Читать книгу Сказ о том, как Манилло в переплёт попал - Batagur Basca - Страница 1

Глава I

– Манилло! Маленький проказник. Манилло! Домой!

Бабушкин зычный голос рокотал так, что с некоторых веток осыпался снег. Манилло не хотелось уходить от толстого стеклышка, заменявшего муравейнику стену, которое он туда вставил еще летом. Но речи о задержке быть не могло: Бабуля всегда умела быть убедительной, а спорить с ней было не самым разумным решением. Нет, Манилло любил ее, но при мысли о непослушании все внутри мальчугана переворачивалось и старалось забиться в самые незаметные уголки, коих в нем было довольно мало.

Бросив последний взгляд на зимнюю жизнь муравьев, мальчуган присыпал стекло снегом, чтобы муравейник не выморозило за ночь, и побежал домой. Бежал он с закрытыми глазами, доверяя ногам и тропе под ними. Наблюдая за муравьями, Манилло узнал, что у этих маленьких существ есть свой строгий распорядок дня. У них были свои вечерние и утренние обряды, а у Манилло с Бабулей – свои. Закрыв глаза, мальчик с точностью до маленьких деталей видел, что будет происходить дома. Белый, снежной чистоты фартук Бабули буквально хрустит на сгибах, пока она накрывает на стол. Манилло аккуратно закрывает за собой дверь на чугунную задвижку и едва дышит, подсматривая за Бабулей. Не оборачиваясь, она спокойно говорит, что перед ужином следует мыть руки, и тихонько улыбается себе под нос. Этот трюк в который раз восхищает мальчугана. Он послушно моет руки и идет к столу. Свежее масло, подкопченный сыр, мед, душистый хлеб и, конечно же, чай с морошкой. Какой вечерний обряд без чая с морошкой? Потом они с Бабулей садятся за стол, она с такой же спокойной улыбкой спрашивает, как дела у муравьев, а Манилло с набитым ртом начинает рассказывать про их медленные зимние танцы под стеклом, на что Бабуля отвечает укоризненным взглядом. «Сначала прожуй, мой дорогой, потом говори».

Манилло улыбается, всё так же не открывая глаз. Все будет именно так, это обряд, это должно произойти. Вот мальчик минул последний поворот, под каблуками застучали тщательно выметенные камни дорожки к двери. Пять, шесть, десять, семнадцать шагов, потопать ногами, ведь Бабуля не любит снег дома. Дверная ручка черного чугуна холодит руку. Медленно, медленно и тихо. Теперь задвижка. Поворот и робкий взгляд в столовую.

– Перед ужином следует помыть руки, молодой человек.

– Хорошо, Бабуля.

***

… Почему Манилло так любил закрывать глаза, не знали ни Бабуля, ни он сам, но даже если бы узнали, это ничего не изменило. Вот и сейчас мальчуган лежал в своей кровати на свежем белье, слегка поглаживая волны белой ткани под руками. Почти как бабушкин фартук, и, всё-таки, нежнее, словно простыня знала, что её задача – помочь уснуть одному любознательному мальчику, и потому смягчала свой нрав.

– Не спишь?

Манилло промолчал, как того и требовал обряд. Бабуля, выполняя свою половину ритуала, прошла по комнате, расставляя ватагу игрушек в одной ей ведомом порядке.

– Ну, раз уж ты спишь, тогда я расскажу одну историю, хм, скажем, вот этой плюшевой ламе.

– Энрике.

– … ламе по имени Энрике. Только слушай внимательно, дорогой Энрике, история того стоит.

– …

– Раз уж ты спрашиваешь, то скажу. История про Крампуса.

***

«Случилось это давным-давно, как и полагается хорошей истории. В те времена, когда Николас еще не пришел к нам, а старый порядок не отжил своё. Еще можно было найти под мостом пару захудалых троллей, садовые гномы не отлынивали от работы, просиживая сиднем день-деньской, а делали вид, что хоть как-то помогали по дому. Дети ходили между сёлами, распевая рождественские гимны. И Крампус вел свои дела среди нас. Не проходило года, чтобы он не уходил с полным мешком детишек. Считалось, что этим детям не везет настолько, что они попадают прямиком на рождественский стол семьи Крампуса, кто в запеченном виде, кто в кляре. Другие говорили, что это всё враки, никого не едят, но и назад не отпускают: после мешка дети не помнят, кто они и откуда, и не знают дороги назад. Каждый верил, кто во что горазд.

Тот год не был исключением, и Крампус не мог обделить вниманием две деревушки у подножья северных гор. Жители деревень не сказать, что не верили в него, просто как-то перестали бояться. Ему такое положение вещей, разумеется, не нравилось, и он решил напомнить о себе в этом году. По старой традиции, дети из одной деревни шли навстречу детям из другой, а на середине пути, возле старого камня, происходила ежегодная снежная битва. Проигравших не было, в конце все весело пели гимны, ели яблоки в карамели и возвращались к своим семьям на праздничный ужин. Некоторые с небольшими синяками, но это мелочи: какая снежная битва без пары-другой шишек. Взрослые, конечно, потом мерились, у кого из детишек больше синяков, и сами подводили итоги, но на то они и взрослые, чтобы всё подсчитывать и стараться перещеголять соседа.

Крампус решил, что устроить засаду у камня будет самой лучшей идеей. И место древнее, и камень ему знаком – сам когда-то его ставил. Сказано – сделано. Еще затемно, накануне ночи колядок, он облюбовал старую медвежью берлогу для лежбища, куда притащил свой мешок и сверток одеял, чтобы не мерзнуть в засаде. Но, видимо, слишком удобно ему стало, слишком мягкими были одеяла, словом, сморило рогатого. А когда он проснулся, снаружи, над ним, уже кипела баталия. Воины обходили противника с флангов, забрасывая их градом снежных снарядов, трубили маленькие охотничьи рожки. Всё было серьезней некуда. С перепугу ли, от жадности ли, Крампус и решил, что пора выскакивать да хватать, кого сможет. С ревом, поднимая снежные облака до верхушек деревьев, он выскочил из своего убежища и ринулся на детей. Да вот не рассчитал он расстояния, и все бросились наутёк, только одна маленькая девочка осталась стоять и смотреть на дивного зверя-человека с рогами. Крампус, озадаченный таким поведением, медленно подошел к девочке.

– Отчего ты не бежишь, дитя? – скрипуче затрещал он.

– От чего мне бежать? Ты красивый и совсем не страшный.

– Я? Ты ошибаешься, дитя.

– Не знаю, может быть, – пожала девочка плечами, – Можно тебя погладить?

Крампус был смущен. Такого с ним не случалось никогда, и почему-то он очень сожалел об этом. Внезапно ему захотелось, чтобы маленькие руки девочки прошлись по его шкуре.

– Хорошо дитя. Если ты не боишься.

– Вовсе я тебя не боюсь. Ты же хороший.

С этими словами она подошла к нему, а Крампус лёг прямо на снег, чтобы девочке было легче его гладить. Они потеряли счет времени. Она – потому что никогда не видела такого красивого, да еще и говорящего зверя, он – потому что никогда не встречал такое теплое сердце. И, когда из-за холмов по сторонам от камня стали раздаваться крики селян, Крампус и девочка не сразу заметили их. А когда заметили, было уже слишком поздно для них обоих».

***

– Бабуля, что случилось с Крампусом?

Это было страшным нарушением обряда, история перед сном рассказывалась в тишине, но Манилло не мог ничего поделать. Что-то в истории, да и голосе Бабули, взволновало его настолько, что под конец мальчик даже открыл глаза.

– Ничего, с ними ничего не случилось.

– Но, Ба!

– Манилло. Тебе пора спать.

Тон не оставлял сомнений: если Манилло не прекратит расспросы, ему не сдобровать. Обиженно засопев, он отвернулся к стенке, с головой укутавшись в одеяло. Бабуля смотрела на него еще несколько мгновений, затем пошла к дверям его комнаты. На самом пороге она замерла в полушаге, опустив голову, чего с ней не случалось никогда. Манилло перестал дышать оттого, что весь вечерний распорядок летит в тартарары. И от напряжения такого сильного, что волоски на мехе ламы приподнимались сами собой.

– Его пронзили вилами, прямо там, на снегу. Девочка даже не успела убрать руки. Нет, её не задели, видимых ран не было. Но Крампусу было уже не помочь. Не стоило мне тебе рассказывать эту историю, Энрике.

Бабуля незаметно утерла слезы и вышла, оставив Манилло одного лежать с открытыми глазами на свежем белье снежной белизны.

***

Утро вкрадчивым кошачьим манером пробралось в комнату к спящему мальчику. Лучи солнца коварно ползли сначала по стене, потом по спинке кровати с узорной резьбой, потом внезапно прыгнули на подушку и стали щекотать глаза мальчугана. Однако план их не увенчался успехом – Манилло отказывался проснуться окончательно. Наверное, из-за той же необъяснимой тяги к закрытым глазам. Ну, и потому что Бабуля пока не позвала его. Он так и лежал, улыбаясь с закрытыми глазами, в ожидании оклика. Что случилось довольно скоро.

– Манилло, вставай. Бегом умываться, немытыми…

– … едят только поросята, – закончил он за Бабулю и рассмеялся.

– Всё-то ты знаешь. Давай бегом, я нагрела воды.

Разбежавшись по коридору в любимых шерстяных носках, Манилло проскользил последнюю пару метров до ванной, чем вызвал традиционный восторг Бабули, хлопотавшей на кухне. В ванной всегда было прохладнее, чем в остальном доме, особенно зимой. Сейчас тут клубился густой пар над нагретой водой. Пар нравился Манилло, он был как закрытые глаза, но гораздо интереснее, ведь эти облака менялись и перетекали, отчего простора для фантазии было больше. А как приятно было вытерать колючим полотенцем распаренную кожу, и описать трудно.

А на столе в этот момент творилась своя, утренняя магия. Плошки с овсянкой и ягодами росли, сбиваясь в стайки, словно чтобы пошушукаться о чем-то своем, посудном. Дерево, глина, металл – все собиралось в особенные хитросплетения, чтобы чудо завтрака наконец свершилось. В центре этого хаоса, который был ясен и прост для Бабули, стоял важный бочонок мёда, рядом с ним, конечно же, соседствовал особый бабулин утренний чай в неизменном чайнике с зябликом на боку.

Во время еды с утра, как и положено за завтраком, Бабуля с мальчиком обсуждали планы на день, но не так, как обычно делают взрослые, а скорее с азартом первооткрывателей, которые вот-вот найдут что-то важное. И они, конечно же, находили, иначе и быть не могло. Но сегодня обсуждение пошло не так, как обычно. Разговор не клеился, было как-то слишком нервозно. А в тех словах, которые всё-таки звучали, чувствовалась фальшь, а фальши Бабуля терпеть не могла. Аккуратно утерев льняной салфеткой рот, она посмотрела на мальчика.

– Манилло, помнишь вчерашнюю историю для Энрике?

– Помню. Ой. В смысле. Какую?

Бабуля посмотрела на него поверх очков, отчего Манилло густо покраснел.

– Помню.

– Мне не стоило её тебе рассказывать. Ничего путного из этого не вышло. Сама не знаю, что на меня нашло. И я…

Бабуля замялась. На памяти мальчика такого не происходило вообще никогда. Она всегда была уверенной, говорила ровным спокойным голосом и знала цену своим словам.

– Ба…

– Подожди секунду. Манилло, дорогой, эта история, она неправильная. Она не должна была так закончиться, а сил закончить её иначе у меня не было. Она такая, какая есть. И я не в праве менять ее конец.

Бабуля спрятала лицо в руках и замерла. Манилло не знал, как помочь ей, как исправить эту ошибку из прошлого. Конечно, она не хотела, чтобы с Крампусом случилось такое. Но как, как исправить всё это? Мысли мальчика метались, но он быстро взял себя в руки. Сначала надо было увидеть всё своими глазами, прийти на это место.

– Ба, – тихо начал он, – а где это произошло?

Она оторвала руки от лица и посмотрела на него с легким прищуром.

– Что ты такое задумал?

– Я бы хотел увидеть это место своими глазами.

Как в полусне Бабуля взяла бумагу и, почти не глядя, стала рисовать линии, ровным красивым узором складывающиеся в очертания холмов, реки, мельницы и деревцев. Последним на карте появился крест у заветного камня.

– Смотри, это наш дом, – палец скользил по едва подсохшим чернилам, – тут лес, а здесь…

– Тот самый камень, – закончил за нее Манилло.

– Да.

И снова за столом стало тихо. Чай давно остыл, да и допивать его уже никто не хотел.

– Мы сходим туда вместе, – тихо сказала Бабуля, – я покажу тебе это место.

Что-то в голосе Бабули заставило мальчика усомниться, что это произойдет. Слишком живы были те воспоминания, слишком много боли приносили ей. Манилло смотрел на Бабулю, которая в первый раз на его памяти не ответила на взгляд. Тут он понял, что историю эту заканчивать придётся ему, за них обоих. Но сделать это надо будет незаметно, чтобы не расстраивать Бабулю.

– Могу я…

Наконец Бабуля посмотрела на него взглядом, полным вины со следами вчерашних слез.

– Могу я пойти гулять?

– Конечно, Манилло, вот только п осуда, насколько я помню, пока не научилась мыть сама себя.

Почему-то Манилло стало значительно легче. Он даже немного улыбнулся.

***

Снег сегодня был хрусткий и упругий, солнце водило ладонью по щекам, тугой рюкзак приятно давил на плечи. Что еще нужно для приключения? Тяжесть за спиной была вдвойне приятнее, когда Манилло думал о содержимом. Это путешествие было самым настоящим, хоть и недолгим, если верить карте, которую мальчик предусмотрительно умыкнул со стола. А, значит, нужна провизия. Фляга с клюквенным морсом, особые бабулины галеты, мешок орешков, три сушеных яблока и, естественно, Энрике, с любопытством торчавший из рюкзака – вот и вся нехитрая поклажа за спиной. Манилло не удержался и присовокупил к этому списку еще веревку, которую перекинул через плечо наискосок. И, самое главное, в кармане куртки была самая настоящая карта. Хоть Манилло и знал местность в округе, но так далеко не заходил никогда.

Сложнее всего было набрать незаметно еды, чтобы не вызвать у Бабули подозрений, но Манилло и раньше брал с собой провизию на свои прогулки. Для себя мальчик решил, что это просто очередная прогулка, хоть и с приключением, и Бабуля не особо расстроится, если он дойдет до камня самостоятельно. Теперь, уже в дороге, иногда сверяя повороты на маршруте с картой, Манилло воображал, как вечером будет рассказывать за ужином, как прошло его приключение, как Бабуля сначала на него рассердится, но потом простит и будет расспрашивать про тот самый камень.

Но то будет вечером, а пока стоило не зевать по сторонам. Если до мельницы можно было довериться ногам, то дальше дорога Манилло была неизвестна. Оставив холмы по левую руку, он, не торопясь, шел вдоль излучины реки. Удивительно, как быстро и ясно Бабуля смогла передать на бумаге ландшафт. Заблудиться тут было довольно трудно, но все-таки карта была отменная.

– Энрике, видишь остров?

Энрике не ответил, но Манилло было достаточно, что остров видел он сам. Раньше ему удавалось углядеть самый краешек его с высокой холмистой гряды за домом, но теперь мальчик подошел к острову вплотную, насколько позволял крутой берег реки. Остров, хоть и был небольшим, но так и приковывал взгляд. Манилло твердо решил, что уговорит Бабулю сплавать сюда летом на лодке. Может быть, даже на пикник с ночевкой, кто знает. Интересно, можно ли будет взять Энрике с собой?

Задумавшись, Манилло чуть не пропустил нужный поворот и не ушел дальше в холмы, в то время как дорога повернула направо и пошла меж снежных пологих гигантов с одинокими елями, растущими на их боках. Вовремя спохватившись, мальчик заторопился по дороге дальше, стараясь дойти к своей цели до обеда, чтобы вернуться домой засветло. Запасов своих он пока не трогал, оставив их на потом, к концу пути у камня. Тут Манилло снова вспомнил о цели своего назначения, и у него немного засосало под ложечкой. И, хоть солнце и светило во всю свою зимнюю силу, мальчику показалось, что стало чуть темнее. Что он там увидит? На месте ли еще камень, спустя все эти годы?

Тем временем дорога все сильнее зажималась языками холмов слева и справа. Манилло даже мог представить, как бойцы из двух соседних деревень занимали огневые позиции по обе стороны, готовясь к атаке и обороне в снежной войне. Здесь была баррикада, тут лежал боезапас, а с этой стороны был фланговый удар. А тут… А тут был Крампус.

Манилло остановился, почти упершись в камень. Чтобы рассмотреть его целиком, мальчику пришлось задрать голову. Как Крампусу удалось притащить сюда этот камень?

– Нравится? Я люблю сюда возвращаться.

Манилло был не из пугливых: он даже не вздрогнул, когда услышал хрипловатый голос обратившегося к нему.

– Что нравится? Камень? – спросил мальчик спокойным тоном.

– Да.

Мальчик задумался ненадолго, внимательно осмотрел валун еще раз, даже закрыл глаза, чтобы рассмотреть его повнимательнее у себя в голове.

– Да, хороший камень.

Для солидности мальчик кивнул и только потом обернулся. Никого. Манилло бы удивился, если бы увидел кого-либо. А так всё пока было логично и стройно.

– О, прости. Секунду. Вот, я тут, наверху.

По мере того, как взгляд Манилло поднимался по камню, он увидел пару довольно крупных копыт, две весьма лохматые ноги, прилегающие к ним, крупный не менее лохматый торс, переходящий в массивную голову, которая венчалась красивыми рогами.

– Ты! Ты же…

– Да, все верно. Я медведь.

– Что?

– Прости-прости. Я пошутил. На самом деле я сова.

Если до этого Манилло удивленно улыбался, то теперь он громко смеялся.

– Ты ведь Крампус.

– Хм, да, меня так называли иногда. Наверное, можно сказать и так. А ты, стало быть?..

– Манилло.

– Именно так. А за спиной у тебя?

– Это Энрике.

– Очень приятно познакомиться, Манилло и Энрике. А я тот, которого называли Крампусом.

В доказательство слов рогатый дважды стукнул копытами друг о друга.

– Стало быть, ты выжил?

– Когда?

– В тот день, когда ты встретился с девочкой.

Лицо Крампуса помрачнело.

– С этим не всё просто, дорогой Манилло. Ох, далеко не всё просто. Но если у вас есть минутка, я готов пояснить. Тебе и Энрике.

– Конечно. Я пришел сюда, потому что Бабуля, ну, она сказала, что надо довести дело до конца. Ну, мы пришли.

Манилло, совершенно не умевший врать, сразу покраснел и отвел взгляд. Крампус с хитрецой взглянул на него и хмыкнул.

– Она мудрая женщина, Манилло.

– Я знаю.

– Я тоже её знал. У нее были такие теплые руки. И такое теплое сердце.

На секунду рогатый словно отвлекся на что-то в кронах елей вокруг, но быстро стряхнул с себя задумчивость. Манилло стало неловко.

– Ты говорил, что ты выжил тогда.

– Конечно, я выжил. Вилы, даже хорошо заточенные, не могут убить такого, как я. Было не особо приятно, должен сказать, но всё заживает. Ну, или почти всё.

Крампус снова стал смотреть куда-то поверх деревьев вокруг. Мальчик понял, что надо прервать неловкую паузу, иначе она грозила затянуться надолго.

– Скажи, а почему Бабуля не хотела рассказывать мне эту историю до конца?

Громко шмыгнув носом, Крампус отрывисто крякнул, прочистил горло и встряхнул плечами.

– Она бы и не смогла, ведь история так и не закончилась, Манилло.

– А как ее закончить?

– Решать тебе. Но ты уже внутри нее, так что отвертеться не получится. И заканчивать её тебе.

– Постой, ты меня совсем запутал. Та история, что рассказала мне Бабуля. Она выдуманная? Как я могу её закончить?

– Самая что ни на есть настоящая. Твоя Бабуля просто так слова на ветер бросать не будет. Дело в другом. Она думает, что… Ну, понимаешь, меня тогда не стало. А найти в себе силы вернуться сюда она не может. Жаль, что она сама тогда не смогла завершить историю. Да и, ну, я в этом тоже виноват. И, в общем, ну. Так и получается, что…

– Она не знает, что ты тут живёхонек.

– Ну, в целом, если так посмотреть.

– Да.

– Да.

– А сам ты не можешь прийти к ней, потому что прошло слишком много времени. И ты боишься.

– Не совсем, прямо так вот, нет.

– Боишься.

– Да, боюсь.

Они снова замолчали, Крампус от стыда, Манилло от досады. Как так может быть, ведь он видел слезы Бабули, почему же Крампус не хочет или не может. Вокруг словно стало темнее, хотя небо было безоблачным. Манилло не нравилось, куда повернула история. Он снова посмотрел на Крампуса. Тот был словно чем-то встревожен и снова смотрел поверх головы мальчика.

– Нет, так нельзя, он совсем еще мал. Он не сможет. Постойте!

– Эй!

– Неужели нельзя подождать еще пару лет?

– Эй!

Крампус словно не замечал мальчика, разговаривая с пустотой где-то позади.

– Что же, раз на то ваша воля, так тому и быть.

– С кем ты разговариваешь?

– Манилло, подойди ко мне.

Вокруг темнело все быстрее и быстрее, хотя время было обеденное. От всей этой кутерьмы мальчик внезапно растерял все слова.

– Манилло. Посмотри мне в глаза. Послушай. Мне надо, чтобы ты запомнил две вещи. Я делаю это не со зла. Так надо было. Видимо, и твоя Бабуля это знала. Запомнил?

Манилло кивнул, не сводя глаз с Крампуса.

– А какая вторая вещь?

– Это уже моя личная просьба. Если… Когда увидишь Бабулю, передай ей, что Крампус помнит теплые руки девочки. Хорошо?

– Хорошо.

– А теперь, мой мальчик, – голос Крампуса стал совсем тихим и каким-то надреснутым, – прикоснись к глазам змеи на камне. Так надо. Ты веришь мне?

Манилло помедлил с ответом. Поерзав плечами, мальчик почувствовал, как Энрике ткнулся ему носом в шею.

– Верю.

– Спасибо, теплое сердце. Спасибо.

На этих словах Манилло приложил ладони к глазам змеи с рисунка на камне, а Крампус стал шептать какие-то слова, звучащие так, словно над ухом рвали брезент. Шепот становился то громче, то тише, пока не сошел на нет шипением. Манилло понял, что шипение идет из-под его рук, но не испугался, даже когда между пальцев стало пробиваться голубое свечение. Вокруг стало совсем темно, словно кто-то затушил свечу.

– Прощай, мой мальчик. И спасибо.

Глава II

Во мраке было уютно и совсем не страшно, будто мальчик был в темноте бабулиного чулана, в котором ровными рядами стояли всевозможные банки и бутыли с ароматным содержимым. На минуту Манилло даже поверил, что он дома, и сейчас Бабуля позовет его пить вечерний чай. Но когда она не позвала его ни сейчас, ни через минуту, ощущение пропало. Потом небо над головой Манилло начало светлеть. Мальчик все так же стоял у камня. Правда, на этот раз на верхушке не сидел Крампус.

– Ты где?

Манилло обошел камень, оглядел холмы вокруг. Крампуса будто не бывало.

– Попали мы с тобой, Энрике.

– Заварушка не из простых, не поспоришь.

Манилло вздрогнул и резко задвигал плечами.

– Если тебя не затруднит, не мог бы ты не дергаться так быстро. Меня укачивает.

– Прости, Энрике. Это было неожиданно.

– Понимаю, надо было как-то подготовить тебя.

– Все в порядке, я привыкну. А как так вышло?

– Не знаю. Сначала было темно, потом начало светать, и мне захотелось ответить тебе.

Все время, пока Манилло беседовал с Энрике, небо все больше и больше светлело, пока солнце не залило все вокруг своим щедрым светом. Теперь, когда стало совсем ясно, Манилло решил, что пора домой.

– Энрике, ты ведь тоже видел Крампуса?

– Да, ясно, как этот камень, на котором он сидел.

– Хорошо. Думаешь, мы можем теперь вернуться домой?

– Думаю, да. Бабуля может устроить разнос, если мы задержимся.

Мальчик и его лама тронулись в путь, по дороге обсуждая странную историю, что приключилась с ними, и радуясь, что можно будет рассказать всё Бабуле. Особенно ту часть, где Крампус жив и здоров. Ей это должно понравиться. Всё это обильно сдабривалось орешками и запивалось клюквенным морсом. Энрике, надо сказать, вежливо отказался от угощения.

– Ты не заметил ничего необычного? – протянул Энрике.

– Что случилось?

– Я не совсем уверен, правильно ли я помню дорогу сюда, но проходили ли мы мимо маяка?

– Маяка? Нет, никакого маяка не было в помине. Ты что-то напутал.

К этому моменту они как раз обошли излучину реки и готовились повернуть налево.

– А, хорошо. А то я уж было решил, что вон то здание со стеклянной будкой на вершине…

– Это маяк, Энрике.

На друзей опустилось тягостное молчание.

– Мне кажется, мы попали в переделку. Большую переделку.

– Трудно поспорить, Манилло. Однако не все так плохо, как может показаться на первый взгляд. Возьмем, к примеру, гряду холмов, что была за домом.

– За Домом?

– Да. За Домом.

– А что с ней случило…

Всё это время Манилло рассматривал маяк и совсем упустил из виду самое очевидное. На месте холмов теперь возвышался горный хребет. Не самый поражающий воображение своей высотой, но какой-никакой. Интересным было другое.

– Посмотри, какая красота. Прозрачные горы! Самые настоящие прозрачные горы, – взахлеб кричал Энрике.

– Нам от этого разве легче?

– Ну, тут мог бы быть вулкан, например. А так горы. И притом такие красивые.

Энрике был прав: от открывшегося зрелища захватывало дух. У самого основания почти ничем не отличающиеся от обычного кряжа, к вершине каждая гора словно бы выцветала из этого мира и становилась абсолютно прозрачной, лишь слегка преломляя вид облаков за собой. Чем-то происходящее напоминало сон. Манилло слегка ущипнул себя за ногу через штаны, однако горы не исчезли, даже не стали прозрачнее: как стояли, так и продолжили стоять. И пусть от зрелища захватывало дух, это было неправильно, совсем неправильно. Тут не должно было быть этих гор, этого маяка, а это дерево? Оно тут стояло? Уже не важно, история свернула совсем не туда. Манилло почувствовал подступающие слезы, но не хотел подавать виду. А Энрике был понимающей плюшевой ламой, потому увлеченно смотрел куда угодно, но не на Манилло.

– Смотри, а в маяке кто-то есть.

Мальчик посмотрел, куда указывало плюшевое копытце из-за его спины. Заслонившись козырьком ладони, Манилло увидел небольшую фигурку, что возилась у основания маяка.

– Каков план?

– Думаю, сначала надо дойти до Дома. А потом уже решать, как поступать.

– Хороший план, ничем не хуже других.

Сказано – сделано. Друзья пошли по дороге, иногда сверяясь с картой. В общих очертаниях она всё еще могла быть полезной, однако в деталях уже отличалась и довольно сильно. Холмы, мельница, расщепленное молнией дерево – всего этого не было. Зато река стала какой-то другой, совсем широкой. Пока друзья обходили излучину, можно было еще сомневаться. Но когда они подошли к небольшому мостику, что был переброшен через реку, чтобы попасть к маяку, стало совсем ясно.

– Это не река. Энрике, мы на берегу моря.

– Я давно заметил. Просто не хотел тебя огорчать. Река бы давно замерзла. Да и маяк на реке не нужен. А запах? Исключительно морской запах, понюхай сам.

Энрике за спиной мальчика забавно завозился и потянул носом воздух. Манилло снова почувствовал ком в горле, но смог побороть слабость.

– Мы идем домой, – твердо и с расстановкой сказал мальчик.

– Идём-идём. Как не идти. Кстати, хотел спросить. Тебе не тяжело меня нести?

– Нет, все в порядке, Энрике.

– Это хорошо. Я не хотел бы намокнуть в снегу.

– При первом удобном случае мы раздобудем тебе какую-нибудь обувь.

– Да ты что, не стоит так беспокоиться.

– Стоит. Как иначе ты будешь гулять?

– Спасибо! А можно мне будет достать сапоги со шнуровкой?

– Думаю, можно. Но тебе трудно будет их затягивать.

– Я что-нибудь придумаю. Всегда мечтал об обуви со шнуровкой.

– Серьезно?

– Конечно, посмотри на свои замечательные ботинки.

– А что с ними?

– Они замечательные! Посмотри, как бодро ныряет веревочка в каждую дырку, какие плавные изгибы!

За обсуждением фасона будущих сапог Энрике, друзья не заметили, как со стороны маяка отделилась какая-то фигура и подошла к ним.

– И кто тут у нас? – поинтересовался незнакомец.

Манилло подскочил на месте от неожиданности.

– О, простите. Не хотел вас напугать. Походка, знаете ли, тихая от природы. Да и снег располагает.

Обернувшись на голос, мальчик, да и Энрике, во все глаза смотрели на собеседника. Не сказать, что Манилло раньше не встречал подобных незнакомцев, но не в такой ситуации и они никогда не заговаривали с ним первыми.

– Скажите, вы кот? – спросил мальчик.

– Скажу вам больше. Я не просто кот. Разрешите представиться. Бенедикт, смотритель маяка.

– Очень приятно.

От неожиданности Манилло забыл про манеры и просто рассматривал Бенедикта с головы, украшенной треуголкой плотной ткани, до ног в добротных ботфортах. Одежда смотрителя дополнялась бушлатом из синей плотной шерсти, а в своей руке, или лапе, он держал аккуратную и ладную трубку.

– А как вас зовут, господа?

– О, простите. Я Манилло, человек, а это Энрике.

– Плюшевая лама, – добавил Энрике.

– Плюшевая лама, – подтвердил Манилло.

– Человек Манилло и плюшевая лама Энрике? Хм.

Теперь настал черед Бенедикта оглядывать парочку друзей. Осмотр был основательным, цепкий взгляд не упускал ни одной детали, на минуту мальчику даже стало не по себе. Пару раз смотритель маяка поднимал одну бровь, однажды даже обе разом, периодически он хмыкал себе под нос. Когда Манилло решил, что Бенедикт решил поменять работу, и стать смотрителем мальчиков и плюшевых лам, кот издал какое-то особенное «мрау» и кивнул сам себе.

– Что же, Манилло и Энрике. Время позднее, приглашаю вас заглянуть ко мне в гости. На ужин. Отказы не принимаются, – добавил он с поднятой лапой, в которой была трубка.

– Но мы торопимся домой. Бабуля будет волноваться.

– Насколько мне известно, ближайшее жилье расположено, мягко говоря, неблизко. И там не живет никаких бабуль.

От этих слов у мальчика подкосились ноги, и в третий раз за день неприятный комок подступил к горлу. Почувствовав, что с другом что-то не так, Энрике попытался прояснить ситуацию.

– Скажите, Бенедикт, а что расположено к югу от Прозрачных гор?

– Нет, нет и еще раз нет. Никаких разговоров с пустым животом мы вести не будем. К тому же скоро стемнеет. К этому времени нам бы лучше быть под крышей, – мрачно закончил он и как-то по-особенному посмотрел поверх голов друзей.

Затем смотритель уверенно развернулся на каблуках своих ботфорт и пошел в сторону маяка, не оборачиваясь на друзей. Им же ничего не оставалось, кроме как последовать за ним. Быстро забыв свою грусть, Манилло во все глаза рассматривал растущее над ними здание, ведь он никогда прежде не видел настоящего маяка, особенно с такого расстояния. Постройка была заложена с добротным фундаментом и возвышалась над всей округой и, как пастух присматривает за своим стадом, зорко следила стеклянным глазом за окрестностями. Сейчас на вершине не горело огня, погода была ясной, солнце, хоть и клонилось к горизонту, всё еще давало достаточно света. Стены, вернее, стена, поскольку маяк был круглым, была построена из кирпича двух цветов: красного и белого. Цвета закручивались вокруг всей постройки в две спирали, утончавшие свои витки к вершине, словно для того, чтобы в момент максимального напряжения этого скручивания разродиться путеводным огнем для моряков и пеших путников.

– Девятнадцать, – подал голос Бенедикт.

– Что, простите?

– Девятнадцать витков красного и белого.

– А-а, – протянул Манилло, не особо поняв причины, но исполнившись уважения.

– А почему? – бестактно спросил Энрике совершенно не в своей манере.

– Почему? На все есть причины, дорогая лама. На все. И даже на девятнадцать витков.

– И какая же?

– Я просто люблю число девятнадцать, – с усмешкой сказал Бенедикт, полуобернувшись на бредущих за ним друзей.

Когда друзья и смотритель оказались внутри маяка, Бенедикт проследил, чтобы дверь была плотно закрыта на все имеющиеся засовы. В качестве последней меры предосторожности он подвесил колокольчик на маленький крючок над косяком так, чтобы открывающаяся дверь задела его.

– Для порядка, – упредил он вопросы друзей.

Внутри маяка была большая центральная колонна, с винтовой лестницей, карабкающейся к верхней площадке. На нижней же было скромное жилье Бенедикта. Смотритель споро пододвинул стул для Манилло, который рухнул на предложенное место, только сейчас поняв, как он устал за день. Энрике попросил его ослабить тесемки на рюкзаке, чтобы размять ноги, что мальчик с охотой и сделал. Первые шаги у ламы выдались не самыми грациозными, но уже через пять минут он резво бегал по дощатому полу, иногда попадаясь под ноги Бенедикту, чем вызывал некоторое недовольство у кота. К чести Энрике стоит заметить, что он каждый раз извинялся. Пока Манилло с улыбкой смотрел на скачущего друга, смотритель быстро сообразил на стол нехитрую снедь. Сыр, хлебный каравай, с особой бережливостью на свет извлекли банку засоленной макрели. Не забыл смотритель и про чайник, который начинал негромко пофыркивать на крюке у очага в углу. От предложения Манилло Бенедикт тоже отказываться не стал, высыпав в плошки остатки орешков и сушеные яблоки. Однако галеты брать не стал.

– Еда путников. Еще пригодятся. А пока давайте есть.

Мальчик и смотритель накинулись на еду, словно в последний раз ели никак не позднее позапрошлой недели. Манилло в основном налегал на сыр и хлеб, заедая яблоками, а Бенедикт чаще обращал внимание на банку макрели. Энрике едва успевал переводить взгляд с одного на другого, будучи так шокирован скоростью происходящего.

Спустя время Манилло и Бенедикт отодвинули тарелки, с удовольствием откинулись на спинки стульев, а смотритель набил трубку. Ароматный дым медленно поплыл по комнате, щекоча ноздри мальчика.

– Теперь можно и поговорить.

Поначалу рассказ не удавался: Манилло был смущён слушателем, да и не думал о своей истории, как о чём-то большом и заслуживающим отдельного разговора. Разве что с Бабулей. Но через несколько минут рассказ будто бы потек сам через Манилло, обрастая деталями и получая свою собственную жизнь. Но так же внезапно, как история обрела свою силу, она подошла к концу.

– А потом мы встретили вас, Бенедикт. Дальше вы знаете.

– Да, – солидно произнес смотритель.

Энрике, до этого момента слушавший рассказ мальчика, вздрогнул и посмотрел на Бенедикта. Его фигура только смутно угадывалась в сполохах огня из камина. В ответ Энрике получил взгляд двух мерцающих зеленных глаз, огонь которых не могла оттенить даже тлеющая трубка.

– Попали вы в переплет, друзья.

И снова тишина с треском дров в камине. Собравшись с духом, Манилло все же решился побеспокоить Бенедикта вопросом.

– Что нам делать дальше?

На сей раз молчание длилось недолго. В тишине маяка Бенедикт снова издал утвердительное "мрау" и кивнул сам себе.

– Что делать? Спать, конечно, время ведь уже позднее. А утром уже решим. Я, хоть и не следопыт, а смотритель, но вам помогу, чем смогу. Вы давайте, устраивайтесь тут, а мне предстоит поработать.

Откуда-то из-под лестницы Бенедикт достал небольшой, но, судя по виду, добротный и теплый спальный мешок, который расстелил у камина. Огонь к тому времени уже догорел, остались только тлеющие угли, дававшие немного света и тепла.

– Вы тут прилягте, а я пойду наверх. Дела зовут.

С легким сердцем Манилло залез в мешок, укрывшись по самый нос. Рядом, под боком примостился Энрике. Бенедикт же ушел по лестнице наверх, мурлыча себе под нос что-то про рогатого обалдуя.

– Нет, ну, не мог нормально с первого раза всё сделать, а! Теплое сердце! И что в итоге? Мальчик, который только вчера научился завязывать шнурки, – ворчал смотритель, поднимаясь.

Манилло, с уютом завернувшись в тостый спальник, вдруг озадаченно посмотрел на друга.

– Я хотел тебя кое о чем спросить.

– Что такое? – отозвался Энрике.

– Ты сегодня так ничего и не ел. Ты совсем не голодный?

Энрике прислушался к себе, забавно зажевав нижнюю губу, от чего стал похож то ли на шепелявого барана, то ли на престарелого дедушку. Из вежливости Манилло сделал вид, что ничего не заметил, хотя очень хотелось рассмеяться.

– Вроде, нет. Думаю, мне не надо есть. Ну, как раньше.

– А хочешь ли ты спать?

– Хороший вопрос. В любом случае, надо проверить. А тут у тебя тепло, так что я все равно прилягу.

Через пять минут Манилло уже спал. Энрике вроде как и бодрствовал, но странно: сцены прошедшего дня заново всплывали перед ним, но он так и не погружался в сон полностью. Да и странные звуки сверху не особо располагали ко сну. С самой вершины башни раздавался странный мелодичный гул, перемежавшийся низкими раскатистыми вскриками Бенедикта. Потом были вспышки приглушенного света, поначалу долгие, чередовавшиеся такими же долгими периодами темноты, они все ускорялись. Всякий раз в период наибольшей яркости света гул становился сильнее, затем вновь стихал. Через какое-то время, Энрике не смог бы сказать точно, какое, шабаш звука и цвета наверху прекратился. Манилло все произошедшее ничуть не побеспокоило, он словно бы и не заметил ничего, мирно посапывая рядом с ламой. Потом на лестнице раздались нехарактерно громкие шаги смотрителя, а затем и сам Бенедикт вышел из-за поворота. Он весело подмигнул Энрике зеленным глазом.

– Не спится? – спросил он осипшим голосом.

Энрике покачал головой.

– А и зря. Я вот посплю. Утомился немного. Ты не переживай, никто вас не побеспокоит. Я уж позабочусь.

Последние слова смотритель произнес совсем уж тихо, а потом завалился прямо в одежде на свою небольшую кровать. Через мгновение до Энрике донесся удивительно громкий храп, который тоже был не в силах побеспокоить могучий сон Манилло. Мальчику снилось что-то светлое и теплое. Наверное, даже руки Бабули, трепавшие его по волосам. И лишь под утро к нему в грёзы пришла тень, воплощенная в странных высоких фигурах в балахонах. Фигуры обступали его кровать в Доме. Они заносили руки с причудливыми длинными клинками над телом мальчика. Но тут из угла на них зашипело что-то большое и очень сильное.

– Это не ваша история, вам тут нет места.

Два зеленых огня вспыхнули ярче солнца, а затем со скрежетом и воем фигуры снова растворились в небытие, не тревожа больше мальчика. К нему снова пришло что-то светлое и теплое. А потом Бабуля позвала его завтракать, но Манилло не хотелось просыпаться.

– Еще немного, Бабуля, я видел такой странный сон.

– Просыпайся, мой хороший. Уже полдень.

Бабулина теплая рука затрепала его по волосам. Вот только рука была какой-то необычно мягкой, словно покрытой мехом.

– Ну, что, друзья. Знатно вы поспали, пора завтракать. Как насчет макрррррели?

Манилло открыл глаза, чтобы увидеть нависающую над собой хищную улыбку с внушительного вида клыками.

– Так что, молодой человек, не против подкрепиться? У вас сегодня длинный день.

– Да, конечно.

Вот и прошла первая ночь не Дома. Мальчик, забывший на ночь свои тревоги, вновь оказался среди них. Как быть и что делать дальше, Манилло не знал.

– А ну-ка, не унывать там. Я, конечно, не Бабуля, но чай у меня тоже неплохой. Давай к столу. И никаких…

– … разговоров с пустым животом, – закончил фразу немного повеселевший Манилло.

Завтрак прошел в какой-то нервной атмосфере, мальчик ерзал на стуле и едва притронулся к еде, но, поймав недовольный взгляд смотрителя, начал покорно отправлять в рот гренки с сыром. Аппетит же Бенедикта не могло испортить ничего. Отнюдь, он пребывал в приподнятом настроении, постоянно мурлыкал под нос какую-то веселую чепуху. От возбуждения он иногда размахивал красивым длинным хвостом, чуть не сшибая посуду со стола, лязгал вилкой, в один момент даже грохнул кулаком по столу и распевно проурчал какую-то затейливую музыкальную фразу. Глядя на него, Манилло повеселел уже окончательно, и все проблемы стали казаться чем-то простым и легко решаемым. А Энрике все было нипочем, он бегал по маяку в ожидании путешествия в рюкзаке.

И только тогда, когда все плошки и чашки были подчищены до крошки, а трубка Бенедикта была набита ароматным табаком, настало время беседы. Вопреки ожиданиям, смотритель не стал уютно откидываться на спинку стула, а пружинисто вскочил на ноги и стал рыться в разных уголках маяка, зажав трубку в зубах. Периодически он хмыкал, бормотал фразу-другую, но трубка делала все шепелявым и не особо понятным.

– Перво-наперво вам нужны припашы в пути. Я не жнаю, школько вам придечша идти, но лучше вжячшь ш жапашом.

Со стола под чутким руководством Бенедикта сгребли всю грязную посуду, а на ее место стали водружать разные кульки и мешочки. В некоторых были что-то рассыпчатое, в других – твердые тяжелые предметы.

– Итак, ждешь, кхм, мда. Итак, здесь у нас много разной, но удобной снеди. Орехи, полголовы сыра, немного сухофруктов, я их и так не особо люблю. А вот это! От души отрываю, сам сушил. Рыба длинноперка, или маркушка, или, по-вашему, хм, нототения, из неразумных. Вкуснейшая! Вам пригодится. Бабулины галеты пойдут туда же. Здесь припасов на пять дней, дальше вы уж сами, да и не унесете больше. Манилло, покажи свой рюкзак. Никуда не годится. Нет, ты не подумай, рюкзак отличный, но маловат. Сейчас я к нему дошью еще одно отделение, пару лямок для спальника, да, спальник тебе пригодится в пути. А? Что? – Бенедикт отозвался на робкое покашливание мальчика.

– Если вас не затруднит, раз уж вы решили помочь нам, у Энрике есть одна просьба, но он слишком стеснительный, чтобы попросить самому.

– Да, что такое?

– Энрике хотел бы получить сапожки, если вас, конечно, не затруднит.

– Сапожки? Это можно. Не самые красивые будут, но для дороги сойдет.

Услышав это, Энрике запрыгал, доставая головой до самой столешницы, не в силах, да и не особо стараясь, унять свою радость. А Бенедикт вновь скрылся под лестницей, откуда вернулся с несколькими свертками, часть из которых оказалась отрезами ткани, другая – швейными принадлежностями.

– А теперь, мой маленький друг Энрике, я бы хотел попросить тебя не вертеться и наступить обеими лапами, кхм, ногами на этот кусок отличной кожи волов из долины… Не важно, какой долины, одним словом, стой смирно.

Через какие-то полчаса Энрике сидел на полу, задрав ноги вверх, и рассматривал свои новые сапожки. Они, конечно, были не такими красивыми, как он воображал, вовсе даже без вышивки, но все же! Это была его самая настоящая обувь, ладно сидящая, крепко сшитая, прочная. Его!

– Всего делов-то. В приключения босоногими лучше не пускаться, что бы там ни говорили разные сказочники.

Энрике перевел взгляд с обуви на Бенедикта и раскрыл рот. Слов благодарности не было, он просто хлопал глазами.

– Да-да, знаю. Не за что. Если ты сможешь встать, я надену на тебя твой новый рюкзак. Друзья должны делить тяготы.

Теперь Энрике юлой вертелся на месте, пытаясь рассмотреть свою поклажу, отчего рюкзачок подлетал и хлопал его по спине. Наконец Энрике смог выдавить из себя смущенное «спасибо».

– Вот и славно. Теперь ты, Манилло. Я слегка переоборудовал и твой рюкзак. Теперь туда влезает сильно больше, а на этих двух лямках крепится спальник. Забирай, мне он тут все равно без надобности.

– Большое вам спасибо, Бенедикт.

– Да не за что. Это еще не все. Каждому уважающему себя герою истории нужно волшебное оружие. Тут у меня выбор невелик. Но уж какое есть. Тебе должно быть как раз по руке.

Он протянул мальчику небольшой сверток бархатной ткани. Манилло с осторожностью принял его, но уже через минуту радостно закричал на весь маяк: внутри был самый настоящий кинжал, который годился для него в полноценный меч. Мальчик тут же выхватил его из ножен и принялся размахивать, с риском нанести раны себе и окружающим.

– А! А что он умеет? Как его зовут? Какой он удобный!

– Аккуратнее, молодой человек, мне еще нужны мои усы, а Энрике – нос.

– Извините, Бенедикт.

– Все в порядке. Любое оружие – это ответственность, особенно волшебное.

– Простите меня, я буду осмотрительнее. А что же оно все-таки умеет? И как его зовут?

– Ну, кхм. Дело в том, что он волшебен по-особому.

– Он испускает холодное пламя?

– Нет.

– Он светится при приближении врагов?

– Не думаю.

– Умеет открывать любую дверь?

– Я бы не надеялся.

– А что в таком случае?

– Он разговаривает.

– Если вы, господа, позволите, я бы сам хотел представиться, – раздался гнусавый голос, молчавший доселе.

– Самый настоящий говорящий кинжал! – завопил во всю мощь легких Манилло.

– У меня есть имя, если вас не затруднит.

– Извините, пожалуйста, – в который раз сконфузился Манилло.

– Имею честь. Годрик из клана Холодной Стали. Вам, должно быть, интересно узнать, чем же известен наш клан. Так вот, история эта уходит корнями в тысячелетия. Когда-то давным-давно наш пращур, Лерион Ужасный, ведомый рукой бесстрашного воина по имени Ругнар из клана Серебристых Грив, о которых я потом расскажу отдельно, обнаружил в себе интересное свойство…

Тут смотритель выхватил кинжал у мальчика из рук и засунул его в ножны.

– Интересное свойство болтать без умолку. Ты уж не взыщи, он и правда волшебный, но очень надоедливый. Давай я просто подвешу его к тебе на пояс, так будет спокойнее для всех. Вот так хорошо.

– Большое спасибо, Бенедикт. Мы теперь готовы. Вот только я все еще не знаю, к чему.

– Сказать честно, я тоже не могу быть уверен во всем. Но скажу одно, если где-то вам и могут помочь, так это в Грязном Замке.

– В Грязном Замке? Где это?

– Момент, нарисую вам карту. Где-то тут у меня был надежный пергамент.

Бенедикт снова залез под лестницу, где по ощущениям можно было найти все, что душе угодно. Через минуту он вылез оттуда, забавно отфыркиваясь от пыли и бурча про необходимость уборки. Затем он сел за стол, посмотрел куда-то в район своих бровей и начал выводить узоры на бумаге, от старания издавая редкие «мра-а» и «хорошо». Иногда он снова сверялся с межбровной картой у себя в голове, отходил на пару шагов от стола и снова возвращался к карте, дорисовывая там-сям по завитушке горных хребтов и изгибу рек. И вот, наконец, карта его полностью устроила, и он вручил ее Манилло.

– Не самое точное, но чтобы добраться сгодится. Пойдемте, друзья, вам пора. Здесь вам лучше не засиживаться. История не ждет.

Манилло надежно упаковал карту в нагрудный карман, помог Энрике надеть его поклажу и потянулся к своей куртке.

– Я бы с этим обождал, – с хитрой усмешкой сказал смотритель, набивая себе трубочку.

– Но там ведь зима, – возразил Манилло.

– Вдруг вес рюкзака тебя согреет?

Недоумевая, мальчик, не без помощи Бенедикта, влез в лямки рюкзака, а затем подвергся тщательной инспекции со стороны смотрителя. Он подтянул одну тесемку, немного отрегулировал ремешок на спальнике, после хлопнул Манилло по плечам и пошел открывать многочисленные засовы, коих Энрике успел насчитать девятнадцать.

– Уф, совсем беда с ними, как закрою, так потом отпирай полдня.

Последним штрихом смотритель аккуратно снял колокольчик над косяком и резко распахнул дверь. А за дверью было лето. От неожиданности Манилло чуть не плюхнулся назад, прямо на рюкзак, но устоял. Энрике же просто стоял с открытым ртом.

– Ха-ха-ха, нравится? – с явным удовольствием зарокотал Бенедикт, – Пришлось поработать ночью. Зато теперь вот, глядите.

– Как вам это удалось?

– Мы, смотрители, предпочитаем не выдавать всех тайн разом. Тут могли бы быть долгие пространные размышления про ось времени и ось маяка, про необычные свойства фонаря на вершине, про разные потоки времени, но я скажу проще. Магия. Крампус, будь он неладен, возится с, кхм, местом, я могу работать со временем.

– А есть ли другие? Кто делает такие же штуки, – спросил Манилло.

– Дорога, мой дорогой мальчик, не ждет. Вам, и правда, пора в путь. Скажу лишь одно. Ответы будут в Грязном Замке.

Затем он еще раз внимательно оглядел друзей.

– Вы думаете, мы готовы? – робко спросил мальчик.

– А как тебе кажется самому?

Мальчик замолчал и посмотрел себе под ноги. Затем поднял взгляд на Бенедикта и серьезно кивнул. Смотритель ответил таким же серьезным кивком.

– Спасибо вам, Бенедикт, – хором сказали друзья.

– Не за что. И до свидания. И, да, если вы встретите Крампуса, передайте ему от меня что он олух. А теперь в путь.

Друзья долго оборачивались и махали стоявшему в дверном проеме Бенедикту. Он махал им в ответ треуголкой, зажатой в руке. Так началась дорога к Грязному Замку.

***

Шаг. За ним еще один. Дальше третий. На каждый большой шаг рядом раздается три маленьких. Настоящий волшебный кинжал – это хорошо, это, конечно, здорово, но кто же знал, что оружие на поясе настолько мешает ходить. Будто выросла еще одна нога, которая все время норовит запутать две имеющихся. Но в целом… В целом, все очень даже неплохо. Вот идет верный друг. Его маленькие шаги так хорошо дополняют поступь ног побольше. Да и кинжал не такой уж и плохой. Можно немного выдвинуть лезвие, чтобы услышать приглушенное гнусавое бормотание, которое даже успокаивает. По левую руку океан. Огромный, необъятный. Наверное, в нем можно помочить ноги. Или искупаться. Над головой пролетает чайка. Птица почти не шевелит крыльями, словно это мир движется вокруг нее. Потом мир останавливается, и чайка зависает на месте. Звонкое «скрии», похожее на громкий смешок, раздается над пляжем, вдоль которого идут две пунктирные линии шагов, повторяя одну линию на карте. Становится очень смешно, так смешно, что не сдержаться.

– Скрии!

Маленький друг удивленно смотрит на мальчика.

– Все в порядке, Манилло?

Ему отвечает звонкий хохот и повторное «скрии» уже от чайки. Энрике вздрагивает, резко оборачивается в сторону крика, потом смотрит на друга. Мальчик успел сбросить рюкзак, отстегнуть ножны, все так же заливаясь чистым искренним смехом. Тут радость начинает заливать и Энрике. Сначала робко, затем все громче он вторит хохоту Манилло и тоже сбрасывает рюкзак. Потом оба бегут к океану, чем вызывают большое недовольство у другой чайки. Птица взлетает и вскрикивает совсем как первая. Друзья падают на песок и начинают хохотать уже лежа, глядя на тонкий росчерк птицы в небе.

Через какое-то время они замолкают и просто смотрят вверх, раскинув руки и ноги, будто две большие морские звезды.

– Тут хорошо, Энрике. Пусть и нет Бабули, но тут хорошо.

***

Хоть первая эйфория и схлынула, друзья ещё долго лежали под летним небом на мягком и теплом песке. Солнце, только-только входившее в свою полную силу, нежно гладило мальчика по щекам, а волны бормотали что-то дремотное, да так настойчиво, что уходить не хотелось совершенно. Наоборот: хотелось уснуть и видеть сны про маяк, про Крампуса, про Бабулю.

Первым здравомыслие вернулось к Энрике. Он с неохотой поднялся с песка, отряхнулся, прянув пару раз для надёжности ушами, и сладко потянулся.

– Куда мы идём?

– Вообще?

– Вообще в Грязный Замок. Куда мы идём сейчас?

Манилло досадливо пожевал губу, потом приподнялся на локте, в последний раз посмотрел на небо и чайку и окончательно сбросил с себя теплое наваждение. Из нагрудного кармана на свет была извлечена карта и тщательно расправлена на колене.

– Мы тут, – палец мальчика упёрся в полоску пляжа между океаном и лесом, что потихоньку густел по правую руку.

– Это, наверное, хорошо?

– Наверное. А почему нет?

– Не знаю. А куда нам надо?

– Сюда, – палец прошёлся по высохшим чернилам до странного треугольника в лесу.

– Тоже, наверное, хорошо.

– Бенедикт бы не обманул.

– Что ты?! Я в нем и не сомневался. Но сюда, – копытце неловко ткнулось в карту рядом с пальцем, – ну, вот туда, нам идти долго.

– Да, далеко.

– Вот я и говорю. Куда мы пойдем сначала?

Манилло задумался, встал, несколько раз покрутился на месте с картой в руках, затем покрутил в руках карту. Наконец результат его удовлетворил, и он стал ещё внимательнее рассматривать пергамент.

– Смотри, Энрике, тут нарисован дом! И восклицательный знак!

– Больше похоже на кляксу, если ты спросишь меня. А "восклицательный знак" – следы когтей Бенедикта.

– Да нет же, смотри! Тут есть крыша. И даже нарисована дверь.

– Ты уверен? Я всё-таки думаю, что это клякса.

– Какая-то она ровная слишком. Ты посмотри, и линия сюда ведёт.

– Пунктирная?

– Да, вот она, – смутился Манилло, не знавший таких умных слов.

– Действительно. Идёт пунк-тир-ная линия, – с расстановкой произнес трескучее слово Энрике.

– Значит?

– Значит, нам надо туда зайти.

Манилло задумался, посмотрел на небо в надежде снова увидеть птицу, которая давно нашла занятия поинтереснее в другом месте. Затем шепотом, едва слышно сказал "пунктирная" и уверенно кивнул.

– Пунктирная линия идёт туда. И мы пойдем за ней, – мальчик кивнул еще раз.

– А далеко эта клякса? В смысле, дом.

– Не знаю. Думаю, мы ее увидим, когда пляж начнет поворачивать.

– А пляж может повернуть?

– Энрике!

– Молчу-молчу. Тогда пойдем?

Манилло молча кивнул, и друзья медленно побрели к скарбу. Удивительно, но идти стало значительно легче. Мальчик даже недоверчиво проверил, все ли на месте, даже похлопал Годрика по эфесу, вызвав приглушенное бормотание клинка. Песок почти перестал цеплять ноги, ножны самостоятельно приняли правильное положение на поясе. Словом, идти и идти, не зная остановок. Однако пляж действительно начал «поворачивать». Манилло победно хмыкнул и ткнул пальцем перед собой. Энрике в свою очередь сделал вид, что его крайне интересуют форма и цвет песчинок под ногами. Тут даже имелась пара сосен, почти как на карте, хоть там и были нарисованы ёлки. Это окончательно убедило друзей, что они на верном пути. Манилло даже прибавил шаг, но потом вспомнил об Энрике, которому трудно было поспевать за ним из-за разницы в росте.

И вот ключевой поворот позади, и за ним друзьям открылся…

– Опять пляж, – кисло сказал Энрике.

– Да, – неуверенно ответил Манилло, – тут слева, нет, справа должен быть дом.

– Или клякса.

– Нам все равно надо тут свернуть. Как пунктир.

Они неспешно стали углубляться в редкий лес, прочь от океана. Манилло, которому нравилось на пляже, бросил грустный взгляд назад, но, собравшись с силами, встряхнулся и пошел туда, вглубь суши. Некоторое время друзья шли молча, потом Энрике, последние несколько минут вертевший головой так, что риск ее потерять был достаточно велик, обеспокоено потянул за штанину Манилло.

– Мне кажется, мы заблудились.

– Карта ведь не врет.

– Карта, может, и не врет, но это не мешает нам заблудиться. Посмотри, какой вокруг густой лес. На карте его не было.

Для порядка надо сказать, что окружавший друзей лес был вовсе не таким уж и густым, а светлым и просторным сосняком вопреки карте, на которой тут должен был быть ельник (неизвестно, почему Бенедикт так любил рисовать ёлки, видимо, рисовать сосны он не умел). Мальчику лес не казался таким уж устрашающим, но ему все же было тревожно.

– А давай спросим у Годрика, – озарило Манилло, – он ведь местный и наверняка что-нибудь знает.

– Ну, давай, – с сомнением протянул Энрике.

Кинжал тут же был извлечен на свет, прямо на ходу. Но на вопросы он не спешил отвечать, картинно отплевываясь несуществующим ртом от песка. И только тогда, когда Манилло пригрозил заточением в ножнах, Годрик спохватился.

– Если вы позволите, – загундел он, – я бы хотел вам рассказать историю этого края.

– Годрик! – хором закричали друзья.

– Позвольте, как вы хотите дойти до места, не проявив уважения к славным былым дням, а, уж поверьте, они были очень славными. Мой пращур, Лерион Ужасный, вдоволь испил…

Заметив, что мальчик сделал очередное движение к ножнам, Годрик вновь обиженно замолчал, затем прочистил горло.

– Что вас интересует? – сухо спросил он.

– Как нам попасть сюда, – сказал Манилло и предпринял попытку поднести кинжал к карте.

– Потише, молодой человек, я прекрасно все вижу. Куда конкретно.

– В этот дом.

– Боюсь, я не смогу быть вам полезен.

– Что?

– Легенды молчат об этом доме. Он не является частью славной истории этого края, которая озарена схватками с участием Лериона…

– Ужасного, да-да, – перебил Манилло и разочаровано потянулся к ножнам.

– Если вы позволите, – напугано сказал Годрик.

– Что-то не так?

– Мне очень неловко обременять вас просьбой, это не пристало боевому клинку хандрить из-за судьбы.

– Я понимаю, но можешь покороче.

– Э, кхм, могу. В общем, под лестницей я лежал бессчетные годы и давно не видел белого света, в связи с этим хотел бы вас попросить, мастер, позволять мне небольшой променад изредка.

Манилло с вопросом посмотрел на Энрике.

– Он говорит, что не прочь иногда быть не в ножнах.

– Именно это, мой лохматый друг, я и хотел сообщить мастеру.

– Мастеру? – удивился Манилло.

– Каждый владелец клинка из клана Холодной Стали автоматически становится мастером клинка.

– Автоматически? – еще один взгляд на Энрике.

– Сразу же, само собой.

– А. Хорошо. И что это мне дает? Я умею фехтовать?

Для проверки Манилло пару раз взмахнул клинком, в который раз за день подвергая риску шею Энрике.

– Нет, мастер. Просто традиционное обращение.

– А, понятно, – погрустнел Манилло, – а про дом точно ничего не сможешь сказать?

– Ничего, кроме того, что я уже сообщил вам ранее, мастер. Ах, да, небольшая деталь. Кажется, мы к нему подошли.

Словно из-под земли перед друзьями возник дом, хотя правильнее его было бы назвать избушкой. Она словно вырастала из окружающего леса, незаметная, тихая, вся обросшая мхом, невесть откуда взявшимся в светлом и просторном лесу. Друзья замерли, с недоумением глядя на строение.

– Как-то не внушает, – начал Энрике.

– Посмотри, там деревянные буквы над входом!

– Мне отсюда не видно, что там написано?

– Трудно понять, все корявое и подгнившее. СМ… СМА… СМАТРИТЕЛЬ. Там написано «СМАТРИТЕЛЬ».

– Что? Как Бенедикт? – спросил Энрике.

– Не уверен. На маяк не похоже. И написано через "а".

– Вас не затруднит дать мне взглянуть? – прогнусавил Годрик, которому вид на избушку заслоняла штанина Манилло.

Спохватившись, мальчик выставил перед собой клинок.

– Чертовски верно подмечено, мастер. Это не маяк. Даже на второй взгляд.

– Какое дельное замечание, – съерничал Энрике.

– Благодарю, волосатый друг, – ответил Годрик, убийственно серьезно не замечавший иронии.

Повисла тишина: никто из троих не решался что-либо предпринять. Потом, сжавшись в ожидании последствий такого необдуманного действия, Манилло медленно двинулся вперед. После первого шага ничего не произошло. Как и после следующего. И шага за ним. Набравшись смелости, Манилло пошел к дому уже без заминок после каждого движения. Он обернулся один раз, чтобы сделать страшные глаза на Энрике, который мялся на месте. Сконфуженный, тот припустил к мальчику, но застыл за его спиной, отказываясь идти вперёд первым. Манилло хмыкнул, насупился и медленно пошел дальше.

Чем ближе они подходили, тем больше деталей пробивалось из-под мха. Дом, казавшийся совсем неухоженным, оказался вполне уютным жилищем. Дверь была скрыта в глубине под козырьком, густо поросшим травой и мхом, как и вся крыша. Справа от двери было окошко, также утопленное под мшистыми наплывами. Сверху проглядывал силуэт трубы, и можно было даже разглядеть дымок. Камни, ведущие к входу, ровными рядами обрамляли дорожку без единой соринки.

– Тут даже уютно, вроде бы, – зашептал Манилло.

– Я не был бы так уверен, – приглушенно ответил Энрике, – посмотри, там над входом. Это же череп!

Никакого черепа там, естественно, не было. Вместо этого над входом висел колокольчик вытянутой формы.

– Не череп это никакой, посмотри.

– Да? – недоверчиво спросил Энрике.

– Это колокольчик. Как у Бенедикта, но снаружи.

– Мне это все очень не нравится.

Мальчик не стал отвечать, они с Энрике уже достаточно пошептались почти у самого входа. Оставалось сделать один шаг и занести руку, чтобы вежливо постучаться в полукруглую дверь, когда Манилло окликнул странный прыгающий голос.

– Не заперто. Заходите.

Друзья переглянулись: Энрике замотал головой, а Манилло смахнул пот со лба. Помощь, если так можно сказать, пришла с неожиданной стороны.

– Премного благодарим хозяина данного чертога за гостеприимство и не промедлим им воспользоваться, – зычно провибрировал Годрик.

Теперь "страшного" взгляда Манилло удостоился клинок, который сделал вид, что ничего не замечает, и вообще не умел никогда разговаривать. Скрепя сердце, Манилло толкнул дверь под скороговорку "нет-нет-нет" Энрике.

– Добрый день, – робко начал мальчик, – это мы…

– Манилло, человек, Энрике, плюшевая лама и Годрик из клана Холодной Стали, – закончил странный голос, особенно нажимая на последние слова, словно они были неприятны для владельца голоса, – заходите, я на кухне.

Друзья переглянулись: Энрике быстро мотал головой как заведенный, шикая на мальчика, но Манилло уже решился.

– Можешь опустить меч, юноша. Он не только бесполезен тут, но и не нужен.

– Разрешите вмешаться, – оживился Годрик, – мастеру было нанесено оскорбление, которое требует сатисфакции известным путем.

– Мястелу биля нанефинё аскальбление, бя-бя-бя. Постыдился бы, Годрик, – передразнили его из глубины землянки.

Удивительно, но голос подействовал на клинок, который тут же замолк. Наконец, друзья зашли в проем двери. После света солнца, пробивавшегося через кроны высоких сосен, внутри была почти кромешная темнота. Но спустя пару мгновений глаза привыкли, и перед друзьями предстал вполне миловидный коридор со стенами приятного сливочного оттенка и дубовыми ладными половицами. Но примечательно было другое: вдоль стен, на самих стенах, на полу, иногда даже с потолка свисало огромное количество маленьких вещиц, будто магнитом притягивавших пальцы Манилло, которому тут же захотелось все потрогать. Чего тут только не было: кусочки розового кварца, засушенный плавник акулы, разнообразные деревяшки, шишки странной формы, обломки стекла. Словом, все, что мило сердцу каждого молодого человека определенного возраста. Но Манилло держал себя в руках, потому что, во-первых, было крайне невежливо без спросу трогать чужое, во-вторых, он все еще не был уверен в безопасности этого жилища, и, в-третьих, к его штанине намертво прирос Энрике, что сильно затрудняло передвижение.

– Прямо по коридору и направо. Кухня тут, – инструктировал голос, странно подпрыгнув на слове «кухня», – Вещи можете оставить в коридоре, их оттуда никто не возьмет.

Друзья продолжили движение. Домик, казавшийся маленьким снаружи, был подозрительно велик внутри. Коридор уходил на несколько десятков метров вглубь жилья, постоянно давая ответвления налево и направо. В промежутках между полукруглыми дверьми у стен стояли разнообразные шкафы, комоды и зеркала, все так же увешанные и, что можно было сказать с уверенностью, наполненные все теми же интересными штучками. Однако Манилло решил не отвлекаться. Он твёрдой походкой спокойно шел к кухне и голосу.

– Вот и хорошо, – сказал голос, когда они вошли в небольшую кухню с белой плиткой в цветочек на стенах.

Здесь глазам снова нужно было привыкнуть, поскольку кухня, в отличие от коридора, была прямо залита солнечным светом из окон по периметру. Сама кухня была полукруглой и тоже весьма уютной. Однако здесь уже не было всех этих интересных вещиц, словно хозяин складывал их специально вдоль входа в дом.

– А теперь помогите мне с подносами, и мы пойдем в столовую, – снова проинструктировал голос.

Манилло не сразу нашел, кто же с ним все это время разговаривал. И только сморгнув пару раз, он увидел невысокого старика. Все в его фигуре было странным, будто природа, когда создавала его, колебалась между пятью или шестью вариантами пропорций. Длинные руки, довольно короткие ноги, вытянутый торс, узкие губы и увесистый нос. Даже глаза были разного цвета: один теплого янтарного оттенка, другой серый с прозеленью. На удивление, одежда на нем была простой: длинный белый то ли халат, то ли хламида из мягкой ткани.

– Налюбовался? – с негромким смешком спросил старик, – А теперь пойдем в столовую.

Энрике все еще недоверчиво смотрел на хозяина, когда мальчик побежал помогать ему, спрятав приглушенно вякнувшего Годрика в ножны.

– Да, она хорошо тебя воспитала. Столовая вниз по коридору и направо. А я захвачу чаю.

Столовая оказалась под стать кухне: ничего необычного, светлое большое помещение с массивным дубовым столом посередине. Манилло все ломал голову, как же так удалось вместить столько места внутри такого маленького домика. Тем временем старик жестами показал, куда поставить снедь с подноса, куда – посуду. Затем сам наполнил высокие матовые стаканы прохладным чаем из кувшина (даже перед Энрике поставили небольшой стаканчик) и сел во главе стола.

– Ну, можно и подкрепиться.

– Простите, пожалуйста, но…

– Прощаю. Ешь, Манилло. Поверь, тебе надо перекусить.

И тут мальчик понял, что он действительно голоден. Еще бы, ведь они завтракали еще тогда, у Бенедикта. Однако мальчик ел аккуратно, небольшими кусками, тщательно пережевывая какое-то тушеное мясо с овощами. Сам старик тоже ел с расстановкой, не отвлекаясь ни на что вокруг, отправляя в рот вилку за вилкой.

– Большое спасибо, было очень вкусно, – сказал Манилло в конце трапезы.

– Охотно верю. Мне самому понравилось, – озорно ответил старик и подмигнул мальчику, – а теперь о деле.

Манилло уже приготовился рассказывать свою историю и в ответ рассчитывал получить некоторые ответы.

– У вас много вопросов, – спокойно продолжил старик, – а Историю я вашу знаю. Давайте я попробую вам рассказать то, что действительно важно сейчас. Времени у нас не так много, нас потом ждет одно мероприятие, скажем так. Будь добр, вынь Годрика из ножен, ему там неудобно.

И снова в голосе послышались нотки какого-то недовольства при упоминании имени кинжала.

– Премного благодарен, уважаемый, за вашу заботу, – сказал Годрик, когда его положили на стол.

– Итак, я тоже смотритель, как вы уже могли понять. Да, без маяка, но смотритель. Мне для исполнения моих обязанностей не нужен маяк. Мне нужны глаза и уши. Здесь, в этом доме, я бываю довольно редко. Бенедикт хорошо смог подгадать время, было бы удивительно, если бы он не смог этого сделать. Но к делу это, если и относится, то очень мало. Прежде всего, я полностью согласен с тем, что вам действительно надо отправиться в Грязный Замок. Там вы найдете ответы на ваши вопросы, если не на все, то точно на самые важные. Припасов ваших должно хватить, – он посмотрел куда-то вверх и в сторону, словно прислушиваясь к шуму у двери, а затем кивнул, – да, вполне хватит, Бенедикт молодец. Карту он нарисовал хорошую, не самая подробная, я или Крампус сделали бы лучше, но это не так важно. Не отклоняйтесь от маршрута, и все будет хорошо. А теперь, раз уж мы поели, нам пора.

– А куда мы пойдем?

– Как куда? – с хитринкой переспросил старик, – Конечно на кухню, посуда себя, насколько мне известно, пока не научилась мыть сама себя.

***

– Вот теперь можно и пойти к речушке, – сказал смотритель, когда вся посуда была вымыта и помещена в шкафчики на стене, – нас там уже ждут.

– А кто ждет? – спросил Манилло.

– Увидишь. Пойдемте.

Старик вытер руки белым полотенцем и пошел в коридор, друзья двинулись за ним. Откуда-то из складок одеяния он достал гвоздь, который сам скользнул к стене и занял свое место среди других, на которых висели разные вещи.

– Вот теперь можем идти.

Едва смотритель сделал первый шаг по дубовым половицам, все вещицы на стенах вздрогнули, вторя его движению. Как только он подошел к первой безделушке, свисавшей на шнурке со стены, она задрожала уже заметно. Манилло присмотрелся – это была маленькая склянка с плотно притертой пробкой. Смотритель глубоко вздохнул и кивнул.

– По одной вещи…

Склянка тут же сорвалась со своего места и впилась шнурком в одежду старика. Спустя пару мгновений она перестала двигаться и свободно повисла. За ней к фигуре старца устремился какой-то глиняный черепок с остатками лазурной эмали. Тот повторил движение склянки, замерев на одежде старика.

– … на каждую горесть и несчастье…

С каждым шагом все больше и больше вещиц срывалось со стен и впивались в тело смотрителя, который словно бы не замечал странностей вокруг, а лишь шел вперед, оставляя позади голые стены.

– … что видел этот мир…

Манилло в страхе закрыл глаза, и тут случилось невероятное: перед собой он видел все тот же коридор, но блеклый и выцветший, по которому шел смотритель в белых сияющих одеждах, так, будто его не покрывали тысячи маленьких вещей.

– … через мои глаза.

В еще большем испуге мальчик открыл глаза в тот момент, когда старик, ставший уже каким-то комом из звенящих и стрекочущих друг о друга предметов, остановился у самой двери и обернулся. Лицо его было абсолютно спокойным, только в глазах была какая-то тревога.

– Не всем смотрителям дана власть вмешиваться. Кто-то должен быть глазами и памятью, – сказал старик ровным голосом.

Мальчик вздрогнул. Слова, сказанные смотрителем, были туманными, но очень пугали.

– Пойдем, Манилло. Запомни. Там, за порогом, я могу показаться тебе кем-то другим. Но ты не должен меня бояться. Я останусь все тем же. Ты и сам видел.

– Останетесь все тем же кем?

– Я что, забыл представиться? – он выпрямился и улыбнулся, – Имею честь, Берти.

Энрике, смотревший на все происходившее со смесью ужаса и восхищения, прыснул со смеху, но быстро взял себя в руки после строго взгляда Манилло. Еще раз оглядев всю компанию, смотритель с горечью кивнул сам себе и потянул дверь на себя. Дождавшись, когда все выйдут, он просто закрыл ее за собой, снова резко вдохнул и сделал шаг к ступеням крыльца. В этот момент над его головой зазвенел колокольчик, и смотритель разом вырос на добрых две головы, но как-то неравномерно. Одно его плечо осталось на старом месте, второе решило, что теперь ему будет уютнее над головой. Ноги вытянулись, грудь раздалась в стороны, и перед друзьями оказался двухметровый дюжий горбун.

– Ба, какая встреча, – раздался взрыв баса где-то над головой у Манилло, – привет!

– З-здравствуйте, – ответил мальчик.

– Меня зовут Иероним! А тебя?! – так же зычно выпалил горбун, будто не умевший общаться тихо.

– Я Манилло, это Энрике. А это Годрик, – закончил мальчик, протягивая клинок.

– Убери-ка ты эту мерзость, пока не поранил кого-нибудь, – гневно ответил горбун, – не люблю я их, штуковины острые.

Годрик, будто понявший свою неуместность, молча и безропотно отправился в ножны.

– Ну, что, ребята, пойдемте к речке, тут недалеко. Мне обещали, что там будет весело.

– Пойдемте, – тихонько ответил Манилло.

По пути к реке горбун много смеялся, зычно кричал всякую околесицу, совершенно не интересуясь тем, откуда друзья пришли и почему идут за ним. Он радовался солнцу, птицам, которые, казалось, совершенно не пугались его громким манерам. Забавно было смотреть, как он нашел крольчиху со совсем еще маленькими крольчатами у старого пня. Он встал на четвереньки, отчего рост его стал примерно как у мальчика, подполз к ним, смешно переваливаясь и загребая ногами, и протянул гордой матери кусок моркови, неведомо как возникший у него в руке. Когда крольчиха доела морковь, Иероним-Берти протянул руку, чтобы потрогать нос крольчихи. Но рука все еще пахла морковью, отчего крольчиха решила, что трапеза продолжается, и тяпнула горбуна за палец. Он сначала заорал, а потом раскатисто расхохотался. Крольчиха даже не повела ухом. За постоянными криками и хохотом путь к реке прошел незаметно.

– Ну, где-то тут и должно быть весело, вот речушка.

Место было красивым в своей особенной простой манере. Сосняк кончался обрывом, в отвесе которого ласточки настроили гнезд. На другой стороне была холмистая пойма, трава на тех холмах была такой зеленой, что казалось, будто она вот-вот лопнет и зальет зеленью весь мир. Дальше, за теми холмами, вновь начинался сосняк. Сама речка, петляющая меж холмов, была небольшая, но очень говорливая. Горбун замер на краю обрыва и прислушался к чириканью реки и стрёкоту летавших у его ног ласточек, а потом громко расхохотался.

– Хорошо, что пришли. Сейчас должно начаться веселье, мне обещали. Вот, уже идут.

Откуда-то справа, из глубины леса послышалось пение рогов. Горбун радостно приплясывал на месте и захлопал в свои большие ладоши. Потом послышался топот, с той же стороны, откуда доносились рога. Звук был необычным, будто множество ног идут в такт, бряцая железом. Затем, словно откликаясь на крики Иеронима-Берти, зазвучали крики, хриплые, но довольно высокие, полные строгости. Манилло не понимал, что значит для горбуна веселье, ведь он отчетливо слышал…

– Армия на марше, – тихо сказал Годрик, невесть как высвободившийся из ножен наполовину, – я не спутаю эти звуки ни с чем другим.

Манилло не стал прятать кинжал обратно, лишь заворожено смотрел на другой берег. Там ряд за рядом из сосняка выходило воинство в боевом строе. Воины были разного роста и комплекции, но шагали все удивительно в ногу. Приглядевшись, Манилло разглядел там мышей почти в рост Энрике. Рядом с ними на задних лапах шагали крупные саламандры рука об руку с гордо подбоченившимися псами-сержантами, выкрикивавшими в такт что-то гортанное и воинственное. Все, как один, были закованы в броню светлых тонов и держали острые мечи и пики. Над головами шагающих летали крупные горлицы в кожаных доспехах.

С другой стороны тоже раздались звуки горнов и хриплые крики. Оттуда стали выходить шеренгами другие воины, в цветах темных, цвета сумерек и ночи. Коты маршировали рядом с шипастыми ящерицами. Тут и там можно было увидеть высокие несуразные фигуры, составленные как попало из больших булыжников. Над головами этой армии летали совы и филины. Все войско в темном гордо пело какую-то красивую мрачную песню, слов было не разобрать.

Горбун, радовавшийся поначалу, теперь стоял озадаченно, опершись на сосну.

– Что они делают? Зачем им железки? Это совсем не похоже на веселье. Это никакое не веселье.

Он посмотрел на мальчика. В глазах была плескались боль и детская обида.

Тем временем, две армии дошли до каких-то условных точек на вершине двух соседних холмов и остановились. Сама речушка будто притихла, а крики ласточек наоборот стали пронзительнее и громче. Время стало густым и маслянистым, и медленно огибало мальчика. Затем горны пропели вновь, им в ответ сотни глоток разорвались в боевом кличе, и обе армии понеслись навстречу друг другу.

Манилло хотел закрыть глаза и не смотреть на все это, но не мог. Годрик, сначала нервно подрагивавший в его руке, совсем застыл и смотрел, как два отряда уничтожают друг друга. Ни одна из сторон долго не могла взять верх, поле битвы перекатывалось то на один холм, то на другой, оставляя лоскуты павших и раненных на уже не такой зеленой траве. Все это время горбун смотрел и слушал, нервно вздрагивая всем телом. Манилло нашел в себе силы, чтобы закрыть глаза. Противоположный берег терялся в дымке, но фигура Берти вновь предстала перед ним лучистым белым пятном. Старик зябко обнимал себя за плечи и кивал на каждый всхлип, доносившийся от Иеронима. Для его работы смотрителя нужны были глаза и уши. И, пусть и против воли, этими глазами был горбун. Тот выполнял возложенный на него долг, хоть слезы и застилали его взгляд, он смаргивал их и вновь смотрел на битву, подвывая в голос. Энрике просто уткнулся лицом в штанину мальчика и не оборачивался. Манилло открыл глаза и посмотрел на поле боя. Битва не стихала, перекатываяся по траве, и оставляя взамен лишь грязь.

И вот, когда казалось, что бой будет бесконечным, воины в светлом стали все больше и больше теснить бойцов в темном, пока в спину тем не уперся лес. И тогда их ряды дрогнули, строй сломался, и выжившие стали спасаться бегством.

Воины светлой стороны весело ликовали, потрясая свои оружием и обнимаясь с товарищами. Но там, где они видели победу сил света, Манилло видел только израненных и побитых существ, лежавших на растоптанной траве. Павшие лежали вместе, обнимаясь и не делая различий в цвете стороны, форме и размере.

Горбун не стесняясь рыдал в голос, но не отводил глаз от произошедшего. Он вынужден был всё увидеть. Но Манилло не стерпел и закрыл глаза. Вновь перед ним предстал старик в белом, устало ссутулившийся, и смотрящий с обрыва.

– Теперь ты видел. Иерониму тут не место. Видеть боль мира должен я один. Уделом Иеронима было лицезрение торжества жизни, но вышло так, как вышло. Тебе надо идти в Грязный Замок. Только он даст тебе возможность сделать все правильно и исправить все ошибки.

– И помочь Иерониму?

– Помочь нам обоим.

Старик вытянул руку вперед. Из гущи лежащих тел в руку к нему скользнул чей-то талисман, подвешенный на веревочке, который должен был защитить хозяина. Но с задачей своей он не справился. Старик поймал за веревку вещицу и поднял на уровень глаз мальчика.

– По одной вещи на каждую горесть, что видел этот мир и я.

Это был какой-то странный ключ. Затем старик кивнул и приложил безделицу к груди, куда она немедленно приросла и исчезла в складках одеяния.

– Вам пора идти. Помни, Грязный замок.

– Я запомню, – ответил мальчик и открыл глаза.

Глава III

Манилло устало смотрел на огонь. Весь остаток дня с момента битвы и расставания со странной парой смотрителей друзья шли по лесу, обогнув место схватки по широкой дуге. Говорить о произошедшем не хотелось никому, хотя все трое, и даже Годрик, вновь переживали увиденное, а в случае с Энрике – услышанное. Просто шли и шли вперед, иногда сверяясь с картой. Почти сразу за короткой полосой сосняка, росшей на берегу речушки, начался лес из деревьев странного вида, которые мальчик встретил впервые в своей жизни. Они были довольно высокими, для Энрике так уж совсем гигантами. Ветвиться ствол начинал высоко над головой мальчика. На ветвях росли плотные кожистые листья, покрытые каким-то воском. При этом внизу, у корней не было ни следа павшей листвы. Между стволов не росло никакой травы или кустарников: деревья накрывали все пространство под собой словно бы плотной крышей, едва пропускавшей свет. Могло показаться, что идти по лесу так же легко, как и по сосняку, но нет. Здесь было влажно и сумрачно, каждый шаг давался не то чтобы с трудом, скорее, с какой-то неохотой. Но друзья брели и брели через молчаливый лес, в полной тишине, без птиц и зверей.

Когда стало совсем темно, Манилло решил остановиться. Они могли идти и дальше, но желания не было никакого, да и заплутать без карты было легко. Найдя тихий дремотный родник, друзья встали на ночную стоянку. Мальчик с трудом залез по гладкому стволу на ближайшее дерево и долго рубил ветви на растопку вяло протестовавшим Годриком. Когда из рюкзака Энрике извлекли кресало, которое лежало там среди немногих, но полезных вещиц, Годрик даже не стал возмущаться, что его будут тупить, а молча перенес неприятную процедуру.

И вот теперь Манилло устало смотрел на огонь. Рядом, привалившись спиной к его ноге, сидел Энрике, а у правой руки лежал притихший Годрик. Дерево горело необычным чадящим огнем, костер давал мало света, но и этому можно было радоваться.

Годрик, молчавший всю дорогу, вдруг откашлялся.

– Что такое? – тихо спросил Манилло.

– Простите, мастер, что нарушил ваш покой.

– Манилло.

– Что?

– Зови меня Манилло. Какой из меня мастер?

– Эм, хорошо, ма… Манилло. Я все искал момент, чтобы поговорить с вами о нашей цели.

– О чем именно?

– Грязный Замок. Мы ведь держим путь именно туда.

Манилло помолчал. Меньше всего ему сейчас хотелось говорить о замках, грязи, путешествии. Наверное, ему нужно было просто поспать несколько часов к ряду. Завернуться в спальник и спать, не видя снов. А еще лучше оказаться дома, на белых простынях. Мальчик встряхнул головой. Сон – это хорошо, но что-то внутри все-таки горело любопытством, вынуждая задавать постоянные вопросы. Со спальником можно было пока повременить.

– Да, Годрик, мы идем в Грязный Замок, – с трудом разлепил губы Манилло.

– Очень кстати я знаю несколько древних легенд, связанных с этим местом.

– И все они непременно связаны с Лерионом Ужасным, я прав? – подал голос Энрике.

– Совершенно верно, мой прозорливый друг, – ответил Годрик, – неужели ты их уже слышал?

– Нет, просто это было озарение. Гениальная догадка, – ввинтил елейным голоском Энрике.

– Замечательно! Так вот, когда мой пращур, Лерион Ужасный, ведомый рукой могучего воина Ругнара из клана Серебристых Грив, сразил Бельтиона Жуткого, зловредного великана, жившего по ту сторону прозрачного хребта и раз в год опустошавшего близлежащие города и деревни…

– Годрик, это замечательная история, но не мог бы ты перейти сразу к сути? – прервал речи клинка Энрике

– Так в том и суть! В неравной схватке, когда великану на помощь слетались смертоносные осы…

– Осы? Какие осы?

– Смертоносные! В тот момент, когда исчезла всякая надежда на победу…

– Твой предок начал рассказывать легенду, и все осы померли от скуки, – снова перебил Энрике.

– Легенду? Какую легенду? Я люблю легенды.

– Легенду о болтливом клинке.

– Как тебе не стыдно, волосатый негодяй, попирать память моего пращура! Держала бы меня сейчас надежная рука, несдобровать бы тебе!

– А зачем рука? Ты и без нее сможешь заболтать кого угодно до смерти.

– Прекратите оба! – воскликнул Манилло.

Несмотря на строгий тон, перепалка друзей заметно подняла ему настроение, под конец он даже почти улыбнулся.

– Не ссорьтесь, пожалуйста. Сегодня хватило раздоров. Так что там было с твоим ящуром и осами, Годрик?

– Прашуром, если позволите. Они бились три дня и три ночи, пока Ругнар не истребил всех зловредных насекомых.

– Не слушай его, смысла в истории не будет, – пробормотал Энрике едва слышно уголком рта.

– Что было дальше? – спросил мальчик, решив проигнорировать скептическое замечание друга.

– А дальше мастер Ругнар и Лерион ушли в грязный замок. Это если вкратце.

– Замечательная история, – ответил Манилло, рукой закрывая лицо начавшего хохотать Энрике, – у меня тоже есть несколько историй, которые мне рассказывали раньше.

Энрике и Годрик притихли, слушая Манилло.

– Например, я помню, – начал мальчик, – как Бабуля рассказывала про Леди Озера.

– В этой истории есть мечи? – спросил Годрик.

– Я не припомню такого. Зато там есть рассказ о самой Леди, живущей в озере, чья поверхность может быть и твердой, и мягкой, как пожелает хозяйка вод.

– Кого-нибудь в этой истории убивают? – не унимался клинок.

– Нет, Годрик, в этой истории не убивают никого. В ней есть другое.

– А я помню эту историю, – встрепенулся Энрике.

– Не мешай слушать другим, – завибрировал Годрик. – рассказывай, Манилло.

– Если Энрике не будет прерывать, я расскажу, как помню.

– Честно слово, я буду молчать, – горячо пообещал Энрике.

– Тогда я начну.

***

История Леди Озера.

– Бабуля редко мне рассказывала истории, которые случились недавно, потому и эта история случилась давно, – начал Манилло, – наверное, даже раньше, чем история Крампуса, хотя Бабуля скажет точнее. Так вот, далеко на севере жил Бледный Король. Он не был злодеем, добряком, может быть, тоже, просто был очень бледным. Энрике, не хихикай!

– Я нет, я молчу. Ты продолжай.

– В общем, бледным он был из-за того, что не любил солнечный свет, всё больше сидел у себя в библиотеке, читал старые книги. Зла никому из подданных не делал, но народ видел его редко, парадов король не устраивал, войной к соседям не ходил. Сидел себе в библиотеке и читал. Вот и стали ползти слухи.

– А куда они ползли? Как они ползают?

– Я не знаю, Энрике, так Бабуля сказала. Ползти стали слухи. Вот.

– Ладно, Манилло. Ты только не ругайся.

– И слухи поползли не простые, – мальчик сердито посмотрел на ламу, – а о том, что король – чернокнижник или вообще колдун. Народ стал побаиваться своего короля. На площадях люди говорили, как было хорошо при отце Бледного, и как стало им невмоготу жить сейчас. Урожаи не шли, коровы стали невкусные и худые. И во всем был виноват король. А король тем временем нашел старую легенду о прекрасной деве, жившей на озере где-то в стране его южного соседа. Она жила отдельно от мира людей, мало кому удавалось не то, что с ней поговорить – даже увидеть ее могли редкие свидетели. И все-таки легенда жила. Кто-то однажды слышал ее пение, другой нашел причудливое зеркальце на берегу озера, третий видел локон, плывущий по воде. Чем больше король читал про жизнь этой девы, тем больше ему хотелось найти ее. В общем, король влюбился. И стал еще больше бледнеть, забывать про еду, оставленную слугами на пороге библиотеки. Он даже перестал спать, так и сидел на своем большем деревянном кресле с книгой в руках и грезил наяву.