгодная работа, – добавила Елена, волнуясь.

– Да сказал я, – Сагдеев посмотрел на неё раздраженно.

Заслышав русскую речь, мулатка хмуро осведомилась у Елены:

– Ты из Венгрии что ли?

Елена не поняла вопрос, но толстуха вдруг ухмыльнулась.

– Ладно, – сказала она, – хотите оставить свой телефон? Сейчас я возьму блокнот.

Она скрылась за дверью в квартире, откуда вдруг пахнуло чем-то пряным, но сразу явилась вновь с захватанной записной книжкой. Вопреки комплекции, в её походке заключалась своеобразная грация. Сагдеев, косясь на Елену, продиктовал название отеля и номер телефона.

Проследив за тем как хозяйка квартиры выводит корявые цифры, он вполголоса осведомился:

– А сейчас-то он где? Как его вообще выловить?

– Тебе он дико нужен? – снова ухмыльнулась мулатка, захлопывая книжку – я не знаю точно. Скорее всего, он поехал к Роберу.

– А это куда?

Она пожала плечами.

– В Сен-Дени.

– Можете дать адрес?

– Вы что, туда сейчас попрётесь? – она смотрела, прищурясь.

– Посмотрим, – пробормотал Сагдеев, – Ну, точный-то адрес дадите?

В этот момент Елена, подозрительно и чутко ловившая французские слова, схватила его за руку.

– Где он? Что она говорит?

Толстуха снова внимательно на неё посмотрела.

– Ну, ладно, – сказала она, – запиши…. Только всё равно ты там ни черта не найдёшь.

Последнюю фразу Сагдеев переводить не стал, но десятью минутами позже, когда они оказались в греческом ресторане у перекрёстка, заметил:

– Действительно, не поедем же мы туда сейчас?

Елена молчала, пристально всматриваясь в безыскусное настенное панно, изображавшее лазоревую бухту, греческие дома под кипарисами по берегам и непропорционально крупный парусник на рейде, сидящий на голубой глади подобно гигантской белой бабочке. Было покойно и уютно. И никакой необходимости насыщать вечер событиями не ощущалось. Елена выглядела не печальной, но скорее сосредоточенной. После нескольких минут молчания Сагдеев спросил:

– А что это за заказ? Ты, какую это работу ему сулила?

Она отмахнулась с некоторой досадой.

– Просто для отвода глаз. Не объяснять же этой вульгарной дуре, что к чему. То, что Винсент Жилен должен мне передать, касается только нас – его и меня… и Дениз…. Это была её последняя воля, если хочешь.

– То, что она хотела тебе сообщить, настолько для тебя важно?

– Настолько! – она сжала губы, и глаза её расширились.

Кудрявый официант поставил на столик два бокала вина и внимательно посмотрел на Елену.

– А всё же кем он работает? – полюбопытствовал Сагдеев.

Елена пожала плечами, помедлила.

– Дениз, как-то упоминала…. Ну, он женский стилист, насколько я знаю. Ну, парикмахер. И у него, кажется, были проблемы с работой.

– Женский стилист – это звучит многообещающе!

– Ты считаешь? – она взглянула как-то тускло.

– Я слышал, большинство из них – гомосексуалисты.

– Наверное, всё же не все, – она снова посмотрела на него в упор, – так, может, попробуем съездить? У нас всего четыре дня, а тут минут 20 на такси… Кстати. Ты уже звонил жене?

– Тебе это так важно? Ну, звонил.

– Ну, и хорошо, – она подняла бокал с красным вином, – давай. За демократизацию личной жизни.