Читать книгу Медальон для невесты - Барбара Картленд - Страница 4

И вот они едут – Тара и сопровождающий ее мистер Фолкерк.

Погода в тот день выдалась с утра ясная, без дождя. Он прошел ночью, омыв каждый куст, каждый стебель травы, каждый лепесток на цветочных головках. По небу весело плыли легкие, светлые, закурчавленные по краям облака. Ветер настойчиво гнал их, и вместе с ними по земле быстро и невесомо скользили их прозрачные тени. Но стайка облаков проплывала, и солнечные лучи опять беспрепятственно царили в воздушном пространстве.

Тара во все глаза смотрела на проплывающие мимо пейзажи – всхолмленная местами равнина и перелески тянулись по сторонам дороги, покуда хватал глаз; аккуратные сельские домики из серого камня-ракушечника утопали в цветах, радуя яркими красками на фоне древесной и травяной зелени. На огромных зеленых полянах лежали и бродили животные – коровы, овцы и лошади… Впечатления Тары об окружающем мире были до сей поры отрывочными и скудными, и сейчас все, что она видела, вызывало в ней едва ли не детский восторг.

– Какое все красивое, яркое, какое зеленое! – вырвалось у нее, когда они покинули улицы Лондона, и карета покатилась по загородной местности. – Я знала, конечно, что в деревне должна быть зелень… Но чтобы такая яркая! Такая густая! Это просто немыслимо, и это невероятно прекрасно!

Мистер Фолкерк только собрался ответить, как Тара продолжила все тем же восхищенным, певучим голосом, и голос этот даже немного дрожал, что придавало ему необычайную мелодичность:

– А вон то поле – смотрите, смотрите, да оно просто всё сплошь золотое!

– Кукуруза, – лаконично пояснил мистер Фолкерк. – Тебе ведь уже доводилось бывать в деревне?

Тара отрицательно затрясла головой.

– Нет, сэр! Нет! Никогда… Миссис Бэрроуфилд разрешала мне иногда погулять со старшими ребятишками в Гайд-парке. Но в последнее время у нас прибавилось малышей, и за ними нужно было постоянно присматривать, и там, знаете ли, глаз да глаз…

– Но дети же не могут все время сидеть под замком в помещении! – невольно возмутился было мистер Фолкерк, но оборвал себя и вздохнул. Тара здесь ни при чем. Так заведено в приюте. И надо навести там порядок!

– Дети играли на заднем дворе, – ответила ему Тара, обернув на секунду к нему лицо, и небесная прелесть ее синих глаз в темных густых ресницах, как в маленьких и пушистых тучках, опять поразила его. – Зимой там, конечно, грязно, зато они могли дышать свежим воздухом… Если бы только дети могли всё это тоже увидеть вместе со мной! – грустно воскликнула она и вновь прильнула к окну.

Мистер Фолкерк уже понял, что новый мир вокруг и радовал Тару, и заставлял ее сердце сжиматься болью: мысли ее неизменно возвращались к покинутым ею детишкам – ведь он своим внезапным приездом насильно оторвал ее от малюток!

Надо сказать, сцена расставания произвела на него неожиданно ранящее впечатление. Младшие дети отчаянно цеплялись за Тару и плакали – она была для них матерью, а другой мамы они просто не знали; старшие – кричали, вопили и протестовали разными другими способами, на какие были горазды, до тех пор, пока экипаж не скрылся из виду.

Даже миссис Бэрроуфилд расчувствовалась в самый последний момент прощания, хотя, скорее всего, переживала она главным образом за себя, поскольку лишалась такой ценной и безотказной помощницы. Хоть и были в этой женщине некие привлекательные черты, алчная и порочная сторона ее несчастной натуры их поглощала – так решил для себя мистер Фолкерк. Но как бы то ни было, Таре это расставание далось нелегко. Когда она смогла наконец вырваться из множества цепких ручонок и устроиться на сиденье в карете, по ее щекам градом текли горючие слезы.

Несколько минут она боролась с захлестывающими ее эмоциями, после чего, подавив рыдания, забормотала:

– Как же… что же… что же дети будут без меня делать? Я думаю… я знаю, что младшим придется голодать! И кто же их пожалеет, если они подерутся?.. Я не смогу о них не тревожиться… Я так к ним привыкла…

– Вот об этом я и хотел поговорить с тобой, Тара, – ответил ей тогда мистер Фолкерк. – Нет никаких сомнений в том, что дети плохо питаются, да и само здание пришло в полную негодность, чего, конечно, не следовало допускать.

Тара смотрела на него с такой тревогой в глазах, что он поскорее перешел к сути того, что хотел сказать.

– Словом, я отдал распоряжения, которые должны тебе понравиться и снять тяжесть с твоей души.

– Что же это… за… распоряжения? – судорожно всхлипнула Тара, все еще пытаясь справиться с рыданиями.

– Экономка в особняке Аркрейгов – пожилая, умудренная опытом женщина. Она помнит еще те времена, когда строился этот приют. Вдобавок она прислуживала герцогине Анне и знает, с каким душевным теплом и участием та относилась к бедным сиротам…

– Но со смертью герцогини все изменилось к худшему, – кивнула Тара, ладонями вытирая слезы, которые все текли и текли из ее синих глаз.

– Я так и понял, – не стесняясь своей печали, вздохнул мистер Фолкерк. – Так вот, миссис Кингстон займется тем, что наймет в приют повара, который будет покупать ребятишкам нормальную еду, и будет контролировать, как обстоят там дела.

Худенькое личико Тары просияло, а синие глаза наполнились радостью.

Для мистера Фолкерка не осталось никаких, даже самых малых сомнений в том, что бо́льшую часть денег, которые еженедельно передавали на нужды приюта поверенные герцога, миссис Бэрроуфилд тратила на свою неизменную выпивку. Что ж… При всех симпатичных чертах ее неуемной натуры и житейской смекалке эта страсть их все перечеркивала и сводила на нет… И он должен реагировать соответственно – в приюте следует навести полный и безусловный порядок. А миссис Бэрроуфилд пеняет пусть на себя – в ее должности непозволительно вести такой образ жизни, а он как управляющий герцога не имеет права и не хочет попустительствовать всему, что происходит в приюте. Там, где дети – независимо от сословий, – не место пороку.

– Кроме того, – продолжил он твердо, – миссис Кингстон наймет служанок, которые займутся работой по дому, а заодно будут присматривать за детьми.

Помедлив, он добавил с оттенком раздражения в голосе:

– Не могу только понять, что случилось с учителями?! При герцогине Анне, если не ошибаюсь, в приюте их работало сразу несколько… Она сама их приглашала, после личной беседы. Ей до всего было дело…

– Две дамы-учительницы ушли по старости, и на их место уже никого не взяли, – с готовностью ответила Тара. – Но они очень много знали, особенно исторических сведений! Одна из учительниц, миссис Гладсон, рассказывала нам о Марии Стюарт… – И Тара примолкла, видимо, вспоминая о том времени, когда совсем еще девочкой она завороженно слушала о королеве Шотландской и Английской, чью жизнь оборвал удар гильотины. – А еще раньше была Боудикка в истории Англии, ее имя значит «победа» – когда умер муж этой женщины, римские завоеватели заняли ее земли, лишили высокого титула, и она, возмутившись, полная гнева, возглавила целое восстание против римлян, но потом, не сумев победить до конца, отравилась, приняв яд какого-то опасного для жизни растения. Я бы очень хотела узнать о Боудикке побольше!.. – Тара вздохнула, и этот глубокий вздох красноречиво говорил о ее сожалении, что она не может сполна утолить свою жажду знаний.

Мистер Фолкерк смотрел на нее с интересом и ожидал, что она скажет дальше. И не мешал ей. А она говорила и говорила.

– И про леди Годиву рассказывала миссис Гладсон!.. Как она проехала без одежды на лошади по всему городу Ковентри, чтобы ее муж снизил налоги для своих подданных, такое он предложил ей условие в ответ на ее просьбу, уверенный, что она из скромности отклонит его дерзкое предложение. Но леди Годива посмела! Только волосами укрылась… А жители в благодарность занавесили окна, и никто-никто не выглядывал и не подсматривал! Только один посмел, но за это боги наслали на него кару – ослеп он! Но вы только подумайте, какое условие выдвинул муж леди Годивы, не желавший снизить налоги, как просила его жена, сострадавшая жителям! А она оказалась такая смелая женщина! Просто удивительно, что такие вообще бывают на свете…

Она в восхищении замолчала, и мистер Фолкерк снова ей не мешал. Через некоторое время Тара заговорила опять:

– А последняя учительница, миссис Мидлоу, она была вовсе не старая, но уволилась из приюта с полгода назад, когда поняла, что не может справиться со старшими мальчиками. Хотя она тоже очень старалась и была знающая, любила то, чему нас учила – она учила нас английскому языку! Но ее мало кто слушал из детей, она очень переживала и плакала, зато мы с ней, случалось, беседовали, когда выпадало свободное время, однако нечасто… Иногда она диктовала мне, а я писала в тетрадку, она потом проверяла написанное. Миссис Мидлоу диктовала прямо из книжки, и мне всегда было очень интересно узнать продолжение, так что я очень ждала нашего очередного урока.

И, помедлив, она пылко произнесла тоном едва ли не умоляющим, защищая несчастных преподавательниц:

– Они все были очень, очень хорошие! Но в приюте так трудно работать! Кто же пойдет туда? Детей же надо еще и воспитывать, а с ними просто нет сладу, с некоторыми особенно…

Тара с тревогой взглянула на мистера Фолкерка – сказать, не сказать? Сказать.

– Я сама учила младших, – поколебавшись, застенчиво прошептала она, – когда у меня было время. Но с малышами на руках, конечно, трудно думать о чем-то еще, кроме них…

– И вот тогда ты и рассказывала им сказки! – с улыбкой одобрительно кивнул мистер Фолкерк. Но какова эта Тара? И она еще рассуждает о смелости легендарных женщин из истории Англии! Да разве не отважна она сама, эта синеглазая хрупкая девочка, почти ребенок? – Наверняка все дети, и совсем малыши, и постарше, предпочитали твои чудесные сказки всему остальному…

– Да. Для них это было как самая большая награда, как праздник, – серьезно согласилась с ним Тара, и по ее лицу скользнула легкая тень улыбки, однако она вынуждена была подавить новый всхлип. – И позволяло… позволяло угомонить их… утихомирить… на какое-то время…

– Не сомневаюсь, – ласково промолвил мистер Фолкерк, не думая ее успокаивать, поскольку знал: когда успокаивают, эмоции обостряются, надо отвлекать того, кто безутешен, он должен начать думать о чем-то другом, и самое лучшее, что можно придумать для того, кто страдает, – это новые впечатления. А они у Тары уже начались, значит, скоро она успокоится, а пока пусть печали возьмут свое, в конце концов, вот так одним махом чувства не переменишь! – И все же я намерен добиваться того, чтобы к приюту прикрепили настоящих учителей, – как ни в чем не бывало делился он планами со своей спутницей намеренно деловито, рабочим, почти суровым тоном. – Как это было в прошлые годы.

– Вот будет здорово! – подхватила Тара, блестя глазами в мокрых ресницах. Влажные, ресницы ее были еще темнее. – Жаль, что пришлось уехать. Мне еще столькому хотелось бы научить малышей и многому выучиться самой!

– А много ли досталось на твою долю уроков с учителями? – все так же деловито спросил мистер Фолкерк.

– Не так уж много, – просто ответила Тара. – Но я старалась запомнить всё, что слышала, и потом обдумать. Вот и священник наш, преподобный Тэлмидж, был очень добр ко мне, я его очень внимательно слушала и всегда задавала ему вопросы. Он на все на них отвечал. Но он умер. Уже год назад… В начале прошлого лета. День был очень холодный, дождливый, дул сильный ветер…

По тому, как всё это было сказано, мистер Фолкерк понял, что в глубине души она до сих пор оплакивает эту утрату – не просто наставника, а взрослого друга.

– А что это был за священник… ваш преподобный Тэлмидж, ты не расскажешь? – деликатно спросил он, испытывая неподдельный интерес к укладу жизни в приюте и ко всему, что там делала Тара, что она чувствовала. Эта девочка просто поражала его неожиданностями, какие скрывала ее натура – богатая, впечатлительная, одаренная.

– Из пресвитерианской церкви в Челси, – охотно ответила Тара. – Пожалуй, она одна такая на весь Лондон.

– Он проводил службы у вас в приюте?

– Каждое воскресенье! А еще он приходил два-три раза в неделю, чтобы объяснять нам Писание…

Она тихонько вздохнула.

– Это было так интересно! Иногда прямо как сказка! А еще преподобный Тэдмидж давал мне разные книги.

– Выходит, ты любишь читать? – с удивлением спросил мистер Фолкерк. Хотя чему удивляться…

– Я обожаю читать! – пылко воскликнула Тара. – Но после смерти преподобного Тэлмиджа у меня не осталось ничего, кроме подаренной им Библии.

Она взглянула на мистера Фолкерка с робкой улыбкой:

– Порой мне кажется, что я знаю ее наизусть. Но что меня больше всего поражает в Библии, так это то, что там столько красивых, ярких и сильных женщин! Ярких характером, силой чувства и воли, однако и нежных, любящих… Взять хоть Сарру, она в самом начале! И вообще в Библии женщине уделяется очень большое внимание, она принимает участие в стольких важных событиях! А после Сарры идут Дебора, Юдифь… Вот Юдифь! Вы только подумайте, она в стане врага обезглавливает Олоферна, тайно проникнув на вражескую территорию. Прямо дух захватывает от этих историй! Читала бы и читала… Конечно, не ради трагических сцен… Но такой при всем этом простой и возвышенный слог… Хотя я вот думаю – а что, если бы Юдифь не Олоферна убила, а примирила бы один враждующий лагерь с другим? Может быть, это сделало бы иными и все последующие события? И столько людей остались бы жить, и у них были бы дети… Или такие мои мысли – неправильные? Я не должна думать так примитивно, обыденно, а должна просто читать Библию, запоминать все, что там сказано, и не совершать дурных поступков и не иметь никаких дурных мыслей?.. Так?.. Но мне все-таки очень интересны сильные женщины… Откуда такие берутся? Откуда?.. – Тара помолчала секунду. И снова вздохнула – в этом вздохе звучало разочарование. – Я совсем не такая, хотя мне тоже хочется чему-то у них научиться, у всех этих женщин, у каждой разному.

Вот так Тара, вспыхнул в голове мистера Фолкерка маленький фейерверк. Теперь понятно, чем объясняется ее превосходный английский, даже какой-то по временам неуловимо изысканный, с легким налетом книжности и вместе с тем детской восторженности… Он еще раньше заметил, что речь Тары и ее словарный запас явно не соответствуют тому, что можно было бы ожидать от скромной воспитанницы сиротского приюта. А ларчик просто открывался… Вот она какая, эта юная Тара, которую он везет в замок Аркрейг! Оценит ли ее герцог? Поймет ли?

– В замке его светлости обширная библиотека, – не выказывая тем не менее своего изумления, лаконично проговорил он, желая обрадовать Тару и отчасти успокоить себя. Тара все больше занимала его ум и сердце.

Взгляд у той на мгновение осветился предвкушением и каким-то даже азартом, но тут же погас.

– Не думаю, – сдержанно отвечала она, – что его светлость допустит меня… разрешит мне прикасаться к своим книгам…

– Напротив, я абсолютно уверен, что он охотно даст их тебе почитать, если только ты будешь бережно обращаться с ними, – с горячностью, какой Тара не ожидала от этого господина, возразил мистер Фолкерк. – К тому же у меня у самого неплохая библиотека. Можешь пользоваться ею в свое удовольствие.

– Это правда, сэр? – в голосе Тары смешались восторг и благодарность.

– Да, правда. У меня и при себе есть несколько книг. Как только мы остановимся отдохнуть, я распакую вещи, и ты сможешь выбрать что-нибудь прямо в дороге. Есть даже стихи. Боюсь только, кое-какие из моих книг покажутся тебе слишком скучными.

– Разве могут книги быть скучными? – почти мучительно воскликнула Тара. – Больше всего на свете я люблю читать. Я всегда жалела, что у меня нет денег на газеты, но миссис Бэрроуфилд сказала, что мы не можем себе это позволить.

Мистер Фолкерк еле заметно нахмурился. Он уже решил для себя, что уговорит герцога отправить миссис Бэрроуфилд на пенсию, наняв на ее место разумную, добросердечную, честную женщину. Требовалось только найти кого-то, кто не просто будет заботиться о детишках, но сможет подготовить их к самостоятельной жизни, которая для большинства сирот начинается в двенадцать лет. Но если что и тревожит больше всего, так это явная нехватка в приюте хорошей еды и одежды. Взглянув на Тару, он с облегчением обнаружил, что ее серое платье не только чистое, но и в приличном состоянии. Ясное дело, красотой оно не отличалось, но чего еще можно было ожидать от герцогини Харриет, по приказу которой шилась эта униформа? Основательница «Приюта безымянных» была суровой шотландской дамой, не склонной, по общему мнению, «к разного рода финтифлюшкам». На самом деле, подумал мистер Фолкерк, Тара была бы очень привлекательной, если бы не эта крайняя худоба, которую не в силах скрыть даже черный дорожный плащ.

– Я хочу заключить с тобой уговор, Тара, – неожиданно для себя предложил он.

– Уговор? О чем же? Со мной? – встревожилась Тара и оторвалась от окна.

– Именно. – Мистер Фолкерк загадочно улыбался. – Я одолжу тебе свои книги, если ты согласишься… съедать все, что я буду предлагать тебе во время наших обедов!

У Тары вырвался тихий смешок облегчения.

– Уверяю вас, сэр… я не из тех, кто откажется от еды. И я не жеманна…

Но ее многообещающее заявление, как выяснилось позже, оказалось слишком оптимистичным. Добравшись до Балдока, они остановились на ночь в дорожном трактире. Спальня, которую выделили Таре, превзошла все ее представления о роскоши и удобстве. Вымыв руки и лицо, она переоделась в еще одно серое платье, которое как две капли воды походило на первое. И после этого поспешила в гостиную, чтобы поужинать с мистером Фолкерком.

По нескольким фразам, брошенным ее спутником, Тара догадывалась, что он тоже переоденется к ужину, но она и представить себе не могла, как изменит его вечерний наряд. Она с изумлением взирала на элегантный костюм с длинными полами и туго накрахмаленный муслиновый галстук. Но и этому восхищению суждено было померкнуть, когда она увидела то море еды, которое внесли в гостиную хозяин трактира и две служанки в опрятных чепцах и фартучках с оборками на плечах и по низу.

Первыми подали горячие блюда: густой суп с пряностями, баранью ногу и парочку голубей, поджаренных на вертеле.

От множества закусок у Тары и вовсе разбежались глаза. Тут были холодная говядина, пирог с устричной начинкой, ломоть свинины, студень, который настоятельно порекомендовал им хозяин трактира, несколько жирных цыплят и большой кусок ветчины.

– Думаю, Тара, ты проголодалась не меньше меня, – с довольным видом проговорил мистер Фолкерк, усаживаясь за стол и сглатывая слюну.

Он с одобрением отметил, что Тара немного выждала, чтобы посмотреть, какой ложкой он будет есть, и только после этого принялась за суп.

Ела Тара на удивление быстро. Причем у мистера Фолкерка сложилось впечатление, что она изо всех сил сдерживается, чтобы не орудовать ложкой еще быстрее.

Как только с супом было покончено, хозяин поставил на стол блюдо с роскошным палтусом. Он долго извинялся, что не принес его раньше, но жена только-только приготовила его «для смены», пояснил он.

– Я знаю, вам должно понравиться, сэр, – сказал трактирщик. – И маленькой мисс это наверняка придется по вкусу.

Мистер Фолкерк заметил, что Тара взяла с блюда лишь пару ложечек рыбы. По взгляду, какой она бросила на него, было ясно – взять больше она просто стесняется, но была бы не прочь. Он ничего не сказал, но, когда дело дошло до баранины, сам щедро наполнил ее тарелку.

Только покончив со своей порцией, он заметил, что Тара съела не больше четверти того, что он положил ей.

– Не любишь баранины? – спросил он.

– Боюсь показаться неблагодарной, сэр, но я не в состоянии проглотить больше ни одного кусочка. – Тихонько вздохнув, она добавила: – Если бы можно было отправить часть этой еды в приют!

– В настоящий момент меня волнует не столько приют, сколько ты, Тара, – честно признался ей мистер Фолкерк. – Помнится, ты обещала мне съедать все, что будет лежать у тебя на тарелке.

– Да, сэр, я обещала… но это невозможно… совершенно невозможно. Я съела столько, что в меня уже просто не помещается!

– А что ты ела сегодня?

Последовала пауза.

– Я хочу знать, – настаивал мистер Фолкерк.

– Кусок хлеба… с капелькой жира… на завтрак, сэр, – пролепетала Тара. – А в обед… было так мало еды, что на всех просто не хватило, и я отдала свою порцию детям.

– Я уже пообещал тебе, что в скором времени с детским голодом будет покончено, – строго отреагировал мистер Фолкерк. – Поэтому я хочу, чтобы ты питалась как можно лучше. Вряд ли твоим детишкам поможет, если ты уморишь себя голодом. Не забывай, его светлости ты нужна здоровой и сильной.

– Я постараюсь… я… правда постараюсь, – с легким испугом пообещала Тара, но при словах о «ее детишках» на глаза ее навернулись слезы, и она быстро уткнулась в тарелку.

По настоянию мистера Фолкерка она умудрилась впихнуть в себя несколько ложек студня, который, по словам хозяина, сделал бы честь любой кухне. Зато мистер Фолкерк отдал должное всем выставленным перед ними блюдам, которые, как заверил он Тару, были куда лучше того, что им могли предложить в других таких же трактирах.

Еще он выпил бутылку дорогого кларета, но Таре вина предлагать не стал.

Рано утром они вновь отправились в путь. Тара поначалу сидела тихо, о чем-то думала, и мистер Фолкерк ее не тревожил, понимая, что должно пройти какое-то время, пока ее чувства улягутся. Вот тогда они и поговорят. Но, как позже выяснилось, Тару душили вопросы, однако она не решалась донимать ими спутника. А тот обнаружил вдруг, какое это захватывающее состояние – представить себе, что думает и чувствует девушка, которая почти что восемнадцать лет провела взаперти и теперь не отрывает глаз от окна. Ему было и жаль ее, но и было отрадно, что она наблюдает иные окрестности, чем те, что она знала вблизи приюта. А потом его приятно удивила рассудительность Тары, а также тот факт, что благодаря чтению и природному воображению она оказалась намного смышленей, чем можно было предположить.

Он с интересом наблюдал за ее реакцией на новую обстановку и внимательно прислушивался к тому, что она говорила. Сейчас она заговорила о богатых и бедных.

– Даже странно, сэр, что в Лондоне так много настоящих богачей, которым нет никакого дела до тех, кто нуждается в самом необходимом.

– Ты имеешь в виду людей с улицы? – уточнил мистер Фолкерк.

– Да, сэр. Нищих, к примеру, или таких старух, как Мэри. Ей уже много лет, а она вынуждена работать в приюте, чтобы не умереть с голоду. Почему бы тем, у кого есть деньги, не позаботиться о них?

– Я и сам нередко думал об этом, – честно признал мистер Фолкерк. Такие мысли действительно не раз приходили ему в голову.

– Или дети. Они тоже страдают, но никому нет до них дела. Доктор часто говорил, принося нам малюток, что, если мы не возьмем ребенка, он просто умрет от небрежения. Или его швырнут в реку, чтобы избавиться от такой обузы!

Голос ее дрогнул, и это яснее всяких слов показывало, насколько она чувствительна, как ей больно все это слышать и знать – что, опять-таки, было весьма необычно для девушки ее воспитания.

– Будь я богатой, – продолжила Тара, – а я иногда представляла, будто у меня есть целый миллион фунтов… я бы непременно построила бесплатные школы для ребятишек.

– Думаешь, им бы понравилось там? – улыбнулся ей мистер Фолкерк. – Дети нечасто любят учиться. Да и зачем им учиться? Они же будут просто работать по дому и по хозяйству…

– С образованием проще найти хорошую работу, – уверенно объяснила Тара. – Хозяева, приходившие в приют за подмастерьями, часто спрашивали, умеют ли мальчики считать, читать и писать. В случае с девочками это было не так уж важно.

– Так ты считаешь, что детей непременно нужно учить писать и читать?

– Уверена! Нет ничего чудеснее, чем чтение книг!

– Наверняка ты обнаружишь немало других вещей, – с покровительственной улыбкой заметил мистер Фолкерк, – которые покажутся тебе не менее захватывающими, чем чтение.

После непродолжительного молчания, свидетельствующего о том, что она обдумывает его слова, Тара поинтересовалась, оставив без ответа его последнее замечание относительно сравнительной ценности чтения:

– Как вы думаете, зачем я понадобилась его светлости? Может быть, он хочет, чтобы я присматривала за детьми в замке?

– Я сам теряюсь в догадках… – начистоту ответил ей мистер Фолкерк. – И детей в замке нет… Его светлость приказал мне привезти девушку из приюта, и я поспешил выполнить его распоряжение, вот и все, что я могу сказать тебе.

– Миссис Бэрроуфилд сказала, что вы – управляющий его светлости.

– Так оно и есть, – подтвердил мистер Фолкерк. – Я был управляющим у последнего герцога, а когда тот умер, стал служить его сыну, пятому герцогу Аркрейгскому.

– А герцогиня в замке есть?

– Герцогиня… недавно скончалась.

– И детей у нее, значит, не было – ведь невозможно, чтобы они были в каком-нибудь другом месте? Или все же возможно? Я подумала, возможно, меня берут в Шотландию, чтобы я присматривала за детьми!

– Детей в поместье, конечно, полным-полно… Но за ними тебе не придется присматривать. И за якобы детьми герцогини – тоже. – Он усмехнулся, произнеся последнюю фразу.

– Тогда, пожалуй, меня сделают прачкой, – размышляла вслух Тара. – Я хорошо стираю – особенно если есть мыло.

Мистер Фолкерк ничего не ответил, просто посмотрел на нее. Тара была сосредоточенна и серьезна.

– Я бы не хотела работать на кухне, – продолжала она, – но выбора, как я понимаю, у меня нет. Придется делать то, что прикажет его светлость.

– Мы все должны беспрекословно выполнять его распоряжения! – отозвался мистер Фолкерк с некоторой даже горячностью.

Расспросы Тары относительно ее будущих обязанностей в замке лишь подогрели его досаду на герцога, который не удосужился объяснить ему всё в деталях. Они оба были так взбудоражены тем, что случилось во Франции, что он не стал настаивать на дополнительных разъяснениях, как сделал бы это в любой другой ситуации.

Отдав приказание доставить ему девушку из приюта в Шотландию, герцог тут же отправился в путь в своей дорожной карете, которая уже поджидала его у дверей. Сопровождали его светлость четверо верховых, а за каретой следовало ландо с вещами герцога, его камердинером и секретарем. Последнего мистер Фолкерк поспешил проинструктировать на предмет оплаты счетов на тех постоялых дворах, где им предстоит останавливаться. Однако его все же обескуражило то, что его не взяли в поездку. И вот теперь пришла пора задуматься, а правильно ли он понял отданные ему распоряжения.